Трактир жизни
Автобиография
Как большинство людей моего поколения, если они, как я, выросли в литературных и даже точнее – литераторских традициях, я рано начал писать. Мой брат Н.Ф. Анненский и его жена А.Н. Анненская, которым я всецело обязан моим «интеллигентным» бытием, принадлежали к поколению 60-х годов. Но я все-таки писал только стихи, и так как в те годы (70-е) еще не знали слова «символист», то был мистиком в поэзии и бредил религиозным жанром Мурильо, который и старался «оформлять словами». Черт знает что! Мои приятели, теперь покойные лирики, Николай Кобылин и Анатолий Вигилянский (Вий), уже брали штурмом несколько редакций из тех, что поскромнее, и покойный Шеллер, вздыхая, капитулировал иногда перед их дранг'ом[1]. Но я твердо держался глубоко запавших мне в душу слов моего брата Николая Федоровича: «До тридцати лет не надо печататься» – и довольствовался тем, что знакомые девицы переписывали мои стихи и даже (ну, как было тут не сделаться феминистом!) учили эту чепуху наизусть.
В университете – как отрезало со стихами. Я влюбился в филологию и ничего не писал, кроме диссертаций. Потом я стал учителем, но – увы! – до тридцати лет не дождался – стишонки опять прокинулись, – слава Богу, только они не были напечатаны. Зато соблазнил меня на научные рецензии покойный Леонид Николаевич Майков, который дал мне написанную по-польски и только что тогда увидевшую свет грамматику Малецкого. Это и была моя первая печатная работа, напечатанная в журнале Министерства народного просвещения, а сколько именно лет тому назад, не помню.
С моим дебютом соединяется у меня два воспоминания: во-первых, Л. Н. Майков не изменил ни слова в моей статейке – добрая душа был покойный; во-вторых, ее отметил в «Аrchiv fer Slawische Philologie» [2] Ягич, тогда еще профессор нашего университета, теперь австрийский барон и академик. Статейка была хотя и невинная, но полемическая, а я – уж как это вышло, не помню – ее не подписал. И вот суровый славист отметил ее лишь двумя словами: «Wаrum anonym?» [3]
Упрек не прошел мимо. С тех пор ни одной полемической статьи я больше не написал, а анонимно напечатал за всю мою жизнь одну только, и то хвалебную заметку.
Иннокентий Анненский
Тихие песни
Из заветного фиала
В эти песни пролита,
Но увы! не красота…
Только мука идеала.
Никто[4]
Поэзия
«Девиз Таинственной похож…»
У гроба
Двойник
Который?
На пороге
(Тринадцать строк)
Листы
В открытые окна
Идеал
Май
Июль
Сонет
1
2
Август
1
Хризантема
Ею сброшенных серег.
2
Электрический свет в аллее
Сентябрь
Ноябрь
Сонет
Ветер
Ненужные строфы
Сонет
В дороге
Среди нахлынувших воспоминаний
1
Перед закатом
2
Под новой крышей
Конец осенней сказки
Из воспоминаний современников
В 1906 году…пятиклассником, я был уволен из казенной гимназии за «политическую неблагонадежность» с волчьим паспортом, то есть без права поступления в другое казенное среднее учебное заведение. Пройдя последние классы в «вольной» частной гимназии Столбцова, я вынужден был держать выпускные экзамены, в 1908 году, при учебном округе, иначе говоря, в присутствии попечителя учебного округа. Этот пост в Петербурге занимал тогда поэт Иннокентий Анненский. Он терпеливо присутствовал при всех испытаниях по всем предметам (нас было больше сорока учеников). За мои ответы по теоретической арифметике, которую я как-то не заметил в течение учебного года, экзаменаторы присудили мне единицу, что делало невозможным получение аттестата зрелости и переход в высшее учебное заведение, то есть для меня – в Петербургский университет, куда я так стремился, что еще до экзаменов уже приобрел серую студенческую тужурку и, конечно, фуражку.
Но через день подоспел экзамен по латинскому языку. Я увлекался латынью и даже перевел для себя в стихах несколько отрывков из Горация, Овидия, Вергилия. В этом возрасте все пишут стихи. И вот случилось невероятное: на мою долю выпал на экзамене разбор овидиевского «Орфея», принадлежавшего именно к числу этих отрывков. Я читал латинский текст почти наизусть…
Когда я прочитал последние строки:
экзаменатор недоуменно посмотрел на попечителя учебного округа. Анненский, улыбнувшись впервые за дни экзаменов, произнес, посмотрев на меня:
– Перевод, молодой человек, страдает неточностью: у Овидия, как вы знаете, рифм нет…
Затем, обернувшись к сидевшему рядом с ним директору гимназии, он спросил вполголоса, не тот ли я ученик, который получил единицу по теоретической арифметике? Директор утвердительно кивнул головой.
На другой день директор вызвал меня в свой кабинет.
– Начальник учебного округа, – сказал он, – переделал вчера вашу арифметическую единицу на тройку с минусом, заявив, что математика вам, по-видимому, в жизни не пригодится. Аттестат зрелости вам обеспечен.
Двери университета, о котором я так мечтал, раскрылись передо мной. Но я не догадался даже послать Анненскому благодарственное письмо. На следующий год Анненский умер.
Юрий Анненков
Там[5]
?
Первый фортепьянный сонет
Еще один
С четырех сторон чаши
Villa Nazionale[6]
Опять в дороге
На воде
Конец осенней сказки
Сонет
Утро
Ванька-ключник в тюрьме
Свечка гаснет
Декорация
Бессонницы
1
Бессонница ребенка
2
«Парки – бабье лепетанье»
Сонет
3
Далеко… далеко…
Лилии
1
Второй мучительный сонет
2
Зимние лилии
3
Падение лилий
С балкона
Молот и искры
Тоска возврата
Рождение и смерть поэта
Кантата
Баян
Один голос
Хор
Другой голос
Мужской xор
Женский хор
Общий хор
«Мухи как мысли»
(Памяти Апухтина)
Под зеленым абажуром
Третий мучительный сонет
Строфы
Второй фортепьянный сонет
Параллели
1
2
Тоска
Желание
Трилистники
Из тех, кто его знал, ни один уже не войдет в аллеи царскосельского парка свободным от тоски, меланхолии или хотя бы обычности воспоминания, неотступного воспоминания о поэте, чья слава смешана с горечью смерти.
Николай Пунин
Анненский могуч, но мощью не столько Мужской, сколько Человеческой. У него не чувство рождает мысль, как это вообще бывает у поэтов, а сама мысль крепнет настолько, что становится чувством, живым до боли даже. Он любит исключительно «сегодня» и исключительно «здесь», и эта любовь приводит его к преследованию не только декораций, но и декоративности. От этого его стихи мучат, они наносят душе неисцелимые раны, и против них надо бороться заклинаниями времен и пространства.
- Какой тяжелый, темный бред!
- Как эти выси мутно-лунны!
- Касаться скрипки столько лет
- И не узнать при свете струны!
- Кому ж нас надо? Кто зажег
- Два желтых лика, два унылых!
- И вдруг почувствовал смычок,
- Что кто-то взял и кто-то слил их.
- «О, как давно! Сквозь эту тьму
- Скажи одно: ты та ли, та ли?»
- И струны ластились к нему,
- Звеня, но, ластясь, трепетали…
С кем не случалось этого? Кому не приходилось склоняться над своей мечтой, чувствуя, что возможность осуществить ее потеряна безвозвратно? И тот, кто, прочитав это стихотворение, забудет о вечной, девственной свежести мира, поверит, что есть только мука, пусть кажущаяся музыкой, – тот погиб, тот отравлен. Но разве не чарует мысль о гибели от такой певучей стрелы?
Николай Гумилев.«Письма о русской поэзии»
Трилистник сумеречный
Сиреневая мгла
Тоска мимолетности
Свечку внесли
Трилистник соблазна
Маки
Смычок и струны
В марте
Трилистник сентиментальный
Одуванчики
Старая шарманка
Вербная неделя
В. П. Хмара-Барщевскому
Трилистник осенний
Ты опять со мной
Август
То было на валлен-коски
Трилистник лунный
Зимнее небо
Лунная ночь в исходе зимы
Trаuмеrеi[8]
Трилистник обреченности
Будильник
Стальная цикада
Черный силуэт
Сонет
Трилистник огненный
Аметисты
Сизый закат
Январская сказка
Трилистник кошмарный
Кошмары
Киевские пещеры
То и это
Трилистник проклятия
Ямбы
Кулачишка
О нет, не стан
Из коллекции книжника
И. Ф. Анненский был директором Николаевской гимназии в Царском Селе, где учился Н. С. Гумилев. Четверостишие Анненского, написанное им на «Книге отражений» (СПб., 1906), свидетельствует о живой связи поэтических поколений (подпись Ник. Т-о – псевдоним Анненского). Увидеть в расцвете талант Гумилева Анненскому не удалось, но первые успехи поэта были им отмечены в рецензии на сборник «Романтические цветы» (Париж, 1908): «Темно-зеленая, чуть тронутая позолотой книжка, скорей даже тетрадка Н. Гумилева прочитывается быстро. Вы выпиваете ее, как глоток зеленого шартреза. Остается ощущение чего-то сладкого, пряного, даже экзотического: обжигает, но чуть-чуть… Сам Н. Гумилев чутко следит за ритмом своих впечатлений, а лиризм умеет уже подчинять замыслу. И это хорошо…»
Смерть И. Ф. Анненского в 1909 году оборвала наметившееся сближение поэтов… Гумилев написал стихотворение «Памяти Анненского» – оно открывает сборник «Колчан»:
Анатолий Марков
- …Был Иннокентий Анненский последним
- Из царскосельских лебедей.
Трилистник победный
В волшебную призму
Трое
Пробуждение
Трилистник траурный
Перед панихидой
Сонет
Баллада
Н. С. Гумилеву
Посылка
Светлый нимб
Сонет
Трилистник тоски
Тоска отшумевшей грозы
Тоска припоминания
Тоска белого камня
Трилистник дождевой
Дождик
Октябрьский миф
Романс без музыки
Трилистник призрачный
Nox Vitae[9]
Квадратные окошки
Мучительный сонет
Трилистник ледяной
Ледяная тюрьма
Снег
Дочь Иаира
Трилистник вагонный
Тоска вокзала
