ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Король — на террасе дворца.

Зодчий — старик в широких и темных одеждах. Чертами лица и сединами напоминает Короля.

Дочь Зодчего — высокая красавица в черных шелках.

Поэт — юноша, руководимый на путях своих Зодчим, влюбленный в его Дочь.

Шут — прихлебатель сцены и представитель здравого смысла. Иногда он прикрывает свое расшитое золотом брюхо священнической рясой.

Влюбленные, Заговорщики, Придворный, Продавщица роз, Рабочие, Франты, Нищие, Лица и Голоса в толпе.

Слухи — маленькие, красные, шныряют в городской пыли.

Пролог

Городская площадь. Задний план занят белым фасадом дворца с высокой и широкой террасой; на массивном троне — гигантский Король. Корона покрывает зеленые, древние кудри, струящиеся над спокойным лицом, изборожденным глубокими морщинами. Тонкие руки лежат на ручках трона. Вся поза — величавая. В самом низу — у рампы — под высоким парапетом набережной — скамья; к ней с двух сторон спускаются лестницы. Скамья на берегу моря, которое узкой полосой подходит издали, слева огибая мыс с площадью и дворцом, и сливается с оркестром и театром, так что сцена представляет из себя только остров — случайный приют для действующих лиц.

Солнце не взошло еще. Почти в полном мраке Шут, в качестве Пролога, подплывает с моря, привязывает свою лодку у берега, вынимает из нее удочку и узелок и садится на скамью.

Шут

Шут садится верхом на рампу и закидывает удочку в оркестр. Во время действия его большею частью не видно за боковой занавесью — он появляется только в отдельных сценах.

Первое действие

Утро

Ночь борется с утром. Над берегом чуть видны в сумерках двое неизвестных. Первый — в черном — прислонился к белому камню дворца. Другой сидит на берегу. Третьего не видно: он где-то близко, и слышен только его голос — прерывистый и зловещий.

Первый

Вот и день забелел.

Второй

Тяжко, когда просыпается день.

Голос Третьего

Отчаянья не предавайте. Смерти не предавайте.

Первый

Мне нечего предавать, товарищ, я больше ни во что не верю. Но я боюсь за других.

Второй и голос Третьего (вместе)

За нас не бойся.

Первый

За вас я не боюсь. Город страшит меня. Все жители сошли с ума. Они строят свое счастье на какой-то сумасшедшей мечте. Они ждут чего-то от кораблей, которые придут сегодня.

Второй (хватаясь за голову)

Боже мой, боже мой! Корабли с моря! Да ведь это безумие! Если они верят в это, значит уж больше не во что верить! — Страшное время!

Первый

Смешно говорить: страшное время. Если дать себе волю — всякий сойдет с ума. Найдем в себе силу дожить этот день до конца, чтобы потом — умереть.

Второй

Какое счастье — умереть.

Голос Третьего

Он говорит о счастьи. Пойдем одни — жечь и разрушать.

Первый

Пусть говорит. Это ничего. Его отчаянье также безмерно.

Молчат.

Второй

Ни крова, ни семьи. Негде приклонить голову. Страшно.

Первый

Чего бояться тому, кому ничего не жаль?

Второй

Утренних сумерек. Смертной тоски.

Голос Третьего

Жечь. Жечь.

Второй

Страшно. Жалко.

Голос Третьего

Умирай, если жалко.

Молчат. Медленно светает.

Второй

Скажи мне, товарищ, ведь и ты когда-то верил в добродетель?

Первый

Вот тебе моя рука. И я искал благополучия. И я любил уюты, где пахнет духами, где женщина ставит на стол хлеб и цветы.

Второй

Ты любил детей?

Первый

Оставим это. Я любил детей. Но больше не жаль и детей.

Второй

Скажи мне последнее: веришь ли ты, что разрушение освободительно?

Первый

Не верю.

Второй

Спасибо. И я не верю.

Молчат.

Первый (смотрит на короля)

Вот он дремлет над нами. Красота его древних кудрей правит миром. Ибо могут ли править миром такие дряхлые руки?

Второй

И ты боишься чего-то. Мы сильны только твоей силой. Но если и ты только призрак, — то мы растаем в этом бродячем утреннем свете. Люди не пойдут за нами. Люди боятся обмана.

Первый

Все пойдут за нами. Настанет час — и все пойдут за нами.

Второй

У них — семьи, дома.

Первый

Их семьи растленны. Дома пошатнулись.

Второй

В них нет места огню.

Первый

Все равно — все сгорит. Тяжелое и легкое, сухое и сырое. От сырого больше дыму.

Второй

И старик сгорит?

Первый

В нем нечему гореть. Все окаменело.

Второй

Так он останется цел!

Голос Третьего

Развеем по ветру. Бросим в море.

Второй

И никто не вспомнит о нем?

Первый

Вспомнит тот, кто любит.

Молчат. День разгорается.

Первый

Во всем городе я знаю двух живых. Все боятся старого Зодчего.

Второй

И ты боишься?

Первый

Нет, он не помешает нам. Толпа слишком мелка для того, чтобы слушаться воли титана.

Второй

Кто же другой?

Первый

Другой? — Его Дочь.

Второй

Смешно! Ты боишься женщины! Твой голос дрогнул!

Первый

Не смейтесь. Я не боюсь ни здравости, ни воли, ни труда, ни грубой мужской силы. Я боюсь безумной фантазии, нелепости — того, что звали когда-то высокой мечтой.

Второй

Ты боишься религии, поэзии? Мир давно перешагнул через них. Мир забыл о пророках и поэтах.

Первый

Так было. Но в смертный час всем вспоминается прекрасное, что было забыто. — Она заразит их своей безумной красотой. Незримо и таинственно — теперь она правит городом. Она хочет вдохнуть новую жизнь в короля.

Второй

Разве это возможно? — Разве это остановит разрушение?

Первый

Да. Они припадут к стопам ее. Они сделают ее королевой. Они станут поклоняться ей в храмах.

Второй

Старые мечты не возрождаются.

Первый

Но к безумствам все готовы вернуться. Они способны венчать свое безумие, когда утрачены все надежды и все добродетели.

Второй

Ты бредишь. Ты сошел с ума.

Первый

Пусть так. Без меня вы бессильны. Верьте мне, в ней творческий хмель ее отца и гнев последних поколений!

Второй

Что же нам делать?

Первый

Переждать этот день. Сегодня вечером она будет говорить с народом и королем.

Второй

Еще целый день! Пустой и светлый! Лучше умереть!

Первый

Клянусь вам: мы все умрем к ночи!

Голос Третьего (как эхо)

Умрем.

Совсем рассвело. Город просыпается — все слышнее музыка утренних шумов. Издали, со стороны моря, ветер доносит стук топоров.

Второй

Слышишь? Они еще не потеряли надежды. Топорики стучат.

Первый

Стучат и строят. Будут строить до последней минуты.

Второй

Они украшают мол. Воздвигают какие-то сооружения для встречи кораблей.

Первый

Пусть надеются. Мы погибнем одни, если придут корабли, или осуществится ее высокая мечта.

Голос Третьего

Корабли не придут. Их уничтожит буря. Горячий ветер разносит смерть.

Они расходятся. Третий вынырнул из-за камня. Сухими чертами лица и костлявым телом он больше всех похож на птицу. На площади перед дворцом начинается гулянье. Проходят взад и вперед несколько франтов. Идут двое запоздалых рабочих.

Первый рабочий

Работа началась. Иди скорей.

Второй рабочий

Вчера один из них приходил говорить с нами. Он запрещает строить. Говорит, что буря разнесет все.

Торопливо проходят. Ветер гонит струйки пыли. Бледная женщина продает розы. Невдалеке от нее останавливаются Юноша и Девушка.

Девушка

Юноша

Девушка

Юноша

Девушка

Юноша

Девушка

Юноша

Девушка

Юноша

Девушка

Подходит к продавщице роз.

Девушка

Отчего ты бледна? Отчего ты шатаешься?

Продавщица роз

Я умираю от горячего солнца, от пыли, от усталости, от голода.

Девушка

Ты умираешь?

Продавщица роз

Я задушу тебя цветами, если ты не дашь мне хлеба.

Девушка (дает деньги)

Дай мне розы. Уходи скорее —

Продавщица роз уходит.

Голодная! — Утро погибло.

Наверху встречаются два франта.

Первый

Скажите, отчего, в самом деле, так ждут этих кораблей?

Второй

Право, я сам не знаю. Да не все ли равно?

Первый

Я рад встретиться со здравым человеком. Все так возбуждены, только и говорят, что о кораблях. И знаете, сам начинаешь верить.

Второй

Да, что ни говорите, влияния толпы отрицать нельзя. Это заразительно.

Первый

Чем нелепей, тем заразительней.

Второй

Пора бы рассеять все эти толки энергичными мерами. Правительство…

Проходят.

Девушка

Юноша

Девушка

Юноша

Девушка

Они спускаются к морю.

Девушка

Она бросает розы в воду. Юноша грустным взором следит за легкими движениями возлюбленной.

Второе действие

Средина дня

Та же декорация — только краски потускнели и линии сожжены зноем. Море неподвижно. Горизонт в пара́х. На площади немного гуляющих. Иногда проходят сторонкой рабочие и оборванцы.

Топоры слабо, но непрерывно стучат вдали.

Первый рабочий

С часу на час дожидаются кораблей.

Второй рабочий

Спросить бы, чего ждут от них. Торопят строить, заставляют петь песни, чтобы веселее работали.

Первый рабочий

Строят, строят, а все еще не достроили.

Проходят. Издали доносится заунывная песня рабочих. Идут два франта.

Первый

Кто-то сказал, что корабли уже видны с мола.

Второй

Ложный слух! Это рыбачьи суда огибали мыс.

Первый

Ах, да не все ли равно! Дались им эти корабли. Кто придумал всю эту глупость, хотел бы я знать?

Проходят. Шут бредет с удочкой в руках.

Шут

Скверная погода. Даже рыба не клюет. Никто не хочет идти на удочку здравого смысла. Все сошли с ума. Вот наконец идут самые сумасшедшие, — авось клюнет.

Уходит за занавес. На скамью садятся Зодчий и Поэт.

Поэт

Больше никто не спит ночей. На всех лицах тревога, все ждут чего-то. Научи меня бороться с тоской.

Зодчий

Ты сам не знаешь, о чем твоя тревога.

Поэт

Если бы знать! Голодный добывает хлеб трудом. Оскорбленный мстит. Любовник говорит женщине: будь моею. Но я сыт, и никто не оскорбляет меня. В женщинах я люблю только тонкие волосы, струнные голоса и мечту о невозможном. Мне нечего достигать — я обречен на тоску.

Песня рабочих едва слышна.

Зодчий

Знай, что тревога напрасна. Не думай о невозможном. Пока этот берег омывает море, пока городом правит король — ничто не изменится, кроме твоих блуждающих мыслей.

Поэт

Сознание мешает мне жить. Я знаю, что жизнь города так же призрачна, как моя. Море кажется мне стеклянным, люди — куклами.

Зодчий

Ты болен.

Поэт

Мне часто кажется, что и король…

Зодчий (прерывая)

Ты болен. Живи проще. Ты — поэт — бессмысленное певучее существо, — и, однако, тебе суждено выражать мысли других; они только не умеют высказать всего, что говоришь ты. Горе тебе, если ты подскажешь людям их тайные, сумасшедшие мысли.

Отдаленный грохот и крики, как будто что-то тяжелое упало в воду. Через площадь бегут рабочие.

Рабочий

Леса сорвались! Десять человек упали в море!

Другой рабочий

А семья без хлеба!

Третий рабочий

Скажи его жене, чтобы бежала к морю; может быть, еще можно спасти.

Поэт

Сегодня, я чувствую, готовится что-то неслыханное. Слишком горяч воздух. Слишком пуста душа.

Зодчий

Ты думаешь, что перевернется мир? Может быть, и ты ждешь кораблей?

Поэт (восторженно)

Корабли придут!

Зодчий

Безумный! Ты бичуешь их семьи, ты бичуешь их пошлость! Но все они лучше тебя. Ты изломан, ты не можешь дышать ни морем, ни пылью. Они умеют по крайней мере дышать желтой зловонной пылью — преклоняй же перед ними колени!

Поэт

Ты убиваешь меня.

Зодчий

Несчастный! Может быть, слишком много нищих наползло сегодня из дальних кварталов, и они растревожили гнусавыми голосами нервы белоручек; может быть, много детей умерло, и матери плачут слишком громко; может быть, просто горячий ветер разнес по городу слухи и сплетни. Вот — вся твоя тоска.

Поэт

Оставь, ты убиваешь во мне последнее.

Зодчий

Вот твой конец мира! Где-то грызутся собаки, или женщины сплетничают и визжат! Ты мечтаешь о последнем дне! Рядом с тобой будут трудиться, голодать, умирать, — а ты только к вечеру очнешься от бреда.

Стук топоров возобновляется.

Поэт

Слова твои стучат, как топоры, в самое сердце.

Зодчий

Я не отнимаю у тебя надежды. Но подумай о том, что я сказал. Слушай, слушай, как стучат топоры — пусть бьют тебя больнее. Иначе сердце твое заглохнет и опустеет. Я отвернусь от тебя. Я верю только тем, кто различает добро и зло. Прощай.

Уходит. Порыв ветра взметает его широкую одежду. Облако желтой пыли застилает площадь, дворец и Короля. Видно, как из клубов пыли выскакивают маленькие красные Слухи. Они прыгают и рассыпаются во все стороны. Кажется, что ветер свистит, когда они заливаются смехом. Сию же минуту в толпе гуляющих раздаются тревожные голоса.

Голоса в толпе

Король болен! При смерти!

Заговорщики хотят сжечь дворец!

Король взят под стражу!

Нас обманули! Разве это — Король?

Пыль рассеялась. По-прежнему виден дворец и спокойная фигура старого Короля. Толпа затихает. Гулянье продолжается. Вместе с тем в воздухе проносятся освежительные струи, как будто жар спал. Плавно и медленно выступает из толпы Дочь Зодчего — высокая красавица в черных тугих шелках. Она останавливается на краю, прямо над скамьей, где сидит убитый тоскою Поэт, — и смотрит на него сверху.

Дочь Зодчего

Слышишь ты меня?

Поэт (смотрит вверх)

Слышу музыку. Море повеяло солью.

Ветер остановился, и стук топоров затих. Некоторое время слышна отдаленная музыка моря, которую прерывает ворчание Шута.

Шут

Начинается. Только что клюнула большая рыба. Влюбленные глупцы спугнут всю мою рыбу.

Молчание. В то время как Дочь Зодчего медленно сходит вниз, сцена заволакивается туманом, который оставляет видимым только островок скамьи, где находятся Дочь Зодчего и Поэт.

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Вздыхает море, влача туман.

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Как будто подул ветер и подвинулся туман — уже нет больше молочной белизны. Откуда-то проникло солнце. Но все еще видна только скамья.

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Молчанье снова прерывается ворчливым голосом Шута.

Шут

Право, все это слишком известно. Что бы она ни сказала, — все ему понравится, потому что он влюбленный дурак. А старую грымзу, отца ее, он, конечно, не станет слушать.

Шут вылезает из-за занавеса. Его мерзкий профиль с удочкой на мгновение закрывает влюбленных от театра. Потом он поднимается по лестнице наверх и пропадает в тумане.

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Во время предыдущей сцены море поет все громче. При последних словах туман совсем рассеивается и начинает носиться пыль, в которой шмыгают красные Слухи. Сквозь возрастающий гул толпы, собирающейся у дворца, снова явственно доносится стук топоров.

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Она поднимается наверх и смешивается с толпой, которая все время глухо ропщет в клубах пыли. Поэт, задумчивый, остается внизу.

Голоса в толпе

Ты слышал, ночью пришли корабли!

Король кивал сегодня головой…

Король отдал приказ! Корабли ушли обратно!

Смотрите наверх: Короля уже нет!

Король здесь! Ничего не видно в пыли!

Голоса прерываются странными звуками — точно кто-то всхлипывает. Сквозь пыль можно разглядеть Шута, который прильнул брюхом к парапету набережной, над самой скамьей, и обоими кулаками зажимает рот, чтобы сдержать хохот.

Шут (кричит сквозь гул)

Ваша милость! Чем могу быть полезным?

Поэт (быстро поднимаясь, смотрит на Шута вверх)

Я уже видел тебя во сне. Где твоя удочка?

Шут (покатывается со смеху)

Здесь, здесь, вот она, со мной! Я ловец человеков!

Поэт

Помоги мне! Спаси от тоски!

Шут

Пока вы объяснялись, тут приготовился целый политический переворот!

Поэт

Корабли близко?

Шут

Какие корабли? Вы рехнулись? Примкните к партии! Нельзя валандаться без дела!

Поэт

Что делать? Говори.

Шут

Выбирайте скорей. Я привел двух на выбор.

Из-за спины Шута высовываются с обеих сторон двое похожих на птиц: один в черном, другой в золотом. Они сбегают к Поэту.

Черный

Пора! Иди за нами! Пой нам песни! Город стосковался без песен!

Поэт

Кто ты?

Черный

Не теряй времени! Пой о свободе! Толпа возбуждена — она пойдет за тобой!

Поэт

Ты против Короля?

Черный

Смерть ему!

Поэт

Оставь меня. Она не позволит тебе коснуться святыни.

Черный убегает с проклятиями.

Шут (кричит)

Говори с другим!

Толпа гудит. Золотой кланяется Поэту.

Золотой

Я счастлив говорить с вами. Нельзя терять ни минуты. Толпа в ваших руках.

Поэт

Кто ты, золотая птица?

Золотой

Верный слуга Короля. Придворный. Ваш поклонник.

Поэт

Что я могу?

Золотой

Петь о святыне. Сохранить Короля от буйной черни. Каждый миг дорог.

Поэт

Я буду петь. Веди.

Быстро всходит наверх. Золотой бежит впереди вприпрыжку. Толпа гудит.

Шут (покатываясь со смеху)

Поймал! Поймал! Хоть один здравомыслящий! Беспартийный! Сторонник правительства!

Шут вмешивается в толпу. Поэт, восходя над толпой на одну из ступеней террасы, говорит среди затихающей народной бури:

Поэт

Всё как во сне.

Обращается лицом к толпе. Она безмолвна и готова внимать его песням.

Третье действие

Ночь

Та же декорация. Вечереет. Свинцовые тучи бегут по небу. Издали доносится усиленный стук топоров. Через сцену, не переставая, идут люди к морю, огибая дворец. Жесты оживленные, глаза блестят; волнение достигло крайней степени. На всех лицах тревога и жадная надежда. Один из толпы останавливается и опирается на перила набережной. К нему присоединяется второй.

Второй

Ты совсем ослабел.

Первый

Да, сумасшедшая тревога сказалась. Сердце не выдержит, если это продлится еще хоть один день. Неужели корабли не придут и сегодня?

Второй

Сегодня они должны быть здесь. Иначе — мы погибли. Народ уверен, что корабли принесут спасение. Если они не придут и сегодня — терпенье лопнет.

Первый

Последние, последние часы! — Смотри, они все идут к молу и будут ждать до ночи. Что, если не дождутся?

Второй

Буря загонит их в дома.

Первый

Буря только раззадорит их. Всю ночь будут жечь и грабить. Тогда — всему конец.

Второй

Кто поселил в нас надежду? — Только приготовления торжественной встречи, обещания вечного счастья.

Первый (низко склоняется к перилам)

У меня бывают минуты просветления. Как перед смертью. Куда нас несет? Что нас заставило поверить?

Второй

Только хватание за жизнь. Верить в это — значит хвататься за соломинку.

Первый

Топоры, топоры стучат. Стучат без отдыха. Куда деваться от стука топоров?

Второй

С утра и до вечера стучат. Строят башню, чтобы пустить ракету, когда появится в море первый корабль.

Первый (плачет)

Гнутся колени. Я не спал столько ночей! Отдыха! Отдыха!

Второй

Потерпи. Может быть, ждать недолго.

Ответа нет. Первый низко склонился на перила. В эту минуту подходит нищая с ребенком на руках.

Нищая

Помогите ради бога. Мой муж утонул в море. Подайте на хлеб.

Второй, не обращая на нее внимания, пристально вглядывается в лицо Первого. Тот совсем склонился на перила и свесил голову. Люди идут мимо.

Нищая

Добрые люди, помогите ради ребенка.

Молчание.

Нищая

Сегодня всем будет весело. Корабли придут. Только я — без хлеба.

Ребенок начинает плакать. Нищая укачивает его, с удивлением отступая. Второй охватывает руками Первого, склонившегося на перила. Тело падает на колени. На чугунной перекладине лежит мертвая голова.

Второй (опускаясь над трупом, тихо говорит нищей)

Он умер. Слышите. Мертвые не подают.

Нищая крестится, пятится и уходит. Люди идут мимо. Среди них — Шут в священнической рясе и капюшоне. Он с любопытством приближается к трупу, над которым беспомощно склонился Второй.

Шут (строго)

Пьяный?

Второй (серьезно)

Мертвый.

Шут

Причина смерти?

Второй

Разрыв сердца. Тревожные события этих дней.

Шут (качая головой)

Все обошлось бы благополучно, если б он обратился ко мне.

Второй

Кто же вы такой?

Шут

Врач духовный.

Порыв ветра распахивает рясу и срывает капюшон с головы Шута.

Второй (сомнительно качает головой)

Врач духовный не носит красного колпака. Врач духовный не нашивает золотых позументов на красное брюхо…

Щеки Шута вздрагивают от смеха. Он быстро запахивает рясу. Тихо вечереет.

Шут (строго)

И вы смеетесь? Смеетесь, когда умер ваш друг?

Вокруг них собирается кучка людей из проходящей толпы. Все с любопытством стараются взглянуть поближе.

Второй (с изумлением смотрит на Шута)

Я где-то видел твою ханжескую рожу. Не помню где, — я много видел на своем веку: в суде, где ты внушал присяжным смертные приговоры; или в церкви, где ты проповедовал смирение; или… да! здесь, на берегу, ты доказывал людям, что им не надо свободы.

На лицах окружающих просыпается ненависть.

Шут

Братья, скорбные дела творятся здесь. Идите своим путем. Успокойтесь. Именем божиим…

Голоса в толпе

Новая ложь! Не поминай напрасно имени божьего! Истины! Истины! Под рясой скрывается лукавое сердце!

Шут мгновенно распахивает рясу. Он как бы вырастает в красной с золотом одежде. Над толпою качается его дурацкий колпак.

Шут

Вам надо истины? Вот истина! Стекайтесь, люди! Смотрите на меня с кровель, приветствуйте меня на улицах, кланяйтесь мне до земли!

Страшное волнение среди прибывающей толпы. Шут потряхивает колпаком, бубенцы звенят.

Голоса в толпе

В такую ночь маски на улицах! — Где мы? Где мы? — Ночь близка!

Шут

Вам надо истины? Она пред вами, люди! Смотрите на меня! Я — сама Истина — в красной и золотой наготе! Убирайте трупы с ваших улиц!

Голоса в толпе

Страшно! — Это призрак над мертвецом! Ветер насылает привидения! — Слухи весь день носились в пыли! — Маленькие вертелись под ногами, красные кричали в уши, пыльные разносили тревогу! — Слухи овладели толпой! — Это один из них! — Смотрите, как разнесло его к ночи! — Ночь близка! — Это голос народа, это молва! Ветер несет ее по всей земле! Внимайте, внимайте!

Шут

Я — голос молвы! Я многолик, но во всей вселенной ношу одно имя! Здравый Смысл — имя мое!

Голоса

Слушайте! Здравый Смысл говорит с нами!

Шут

Бедные овцы без пастыря! Пусть успокоится сердце ваше! Я — пастырь добрый! Не медлите над местом, где веет скорбь! Минует эта тревожная ночь! Не медлите — возвращайтесь к вашим оставленным семьям!

Голоса

Верим тебе! Сердца открыты! Говори!

Шут

Буду пасти вас, стада мои, жезлом железным! Если вы не послушаетесь меня, страшная кара падет на вас! Море захлестнет безумцев! Свинцовые тучи погребут под собою смятенный город! Так говорит Здравый Смысл! Он карает возмущенных душой! Мое красное золото весело поет пред вами! Но веселое красное золото принесет вам смерть и пожары, если вы будете испытывать Здравый Смысл!

Голоса

Тише! Успокойтесь! Страшно! Горе безумным! В путь! К морю! К морю! Навстречу кораблям!

Толпа шелестит и расходится. Мертвого уносят. Замирают отдельные восклицания. Шут, завернувшись в рясу, снова держит путь в толпе. Скоро на сцене не остается никого. Отсталые торопливо проходят к молу, где смолкает стук топоров.

На площади появляется Зодчий.

Зодчий

Они кончают свое строительство.

Он стоит среди площади и смотрит на Короля. Справа медленно выходит Поэт, направляясь за толпою к морю.

Зодчий

И ты идешь за толпой?

Поэт

Ты отвека преграждаешь мне путь, хотя наш город поглощает и разделяет всех.

Зодчий

Да, город всех сбивает с пути. Но мне легко находить дорогу, ибо я чужд всем вам. Вы жадно смотрите друг другу в глаза. Я смотрю через ваши головы и ясно вижу мой синий путь.

Поэт

Тебя называют колдуном. Про тебя ходят разные слухи.

Зодчий

Маленькие Слухи погубят вас. Они рождаются в сухой и желтой пыли и проникают вместе с нею в мятежные сердца. Сойдет небесная гроза и прибьет пыль, и вы погибнете вместе с пылью.

Зодчий смотрит на клубящиеся тучи.

Поэт

Я не хочу больше видеть тебя. Я хотел научиться от тебя мудрости, но ты горд и стар. Ты не любишь меня.

Зодчий

Ты не встретил бы меня, если бы я не любил тебя.

Поэт (ломая руки)

Что же мне делать?

Зодчий

Останься здесь. Не ходи за толпою. Не пой для нее мятежных песен. С ночью остаться повелеваю тебе. Да будет спасен одинокий, произнесший в такую ночь слова о любви.

Зодчий удаляется. Поэт спускается к морю и садится на скамью. Сумерки быстро сгущаются. Рог ветра трубит, пыль клубится, гроза приближается, толпа глухо ропщет вдали, на моле, откуда видны сигнальные огни. Вверху, над скамьею, вырастает Дочь Зодчего. Ветер играет в ее черных волосах, среди которых светлый лик ее — как день.

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Ветер рвет ее черные шелка и мечется в ее волосах. Мрак сгущается.

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Бледная молния.

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

Дочь Зодчего

Поэт

В бледном свете молнии кажется, что ее черные шелка светятся. В темных волосах зажглась корона. Она внезапно обнимает его… Из дальних кварталов, с дальних площадей и улиц несется возрастающий вой прибывающей толпы. Кажется, сама грозовая ночь захлебнулась этим воем, этим свистом бури, всхлипываньем волн, бьющих в берег, в дрожащем, матовом, пресыщенном грозою блеске.

Дочь Зодчего (внезапно выпрямляясь, отталкивает его от себя)

Он остается один, в непроглядном мраке, между прибоем моря и хлынувшей над ним на площадь толпы. Она поднимается по ступеням и вступает на площадь. Дикий вой.

Человек с факелом (несется в толпе и кричит на бегу, как бы подхваченный ветром)

С мола дали знак! Кто-то видел корабль с башни!

Появляются новые факелы, распространяя дымный красноватый свет. Высокая фигура в черном на одной из ступеней террасы.

Человек в черном

Вы собрались здесь все. Ночь наступает. Истекли последние сроки, которые вам назначены для прихода этих несчастных кораблей.

Рев и визг в толпе.

И вот — кораблей нет! Берегитесь, голодные! Берегитесь, страдальцы! Вас будут обманывать еще! Вам сулят невозможное счастье! В твоих руках, оскорбленный народ, месть тому, кто равнодушно смотрит на твою гибель, вон там, над моей головой!

Поднимает руку, указывая на Короля. Толпа разрывает воздух воплем. В эту минуту рядом с черной фигурой появляется Дочь Зодчего. Она стоит молча и неподвижно смотрит на толпу.

Голоса в толпе

Колдунья! Зачем она пришла?

Вдруг прорывается женский вопль:

Святая!

Другие голоса (подхватывая, раскатываются по площади)

В тебе защита! Исцели наши раны! Освободи! Помоги! Дай нам новую жизнь!

Черная фигура заговорщика исчезает. Дочь Зодчего медленно поднимается по ступеням на террасу. Толпа затихает.

Чей-то голос (слишком обыденный, чтобы ясно слышать его, говорит)

В истории известны примеры, когда женщины… И я не удивлюсь…

Где-то в толпе мелькает красный колпак Шута, и слышен сдержанный хохот его, покрываемый шипеньем. Дочь Зодчего появляется на террасе и останавливается в нескольких шагах от Короля. Толпа совершенно безмолвна. Над городом, как бы умершим от восторга ожидания, возвышаются только двое: Она и Король.

Она (прерывает молчание низким и грудным голосом, который медленно несется сверху, как вздох благовеста)

Король! Грядущее в руках моих. Твой народ передал мне твою власть над собою.

Молчание.

Король! Во мне довольно силы, чтобы сейчас сразить тебя. Никто не заплачет над твоим старым прахом, если исполнится моя воля.

Молчание. Голос становится ярче и тревожнее, как в последний раз вспыхнувший костер.

Король! Я не хочу убивать тебя. Если ты угаснешь, угаснет и вон та узкая полоса зари. Я могу больше, чем угашать свет. Я возвращу тебе прежнюю силу и отдам тебе прежнюю власть. Вот — я отдаю тебе мое нетронутое тело, Король! Бери его, чтобы от юности моей вспыхнула юность в твоем древнем разуме.

Молчание не нарушается ни одним звуком. Бледнеет красная полоска зари. Дочь Зодчего двинулась вперед. На расстоянии одного шага от Короля она опускается на колени и прикасается устами к королевской мантии, складками лежащей на полу.

Она поднимается с бледным лицом и глухо говорит сверху.

Не прикасайтесь. Дайте ему дремать и смотреть на звезды. Я узнала в нем печать Отца.

И покорным движением, спокойная, садится у ног его, обняв гигантские колени.

Она кажется теперь ребенком у ног царственного Отца.

Толпа все еще очарована.

Носятся удивленные шопоты.

Женщины тихо плачут.

Шут пробирается сквозь толпу к морю — с удочкой и узелком.

Красный колпак его дрожит от ветра.

Шут (бормочет)

Я говорил, что море слишком мутно сегодня. Я уже никому не нужен здесь. Кто послушается здравого смысла, когда все потеряли голову. Подождите, вы еще хватитесь меня, да только поздно. А пока здравому смыслу остается одно средство — эмиграция…

Спускается к морю и уходит во мрак — искать свою лодку. Плачет ребенок. Испуганно баюкает его нищая мать, но плач не смолкает. Тогда нищая пронзительно вопит, поднимая ребенка над толпой.

Нищая

Ребенок умирает!

Голос нищего (присоединяется)

Помогите! Умираю…

Многие голоса

Хлеба! Нас обманули! Долой Короля! Долой Дворец!

Тот же обыденный голос

Фантазиями людей не накормишь. Пора самим дело делать, когда власти бездействуют.

Смятение. На сцену, со стороны моря, бегут люди, впереди стремительно бежит Золотой.

Золотой (кричит)

Корабли пришли! Счастье! Счастье!

Вдали взвивается ракета, за ней другая, — ракеты летят все чаще.

Голоса в толпе

Поздно! Поздно!

На ступени террасы выскакивает Черный — костлявый, как птица.

Черный

Здравый смысл покинул вас! Смотрите, вы без пищи и без крова, вы во власти Слухов, среди вас мечутся золотые и красные черти! Жгите, разрушайте все, вы не можете ручаться за завтрашний день!

Из мрака снизу появляется Поэт. Его восторженное лицо горит над площадью. На один миг он останавливается среди толпы.

Поэт

Счастье с нами! Корабли пришли! Свободен!

Он начинает свое последнее восхождение по ступеням террасы. С каждым шагом его растет ярость толпы. С каждым шагом Дочь Зодчего сверху приветствует его взорами.

Поэт (восходя)

Роза небесная! Иду к тебе!

Дочь Зодчего (у ног Короля)

Ты идешь к Отцу.

Поэт (выше)

Смотри, осыпаются дождем ракеты — лепестки небесных роз!

Дочь Зодчего

Ты свободен.

Поэт (еще выше)

Твое лицо озарено!

Дочь Зодчего

Ближе! Ближе!

Поэт (на последней ступени)

Здравствуй, небо!

Дочь Зодчего

Выше! Выше! Минуя меня, ты идешь к Отцу!

В тот же миг разъяренная толпа хлынула на ступени за Поэтом. Снизу расшатываются колонны. Вой и крики. Терраса рушится, увлекая за собою Короля, Поэта, Дочь Зодчего, часть народа. Ясно видно, как в красном свете факелов люди рыщут внизу, разыскивая трупы, поднимают каменный осколок мантии, каменный обломок торса, каменную руку. Слышатся крики ужаса:

«Статуя! — Каменный истукан! — Где король?»

Зодчий (появляется над грудой обломков и неподвижно ждет, пока смолкнет толпа)

Я послал вам сына моего возлюбленного, и вы убили его. Я послал вам другого утешителя — дочь мою. И вы не пощадили ее. Я создал вам власть, я обтесал твердый мрамор — и каждый день вы любовались красотою этих древних кудрей, вышедших из-под моего резца. Вы разбили мое создание, и вот остается дом ваш пустым. Но завтра мир будет по-прежнему зелен, и море будет так же спокойно.

Отдельные померкшие голоса

Кто же накормит нас? Кто вернет нам мужей и детей? Кто утишит нашу боль?

Зодчий

Вас накормит Тот, Кто движет светилами, Тот, Кто поит черную землю дождями, Тот, Кто собирает тучи над морем. Вас накормит Отец.

Он медленно спускается с обломка дворца и пропадает во мраке. За картиной разрушения нет больше ни одного огня. Над мысом господствует бледный мрак.

Ропот толпы усиливается и сливается с ропотом моря.

1906

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Незнакомка.

Голубой.

Звездочет.

Поэт.

Посетители кабачка и гостиной.

Два дворника.

Первое видение

Уличный кабачок. Подрагивает бело-матовый свет ацетиленового фонаря в смятом колпачке. На обоях изображены совершенно одинаковые корабли с огромными флагами. Они взрезают носами голубые воды. За дверью, которая часто раскрывается, впуская посетителей, и за большими окнами, украшенными плющом, идут прохожие в шубах и девушки в платочках — под голубым вечерним снегом. За прилавком, на котором водружена бочка с гномом и надписью «Кружка-бокал», — двое совершенно похожих друг на друга: оба с коками и проборами, в зеленых фартуках; только у хозяина усы вниз, а у брата его, полового, усы вверх. У одного окна, за столиком, сидит пьяный старик — вылитый Верлэн, у другого — безусый бледный человек — вылитый Гауптман. Несколько пьяных компаний.

Один

Купил я эту шубу за двадцать пять рублей. А тебе, Сашка, меньше тридцати ни за что не уступлю.

Другой (убедительно и с обидой)

Да врешь ты!.. Да вот поди ж ты… Я тебе…

Третий (усатый, кричит)

Молчать! Не ругаться! Еще бутылочку, любезный.

Половой подбегает. Слышно, как булькает пиво. Молчание. Одинокий посетитель поднимается из угла и неверной походкой идет к прилавку. Начинает шарить в блестящей посудине с вареными раками.

Хозяин

Позвольте, господин. Так нельзя. Вы у нас всех раков руками переберете. Никто кушать не станет.

Посетитель, мыча, отходит.

Семинарист

И танцовала она, милый друг ты мой, скажу я тебе, как небесное создание. Просто взял бы ее за белые ручки и прямо в губки, скажу тебе, поцеловал…

Собутыльник (визгливо хохочет)

Эка, эка, Васинька-то наш, размичтался, заалел, как маков цвет! А что она тебе за любовь-то? За любовь-то что?.. А?..

Все визгливо хохочут.

Семинарист (совсем красный)

И, милый друг ты мой, скажу тебе, нехорошо смеяться. Так бы вот взял ее, и унес бы от нескромных взоров, и на улице плясала бы она передо мной на белом снегу… как птица, летала бы. И откуда мои крылья взялись, — сам полетел бы за ней, над белыми снегами…

Все хохочут.

Второй собутыльник

Ты, Васька, смотри, того, по первопутку-то не очень полетишь…

Первый собутыльник

Тебе бы по морозцу-то легче, а то с твоей милой как раз в грязь угодишь…

Второй собутыльник

Мичтатель.

Семинарист (совсем осоловел)

Эх, милые други, в семинарии не учась, скажу я вам, вы нежных чувств не понимаете. А впрочем, еще бы пивца…

Верлэн (бормочет громко сам с собою)

Каждому свое. Каждому свое…

Гауптман делает выразительные знаки половому. Входят рыжий мужчина и девушка в платочке.

Девушка (половому)

Бутылку портеру, Миша. (Продолжает быстро рассказывать мужчине.) …только она, милый мой, вышла, хвать — забыла хозяйку пивом угостить. Сейчас — назад, а уж он комод открыл, да и роется, все перерыл, все перерыл, думал — не скоро вернется… Она, милый мой, кричать, а он, милый мой, ей рот зажимать. Ну, все-таки хозяйка прибежала, да сама кричать, да дворника позвала; так его, милый мой, сейчас в участок… (Быстро прерывает.) Дай двугривенный.

Мужчина хмуро вынимает двугривенный.

Девушка

Тебе нешто жалко?

Мужчина

Пей, да помалкивай.

Молчат. Пьют. Вбегает молодой человек и радостно бросается к Гауптману.

Молодой человек

Костя, друг, она у дверей дожидает!..

Гауптман

Ладно. Пошляется еще. Давай выпьем.

Верлэн (громко бормочет)

И всем людям — свое занятие… И каждому — свое беспокойство.

Входит Поэт. Подзывает полового.

Поэт

Угостить вас?

Половой (прирожденный юморист)

Великая честь-с… От знаменитого лица-с…

Убегает за пивом. Поэт вынимает записную книжку. Тишина. Ацетилен шипит. Похрустывают бублики. Половой приносит Поэту бутылку пива и садится на край стула против него.

Поэт

Вы послушайте только. Бродить по улицам, ловить отрывки незнакомых слов. Потом — прийти вот сюда и рассказать свою душу подставному лицу.

Половой

Непонятно-с, но весьма утонченно-с…

Срывается со стула и бежит на зов посетителя. Поэт пишет в книжке.

Девушка (напевает)

Половой возвращается к Поэту.

Поэт (пьет)

Видеть много женских лиц. Сотни глаз, больших и глубоких, синих, темных, светлых. Узких, как глаза рыси. Открытых широко, младенчески. Любить их. Желать их. Не может быть человека, который не любит. И вы их должны любить.

Половой

Слушаю-с.

Поэт

И среди этого огня взоров, среди вихря взоров, возникнет внезапно, как бы расцветет под голубым снегом — одно лицо: единственно прекрасный лик Незнакомки, под густою, темной вуалью… Вот качаются перья на шляпе… Вот узкая рука, стянутая перчаткой, держит шелестящее платье… Вот медленно проходит она… проходит она…

Жадно пьет.

Верлэн (бормочет)

И все проходит. И каждому — своя забота.

Семинарист (заплетающимся языком)

Танцовала она, как небесный, скажу вам, ангел, а вы, черти и разбойники, не стоите ее мизинца. А впрочем, выпьем.

Собутыльник

Мичтатель. Оттого и пьешь. И все мы — мичтатели. Поцелуй меня, дружок.

Обнимаются.

Семинарист

И никто ее так не полюбит, как я. И будем мы на белом снегу свою грустную жизнь доживать. Она — плясать, а я — на шарманке играть. И полетим. И под самый серебряный месяц залетим. И туда, чорт возьми, скажу я вам, дурацким вашим грязным носам, милые други, не соваться. И все-таки я очень вас люблю и высоко ставлю. Кто из одной бутылки не пивал, тот и дружбы не видал.

Все хохочут.

Собутыльник

Ай да Васька! Уж очень складно! Поцелуемся, дружок.

Молодой человек (Гауптману)

Однако ж будет. Что ей столько на морозе дожидать? Замерзнет совсем. Пойдем, брат Костя.

Гауптман

Брось. Если женскому нраву потакать, так от мужчины ничего не останется — только ему в рожу плюнуть. Пусть пошляется, а мы еще посидим.

Молодой человек послушался. Все посетители пьют и хмелеют. Человек в желтом трепаном пальто, сидевший отдельно, встает и обращается к честно́й компании с речью.

Человек в пальто

Государи мои! Есть у меня небольшая вещица — весьма ценная миниатюра. (Вытаскивает из кармана камею.) Вот-с, не угодно ли: с одной стороны — изображение эмблемы, а с другой — приятная дама в тюнике на земном шаре сидит и над этим шаром держит скипетр: подчиняйтесь, мол, повинуйтесь — и больше ничего!

Все одобрительно смеются. Некоторые подходят и рассматривают камею.

Поэт (захмелевший)

Вечная сказка. Это — Она — Мироправительница. Она держит жезл и повелевает миром. Все мы очарованы Ею.

Человек в пальто

Рад служить русской интеллигенции. Дешево продам, хотя досталось не дешево, но уж, как говорится, только по дружбе. Вижу, что любитель. Ну, так по рукам.

Поэт дает ему монету. Берет камею, рассматривает ее. Человек в пальто садится на свое место. Разговор продолжается только между двумя, сидящими за отдельным столиком.

Первый (берет юмористический журнал)

А теперь пришло время нам повеселиться. Ну, Ваня, слушай

(торжественно развертывает журнал и читает:)

«Любящие супруги. Муж: — Ты, милочка, зайди сегодня к мамаше и попроси ее…»

Заранее отчаянно хохочет.

Второй

Ишь, чорт возьми, здорово!

Первый (продолжает читать)

«…И попроси ее… подарить Катеньке куколку…»

Страшно хохочет.

Первый (читает)

«Жена: — Что ты, милочка! Катеньке уж скоро двадцать лет. (Еле может прочесть от смеха.) Ей уж не куколку, а женишка пора подарить».

Громовой хохот.

Второй

Вот так здорово!

Первый

Что называется отбрила!

Второй

Чорт их дери, ловко пишут!..

И опять одинокий посетитель шарит в посудине. Он вытаскивает красных раков за клешни. Подержит и положит. И опять хозяин отгоняет его.

Поэт (рассматривает камею)

Вечное возвращение. Снова Она объемлет шар земной. И снова мы подвластны Ее очарованию. Вот Она кружит свой процветающий жезл. Вот Она кружит меня… И я кружусь с Нею… Под голубым… под вечерним снегом…

Семинарист

Танцует… Танцует… Я на шарманке, а она под шарманку. (Делает пьяные жесты, как будто что-то ловит.) Вот, не поймал… опять не поймал… но и вам, черти, не поймать, если уж мне не поймать…

Медленно, медленно начинают кружиться стены кабачка. Потолок наклоняется, один конец его протягивается вверх бесконечно. Корабли на обоях, кажется, плывут близко, а все не могут доплыть. Сквозь смутный общий говор человек в пальто, уже присоединившийся к кому-то, кричит.

Человек в пальто

Нет-с, я любитель! Люблю острый сыр, знаете, такой круглый! (Делает кругообразные жесты.) Забыл название.

Его собеседник (неуверенно)

А вы… пробовали?

Человек в пальто

Что пробовал? Вы думаете, нет? Я рошефор кушал!

Собеседник (под которым качается стул)

А знаете… люксем-бургский… так пахнет нехорошо… и шевелится, шевелится… (Чмокает губами, шевелит пальцами.)

Человек в пальто (вдохновенно встает)

Швейцарский!.. Вот что-с! (Щелкает пальцами.)

Собеседник (мигает и сомневается)

Ну, этим не удивите…

Человек в пальто (громко, как ружейный залп)

Бри!

Собеседник

Ну это… это… знаете…

Человек в пальто (угрожающе)

Что знаете?

Собеседник (уничтожен)

Все вертится, кажется перевернется сейчас. Корабли на обоях плывут, вспенивая голубые воды. Одну минуту кажется, что все стоит вверх ногами.

Верлэн (бормочет)

И всему свой черед… И всем пора идти домой…

Гауптман (орет)

Шлюха она, ну и пусть шляется! А мы выпьем!

Девушка (поет в ухо мужчине)

Семинарист

Снег танцует. И мы танцуем. И шарманка плачет. И я плачу. И мы все плачем.

Поэт

Синий снег. Кружится. Мягко падает. Синие очи. Густая вуаль. Медленно проходит Она. Небо открылось. Явись! Явись!

Весь кабачок как будто нырнул куда-то. Стены расступаются. Окончательно наклонившийся потолок открывает небо — зимнее, синее, холодное. В голубых вечерних снегах открывается —

Второе видение

Тот же вечер. Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег.

Звездочет (на мосту)

Два дворника волокут под руки пьяного Поэта.

Разъяренные дворники

Волокут Поэта дальше.

Звездочет

По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным — темный мост и дремлющие голубые корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет. Такой же Голубой, как она, восходит на мост из темной аллеи. Также в снегу. Также прекрасен. Он колеблется, как тихое, синее пламя.

Голубой

Она обращает очи к нему.

Незнакомка

Его голубой плащ осыпан снежными звездами.

Голубой

Незнакомка

Голубой дремлет в бледном свете. На фоне плаща его светится луч, как будто он оперся на меч.

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Голубой

В голосе Ее просыпается земная страсть.

Незнакомка

Голубой

Незнакомка

Плащ Голубого колеблется, исчезая под снегом.

Незнакомка

Голубой (тихо)

Незнакомка

Голубой (еще тише)

Незнакомка

Голубой молчит.

Незнакомка

Тишина.

Незнакомка

Голубой дремлет, весь осыпанный снегом.

Голубого больше нет. Закрутился голубоватый снежный столб, и кажется, на этом месте и не было никого. Зато рядом с Незнакомкой проходящий господин приподнимает котелок.

Господин

Незнакомка

Господин

Незнакомка

Господин

Незнакомка

Господин

Незнакомка

Господин

Незнакомка

Господин

Незнакомка

Господин

Незнакомка покорно дает ему руку.

Господин

Незнакомка

Господин

Уводит Незнакомку под руку. След их заметает голубой снег.

Звездочет снова на мосту. Он — в тоске. Простирает руки в небо. Поднял взоры.

Звездочет

Тихо плачет. Поэт поднимается на мост из аллеи.

Поэт

Звездочет

Поэт

Звездочет

Поэт

Звездочет

Поэт

Звездочет

Поэт

Звездочет

Поэт

Звездочет

Поэт

Звездочет

Поэт

Звездочет

Поэт

Оба грустят под голубым снегом. Пропадают в нем. И снег грустит. Он запорошил уже и мост, и корабли. Он построил белые стены на канве деревьев, вдоль стен домов, на телеграфных проволоках. И даль земная и даль речная поднялись белыми стенами, так что все бело, кроме сигнальных огней на кораблях и освещенных окон домов. Снежные стены уплотняются. Они кажутся близкими одна к другой. Понемногу открывается —

Третье видение

Большая гостиная комната с белыми стенами, на которых ярко горят электрические лампы. Дверь в переднюю открыта. Тоненький звонок часто извещает о приходе гостей. На диванах, креслах и стульях уже сидят хозяева и гости; хозяйка дома — пожилая дама, как бы проглотившая аршин; перед нею — корзинка с бисквитами, ваза с фруктами и чашка дымящегося чаю; против нее — глухой старик с глупым лицом жует и хлебает. Молодые люди, в безукоризненных смокингах, частью разговаривают с другими дамами, частью толпятся стадами в углах. Общий гул бессмысленных разговоров. Хозяин дома встречает гостей в передней и каждому сначала деревянным голосом кричит: «А-а-а!», а потом говорит пошлость. В настоящий момент он занят тем же.

Хозяин дома (в передней)

А-а-а! Ну и закутались же вы, батюшка!

Голос гостя

И холод же, доложу я вам! В шубе — и то замерз.

Гость сморкается. Так как разговор в гостиной почему-то исчерпался, слышно, как хозяин конфиденциально говорит гостю:

Хозяин

А где шили?

Гость

У Шевалье.

Из двери торчат фалды хозяйского сюртука. Хозяин рассматривает шубу.

Хозяин

А сколько платили?

Гость

Тысячу.

Хозяйка, стараясь замять разговор, кричит:

Хозяйка

Cher[1] Иван Павлович! Идите скорее! Только вас и ждали! Вот, Аркадий Романович обещался нам сегодня спеть!

Аркадий Романович, подходя к хозяйке, делает различные жесты, долженствующие показать, что он невысокого о себе мнения. Хозяйка жестами же старается показать ему обратное.

Молодой человек Жорж

Совершенная дура твоя Серпантини, Миша. Так танцовать, как она вчера, значит — не иметь никакого стыда.

Молодой человек Миша

Ты, Жорж, ровно ничего не понимаешь! Я совершенно влюблен. Это — для немногих. Вспомни, у нее совсем классическая фигура — руки, ноги…

Жорж

Я пошел туда затем, чтобы наслаждаться искусством. На ножки я могу смотреть и в другом месте.

Хозяйка

О чем это вы там, Георгий Николаевич? Ах, о Серпантини! Какой ужас, не правда ли? Во-первых — интерпретировать музыку — это уж одно — наглость. Я так страстно люблю музыку и ни за что, ни за что не допущу, чтоб над ней надругались. Потом — танцовать без костюма — это… это я не знаю, что! Я увела мою дочь.

Жорж

Я совершенно согласен с вами. А вот Михаил Иванович — другого мнения…

Хозяйка

Что вы, Михаил Иванович! По-моему, здесь двух мнений не может быть! Я понимаю, молодые людям свойственно увлекаться, но на публичном концерте… когда ногами изображают Баха… Я сама музыкантша… страстно люблю музыку… Как хотите…

Старик, сидящий против хозяйки, неожиданно и просто выпаливает:

Старик

Публичный дом.

Продолжает хлебать чай и жевать бисквиты. Хозяйка краснеет и обращается к одной из дам.

Миша

Ах, Жорж, все вы ничего не понимаете! Разве это — интерпретация музыки? Серпантини сама — воплощение музыки. Она плывет на волнах звуков, и, кажется, сам плывешь за нею. Неужели тело, его линии, его гармонические движения — сами по себе не поют так же, как звуки? Тот, кто истинно чувствует музыку, не оскорбляется за нее. У вас отвлеченное отношение к музыке…

Жорж

Мечтатель! Завел машину. Строишь какие-то теории и ничего не слушаешь и не видишь. Я о музыке даже не говорю, и мне в конце концов наплевать! И я был бы очень рад видеть все это в отдельном кабинете. Но согласись же, не объявить на афише, что Серпантини будет завернута в одну тряпку, — это значит поставить всех в пренеловкое положение. Если б я знал, я не повел бы туда мою невесту. (Миша рассеянно шарит в корзинке с бисквитами.) Послушай, оставь бисквиты. Ведь противно есть, если все перетрогаешь. Смотри, как на тебя смотрит кузина. А все оттого, что ты рассеян. Эх, мечтатели.

Миша, сконфуженно мыча, удаляется в другой угол.

Старик (внезапно, хозяйке)

Нина! Сиди смирно. У тебя на спине платье расстегнулось.

Хозяйка (вспыхнув)

Да полно, дядя, нельзя же при всех! Вы слишком… откровенны…

Старается незаметно застегнуть платье. В комнату впархивает молодая дама, за ней идет огромный рыжий господин.

Дама

Ах, здравствуйте, здравствуйте! Вот, позвольте вас познакомить: мой жених.

Рыжий господин

Очень приятно.

Угрюмо удаляется в угол.

Дама

Пожалуйста, не обращайте на него внимания. Он очень застенчив. Ах, представьте, какой случай!..

Торопливо пьет чай и шопотом рассказывает хозяйке что-то пикантное, судя по тому, что обе ерзают по дивану и хихикают.

Дама (вдруг оборачивается к жениху)

У тебя мой платок?

Жених угрюмо вытаскивает платок.

Дама

Тебе жалко, что ли?

Рыжий господин (неожиданно угрюмо)

Пей, да помалкивай.

Молчат. Пьют. Вбегает молодой человек и радостно бросается к другому. В последнем легко узнать того, кто увел незнакомку.

Молодой человек

Костя, друг, да она у дверей дожида…

Запинается на полуслове. Все становится необычайно странным. Как будто все внезапно вспомнили, что где-то произносились те же слова и в том же порядке. Михаил Иванович смотрит странными глазами на Поэта, который входит в эту минуту. Поэт, бледный, делает общий поклон на пороге притихшей гостиной.

Хозяйка (с натянутым видом)

Мы только вас и ждали. Надеюсь, вы прочтете нам что-нибудь. Сегодня престранный вечер! Наша мирная беседа не клеится.

Старик (выпаливает)

Точно кто-нибудь умер. Богу душу отдал.

Хозяйка

Ах, дядя, перестаньте! Вы всех окончательно спугнете… Господа! Обновим наш разговор… (Поэту.) Вы прочтете нам что-нибудь, не правда ли?

Поэт

С удовольствием… если это займет…

Хозяйка

Господа! Молчание! Наш прекрасный поэт прочтет нам свое прекрасное стихотворение, и, надеюсь, опять о прекрасной даме…

Все замолкают. Поэт становится у стены, прямо против двери в переднюю, и читает:

Поэт

Тоненький звонок в передней. Хозяйка умоляюще складывает руки по направлению к Поэту. Он прерывает чтение. Все с любопытством заглядывают в переднюю.

Хозяин

Сию минуту. Прошу извинения.

Выходит в переднюю, но не кричит там: «А-а-а!» Молчание.

Голос хозяина

Чем могу служить?

Женский голос отвечает что-то. Хозяин появляется на пороге.

Хозяин

Ниночка, какая-то дама. Ничего не могу разобрать. Вероятно, к тебе. Извините, господа, извините…

Сконфуженно улыбается во все стороны. Хозяйка идет в переднюю и запирает за собой дверь. Гости шепчутся.

Молодой человек (в углу)

Да не может быть…

Другой (прячась за него)

Да уверяю тебя… вот скандал!.. Я слышал ее голос…

Поэт стоит неподвижно против дверей. Двери открываются. Хозяйка вводит Незнакомку.

Хозяйка

Господа, приятный сюрприз. Моя очаровательная новая знакомая. Надеюсь, мы примем ее с радостью в наш дружеский кружок. Мария… извините, я не расслышала, как вас называть?

Незнакомка

Мария.

Хозяйка

Но… ваше отчество?

Незнакомка

Мария. Я зову себя: Мария.

Хозяйка

Хорошо, милочка. Я буду звать вас: Мэри. В вас есть некоторая эксцентричность, не правда ли? Но тем веселее мы проведем сегодняшний вечер с нашей восхитительной гостьей. Не правда ли, господа?

Все сконфужены. Неловкое молчание. Хозяин замечает, что один из гостей проскользнул в переднюю, и выходит за ним. Слышен извиняющийся шопот, слова: «не совсем здоров». Поэт стоит неподвижно.

Хозяйка

Итак, может быть, наш прекрасный поэт продолжит прерванное чтение? Дорогая Мэри, когда вы вошли, наш известный поэт как раз читал нам… читал нам.

Поэт

Простите. Позвольте мне прочесть в другой раз. Я так извиняюсь.

Никто не выражает неудовольствия. Поэт подходит к хозяйке, которая некоторое время делает умоляющие жесты, но скоро перестает. Поэт спокойно садится в дальний угол. Задумчиво смотрит на Незнакомку. Горничная разносит, что полагается. Из общего бессмысленного говора вырывается хохот, отдельные слова и целые фразы: Нет, как она танцовала! Да ты послушай! Русская интеллигенция…

Кто-то (особенно громко)

Да и вам не поймать! Да и вам не поймать!

Все забыли о Поэте. Он медленно поднимается со своего места. Он проводит рукою по лбу. Делает несколько шагов взад и вперед по комнате. По лицу его заметно, что он с мучительным усилием припоминает что-то. В это время из общего говора доносятся слова: «рокфор», «камамбер». Вдруг толстый человек, в страшном увлечении, делая кругообразные жесты, выскакивает на середину комнаты с криком:

Бри!

Поэт сразу останавливается. Мгновение кажется, что он вспомнил все. Он делает несколько быстрых шагов в сторону Незнакомки. Но дорогу ему заслоняет Звездочет в голубом вицмундире, входящий из передней.

Звездочет

Извините, я в вицмундире и запоздал. Прямо из заседания. Пришлось делать доклад. Астрономия…

Поднимает палец кверху.

Хозяин (подходя)

Вот и мы только что говорили о гастрономии. Ниночка, не пора ли ужинать?

Хозяйка (встает)

Господа, прошу вас!

Все выходят вслед за нею. В потемневшей гостиной остаются некоторое время Незнакомка, Звездочет и Поэт. Поэт и Звездочет стоят в дверях, готовые выйти. Незнакомка медлит в глубине у темной полуоткрытой занавеси окна.

Звездочет

Нам опять привелось встретиться с вами. Я очень рад. Но пусть обстоятельства нашей первой встречи останутся между нами.

Поэт

Прошу о том же и вас.

Звездочет

Я только что сделал доклад в астрономическом обществе — о том, чему вы были невольным свидетелем. Поразительный факт: звезда первой величины…

Поэт

Да, это очень интересно.

Звездочет (восторженно)

Да! Я занес в мои списки новый параграф: «Пала звезда Мария!» Наука в первый раз… Ах, извините, что я не спрашиваю вас о результатах ваших поисков…

Поэт

Поиски мои были безрезультатны.

Он оборачивается в глубь комнаты. Безнадежно смотрит. На лице его — томление, в глазах — пустота и мрак. Он шатается от страшного напряжения. Но он все забыл.

Хозяйка (на пороге)

Господа! Идите же в столовую! Я не вижу Мэри…

Грозит им пальцем.

Ах, молодые люди! Вы спрятали куда-нибудь мою Мэри?

Всматривается в глубь комнаты.

Где же Мэри? Да где же Мэри?

У темной занавеси уже нет никого. За окном горит яркая звезда. Падает голубой снег, такой же голубой, как вицмундир исчезнувшего Звездочета.

1906

В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение.

Первое послание Иоанна, IV, 18

Русь! Русь! — Открыто-пустынно и ровно все в тебе; — ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и широте твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце?

— Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? — Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?

Гоголь

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Герман.

Елена, жена Германа.

Мать Германа.

Друг Германа.

Монах.

Фаина.

Спутник Фаины.

Коробейник.

Толпа.

Первая картина

Северный апрель — Вербная Суббота.

На холме — белый дом Германа, окруженный молодым садом, сияет под весенним закатом, охватившим все небо. Большое окно в комнате Елены открыто в сад, под капель. Дорожка спускается от калитки и вьется под холмом, среди кустов и молодых березок. Другие холмы, покрытые глыбами быстро тающего снега, уходят цепью вдаль и теряются в лысых и ржавых пространствах болот. Там земля сливается с холодным, ярким и четким небом. — Вдали зажигаются огоньки, слышен собачий лай и ранний редкий птичий свист. На ступенях крыльца, перед большим цветником, над раскрытой книгой с картинками, дремлет Герман. Елена, вся в белом, выходит из дверей, некоторое время смотрит на Германа, потом нежно берет его за руку.

Елена

Проснись, Герман! пока ты спал, к нам принесли больного.

Герман (в полусне)

Я опять уснул. Во сне — все белое. Я видел большую белую лебедь; она плыла к тому берегу озера, грудью прямо на закат…

Елена

Солнце на закате и бьет тебе в глаза: а ты все спишь, все видишь сны.

Герман

Все белое, Елена. И ты вся в белом… А как сияли перья на груди и на крыльях…

Елена

Проснись, милый, мне тревожно, мне тоскливо. К нам принесли больного…

Герман (просыпается)

Ты говоришь — больного? Странно, отчего к нам? Ведь здесь никто не ходит, дорога упирается прямо в наши ворота…

Елена

Он совсем больной, какой-то прозрачный, ничего не говорит… только посмотрел на меня большими, грустными глазами. Мне стало жутко, и я разбудила тебя…

Герман

Почему только его принесли сюда, когда к нам нет дороги…

Елена

Милый мой, мне странно, мне дивно, точно что-то должно случиться… Взгляни на него, Герман: он лежит у меня в комнате, на маленьком диване. Точно ангел с поломанным крылом.

Герман

Это сны продолжаются.

Елена

Не сны, Герман, а явь. Это страшнее снов. Только бы не заговорил. Точно он пришел звать меня из жизни…

Герман

Не надо так думать, Елена, не бойся. А то и я испугаюсь. Когда живешь уединенно, самые маленькие события кажутся большими… Ведь ничего не случилось, милая. Да и что может случиться?

Елена

Пойди к нему, Герман. Взгляни — и возвращайся ко мне. А если он станет говорить, — не слушай.

Герман

Но ведь ты говоришь, он больной? И молчит? А если бы и заговорил… что нового может он рассказать?

Герман уходит в дом. Елена кружит около цветника. Входит Друг.

Друг

Добрый вечер. Сегодня ваш дом как-то особенно светел. Еще с того холма я увидал ваше белое платье и как будто большие белые крылья у вас за плечами.

Елена

Сегодня к нам в дом принесли больного. Он очень похож на ангела, мне самой казалось, что у него — большие белые крылья.

Друг

Как вы любите сказки, странная женщина. Из самого маленького события устраиваете праздник. И всегда с таким серьезным лицом. Ну, что же, я верю вам: это смешно.

Елена

Вам всегда все смешно.

Друг

Все смешно. Ведь я живу во времени и пространстве, а не на блаженных островах, как вы. Люди так тупы, что лучше смеяться, иначе пришлось бы плакать. Только одно не смешно.

Елена

Что?

Друг

Вы знаете… Я люблю вас, Елена.

Елена

Молчите, молчите. Вы говорите уже не в первый раз, но это неправда. Иначе — как же вы можете быть другом Герману?

Друг

Но ведь у вас все можно. Вы оба совсем не от мира сего. Какие-то необыкновенные…

Елена

Смешные?

Друг

Я сказал: необыкновенные. Я люблю Германа. Но ведь в вас, Елена, вся тайна этого дома. Без вас Герман пропадет. Он безмерно слабый человек. Герман светится вашим светом. Уйди он отсюда — в нем останется только темное…

Елена

Замолчите.

Друг

Молчу… удивительная, необычайная… Так это правда, что Герман уезжает?

Мать Германа выходит на крыльцо. Она — высокая пожилая женщина в черном платье.

Мать

Елена, надо бы зажечь лампадку в комнате Германа. Сегодня я видела во сне…

Елена (не слушая)

Герман? Кто это вам сказал?

Друг

Я сам так думал…

Елена

Так вот оно… Где же Герман, отчего он не идет так долго? Мама, мама, где Герман?

Мать

Герман в доме. С больным.

Елена

Говорит?..

Мать

Герман молчит и слушает. А больной говорит слабым и прерывистым голосом, не разобрать что.

В эту минуту Герман выводит больного монаха из дома и бережно усаживает на ступеньку крыльца.

Монах (говорит слабым голосом и тихо улыбается)

Мир вам и вашему дому. Недаром мне стало легче. Я просил принести меня к вам, потому что издали увидал, что дом ваш светел; светлее всех, стоящих на холмах. А больше никого нет в этом доме?

Елена

Нас только трое: Герман, я и мать.

Монах

Прекрасен Герман, живущий в тихом доме с женой и матерью; ибо дом его светел. Но с далекого холма увидал я над ним большие белые крылья…

Друг (Елене)

Вот, и он увидал ваши белые крылья.

Монах

…и подумал, что здесь — Фаина.

Мать

Даже имени такого не знаю.

Елена

Это, верно, монашеское имя?

Монах

Разве вы никогда не слыхали о прекрасной Фаине?

Елена (задумчиво)

Никогда.

Монах (всем с улыбкой)

Мало же вы знаете. Должно быть, одиноко живете. Весь мир знает Фаину.

Герман

Странное имя: Фаина. Тайна какая-то в нем. Темное имя.

Монах (с улыбкой)

И ты, юноша, не слыхал о Фаине?

Герман

Не слыхал.

Монах

Мир тебе, Герман. Скоро услышишь. Солнце садится, ветер крепчает. Дайте мне отдохнуть у вас в доме. (Другу — лукаво.) Вы мне поможете, удивительный человек?

Мать и друг уводят монаха в дом. — Сумерки.

Герман

Какой-то полный сказок день… Продолжение чудесного сна…

Елена

О чем ты думаешь, Герман?

Герман

Правду ты сказала: что-то должно случиться. Снег тает. Теплый ветер. Ночью будут лужи, черное небо и невероятные, огромные звезды: знаешь, как весной?

Елена (беспокойно)

Герман, ты говорил с ним?

Герман

Он говорил. Я только слушал. Он проснулся и нежно обнял меня. И показал в окно…

Елена

Что же там?.. в окне?..

Герман

Я увидал, что снег сбегает с холмов. Я услыхал, как мать в соседней комнате тихо читает: «В любви нет страха. Совершенная любовь изгоняет страх».

Елена

Милый! О чем ты думаешь?

Герман

Я увидал огромный мир, Елена: синий, неизвестный, влекущий. Ветер ворвался в окно — запахло землей и талым снегом. И еще — будто цветами, хотя ведь нет еще цветов. Солнце закатывалось, и холмы стали красные; а за холмами — синий, мглистый простор, точно большое озеро раскинулось вдали… Там плыла большая белая лебедь, с сияющими крыльями… грудью прямо на закат…

Елена (радостно)

Милый! Ты же видел это во сне!

Герман

Наяву, Елена. Я понял, что мы одни, на блаженном острове, отделенные от всего мира. Разве можно жить так одиноко и счастливо? Он рассказывал мне о чудесах мира. А там — весна началась…

Елена (почти плачет)

Я слышу тебя, Герман… Но больно…

Герман

Ты сама говорила: проснись. Вот — я проснулся. Мне надо к людям. Он велел идти. Но я вернусь скоро, Елена.

Елена

Верю в тебя. Слышу тебя. Дай мне поплакать одной…

(Уходит в дом.)

Герман (становится на колени)

Господи. Так не могу больше. Мне слишком хорошо в моем тихом белом доме. Дай силу проститься с ним и увидать, какова жизнь на свете. Сохрани мне только жар молодой души и живую совесть, господи. Больше ни о чем не прошу тебя в этот ясный весенний вечер, когда так спокойны и ясны мысли. Я верю, что Ты услышал меня. Теперь — я спокоен.

Он встает с колен. Из дому выходит друг.

Друг

Так вы едете?

Герман

Откуда вы знаете?

Друг

Это хорошо, Герман.

Герман

Почему вы всегда меня поучаете? Я знаю сам.

Друг

Нет, вы мало знаете. Когда мы встретимся с вами — там (показывает в театр), вы увидите, что я знаю больше вас. — Очень не нравится мне этот монах.

Герман

Почему?

Друг

Лукавый и сентиментальный, как все монахи. Мне было стыдно слушать, как он издевался над вами.

Герман

Издевался?

Друг

Вы знаете, кто такая Фаина, которой он вас морочил? — Просто-напросто каскадная певица с очень сомнительной репутацией.

Герман (резко)

Не знаю почему, только вы иногда бываете мне противны, мой друг. Когда предстоит решить что-нибудь важное, лучше, чтобы друзья ничего не советовали и держались подальше.

Друг

Какой вы злой, однако. Я не знал. Это мне тоже нравится.

Герман

Что же вам тут может нравиться? Кажется, это не особенно приятно.

Друг

Ну, я вижу, что я здесь — лишний. Надо же вам дать время — посентиментальничать напоследок. До свиданья. (Уходит.)

Герман задумчиво бродит по саду. Из дому выходит Елена, вся белая, молодая и легкая.

Елена

Ушел?

Герман

Ушел. — Правда, он все-таки любопытный человек?

Елена молчит.

Елена

Так это решено, Герман?

Герман

Решено.

Елена

Последнее слово, милый. Останься со мной, если можешь и хочешь. (Вдруг с каким-то вещим отчаяньем в голосе.) Без тебя я состареюсь скоро. Мать умрет. (Ломает руки.) Лилия никогда не взойдет!

Герман

Что с тобой, милая? Ведь я вернусь очень скоро.

Елена

Посмотри: у меня в окне лампада. У матери — лед на стекле, а у меня над окном — уже капель. У тебя — книги. В киоте — померанцевые цветы…

Герман

Не могу, Елена. Ты видишь: весна настала.

Елена

Я знаю, Герман. Но больно…

Герман

Я принесу тебе новые вести.

Елена

Помнишь, ты сам сажал лилию прошлой весной? Мы носили навоз и землю и совсем испачкались. Потом ты зарыл толстую луковицу в самую черную землю и уложил вокруг дерн. Веселые, сильные, счастливые… Без тебя лилия не взойдет.

Герман

Лилия тебе дороже моей души. Посмотри наверх. Разве не понимаешь ты, что происходит там?

Елена

Когда ты говоришь, все понимаю. Без тебя — не пойму.

Герман

Слышишь, как поет ветер? Точно — песня самой судьбы… веселая песня. Слышишь? — Господи, как жутко и радостно! А в доме нет ветра и не слышно песни судьбы. Ты слышала, что сказано: «совершенная любовь изгоняет страх»?

Елена

Да, ты говоришь, мать читала эти слова…

Герман

Мать знает сердце сына…

Елена (вдруг, точно очнувшись)

Нет! Нет! Я знаю сердце моего возлюбленного! И больше — не боюсь! Если суждено, иди, мой милый, иди, мой царственный! Иди туда, где звучит песня судьбы!

Совсем смерклось. Мать выходит и останавливается на темном пороге.

Мать

Боже мой! Боже мой! Зачем ты уходишь, дитя мое? Увижу ли тебя? Зачем уходишь? (Садится на пороге. Ее лица не видно.)

Елена

Вот — фонарь. Светлый, как твое сердце, Герман. Милый, иди. Ты вернешься.

Герман

Прощай, Елена. Прощай, мама. Это не страшно. Я скоро вернусь. Самое трудное — перейти черту. Прощайте. У вас инок в доме.

Быстро идет к калитке. Елена за ним. Мать на пороге — в страшной тоске.

Елена

Я буду ждать.

И вдруг — точно грозовой весенний ливень: Елена, рыдая, обрушивает руки на плечи Германа.

Герман (взволнованно)

Скоро. Скоро.

Она смеется сквозь слезы. Он тихо разнимает ее сильные руки. Поднимает фонарь и, встряхнув головой, начинает быстро спускаться по дорожке. — Бледное лицо монаха приникло к широкому стеклу и смотрит в ночь: точно больным и выцветшим глазам его нет приюта. — Весенний ветер усиливается, в разрывах черного неба — яркие и крупные звезды. — Елена тихо идет к дому. Пошатывается. Платье белеет.

Вторая картина

То же место — около дома Германа. Настала глубокая ночь и тишина. Не слышно собачьего лая и птичьего свиста. Острая крыша дома тонет в черном небе. Там несутся испуганные ветром тучи, то застилая, то открывая крупные звезды. Все погружено в полный мрак, только большое окно Елены открыто. Елена склонила пробор над работой у лампы, а перед нею сидит больной монах и смотрит на нее большими грустными глазами. Вся картина подернута нежно-голубой прозрачной кисеей, как будто и дом, и Елена, и монах — отошли в прошлое.

Елена

Рассказывай дальше, брат. Теперь мой Герман уже в пути.

Монах

Нелегко мне рассказывать дальше, — так томит меня весна. Ну, слушай. — Черная была, весенняя ночь. Над лесистым обрывом широкой реки остановилось зарево от костров, и песни звенели. Слушай, Елена… Высоко, над обрывом стояла статная девушка и смотрела далеко за реку. Как монахиня, была она в черном платке, и только глаза сияли из-под платка. Так стояла она всю ночь напролет и смотрела в далекую Русь, будто ждала кого-то. Но никого не было там, только заливной луг, да чахлый кустарник, да ветер весенний. Когда же смотрела она наверх, были изломаны гневные черные брови и чего-то просили бледные, полуоткрытые губы… Укрой меня, Елена.

Елена (укрывает его платком)

Ты бредишь, братец,

Монах

Слушай, слушай дальше. — Монастырь стоял на реке. И каждую ночь ждала она на том берегу. И каждую ночь ползали монахи к белой ограде, — посмотреть, не махнет ли рукавом, не запоет ли, не сойдет ли к реке Фаина…

Елена (бросает работу)

Фаина? Ты рассказываешь про Фаину! Не надо говорить, не надо…

Монах

Не перебивай меня, слушай. Вечером на селе захлестывало хмелем душу Фаины, и все деды на палатях знали, что пошла она в пляс… Все парни из соседних сел сбирались поглядеть, как пляшет, подбочась, Фаина… Но тоска брала ее среди пляса, и, покидая хоровод, уходила Фаина опять и опять к речному обрыву, долго стояла и ждала кого-то. И только глаза сияли из-под платка — все ярче, все ярче…

Елена

Мне странно… Мне дивно…

Монах

И такая грусть обняла меня, Елена. И так я томился, так хотелось мне быть человеком… В черную ночь увидал я багровое зарево над рекой. Это — раскольники сжигались: старая вера встала заревом над землею… И стало на селе Фаины светло, как днем. Ветер гнул деревья, и далеко носились искры, и пламя крутилось в срубах. Из рева псалмов, из красного огня — спустилась Фаина в синюю тень береговую, и видел я, как дорожка синего серебра побежала за лодкой, как вышла из лодки под монастырем Фаина, оглянулась назад и побежала от родного села в темное поле. Открыв малую дверь в белой ограде, вышел в поле и я. Поклонился земно золотым монастырским главам и побрел в темную ночь. Только не нашел я Фаины, и не приняли меня люди нигде. Долго искал я, и стал я хиреть…

Елена

Не рассказывай больше. Жутко…

Во время последних слов у подножья холма начинает бродить какой-то рассеянный свет, не освещая окрестность. Елена упорно глядит в окно. За плечом ее — пристальный и печальный взор монаха. — Внизу появляется фонарик.

Герман (ощупью ищет дорогу)

Никуда не пойду. Там дивно и тревожно. Я сбился с дороги. Здесь были где-то три березы? Ну, сердце, бледный фонарь! Указывай путь!

Он останавливается внезапно, дойдя до столба рассеянного света. Мерещится ли ему, только слабо мерцает, прислонясь у крутого откоса холма, еле зримый образ: очертания женщины, пышно убранной в тяжелые черные ткани; по ним разметаны серебряные звезды, — на плечах и на груди — чаще и мельче, внизу — крупнее; на длинном шлейфе лежит большая алмазная звезда. Лица не видно, только смотрят вперед огромные печальные глаза. Ветер ли пролетел, или дрогнули руки, — фонарь Германа гаснет.

Герман

Кто ты? Живая? Мертвая?

Видение (невнятно, как ветер)

Нет.

Герман

Ждешь кого-нибудь?

Видение

Да.

Герман

Я пойду своим путем.

Видение

Иди.

Герман делает шаг вперед, но незримое препятствие заставляет его отступить.

Герман

Я заблудился у себя в саду. Погас фонарь. (Смотрит наверх.) Кажется, я шел оттуда. (Показывает в даль.) Мой дом — там. Так. Я иду своим путем.

Видение медленно уводит его от холма. Он идет ощупью.

Видение (чуть слышно)

За мной.

Свет меркнет. Видение исчезает.

Голос Германа (в темноте)

Здесь дорога. Слава богу. Это был только сон.

Слышны его удаляющиеся шаги.

Елена (в окне)

Точно сейчас панихиду пели. Или мне только снилось? Или это ветер, брат? Или это — весна? Мне страшно, точно что-то случилось с милым. Что же ты молчишь?

Монах ничего не отвечает. По-прежнему он сидит перед нею и печально смотрит в окно.

Третья картина

Город. Семьдесят седьмой день открытия всемирной промышленной выставки.

Главное здание выставки — гигантский зал. Круглые стекла вверху — как очи дня, но в самом здании — вечная ночь. Электрический свет из шаров матового стекла проливается ослепительными потоками на высокие помосты, загроможденные машинами; стальные тела машин напоминают формами каких-то чудовищных зверей. Здесь собраны: локомотивы последних систем с саженными ведущими колесами, точно врезанные в короткие рельсы; автомобили на толстых шинах, чувствительные к легчайшему толчку; моторные лодки, закинувшие далеко вперед хищные носы, — подобия распластавшихся морских птиц; земледельческие орудия с протянутыми вверх закаленными остриями; и, наконец, в самой глубине зала, за сетью кольцеобразной и выпрямленной стали, за лесом перекладин и торчащих рычагов, — огромная летательная машина сияет каким-то незнакомым и легким металлом своих простертых к сводам зала крыльев.

Под сенью этих крыльев возносится высокая эстрада. Над нею, высоко под куполом, среди гирлянд из живых цветов и зелени, сияет разноцветная надпись: Дворец Культуры. Еще выше — мерно шатается маятник часов, загромождающих полкупола, внимательно полусклоненных над залом.

В противоположном конце — закрытые резные ворота на улицу; по обеим сторонам — красные, расшитые золотом лакеи. Сбоку — входная касса и турникет. У самого входа — правительственное объявление: среди золотых гербов можно разобрать слова: «Территория всемирной выставки неприкосновенна». На всех стенах, столбах и машинах красуются разноцветные афиши с огромной надписью:

Фаина. Песня Судьбы.

Толпа густою волною проливается в турникет. Среди других проходят Герман с Другом.

Газетчики (музыкальная гамма)

Торжество человеческого гения!

Последние открытия науки!

Клоуны, акробаты, разнообразный дивертиссемент!

Неприкосновенность территории всемирного «Дворца Культуры» обеспечена государством!

Семьдесят седьмой выход знаменитой Фаины!

Знаменитая Фаина исполнит «Песню Судьбы»!

Всемирно известная Фаина!

Фаина, самая красивая дива мира!

Герман (озирается кругом; его ноздри раздуваются)

Как же вы узнали, что я здесь?

Друг

Как не найти лучшего друга…

Герман

Какой шум! Какая музыка! Какой ветер в этом городе! С минуты, как я вышел из дому, сбился с пути и шел, очарованный этим странным и печальным видением, — не прекращается ветер. Неужели так всегда?

Друг

Всюду ветер.

Герман

Господи, как это хорошо! Всюду — ветер! И всюду — такая музыка! Если бы я ослеп, я слышал бы только этот несмолкающий шум! Если бы оглох, — видел бы только непрерывное, пестрое движение! (Сжимает кулаки и вытягивает руки, как человек, не знающий, как применить избыток играющей силы.)

Друг

Я вам завидую. Забавно видеть взрослого младенца, для которого все — внове.

Герман

Друг

Герман

Друг

Герман

Друг

Они вмешиваются в толпу.

Толпа

Тише! Тише! Профессор говорит!

Розовый старичок с очками на длинном носу лезет дрожащими ногами на эстраду.

Старичок

Милостивые государыни…

Толпа

Не слышно! Громче!

Кокотка (щиплет подругу)

Это он меня называет государыней. Го-го-го!

Девушка (иностранцу)

Если вы будете продолжать, я позову полицию… или дам вам пощечину…

Иностранец (самодовольно гладит бритую щеку)

Территория всемирной выставки неприкосновенна…

Девушка

Нахал!

Старичок (громче)

Милостивые государи. В этом главном здании всемирной выставки собраны все продукты новейшей промышленной техники. Вы убедитесь воочию, сколь неутомима деятельность человеческого ума…

Толпа

Ума! Ума!

Старичок

И сколь велика сила человеческого таланта…

Толпа

Таланта! Таланта! О-го-го!

Старичок

Сегодня я произношу в семьдесят седьмой раз слово о торжестве человеческого прогресса. Мы, ученые, можем смело сказать, что наука — единственный путь, на коем человечество преодолевает все преграды, поставленные ему природой. В недалеком будущем, милостивые государи, люди перестанут тяготиться пространством, ибо — вот автомобиль системы Лаунса, пробегающий полтораста километров в час!

Представитель фирмы выступает и расшаркивается.

Толпа

О! О! В один час!

Старичок

Вы видите, что знание опередило веру в чудесное. Нет более чудес, милостивые государи. Вам нечего желать после того, как я познакомлю вас с последним великим открытием…

Толпа

О-го-го! Нечего желать!

Старичок

Перед вами — летательный снаряд, обладающий чрезвычайной силой. Это последнее великое изобретение, сулящее нам в будущем возможность сообщения с планетами.

Толпа

О! О! С планетами!

Старичок

Снаряд этот, обладающий минимальным весом, приготовлен из легчайшего матерьяла. Но, милостивые государи, сила его летательных мышц такова, что своими гигантскими крыльями он легко может раздавить и пожрать человека…

Толпа

О! О! Пожрать человека! О-о-го-го!

Старичок

Сию минуту, господа, движение крыльев будет демонстрировано.

Рабочий нажимает невидимую кнопку, и крылья летательной машины начинают медленно вращаться. Оглушительные аплодисменты. Старичок, поправляя очки, лезет вниз. Немедленно его заменяют на эстраде акробаты и клоуны.

Клоун

Позвольте познакомить вас с последним открытием науки. Нет более чудес, милостивые государи! Сила моей семьдесят седьмой летательной пощечины такова, что этот человек улетит высоко и исчезнет с горизонта вашего зрения!

Дает печальному человеку в черном фраке звонкую оплеуху. Человек с неизменным лицом перевертывается несколько раз в воздухе и кубарем улетает за эстраду. Рукоплескания, хохот.

Герман

Друг

Герман

Друг

Герман делает нетерпеливое движение. На эстраду входит оратор.

Оратор

Граждане! Территория всемирной выставки свободна и неприкосновенна! Здесь, в царстве прогресса и человеческого гения, я обращаюсь к вам, как к братьям, с речью о погибающем брате! Час тому назад раскрыт заговор величайшей государственной важности. Руководителю уже вынесен смертный приговор. Но, по законам нашей свободной страны, граждане, каждый из нас имеет право заявить о своем желании быть казненным вместо преступника. Я взываю, братья, к вашему великодушию! Кто из вас отдаст жизнь за осужденного брата? (Молчание.) Братья-граждане! Дело идет не о жизни и смерти! По всей вероятности, правительство свободной страны помилует того, кто захочет благородно пожертвовать жизнью! Оно помилует и преступника, которому достаточным наказанием послужит самоотверженность брата. (Гул. Отдельные возгласы.) Я не скрываю, граждане, что есть опасность. Ибо брат наш посягнул на благосостояние самого государства…

Молчание. Подождав немного, оратор сходит с трибуны. Все становятся к нему спиной, пока он расчищает себе дорогу.

Голос кокотки

Что ж ты сам не пойдешь!

Герман (бледный)

Его казнят… Что меня удержало?

Друг (смеясь ему в лицо)

Любопытство.

Герман

Нет! Клянусь вам, нет!

Друг

Что с вами? Неужели вам не смешно?

Герман (сосредоточенно)

Господи! Что же? Предал? Совесть, совесть… (Поднимает голову.) Нет! Чистая совесть… (Овладевает собой.) Вы должны показать мне Фаину. Где она? Мне больше ничего здесь не надо…

Друг

Успокойтесь, она скоро появится на эстраде. Вы подозрительно интересуетесь ею.

Безумный человек (врывается)

Фаина! Фаина! Здесь Фаина! Здесь прошла!

Толпа

Фаина! Здесь? Фаина? Я не видал! Здесь?

С того конца зала, где движутся крылья машины, раздается короткий вой.

Что? В чем дело? Человека раздавили? Машина раздавила человека!

Сквозь толпу пробирается медицинский персонал.

Дама (передергиваясь)

Как это больно, должно быть…

Галантный доктор

О, нет, сударыня, нисколько: без следа…

Герман, удерживаемый Другом, бросается к выходу. Но уже с улицы доносится сначала смутный, потом разрастающийся гул и рев. Крики: «Фаина! Фаина!» Герман сжат толпой, которая, отхлынув, оставляет широкий путь посредине. Теперь виден в толпе грузный человек в широкой шляпе. Это — печальный Спутник певицы. Он на целую голову выше других, ходит тяжелой поступью и смотрит только на Фаину.

Красные лакеи распахивают настежь ворота Дворца Культуры. Там появляется огромный черный автомобиль, украшенный розами. Он медленно и бесшумно подплывает к эстраде. При несмолкаемом реве толпы в стенах и за стенами Дворца, в волнах восторженных взоров мужчин и завистливого женского ропота, — выходит из автомобиля и тихо всходит на эстраду — Фаина.

Она в простом черном платье, облегчающем ее тонкую фигуру, как змеиная чешуя. В темных волосах сияет драгоценный камень, еще больше оттеняя пожар огромных глаз. В руке — длинный бич. Не кланяясь, не улыбаясь, Фаина обводит толпу взором и делает легкий знак бичом. Толпа безмолвна.

Фаина поет Песню Судьбы — общедоступные куплеты, — сузив глаза, голосом важным, высоким и зовущим. После каждого куплета она чуть заметно вздрагивает плечами, и от этого угрожающе вздрагивает бич.

Когда Фаина кончает Песню, несколько мгновений — тихо. Потом — гром рукоплесканий. Герман пробивается к эстраде и, воодушевляясь, говорит все громче.

Герман

(Вскакивает на нижнюю ступень.)

Фаина выпрямляется и вся становится тонкой и высокой, как бич, стиснутый в ее пальцах.

Фаина

Не подходи.

Герман вскакивает на эстраду. Взвившийся бич сухим плеском бьет его по лицу, оставляя на щеке красную полосу. Каким-то случайным движением Герман падает на колени и смотрит на Фаину.

В зале стало тихо. Вызывающая улыбка на лице Фаины пропадает. Рука с бичом упала. Взор ее далек и бесконечно печален.

Фаина

Бедный.

И, не забыв поднять свой черный шлейф, Фаина идет за кулисы походкой любимицы публики. В ту же минуту пропадает в толпе печальный Спутник ее, внимательно следивший за происходящим.

Друг (в толпе, со свойственной ему серьезностью)

Се человек.

Толпа уже отвлечена слухом о казни.

Четвертая картина

Огромная уборная Фаины освещена ярко и убрана роскошно и нелепо: загромождена мебелью, саженными венками и пестрыми букетами. В разных местах сидят ожидающие Фаину писатели, художники, музыканты и поэты. Зеркала удваивают их, подчеркивая их сходство друг с другом.

Писатель

Господа! В ожидании прекрасной хозяйки, предлагаю вам устроить устное словопрение о качествах ее — явных и скрытых!

Все (хихикают, один мерзее другого)

Охотно! Извольте! Вот и прекрасно!

Писатель (становится среди уборной в позу)

Внимание! Я начинаю! — Наподобие древнего певца, прославлявшего, согласно обычаю, красоту и славу мира сего… Но, господа: древнему певцу прежде всего надлежало воздать хвалу своему повелителю, пред лицом которого он имел честь прославлять красоту. В наш просвещенный век, господа, уже не существует повелителей… (Многозначительно улыбается; общее одобрение; белобрысый юноша аплодирует, кричит и брыжжет слюнями.) Тем не менее, я вижу среди нас нашего маститого Ивана Ивановича… Предлагаю вам, господа, почтить высокоуважаемого Ивана Ивановича безмолвным вставанием, ибо аплодисменты здесь неуместны.

Все встают и кланяются. Белобрысый юноша перегибается вдвое.

Знаменитый писатель

Я тронут. Право, это некстати, господа! Здесь, — в храме красоты и прогресса, мы все равны. Вы застигли меня врасплох, я извиняюсь за неудачный экспромт. Там, за стенами этой уборной — шумное пиршество культуры. Если там, где гудит радостная толпа, приветствуя завоевания человеческого духа, — нет более рангов, как справедливо заметил мой младший коллега, — то тем более здесь, в уборной самой красоты, мы все равны… Итак, господа… да здравствует красота!

Все (ревут)

Да здравствует красота! Да здравствует Иван Иванович!

Пьяненький журналист затягивает «со святыми упокой», но его усовещивают. — Белобрысый юноша быстро пишет в книжке.

Юноша

Завтра — в «Луч Истины»! Послезавтра — все перепечатают!

Писатель

Воздав должное гению нашего маститого Ивана Ивановича, я начинаю восхвалять красоту… За неимением лиры, беру сей стул! За отсутствием котурнов, встаю на табурет…

Репортер

Он всегда отличался остроумием…

Другой писатель

Вот и заврался, голубчик! Котурнов-то тогда и не носили!

Писатель

Ну, вот, не все ли равно… Помешал… свинья… испортил настроение… (Ворча, слезает с табурета.)

Все

Продолжайте! Продолжайте! Только что стало весело.

Знаменитый писатель

Я повторяю, господа: все мы равны. Оставим личные счеты. Здесь не к чему делать исторические справки, это могло бы составить предмет особого доклада. Кто желает нарушать наше веселье, пусть удалится отсюда…

Человек в очках

Господа, мы говорили здесь о Фаине. А знает ли хоть кто-нибудь из нас серьезно, кто такая Фаина?

Писатель

Только уж, ради бога, не серьезно… Вы всех уморите… Он имеет обыкновение говорить не менее двух часов подряд…

Другой писатель

Не любо — не слушай…

Знаменитый писатель

Позвольте-с. Здесь говорят все, без различия направлений. Пусть и символисты выскажутся по интересующему нас вопросу.

Человек в очках

Когда я смотрю на Фаину, мне часто приходит в голову: почему это сюда допускаются только писатели, художники, артисты, — а не допускаются простые смертные…

Писатель

Вон куда он метит! Это, значит, обличительная речь!

Другой писатель

Оставьте его. Ведь он, в конце концов, сам себя высечет…

Человек в очках

Может быть, мои слова будут не всем приятны. Право, господа, все мы ужасно односторонни и не видим лица самой жизни. Мы слишком много пишем, говорим, спорим…

Писатель

Так вы бы и не спорили…

Другой писатель

И не писали…

Третий писатель

Я говорил, что он сам себя высечет!

Человек в очках

Мне хотелось бы все-таки договорить. — Вам не понять Фаину…

Писатель

Где уж нам…

Человек в очках

Она принесла нам часть народной души. За это мы должны поклониться ей в ноги, а не смеяться. Мы, писатели, живем интеллигентской жизнью, а Россия, неизменная в самом существе своем, смеется нам в лицо. Эти миллионы окутаны ночью; еще молчат их дремлющие силы, но они уже презирают и ненавидят нас. Они придут и, знаю, принесут неведомые нам строительные начала. Останется ли тогда какой-нибудь след от нас? Не знаю. В моей душе разверзается пропасть, когда я слушаю песни Фаины. Эти песни, точно костры, — дотла выжигают пустынную, дряблую, интеллигентскую душу. Слушая ее голос, я чувствую, как слаб и ничтожен мой голос. Может быть, уже пришли люди с новой душой, и прячутся где-нибудь среди нас, неприметно. Они ждут только знака. Они смотрят прямо в лицо Фаине, когда она поет Песню Судьбы. Вы не слушайте слов этой песни, вы слушайте только голос: он поет о нашей усталости и о новых людях, которые сменят нас. Это — вольная русская песня, господа. Сама даль, зовущая, незнакомая нам. Это — синие туманы, красные зори, бескрайные степи. И что — слова ее песни? Может быть, она поет другие слова, ведь это мы только слышим…

Писатель

Ишь, какой символ загнул.

Другой писатель

И вовсе это не символ, а плохая аллегория. Наш почтенный коллега не принадлежит к видным представителям символизма…

Знаменитый писатель

Недурно. Интересно. Хотя немного отвлеченно и туманно. Впрочем, я обратил бы этот упрек ко всей новой школе. Побольше бы красок, сочности, жизни…

Человек в очках

Ведь я и говорил о недостатке жизни…

Писатель

Довольно, довольно!

Человек в очках (скромно садится в угол)

Я кончил. Извиняюсь, что долго утруждал внимание.

Другой писатель

Противный ломака. А он таки сделает карьеру.

Художник

Господа, я занимаю место выбывшего из строя оратора. К чему мне лира и котурны, символы и настроения? Я — только художник. Итак, я буду иметь удовольствие рассказать вам, как и при каких обстоятельствах мне привелось…

Лакей (в дверях)

Госпожа Фаина не очень здорова и просит не тревожить ее сегодня.

Общий галдеж

Ну, вот еще! — Не в первый раз! — Я не уйду! — Не прогонит же она!

Знаменитый писатель

Скучно, господа, о, как скучно. Все вы ссоритесь по пустякам… Я ухожу. (Надевает калоши и шляпу, уходит. Все некоторое время молчат.)

Писатель

А он знает, когда уйти.

Другой писатель

Не прогадает. Не уйти ли и нам? Говорят, великие писатели знают все, что будет, надолго вперед.

Писатель

Да ну, сиди. То — великие, а мы — невеликие. Прогонит, — так и ладно, а не прогонит, — так он же и останется в дураках.

Однако все волнуются. Один молчаливый поклонник, который все время вертел в руках коробку пудры с туалета Фаины, роняет ее. Пудра поднимается облаком. Все хохочут, стараясь скрыть испуг.

Поэт

Она и так не в духе. Что же нам делать? Разве подобрать, господа?

Писатель

Подбирайте сами.

Поэт разыскивает щетку и начинает мести.

Другой писатель

Он выметает сор из храма…

Художник зарисовывает прилежно метущего поэта в альбом. Музыканты мурлыкают что-то, обнявшись. Все стараются принять непринужденные позы. Открывается дверь, и порывисто входит Фаина. Между бровями у нее — гневная складка. Она останавливается среди комнаты, швырнув в угол бич. Все вскакивают.

Фаина

Что это за люди? Я велела не принимать.

Писатель (подобострастно)

Писатели, художники, поэты осмеливаются тревожить вас…

Фаина (гневно)

Писатели? Художники? Поэты? — Вон!

Писатель

Но, лучезарная…

Фаина (топает ногой)

Вон.

Вся компания, согнув спины, неловко выползает в дверь.

Фаина

Старуха! Туши огни.

Она садится в кресло перед большим зеркалом. Сбоку, из маленькой двери, выходит старая старуха и тушит огни, оставляя только один — над зеркалом.

Старуха

Хаить будут тебя, дитятко, хаить будут…

Фаина

А, ну их! Пусть хают. Очень надо. — Ох, устала я, старуха… Так устала… Не глядеть бы глазам моим… Расчесывай волосы. Рассказывай сказки.

Старуха (расчесывая темные волосы Фаины, рассказывает привычно дребезжащую сказку)

«Как с далекого синего моря выплывала белая лебедка с девичьим ликом. Выплывала она из терема по вечерней заре, в кудри черные жемчуга впутаны, крылья белые, как пожар, горят»…

Фаина

Дальше. Про лебедь я знаю.

Старуха

«Как из дальней пристани выбегали корабли, тридцать три острогрудых корабля. Как на первом корабле — добрый молодец, и стоит он под ветрилом шахматным»…

Фаина

Под шахматным ветрилом? Вот это я люблю.

Старуха

«На черных кудрях — шапочка заморская, а на статных плечах — кафтан расписной. Щеки румяные, а губы — что малина»…

Фаина

Ну, кончай скорее.

Старуха

«Как завидел добрый молодец лебедь белую, загорелся весь. Говорит он белой лебеди: а и станешь ли, лебедь белая, молодой женой добру молодцу? Как сказалось, так и сделалось»…

Фаина (разочарованно)

Так и сделалось?

Старуха

«…Так и сделалось. Обернулась лебедь белая — чудной девицей — раскрасавицей, ни дать ни взять — Фаина прекрасная. А и взял он ее за белы руки»…

Фаина

Ах…

Старуха

«…И увез он ее за море, и поставил ей терем среди бела вишенья, и постлал ей перину пуховую»…

Фаина

Молчи, старуха. Не знаешь новых сказок, так молчи.

Фаина опускается в кресле и бледнеет. Лицо у нее теперь простое, почти — детское: лицо прекрасной женщины, которая устала и не хочет нравиться.

Тихо, никем не замеченный, входит Герман с кровавой полосой на щеке. Он останавливается в самом темном углу, смотрит на Фаину сзади и слабо отражается в зеркале. Но зеркало заслонено старухой, и Фаина не видит Германа.

Фаина

Рассказала бы сама, да словами сказать не умею. А хорошая сказка: как весна была, ветер плакал, а молодица на берегу ждала… И плывет к ней на льдине такой светлый… так и горит весь, так и сияет… будто сам Иисус Христос… Только вот — слов не подобрать… (Задумывается.) Верно, скучают без меня парни… А мне их не надо. Никого мне не надо. Стояла над рекой, да ждала… Люблю я свою реку, старуха…

Старуха

Река хорошая, полноводная…

Фаина (смотрит в зеркало)

Давай погадаем, как, бывало, гадала на Святках, — не увижу ли в зеркале жениха? Только у меня тогда такого зеркала не было… Нет, не вижу… Отойди, старуха: тебя только и вижу за собой. Какая ты старая, сморщенная…

Старуха (отходит)

Старая, дитятко, старая…

Фаина (всматривается)

Не обмани, зеркало: кого увижу, тот и будет жених. (Вскрикивает.) Господи!

Старуха

Что ты, дитятко?

Фаина

Вот страшно, родная, вот страшно…

Старуха

Что ты, что ты, господь с тобой…

Фаина

Смотри, старуха: видишь, какой стоит? На щеке — черная полоса. С нами крестная сила! Не хочу такого!.. Не хочу!.. (Герман делает шаг вперед.) Смотри, идет, идет… Ах, вот что! (Ее глаза загораются гневом; она оборачивается.) Кто тебя впустил?

Герман

Сам пришел.

Фаина

Как же ты посмел?

Герман

Хочу смотреть на тебя.

Фаина

Хочешь — ударю еще?

Герман

Бей.

Фаина (встает)

Вот какой ты? Кто же ты такой?

Герман

Человек.

Фаина

Человек? В первый раз слышу. — У тебя лицо в крови.

Герман

У меня — сердце в крови.

Фаина

Так ты — человек? Хорошо, посмотрим. (Она берет его за руку и с минуту пристально смотрит ему в глаза; он выдерживает взгляд этих огромных, безумных и втайне печальных глаз.) Влюбился? А если мне с тобой скучно станет?

Герман

Скучно станет — прогонишь. — Я много понял. Тут все только и начинается. С тех пор, как ты ударила меня бичом.

Фаина (с улыбкой)

Что начинается-то? Как влюбился… а за что? Я своего лица не люблю: видишь, какая я усталая, бледная. В меня только издали влюбляются. — А подойдут, и сейчас прочь отойдут. Да разве в меня можно влюбиться? Я — случайная.

Герман

Ты — вечная. Как звезда.

Фаина (смеется)

Как звезда. Звезда падучая… Ну, прости, что я тебя ударила… иди…

Герман

Куда я пойду?

Фаина задумалась. Герман отходит к двери.

Фаина

Куда ты?

Герман

Ты велела уйти.

Фаина (встает)

А может быть, я все неправду сказала! Ты думаешь, правда, я не люблю своего лица? Думаешь, мало мне руки целовали? Миллион раз. Только я — не хочу. Мне надо просто, ласково. Как молитва. Никто не достоин!

Герман (тихо)

Прощай.

Фаина

Постой. Ты боишься меня? Подойди… вот сюда… сюда… У тебя в глазах что-то… простое: как ни у кого… (Она поворачивает Германа за плечи и смотрит ему в глаза смеющимися, суженными глазами. Он закрывает глаза. Тогда она обвивает его шею руками и с жадным любопытством целует в губы.) Ну, поцеловала, и что же? Больше ничего! А ты думал, что-нибудь? Эх, ты!

Пятая картина

Широкий пустырь озарен осенней луной. — На втором плане — какое-то заколоченное здание. Вокруг пятна лунного света. От здания к первому плану спускается пологая площадь, на которой разбросаны груды щебня, кирпичи и бревна, а местами растет пышный осенний бурьян. За углом здания открывается просторная даль.

Бесконечная равнина. Кой-где блестят вдоль речного русла тихие заводи — след частых осенних разливов; за купами деревьев серебрятся редкие кресты церквей. Где-то вдали — сигнальные семафоры, сменяющие зеленые и красные огни, указывают направление железнодорожной линии. Оттуда изредка доносится глухой рокот и свист ползущего поезда. За полями — светлые осенние леса и тихое зарево очень далекого пожара. На горизонте — неясные очертания фабричных труб и городских башен. Справа — часть резной решетки парка с калиткой. За нею — сквозь бледное золото кленов серебрятся осенние пруды и в глубине, полускрытый в камышах, покачивается сонный белый лебедь.

При поднятии занавеса некоторое время стоит тишина. Издали доносится пение раннего петуха. Проползает поезд. И опять тишина. Потом набегает ветер, клонит колючий бурьян, шуршит в крапиве и доносит звон колокольчика, торопливое громыханье бубенцов и конский топ. Где-то близко останавливается тройка. Через минуту, на фоне необъятной дали и зарева, является Фаина. Несколько времени она стоит и смотрит в даль. Ее волосы закрыты черным платком, а зарево — как сияние над головою. На ней — праздничное русское платье, похожее на сарафан.

Фаина возбуждена чем-то, бледна, глаза пылают. Она рвет и мнет алые ленты у пояса под набегающим ветром. За Фаиной идет ее огромный, грустный Спутник, в сером пальто, в широкой мягкой шляпе, с толстой тростью в белой руке. Движениями, костюмом, осанкой он напоминает императора или знатного иностранца, пожелавшего посетить инкогнито чужую, дружественную страну. Когда он садится, тяжко дыша, на большой камень среди пустыря, борода его опускается низко, а на руке, держащей трость, переливается в лунном свете драгоценный перстень.

Фаина (бродит, волнуясь, среди бурьяна)

Сплю на лебяжьем пуху — забываю все на свете! Скачет тройка, — еще можно дышать, пока ветер свищет в лицо! А проснешься или приедешь куда-нибудь, — нечего с собой делать! Ни сна, ни ветра, — ничего! Ветер, ветер! Вы-то знаете, что такое ветер? Господи! Вы не можете сделать шагу, чтобы не сесть!

Спутник (просто)

Я устал.

Фаина (нервно обрывает листья)

Мне что за дело! Вы исполняете мои прихоти, вы катаете меня на тройках, а что еще можете вы для меня сделать? Разве вы — мужчина? Посмотрите, какова я из себя? Со мной всякий на край света убежит! Вот возьму, да уйду от вас…

Спутник (тяжело поднимает голову)

Я знаю, что вы давно думаете об этом, Фаина. Но что же мне делать? Мы непохожи друг на друга. Может быть, за то я и люблю вас такой безнадежной любовью. (Опять опускает голову.)

Фаина

Вы меня любите? За такую любовь — бьют! Смотрите, какая ночь! Даль зовет! Смотрите — там пожар! Гарью пахнет! Везде, где просторно, пахнет гарью!

Садится на краю обрыва, обняв колени, и смотрит в даль, колдуя очами.

Спутник

Фаина, роса большая. Вы потеряете голос.

Фаина (не оборачиваясь)

Оставьте меня. (Говорит, обращаясь в пространство.) Жених мой! Статный, русый, дивные серые очи! Приди, взгляни. Долго ждала тебя, все очи проглядела, вся зарей распылалась, вся песнями изошла, вся синими туманами убралась, как невеста фатой.

Спутник

С кем вы говорите, Фаина?

Фаина (не обращая на него внимания)

Жених мой, приди ко мне, суженый, погляди на меня! Погляди ты в мои ясные очи, они твоей бури ждут! Послушай ты мой голос, голос мой серебряной речкой вьется! Разомкни ты мои белые рученьки, тяжкий крест сыми с моей девичьей груди! (Простирает руки над обрывом.) Они так рано будят меня, как черное воронье, вьются надо мной и не дают мне спать. А ты хоронишь меня от всех напастей, никому не даешь прикоснуться, сказки мне говоришь, и лебяжью постелю стелешь, и девичьи мои сны сторожишь. Тебя, светлый, жду, бури жду, солнца красного жду! Встань, солнце, развей туманы, светлым ветром разнеси!

Спутник встает с камня и поднимает шляпу со лба. Видно его лицо: отекшее, со следами былой красоты; на нем самая ярая буря не пробудит ничего, кроме тупого страдальческого волнения.

Спутник

Фаина… Вы гениальны…

Фаина (простерла руки над обрывом и бормочет в вещем сне)

В ту ночь, когда горели деды, за красным пламенем привиделся ты мне на том берегу. И бросилась я в поле, себя не помня, всю душу тебе отдала, все песни мои на волю пустила, как птица, летела всю ночь, всю ночь… Мало тебе этого? Ты обманул меня. Когда пою я бесстыжую песню, разве я эту песню пою? О тебе, о тебе пою! Мало тебе, что люди — как рабы передо мною? Рукой махну — золотом осыплют, на смерть пошлю — и на смерть пойдут? Мало тебе, что берегу себя, как зеницу ока, что воли не даю красоте своей, что мимо всех смотрю? Или не слышишь? Ветер осенний, донеси голос мой! Река разливная, донеси милому весть обо мне!

Спутник (с волнением)

Фаина, милая, успокойтесь… вы расстроены… Вам надо отдохнуть…

Фаина (заломив руки)

Боже мой! Ты слышишь — он уводит меня! Старый, тихий, властный — опять уводит меня! Услышь меня! Услышь! Освободи!

Останавливается и ждет. Ее голос, прозвенев где-то серебряным эхом, замирает.

Спутник (бережно)

Фаина…

Фаина (в страшном гневе)

Никогда!.. Я говорю вам: никогда! Я жизнь мою проспала! Не буду спать всю ночь! Мне вас не надо! (Бросается на землю.) Родимая! Родимая! Бури! Бури! Или — тишины! Дай тишины, черной твоей, тишины твоей несмутимой!.. (Встает с сверкающими алмазами слез в очах.) Вон там, за решеткой… тихо… белый лебедь спит… — Слушай! (Гневно топает ногой.) Ты придешь. Ты найдешь меня! Бросаю тебе мою алую ленту!

Порывисто срывает алую ленту от пояса и бросает ее вниз с обрыва. Потом быстро идет к решетке, открывает калитку и углубляется в парк. За ней — тяжко идет грустный Спутник.

Тишина. Далекий рокот поезда. Луна бледнеет. Заря. Петухи начинают перекличку — все дальше, все дальше. Утренник налетает, шелестя все смелей и вдохновенней. — И медленно возрастая и ширясь, поднимается первая торжественная волна мирового оркестра. Как будто за дирижерским пультом уже встал кто-то, сдерживая до времени страстное волнение мировых скрипок.

Подымаясь на откосе, легким прыжком вскакивает на то место, где колдовала и звала Фаина, Герман. Шрам от удара бича еще заметен на его озаренном лице; в расширенных глазах — предчувствие бури. Как Фаина, он встает над откосом и смотрит в даль. В руках у него — алая лента.

Через мгновение взбирается на откос, пожимаясь от утреннего холода, Друг Германа.

Герман

Утро! Утро!

Друг

Когда вы угомонитесь, наконец? Таскаете меня за собой всю ночь по каким-то пустырям и тычете в нос красотами природы, когда мне смертельно хочется спать…

Герман

Хотел бы я знать, кто уронил красную ленту? Какая алая лента — как заря! И пахнет свежими духами!

Друг (посмеиваясь)

Должно быть, какая-нибудь прекрасная незнакомка оставила вам ленту. Вы очень возмужали и похорошели, Герман; пожалуй, певица не стала бы теперь щелкать вас бичом…

Герман

Вы и над этим смеетесь, будто не знаете, как это важно для меня. Не лицо, а все сердце облилось кровью. Сердце проснулось и словно забилось сильнее… Я услыхал тогда волнующую музыку — она преследует меня до сих пор: с каждым восходом солнца — все громче, все торжественней. По ночам я просыпаюсь внезапно, и чей-то голос говорит мне: «ты избран, ты избран». И больше я уж не могу уснуть: я блуждаю по улицам очарованный, я бросаюсь в поле, в эту пьяную осеннюю гарь! Так проходят дни и недели, — и душа как шумный водопад! Если бы знать, куда направить ее силу! Я не знаю! Знаю, сколько дела, и не умею начать, не умею различить! И опять — тот же голос шепчет, остерегая, что утро не наступило, что туман не поднялся, что нельзя различить в тумане добро и зло… но я хочу! Боже мой! Какая страшная радость, какое тяжелое бремя — этот хмельной, голодный, вечно влюбленный дух!

Налетает ветер и пригибает бурьян, — и скрытый на мгновение за склоненным бурьяном Друг говорит смеющимся и вызывающим голосом.

Друг

Вечно влюбленный дух! Берегитесь, Герман. Вы ушли из дому. Вас ждет жена. Эй, Герман, чиста ли ваша совесть, с которой вы так носитесь?

Герман (вздрагивает)

Я забыл, что вы здесь. — Какой у вас иногда страшный голос! Я не вижу вас — где вы? — Ах, это ветер спрятал вас в бурьяне… Да, я ушел из дому, я понял приказание ветра, я увидал в окно весну, я услыхал песню судьбы! Разве преступно смотреть в окно?

Друг

Берегитесь, Герман.

Герман

Не испугаете больше, — вижу вас, знаю вас давно. Я бежал от нее! Я бежал от ее поцелуя! Бежал, падал, и опять бежал, — и вот забыл ее! Не помню ее лица! Не помню даже этих страшных глаз!

Друг радостно хохочет. И ветер хохочет с ним вместе.

Друг

Однако вспомнили глаза! Правда — красивые глаза?

Герман

Вы не понимаете меня! Вы думаете, что я — раб? Нет, я свободный! Я не знаю только, куда идти, но все пути свободны!

Друг

И вы пойдете всеми зараз…

Герман (кричит)

Я верен! Я верен! Никто не смеет заикнуться об измене! Вы ничего не понимаете! Путь свободен, ведь здесь только и начинается жизнь! Здесь только и начинается долг! Когда путь свободен — должно неминуемо идти. Может быть, все самое нежное, самое заветное — надо разрушить! Ведь и весна разрушительна: весной земля гудит, зори красные, синий туман в лощинах. Слышите, — я должен был уйти из этого тихого дома, от этого безысходного счастья! Потому что ветер открыл окно, монах пришел, сны приснились, незнакомое ворвалось, — не знаю, не знаю…

Друг

Вы так горячо спорите, точно не уверены в себе или хотите оправдаться. Я ведь не обвиняю вас, я приветствую вашу беспринципность…

Герман

Вы ничего не знаете, ничего! Я не один! Я ушел не во имя свое! Меня позвал ветер, он спел мне песню, я в страшной тревоге, как перед подвигом!.. Сердце горит и ждет чего-то, о чем-то плачет, но уже торжествует, заранее торжествует победу. И как будто вся вот эта необъятная ширь — заодно с моим сердцем, тоже горит, и тоскует, и рвется куда-то со мной заодно!

Друг

О чем вы беспокоитесь, не понимаю. Вы страшно заняты собой, вы не находите себе места, вы из кожи лезете, — к чему все это?

Герман (с возрастающей страстью)

Вы спрашиваете — к чему? Считайте меня за сумасшедшего, если хотите. Да, может быть, я — у порога безумия… или прозрения! Все, что было, все, что будет, — обступило меня: точно эти дни живу я жизнью всех времен, живу муками моей родины. Помню страшный день Куликовской битвы. — Князь встал с дружиной на холме, земля дрожала от скрипа татарских телег, орлиный клекот грозил невзгодой. Потом поползла зловещая ночь, и Непрядва убралась туманом, как невеста фатой. Князь и воевода стали под холмом и слушали землю: лебеди и гуси мятежно плескались, рыдала вдовица, мать билась о стремя сына. Только над русским станом стояла тишина, и полыхала далекая зарница. Но ветер угнал туман, настало вот такое же осеннее утро, и так же, я помню, пахло гарью. И двинулся с холма сияющий княжеский стяг. Когда первые пали мертвыми чернец и татарин, рати сшиблись, и весь день дрались, резались, грызлись… А свежее войско весь день должно было сидеть в засаде, только смотреть, и плакать, и рваться в битву… И воевода повторял, остерегая: рано еще, не настал наш час. — Господи! Я знаю, как всякий воин в той засадной рати, как просит сердце работы, и как рано еще, рано!.. Но вот оно — утро! Опять — торжественная музыка солнца, как военные трубы, как далекая битва… а я — здесь, как воин в засаде, не смею биться, не знаю, что делать, не должен, не настал мой час! — Вот зачем я не сплю ночей: я жду всем сердцем того, кто придет и скажет: «Пробил твой час! Пора!»

В глубине парка мелькает черный платок Фаины. Дымятся утренние пруды. В камышах поднимает голову разбуженный лебедь и кричит трубным голосом навстречу восходящему солнцу.

Фаина идет. Движения ее неверны, точно ее захлестнуло смертной тоской, и нет ей исхода, как грозовой туче; ее несет певучий, гнущий бурьян, утренний ветер.

Лебедь кричит и бьет крылами. Наполняя воздух страстным звоном голоса, вторит ему Фаина.

Фаина

Приди ко мне! Я устала жить! Освободи меня! Не хочу уснуть! Князь! Друг! Жених!

Весь мировой оркестр подхватывает страстные призывы Фаины. Со всех концов земли набегают волны утренних звонов. Разбивая все оковы, прорывая все плотины, торжествует победу страсти все море мировых скрипок. В то же мгновение на горизонте, брызнув над лиловой полосою дальних туч, выкатывается узкий край красного солнечного диска, и вспыхивает все золото лесов, все серебро речных излучин, все окна дальних деревень и все кресты на храмах. Затопляя сиянием землю и небо, растет над обрывом солнечный лик, и на нем — восторженная фигура Германа с пылающим лицом. Фаина близится, шатаясь, как во хмелю, и в исступлении поднимает руки.

Фаина

Здравствуй!

Герман

Ты хлестнула меня бичом. Ты отравила меня поцелуем. Ты снилась мне все ночи. Ты бросила мне алую ленту с обрыва.

Фаина

Нет, ты — не тот. Он был черен, зол и жалок. Ты светел, у тебя — русые волосы, лицо твое горит господним огнем!

Герман

Смотри, у меня на лице — красный шрам от твоего бича.

Фаина (хватая его за руку, смотрит ему в лицо)

Это — солнце горит на твоем лице! Ты — тот, кого я ждала. Лебедь кричит, труба взывает! Час пробил! Приди!

Герман (в страхе и восторге)

На лице твоем — вся судьба! Ты — день беззакатный! Час пробил!

Фаина торжественно распускает алый пояс и кланяется Герману в ноги. Лебедь умолк. Только море мировых скрипок торжествует страсть. И, задыхаясь и трепеща, как земля перед солнцем, лебяжьим трубным голосом кричит Фаина.

Фаина

Старый, старый, прощай! Старый, я свободна! Старый, я невеста! — Тройку! Тройку!

Она увлекает Германа туда, где вздрагивают разбуженные ее голосом бубенцы тройки. — Через мгновение раздается окрик ямщика, свист и конский топ; голос колокольчика, побеждая бубенцы, вступает в мировой оркестр, берет в нем первенство, а потом теряется, пропадает, замирая где-то вдали на сияющей равнине.

Печальный, одинокий Спутник садится на большой камень среди пустыря. Его борода совсем опустилась на грудь, его белые руки уронили трость. Драгоценный перстень сияет на беспомощном пальце, как бриллиантовая слеза. И, словно заодно с ним, непостоянный и неверный голос ветра переходит в стон и рыдание, а в воздухе начинают кружиться прощальные тучи золотых листьев.

Шестая картина

Дом Германа. Ясный зимний день. Холмы, кусты и дороги запушены снегом.

Елена стоит в дверях на крыльце, а Друг Германа сходит со ступеней.

Друг

Прощайте.

Елена

Все кончено между нами.

Друг

Спасибо. Вы прогоняете меня из дому за то, что я люблю вас.

Елена

Нет, не за то.

Друг

Не за то ли, что я рассказал вам правду том, как вам изменил ваш муж?

Елена

В последний раз прошу, не кощунствуйте. О, я никогда больше не произнесу даже этого имени.

— Прощайте…

Елена

Постойте… Вы хоть что-нибудь еще способны понимать, все-таки? Забудьте на минуту, что вы в меня влюблены, вам, право, это не трудно. Скажите мне просто, дружески, как человек другому человеку: хороша собой Фаина?

Друг

Я затрудняюсь говорить с вами об этой женщине. Может быть, она и красива, но в ней нет ничего таинственного, ничего женственного. Я могу только удивляться…

Елена

Но ведь вы можете и не удивляться — все дело в этом. Желаю вам всякого благополучия. Мы расстаемся мирно.

Друг

Так вы не сердитесь на меня?

Елена

Я — на вас? Никогда в жизни. Хотите, я скажу правду?

Друг

Говорите. Вам ведь все равно, если от вашей холодности и презрения я сойду с ума.

Елена

О, нет!.. Вы никогда не сойдете с ума. И никогда вам не надоест ломаться, потому что вы — самый обыкновенный, самый мирный человек. Грозите ли вы, пугаете ли, говорите ли колкости, — никого вы этим не обидите. Вы, что называется, золотая середина… Вот вам и все.

Друг

Да, прощайте. Вы никогда не понимали меня, это я знаю. Что делать? — Желаю вам счастья… с вашим монахом…

Елена

Бедный, бедный… Как мне вас жалко… Господи, и такие все люди… какие несчастные.

Друг уходит. — Елена садится на крыльце и тихо плачет. — Через некоторое время из дверей выходит монах.

Монах

Много перенесла ты. Не на легкую жизнь ты родилась. Посмотри на себя: какая ты здоровая, молодая, сильная.

Елена

Как он меня любил… как он меня любил…

Монах

А долго ты будешь плакать?

Елена

Всю жизнь… всю жизнь… А ты зачем спрашиваешь?

Монах

Разве такие плачут всю жизнь?

Елена

Всю жизнь проплачу… Моего горя не выплакать…

Монах

Поплачешь — и перестанешь. Много я видел слез: это только матери слезами исходят; мать, которой ничего в мире, кроме сына, не осталось. А перед тобой — вся жизнь впереди. Вот смотри: белая дорога; ты всю эту дорогу еще пройдешь… Слушай-ка, Елена; сама знаешь, уйти мне отсюда некуда, да и жить осталось немного…

Елена

Что мне до тебя? Хоть живи, хоть помирай, мне все равно; у меня своего горя довольно.

Монах

Я не о себе, Елена, забочусь. Ты об одном подумай: вот муж твой ушел…

Елена

Жили бы мирно…

Монах

Да разве можно теперь живому человеку мирно жить, Елена? Живого человека так и ломает всего: посмотрит кругом себя, — одни человеческие слезы… посмотрит вдаль, — так и тянет его в эту даль…

Елена

Я понимаю, что ты говоришь. И Герман говорил об этом. Но ведь и я прекрасна. И моя душа как даль.

Монах

Твоя душа тиха, Елена. Ты вот слушаешь меня. А та — разве стала бы слушать? Нет ей покоя ни ночью, ни днем…

Елена

Ты говоришь, точно видишь ее…

Монах (смотрит вдаль)

Вижу, милая. Вижу.

Елена (в испуге)

Кого видишь?

Монах

Родину мою.

Елена

Не знают люди, не понимают… даже ты не понимаешь. В Писании сказано: пророк увидал господа не в огне и не в буре, но в гласе хлада тонка.

Монах

Сам думал, что понимаю, милая. Да нет: тайна сия велика. Где мне понять, кто поймет? Видишь, какой я: и жизни-то во мне осталось, как воску в свече после обедни; все монастыри обошел, все глаза свои проглядел; а вот — гляжу, и опять тянет, не оторваться…

Елена

Так, значит, не вернется Герман, по-твоему? — Смешной ты. Я думала, — ты умнее. — Да что, она лучше меня, что ли?

Монах (улыбается)

Сейчас тебе скажи, кто лучше, кто хуже. Да разве можно сказать, что лучше: буря или тишина?

Елена

Стыдись, монах. Посмотри на себя: тебе умирать пора, а ты — влюбился… Господи! И никто-то не утешит! Мой Герман, мой! Нам с ним ничего не надо, кроме тихого, белого дома…

Монах

Мать умерла. Белого дома больше не будет, Елена.

Елена

Как не будет? Что ты говоришь? Пойми, Герман вернется! Он все оставил здесь: войди только в дом: все книги, все вещи, даже рваные рукавицы, в которых он копался в этом цветнике, — брошены на столе! Вся душа его здесь…

Монах

Душа Германа отдана…

Елена

Да как ты смеешь говорить это мне? Мне, которую он любил и любит! Мой Герман! — Молчи, глупый, глупый монах… (Плачет горько.)

Монах

Плачь, Елена. Всю душу выплачешь, криком изойдешь, — тогда сама узнаешь…

Елена (встает)

Молчи, монах. Он сказал мне: вернусь скоро. (Вся выпрямляется; напряженно смотрит вдаль, на снежный путь.) Вот — сейчас он придет.

В эту минуту доносится с равнины какой-то звук: нежный, мягкий, музыкальный: точно ворон каркнул, или кто-то тронул натянутую струну.

Елена

Ты слышал?

Монах

Слышал.

Елена

Что же мне делать?

Монах

Оденься потеплее. Зажги венчальную свечу.

Елена послушно уходит в дом. — Монах тихо сидит на крылечке и напевает: «Идеже несть печали и воздыхания»… Выходит Елена с зажженной свечой.

Елена

Так я оделась?

Монах

Так, милая.

Елена

Что же мне теперь делать?

Монах

Прилепи свечу на крылечке…

Он становится на колени. Елена — за ним. Потом встают.

Елена

Теперь что делать, брат?

Монах тихо напевает: «Жизнь бесконечная»… — Елена, в теплой шубке, стоит перед ним.

Елена

Не пой панихидного. Сердце разрывается.

Монах

От радости пою, Елена. Моя радость оттого, что твой милый — жив.

Елена

Жив. Я знаю, знаю.

Монах

Рано ему умирать. Только заблудился он. Тут вам обоим и жить, Елена. Наклонись-ка. Вот тебе, милая, на дорогу. (Вешает ей на шею крестик.)

Елена

Куда же мне идти, брат?

Монах

А вот она, твоя белая, снежная дорога. Путь длинный, путь многолетний. А в конце пути — душа Германа.

Елена

А в конце пути — душа Германа.

Монах

Ступай — и найдешь ее. Ты сильная. Иди, родная, господь с тобой.

Елена

Спасибо, братец.

Монах

И тебе, милая, за все спасибо.

Елена

Прощай, братец. (Плачет.) Тихий дом сохрани.

Монах

Сохраню, родная. Господь сохранит тебя.

Елена сходит вниз и смотрит, обернувшись, на свой тихий, запушенный снегом дом. Потом — уходит. Монах осторожно замыкает дверь и запирает ставни. Потом садится на ступеньку и смотрит вслед Елене. На крылечке горит свеча.

Седьмая картина

Хмурый морозный день. Пустая равнина, занесенная снегом. Посредине — снежный холм. Ветер свистит и грозит метелью; сквозь ветер звенят как будто далекие, удалые бубенцы.

Герман стоит на холме.

Герман

Метель запевает, становится темнее.

Голос Фаины

Эй, Герман! Где ты?

Герман

Сюда! Ко мне! На снежный холм!

Фаина является из темноты, хватает Германа за руку и любуется им. Метель проносится, становится светлее.

Фаина

Я не могла сдержать коней. Они испугались чего-то, шарахнулись в сугроб и умчались… (Смеется.) Вот, теперь мы одни. Что ты стоишь там, наверху?

Герман

Там — виднее.

Фаина

Здесь виднее! Здесь — я сама! Сядь рядом со мной. Расскажи о себе: ты еще ничего не рассказывал мне.

Герман (садится под холмом рядом с нею)

Рассказывать нечего. Ничего не было. Что мне делать, я не знаю: ты больше меня. Только у ног твоих вздыхать о славе. Ты смотришь на меня незнакомым, горящим взором: а я ничтожный, я чужой, я слабый, — и ничего не могу… и ничего не помню… ничего…

Фаина

Все — слова! Красивые слова. А детство? Родные, семья, дом, жена? А город? А бич мой — помнишь?

Герман

Вот только бич. И больше ничего. Удар твоего бича оглушил меня, убил все прошлое. Теперь на душе бело и снежно. И нечего терять — нет ничего заветного… И не о чем больше говорить, потому что душа, как земля, — в снегу.

Фаина

Вот, все вы такие… Точно мертвые… а я живая! У меня — ни дома, ни родных, ни близких никогда не было! Куда хочу, туда пойду!

Герман

Не топчи цветов души. Они — голубые, ранние. Что тебе до них? Тебя, Фаина, ношу я в сердце. Остальное — отошло. Может быть, я умру в снегу. Все равно: могу и умереть. (Ложится на снег, лицом к небу.)

Фаина

Опять — слова? Мало ты жил, чтобы умирать! Это только в сказках умирают!.. (Вдруг вскакивает и звонко кричит.)

Эй, берегись! Метель идет!

Налетает снег и с ним — темнота. Из дали слышно — дребезжащий голос поет:

Песня обрывается.

Фаина

Слышишь?

Герман

Кто-то идет вдали.

Фаина (низко наклонившись, смотрит на Германа в темноте)

Идет без дороги, поет песню… Никто не потревожит, все пройдут мимо. (Обвивает его шею руками.) Голубчик мой. Милый мой…

Герман

Мне страшно, Фаина.

Фаина

Не бойся, мой милый: никто не узнает… Вот такого, как ты, я видела во сне… вот такого ждала по ночам на реке…

Герман

Ты смотришь прямо в душу… черными глазами…

Фаина

Неправда. Смотри ближе: это ночью черные глаза. А днем рыжие; видишь — рыжие? Не бойся, Герман, бедный мальчик, милый мальчик, русые кудри…

Еще ближе придвигает к нему лицо. — И опять слышно ближе:

Песня обрывается.

Фаина

Слышишь?

Герман

Не слышу больше… Тихо… Никогда не слыхал такой тишины… Там была другая тишина…

Метель проносится, опять светлеет.

Фаина (садится по-прежнему)

Эй, Герман! Жена твоя — плачет о тебе?

Герман

Это было во сне, Фаина?

Фаина (резко)

Во сне! Слышишь, ветер плачет? Это жена твоя плачет!

Она начинает тревожно вслушиваться: в стонах ветра просыпается та же старая нота: будто кто-то рыдает призывно, жалобно, безутешно.

Герман

Не вспоминай, Фаина.

Фаина

Вольна вспоминать! Все вольна! Уйти вольна, задушить — все вольна! Слушай ветер! Слушай!

Герман

За что ты так сурова?

Фаина

За то, что ждала и не дождалась! За то, что был ты человеком, пока лицо у тебя было в крови! — Господи! Господи! Стань человеком!

Метель рыдает вдали старыми слезами.

Герман

Ты бьешь меня речами и взорами, как бичом, как метель.

Фаина

Я бью тебя за слова! Много ты сказал красивых слов! Да разве знаешь ты что-нибудь, кроме слов!

Герман

Все знаю. Все знаю теперь. Не тревожь: больше не разбудишь ни бичом, ни поцелуем.

Фаина (в тревоге)

Эй, Герман, берегись! Герман, метель идет!

Герман

Все равно. Не буди. Пусть другой отыщет дорогу.

Фаина (в безумной тревоге)

Ты засыпаешь, Герман? Пора проснуться, пора!

Метель налетает. Мрак и звон. Еще яснее звучат старые слезы.

Герман

Не вижу ничего. Не помню ни о чем. Чьи это очи — такие темные? Чьи это руки — такие ласковые? Чьи это руки — такие нежные? Так ты — невеста моя? Открой лицо.

Фаина (приникает к нему)

Очнись — все будет по-новому: взмахну узорным рукавом, запою удалую песню, полетим на тройке… Дальше от него… дальше.

Герман (в бреду)

Куда? Все пути заметены…

Фаина

К самому сердцу прижму тебя, желанный. Слушай, слушай, бьется сердце, просыпается сердце, запевает алая, жаркая кровь, слушай, слушай…

Герман (в бреду)

Слышу, звенит. Кони умчались. Открой лицо: я не помню тебя.

Фаина (в тоске)

Не смертью — жизнью дышу на тебя! (Она прикладывает горсть снега к его лбу.) Милый мой. Желанный, целуй меня. Он зовет! Старый зовет! Властный кличет! Целуй меня!

Герман

Что это? Визжат машины, умирают люди? Да, да: широкие площади, вереницы огней… Это — город, огромный город… Серая башня… из башни кто-то глядит на меня… Кто это? Ах, мать моя, мать. Она кивает. Что ты говоришь? Мать моя! Не слышу…

Фаина

Проснись, родимый! Мать кличет!

Герман

Кто это? Ангел в белой одежде! Золотые пряди волос! Крылья за плечами! Как сияет! в руках — лилия… лилия или свеча? Венчальная свеча! Елена! Господи! Елена!

Фаина (в безумной тоске)

Проснись, Герман! Будет спать! Здесь я одна! Только проснись!

Герман

Она говорит: проснись, Герман. — Нет, нет: ей все равно, все равно… Она показывает мне туда… Как там бело. Она кивает мне… уходит… уходит… ушла… Больше нет ее. — Холодно. Какой блеск! Какие звуки! Что это? Рог? Сухой треск барабанов! Вот он идет… идет герой — в крылатом шлеме, с мечом на плече… и навстречу…

Фаина (совсем приникнув к нему)

Что видишь теперь? Что помнишь теперь?

Герман

Ты — навстречу — неизбежная? Судьба? Какие темные очи. Какие холодные губы. Только не спрашивай ни о чем… Темно… Холодно. Не могу вспомнить…

Фаина поднимает голову Германа. Он смотрит на нее широко открытыми глазами.

Герман

Это все был сон? — Фаина! Ты знаешь дорогу?

Фаина (с небывалой тоской и нежностью)

Ты любишь меня?

Герман

Люблю тебя.

Фаина

Ты знаешь меня?

Герман

Не знаю.

Фаина

Ты найдешь меня?

Герман

Найду.

И внезапно, совсем вблизи, раздается победно-грустный напев, разносимый вьюгой:

Фаина

Трижды целую тебя. Встретиться нам еще не пришла пора. Он зовет. Живи. Люби меня. Ищи меня. Мой старый, мой властный, мой печальный пришел за мной. Буду близко. Родной мой, любимый, желанный! Прощай! Прощай!

Последние слова Фаины разносит плачущая вьюга. Фаина убегает в метель и во мрак. Герман остается один под холмом.

Герман

Все бело. Одно осталось: то, о чем я просил тебя, господи: чистая совесть. И нет дороги. Что же делать мне, нищему? Куда идти?

Мрак почти полный. Только снег и ветер звенит. И вдруг, рядом с Германом, вырастает прохожий Коробейник.

Коробейник

Эй, кто там? Чего стоишь? Замерзнуть захотел?

Герман

Сам дойду.

Коробейник

Ну, двигайся, брат, двигайся: это святому так простоять нипочем, а нашему брату нельзя, занесет вьюга! Мало ли народу она укачала, убаюкала…

Герман

А ты дорогу знаешь?

Коробейник

Знаю, как не знать. — Да ты нездешний, что ли?

Герман

Нездешний.

Коробейник

Вон там огонек видишь?

Герман

Нет, не вижу.

Коробейник

Ну, приглядишься, увидишь. А куда тебе надо-то?

Герман

А я сам не знаю.

Коробейник

Не знаешь? Чудной человек. Бродячий, значит! Ну, иди, иди, только на месте не стой. До ближнего места я тебя доведу, а потом — сам пойдешь, куда знаешь.

Герман

Выведи, прохожий. Потом, куда знаю, сам пойду.

1908

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Граф Арчимбаут (владелец замка в Лангедоке).

Капеллан.

Доктор.

Повар.

Первый Рыцарь.

Второй Рыцарь.

Алискан, паж.

Бертран, по прозванию Рыцарь-Несчастие, сторож замка.

Гаэтан, сеньор Трауменека, трувер.

Рыбак.

Изора, жена графа.

Алиса, ее придворная дама.

Рыцари, вассалы, гости, придворные дамы, поварята и прочая челядь, крестьянские девушки, менестрели и жонглеры.

Действие происходит в начале XIII столетия; первое, третье и четвертое — в Лангедоке; второе — в Бретани.

Действие первое

Двор замка. Сумерки.

Бертран (глухо поет)

Алиса (в окне)

Кто здесь поет и бормочет?

Бертран

Сторож замка.

Алиса

Ах, это вы, Рыцарь-Несчастие! Прошу вас, отойдите от окна! Моя госпожа нездорова, ее расстраивает ваше пенье.

Бертран

Я отойду.

Переход в замке.

Алиса

Святой отец, как вы меня перепугали!

Капеллан

Я не хотел вас пугать, прекрасная дама.

Алиса

Вы, верно, ждете графа?

Капеллан

Нет, не графа.

Алиса

Или, чтобы паж передал графине…

Капеллан

И не граф, и не графиня, и не паж… вы не очень проницательны, моя красавица…

Алиса

Святой отец, я теряюсь в догадках…

Капеллан (обнимая ее)

Дело проще, чем вы думаете, дорогая Алиса.

Алиса

Ваш сан, ваш возраст…

Капеллан

Ну, это я сам знаю, плутовка… ты не откажешься от маленького подарка…

Алиса

Кто-то идет сюда… оставьте меня, я буду кричать!

Капеллан (убегая)

Святой Иаков! Хорошо же, я вам это припомню…

Алискан

Кто здесь шепчется в темноте?

Алиса

Это я… прекрасный паж… мне страшно… мне почудилось, что здесь кто-то есть…

Алискан

Без сомнения, Алиса. Сейчас в эту дверь шмыгнуло его преподобие.

Алиса

Гадкий старикашка!

Алискан

Что он вам сделал?

Алиса

Он покушался на мою честь… ах, Алискан, я теряю сознание… я падаю… помогите мне…

Алискан

Что ж я могу сделать? Жалуйтесь графу.

Алиса

И вы не поможете мне, прекрасный паж?

Алискан

Я не понимаю даже, о чем вы говорите, придворная дама. — Проводите меня к вашей госпоже. Она жаждет звуков моей лютни.

Покои Изоры.

Изора (напевает)

Не помню дальше… странная песня! «Радость-Страданье… сердцу закон непреложный…» Помоги вспомнить, Алиса!

Алиса

Чем я могу вам помочь, госпожа, если даже доктор не помогает.

Доктор

Все средства испробованы, но не принесли облегчения больной. Тем не менее, я продолжаю утверждать, вслед за Галленом и Гиппократом, что болезнь называется меланхолией…

Изора

Оставь меня, доктор, ты все равно ничего не поймешь.

Доктор уходит.

«Сердцу закон непреложный…» любить и ждать. «Радость-Страданье…» да, и страданье — радость с милым!.. Не так ли, Алиса?

Алиса (взглядывая на Алискана)

Да, госпожа, мне тоже кажется, что так.

Изора

Тоска, тоска, Алиса! — Дай сюда шахматы! — Паж, песню!

Алискан

Спеть вам сегодня песню, которую поют при Аррасском дворе?

Изора

Пой, что хочешь.

Алискан (поет)

Алиса

Изора (играет королевой)

Алиса

Изора

Алискан

Изора

Алискан

Изора

Алискан

Изора

Алиса

Изора

Алискан

Изора

Алиса

Изора (напевает)

Алискан

Изора

Алискан

Изора

Уходит.

Алискан

Она положительно сходит с ума…

Алиса

Я думаю, это уже случилось… предпочесть вам… кого же?..

Алискан

И нам придется проскучать всю зиму…

Алиса

Вам грустно, прекрасный паж?

Алискан

Она не придет сюда?

Алиса

Нет, в этот час, вы знаете, она всегда мечтает… и видит сны… В этот час никто не придет сюда.

Обнимает Алискана.

Покои Графа.

Граф

Клянусь святым Иаковом Кампостельским, они приводят меня в бешенство! Ты знаешь, Оттон чуть дышит!

Капеллан

Ваша милость, ума не приложу, о чем вы волнуетесь. Пошлите новый отряд рыцарей, и непокорные вилланы будут уничтожены.

Граф

Давно ли беднягу Клари до полусмерти исколотили дубьем?

Капеллан

У вас есть вассалы получше Оттона и Клари. К тому же, говорят, граф Симон Монфор уже идет из Парижа помочь нам сломить еретиков…

Граф

Входит Бертран.

Бертран

Граф

Капеллан

И греховодник к тому же: пять жен — и ни одного законного сына…

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран уходит.

Капеллан

Что верно, то верно! Это не рыцарь, а ворона в рыцарских перьях…

Граф

Почтенный духовник, у меня голова идет кругом…

Капеллан

Э, не беспокойтесь, ваша милость. С дьяволовыми ткачами мы сладим. Обратите лучше внимание на то, что делается в замке…

Граф

Измена?

Капеллан

Нет… но…

Граф

Говори!

Капеллан

Isora, coniunx vestra, aliquantulum male sorbia est.[2]

Граф

Ничего не понимаю! Говори по-человечески!

Капеллан

Супруга вашей милости…

Граф

Моя жена!

Капеллан

На столе у ее постели лежит роман о Флоре…

Граф

Что же из этого?

Капеллан

И о Бланшефлёре… вместо молитвенника. А вы знаете, что романы сочиняют враги святой церкви?

Граф

Крамольники!

Капеллан

Ну да. Самозванного папу чтут люди, которые бьют ваших рыцарей. А людей, которые бьют рыцарей, хвалят сочинители романов…

Граф

Я говорил, что это все — одна шайка!

Капеллан

И всему этому учит вашу супругу ее придворная дама…

Граф

Проклятие! Если бы я знал это прежде!

Капеллан

Спокойствие, ваша милость. Она идет сюда. Расспросите ее, не показывая вида, будто что-нибудь знаете.

Входит Алиса.

Алиса

Ваша светлость, госпожа моя больна…

Граф

Вот как! Давно ли?

Алиса

Сегодня с утра она не принимает пищи…

Капеллан

Слышите, ваша милость…

Граф

Вы звали доктора?

Алиса

Доктор сказал, что болезнь происходит от меланхолии; а там, где избыток меланхолии, тело испорчено, и легко лишиться рассудка…

Граф

Помоги нам, святой Иаков!

Алиса

Госпожа сильно скучает днем, а по ночам мечется, кусает подушки и твердит чье-то имя…

Граф

Чье имя?

Алиса

Я не могла расслышать… кажется, она бормочет: «Странник».

Граф

«Странник»?

Алиса

Так зовут рыцаря… сочинителя песни…

Капеллан

Вот видите, ваша милость: роман родит песню, песня родит рыцаря, а рыцарь родит…

Алиса

Госпожа не может забыть песни с тех пор, как у нас пели жонглеры…

Граф

О чем там поется?

Капеллан

Это известно заранее: о соловье и о розе.

Алиса

Нет, о розе и о соловье там нет ни слова. Я совсем не понимаю песни, хотя госпожа не раз повторяла ее.

Граф

В таком случае, может быть, она сошла с ума!

Алиса

Мне самой приходило это на ум, ваша светлость.

Граф

Изменники! Позвать сюда доктора!

Входит доктор.

Что́ с моей женой?

Доктор

Melancholia regnat…[3]

Граф

Тысяча проклятий! Они все говорят по-латыни, когда дело касается моей жены!

Доктор

Ваша милость, супруга ваша подвержена меланхолии, которая холодна, суха и горька. Царство меланхолии длится от августовских до февральских ид…

Граф

Святой Иаков! Да ведь февраль уже на дворе!

Доктор

Ничего не поделаешь, придется еще подождать, ваша милость. Скоро начнет прибывать кровь; а когда крови накопится слишком много, мы выпустим ее через нос, как учат древние мудрецы Галлен и Гиппократ…

Капеллан

Здесь скрывается иносказание…

Граф

Святой Иаков, я сам лишаюсь рассудка! Святой отец, что теперь делать?

Капеллан

Положитесь на меня, ваша милость, я дам добрый совет…

Доктор

Idem — melancholia regnat…[4]

Граф

Доктор, ты дождешься виселицы!

Покои Изоры.

Алиса

Госпожа, будьте осторожней, ради бога. Граф встревожен; он, кажется, догадывается, за нами подсматривают. Ваша болезнь — зимняя скука, не более.

Изора

Алиса

Все это вам набормотал Рыцарь-Несчастье. Поверьте, весна возвратит вам здоровье и радость…

Изора

Алиса

Тише, во имя всех святых! Здесь кто-то есть…

Капеллан (открывая дверь)

Так вот какие сны вам снятся! Все передам графу! Вам хватит времени на чтение романов в Круглой башне!

Уходит.

Изора

Что он сказал?

Алиса

Он грозил заточеньем…

Изора

Святой Видиан! Что делать теперь?

Алиса

Не знаю… ждать… покориться…

Изора

Проклятие! — Я разорву им сердце! — Недаром в сердце матери моей течет испанская кровь!

Алиса

Госпожа, тише… кто-то под окном…

Изора (смотрит в окно)

Бертран!.. — Рыцарь! Войдите! Осторожней!

Алиса (плачет)

Чему поможет этот урод… несчастные мы…

Бертран (входит)

Госпожа, чем могу вам служить?

Изора (вкрадчиво)

Бертран (удивленный)

Изора

Бертран

Изора

Бертран

Изора

Бертран

Изора

Бертран

Изора

Бертран

Изора

Бертран

Изора

Бертран

Изора

Бертран

Изора (удивленная)

Бертран

Изора (жестоко)

Бертран

Изора (с любопытством)

Бертран

Изора

Бертран

Изора (лукаво)

Бертран преклоняет колено.

Отходит от него.

Бертран (про себя)

Входит Граф, грохоча ржавым ключом.

Граф

Ни слова, изменница! Я знаю все!

Бертрану:

Зачем ты здесь?

Алиса

Ваша светлость, он сам ворвался сюда!..

Граф

Негодяй! Я убил бы тебя на месте, если б ты не был так жалок! Урод! Собака! — Какой прекрасный вкус для придворной дамы!..

Алиса

Ваша светлость…

Граф

Молчите! Низкая тварь! Вот чем занимаетесь вы, вместо того, чтобы следить за нею! Вы разделите участь вашей госпожи!

Изоре:

Или вы хотите вернуться в свои Толозанские Муки? За все заботы вы платите мне золотом Тулузы!

Изора

Мой повелитель, я послушна вам.

Граф

Вы поняли, что спорить со мной бесполезно! Сейчас, не медля, — в Башню Неутешной Вдовы! И да поможет вам исправиться святой Иаков Кампостельский! — Ступайте!

Изора и Алиса уходят.

А ты, несчастный урод, умеешь только каркать, как ворона, и приставать к придворным дамам! Ты забыл, может быть, мое порученье!

Бертран

Я еду, как вы сказали, сегодня в ночь.

Граф

Все узнай! Я буду ждать месяц, два месяца! Если вести твои будут также плохи, — не сносить тебе головы! Если же ты привезешь мне доброе о графе Монфоре, — я прощу тебя, Рыцарь-Несчастье!

Уходит вслед Изоре.

Бертран

Уходит.

Действие второе

Берег океана.

Бертран (на коне)

Куда я заехал? Снег слепит глаза, ветер свистит в уши! Безумец! Все равно — вперед, усталый конь!

Скрывается за камнем.

Гаэтан (поет)

Рыбак (поет)

Гаэтан

Эй, рыбак!

Рыбак

С нами крестная сила! За снегом ничего не разобрать! Был рыцарь, теперь — ты! Я думал, это мой голос раздается в скалах. Или ты призрак?

Гаэтан

Ты кричишь на меня, однако поешь мою песню.

Рыбак

Какую твою песню? Сумасшедший ты, что ли? Эту песню поют и в Плугасну, и в Плуэзеке, и у нас, в Плугерно.

Гаэтан

А где был город Кэр-Ис?

Рыбак

Да, говорят, здесь неподалеку. Видишь ту кучу камней на берегу?

Гаэтан

Вижу. Впереди — лев, потом — конь…

Рыбак

Никакого там нет коня, а просто — камни, и в камнях — заводь. Туда летом заплывают самые жирные крабы. Вот там, говорят, и ходит каждый сочельник святой Гвеннолэ. — А тебя откуда бог несет?

Гаэтан

Я — из Трауменека.

Рыбак

Трауменека? — Не слыхал что-то.

Гаэтан

Ведь здесь недалеко Аберврак?

Рыбак

Ну да, монастырь…

Гаэтан

Так мимо монастырского сада — к колодцу, от колодца — в гору, до первых домов Ландеда…

Рыбак

Кто же не знает Ландеда! Мы все туда на праздник ходим…

Гаэтан

Поверни, не доходя до церкви, налево, полем, там скоро и будет Трауменек.

Рыбак

Этот замок называется — Трауменек?

Гаэтан

Ну, разумеется, да.

Рыбак

Так это — Трауменек… И чудак же, должно быть, тамошний сеньер!

Гаэтан

Почему ты думаешь?

Рыбак

Не я один, все так; он, говорят, сам пасет свое стадо; а стадо у него всего-навсего три петуха. Живет бедно, должно быть скупой. Другие рыцари пируют и дерутся на турнирах, а этот знай бродит да рассказывает сказки… А ты чем там занимаешься?

Гаэтан

Признаться, рыбак, ведь это я и есть сеньер Трауменека.

Рыбак

С нами крестная сила! Не подумайте, сеньер, что я — в насмешку, мало ли чего у нас…

Гаэтан

Это правда, рыбак. У меня — крест на груди, а крест дается не для забавы…

Рыбак

Крест на груди, а я-то и не разобрал сразу… Конечно, господин, для богатых людей закон не писан…

Бертран (возвращается)

Опять тот же камень! — Кто там? Эй, бродяга!

Гаэтан

Не кричи зря на людей. Сам ты кто?

Бертран

Рыцарь.

Гаэтан

А я — сеньер.

Бертран

Ты что-то не похож на сеньера.

Гаэтан

Я докажу тебе, что это правда! Берись за меч!

Сражаются.

Рыбак (убегая)

Спаси, господи! Эти рыцари вечно дерутся!

Бертран

Плохо ты бьешься, сеньер! Проси пощады, или я отрублю тебе голову!

Гаэтан (снимая шлем)

Прошу пощады. Ты видишь, я стар.

Бертран

Не стоило мне тупить свой меч, старик! — Обещай исполнить то, о чем я тебя попрошу.

Гаэтан

Ты нравишься мне, и я исполню, что ты попросишь. Не откажись отдохнуть у меня в Трауменеке.

Бертран

Спасибо. Я не устал, но конь мой устал от долгого пути.

Двор Трауменека.

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран (вслушиваясь)

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Берег океана.

Гаэтан и Бертран на конях.

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Действие третье

Покои Графа.

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Граф

Бертран

Кухня замка. Поварята безобразничают.

Повар

Он, говорят, так и спит — с ключом от башни. С тех пор никому у нас нельзя громко слова сказать.

Доктор

А видел ты, что у него на голове? — Как у чорта на картинке. Два месяца не стригся. Когда улыбается, скалит зубы по-собачьи. Никому не верит, кроме его преподобия. А между нами говоря, святой отец…

Повар

Потише, потише, здесь и у стен есть уши. — Да замолчите ли вы, сорванцы? — Ну, готово теперь, что еще?

Доктор

Теперь подсыпь немного ивовой коры…

Капеллан (входит)

Святители, какой пирог! Для кого же это?

Повар

Для ее светлости, графини Изоры.

Капеллан

Постой, постой… Что ты здесь толчешься, доктор?

Доктор

Немного salix alba…[5] от меланхолии…

Капеллан

Это — яд?

Доктор

Простое слабительное, ваше преподобие…

Капеллан

Дай-ка мне отведать.

Алискан (входя)

Ваше преподобие, я ищу вас всюду.

Капеллан (жуя)

Что вам от меня надо, молодой человек?

Алискан

Сегодня я встаю на ночную стражу…

Незаметно сует повару записку.

Записку в пирог, получишь червонец.

Капеллан

А приняли вы очистительную ванну?

Алискан

Принял, ваше преподобие.

Капеллан

А сколько времени вы постились?

Алискан

Два месяца, ваше преподобие.

Капеллан

Идите в капеллу, молодой человек: завтра за обедней мы посвятим вас в рыцари.

Алискан

Я готов.

Повар

Готово, ваше преподобие.

Доктор

А ты прибавил коры?

Капеллан

Закрывай блюдо и неси за мной.

Башня Неутешной Вдовы.

Изора

Боже Милосердный! Легче быть рабыней у армянина, лучше таскать камни и бревна! — Алиса! Подойди сюда!

Алиса

Что вам угодно, госпожа?

Изора

Я умираю с тоски, Алиса.

Алиса

Терпите. Ярость любого дракона можно смягчить кротостью.

Изора

Все твои утешения я знаю наизусть. Давай поиграем лучше.

Алиса

В шахматы или в шашки?

Изора

Нет… представь себе: я слушаю мессу, а он переоделся клерком; в церкви темно… негодяй следит за мною… Клерк подходит с молитвенником… дай сюда книгу!

Алиса

Вот — роман о Флоре.

Изора

Подойди, как он… вот так. Что он шепнет, пока я целую молитвенник?

Алиса

Конечно, он вздохнет прежде всего…

Изора

Вот, я целую молитвенник… он сказал: «Ах»; что же мне отвечать?

Алиса

Сначала надо ответить осторожно; например: «Что с вами, рыцарь?»

Изора

Ну, да… «Что с вами, рыцарь?» — Что же он?

Алиса

Он говорит: «Умираю».

Изора (входя в роль)

«Отчего?»

Алиса

«От любви».

Изора

«Вы любите?.. кого?..»

Алиса

«Вас».

Изора (опуская глаза)

«Что я могу?»

Алиса

«Исцелить меня».

Изора

«Как?»

Алиса

«Хитростью».

Изора

«Я надеюсь на вас…»

Алиса

«Я готов».

Изора

«На что?»

Алиса

«Я приду…»

Изора

«Куда?»

Алиса

«В Башню Неутешной Вдовы…»

Изора

«Как?»

Алиса

«Потайным ходом».

Изора

«Когда?»

Стук в дверь.

Алиса

Граф!

Изора (увлекшись)

«Когда? Когда?» — Боже! Он слышал все!

Убегает. Входят Граф и Капеллан.

Граф

Дай пирог!

Открывает крышку.

Где же верх пирога?

Капеллан

Я скушал его, заботясь о вашей чести…

Граф

Изменник! При чем тут моя честь?

Капеллан

Во-первых, в пироги иногда кладут яд. Во-вторых, кушанья служат средством для передачи записок…

Граф

Святой отец! Ты предусмотрительней меня! Прости, что я тебя оскорбил! — Где жена?

Алиса

Она совершает вечернюю молитву.

Граф

Пускай помолится, — и да поможет ей святой Иаков.

Алиса

Ваша светлость, на что вы похожи! В два месяца так перемениться!

Граф

Я знаю, что делаю… лучше припрятать молодую жену в надежное место, чем попусту терять время и труд… Как чувствует она себя?

Алиса

День ото дня теряет сон и аппетит.

Граф

Ей, пожалуй, опять что-нибудь снится?

Алиса

Еще вчера… рыцарь…

Граф

Опять!

Алиса

Прекрасный, как святой Губерт…

Граф

Проклятие!

Алиса

И притом, черты его напоминали ваши черты…

Граф

Мои? — Это хорошо. Очевидно, дело идет на лад, если ей начинают сниться такие сны!

Алиса

У госпожи есть одно смиренное желание, она не смеет вам признаться…

Граф

Говорите и не бойтесь! Арчимбаут щедр!

Алиса

Увещания святого отца помогли ей… она хотела бы помолиться в церкви… мы только что говорили об этом…

Граф

Доволен ты, святой отец?

Капеллан

Если моя смиренная молитва помогла заблудшему чаду…

Изора (входит)

Граф

Изора

Граф

Изора

Граф

Изора

Алиса делает ей знак.

Граф

Изора (плачет)

Граф

Изора

Граф

Уходит с Капелланом.

Изора

Алиса

Изора (глядя на розу в окне)

Алиса

Изора

Алиса

Изора

Давай хоть ужинать, Алиса! Разрежь пирог…

Алиса (режет пирог)

Ах!

Изора

Что с тобой? — Что ты там прячешь?

Алиса

Нет, ничего…

Изора (вырывая записку)

Дай сюда! Вот он, наконец!

Алиса

Госпожа…

Изора (читает)

«Дама, чьи уста алее розы, чей голос звонче соловьиного пения, дайте мне знак. Я буду ждать восхода луны…» О, как сладостен язык его любви! — Какого же знака он ждет?

Алиса

Опомнитесь… это не вам…

Изора

Сон, или счастье?.. Честный Бертран!.. Или все — сон?.. — Алиса, у тебя будут шелковые ткани, драгоценные камни… и самый красивый валет… Святой Видиан! Какой это знак?

Розовая заросль.

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Башня Неутешной Вдовы. Вдали — перекличка ночных сторожей.

Алиса

Полночь прошла, госпожа. Я задвину бесполезную плиту. Граф может войти и увидеть…

Изора

Делай, что хочешь, мне не на что больше надеяться.

Алиса

Ведь я говорила, что записка не к вам…

Изора

Кто посмеет писать записки другим?

Алиса

Госпожа… валет прислал ее мне…

Изора

Не лги! Меня все равно не утешишь…

Алиса

Я задвигаю плиту…

Изора

Заклинаю тебя ангелами, архангелами, всеми силами небесными, ты придешь ко мне! Святой Видиан, сжалься надо мною!

Алиса

Госпожа… вы больны… ложитесь…

Изора

Алиса уходит.

Падает на колени. В лунном луче, над плитой, является образ Гаэтана.

Алиса (за дверью)

Изора (срывая розу в окне)

Падает без чувств. Дверь открывается. Образ исчезает.

Входят Алиса и Граф.

Граф

Что с ней?

Алиса

Вы слышали крик? Она лишилась рассудка! Вот до чего довела ее тюрьма!

Граф

Воды! Приведите ее в чувство! — Еще! Она приходит в себя! Она свободна, — скажите ей! Завтра — май! Бертран привез жонглера! Мы развеселим ее! Только приведите ее в чувство!

Двор замка.

Бертран

Действие четвертое

Цветущий луг. Рассвет.

Алискан (с цветком в руке)

Эта глупая дама, может быть, думает, что я в ней нуждаюсь! Она не могла не получить записки… и однако… я ждал всю ночь… знака не было! Хорошо же, она раскается! Да, по правде сказать, мне смертельно надоела ее навязчивость…

Розовая заросль.

Бертран (несет одежду жонглера)

Гаэтан (во сне)

Бертран

Гаэтан (просыпаясь)

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран

Гаэтан

Бертран (прячет розу под панцырь)

Цветущий луг.

Девушки (с майским деревом, поют)

Во время песни собираются все участники празднества — от обедни: Граф с придворными, вассалами, гостями и рыцарями, Изора с дамами. Трубы.

Граф

Бертран (выходя из толпы)

Одно слово, ваша светлость!

Граф

Ты что-то осмелел, Рыцарь-Несчастье! По лицу твоему вижу, что ты собираешься говорить некстати! Нам и так весело, едва ли ты прибавишь веселья!

Бертран

Господин Монфор далеко…

Граф

Ты сам сказал, на Толозанской дороге!

Бертран

Толозанская дорога длинна… Народ волнуется…

Граф (указывая на девушек)

Вот наш народ!

Бертран

Альби, Каркассон, Валь д́Аран объяты восстаньем…

Граф

Довольно! Шуты веселей тебя! Я больше не слушаю! Трубы! — Пускай приблизится сюда наш верный Алискан!

Бертран уходит в толпу. Алискан преклоняет колено, Граф наносит ему легкий удар мечом плашмя. Рыцари привязывают золотые шпоры.

Алискан

Дама, позволите ли мне быть вашим рыцарем?

Изора рассеянно протягивает руку для поцелуя, Алискан садится у ее ног.

Граф

Завтра — турнир, и ты покажешь пример всем рыцарям! Теперь — пускай усладят нам слух певцы.

Первый менестрель выходит из толпы.

Изора (Алисе)

Это новый менестрель?

Алиса

Нет. Другой.

Алискан

Прошлогодний.

Изора

Рыцарь, я не просила вас шутить.

Менестрель (поет)

Граф

Что-то уж очень воинственна твоя песня, жонглер! Военные заботы и так утомили нас! Пускай другой споет что-нибудь повеселее!

Второй менестрель (поет)

Граф

Певцу за сладкую песню лучшее платье с моего плеча! — Пей и ешь с нами, рассказывай нам сказки все лето!

Изора

Где же новый менестрель?

Алиса

Вот он выходит из круга…

Изора

Который?

Алиса

Видите, одежда блестит…

Изора

Этот маленький, в бубенчиках?

Алискан

Да он ростом с великана…

Изора

Рыцарь, не говорите со мной! — Стройный, светлокудрый?

Алиса

Нет, седые волосы блестят на солнце…

Изора (равнодушно откидываясь на спинку скамьи)

Старик!

Гаэтан (поет)

Во время песни Изора, волнуясь, наклоняется вперед и незаметно для себя опирается на плечо Алискана.

Алиса

Ей дурно, помогите!

Алискан

Помогите!

Изора (лишаясь чувств)

Этот голос мне снился!

Граф

Старик, или ты забыл, что в природе — весна? Твоя песня пахнет мокрым февралем, как твои седины! Нечего сказать, веселого скомороха привез нам Рыцарь-Несчастье!

Гаэтан пропадает в толпе.

Изора (приходя в себя)

«Радость-Страданье»… страданье…

Алиса

Госпожа бредит!

Изора

Нет… мне легко… где старик?

Алискан

Старик исчез.

Изора

Паж… рыцарь! Помогите мне.

Граф

Трубачи, трубите! Шутов сюда!

Выбегают жонглеры.

Первый жонглер

Рыцари, бароны и прекрасные дамы! Я расскажу о славном короле Артуре…

Второй жонглер

Не слушайте его, благородные рыцари! Я играю на цитре и хожу на голове!..

Изора

Рыцарь, снились вам странные сны?

Алискан

Граф

Веселей, шуты, старайтесь, выходите из себя!

Первый жонглер

Я спою о верных любовниках: о Геро и о Леандре! О Елене и о Парисе!

Второй жонглер

А я пляшу на канате, прыгаю в обруч, играю ножами!

Алискан

Изора

Первый жонглер

А вот как Нарцисс смотрел в воду и утонул…

Второй жонглер

Вам угодно шлемов для зайцев? Уздечек для коров? Перчаток для собак? — Имейте в виду, я ставлю также банки быкам и пускаю кровь кошкам!

Алискан

Изора