ПЕВЕЦ ОЗЕРНОГО КРАЯ

Творчество Уильяма Вордсворта приходится на эпоху романтизма, второй (после Ренессанса) золотой век английской поэзии, прославленный именами Кольриджа, Саути, Вальтера Скотта, Байрона, Шелли, Китса…

Каково место Вордсворта в этом ряду? У Вордсворта мы не найдем ни кольриджевских гениальных взлетов воображения, ни байроновской бунтарской энергии, ни умозрительного идеализма Шелли, ни пластической красоты чувственных образов, свойственной поэзии Китса, ни вальтерскоттовского увлечения историческими балладами и фольклором. Вордсворта отличают особая, только ему свойственная поэтическая интонация, спокойная и вдумчивая, особое сочетание интереса к конкретному, будничному впечатлению со стремлением осмыслить его скрытую сущность, увидеть в сиюминутном вечное, понять его место в мироздании, в общей схеме бытия.

У Вордсворта есть и собственная лирическая тема, разработанная смело и оригинально, точнее, это три взаимосвязанные темы: природа его родного Озерного края, судьбы простых и бедных сельских жителей и внутренний мир поэта, живущего на лоне природы и размышляющего над жизнью своих соседей и сограждан.

Для истории английской поэзии особенно важно то, что Вордсворт является одним из самых смелых реформаторов поэтического языка, теоретически обосновавшим и воплотившим на практике свои идеи о необходимости сближения языка поэзии и обычной разговорной речи; тем самым он указал новые пути и перспективы не только романтикам, но и многим поколениям поэтов вплоть до XX в. Поэтому в блестящей плеяде имен английских романтиков имя Вордсворта сверкает как звезда первой величины.

Уильям Вордсворт (1770–1850) родился в городке Кокермут на северо-западе Англии, недалеко от шотландской границы, в живописном краю скал и озер, получившем название Озерного края (Lake District).

Вордсворты принадлежали к среднему классу. Отец Уильяма был юристом, он служил поверенным крупного местного землевладельца лорда Лонсдеила и занимал еще несколько мелких должностей в местной администрации. Когда Уильяму было восемь, умерла его мать, и жизнь семьи распалась: отец отослал четверых сыновей в начальную школу в соседний Хоксхед, а дочь Дороти — к деду с бабушкой. Школу содержал выпускник Кембриджа; преподавание, особенно математики, велось в ней на высоком уровне. Любимым занятием мальчика стали пешие прогулки по окрестностям, во время которых он открывал для себя все новые красоты родного края и часто разговаривал со встреченными людьми: фермерами, разносчиками товаров, странствующими нищими. Эти неспешные беседы помогли ему понять, что не только сильные мира сего, о которых рассказывалось в учебниках, но и самые простые люди имеют каждый свою историю, порой не менее. Когда Уильяму было тринадцать, умер, простудившись во время зимнего путешествия, его отец. Он оставил детям приличное состояние, но, чтобы получить его, пришлось долго судиться с лордом Лонсдейлом, и пятеро сирот много лет оставались в положении бедных родственников.

В 1787 г. Вордсворт поступил в Кембриджский университет, где учился на стипендию для бедных студентов. Атмосфера Кембриджа тех лет, где тон задавали богатые отпрыски аристократических семей, проводившие время в шумных кутежах, охладила интерес Вордсворта к наукам, даже к любимой им математике.

В последние каникулы 1790 г., вместо того чтобы готовиться к экзаменам, он с приятелем-студентом отправился в пешее путешествие по Альпам — побывал во Франции, Швейцарии и северной Италии. Во Франции юных путешественников захватил дух радостного ожидания перемен, порожденный взятием Бастилии и началом Великой французской революции, он чувствовался даже в отдаленных деревнях. Результатом этого странствия стала маленькая книжечка стихов, вышедшая три года спустя. Пока же, вернувшись, Вордсворт сдал экзамены и получил свой диплом бакалавра, разочаровав дядей-опекунов посредственными успехами в науках и туманными разговорами о своем поэтическом призвании.

Медля с выбором жизненного пути, Вордсворт вновь едет во Францию, живет в Париже, Орлеане, Блуа, заводит знакомых и среди роялистов, и среди сторонников революции, пытается разобраться в разноголосице политических мнений. В конце концов он отдает предпочтение жирондистам — политическим романтикам, пытавшимся воспроизвести во Франции республиканский дух Древней Греции и Рима. Но вскоре неумолимая логика революционного террора обращается против самих революционеров. Уже осенью 1792 г., находясь в Париже, Вордсворт с ужасом видит казнь сначала депутата Горса, а потом еще двадцати одного жирондиста, не перестававших петь “Марсельезу”, даже когда головы их товарищей уже летели с плахи. По настоятельному требованию опекунов он возвращается в Англию до начала якобинского террора 1793 г. и разрыва дипломатических отношений между Францией и Англией.

Вордсворт еще несколько лет мучительно переживает крушение надежд на революционное установление более справедливых общественных отношений. Но, пройдя через духовный кризис, он приходит к твердому убеждению, что сохранение государственного строя, каким бы несовершенным он ни был, все же предпочтительнее той вакханалии темных страстей, уносящей тысячи невинных жизней, которая неминуема при разрушении механизма власти. Отказавшись от радикальных идей своей юности, Вордсворт в дальнейшем твердо стоял на консервативных позициях, за что его не раз упрекали в отступничестве и предательстве радикально настроенные романтики младшего поколения, особенно Байрон и Шелли (вспомним хотя бы сонет Шелли “К Вордсворту”, 1815).

Десятилетие спустя Вордсворт начал работать над автобиографической поэмой “Прелюдия”. Несколько глав поэмы посвящены подробному изображению того, что перечувствовал и передумал ее автор во Франции. Известный критик конца XIX в. Джон Морли с более далекой, чем Байрон и Шелли, исторической дистанции оценил политическую и человеческую позицию Вордсворта в связи с поэмой “Прелюдия” более объективно: “Три книги, описывающие пребывание поэта во Франции, представляют особую, поразительную ценность. Изображенные в них изменения умственного состояния нравственного человека по мере того, как сцены революции одна за другой разворачиваются перед ним, имеют подлинный исторический интерес. Более того, это урок на все времена всем мужественным людям, как вести себя в минуты общественных катаклизмов. (…) девятая, десятая и одиннадцатая книги” Прелюдии” своей напряженной простотой, своей глубокой искренностью, своим медлительным и неумолимым переходом от пылкой надежды к темным фантазиям, предчувствию грядущих несчастий, жалости ко всему человечеству и сердечной боли проникнуты подлинным духом великой катастрофы. (…) В сюжете этих трех книг есть что-то от суровости, сдержанности и безжалостной неотвратимости классической трагедии и, как и в классической трагедии, исполненный благородства конец. Французская революция породила единственный кризис в интеллектуальной истории Вордсворта, нанесла единственный мощный удар по твердыне его души, и он вышел из этого кризиса, сохранив все свое величие” [1].

Но не только общественные страсти волновали начинающего поэта в тот год, проведенный во Франции. В Орлеане он встретил Аннет Валлон, сестру своего знакомого Пьера Валлона, и пережил первую в своей жизни и, кажется, единственную всепоглощающую страсть. Об этом романе он не писал стихов и умолчал о нем в “Прелюдии”, о нем знали только самые близкие люди и ничего не писали первые биографы. Влюбленных разделяло слишком многое: и отсутствие средств к существованию, и разное вероисповедание (Аннет была католичкой), и драматические события революции, заставившие Вордсворта быстро покинуть Францию. Сестра поэта Дороти предприняла героическую, но безуспешную попытку убедить родственников согласиться на этот брак. В декабре 1792 г. Аннет родила дочь, крещенную как Аннет Кэролайн Вордсворт, сама же стала называть себя мадам Уильяме, вдовой. Она была на четыре года старше Вордсворта, впоследствии, в наполеоновские времена, активно занималась политической деятельностью и была известна в роялистских кругах. Вордсворт же в двадцать один год еще находился в состоянии неопределенности, поисков себя; вернувшись в Англию, он стал постепенно нащупывать свой путь, круг своих интересов, свой образ жизни, и чем больше прояснялся его мир, тем более английским, сельским, даже почвенным он становился, уводя поэта все дальше от его первой любви. В 1802 г., за два месяца до женитьбы, Вордсворт отправился в Кале повидать Аннет и дочь, и эта прощальная встреча убедила его, что десять лет, проведенные в разных жизненных обстоятельствах, сделали их чужими людьми [2].

С конца 1792 г. крепнет дружба Вордсворта с его сестрой Дороти. Их сближало многое: и живое воображение, и любовь к природе и пешим прогулкам, и желание вновь объединить распавшуюся семью. Дороти свято верила в талант брата и посвятила жизнь заботам о нем. Дороти Вордсворт относилась к числу тех замечательных женщин эпохи романтизма, которые были в состоянии разделять духовные интересы своих близких и, хоть сами и не занимались литературным трудом, создавали вокруг себя творческую, одухотворенную атмосферу. Внешне скромная и неяркая, как и ее брат, Дороти отличалась живостью и теплотой обращения, привлекавшими к ней людей. “Она настоящая женщина, — писал о ней позже Кольридж, — я имею в виду ее ум и сердце; внешность же ее такова, что если вы ожидали увидеть хорошенькую женщину, то найдете ее обыкновенной, если же вы ожидали увидеть обыкновенную женщину, то сочтете ее хорошенькой”.

Дороти вела дневник и написала за свою жизнь множество писем, но никогда не предназначала ничего написанного для печати. В конце XIX в. и дневник и письма были опубликованы; английские критики заговорили о том, что ее образное мышление и тонкое, лирическое восприятие природы возводит ее документальную прозу в ранг высокого искусства [3].

Брат и сестра мечтали снять коттедж и поселиться вместе где-нибудь в сельской глуши, но это удалось не сразу: не хватало денег. В 1793 г. Вордсворт издал в Лондоне два маленьких томика стихов: один из них назывался “Вечерняя прогулка. Стихотворное послание. Адресовано молодой леди из Озерного края на севере Англии” (An Evening Walk. Addressed to a Young Lady, адресатом была Дороти), второй — “Описательные зарисовки, сделанные во время пешего путешествия в Альпах” (Descriptive Sketches Taken during a Pedestrian Tour among the Alps).

Оба эти сборника еще тесно связаны с поэтической традицией предшествующего столетия, полны традиционных поэтических оборотов и фигур речи. Однако Кольридж, которому попался в руки второй из этих томиков, мгновенно уловил новизну образного мышления, пробивающуюся сквозь поэтические штампы. В своей “Литературной биографии” (Biographic Literaria, 1817) он писал: “В последний год моего пребывания в Кембридже я познакомился с первой публикацией м-ра Вордсворта, озаглавленной” Описательные зарисовки “: редко, если вообще когда-нибудь, появление на литературном горизонте оригинального поэтического гения было более очевидно. В форме, стиле и манере всего сочинения, в структуре отдельных строк и периодов была жесткость и резкость, соединенная и сплетенная с как бы пылающими словами и образами; они напоминали те порождения растительного мира, чьи роскошные цветы возвышаются над твердой и колючей оболочкой или кожурой, внутри которой зреет богатый плод” [4].

В следующем, 1794 г. Вордсворт совершил путешествие на остров Уайт и по долине Сейлсбери с братом своего школьного друга Рейсли Колвертом. Здесь он имел возможность увидеть воочию, как индустриальная революция меняла лицо сельской Англии. Долина Сейлсбери стала местом действия поэмы “Вина и скорбь” (Guilt and Sorrow), повествующей о печальной встрече двух бездомных бродяг: солдата, который, возвращаясь с войны без гроша, от отчаяния убил и ограбил путника на дороге и с тех пор скитается вне закона, не смея повидать жену и детей, и нищенки, муж и дети которой погибли в Америке во время Войны за независимость. Это первая попытка Вордсворта нащупать одну из своих поэтических тем, осмыслить влияние современной истории на жизнь простого, бедного человека.

Юный спутник Вордсворта Рейсли Колверт оказался болен чахоткой, и поэт остался при нем в Озерном крае, поддерживая его до самой смерти в 1795 г. Рейсли завещал ему свои сбережения, 900 фунтов, сумму для Вордсворта существенную. А вскоре его товарищу по университету, рано овдовевшему, понадобилось устроить четырехлетнего сына на житье в деревню, и Вордсворт с сестрой охотно согласились опекать мальчика, получив долгожданную возможность поселиться вместе в сельской глуши.

Они устроились в Рейсдауне, графство Дорсет, и жили поначалу в совершенном одиночестве, ухаживая за ребенком, садом и огородом. “Наша теперешняя жизнь вовсе лишена событий, которые заслуживали бы даже краткого упоминания в случайном письме, — сообщал Вордсворт другу. — Мы сажаем капусту, и если абсолютнейшее уединение окажется столь же способным совершать превращения, как Овидиевы боги, то можешь быть уверен, мы превратимся в капусту” [5]. Между тем это одиночество оказалось для поэта плодотворным: в Дорсете он переделал поэму “Вина и скорбь”, написал трагедию в стихах “Живущие на границе” (The Borderers), начал работу над большой поэмой “Разрушенная хижина” (The Ruined Cottage).

В том же 1795 г. Вордсворт побывал в Бристоле, где познакомился с двумя молодыми людьми, Кольриджем и Саути, которые писали стихи, увлекались философией и политикой, читали публичные лекции и были полны всевозможных планов и проектов. В их числе был утопический проект создания в Америке идеальной колонии “пантисократии”, где всесторонне развитые люди могли бы обсуждать философские проблемы, ходя за плугом.

Молодые люди были помолвлены с сестрами Фрикер из Бристоля и вскоре должны были породниться. Впрочем, ко времени знакомства с Вордсвортом мысли о “пантисократии” были уже оставлены.

Саути вызвал уважение Вордсворта своей начитанностью. Кольридж произвел на него впечатление человека необыкновенного, неотразимо обаятельного, чьи разговоры о поэзии окрыляли, давали новые силы. Такое знакомство нельзя было потерять.

На следующий год Кольридж издал свой первый сборник стихов и вскоре поселился с женой и новорожденным сыном под Бристолем, арендовав коттедж в Незер-Стоуи. Вордсворты пригласили его погостить в Дорсете, а вскоре сами вместе со своим подопечным перебрались в Альфоксден, став соседями Кольриджей. Началось самое плодотворное время в жизни обоих поэтов, да и Дороти: она в Альфоксдене впервые стала вести свой дневник. Втроем друзья много странствовали по окрестностям, наслаждаясь окружающей природой и разговаривая о поэзии; как сказал

Кольридж, “мы — три человека с одной душой”. Только Сара, жена Кольриджа, не принимала никакого участия в этих прогулках и разговорах: тот феерический мир волшебных впечатлений и смелых фантазий, в котором существовали эти трое, был для нее закрыт.

Во время совместных прогулок и сложился замысел знаменитых “Лирических баллад”. Вордсворт впоследствии в комментариях к своим стихам рассказал эту историю так. Весной 1798 года друзья отправились в путешествие, потребовавшее некоторых расходов, а так как денег, по обыкновению, не хватало, они решили окупить затраты, сочинив по дороге стихотворение для “Нового ежемесячного журнала”. Кольридж предложил план “Сказания о Старом Мореходе”, оригинальной авторской версии бродячего сюжета о Летучем Голландце, корабле-призраке, странствующем по морям без команды или с командой мертвецов. Вордсворт добавил несколько деталей, в частности, герой поэмы должен совершить какое-то преступление, чтобы дальнейшее развитие сюжета воспринималось как расплата; подсказал и само преступление: убийство белого альбатроса. Но разработка фантастического сюжета быстро показала Вордсворту, насколько его собственная манера далека от кольриджевской, и он поспешил самоустраниться, чтобы не быть помехой. После возвращения из путешествия, о котором еще долго с удовольствием вспоминали, Кольридж продолжал работать над поэмой, а когда он кончил ее, стало ясно, что она переросла рамки журнальной публикации. Тогда друзья заговорили о совместном сборнике стихов, деньги от продажи которого можно было бы потратить на путешествие в Германию.

Кольридж в “Литературной биографии” четко сформулировал двуединый замысел поэтов, учитывавший разницу их дарований: “Было решено, что я возьмусь за персонажи и характеры сверхъестественные или во всяком случае, романтические, с таким, однако, расчетом, чтобы эти тени, отбрасываемые воображением, вызывали в душе живой интерес, а некоторое подобие реальности на какое-то мгновение порождало в нас желание поверить в них, в чем и состоит поэтическая правда. В свою очередь, мистер Вордсворт должен был избрать своим предметом и заставить блеснуть новизной вещи повседневные и вызвать чувства, аналогичные восприятию сверхъестественного, пробуждая разум от летаргии привычных представлений и являя ему красоту и удивительность окружающего нас мира, это неисчерпаемое богатство, которое из-за лежащей на нем пелены привычности и человеческого эгоизма наши глаза не видят, уши не слышат, сердца не чувствуют и не понимают” [6]. Действительно, баллады Вордсворта изображали повседневные ситуации и рассказывали о реальных людях, которых автор знал сам или о судьбе которых он слышал от знакомых. В комментариях к своим стихам, написанных в 1840 — е годы, Вордсворт рассказал о том, где, когда и при каких обстоятельствах он встретил почти каждого из героев своих баллад. Но, вдохновляясь реальным впечатлением и изображая простую, будничную жизнь, поэт открывал в ней вечное и нетленное: доброту, отзывчивость к чужому горю, душевную чуткость, интуитивное понимание важнейших моментов человеческой жизни, — именно эти простые человеческие чувства, переживаемые во всей их полноте, и делают героев Вордсворта, по мысли поэта, причастными вечной жизни.

Баллады Вордсворта — о простых, бедных людях, в основном сельских жителях. Впервые такого героя ввели в поэзию сентименталисты. Томас Грей в знаменитой “Элегии, написанной на сельском кладбище” (Elegy Written in a Country Churchyard, 1751) размышлял о том, что безвестность и скромная доля сельских бедняков помогают им сохранить добродетели, легко утрачиваемые в более завидных обстоятельствах жизни; Оливер Голдсмит в “Покинутой деревне” (Deserted Village, 1769) скорбел о разрушении сельской общины и об изгнании с родной земли сельского труженика, основного носителя гражданских добродетелей и хранителя здоровья нации. Позже Джордж Крабб, опровергая пасторальные иллюзии Грея и Голдсмита, изобразил в поэме “Деревня” (Village, 1783) жизнь сельской бедноты в реалистических тонах: вечную нужду, тяжелый труд и неизбежно сопутствующие им грубость, необразованность, пороки, перенятые от высших классов.

После Крабба возвратиться к “наивной” идеализации сельской жизни было уже невозможно, и Ворд-сворт взял многое от суровой конкретики его стиля, но все же бескрылый реализм Крабба не мог, по его мнению, выразить всю полноту, всю прелесть и все величие сельской жизни. В комментариях к одному из самых известных своих стихотворений, “Люси Грей”, Вордсворт обратил внимание читателя на свою попытку одухотворить образ потерявшейся в метель девочки, одеть трагические факты реальной жизни покрывалом воображения, претворяя действительное происшествие в своего рода легенду, и специально подчеркнул отличие своей трактовки от того, как бы Крабб со своим фактографизмом представил тот же сюжет.

В разработке сельской темы Вордсворт выступил наследником Бернса: он никогда не воспринимал бедность сельского жителя и тяжесть его труда как препятствие для нравственной жизни, духовного развития. Но там, где Берне спонтанно выражал чувство своего нравственного превосходства над спесивыми богачами, Вордсворт, будучи интеллектуалом и глядя на своего героя со стороны, попытался изобразить его как носителя высшей духовности и нравственности. Сочетание суровой конкретики описания бытовых реалий с идеализацией нравственных начал сельской жизни в гармонии с природой побудило некоторых английских критиков назвать произведения Вордсворта “суровой пасторалью” (hard pastoral).

Баллады Вордсворта были “лирическими”: в отличие от драматичной, имеющей законченный сюжет народной баллады, они часто представляли собой бессюжетную зарисовку, рассказ о встрече автора с человеком, чья судьба или образ мыслей поразили его; лиризм предполагал также явно выраженную авторскую точку зрения и дистанцию между автором-рассказчиком и героем баллады. “Терн”и “Гуди Блейк и Гарри Джилл” ближе всего к народной балладе и по законченности сюжета, и по повествовательной технике, и по тематике и нравственному пафосу, по вмешательству высших сил в дела героев. В других балладах поэт демонстративно отказывается от целостного сюжета, и очень часто содержание баллады составляют встреча и разговор героя-автора с каким-либо человеком (“Нас семеро”, “Последний из стада”, “Саймон Ли”, “Странствующий старик”) или монолог-рассказ героя о своей судьбе (“Странница”, “Безумная мать”, “Жалоба покинутой индианки”).

Все герои вордсвортовских баллад — люди не только бедные и простые, но слабые и уязвимые по своему положению: малые дети, немощные старики, влюбленные женщины, брошенные с ребенком на руках… Их бедствия могли бы вызвать и сентиментальную жалость, и социальный протест, но не это являлось главной целью автора. Поэт был бы очень огорчен, если бы читатель не разглядел в его героях силы и высоты духа — той, что проявляется не в доблести и героизме на большой сцене истории, а в тихом мужестве терпения, в отзывчивости, самозабвенной заботе о других, умении быть благодарным, чувстве неразрывной связи со своими близкими. Герои Вордсворта достойны не жалости, а подражания.

Возьмем балладу “Слабоумный мальчик”, которая долго вызывала нарекания критиков: поэта упрекали в любовании “идиотизмом сельской жизни”. Конечно, взявшись изобразить внутренний мир больного ребенка, Вордсворт подошел к самой границе того, что допустимо может стать объектом поэзии. Но как бы ярко ни были обрисованы переживания маленького Джонни, главная героиня баллады — его мать: это она, не в силах помочь больной соседке, отваживается послать своего слабоумного сына в город за доктором в надежде, что он сможет передать поручение, а потом разрывается между тревогой за больную старую Сьюзен и переживаниями за своего ребенка. Другой центральный персонаж баллады — старуха Сьюзен, которая, отпустив соседку искать сына, сама в тревоге о Джонни, забывает о своей болезни и отправляется на их поиски. Обе женщины забывают о своих несчастьях в заботе о другом, и обе тем самым свои несчастия преодолевают. В финале они так рады, что нашелся ребенок, что у читателя создается впечатление, будто смертельная болезнь Сьюзен не просто на минуту забыта, но, возможно благодаря ее духовному порыву, отступила.

К балладам Вордсворт присоединил несколько лирических стихотворений, в которых выразил свои новые романтические представления о ценности интуиции, непосредственного впечатления, особенно в сравнении с книжной премудростью (“Увещеванье и ответ”и “Все наоборот”), об особом статусе детства, о важности детского восприятия мира (“История для отцов”), о влиянии природного окружения на внутренний мир личности. Знаменитое “Тинтернское аббатство”, завершавшее сборник “Лирических баллад”, почти сразу же было оценено как лирический шедевр Вордсворта, образец чуткого и вдумчивого восприятия природы, в котором пейзаж и лирические эмоции сплетаются в неразрывное целое.

“Лирические баллады” вышли в Бристоле анонимно осенью 1798 г., авторы получили за них крохотный гонорар в 30 фунтов, а издатель Джозеф Коттл понес убытки. Сборник оказался действительно новаторским, слишком вызывающе новаторским, чтобы быть сразу воспринятым положительно. Критика приняла его в штыки: ее раздражало все — персонажи и сюжеты, совершенно неподходящие для поэзии, странные идеи молодых авторов, непоэтичный язык.

В 1800 г. сборник был переиздан с большим предисловием Вордсворта, в котором он попытался теоретически обосновать свой взгляд на поэзию, и вызвал новый шквал критики. Но время работало на авторов “Лирических баллад”: направление, ими указанное, угадывало потребности и тенденции развития их эпохи. “Будь произведения мистера Вордсворта пустыми детскими стишками, за каковые их долгое время выдавали, — писал Кольридж, — отличайся они от сочинений прочих поэтов единственно упрощенностью речи и незрелостью мысли, заключай они в себе на самом деле лишь то, чем характерны посвященные им пародии и жалкие имитации, и они тотчас же сгинули бы мертвым грузом в трясине забвения… Но число поклонников мистера Вордсворта год от года росло, и это был не низший разряд читающей публики, но преимущественно молодые люди, весьма здравомыслящие и рассудительные, а их восхищение (отчасти подогреваемое, надо думать, оппозицией) отличалось страстностью, я бы даже сказал — религиозным порывом” [7]. Когда же эпоха романтизма со всеми ее литературными баталиями отошла в прошлое, стало очевидно, что “Лирические баллады” Вордсворта и Кольриджа были вехой, ознаменовавшей начало этой эпохи в английской литературе, а предисловие Вордсворта к их второму изданию — первым в Англии литературным манифестом романтизма.

Но вернемся к сентябрю 1798 г. Получив свой скромный гонорар, Вордсворт, Дороти и Кольридж отплыли в Германию. Инициатором этого путешествия был, конечно, Кольридж. Германия в конце XVIII в. была страной великой философии и зарождающегося романтизма, родиной новых романтических идей и в философии, и в литературе. Ее интеллектуальная атмосфера притягивала Кольриджа, и он отправился по университетским городам, в совершенстве освоил язык, слушал лекции, завел обширные знакомства, был даже принят в высшем аристократическом обществе.

Не то Вордсворты: чуждающиеся светской жизни, всегда довольные обществом друг друга, со своей страстью к сельской тишине и пешим путешествиям, они решили отправиться на юг Германии в предгорье Альп и провели зиму в Госларе, у подножия Гарца. Возможно, этот отъезд нужен был Вордсворту лишь затем, чтобы острее почувствовать свою неразрывную связь с родным Озерным краем:

Все, что Вордсворт написал в ту зиму в Госларе, не имело отношения к Германии. Он создал там свой знаменитый лирический цикл, посвященный Люси, милой девушке, расцветшей и умершей незаметно, как полевой цветок в Озерном крае. Его мысли все чаще обращались к истокам, к родным местам и временам детства: в это время возник замысел и первые наброски поэмы “Прелюдия”. Немецкий давался и ему, и Дороти плохо, жили они замкнуто и с нетерпением ожидали, когда кончатся зимние холода, чтобы пуститься в обратный путь. Им уже было ясно, что они поселятся в Озерном крае.

Вернувшись в Англию, Уильям и Дороти отправились в родные места и остановились в семействе Хатчинсонов, с которым они были знакомы с детства. У Хатчинсонов было четыре красавицы дочери: Пегги, рано умершая от чахотки, считается героиней цикла стихотворений к Люси, Мэри в недалеком будущем станет женой Вордсворта, ее сестра Сара будет подолгу жить с ними, в нее многие годы будет безнадежно влюблен Кольридж, младшей, Джоанне, будет посвящено стихотворение Вордсворта “Скала Джоанны”. Пока же Вордсворт с братом Джоном, давшим деньги на постройку или приобретение дома, и Кольриджем путешествуют по окрестностям, подыскивая будущее жилье. И вот 17 декабря 1799 г. Уильям и Дороти переступили порог своего дома, известного под названием Дав-Коттедж (Голубиный домик), в селении Грасмир, неподалеку от озера с тем же названием. Это был важный день: они сделали свой выбор, нашли свой образ жизни, обрели почву под ногами и осели. Теперь можно было думать о женитьбе.

Три месяца у них гостил брат Джон, ожидавший возвращения своего корабля из плавания и гордый не менее Уильяма и Дороти, что у семьи снова есть свой дом. Джон стал к тому времени капитаном корабля, возившего грузы в Индию, его ожидала неплохая карьера, и он сказал Уильяму: “Я буду работать на тебя, а ты постарайся сделать что-то для мира”. К несчастью, в 1805 г. корабль, которым командовал Джон, на пути в Индию попал в бурю и утонул. Уильям тяжело переживал смерть самого близкого из братьев и посвятил ему “Элегические стихи в память о моем брате Джоне Вордсворте, командире корабля Ост-Индской компании” Граф Абергавенни “, погибшем в кораблекрушении 6 февраля 1805 г.”.

Поселившись в Озерном крае, Уильям и Дороти подыскали по соседству дом для Кольриджа и его семьи, а чуть позже и Саути с семьей поселился поблизости, в Кесвике, перевезя туда большую библиотеку. Втроем они и составили так называемую “Озерную школу”в английской поэзии, хотя на самом деле были очень различны и по уровню, и по характеру дарования и, если не считать юношеских попыток сотрудничества Кольриджа и Саути, “Лирические баллады” были единственным совместным выступлением этих поэтов в печати. Но, конечно, общение и обсуждение поэтических проблем стимулировали творческие поиски каждого и, по крайней мере для Ворд-сворта и Кольриджа, были необходимостью.

В 1800 г. Вордсворт выпустил в свет второе, расширенное издание “Лирических баллад”, во второй том которого вошла поэма “Майкл”. Сам поэт определил ее жанр как пастораль: видимо, его интересовали в то время пасторальная традиция и ее способы идеализации сельской жизни, так как еще несколько стихотворений, относящихся к этому времени, имеют тот же подзаголовок: “пастораль”. Одно из них, “Ленивые пастушки” (The Idle Shepherd-Boys), изящно развенчает ренессансную пасторальную идею пастушеской жизни как прекрасного досуга на лоне природы: пока мальчишки, пасущие стадо, играют на свирели и бегают взапуски, ягненок падает в горный поток, а спасает его не кто иной, как поэт, лирический герой стихотворения, которому приходится брать на себя чужой труд. Как видим, пастораль разнообразна и многолика. На протяжении XVIII в. она все более стремилась к изображению реального сельского жителя, а не условного поселянина, и Вордсворт хотел, чтобы поэма “Майкл” воспринималась на фоне пасторальной традиции, возможно, как развитие голдсмитовской темы разрушенной пасторали.

Осев на родной земле и вникая в жизнь своих небогатых земляков, Вордсворт с тревогой наблюдал процесс отчуждения сельского труженика, начавшийся даже в его глухом, отдаленном от столицы крае. Героя поэмы запутывает денежное поручительство, но разве можно упрекать его в том, что он пытался помочь своему родственнику? Между тем Майклу грозит потеря части наследственной земли, а теряя землю, он теряет чувство хозяина и смысл своего труда. Земля, которую он должен оставить в наследство сыну, дорога ему так же, как сам сын, продолжатель рода. Это не просто чувство собственника; как для героя баллады “Последний из стада”, для Майкла речь идет о деле его жизни, о внутренней связи с родным местом, о смысле своего земного предназначения. И он посылает сына в город, где легче заработать деньги, чтобы расплатиться с долгами. Но город для Вордсворта — средоточие современной губительной, фальшивой цивилизации, где царствуют деньги, и молодой человек не выдерживает его искушений и гибнет. Желая спасти часть своей земли, Майкл теряет все, ведь теперь даже оставшуюся землю некому передать в наследство. Но мог ли старик, всю жизнь проживший в сельской глуши, осознавать, какой опасности он подвергал юного сына, посылая его в город? История Майкла трагична, и Вордсворт считал эту трагедию одной из важнейших проблем современной жизни, он даже обратился с письмом к премьер-министру Англии, послав ему эту поэму.

В 1802 г. Вордсворты получили наконец отцовское наследство и Уильям смог жениться на Мэри Хатчинсон. Брак был очень счастливым, что видно хотя бы по опубликованной переписке [8]. Если Дороти оставалась вдохновительницей его поэзии, то Мэри давала поэту ощущение, что он твердо стоит на земле. С 1803 по 1810 г. у них родилось пятеро детей; любимицей отца была старшая дочь Дора. Мэри посвящены “К М. X.” из цикла “Стихотворения о названиях мест”, публикуемое в нашем собрании стихотворение “Let other bards of angels sing…”, два сонета, написанные к ее портрету: “О dearer far than light and life are dear…”и “How rich that forehead's calm expance…”, как и множество других стихотворений.

В 1803 г., вскоре после рождения сына, Вордсворт отправился с Дороти и Кольриджем в путешествие по Шотландии и посетил Вальтера Скотта. Дороти записала о Скотте в дневнике: “Он привязан к своим местам гораздо сильнее, чем кто-либо из моих знакомых; кажется, все его сердце и душа отданы шотландским рекам, Ярроу, Твиду, Тивиоту и остальным, которые мы знаем по его” Балладам шотландской границы “, и я уверена, что нет ни одной истории, рассказываемой у камина в этих краях, которую он не мог бы повторить…” [9].

Отношение Вордсворта к родным местам было сходным, только его Озерный край был более пустынным, нетронутым, менее богатым историческими событиями и воспоминаниями. Скотта захватывали древние предания. Вордсворта — девственная природа и скромная, тихая частная жизнь редких соседей. Еще в 1800 г. он создал цикл “Поэм о местных названиях” (к ним принадлежит “Скала Джоанны”, увековечив названия ближайших мест, бытовавшие в его семейном, дружеском и соседском кругу, — названия, связанные не с общезначимыми историческими событиями, но с происшествиями и чувствами узкого, частного круга лиц. И в этом Вордсворт был верен своему романтическому кредо: для него история сердца, история чувств частного человека была не менее значима и, возможно, более интересна, чем внешняя, политическая история. Зрелая лирика Вордсворта вдохновлялась природой Озерного края и сама наложила свой неизгладимый отпечаток на восприятие этого края поколениями английских читателей и путешественников.

Любопытные воспоминания об образе жизни Вордсворта и его друзей в Озерном крае оставил Томас де Квинси, известный эссеист, прославившийся позже своими “Признаниями англичанина-опиомана” (1821). Учась в колледже, он прочитал “Лирические баллады”и проникся благоговейной любовью к их авторам, чуть позже вступил в переписку с Вордсвортом. В конце 1807 г. он встретил в Лондоне Кольриджа, который читал лекции в Королевском Институте, и вызвался сопровождать его жену и троих детей в Озерный край. Молодой человек ужасно волновался перед встречей со своим кумиром, но, когда они прибыли в дом Вордсвортов незадолго до вечернего чаепития, его нервозность быстро прошла. “Вордсвортов, — вспоминал он, — отличало сердечное гостеприимство, а вечернее чаепитие было самой восхитительной трапезой, временем отдыха и беседы”. Де Квинси был очарован разговором, то величественным, то как будто пляшущим и искрящимся. На следующий день — на дождь здесь никто не обращал внимания — гостя повели на прогулку показывать озера (они прошли около шести миль), а еще через три дня вся компания собралась к Саути в Кесвик, до которого было добрых двадцать шесть миль, и никого, кроме Де Квинси, перспектива проделать этот путь пешком не смущала. Но чуткая Дороти поняла, что гость в панике, и наняла простую фермерскую телегу, которой правила соседская девушка (что она делала обычно, когда затевалось дальнее путешествие). Де Квинси решил, что если такой способ передвижения достаточно хорош для Вордсвортов, то и для него тоже, но более всего он удивился тому, что вид их компании ничуть не шокировал встреченных по дороге соседей.

В обращении Вордсворта и Саути Де Квинси не заметил особой сердечности, скорее ему показалось, что они достаточно умны, чтобы поддерживать добрососедские отношения, хотя и не любят сочинений друг друга. Саути гордился своей богатой библиотекой и, по слухам, сказал о Вордсворте, что пустить его в библиотеку — все равно что пустить медведя в сад, полный тюльпанов. Вордсворт не испытывал благоговения перед книгами. Де Квинси сам наблюдал, как, получив новинку из Лондона, он за завтраком разрезал ее страницы столовым ножом [10].

Гораздо сложнее и драматичнее складывались отношения Вордсворта с Кольриджем. Два поэта относились к совершенно разным типам поэтической и человеческой личности, но этой разностью темпераментов и дарований прекрасно дополняли друг друга, что и делало их общение таким плодотворным. Для Вордсворта жизнь и творчество составляли одно целое, его стихи вырастали из его жизненного опыта и самонаблюдений, были во многом автобиографичны, однако при этом удивительным образом лишены эгоцентризма, романтического самолюбования. Человек твердых убеждений, высокой нравственности, он был центром, опорой и для своей семьи, и для своего круга друзей, счастливым семьянином и уважаемым соседом. Кольридж же принадлежал к тому типу, о котором Пушкин написал: “Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…” Самозабвенно отдаваясь творчеству, он более всего ценил дружеское общение с близкими по духу людьми, а в обычных жизненных обстоятельствах поступал как человек слабохарактерный и непоследовательный.

Отличаясь слабым здоровьем, Кольридж еще с университетских лет привык принимать опиум, облегчавший его боли. Одно время ему казалось, что опиум стимулирует его творчество, когда же он понял, что периоды депрессии становятся все дольше, а вдохновение приходит все реже, было уже поздно. Ворд-сворты с тревогой наблюдали за ухудшением здоровья друга и одновременным ухудшением его отношений с женой. Дороти писала в своем дневнике, что Сара “плохо ухаживает за Кольриджем, хотя у нее есть несколько великих достоинств. Ее очень, очень жаль, потому что если один человек — неподходящая пара другому, то и тот, другой, столь же мало подходит для него. Сара была бы очень хорошей женой для многих мужчин, но не для Кольриджа!” [11].

После возвращения с Мальты в августе 1806 г. Кольридж решил расстаться с женой: она вместе с детьми нашла приют в семье своей сестры в доме Саути, Кольридж же подолгу жил у Вордсвортов, и в спокойной атмосфере их сельского жилища периоды его депрессии сокращались, он снижал дозу опиума. В

1809–1810 гг. он диктовал Саре Хатчинсон, часто гостившей у сестры, материалы для своего журнала “Друг” (вышло 28 номеров), и она старательно переписывала их. Однако болезнь его прогрессировала, и к осени

1810 г. из обаятельного друга и блестящего собеседника он превратился в капризного и трудного в общении человека. Сара Хатчинсон сочла за лучшее уехать. Вскоре после ее отъезда произошел разрыв и в отношениях Вордсворта и Кольриджа. Как выяснили биографы, Вордсворт, видимо в минуту раздражения, сказал своему старому другу Бейзилу Монтэпо, что Кольридж многие годы был “настоящим мучением” для его семьи, и тот передал эти слова Кольриджу. Кольридж был потрясен и тут же уехал; через два года Вордсворт отправился к нему в Лондон и произошло примирение, но прежние отношения уже не восстановились.

Разрыв оказал печальное влияние на обоих поэтов, атмосфера творческого общения, обмена и взаимодействия была необходима обоим. Большинство критиков согласны в том, что наиболее плодотворным периодом творчества Вордсворта было десятилетие, последовавшее за первой публикацией “Лирических баллад”. Двухтомный сборник “Стихотворений” 1807 г. заслуженно называют самым важным поэтическим свершением этого десятилетия. В него вошли, помимо уже известных читателю “Лирических баллад”, многие шедевры его любовной и пейзажной лирики, здесь впервые были опубликованы самые знаменитые его сонеты.

Вордсворт вспоминал, что он не интересовался сонетом, считая его искусственной формой, вплоть до 1802 г., когда сестра прочла ему несколько сонетов Мильтона. Эти сонеты, разрабатывавшие и личные, лирические, и общественные, гражданские мотивы, неожиданно увлекали его многообразием возможностей, гармонией и совершенством формы. По примеру Мильтона Вордсворт ввел в сонет гражданские и политические мотивы: осмысляя современные события европейской истории, в том числе наполеоновские войны, он создал цикл “Сонетов, посвященных национальной независимости и свободе” (Poems Dedicated to National Independence and Liberty, часть 1 — 1802–1807 гг., часть II — 1808–1814 гг.). В отличие от многих других романтиков Вордсворт не идеализировал Наполеона, а воспринимал его как типичный продукт современной цивилизации, угрозу свободе и нравственному здоровью Европы. Духовной свободе, обретаемой в единении с природой, противостоит в сонетах Вордсворта добровольное, а иногда и неосознанное подчинение современного человека бездуховной и погрязшей в стяжательстве цивилизации.

Среди сонетов 1810 — х годов — многие лирические шедевры, в которых как будто навсегда остановлены мгновения ярчайших впечатлений и переживаний от общения с природой, переданы переливы чувств и смены настроений по возвращении в родные края, при воспоминании о могиле дорогого человека или во время ночной бессонницы. Ряд сонетов посвящен проблемам поэтического творчества, и в том числе размышлениям о самой форме сонета (“Nuns fret not at their convent's narrow room…”, “Scorn not the Sonnet, Critic…”). В зрелые годы им созданы два известных цикла: “Сонеты к реке Даддон” (The River Duddon, A Series of Sonnets, 1820) — реке Озерного края, течение которой становится для поэта символом человеческой жизни, проходящей через разные возрастные этапы; и “Церковные сонеты” (Ecclesiastical Sonnets, 1822) — своего рода очерк истории английской церкви в сонетной форме; последний цикл отличается некоторой суховатостью и рационализмом, свойственными позднему Вордсворту. За свою жизнь поэт создал более 500 сонетов, способствовав возрождению этой формы в английской поэзии, ведь после Мильтона на протяжении XVIII в. к ней обращались чрезвычайно редко.

В 1813 г. Вордсворт, понимая, что поэтическим творчеством растущую семью не прокормить, стал хлопотать о месте государственного служащего и получил пост распределителя гербовых сборов графства Вестморленд; в его обязанности входило предоставление лицензий, взимание налогов на определенные виды деятельности и т. п., что приносило около 200 фунтов в год. Семья переехала в более просторный дом по соседству, в Райдал-Маунт. Дороти пишет своей подруге: “У нас будет турецкий!!! ковер в гостиной и брюссельский — в кабинете Уильяма. Ты в изумлении, простота нашего милого коттеджа в Таун-Энд встает у тебя перед глазами, и тебе хочется сказать:” Неужели они изменились, они собираются жить с претензиями, устраивать вечера, давать обеды и т. п.?“” [12]. Изменения действительно происходили. По рассказу современников, “когда Джон Китс приехал к Вордсворту, ему пришлось долго ждать, и когда Вордсворт вышел к нему, он был при полном параде, в панталонах до колен, шелковых чулках и проч., и очень торопился, потому что собирался обедать с комиссаром по гербовым сборам” [13]. И все же в чиновника Вордсворт не превратился и вне своих административных обязанностей оставался тем же непритязательным и скромным человеком, каким был раньше.

В 1828 г. он вместе с дочерью Дорой и Кольриджем путешествовал по долине Рейна в Германии, где их встретил английский путешественник Томас Граттон, оставивший их описание: Кольридж был “ростом около пяти футов пяти дюймов, полный и ленивый на вид, но не толстый. Он был одет в черное, носил короткие брюки с пуговицами и шнуровкой у колен и черные шелковые чулки… Его лицо было необычайно красиво, с выражением безмятежным и доброжелательным, рот особенно приятен, а серые глаза, не большие и не навыкате, полны умной мягкости. Его огромная шевелюра абсолютно седа, лоб и щеки без морщин, на последних виден здоровый румянец. Вордсворт был полной противоположностью Кольриджу, высокий, жилистый, с крупной фигурой и неэлегантного вида. Он был небрежно одет в длинный коричневый сюртук, парусиновые брюки в полоску, фланелевые гетры и толстые башмаки. Он больше напоминал фермера с гор, чем озерного поэта. Весь его вид был неизысканный и нерасполагающий. Казалось, он вполне доволен тем, что его друг первенствует, и совершенно не имел претензий, что очень редко встретишь даже в человеке значительно меньшей литературной репутации, чем у него; а в его отношении к дочери было что-то ненавязчиво дружелюбное” [14].

В 1830 — е годы Вордсворту пришлось пережить несколько тяжелых утрат. В 1834 г. умерли два друга: Кольридж и Чарлз Лэм. В том же году сестра Дороти, дочь Дора и Сара Хатчинсон заболели инфлюэнцей; Сара умерла, Дора поправилась, но ее здоровье с тех пор пошатнулось, а у Дороти, которая еще до болезни пережила несколько приступов помутнения сознания, началось осложнение на мозг, в результате которого она потеряла рассудок и уже не поправилась до конца жизни.

В 1834 г. умер Саути, и Вордсворту был предложен пост поэта-лауреата, предполагавший поэтическое освещение важнейших событий в жизни государства и королевской семьи. Саути, по общему признанию, весьма достойно вел себя на посту поэта-лауреата (хотя Байрон был на этот счет другого мнения), и Вордсворту было не стыдно занять после него этот пост. Благодаря этому Вордсворт несколько раз съездил в Лондон и однажды даже был на королевском балу. Но единственным его произведением официального характера стала “Ода на введение его королевского высочества принца Альберта в должность канцлера Кембриджского университета” 1847 г., к тому же им не законченная и дописанная его племянником, епископом Линкольнским. Вордсворт остался до конца жизни верен себе и официальным поэтом не стал.

Творчество Вордсворта получило признание начиная с 1820 — х годов. И хотя его произведения никогда не были поэтической сенсацией, бестселлерами своего времени, как восточные поэмы Байрона или “Лалла Рук” Томаса Мура, его литературная репутация неуклонно росла. В 1830 — е годы он уже считался крупнейшим английским поэтом, а к концу XIX в. по количеству любимых цитат занимал третье место среди английских авторов, сразу после Шекспира и Мильтона.

Тема “Вордсворт в России” еще ждет своего исследователя. Его творчество никогда не вызывало такого широкого интереса, как поэзия Байрона или Шелли. Тем не менее в 1830 — е годы появляются первые статьи об Озерной школе в английской поэзии [15], первый перевод И. И. Козлова баллады “Нас семеро” [16], после смерти Вордсворта выходит его некролог [17]. А. С. Пушкин упоминает Вордсворта как поэта, решительно выступившего за приближение поэтического языка к разговорной речи, создает свое вольное подражание Вордсворту — “Суровый Дант не презирал сонета…”. В 1870 — е годы появляются прекрасные переводы Д. Мина, а на рубеже веков два стихотворения Вордсворта переводит К. Д. Бальмонт. Для переводчиков XX в. творчество Вордсворта является классикой, чье значение для мировой поэзии неоспоримо.

Е. Зыкова

"From "LYRICAL BALLADS"

Из сборника "ЛИРИЧЕСКИЕ БАЛЛАДЫ"

From "LYRICAL BALLADS, AND OTHER POEMS"

Из "ЛИРИЧЕСКИХ БАЛЛАД И ДРУГИХ СТИХОТВОРЕНИЙ"

From "POEMS" (1807)

Из сборника "СТИХОТВОРЕНИЯ" (1807)