ПРЕДИСЛОВИЕ
Первое издание этой книги вышло осенью 1913 года. Тогда казалось, что дарование молодого автора сулит ему счастливую литературную будущность. Однако, судьбе угодно было иное, и вот, настоящее второе издание является уже посмертным.
Биография Надежды Григорьевны Львовой коротка, как коротка была ее жизнь. Она родилась 8 августа 1891 года в гор. Подольске, Московской губ. В 1908 г. с золотой медалью окончила в Москве курс Елисаветинской гимназии. 24 ноября 1913 года она скончалась.
Стихи Надежда Григорьевна, по собственным ее словам, начала писать очень недавно. Если не ошибаемся, первые опыты ее относятся к 1910 году; по крайней мере в бумагах ее более ранних стихов не нашлось.
Её дарование быстро крепло. Уже в 1911 году стихи Львовой печатаются в «Русской Мысли». Впоследствии они помещались в альманахе «Жатва», в журналах «Женское Дело», «Мезонин Поэзии», «Новая Жизнь». Конечно, как большинство молодых поэтов, Надежда Григорьевна более была известна в литературных кругах, нежели в широких кругах читающей публики.
В жизни Львовой не было значительных внешних событий. Тем примечательнее та напряженность лирического подъема, которым отмечена ее поэзия. В ваши дни, когда умение писать безукоризненные по форме стихи мало-помалу становится достоянием улицы, Надежда Григорьевна резко выделялась из толпы литературных своих сверстников редким, но ей несомненно присущим даром: внутренним правом на звание и труд поэта.
Голосом порой робким и срывчатым, говорила она о том, что действительно волновало ее. Не умение пользоваться теми или иными литературными приемами, а подлинная глубина и острота переживания подчас делали стихи ее выразительными и меткими. Мы не обидим, но почтим ее память, если скажем, что талант жить был в ней выше и замечательнее таланта литературного. Быть может, это и было причиной того, что волнения, скопившегося в ее душе, нашли себе разрешение не в поэтическом творчестве, а в трагической смерти.
* * *
Это издание «Старой сказки», которой суждено было быть первой и последней книгой Н. Г. Львовой, мы решились дополнить стихами, написанными после выхода первого издания, а также некоторыми стихотворениями, ранее не вошедшими в книгу по причине той несколько преувеличенной строгости, с какой Надежда Григорьевна относилась к своей поэзии.
Даты, поставленные под стихами, определены частью по сохранившимся рукописям, частью же (там, где указан лишь год и месяц) установлены по воспоминаниям друзей.
«Альциона».
ПОСМЕРТНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
«Сердце плачет безнадежное…»
- Сердце плачет безнадежное
- о весне.
- Сердце помнит что-то нежное
- в полусне,
- Сердце ловит зовы дальние,
- звон луны,
- Серебристые, хрустальные,
- чары – сны.
- Сны сплетают нити длинные
- и зовут.
- Где-то улицы пустынные
- жутко ждут.
- Ночь застыла, удивленная…
- мы вдвоем.
- Мы безвольно, утомленные,
- вдаль идем.
- Подплывает сказка жгучая,
- как прибой,
- То грозя, как смерть могучая,
- то с мольбой.
- Но в струях бездонной нежности
- жжет печаль,
- Веет призрак безнадежности,
- жалит сталь,
- И с тоскою бесконечною
- мы молчим…
- Думы вьются быстротечные,
- вьется дым,
- Сердце плачет, неизменное,
- о весне,
- Но она горит, нетленная,
- лишь во сне.
1911.
«В стране, откуда нет возврата, иду одна…»
- В стране, откуда нет возврата, иду одна.
- В стране, откуда нет возврата, – сна тишина,
- И я одна в стране заката. Одна, одна…
- Я смутно слышу шелест нежный прощальных слов.
- Я смутно слышу шелест нежный – твой скорбный зов.
- Но голос страсти, прежней, нежной, как тени слов.
- Ты воскресить меня не можешь, любимый мой!
- Ты воскресить меня не можешь своей тоской,
- Но если хочешь – можешь, можешь идти за мной!
- Я жду тебя. Приди, желанный! Я жду во мгле.
- Я жду тебя. Приди, желанный! Но на земле
- Мой зов звучит, как вздох обманный, как вздох во сне…
- Ты сам зовешь, меня не слыша, и я одна,
- Ты сам зовешь, меня не слыша, зовет весна,
- И плещут волны тише, тише… О, счастье сна!
1911
«Бледным вечером, тающим, как весна здесь, на севере…»
Наша жизнь не в первый раз.
В. Брюсов
- Бледным вечером, тающим, как весна здесь, на севере,
- Озаренный улыбкой зари умирающей,
- Разве Вы не касались раздушенного веера,
- Изумрудного перстня на ручке играющей?
- С хрупкой девушкой в кружевах, по аллее струящейся,
- Утомленные, робкие, вы не шли тихим вечером?
- О, дыхание майское над землей, уже спящею!
- Сколько ласк уже отдано! Скольким взорам отвечено!
- Если нынче смотрели Вы с тревожной улыбкою,
- Словно вспомнив забытое, невозвратное, светлое,
- Разве Вы не увидели ту, далекую, гибкую,
- Осиянную трепетом дня уснувшего, бледного?
- Ведь всё это знакомое. Ведь с печальной Маркизою
- Уж склонялись, как нынче, Вы пред Моною Лизою.
29 августа 1912
«Последняя ночь на холодной земле…»
- Последняя ночь на холодной земле…
- Я тихо склоняюсь в трепещущей мгле.
- Ни жалоб. Ни слез. Ни молитв. Ни тоски.
- Минувшие дни навсегда далеки…
- Я свято вас помню, минувшие дни!
- Мелькнувшие – робко погасли огни.
- Тоскующий ветер рыдает в кустах,
- Последнее слово дрожит на устах.
- Печальная ночь прислонилась к стеклу,
- Зовет необорно в извечную мглу.
- Я слышу. Я знаю. И в странном бреду
- С покорной улыбкой шепчу ей: «Иду!»
20 октября 1912
БАЛЛАДА
- Переживаю вновь те дни,
- Купаясь в их багряном блеске,
- Когда ты мне шептал: «Взгляни,—
- Я — Паоло, ты — тень Франчески.
- Мы — радужные арабески,
- Что — две — слились в одну черту…
- Как властно рвемся в высоту
- Мы — две волны в едином всплеске!»
- И забываюсь я в тени…
- Да, я — Франческа. В нежном блеске
- Моих шагов звенит: «Усни!»
- Поют жемчужные подвески,
- Я в полумгле, на перелеске,
- Лаванду рву — в цвету, в цвету,
- Шепча молитву — нашу, ту:
- «Мы — две волны в едином всплеске!»
- Мерцают Римини огни.
- Мелькнул матрос в лиловой феске…
- Мой странный бред, звени, звени!
- Сверкайте, лунные обрезки!
- Я знаю: жизни грохот резкий
- Заглушить сонную мечту,
- Мы вместе рухнем в пустоту,
- Мы — две волны в едином всплеске!
- Вам, призраки старинной фрески,
- И в смерти взявшим — красоту,
- Вам стих, пропевший в темноту:
- «Мы — две волны в едином всплеске!»
1913, январь
«Изжелта-зеленые березы…»
- Изжелта-зеленые березы
- Зашумели ласково и нежно.
- На глазах – непрошенные слезы,
- На душе – по-детски безмятежно.
- Примиренно всё опять приемлю,
- Вновь целуя сладко, без печали
- Влажно-зеленеющую землю
- И уста, что мне так часто лгали.
15 апреля 1913.
«В вечерний час опять мечты запели…»
- В вечерний час опять мечты запели
- Былой любви томительный рассказ…
- О, эхо зимних бурь в живом апреле!
- О, стон Снегурки, плачущей о Леле,
- Но плачущей уже в последний раз!
- Воспоминанья – искристый алмаз –
- Опять в душе печально зазвенели,
- И шелестят былого иммортели
- В вечерний час.
- О чем? О ласке утомленных глаз?
- О долгих днях, мучительных без цели?
- Нет? Прошлому мы реквием пропели!
- И вновь мечта – ребенок в колыбели…
- Гремящий мир – опять, навек для нас…
- Но плачьте, плачьте об умершем Леле –
- В последний раз!
1913, весна
«Вновь тот же зал, сверкающий, нарядный…»
- Вновь тот же зал, сверкающий, нарядный.
- Фонтан… цветы… слепящие огни.
- По-прежнему, плач скрипок беспощадный
- Опять привел сюда забывшиеся дни.
- Былое вновь вошло в зал празднично-нарядный.
- Зачем мы здесь? Зачем мы в этом зале,
- Мы, двое связанных невидящей судьбой?
- Ужель затем мы наши цепи рвали
- И нашу страсть на торжище бросали,
- Чтоб, как рабам, склониться головой?
- …Как страшно быть в роскошном, пышном зале!
- «Навек, навек!» поет вино в бокалах.
- «Навек, навек!» злорадно блещет свет.
- Страсть или страх в твоих глазах усталых?
- Презренье иль любовь в улыбке алых,
- Жестоких губ, вновь шепчущих обет?..
- …Смеясь, поет и лжет вино в бокалах…
1913, весна.
«Боже мой! Боже мой! Я молитвы забыла…»
«Не за свою молю душу пустынную».
- Боже мой! Боже мой! Я молитвы забыла.
- В душе моей пусто… И темно, темно…
- Мечта моя крылья святые разбила…
- Но я нынче молюсь, как когда-то давно.
- Последнюю искру последнего света
- Стараюсь разжечь в негасимый огонь,
- Да не будет моленье мое без ответа:
- Не меня – его – своей благостью тронь.
- И все, что мне судил Ты благого,
- Пусть вспыхнет пред ним вечным лучом!
- Боже мой! Боже мой! Каждое слово,
- Каждый мой вздох – о нем, о нем!..
1913
«Мне больше ничего не надо…»
- Мне больше ничего не надо.
- О, дайте, дайте мне уснуть!
- Так тяжек был пройденный путь,
- Так ночи ласкова прохлада…
- Мне ничего уже не надо.
- Склониться б только к изголовью –
- На камень, на постель, на грудь, –
- Мне все равно, куда прильнуть.
- С моей ненужною любовью
- Мне не сужден далекий путь…
- О, дайте, дайте мне уснуть!
28 мая 1913
«Небо бледнее и кротче…»
- Небо бледнее и кротче.
- Где-то звонят к вечерне…
- Тебе, моё одиночество,
- Мои песни вечерние!
- Вот, вспыхнут лампочки пышные,
- Раскроются книги любимые,
- А сердце заплачет неслышно:
- «Ах, жизнь идёт мимо!»
- И я над нею, унылая, —
- Лунатик на узком карнизе, —
- И тот, кого так любила я,
- Он ко мне никогда не приблизится!
- Вокруг всё молчит суеверно,
- Колокольные смолкли пророчества…
- Тебе мои песни вечерние,
- Моё одиночество!
1913.
НА САЙМЕ
«Сайма ласкает почти успокоено».
- Сурово нас встретила светлая Сайма.
- Задорные волны, серея, ревели,
- И в такт с перебоями лодки качаемой
- Свистели и пели столетние ели.
- И чайки стонали от счастья и страха,
- И падали стрелы расплавленных молний.
- За маленьким столиком спряталась Рауха…
- Лишь небо, да мы, да гремящие волны!
- Вся Сайма гремела торжественно-стройно
- Безвестного гимна суровые строфы…
- А сердце смеялось почти успокоенно,
- Забыв о пройденной дороге Голгофы.
11 июня 1913.
«Хорошо прилечь под старыми соснами…»
- Хорошо прилечь под старыми соснами,
- Змейкой свернуться на старом граните,
- Забыть о Горации, Бальмонте, Еврипиде,
- Дышать Саймой и соснами
- Безвопросными…
- Хорошо следить, как волны задорные
- Играют в камешки, словно дети,
- Смотреть в глаза твои, влюбленно-покорные,
- И чуть слышно смеяться над фантазией вздорной:
- «А вдруг – мы одни на свете!»
1913, июнь
«Ночь забелела над белой Иматрой…»
- Ночь забелела над белой Иматрой,
- Над сонными соснами застыла синь.
- Гранит прибрежный, докрасна вымытый,
- Раскатами волн простонал: «застынь!
- Застынь, как я, под злыми ударами!
- Смотри, моя грудь не дрогнет в борьбе»!
- Над белой Иматрой в дымке пара
- Мелькают призраки и зовут к себе.
- Зовут забыться под льдистыми струями,
- Ненужную жизнь отбросить прочь…
- Зов все властней. И медлит, тоскуя,
- Мечтает над Иматрой белая ночь.
1913, лето.
«Не всё ли мне равно, что где-то там, далеко…»
- Не всё ли мне равно, что где-то там, далеко,
- Ты в этот миг тоскуешь обо мне?
- Я отдаюсь колдующей луне,
- Я слушаю, как ночь шевелится в осоке
- И как волна любовно льнет к волне.
- Я радостно слежу, как золотые змеи
- За лодкою медлительно скользят,
- Как меркнет чей-то утомленный взгляд,
- Как сонные, спокойные нимфеи
- Под пальцами луны томясь, дрожат?..
- И нет тебя в душе по-новому покорной…
- Пусть завтра вновь тоска окрасит взор —
- Сегодня так хорош седой простор,
- Так хорошо с другим из чаши ночи чёрной
- Пить лунный отравляющий ликер.
1913, июль
«Суматоха и грохот ожившей платформы…»
- Суматоха и грохот ожившей платформы…
- Почему-то запомнились: черный номер «пять»
- И желтые канты электротехнической формы…
- Ах, зачем я пошла его провожать!
- Если бы, если бы во сне это было!
- Он жадно шептал: «Согласись, согласись»,
- И, почти соглашаясь, «нет» я твердила,
- А за меня плакала серая высь.
- Было печально, непонятно-печально
- Любимое лицо за стекломъ wagon-lits.
- На губах алел поцелуй прощальный —
- Поезд спрятался вдали.
- А когда я спускалась со ступенек вокзала,
- Ко мне наклонился господин в котелке,
- Бесстыдно шепча… И на улыбку нахала
- Я улыбнулась в своей тоске.
1913, лето.
«Почему я со страхом жду от Вас признания?..»
- Почему я со страхом жду от Вас признания?
- Почему я не смею глядеть Вам в лицо?
- Разве я не в силах разорвать воспоминания –
- Прежних клятв, прежних ласк живое кольцо?
- Не всё ли равно мне, чьи губы дурманно
- Вчера дышали на усталых губах!
- Тебе, сегодня, кричу я «Осанна»! –
- Тебе, сверкнувшему в этих ясных глазах!
- Кричу… Но напрасно. И Вы, подошедший
- С доверчивым жестом несмелых рук, —
- Вы со страхом услышите в ночи сумасшедшей
- В мои темные окна минувшего стук…
- Воспоминанья — осенняя ветка…
- Пожелтелые листья так жутко шуршат…
- Ах, разве я женщина? Я только поэтка,
- Как меня назвал Ваш насмешливый брат.
7 августа 1913.
«Мне нравятся Ваши длинные ресницы…»
- Мне нравятся Ваши длинные ресницы,
- И девически-нежные щеки,
- И странное сходство с когда-то любимым лицом,
- Теперь чужим и далеким.
- Я знаю: я слишком ласкова с Вами,
- И может быть, этого не надо,
- Но Вы говорите его словами
- И его взглядами.
- Но есть сладострастие, вспоминая былое,
- Вплетать в настоящее прошлого нить…
- При наших встречах со мной всегда двое.
- Вы и он, забытый.
- …Помните, был так ярок электрический тюльпан,
- Запоздалые извозчики врывались в окно…
- Кто меня целовал у старого дивана
- Вы — или он?
7 августа 1913.
«Мне хочется плакать под плач оркестра…»
- Мне хочется плакать под плач оркестра.
- Печален и строг мой профиль.
- Я нынче чья-то траурная невеста…
- Возьмите, я не буду пить кофе.
- Мы празднуем мою близкую смерть.
- Факелом вспыхнула на шляпе эгретка.
- Вы улыбнётесь… О, случайный! Поверьте,
- Я — только поэтка.
- Слышите, как шагает по столикам Ночь?..
- Её или Ваши на губах поцелуи?
- Запахом дышат сладко-порочным
- Над нами склонённые туи.
- Радужные брызги хрусталя —
- Осколки моего недавнего бреда.
- Скрипка застыла на жалобном la…
- Нет и не будет рассвета!
1913, осень
«Долго шли бульваром, повернули обратно…»
- Долго шли бульваром, повернули обратно.
- С грохотом трамвая слились злые слова.
- Кажется, я назвала Вас развратным,
- Заявила, что отныне я для вас мертва.
- Что мою любовь Вы растоптали сами,
- Что в душе только презренье и брезгливость…
- Вы как-то сжались под моими словами,
- Да изредка взглядывали по-детски боязливо!
- Но когда я хотела одна уйти домой, –
- Я внезапно заметила, что Вы уже не молоды,
- Что правый висок у Вас почти седой —
- И мне от раскаяния стало холодно.
- Электрическими фонарем вспыхнуло прошедшее,
- Нежность иглою сердце пронзила;
- Я робко взяла Вашу руку, — и воскресший,
- Вы растроганно твердили: «милая, милая!..»
1913, осень
«Опять аметистовый вечер…»
- Опять аметистовый вечер.
- Прозрачно-холодные ткани
- Набросила осень на плечи.
- О, час предзакатных мечтаний!
- Мне как-то не жаль, что одна я,
- Что ты — безвозвратно далёко.
- Как вечер, душа умирает
- Без жалоб, без слёз, без упрёка.
- Я знаю, что это расплата
- За всё, чего я не свершила…
- Последние искры заката
- Плащом своим осень закрыла.
15 сентября 1913.
«Я жду. Исхищренно-фигурным полётом…»
- Я жду. Исхищренно-фигурным полётом
- Мелькаю по скользко-паркетному льду.
- Оркестр разбежался бравурным Matelot’ом.
- Чу! Скрипка забилась в предсмертном бреду.
- Лисица, краснея, легла мне на плечи.
- Как дым, над беретом клубится эспри.
- Всё те же намеки, и взгляды, и встречи,
- И беглые вскрики: «Enfin vous, Marie»!
- Вот кто-нибудь с робко-нахальной улыбкой,
- Ударом хлыста бросит тягостный зов…
- Рыдайте, рыдайте, безумные скрипки
- Под нежною лаской садистов-смычков!
1913, осень.
«Будем безжалостны! Ведь мы — только женщины…»
А.И.Х.
- Будем безжалостны! Ведь мы — только женщины.
- По правде сказать — больше делать нам нечего.
- Одним ударом больше, одним ударом меньше…
- Так красива кровь осеннего вечера!
- Ведь мы — только женщины! Каждый смеет дотронуться,
- В каждом взгляде — пощёчины пьянящая боль…
- Мы — королевы, ждущие трона,
- Но — убит король.
- Ни слова о нём… Смежая веки,
- Отдавая губы, — тайны не нарушим…
- Знаешь, так забавно ударить стэком
- Чью-нибудь орхидейно раскрывшуюся душу!
1913, октябрь.
«Мне заранее весело, что я тебе солгу…»
- Мне заранее весело, что я тебе солгу,
- Сама расскажу о небывшей измене,
- Рассмеюсь в лицо, как врагу, —
- С брезгливым презрением.
- А когда ты съёжишься, как побитая собака,
- Гладя твои седеющие виски,
- Я не признаюсь, как ночью я плакала,
- Обдумывая месть под шприцем тоски.
1 ноября 1913 года 
