СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ
«Сжимала все упорней тьма…»
- Сжимала все упорней тьма,
- как в мертвой хватке, злую челюсть,
- и было время как тюрьма,
- и, поднимая легкий шелест,
- сгорали звезды, и нагар
- туманом сыпался на плечи,
- на гуттаперчевых ногах
- в дверях покачивался вечер.
- И бились, бились об углы
- вещей, расставленных когда-то,
- тоска, восставшая из мглы,
- и полы старого халата.
- Пугала белая кровать,
- и душный сумрак щерил зубы,
- а сердце верило опять,
- что слышит ангельские трубы.
- Мертворожденные мечты,
- как тень, сгибаясь, забегали,
- вели за город, за пустырь,
- за очарованные дали.
- Пустое тело, став смелей,
- с землей готовилось проститься,
- чтобы под шелест тополей
- блеснуть над городом зарницей.
- Все возвращалось, все опять
- само собой к тому же дому,
- и снова – стены и кровать,
- как вкус щекочущих оскомин.
- И плоть, сожженную дотла,
- как платье бросивши на стулья,
- так уходила, так ушла
- ночь на двадцатое июля.
«Меч». 18. IV. 1936
КИШИНЕВ
Проклятый город Кишинев…
Пушкин
- Лошадям и извозчикам снятся
- Хруст овса и прохладный трактир.
- Небо – мелко, кистями акаций
- Разрисованный кашемир.
- На базаре под градом наречий
- Помидоров краснеют ряды,
- И в пыли – потерявшие плечи,
- Желтоватые головы дынь.
- Духота наступает на город,
- Стороной кукурузных полей,
- Вечер рдеет над старым собором,
- Над молчаньем зачахших аллей.
- И поэт покидает свой цоколь;
- Не касаясь земли башмаком,
- Он идет, как всегда, одинокий,
- Горевать в губернаторский дом.
- И в змеином, зеленом объятье
- Виноградников и садов
- От бессильных и давних проклятий
- Задыхается Кишинев.
«Меч». 8.XI.1936
«Город терялся, кружился и плыл…»
- Город терялся, кружился и плыл,
- гребни тумана смывали костелы,
- я возникала, мой зов был уныл,
- тело мое становилось тяжелым.
- Я возникала, росла и ждала,
- я обольщалась печально и сладко…
- Дни уходили сквозь сны и дела,
- чередовались и клали закладку.
- Жизнь вырастала. Мой дом был готов.
- Дом ли? Готов ли? Не знаю, быть может.
- Счастье идет без приветственных слов,
- счастье мое, равнодушный прохожий.
- Я обольщаюсь, а мир не готов,
- я лишь рассеянно множу потери;
- над неподатливой стопкой листов
- сердце трепещет в тисках суеверий.
- Дни. Но ржавеет мой песенный плуг.
- Как временами мой голос томится!
- Дом покидает приснившийся друг,
- исподволь русая прядь серебрится.
«Скит». IV. 1937
«Дни тяжелы, как груз аэростата…»
- Дни тяжелы, как груз аэростата,
- мешки с песком, — песок зыбучих слов,
- Сдавайся, сердце, ты уже распято
- вскипевшим гневом темных городов.
- Как бьешься ты! И радости не слышишь —
- гудит простор и ждет возмездья кровь.
- И с каждым днем беспомощней и тише
- взывающая в радио любовь.
- Зла и бедна прославленная юность;
- морщины жгут сухую кожу лба,
- молчат и рвутся и ржавеют струны…
- Встань, безработная судьба!
- Встань под окном и протяни фуражку…
- Гармошка, пой о счастье мостовом!
- За что нам — юность? Месть или оттяжка?
- Пой, громче пой! Пусть все летит как дым,
- Голодный взгляд прожектором на орды
- спесивых звезд и выше, выше — в твердь!
- Любимая! Одно осталось — гордость.
- Любимая! Одно не выдаст…
«Скит». IV. 1937
БОРИСУ ПОПЛАВСКОМУ
- Ветер слабо форточкой стучал,
- шестьдесят свечей не освещали,
- ни призыв, ни имя не звучали,
- тень свернулась кошкой у плеча.
- А корабль качался в темноте.
- Ты и жизнь легко взошли по сходням,
- ты и жизнь напомнили сегодня
- сказкой очарованных детей.
- Провожающие! Вытрите глаза!
- Это море ласковее суши.
- На диванном вылинявшем плюше
- ты молчишь. Над мачтами гроза.
- В долгом плаванье теряются глаза.
- Крикни же! Потусторонний берег!
- Сбросив флаг, душа взлетит, как пери,
- и стихи помогут ей тогда
- позабыть, как скучно было дома,
- позабыть, как мучился поэт.
- Вас двоих, избавленных от бед,
- встретит настоящая Мадонна.
«Меч». 8. Х. 1938
НАСЛЕДСТВО
- У девочки огромные глаза,
- прозрачная и тоненькая кожа.
- Проказница, шалунья, стрекоза.
- Она, бесспорно, на отца похожа.
- Из платьицев поношенных своих,
- все торопясь, мгновенно вырастает,
- и скоро будет тесен ей мой стих,
- и этот дом, и наша жизнь простая.
- Я, по ночам приданное копя,
- перекалю любовь в стихотворенья.
- Есть в завещании, наследница моя,
- недвижимая нежность отречений…
- И вновь гремит, гремит судьба моя,
- я снова свет давно сгоревших молний,
- По сундукам раскидываю я
- Все, что самой не удалось исполнить.
- Я бережно припрячу кружева
- всех лучших песен, ангельского пенья
- прочные, столетние слова
- славянского произношенья.
- А наверху, как нищую суму,
- я положу растраченную душу,
- но знаю я, твои глаза поймут,
- и все услышат маленькие уши.
«Современные записки». 1939. Т. 69.
«Был твой предок монголом раскосым…»
- Был твой предок монголом раскосым,
- он к холодным равнинам прирос.
- У боярышни желтые косы –
- будет тестем великоросс.
- Разве можно запомнить приметы
- всех кровей, все твои племена?!
- Пусть глаза твои – синего цвета,
- но темна твоя кожа, темна.
- И поляки, и немцы, и греки
- забредали в устойчивый род.
- Замерзали и таяли реки,
- ты любил голубой ледоход.
- И на лучшем славянском наречьи
- признавался ты в первой любви,
- был метелями путь твой помечен
- в перемешанной темной крови.
- Те сугробы, тот северный город
- называл ты коротким – «свое»…
- По плечу тебе было и впору
- горделивое это житье.
- И теперь, уживаясь с чужими,
- как медали – седой ветеран,
- ты хранишь свое русское имя
- под личиною «эмигрант»…
«Меч». 15. IV. 1939
«Вся та горечь и всё то горе…»
- Вся та горечь и всё то горе,
- те, что были в жизни простой, –
- всё сейчас по колено, как море
- в поговорке. Осталось то,
- что бывали весны и встречи,
- от которых навеки след,
- что когда-то на юные плечи
- осыпался вишневый цвет,
- что сияла жизнь над причастьем,
- над стихами в цветущих садах,
- сквозь смятенье первого счастья
- мутноватого, как слюда.
- И страну, где бывала несчастной,
- ничего не зная, душа,
- ты теперь называешь прекрасной
- и всё думаешь, не дыша,
- о своем потерянном рае.
- Рвется к небу красная нить,
- и нигде никакого края
- ты не смеешь уже любить…
«Горько плачет кулик над болотом…»
- Горько плачет кулик над болотом –
- отчего так несчастна земля?
- Там, у леса, за поворотом
- так безжалостно сжаты поля.
- У щетинистых чересполосиц –
- одинокий, заброшенный вид.
- Урожай увезут, и не спросят,
- что вдогонку межа говорит.
- Даже солнце, и то отвернулось:
- - Я довольно старалось, земля!
- Осень в желтые лапти обулась
- и пошла по опушкам гулять.
- У тебя черновик просыхает
- и отброшено горько перо,
- и никто, даже друг твой, не знает,
- как бывает печально порой.
- Ничего ты не вынешь из строчек –
- ни зерна, ни одной запятой,
- пролетают порожние ночи
- над щетинистой пустотой.
- Урожаем свершенных хореев
- перемучилась вдоволь душа.
- Поскорее, ах, поскорее
- отвернуться, не вороша!
«Еще раз наливаем в стаканы…»
- Еще раз наливаем в стаканы
- это нынешнее вино.
- Сладковатым таким туманом
- занавесил вечер окно.
- По-иному сияют звезды,
- и твой голос уже иной,
- а глаза твои, словно воздух –
- с поволокой и голубой.
- Я уже говорю – последний,
- оторваться еще не могу.
- Ах, как глухо в лесу соседнем,
- как пустынно на берегу!
- И река течет по-другому,
- и дорога ведет не туда…
- Нам всё ближе к зимнему дому,
- а к потерям близко всегда.
«Темный ангел ходит по полям…»
- Темный ангел ходит по полям,
- тяжело ступает, не взлетая, –
- под ногами страшная земля,
- в райский отдых лестница крутая.
- Перебито черное крыло,
- ангел ходит, собирает души,
- шевелит горячею золой,
- города пылающие тушит.
- Души улетают в облака,
- распластав крестом стальные крылья…
- У тебя оторвана рука
- и глаза испуганно застыли.
- Жестяные розы на висках,
- руки безоружные разжаты, –
- под угрюмый песенный раскат
- так идут послушные солдаты.
- Открывайте райские врата!
- Но ключарь Хозяина не будит…
- Начинает медленно светать.
- Мертвых победителей не судят.
«Уходя за вчерашние даты…»
- Уходя за вчерашние даты,
- будто в город чужой – поезда,
- за окном грохотали закаты
- и полярная стыла звезда.
- И бесплотной толпой серафимы,
- над родильным приютом кружа,
- пели хором и таяли дымом,
- в куполах зажигая пожар.
- И на страже у детских постелей,
- вставши с белою розой в руках,
- матерей утешали – и бдели,
- отгоняя, как дьявола, страх.
- Утомленные женщины – тенью
- шли на поиски детской судьбы
- в голубую страну сновидений,
- огорченья свои позабыв,
- и сквозь сон, беспокойный и зыбкий,
- через боль и больничную стынь
- безответную нежность улыбки
- торопились ребенку нести.
- И опять, перебросивши сроки,
- шел времен нескончаемый пир
- и, алея сквозь детские щеки,
- рос и цвел новорожденный мир.
«Снег падает, и не ломает ноги…»
- Снег падает, и не ломает ноги,
- ни рук, ни ребер и ни позвонка…
- Для всех закон неумолимо строгий:
- мы все живем здесь временно… пока…
- А снег идет со мной проулком в город,
- Идет, идет… И в хлопьях мир исчез.
- Луна лилово освещает горы,
- овраг и снегом оснащенный лес.
- Я плохо сплю, а внучка дышит рядом.
- Угрюма ночь, враждебна, холодна.
- Мне горевать и сетовать не надо.
- Калек там много… Я ведь не одна.
- А снег идет…
1988
