Ирина Сабурова. Предисловие
- «Мой биограф будет очень счастлив,
- Будет улыбаться полчаса…»
Н. Гумилев
Биографы и историки литературы действительно очень счастливы, если им удается, иногда через много лет, обнаружить еще одну мелочь из жизни больших поэтов и писателей. Это понятно, конечно. Но мне кажется, что нужно говорить не только о великих. Каждый, средний или малый литератор все же был творцом, «кустарем задушевных строк», по мере своих сил и таланта, и мучился, потому что мучаются все.
Является ли Александр Михайлович Перфильев (ранее — Александр Ли, он же — Шерри-Бренди) поэтом выше или ниже среднего уровня — определять не берусь, потому что я — не литературный критик. Мне выпала только печальная обязанность собрать его литературное наследие, и постараться сохранить его в какой то мере для других. В «Наследии» перепечатаны три его сборника, ставших теперь уже библиографической редкостью, тексты некоторых его песенок, и стихи, написанные за последние несколько десятков лет. «Наследие», напечатанное на ротаторе, всего в 50 экземплярах, разослано по архивам, библиотекам и особо заинтересованным лицам, для, надеюсь, сохранения на будущее. Лучшие, по моему разумению, стихи из этого наследия входят в этот сборник «Стихи». Что касается прозы — рассказов, то выпустить их сборником вряд ли удастся. Большинство были и будут еще напечатаны в газетах и журналах.
Кроме стихов, текстов на музыку, свою и чужую, А. М. Перфильев в течение всей своей жизни написал неисчислимое количество фельетонов в стихах и прозе, но будучи не писателем— юмористом, а газетным фельетонистом, живо откликавшимся на злобу дня. Эти фельетоны вряд ли представляют какой либо интерес впоследствии, хотя в свое время часто бывали очень хлесткими и меткими. Помню, например, одну из его «находок» в составленной им в тридцатых годах «Азбуке»: «Ы» — изреченье Ильича в момент его паралича». Писал он фельетоны и под своим именем, и под различными псевдонимами, из которых наиболее частым был «Шерри-Бренди».
Жизнь и значение всякого литератора — в его произведениях. Везде три главных темы: любовь, смерть и Россия. Можно отметить и некоторый дуализм творчества: в своих фельетонах он был язвительным и метким юмористом, ярко выраженным антикоммунистом, писал остроумно и легко. Эта сторона его творчества совершенно не касалась поэзии — всегда глубоко пессимистической. Половина его стихов помечена в подлиннике: «Ночь. Тоска. Одиночество.»
Но пусть судят другие. Я считаю только, что у него безусловно есть «невянущие строки», которые могут дать кому-нибудь что-нибудь и впоследствии, потому что и любовь, и смерть, и Россия слишком вечные темы.
* * *
Рассказать о его жизненном пути тоже больше, кроме меня, некому. Я знала его в течение 48 лет, с 1925 года, когда мы встретились, и я вышла за него замуж (в 1940 году мы официально развелись, но в сущности никогда не расходились по настоящему), была матерью его сына Олега (умершего в 1960 году от последствий ранения на фронте), и бессменным всегдашним другом и поверенной в его сердечных делах в течение всех этих лет — до его смерти в 1973 году.
Александр Михайлович Перфильев, второй сын генерала Михаила Аполлоновича Перфильева, происходил из старого дворянского рода Забайкальского казачьего войска, ведущего свое начало от сподвижника Ермака атамана Перфильева. Он родился 2 октября (п. н. ст.) 1895 года в Чите, и приписан к станице Бокукун. В истории рода значилось, что князь Гантимуров, потомок хана Тимура, женился на дочери атамана Перфильева, и был им усыновлен.
Учиться он начал во Втором кадетском корпусе в Петербурге, но прервал учение, отправившись вместе с отцом в научную экспедицию в Центральную Азию известного путешественника Козлова. Впоследствии кончил Оренбургское казачье училище, и вышел в Первый Нерчинский полк, хотя одно время был в Лейб-Гвардии Сводно-Казачьей сотне; во время Первой мировой войны был несколько раз ранен и контужен, награжден за взятие фольварка Поешмень в Восточной Пруссии в конном строю Георгиевским оружием, и под самый конец войны (уже в чине есаула) — Георгиевским крестом. Во время войны был убит на фронте его брат Николай. Отец погиб во время революции. После революции умерла от «испанки» его первая жена и маленькая дочь.
Уже во время войны он начал печататься и был знаком с литературными кругами в Петрограде. После революции был арестован и провел около года в одиночном заключении, потом скрывался, женился второй раз, был послан для связи с казачьими частями в Белых армиях на юге, и наконец совершенно фантастическим образом, достав соответствующие документы, «оптировал» латвийское гражданство и в начале двадцатых годов выехал с женой в образовавшуюся тогда Балтийскую республику — Латвию, в Ригу.
После объездки лошадей для одного рижского фабриканта,А. Перфильев стал работать в редакции газеты «Рижский курьер», и с тех пор окончательно стал на путь журналиста. Со своей второй женой он развелся вскоре после приезда в Ригу, и она уехала заграницу.
В 1925 году в Риге вышел его первый сборник стихов «Снежная месса». В последующие годы Ал. Мих. был сотрудником, редактором, выпускающим, фельетонистом и корректором в журналах «Огонек», «Новая нива», в газете «Русское слово», в журнале «Для Вас», и наконец в крупнейшей русской газете зарубежья «Сегодня». В Риге вышли еще два его сборника стихов «Листопад» (1929), и «Ветер с Севера» (1937).
Помимо газетно-журнальной работы А. Перфильев был всегда тесно связан с нотными издательствами и артистами малой сцены, которых было тогда немало в Риге. Он писал тексты для нескольких ревю, скетчей, всевозможных музыкальных номеров, и бесчисленное множество русских текстов для наиболее популярных фокстротов, танго и т. п., исполнявшихся или выходивших в нотных издательствах, — как иностранных, так и местных композиторов, из которых крупнейшим (из местных) был Оскар Строк.
Русский текст всех нот, вышедших в издательстве Оскара Строка в Риге, написан Ал. Мих. Перфильевым (несмотря на то, что на них значится: «Слова и музыка Оскара Строка»), в том числе пользовавшиеся почему то невероятной популярностью «О, эти черные глаза». А. Перфильев считал это занятие «халтурой», исключительно ради заработка (очень небольшого, кстати), и поэтому упоминание его, как автора текстов — ниже своего достоинства.
Во время первой советской оккупации Латвии — в 1940–1941 году Ал. Мих. скрывался в качестве ночного сторожа в садоводстве. Во время германской оккупации он редактировал газету, выходившую на русском языке.
В октябре 1944 года он бежал в Берлин, где связался с ген. Красновым, снова надел военную форму, был послан в Италию, попал оттуда в Прагу, и после фантастического бегства из под расстрела очутился в Баварии, где жил одно время в Мюльдорфе, потом в Мюнхене. В Мюнхене он сотрудничал в юмористическом журнале «Петрушка», потом в «Сатириконе», ежемесячном журнале «Свобода», и наконец на радиостанции «Свобода», изредка посылая свои стихи, фельетоны и рассказы в газеты. Скончался он 26 февраля 1973 года.
Вот главные этапы жизни и творчества — а это, мне кажется, и есть самое главное для тех, кто может знать его только по стихам.
Что можно сказать о нем, как о человеке, не впадая в неуместную откровенность?
Остроумный, сыпавший экспромтами по всякому случаю, веселый в обществе, пользовавшийся симпатиями, А. Перфильев был по существу острым и тяжелым неврастеником, с большой склонностью к ипохондрии и мнительности. На службе он был хорошим товарищем, всегда готовым помочь, чуждавшимся всяких интриг, очень добросовестным работником, и человеком, никогда не умевшим добиться чего-нибудь и заставить считаться с ним. Он прекрасно знал и любил русскую литературу, хорошо играл на рояли, в молодости пел, очень любил музыку и обладал прекрасным слухом. Музыкальность, мелодичность слышится почти во всех его стихах. В газете или журнале он работал быстро и охотно на любой работе; стихи и прозу писал очень тяжело и мучительно, большей частью по ночам. У него было болезненное самолюбие, но не хватало выдержки и упорства для работы над собой. Он любил природу, цветы в особенности, уют, и зверей.
Что касается романов, — а они составляли всю его личную жизнь, заполняя ее целиком, так что ни для чего другого не оставалось места — то все они были фактически так или иначе неудачными. Обычно он метался между двумя женщинами одновременно, из которых одна была недостижимой, — и нередко, на несколько встреч, влюблялся еще «мимоходом» в третью. При этом он действительно был искренним во всех случаях и всем писал стихи. К любимой в данный момент женщине он был чрезвычайно внимательным и готовым действительно на все (что он и доказывал на деле, нередко совершенно утрачивая всякое понятие о добре и зле по отношению к другим), — но верным он не мог быть никак и никому — может быть, именно потому, что был поэтом.
В одном из четырех стихотворений, посвященных мне, он сказал уже очень давно:
- «Только те, которых не ревнуют,
- И которым не дарят Мечты,
- В смертный час придут и поцелуют
- Заостренные черты».
Что я и сделала.
Мюнхен, 1973 г. Ирина Сабурова
Стихи, частью напечатанные в различных газетах и журналах, хранившиеся в архиве поэта, написанные в период пятидесятых годов:
«Барак, собака, чахлый лес и поле…»
- Барак, собака, чахлый лес и поле,
- А может быть, и снег пойдет потом…
- И легче груз неугасимой боли
- Пред этим сиротливым Рождеством…
- В лесу не будет очень одиноко
- Среди полян заснеженных бродить…
- Собака мне не сделает упрека
- Что я молчу, и скучен, может быть…
- А вечером — потрескивает хвоя,
- Горит огонь и сизый дым идет.
- Собака скажет: нас, хозяин, двое,
- Ты не грусти… и руку мне лизнет.
- И лапищи положит мне на плечи,
- Как молчаливый, ласковый привет
- От той, что не приедет в этот вечер,
- И вообще… которой больше нет.
- И скажет глаз мне золотистокарий:
- «Хоть музыку не очень я люблю,
- Сыграй, хозяин, все же на гитаре,
- И я с тобою вместе поскулю».
- И оба с ней поскулим мы немного,
- О том, что все на свете боль и дым,
- Что наша загорожена дорога
- Давным-давно сугробом снеговым.
1950 О нежности («Неважна эта близость, эта страсть…»)
- Неважна эта близость, эта страсть,
- Как спутники любви, что нас томят, волнуя, —
- Я понимаю силу их и власть,
- Всю гамму чувств от первых поцелуев.
- И душ созвучных музыкальный строй,
- С любимой, увлекающей в безбрежность,
- Я понимаю все, но их родной сестрой
- Всех этих чувств сестрой должна быть нежность!
«Паучок по стенке вниз спустился…»
- Паучок по стенке вниз спустился —
- Это значит: завтра будет счастье,
- Ты, наверно, мне письмо напишешь,
- В нем найду я ласковые строки.
- Что ж письмо? — мне говорит рассудок, —
- Не письмо, бы, а ее увидеть,
- Может быть, тогда бы было счастье!
- Что же с ней встречаться понапрасну, —
- Говорит мне жадный голос страсти,
- Ежели она тебя не любит,
- И тебе принадлежать не может…
- Но она, быть может, пожалеет, —
- Отвечает трепетное сердце,
- Этого, конечно, очень мало,
- Но порой и этого довольно,
- Чтобы сердце пело и звенело.
- Господи! — взмолюсь я безутешно,
- Что мне делать с этим разногласьем?
- Сердце скромно, страсть неутолима,
- А рассудок мелочно расчетлив…
- Почему ты, Боже, так сурово
- Поступил со мною в жизни этой,
- Для чего так рано я родился,
- И не стал ровесником любимой?
- Был бы молодым я, смелым, сильным,
- И схватил ее в свои объятья,
- И держал бы на руках, как Солнце,
- Даже рук своих не обжигая!
- Отвечает мне Господь с Престола:
- «Если б был ровесником любимой,
- То прошел бы мимо равнодушно,
- Хоть была б в сто крат она прелестней.
- Потому что в жизни ценят люди
- К сожаленью то, что ускользает,
- И легко проходит между пальцев,
- Как вода в Сахаре или Гоби.
- Ну, а все, что черпают ковшами,
- Никогда они не замечают…
- Вот, когда дырявым станет ковшик,
- А источник высохнет в пустыне, —
- Лишь тогда они понять способны,
- Что имели и чего лишились.»…
1950 «Идем мы по таинственным кривым…»
- Идем мы по таинственным кривым,
- Все исказив, и перепутав числа,
- И не дано ни мертвым, ни живым
- Понять закон божественного смысла.
- А хорошо поверить бы опять
- Во все, что не надумано и ясно,
- Что дважды два — четыре, а не пять,
- И то, что Солнце светит не напрасно.
- Что параллели, как учили мы,
- Идут в пространстве, не пересекаясь,
- А лучшие и светлые умы
- Проходят жизнь, о жизнь не спотыкаясь.
- И что касаясь нежных, страстных губ,
- Мы — мира кратковременные гости,
- Могли забыть, что труп целует труп,
- И то, что кости обнимают кости!
- Что есть дома, где можно отдохнуть,
- Зажечь огонь, пережидая вьюгу,
- И что прямая — самый краткий путь
- Меж двух сердец, поверивших друг другу!
- Но… параллели сходятся крестом,
- И числа лгут, и в доме свет потушен.
- И разве может греть какой-то дом,
- Где и очаг, и самый дом разрушен?
- Так все напрасно: тускл и сер рассвет,
- И это небо — бесполезно звездно.
- А жизнь идет, и ничего в ней нет,
- А то, что любим мы — приходит поздно.
1950 «И эта встреча кончилась… так скоро!..»
- И эта встреча кончилась… так скоро!
- И снова жизнь, как стертое клише.
- Как нежный звон китайского фарфора
- Звучит твой голос ласковый в душе.
- И так вся жизнь, все счастье в этом звоне,
- Чудесных дней, уже ушедших в мглу, —
- Возьмем хрустальное и тотчас же уроним,
- И видим лишь… осколки на полу.
«Мы никогда не узнаем друг друга…»
- Мы никогда не узнаем друг друга,
- Хотя встречались, может быть, не раз…
- Светило ль Солнце, налетала ль вьюга,
- И с ними таял взгляд случайных глаз —
- Мы никогда не узнаем друг друга,
- Хотя встречались, может быть, не раз.
- Года идут в изгнаньи и в скитаньях,
- В которых ничего нельзя сберечь,
- И лишь в томительных воспоминаньях
- Порой сияет искра этих встреч…
- Года идут в изгнаньи и в скитаньях,
- В которых ничего нельзя сберечь.
- И только… только к завершенью круга,
- В концовке, заключающей рассказ,
- Мы понимаем вдруг в последний час,
- Чем быть могли — пусть Солнце или вьюга,
- И чем, увы, не стали друг для друга,
- Хотя встречались, может быть, не раз!
1950 Счастье
- Оно стучится без ответа,
- Молчит, когда его зовем…
- Блуждает счастье близко где-то,
- И не найдет дороги в дом.
- Веселый смех и русый локон,
- Любви пленительный рассказ…
- Проходит счастье мимо окон,
- Не подымая синих глаз.
- Оно порой уже готово
- Нам улыбнуться и зайти,
- Но мы в волненьи это слово
- Боимся вслух произнести…
- Его не выдумать заране,
- Мелькнет, и нет его опять,
- Не любит счастье колебаний,
- И не умеет долго ждать!
О нежности («О нежности, которая внутри…»)
- О нежности, которая внутри
- Течет, журчит подземными ручьями,
- Мне кажется, не надо говорить
- Ни нежными, ни грубыми словами.
- Пусть камениста внешняя кора,
- Умышленно зачем ее буравить?
- Когда наступит нужная пора
- Ручей прорвется, иначе нельзя ведь.
- Есть люди: в многослойной тишине
- Земли — они угадывают воду…
- Так нежность человеческая мне
- Ясна у тех, кто не был нежным сроду.
Братьям-калмыкам
- Так иногда доносит память снова
- Все то, что время сжало в кулаке…
- …Я из Толмеццо ехал в штаб Краснова
- Средь голых гор, на рыжем дончаке.
- В селенье въехал. Вдруг, гляжу — палатка,—
- Что ж сердце так забилося мое?
- Стоит лохматая верблюжья матка,
- И верблюжонок около нее.
- И рядом, на кошме, монгол, с суровым,
- Таким знакомым и родным лицом…
- Как будто я в пустыне Гоби снова
- В Козловской экспедиции с отцом.
- Отец прикажет сняться, карту вынет…
- Зафыркают верблюды в полутьме.
- И мы: цепочкой втянемся в пустыню,
- И запоют буряты: «Ши намэ…»
- Я вспомнил детство и сказал по-братски,
- Склонясь с седла: «Сайн судживайн, нохор?»
- Вопроса он не понял по-бурятски,
- И начался по-русски разговор.
- «Нет, здесь не видно ваших забайкальских,
- Мы — калмыки с Задонья, видишь сам…»
- О, Боже! Занесло верблюдов сальских
- В Италию, к суворовским путям!
- И вспомнил я тогда верховья Сала,
- И степь, и ленту Куберле-реки…
- Казачья горсть там кровью истекала,
- И вместе с нами братья-калмыки.
- И вот теперь мы, выбравшись оттуда,
- Сошлись на перепутьи всех дорог.
- О братья! Нас благословляет Будда,
- Он знает все. Сказал он: близок срок.
1950 Встречи
- Бывают встречи… и совсем чужому
- Глядишь в глаза, взволнованно дыша…
- Нигде не видел, а лицо знакомо,
- И не одно лицо, а вся душа!
- Подобное весеннему листочку,
- Несящему и свежесть, и тепло,
- Оно вернулось в эту оболочку,
- То чувство, что безвременно ушло…
- Где началось оно — душа забыла,
- Но знаешь безошибочным чутьем,
- Что жизнь через столетья повторила
- Потерянную радость — быть вдвоем!
- И кажется, она не обрывалась,
- А, перейдя в забвение и сон,
- Взяла с собой какую то усталость
- И боль из тех, незнаемых времен…
- Не потому ли, как и в прежней плоти,
- Когда душа раскрывшаяся ждет —
- На маленькой, неверно взятой ноте
- Все оборвется и опять… уйдет?
«Нет, вы судить меня не в силах…»
- Нет, вы судить меня не в силах,
- Что я не оторвусь сейчас
- От этих нежных, этих милых,
- Давно любимых мною глаз…
- О, как от встречи и до встречи
- Часы томительно долги…
- И вот опять чудесный вечер
- Приносит легкие шаги…
- В глазах — как в звездной неба чаше
- Мечта моя отражена,
- И в каждой складке платьев ваших
- Звенит упругая волна!
- И словно берег в час прилива,
- Я волн не властен отдалить…
- Как радостно, так молчаливо,
- Так безответно и красиво,
- И так мучительно любить!
Письмо в Австралию
- Никого желанного, родного,
- Никого любимого не жду,
- Только бы твое услышать слово,
- Глядя на Вечернюю звезду…
- У тебя, за дальними морями,
- Как насмешка после наших мест
- В декабре все суше, все упрямей
- Летний зной пылает над полями,
- А ночами светит Южный Крест.
- Голоса родные глуше, глуше,
- Как и сердца медленней удар.
- Он, наверное, и слезы сушит
- Беспощадный австралийский жар.
- Думаешь — я этого не знаю,
- Что тебя измучила жара?
- Думаешь, что я не понимаю,
- Отчего растет твоя хандра?
- Но сказать я все могу лишь хвое,
- Если ветки елки обниму:
- «Понимаешь, жили-были двое,
- А теперь живем по одному»…
- Именно, когда я стал нежнее,
- Проще сердцем, глубже понял свет,
- Именно, когда ты всех нужнее,
- То тебя тогда со мною нет!
1950 «Ты многого во мне не замечаешь…»
- Ты многого во мне не замечаешь,
- Того, что я хочу напрасно скрыть.
- Наверно ты меня не понимаешь,
- Хотя понять желаешь, может быть!
- Но есть слова, которые не скажешь,
- Они в душе таятся глубоко,
- Есть узелки, которых не развяжешь,
- Хоть завязать их было так легко…
- И почему-то в жизни все иначе,
- Не так совсем, как думалось сперва…
- Когда душа, таясь, от боли плачет, —
- Мы говорим веселые слова!
О нашей встрече
- Мы способны только очень пьяными
- До конца друг друга понимать, —
- Так не будем же речами странными
- В этот вечер время отнимать.
- Все равно, пока оно не пенится,
- Не в бокалах — в голове — вино,
- Ничего у нас не переменится,
- Ничего не выйдет, все равно.
- Скажешь ты (в который раз!) намеренно:
- «Не люблю»… Меня ты не смутишь,
- Знаю я — сама ты не уверена,
- Правду иль неправду говоришь.
- Знаю также, что уже заплатано
- Счастье пред тобою впереди,
- Ценно то, что глубоко запрятано,
- Что и смерть не вырвет из груди…
- И когда уйдешь разочарованной,
- И не будет сил поднять лица,
- Нелюбимый и спьяна целованный
- Я с тобой останусь… до конца.
«В Италии был я когда-то…»
- В Италии был я когда-то…
- Был холод, вражда и война.
- Солдаты, солдаты, солдаты…
- Над ними — небес глубина.
- Над бездной висят акведуки,
- Как будто со снежных вершин
- Протянуты тонкие руки
- В суровую бедность долин.
- Трагическое интермеццо
- В гротеске свихнувшихся дней —
- Казачьи лампасы, Толмеццо,
- Верблюды из Сальских степей.
- В Италии был я однажды
- Весной на исходе войны.
- Но той, утоляющей жажду
- Души, — я не видел страны.
Янтарь
- «Носи на груди мой янтарь, дорогая,
- И нитки серебряной не оборви,
- Янтарь помогает родившимся в мае,
- И лечит глубокие раны любви».
(Старинное заклинанье, вырезанное на янтарном ожерельи
моей прапрабабки, графини Нелидовой; перевод с французского).
- Я вам принес янтарь. Он теплый, он живой,
- И будет так красив на вашей нежной коже.
- Он пахнет морем, для меня он свой,
- Он из страны, где я так долго прожил.
- Пусть это не брильянт и не рубин,
- Янтарь не пошл, хотя и очень скромен.
- Но, Солнце с морем слив в порыв один,
- Он глубиной и нежностью огромен.
- Вы — майская, он вам поможет жить,
- И принесет вам счастье, дорогая.
- Янтарь любимой можно подарить,
- Но подарившему янтарь не помогает.
- И может быть, когда-нибудь потом,
- Счастливая — а счастья дай вам, Боже!
- Подумаете ласково о том,
- Кому вы были всех людей дороже!
1951 «Мучительно и трудно, как короста…»
- Мучительно и трудно, как короста,
- Все язвы дней с души отшелуша,
- Прошла вся жизнь. И стало очень просто.
- И стало холодно тебе, душа.
- Так, уходя навек в Иные страны,
- Бесстрастно холодеют мудрецы,
- Глядящие спокойно на рубцы,
- Забыв о том, что это были раны.
1951 «К минутам ласковым дорога через муки…»
- К минутам ласковым дорога через муки
- Среди камней бездушной высоты.
- Изранишь ноги, искалечишь руки,
- Пока достанешь синие цветы.
- Нелегок путь туда, к вершинам горным,
- Уходишь смелым, гордым, но дойдя
- Становишься усталым и покорным,
- Поникшим, словно травы в час дождя.
- Пока ты полз, карабкался, срывался,
- И руки рвал об острые края,
- Каким желанным он тогда казался,
- Цветок прекрасный, как мечта твоя.
- Но вот, дополз, переведя дыханье,
- И наверху, измученный, затих.
- И чувствуешь цветка благоуханье,
- Такого же, как тысяча других.
- Чего ж искал я в каменной пустыне,
- И вниз нельзя и вверх идти запрет?
- Над головою — купол неба синий,
- В руках — цветок, в котором счастья нет…
- С такими ж голубыми лепестками,
- Как в поле, на дороге и в лесу…
- Зачем же я кровавыми руками
- С вершины горной вниз его несу?
- Сверкает снег и нависают тучи,
- И чувствуешь, что больше уж не встать…
- К минутам ласковым дорога через кручи,
- Но стоит ли и нужно ль их искать?
«С каждым днем растет, как снежный ком…»
- С каждым днем растет, как снежный ком,
- Небывалая тоска о том,
- Сердце мне сдавившая, как спрут,
- Мысль, что вас не будет скоро тут.
- Есть у каждого своя судьба,
- Все равно — нежна или груба,
- У меня одна лишь память глаз
- О любимой, о родной, о вас.
1952 «А вот и сруб… В нем очень редки встречи…»
- А вот и сруб… В нем очень редки встречи,
- Но он не зря поставлен кем-то тут,
- Кто изнемог в холодный зимний вечер,
- Всегда найдет и отдых, и приют.
- На пне топор на крепком топорище,
- На стенках шкур причудливый узор…
- Бери здесь все, что надобно из пищи,
- Не трогай шкур, не уноси топор.
- Никто тебя преследовать не будет,
- Тайга не суд, просты законы тут.
- За прошлое в тайге людей не судят,
- Но за топор украденный — убьют.
- Ты сам пойми: во время зимней стужи,
- Когда за сорок скачет Реомюр,
- Простой топор в тайге как воздух нужен,
- Он здесь дороже самых ценных шкур.
- Устал — приляг, закуривай, мечтая,
- Но штуцера из рук не выпускай.
- Таков закон — и вся тайга такая.
- Но беглого увидишь — не замай.
- Обиженного обижать не надо.
- Он гость, а ты, хозяин, не гордись.
- Ты посади его с собою рядом
- И с ним куском последним поделись.
- Какой запас у беглых из острога?
- Он загнан, обозлен и нелюдим.
- Ему скажи, где ближняя дорога —
- Но ночевать не оставайся с ним.
«Мне минута конца неизвестна…»
- Мне минута конца неизвестна, —
- Искушать не люблю я судьбу,
- Но сейчас уже душно и тесно
- В этом мире, как будто в гробу.
- Хоть еще не состарилось тело,
- Но душой я давно загрустил…
- Если б больше меня ты жалела,
- Я бы многое жизни простил.
1952 «Когда рассвет напоминает вечер…»
- Когда рассвет напоминает вечер,
- Сырою мглой идете тихо вы,
- Декабрьский ветер, точно креп вдовы
- Окутывает грустью ваши плечи.
- Я знаю это чувство пустоты,
- Я вижу эту длинную дорогу,
- И невозможность обратиться к Богу
- По-прежнему, доверчиво, на «Ты».
- А на работе — царство суеты,
- Стараться быть с ненужной жизнью в ногу,
- Притворно верить в то, что есть цветы,
- И солнце есть, и что всего помногу…
- И надо слушать то, что говорят,
- И улыбаясь, чувствовать: лукавишь!
- Жизнь — не часы, назад не переставишь,
- Ее не повторишь, и не поправишь…
- Ах, только бы чужой не видел взгляд
- Слезы, упавшей в холод белых клавиш.
«Следить тревожными глазами…»
- Следить тревожными глазами
- Везде, повсюду, каждый миг,
- Что кто-то с вами, иль за вами
- Сказал, шепнул, приник, постиг…
- Ловить: оттенки в разговорах,
- В лице, что стало розовей,
- Или бледнее… Платья шорох,
- Намеки, легкий взмах бровей,
- Приходы ваши и уходы,
- Шаги, движенья тонких рук,
- Минуты ощущать, как годы,
- Беззвучье принимать за звук,
- Быть в непрерывном ожиданьи
- Натянутою тетивой,
- Незавершенного страданья,
- Тоски… и только для того,
- Чтоб в миг предсмертного томленья
- Понять извечной глубиной,
- Что вы — другого измеренья
- И быть не можете со мной.
1952 «Так любили мы в годы военные…»
- Так любили мы в годы военные —
- Хуже чем какой-нибудь пес —
- Посмотрел, опрокинул в сено,
- Отвернулся, в седло и понес…
- И когда-нибудь разве оглянешься,
- Разве вспомнишь про искру тепла?
- Передышка, и к новой потянешься,
- А потом позабыл, что была…
- Сколько было таких погашенных,
- Лишь едва загоревшихся глаз!
- Так зачем у теперешних спрашивать,
- Отчего они мучают нас…
1952 Ответ на письмо не ко мне
- Вы мне прочли отрывок из письма
- Далекого и истинного друга,
- Невольно вы ввели меня сама
- В орбиту неизвестного мне круга.
- Я там прочел и понял — может быть
- Все то, что даже понимать не надо!
- Как можно изумительно любить,
- На милую не поднимая взгляда!
- А… если нет, и это все не так,
- То зная вас, такую дорогую,
- Спрошу его: «Мечтатель и чудак,
- Как мог ты вообще… любить другую?»
1952 Имя
- Вы — Легкая, но легкость эта
- Не мотылька, что жить спешит,
- То легкость внутреннего света
- Большой и ласковой души.
- То легкость мысли, пониманье,
- Не легкомыслие, нет!
- Уменье чувствовать, вниманье,
- На нежность — нежностью ответ.
- Не словом даже, только взглядом,
- Но уводящим далеко…
- Вот почему мне с вами рядом
- Светло, и просто, и легко!
«Все так светло и радостно, как сон…»
- Все так светло и радостно, как сон:
- Поля, холмы, сосновый бор, опушки…
- Вот по таким местам бродил и он,
- Чье имя нас сто лет волнует — Пушкин.
- Он этот край любил с его тоской,
- И темный бор ему шептал спросонок,
- И сам он был бесхитростный, простой —
- Поэт, мечтатель, русский арапчонок.
- Чудесный край, тебя светло принять,
- Все лишнее безжалостно отринув,
- Один лишь раз послушать и понять
- Простые сказки нянюшки Арины.
- Старуху я увидел в тех местах,
- Живая тень, она сидит в чулане,
- Бескровные шевелятся уста, —
- — Ей много больше ста — сказали мне крестьяне.
- Она древней всех старых мужиков,
- Ей дед Тарас — осьми десятков — парень,
- Быть может ей — девчушке в пять годков
- Дарил монетку черномазый барин?
- Но нет, она не помнит ничего,
- Слепа, глуха, язык ее коснеет.
- И если даже знает про него,
- То рассказать наверно не сумеет.
- Потухший мозг просвет не озарит,
- Весь мир ее — чулан, убог и тесен…
- А все вокруг таинственно хранит
- Нетленный аромат его чудесных песен.
«Что же делать мне с моей тоской?..»
- Что же делать мне с моей тоской?
- Удушить ее своей рукой?
- Только ведь ни в бритве, ни в петле
- Смысла нет, как нет и на земле.
- Хорошо тому, в ком вера есть,
- В то, что там спокойнее, чем здесь,
- Мне и этой веры не дано,
- Значит — жди того, что суждено.
1952 Латгалия
Олегу
- Крутым откосом вниз, к реченке,
- В зеленом платье, босиком,
- Сбегали яблони-девчонки,
- Чтоб искупаться в ней тайком.
- Она под яблоневым садом,
- Крутя голубоватый хвост,
- Журча нестрашным водопадом
- Текла под деревянный мост.
- А я с утра сидел в беседке,
- Стихи и книги разложив,
- И мне на стол склоняли ветки
- Созревший солнечный налив.
- Текли стихи, жужжали пчелы,
- Журчала под мостом вода …
- Был этот день такой веселый,
- Каких не будет никогда.
1952 «Все так же тихо входит осень в сад…»
- Все так же тихо входит осень в сад, —
- Как женщина к любимому больному,
- И вьется по стене, от дома к дому
- В багровых переливах виноград.
- Но я сегодня осени не рад,
- Я ощущаю как-то по иному
- Ее животворящую истому,
- Ее задумчивый и нежный взгляд.
- Мне кажется — она полна тревоги,
- И эта ласковая тишина
- Нарушится, как только на пороге
- Любимого очутится она.
- В дверь постучит, ответа не услышит.
- Любимый умер, грудь его не дышит.
1953 «Слова бывают очень разные…»
- Слова бывают очень разные:
- Слова, как блеклая листва…
- Слова ненужные и праздные,
- Бывают глупые слова.
- Слова красивые и звучные,
- Слова, где мудрости родник,
- Слова поникшие и скучные,
- Как раненого сердца крик.
- Слова любви, печали, ревности,
- Горящие, как фонари,
- Давным-давно, с глубокой древности
- Их собирали в словари.
- Но есть и те, что недосказаны,
- Хотелось и не мог сказать —
- Они с душой и сердцем связаны,
- Их в словаре не отыскать…
- Они сто раз не повторяются,
- Как будто старое клише,
- В одной душе они рождаются,
- Чтоб умереть в другой душе.
«“Звереныш”! Злое слово оброня…»
- «Звереныш»! Злое слово оброня
- Так разговор со мной ты заключила…
- Но ты сама ведь нежного, меня
- К звериной страсти этой приучила!
- Звереныш спал. Быть может, спал бы век.
- Кто ж виноват, что первыми зажглися
- Твои глаза из под холодных век
- И пошатнулась ветхая кулиса?
- Любя, приносит жертвы Человек,
- Но самку хочет зверь без компромисса,
- Когда она его сама зажжет…
- Лжет человек! Зверь никогда не лжет!
«Я сквозь шутливые слова…»
- Я сквозь шутливые слова
- Иные чувствую напевы:
- Быть может, вы в созвездье Льва
- Стремитесь из созвездья Девы?
- А я, как прежде, на Весах
- Качаясь вправо или влево,
- Забыл мечтать о чудесах,
- Но продолжаю верить в Деву.
- Я верю даже, хоть смущен,
- Глядя сквозь радужную призму,
- Когда вечерний телефон
- Совсем другой причиной вызван.
- Что это — шутка, иль каприз?
- И чью то фразу вспоминаю:
- — Глаза, опущенные вниз,
- Поведать правду избегают… —
«Ты помнишь дни: мы были вместе…»
Люшеньке
- Ты помнишь дни: мы были вместе,
- Нас обручила боль потерь.
- К тебе — одной — моей невесте
- Опять вернулся я теперь.
- То расставались мы, то снова
- Наш путаный встречался след.
- Но никому такого слова
- Я не сказал за десять лет.
- В душе навек осталось место,
- Куда других я не пускал,
- И ни одну из них «невеста»
- Я никогда не называл.
- Любил я много ль, или мало,
- Бывал ли нежен, или груб,
- Но это слово не слетало
- С моих, тебя любивших, губ.
- Все мимолетное остыло,
- Я обо всех давно забыл,
- Но самой нежной, самой милой
- Я никогда не изменил.
1953 «От угла до угла — так всю ночь до рассвета…»
- От угла до угла — так всю ночь до рассвета,
- Так и жизнь проблуждал — от угла до угла.
- Если встретил кого то, то правда ли это?
- И не можешь ответить: была, не была?
- Да и ты никогда не была, не любила,
- На мгновенье прижалась к губам, и ушла…
- Только розы в саду, только желтая вилла,
- Только шорох шагов — от угла до угла!
1953 «Ты отошла, но больше от себя…»
- Ты отошла, но больше от себя,
- Чем от меня… и не хотела ранить,
- Но обо всем, что было у тебя
- Ценней любви, в душе осталась память.
- При встрече ты себе и мне солжешь,
- В подобной лжи всегда у слабых — сила,
- Но… ты ко мне когда-нибудь придешь,
- Придешь, как ни к кому не приходила.
1953 «Расстались, поссорились. Стало вчерашнее…»
- Расстались, поссорились. Стало вчерашнее
- Не больно, не нужно. Обиды, заботы…
- Я скоро забуду, откуда ты, кто ты…
- Конец разговорам, звонкам телефонным,
- Лишь осень с ее надоедливым стоном,
- Местами багряна, местами желта —
- Такая, как раньше, и все же не та.
«Ни слова, ни взгляда…»
- Ни слова, ни взгляда,
- И даже улыбки не надо,
- Я сердцу остынуть велю…
- Молчать, уклоняться,
- Чтоб только ему не сорваться,
- Случайному слову: люблю.
- А после в бессонные ночи
- Какие то несколько строчек
- Сведут все желанья к нулю…
- Ни слова, ни взгляда —
- А может быть, это и надо:
- Любить, не сказавши: люблю.
«Все предадут, все отвернутся…»
- Все предадут, все отвернутся,
- Всё потеряешь навсегда,
- И не успеешь оглянуться,
- Как отойдут твои года…
- И ощутив, что путь твой пройден,
- Как будто в несколько минут,
- Ты станешь, наконец, свободен
- От всех своих житейских пут.
- И станут склепом неба своды,
- И чёрной пропастью земля
- От этой неживой свободы,
- Сдавившей горло, как петля.
1953 «На перекрестке двух трамвайных линий…»
- На перекрестке двух трамвайных линий
- В вагонах разных встретились мы раз.
- Я не узнал твоих когда-то синих,
- Меня когда-то потрясавших глаз.
- Ни поклониться, ни разговориться
- Я не хотел… и как, через стекло?
- Ведь это же ушедшая страница,
- Ее не перепишешь набело.
- О чем сказать? О тайнах, что не тайны
- По эту сторону добра и зла?
- На перекрестках много встреч случайных…
- Трамвай прошел, как наша жизнь прошла…
Сольвейг
- Твой отчий дом — седая Рига,
- А не Норвегия, но пусть…
- Ты Сольвейг Ибсена и Грига,
- Величье Севера и грусть.
- Вступая в жизнь, подобно многим,
- Ты имя Сольвейг не забудь,
- И с солнечной своей дороги
- Не поверни на торный путь.
- И средь людского лабиринта
- Будь верной сердцу своему,
- Как та, любившая Пер Гинта,
- И все простившая ему!
1953 «Так каждый раз: зовешь меня всегда ты…»
- Так каждый раз: зовешь меня всегда ты,
- И ласкова со мной, когда беда…
- Я сохраняю в сердце эти даты,
- Я их не забываю никогда.
- И лежа в этой горестной постели
- Со мною рядом — ты всегда пьяна,
- Не от того, что оба мы хотели,
- А от тоски, разлуки и вина.
- Слова бессвязны, взгляд твой пуст и жуток,
- А влажный рот зовет к себе, пьяня,
- Забыв о том, что я лишь… промежуток
- Меж теми, кто счастливее меня.
- Но знай одно, что в этом страшном споре
- Не может победить желанный рот:
- Любимых, пьяных от вина и горя
- Кто любит — тот, случайно, не берет.
1954 «Условье жизни непременное…»
- Условье жизни непременное,
- Пока мы дышим, говорим,
- В усильи сблизить современное
- С безвременным, но все ж живым.
- Жить, ощущая вечно прошлое,
- Не отвергая суету,
- Чтобы подчеркивало пошлое
- Немеркнущую красоту.
«О соловьях, поющих нежно в роще…»
- О соловьях, поющих нежно в роще,
- О девушках, о звездах, о тепле,
- Один получше, а другой попроще
- Писали все поэты на земле…
- А кто не мог стиха прилично склеить,
- Чужим стихом любимую дарил,
- Что ж делать, если сердце пламенеет,
- И умолчать о том нет сил…
- Но мы могли ли в те года влюбляться,
- Писать стихи, внимая соловьям,
- Когда нам с детских лет пришлось сражаться
- На всех фронтах — и там, и там, и там?
- О черных косах, или белокурых
- Все юноши мечтают в тишине,
- Когда лицо цветет в бутон-д-амурах,
- И почки набухают по весне.
- Но нам на фронте и не снились косы,
- Ничьи глаза не думали сиять.
- И рад бы был какой-нибудь курносой,
- Да некогда — все надо воевать.
- Конь и седло, винтовка, шашка, пика —
- Да в сумке пара каменных галет.
- Вот все, что мы в стране своей великой
- Имели с самых юных лет…
- Крест беленький, а чаще — деревянный
- Был нам наградой за бои…
- Но я люблю войну любовью странной,
- И отдал ей все помыслы мои.
- Да и сейчас мне дома не сидится,
- И кажется, что время не ушло.
- Мне по ночам моя станица снится,
- И прыгнуть хочется в седло.
- Скомандовать, как прежде: «пики к бою!»
- И «шашки вон!» марш-марш вперед за мной,
- И лавою казачьей, рассыпною
- Куда-то кинуться, быстрей, чем вихрь степной…
- Но нет … уже былое не вернется,
- На танки нынче лавой не попрешь,
- И конь закинется, и шашки сталь погнется,
- Сметет снарядом, как косою рожь…
- О соловьях весеннего рассвета,
- О девушках, о звездах, о тепле,
- Пускай напишут новые поэты,
- Которым легче будет на земле.
«Ты кажешься ночною и порочной…»
- Ты кажешься ночною и порочной,
- Ты пьешь, мешая в кучу дни, года…
- Но верю я, что это все нарочно,
- Ты Утренняя чистая звезда.
- Все понимаю: вспышки, колебанья,
- Несдержанно-циничные уста.
- Но, знающий глубины подсознанья,
- Поймет, что ты девически чиста.
- Вот почему всегда с тоской нездешней,
- Двенадцать лет двойным огнем горю:
- Хочу тебя такою грешной, внешней,
- И чистоту души боготворю!
1954 «Любовь непрошена, всегда негадана…»
- Любовь непрошена, всегда негадана,
- О ней любимому не говорят,
- Для объяснения и слов не надобно,
- Слова влюбленные в глазах горят.
- Пусть вы бываете непостоянными,
- Как уходящие весной ручьи,
- Люблю глазами я, от счастья пьяными
- Смотреть в зеленые глаза твои.
- Твоя любовь ко мне пришла непрошена,
- Ее не мерили мы по часам.
- И если буду я тобою брошена,
- — Прощай, любимая, — ты скажешь сам.
«Простые люди любят тишину…»
- Простые люди любят тишину,
- Покой семейного благополучья,
- А мы хотим, чтоб каждую весну
- Нас озаряли новые созвучья.
- И не покой нам нужен, — а движенье,
- Чтоб каждый миг в душе рождался вновь,
- Как первое стихотворенье,
- Как молодость, как первая любовь!
Окно распахнулось
Посв. Аи
- Окно распахнулось широко —
- И в комнате — Солнце и Ветер,
- Пахнуло сиренью, весною,
- Нежданною свежестью лет.
- Родная, не думай, не стоит,
- Что жить нам недолго на свете,
- И те, что любили — далеко,
- И самого главного — нет…
- Пускай от житейского ветра
- Глаза у тебя потускнели,
- Пускай от палящего солнца
- Посыпан я пеплом седым,
- Окно распахнулось и Солнце
- В лицо твое брызнуло хмелем,
- Окно распахнулось и Ветер
- Развеял с волос моих дым.
«Ты прошла, как все проходит в мире…»
- Ты прошла, как все проходит в мире,
- Ну и что ж.
- Мы с тобою только повторили
- Мировую, вековую ложь.
- Но не верь обманному мгновенью,
- Все пройдет,
- И такою ж траурною тенью
- Станет тот,
- Для кого твоя заря сегодня
- Занялась…
- Да хранит тебя рука Господня
- В этот час.
1954 Шутка
- Не знаю, кто уходит. Я ли, ты ли?
- Но мы встречаться больше не должны.
- Мы просто этой осенью шутили,
- Но шутка не продлилась до весны.
- И хорошо… ты мне дала так много,
- Что этот груз наполнил жизнь мою.
- Не потому ль всю дальнюю дорогу
- И без тебя я о тебе пою.
- Пусть эти песни слушают туманы,
- Дорожная глухая тишина.
- Пойми: они рассказывать не станут,
- Что ты осталась у меня одна…
- А я себе оставил горечь пыли,
- И легкий звон оборванной струны…
- Мы просто этой осенью шутили,
- Но шутка не продлилась до весны.
Поэт
- Поэт неровный и взъерошенный,
- Как наша мать — Сибирь — сама,
- Пришел он, протестант непрошенный
- В Москву со станции Зима.
- В нем дух еще коммунистический,
- Он въелся, как крестьянский пот.
- Но сквозь сумбур диалектический
- Лирический и вольный взлет!
- Пусть на поэтов власть оскалена,
- Народ их чтит за ширину,
- Он за усы подергал Сталина,
- Слегка Хрущеву подмигнул.
- Увлекшись «вольной географией»
- На Западе, «passez moi
- le mot», крамольной биографией
- Помазал губы буржуа.
- Отшелушится и отвеется
- Зерно, наполнив закрома…
- И победит, хочу надеяться,
- Сибирь, и станция Зима!
Четверостишия
1.
- Да, ты несчастен — это ничего,
- Ты знаешь — мир построен на контрасте:
- Несчастье — это отдых от того,
- Мученья, называемого «счастье!»
2.
- Мы любим мир — но он не хочет нас…
- Он принял нас — нам стали узки стены…
- Взаимность наступает в смертный час,
- Когда у нас… нет силы для измены!
3.
- Мы к правде жизни с каждым годом строже,
- Но, создавая жизненный рассказ,
- Припоминая все, что видел глаз,
- Мы… форму ценим все-таки дороже!
4.
- Ты говоришь: «От первых дней Вселенной
- Любовь одна». О нет, ты неправа,
- Любовь меняет облик, но слова
- О ней остались ложью неизменной!
5.
- Прощает сердце — ум не признает.
- Прощает ум — с ним сердце не согласно…
- Вот почему в любви наоборот
- Быть объективным — значит быть пристрастным.
Лютик
- Цветы люблю. Они с душой сроднились.
- И совершенно безразлично мне
- Сирень ли, роза, лилия ли, ирис
- Или герань в горшочке на окне.
- Пускай провинциально и старинно —
- Петуния, герань, табак, левкой —
- Цветы люблю… и в летний вечер длинный
- Сиянье красок, аромат, покой…
- Близка мне скромность полевых раздолий,
- И — словно вычур тонкого резца
- Причуда орхидей и чаш магнолий…
- Цветов не счесть, им в мире нет конца.
- Со всех полей, путей и перепутий
- Их не собрать, не вспомнить… Но когда
- Придет конец — в глазах мелькнет лишь лютик
- С обочины дороги… в никуда.
Зажги на елке свечи
- О Рождестве, пушистом, рыхлом снеге,
- О ледяных узорах на окне
- И легких санок радостном разбеге
- Сегодня вспоминаю, как то сне.
- Другие годы и другие лица,
- Ажур дворцов, костров горящих дым,
- И призрачная невская столица,
- Закутанная инеем седым.
- И в голове воспоминаний стая,
- И грусть потерь не так уже остра…
- Как был красив в уборе горностая
- Неповторимый, строгий град Петра!
- Пускай бывали и другие елки,
- Очаг, уют и терпкий запах хвой —
- Все это только жалкие осколки
- Пред той, неотвратимой красотой.
- Ну что ж, мой друг, зажги на елке свечи,
- Прибавь вина в воспоминаний хмель,
- Пусть за окном о первой нашей встрече
- Рождественская пропоет метель.
«Вы знаете — что значит для меня…»
- Вы знаете — что значит для меня
- Вас долгий, скучный день не видеть,
- Как в ночь бессонную остаться без огня,
- И в свете дня всю жизнь возненавидеть!
- И вдруг услышать вновь издалека
- Все то, с чем сердце тщетно так боролось
- Шаги по лестнице, и четких два звонка,
- И самый милый в мире голос.
- Опять взглянуть в лучистые глаза,
- И всей душою холодея сразу,
- И вместо слов, что говорить нельзя,
- Сказать пустую, вежливую фразу…
«Я не люблю ее на людях…»
- Я не люблю ее на людях:
- Всегда нервна, возбуждена,
- И если главное забудешь,
- То думается — не она!
- Тогда все милое, простое
- Уходит в мелкую игру,
- В кружащееся и пустое,
- Как листья на сквозном ветру.
- Но ввечеру, без чуждых взоров,
- Неспешный слушая рассказ,
- Люблю глаза ее, в которых
- Вся мудрость жизни собралась.
- Воспоминания, как четки,
- Перебирая вновь и вновь,
- Она роняет жемчуг четкий
- Простых и полноценных слов.
- Такое светлое богатство
- Глаза вобрать в себя могли,
- Что для меня не святотатство
- Ей поклониться до земли!
«А розы все такие же, как прежде…»
- А розы все такие же, как прежде,
- Хотя вся жизнь становится другой…
- И нынче ясно каждому невежде,
- Что розы — предрассудок дорогой…
- Но, признавая атомный реактор,
- И Спутников и техники разбег,
- Мы забываем маловажный фактор:
- Что есть душа… раз есть и человек!
- И вот сквозь все технические трески,
- В какой-то нашей внутренней тиши,
- Еще живут приглушенные всплески
- Крылатой человеческой души.
- А розы… ну, конечно, предрассудок,
- К прекрасному теперь мы все глухи.
- Но тот, кто верит не в один желудок,
- Как прежде любит розы и стихи!
Зуб цыганки
- Зуб мне дали старые цыганки:
- «На, и ручку нам позолоти»…
- Бросил рубль серебряной чеканки,
- Много их кидалось на пути.
- «От любовных чар и пули скорой
- Этот рубль тебя убережет!»
- Засмеялся, дал кобыле шпоры,
- И наметом поскакал вперед.
- Может, зуб и впрямь заговоренный?
- Пуля ж дура, не слышна она…
- И какой же я теперь влюбленный,
- Если сотня сзади, и война?
- Падал отблеск древней русской славы
- На родной оранжевый лампас,
- Нас хранил в боях орел двуглавый,
- И святой Георгий был за нас.
- Долго я носил тот зуб в кармане,
- Шел ли в бой, в разведку, иль в разъезд.
- Помогал он мне при каждой ране,
- И на грудь мою повесил крест…
- Ну, а в сердце ранила не пуля,
- Просто был доверчив или глуп…
- Только помню, что в конце июля
- Потерялся почерневший зуб.
- Рубль за жизнь — недорогая плата,
- Этот зуб забыть я не могу,
- И цыганка тут не виновата,
- Я навеки у нее в долгу.
- Никогда не верил я в заклятья,
- Примирялся с горем, жил, как мог…
- Лишь теперь я понял, все утратя,
- Что от горькой встречи на закате
- Этот зуб меня бы не сберег.
- Зуб ли, рубль ли… Видно, обманули
- Все поверья дедовских времен…
- Рубль три раза спас мне жизнь от пули,
- Сердца не спасешь и за мильон!
В Сочельник
- Мне одиночество понятно,
- Людей я видеть не могу…
- За всех, ушедших безвозвратно,
- На елке свечи я зажгу…
- Так, озаренный бледным светом
- Один за всех спою хорал…
- И за тебя, что в мире этом
- Я не имея потерял.
1955 «Ты повторяешь только “нет” и “ни”…»
- Ты повторяешь только «нет» и «ни».
- Но ты взгляни, ты руку протяни, —
- Вот снег. Он стает, потечет вода,
- Появится подснежник, как всегда.
- Пусть не для нас, но расцветет сирень,
- И также будут солнце, ночь и день,
- И кто-то будет вновь писать стихи,
- Любить и петь, и совершать грехи.
- Пусть даже и разрушат города,
- Мир есть, свет есть, Бог есть…
- и вот, когда Мы это все оставим навсегда, —
- Когда-нибудь, при солнце, при луне,
- Хотя бы в полусне, наедине,
- Другая «ты» другому скажешь «мне»
- Спокойно и без всякого труда
- Не «ни», не «нет», а скажешь просто: «да».
Лебеди Туонела
Памяти Яна Сибелиуса
- Бой окончен. Седые волосы
- Треплет ветер, и даль темна.
- Больше мне не хватает голоса,
- И команда уже не слышна.
- Рог зовет… Но куда? Не к победе ли?
- Нет, он значит — конец борьбе…
- Машут крыльями черные лебеди,
- Призывая меня к себе…
Ушедшему в вечность
Памяти редактора и друга (Водова)
- Еще один, от нас ушедший в вечность,
- С себя стряхнувший тленный прах земной,
- Носивший в чутком сердце человечность,
- Еще один, ушедший в мир иной…
- Редеет строй творцов живого слова,
- На смену нам другая рать идет,
- Мы из земли землею станем снова,
- Но наше Слово в мире не умрет…
- Еще один… но слез людских не надо,
- Отбросившему боль земных обид…
- Душа, достойная иного Сада
- Безбольно тает в грусти панихид…
«Верю только в этот холод лунный…»
- Верю только в этот холод лунный,
- В этот вечер, шевелящий струны
- Ничего не верящей души.
- Только их дыханью чутко внемлю,
- Скорбный взор от мира заслоня,
- Чтоб не видеть ни людей, ни дня.
- Верю в то, что ты пришла на землю
- Чтоб измучить и убить меня.
«Остановить часы… докончить мысли строчку…»
- Остановить часы… докончить мысли строчку
- (Как будто этим что-нибудь спасем),
- Последнюю на всем поставить точку, —
- На жизни, на любви… на всем.
- И отойти, без вздоха сожалений,
- В прозрачный сумрак, сотканный из лжи…
- Где нас обступят всех безумцев тени
- И спросят: как ты жил, скажи?
- Я жил, как вы, и так же был невнятен
- Моей любви и пошлой жизни бред.
- И тем, кого любил, был непонятен
- Задумчивый и сумрачный поэт.
- И вот, я с вами, тени всех великих,
- Не в силах был снести судьбы никак…
- И дружные в ответ услышу крики:
- — Еще один… еще один… дурак.
«Молчит мой телефон, молчит звонок у двери…»
- Молчит мой телефон, молчит звонок у двери,
- Я никого не жду… меня никто не ждет.
- А на календаре, в который я не верю,
- Как будто Рождество, как будто Новый Год.
- Мне чудится метель, мороз и снег упругий,
- И город на Двине, и город на Неве,
- Но это Рождество без снега и без вьюги,
- А только лишь туман, как в пьяной голове.
- Храпя, летит рысак в коричневой попоне,
- Швыряя комья снега на бегу,
- И женское лицо в пленительном поклоне…
- Но это все мираж. Лишь елка на балконе,
- Которую теперь я больше не зажгу.
Перед закатом
- Как странно, что уйду я навсегда,
- И ты вослед, как облако, растаешь,
- И что тебе писали — никогда
- Ты не услышишь и не прочитаешь…
- Что ты была, любимая, проста,
- И мне казалась образом России —
- И не сбылась, как лучшая мечта —
- Прочтут и не почувствуют другие!
Операция
- В забытом пятьдесят шестом году,
- В жару,
- в бреду,
- В больнице, что дворцом была когда-то,
- Не думал я: живу иль не живу;
- Вокруг шуршали белые халаты,
- Я принимал за неба синеву
- Голубоватый потолок палаты.
- А за окном
- в саду
- Осенний ветер гнул деревьев ветки,
- И сыпались каштаны на траву,
- Где нимфенбургские смеялись статуэтки
- Танцовщица, и Шут, и Птицелов —
- Создания причуды королевской…
- В обрывках мыслей и в осколках снов
- Мне чудился полузабытый Невский,
- Что по нему по-прежнему иду,
- Опять влюблен,
- опять чего-то жду…
- …………………………………………..
- Вот так бы и вернуться в Петербург
- Веселым, беззаботным сумасбродом,
- Уснуть, вздохнув столицей пред уходом.
- Но… заставлял меня дышать хирург
- Увы, не петербургским кислородом.
Сердце
- Сердце, вечно ты в тревоге
- Неизвестно от чего,
- Все теряешь по дороге,
- Не находишь ничего.
- Любишь ты, во что-то веришь,
- Что-то взвешиваешь, меришь,
- И не знаешь одного,
- Что бессмертно, непреложно,
- То, во что поверить можно, —
- В человеческую глупость
- И бессмыслицу всего.
- Можешь биться иль не биться,
- Сердце — вот твой вечный путь:
- У колодца — не напиться,
- У окошка не вздохнуть,
- У реки — не окунуться,
- Засыпая — не заснуть,
- Просыпаясь — не проснуться…
- Все же, бейся как-нибудь.
- Ты — такая же труха,
- Мировая чепуха!
«Нет, меня давно не манит слава…»
- Нет, меня давно не манит слава,
- И любовь давно к себе не манит,
- Не зовут далекие моря.
- Слава — легковерна и лукава,
- А любовь зажжется и обманет,
- Море обрывает якоря.
- Я не верю больше в узы дружбы,
- Я не верю в родственные узы,
- Не молюсь восходам и закатам,
- В этом мире грубом и проклятом,
- Даже свет обманчив и кровав,
- Лгут глаза нам, губы, уши, книги,
- Наши знанья давят, как вериги,
- Даже сны — отрава из отрав.
«Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма…»
- Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма
- Из сигареты в медленном клубке,
- Уйдешь спокойно и неумолимо,
- Как и пришла — с душою налегке…
- Ну что ж поделать, если мы с рассветом
- Теряем все и не находим слов,
- И остается, как всегда, поэтам
- На утро пепел звуков и стихов.
1958 «Такая ночь у каждого была…»
- Такая ночь у каждого была:
- Лежишь забывшись в грустной полудреме,
- Вдруг стукнет дверь, и станет тихо в доме —
- То наша юность из дому ушла.
- Как будто бы тебя покинул кто-то,
- А ты не долюбил и все не взял,
- Осталась только ночь, тоскливая дрёмота,
- А он уже давно уехал на вокзал.
- И молча думаешь, о Господи, за что же
- Такая мука суждена нам так:
- Есть прошлое у нас и будущее тоже,
- А настоящего нам не дано никак!
«…Так приходит строка за строкой…»
- …Так приходит строка за строкой…
- День погожий, веселый такой,
- Он, как будто, звенит и смеется,
- Почему же в душе отдается
- Самой черной, проклятой тоской?
- Кто бы снял ее нежной рукой?
- Рук таких, да и душ, не бывает,
- Потонули в больном и своем,
- О твоем — забывают.
- Ну, а дню наплевать — он смеется,
- Над тобой, над рукой, над тоской,
- Над твоей гробовою доской.
- Это, видно, его не касается,
- Кто и с кем расстается, встречается,
- Погружается в вечный покой —
- Да и там — тишины никакой.
- Ты на кладбище сядь и послушай,
- Как терзаются пленные души:
- Тот еще не успел долюбить,
- Кто про деньги не может забыть,
- А иной — в преступлениях кается.
- Ясный день надо всем издевается,
- Может быть, даже сам над собой —
- Он такой
- Голубой!
- И кому эта жизнь улыбается?
- Где ж прославленный вечный покой?
- Так приходит строка за строкой…
Точка
- Лишь вчера похоронили Блока,
- Расстреляли Гумилева. И
- Время как-то сдвинулось, жестоко
- Сжав ладони грубые свои.
- Лишь вчера стучал по крыше, в двери,
- Град двух войн — позора и побед, —
- Лишь вчера о вдохновеньи в Йере,
- Умирая, написал поэт.
- Все года, событья стали ближе,
- Воедино слив друзей, врагов…
- Между Петербургом и Парижем
- Расстоянье в несколько шагов.
- Так последняя вместила строчка
- Сумму горя, счастья, чепухи,
- И торжественно закрыла точка,
- Как глаза покойнику — стихи.
Сочельник
- Ни тоски, ни грусти, ни обиды
- На душе в Сочельник не таи…
- Помнишь — был пушистый снег раскидан,
- Мягкий, точно волосы твои.
- Светят звезды, как на елке нашей,
- Небо цвета синих глаз твоих,
- Мир сегодня сказкою украшен,
- Мир сегодня радостен и тих.
- Кажется, что с детских лет с тобою
- Не случилось в жизни ничего…
- Сыплет елка мягко на пол хвою,
- Тихо радуется Рождество.
- Что ж, и мы порадуемся милой
- Древней сказке в снежном серебре…
- Я спою тебе, чтоб не грустила
- Песенку о встрече в сентябре.
О Троице
- О Троице, о небе голубом,
- О тех краях, где родились и жили…
- Был Дом. Крестьянский он, иль барский дом,
- Не все ль равно… ведь мы его любили!
- А в комнатах — ну с чем его сравнить —
- Березовый, чуть горьковатый, запах!
- Ведь он со мной, он продолжает жить
- Во всех моих мучительных этапах!
- Вот почему для вас и для меня
- Для всех — еще не потерявших слуха
- Звучат так нежно эти оба дня —
- День Троицы и День Святого Духа!
- О Троице, о небе голубом…
- Все выжгли, разбомбили, осквернили…
- Был Дом. Крестьянский он иль барский дом —
- Не все ль равно… Ведь мы его любили!
Портрет
- Так живет она виденьем утренним
- В нашем мире, где во всем излом,
- Вся согретая душевным, внутренним
- Непередаваемым теплом.
- Сохраняя на душе святынею
- Вместе с недостатками отцов,
- Их, ни в чем не гнувшуюся линию,
- Чувств, поступков, мыслей, жестов, слов.
- Нервную, в движеньях торопливую, —
- Яхту, непослушную рулю,
- Может быть, порой несправедливую,
- Но прямую — я ее люблю!
- Есть ровней, спокойней, терпеливее,
- Разными людьми наполнен свет!
- Есть, конечно, женщины красивее,
- Но милее, я уверен — нет!
1959 «Рождество, снега, вечерний свет…»
- Рождество, снега, вечерний свет,
- Все, что мы любили с наших юных лет,
- И огни от милых елочных свечей,
- И тепло слегка приглушенных речей.
- Мы тихи, как этот праздник тих,
- Он не только лишь для нас живых,
- И для тех всегда горят его огни,
- Кто сидел средь нас в былые дни.
- Много их, ушедших, много милых лиц,
- Много в жизни перелистанных страниц,
- Но когда горит декабрьская звезда,
- Время возвращается тогда…
- Посмотрите — вот они все тут,
- В этот тихий миг они средь нас живут,
- Говорят, смеются, как тогда,
- Как в давно ушедшие года.
- Только не надо холодного света,
- Пусть будет елочным светом согрето
- Это молчание, это мгновение
- Милых ушедших теней появление…
- Легкое пламя на елке колышется,
- Тихая нежная музыка слышится,
- Вот они милые, нас навестили,
- Все нам прощают, как мы их простили…
- Рождества, снега, вечерний свет,
- Все, что мы любили с наших юных лет,
- Тихий сумрак, грустно и светло,
- Догорела елка. Все ушло.
- Ушло… ушло.
«Я люблю ваше легкое имя…»
- Я люблю ваше легкое имя,
- Как над озером чайки полет…
- От него в холодеющем дыме
- Мне забытый наш север поет.
- Я не верю, что призрачным тюлем
- Веет грусть над ее головой.
- Ваши волосы пахнут июлем,
- Солнцем, рожью, цветами, травой.
- И поют и звенят васильками,
- Открывая мне в солнце окно,
- И не хочется трогать руками
- То, что солнцем и полем дано.
- Это имя, как шорох ресницы,
- Как цветы, сберегаю в тиши
- Перевернутой жизнью страницы,
- Самой нежной страницы души.
1959
Стихи, частью напечатанные в различных газетах и журналах, или хранившиеся в архиве поэта, за период шестидесятых годов — до 1973 года
Колокола
- Я собираю колокольный звон,
- Как чудаки и дети копят марки…
- Мне видятся задумчивые арки,
- Простая строгость стрельчатых икон.
- И этот звон вневременных времен,
- Все испытанья выдержавшей сварки —
- Простых людей и королей подарки —
- Не возмущают сводов вечный сон.
- Сейчас, как и тогда, во время оно,
- Без радио и без магнитофона
- Они звенят — ушедшие века —
- И им внимают тихие гробницы,
- И люди, и кочующие птицы,
- И все, еще живущее пока.
Иванов вечер
Латвии
- Я не могу сегодня опьянеть…
- Иванов вечер… Нет, уж ночь, простите…
- Костер потух, а я могу сидеть,
- Пить, говорить, не обрывая нити.
- Мне жаль покинуть этот мир иной,
- Что воскрешен сегодня всеми вами.
- Все разошлись, и чокнется со мной
- Прошедшее безмолвными словами.
- Но не хочу упоминать о том,
- Что все ушло, любимое, навеки,
- Что завтра встану бледный, и с трудом,
- Двойной в одном и том же человеке.
- Смотри — уже виднеется рассвет,
- Наверно день такой же будет жаркий…
- Что ж, прошлое — за всех, кого уж нет,
- Давай нальем последний раз по чарке!
«Опять оно колдует и смеется…»
- Опять оно колдует и смеется,
- Чему-то радуется Рождество,
- Не думая о том, что не вернется
- Ничто, нигде, никак, ни для кого…
- И для меня и этих свечек пламя,
- И этот снежный за окном сугроб —
- Как те цветы, любимыми руками
- Мне равнодушно брошенные в гроб!
Скворчиха
Ирине Сабуровой
- Почтовый ящик на воротах. Тихо
- Шумит сирень под ласковым дождем…
- А в ящике свила гнездо скворчиха,
- И ждет птенцов… Мы никого не ждем.
- Достроен дом. Сейчас он тихий, сонный,
- И дождь, чтоб сад скорее расцветал…
- Пожалуйста, напомни почтальону,
- Чтоб больше писем в ящик не кидал.
- Да, он теперь стал настоящим домом, —
- Березки, елки, липа под окном…
- Открыт он настежь всем друзьям, знакомым,
- Они приходят. Только… мы не в нем.
- Скворец поет тревожно на рассвете,
- Ждет червяков, в гнезде нахохлясь, мать.
- У почтальона тоже дома дети,
- С улыбкою он будет в дверь стучать.
- Приходят письма. И читать их буду,
- В далекую чужую жизнь смотреть.
- Да, письма будут, только не оттуда,
- Откуда бы хотелось их иметь.
- Ответим: о здоровье, о погоде,
- О мелочах покоя и труда…
- Лишь «ниоткуда» письма не приходят,
- Как и нельзя ответить «в никуда».
- Понятно все. Проходит время тихо,
- И так же остановится оно…
- В апрельский день нам принесла скворчиха
- Последнее о радости письмо.
Лаконические строки
- Мыслей и чувств — неуклонное таянье,
- Быстрый поток, не уймешь, не прервешь, —
- Пропасть, неверье, безумье, отчаянье —
- Если бы сознанье, если бы раскаянье…
- Но и раскаянье… явная ложь!
*
- Я знаю — ничто в этом мире не ново,
- И вот, на глазах точно будто короста.
- Так лучше, чтоб вовсе не видеть земного,
- Ненужного, дико-иного, смешного…
- А что ж, наконец, тебе нужно такого?
- Мне? Нет, ничего… разве, может быть, слова,
- Другим непонятного, даже пустого,
- Что сказано вдруг и правдиво и просто!
*
- Черствеет хлеб, но он и черствый — пища,
- И бедный за него благодарит.
- Но в черством сердце ничего не сыщешь,
- Оно ничем тебя не озарит.
- И те, которым отдал до предела
- Все то, что мог, и даже сверх того —
- Когда у них душа окаменела,
- И имени не вспомнят твоего.
Весенняя сюита
- У двери в сад я встретил вас опять.
- Весна в цвету, как в григовской сюите.
- Я вам сказал: «Хочу весь мир обнять»!
- «Меня — вы отвечали — обнимите!»
- Я не успел осмыслить этих слов,
- Звучавших странно: в шутку и серьезно.
- Но кверху — дробный топот каблучков,
- Дверь хлопнула — и все затихло. Поздно!
- Пусть вы не мир, а только лишь его
- Неизмеримо малая частица,
- Ведь можем мы, и не обняв всего
- Чрез малое — к большому приластиться.
- А мир с его холодной красотой,
- Легко обнять за мраморные плечи.
- Но вас, такой любимой и простой
- Обнять не мог ни до, ни после встречи.
«Ни нежности не жди, ни страсти…»
- Ни нежности не жди, ни страсти,
- Все это только мишура
- Перед таким огромным счастьем,
- Как отошедшее «вчера».
- Но все же каждый верит в лепет
- Невнятных слов и полуснов,
- И лживый мир напрасно лепит
- Из развалившихся кусков.
Раисе Ивановне Лебедевой
- Вы розы любите… а розы скоро вянут…
- Так хорошо распустятся сперва,
- День постоят, а может быть и два,
- И красотой недолгой вас обманут.
- Но в этом мире, где ничто не вечно,
- Не подражайте розам, и для нас
- Останьтесь милой, молодой, сердечной,
- Очаровательной, какой мы любим вас!
1960 «И этот вечер взят судьбою…»
- И этот вечер взят судьбою,
- И оборвался, словно нить,
- Но даже без тебя, с тобою
- Я долго буду говорить…
- И мне не словом и не взглядом —
- Душой ответит твой астрал
- На то, что я, с тобою рядом,
- Хотел сказать — и не сказал.
«Чем больше встреч — тем ближе и дороже…»
- Чем больше встреч — тем ближе и дороже
- Вы для меня становитесь, мой друг,
- И как ценю я — как ценю, о Боже!
- Пожатье ваших нежных, милых рук.
- И все, за что душа моя боролась,
- Что я любил, что я вложил в рассказ
- Все перешло вот в этот милый голос,
- В сиянье этих ваших русских глаз!
«Все сказано о чувствах. Целый ворох…»
- Все сказано о чувствах. Целый ворох
- Пустых, красивых слов о нем, о ней,
- Но есть слова, чуть слышные, как шорох
- Неуловимых, невозвратных дней.
- И чувство есть, беззвучное, глубоко
- Запрятанное, тайное, цветет…
- Все ждет оно назначенного срока,
- А этот срок, быть может, не придет?
- Пусть не приходит то, о чем мечталось,
- Пусть никогда не наступает срок,
- Но от подуманного навсегда осталось
- Что не сказалось, что не написалось,
- Иль написалось… только между строк.
«Посмотрела, как через стекло…»
- Посмотрела, как через стекло,
- Где виднеется улица белая…
- И тепло моментально ушло,
- Холодея, в окно запотелое.
- И бессильно поникли слова,
- А казались исполнены силою,
- Значит… жизнь неправа, нежива,
- Как цветы, как трава над могилою?
- И невольно холодная дрожь
- От мечтаний, не ставших поступками…
- Для чего Ты, Господь, создаешь
- Всех чужих-дорогих однолюбками?
«Как хорошо, что вновь весна цветет…»
- Как хорошо, что вновь весна цветет,
- В моей больной и непутевой жизни.
- Что мой закат благословил Господь,
- И снег волос весенний дождик взбрызнет…
- И это все… Весна опять в цвету,
- Быть может, для того мне солнце светит,
- Что я люблю единственную ту,
- Которая на это не ответит.
«Как дважды два — всегда четыре…»
- Как дважды два — всегда четыре,
- В трех соснах заблудились все мы.
- И как избиты эти темы
- И как позорно повторимы.
«А все-таки… нет, нет… довольно лгать…»
- А все-таки… нет, нет… довольно лгать
- И самому себе, друзьям, всем людям.
- Ты слишком долго мог воображать,
- Чего-то ждать, надеяться… забудем.
- Забудем все. Как хорошо забыть,
- Что было детство, молодость и зрелость,
- И что осталась лишь окаменелость
- Ума, души, любви и мысли смелость,
- Что больше ничего не может быть!
«А снега нет, как мы не ожидали…»
- А снега нет, как мы не ожидали
- На католическое Рождество…
- Настало наше… но синеют дали,
- Ночной мороз… и больше ничего.
- Ну что ж, смотрите синими глазами
- На эту непонятную страну,
- Примите сердцем, волей и слезами
- Простую истину одну.
- Что каждый год, пусть будет он и светел
- По-своему, для каждого из нас,
- Но он прошел, его ты не заметил,
- Как пять секунд, как полчаса, как час.
- Что ж остается, что сегодня ценно?
- Вот эта вдруг упавшая слеза,
- Грустящая над тем, что все мгновенно,
- И ваши синие глаза.
Стихи
- Возникает еле ощутимо, —
- Неизвестно — горечь, радость, грусть?
- О любимом или нелюбимом,
- Найденном, потерянном — и пусть —
- Это что-то вроде лихорадки,
- Льется в буквы — почерк крив и кос,
- На листке, что вырван из тетрадки,
- На песке, на пачке папирос…
- А потом… сомненье и усталость —
- Ты ли в этих строчках на листе?
- Так и Блок отметил: «Написалось» —
- О Двенадцати и о Христе!
«Вы родились в северном краю…»
- Вы родились в северном краю —
- Места, лучше Севера — не знаю.
- Я, на вас смотря, припоминаю
- Родину далекую мою…
- Посмотрел в глаза и с той поры
- Я не знаю, что со мной такое,
- Точно будто озеро Чудское
- Разлилось до горной Ангары.
- Не случайно время повторило
- Эту свежесть юношеских лет,
- Этот мягкий отраженный свет,
- Эту нежность ко всему, что было…
- Ароматы луговой травы —
- Помните, как пахнет русский клевер?
- На закате я пришел на север,
- Потому что Север — это вы!
Розы из Голландии
- Медлительные, грузные голландцы,
- Художеств и ремесел мастера,
- Учившие великого Петра
- В любой норд-ост шутя взбегать на шканцы,
- Не о тебе — минувшая пора,
- И не о том, что смотрят иностранцы,
- Толпясь в музеях с раннего утра,
- Не верфи Саардама, не музеи,
- Нет, и не вы, искусства ротозеи —
- Энтузиазм, что вписан в каталог,
- Меня б сегодня вдохновить не мог.
- Но, о великих ценностях не споря,
- Хочу сказать о щедрости Земли —
- О розах, что в Голландии взошли
- На почве, отвоеванной у моря.
Моему другу Сергею
- Когда тоска достигнет апогея,
- И нечем жить, и тяжело дышать,
- Я вспоминаю Рудника Сергея,
- Умевшего с улыбкой утешать.
- Смотря на жизнь с презрительной усмешкой,
- Совсем не презирая никого,
- Он говорил мне: «Жизнь с дурацкой спешкой,
- По-моему, не стоит ничего».
- «Песок пустыни, призрачный и зыбкий,
- И все вокруг, как стертое клише»…
- Он говорил с презрительной улыбкой,
- И становилось легче на душе.
- Ворчун и скептик, все хватавший с лета,
- И хорошо и плохо — на показ…
- Но в беззаботности его была забота…
- И знали оба мы, что жизнь — охота,
- И бить ее, как белку, надо в глаз.
Ненужные Бижутери
- На балконе — осенью настурции,
- И в душе — из детства тихий звон:
- «Раз садовник продает нас Турции,
- То предатель несомненно он!»
- Мы давно и проданы и преданы,
- Оптом и по маленьким частям,
- Много лет блуждая по неведомым,
- И окольным и кривым путям.
- Но, среди вражды и злопыхательства,
- Переполнивших сегодня свет,
- Это каламбурное «предательство»,
- Как моей настурции расцвет.
- Глупости! Но что то в сердце раненом
- Словно сжалось, дрогнуло внутри…
- Так глядим мы взором затуманенным
- На ненужные бижутери…
Одиночество
- Войдя в невидимое русло
- Среди пустынных берегов
- Течет, поблескивая тускло
- Ни для друзей, ни для врагов.
- В моря и реки не направлен
- Поток его холодных вод,
- Ничьим притоком не разбавлен,
- Подземной мудростью живет.
- Чужих идей презрев отравы,
- Всегда наперекор судьбе,
- Не ищет почестей и славы,
- А только Истину в себе.
- И в жизни не найдя чего-то,
- Все испытав, все разлюбя,
- Оно, в капризе поворота,
- Впадает в самого себя!
Диалог
- Я говорю с тобой во сне,
- И счастлив от того,
- Ты всех напоминаешь мне,
- И всех, и никого.
- Всех — потому, что вне времен
- Ты мне близка, как те.
- И — никого, ведь это сон,
- А явь — упрек мечте.
- А утро лишь позолотит
- Окно и потолок,
- Несбывшееся отлетит,
- И… кончен диалог.
- Встречаемся, сидим вдвоем,
- Но… нити не связать,
- И грустно думать то, что днем
- Мне нечего сказать.
Пастораль
- «Почему ты не пишешь?» — друзья говорят —
- Те стихи, что волнуют, зовут и горят?»
- Для кого? Для чего? Про позор, про распад?
- Про погибель, про нами же созданный ад?
- «Чтобы кто-то прочел, хоть единственный друг!»
- Нет, бумага дороже всех наших потуг…
- Не писать ли про тех замогильных червей,
- Что съедят твое тело до самых костей?
- Про бессмыслицу мира, про мерзость, про ложь?
- Про любовь, что дешевле, чем ломаный грош?
- Может быть, про снежок? Может быть, про лужок,
- На котором пастушке поет пастушок?
- Про печаль, про мораль? Это все пастораль,
- Про нее дребезжит нам разбитый рояль,
- На котором играет в публичных домах
- Полупьяный тапер в оловянных очках.
Ответ Виталию Попову (на критику стихотворения «Пастораль»)
- Вы тоже правы, дорогой Виталий,
- Но мы от древних далеко отстали,
- Хотя кичимся космосом, прогрессом,
- Культура же дремучим стала лесом.
- И как вы объясните Символ Веры
- Неандертальцам этим из пещеры?
- Кто на хвосте висел вчера на ветке,
- И должен быть, скажу по правде, в клетке?
- Подумайте — увидевши такого
- Повесился бы с горя Иегова,
- Иль просто застрелился мелкой дробью,
- Узнав, что «этот» — по Его подобью!
Стихи о примитивах
I. «Вновь снежинки веселые тают…»
- Вновь снежинки веселые тают
- Пролетая, скрываясь из глаз.
- И стихи под пером вырастают
- Из снежинок и мыслей о вас.
- Скоро будут весенние ливни,
- А за ними наступит расцвет,
- Так хотелось бы стать примитивней,
- Проще, ближе к тому, чего нет.
- Все, над чем издевался я едко
- Стало смыслом мечтаний моих, —
- Самовар, канарейка и клетка,
- И тепло ваших глаз голубых.
II. «Осложняем все, пока мы живы…»
- Осложняем все, пока мы живы,
- А к границам жизни подойдя,
- Всей душою любим примитивы,
- Их мы ждем, как травы ждут дождя.
- Но простое больше невозможно,
- Только в миг, смыкающий уста,
- Узнаем, что только смерть несложна,
- И по настоящему проста.
III. «Как же можно жить теперь, как можно…»
- Как же можно жить теперь, как можно
- После жизни нашей прежней, той?
- Все простое стало слишком сложно,
- Сложность притворилась простотой…
- Вот, хотя бы, — встречи прошлым летом,
- Ну, чего же проще и нежней?
- Но распутать паутины этой
- Нам не хватит целой жизни дней!
Восемь строк
- Как тяжело любить последний раз
- И думать все настойчивей и строже,
- Что нет милей чудесных ваших глаз,
- И никого, кто был бы мне дороже.
- Тяжел последний жизненный урок,
- Но все, что здесь написано, не ново…
- И для чего мне эти восемь строк?
- Их может заменить одно лишь слово…
Стихи ни для кого
I. «Я стихами говорил с тобою…»
- Я стихами говорил с тобою —
- В них не поняла ты ничего…
- Я склонился пред своей судьбою,
- И пишу теперь ни для кого.
- Те стихи, которые нас душат,
- Но которых избежать невмочь,
- Чтоб еще безмолвнее и глуше
- Подходила ночь.
II. «Я их не собираюсь издавать…»
- Я их не собираюсь издавать,
- Или поштучно где-нибудь печатать,
- Людей я научился презирать,
- Ни с кем из них не говорить и прятать
- От их суда волненья этих строк,
- Косноязычный голос их невнятен.
- Я знаю: каждый в мире одинок,
- И даже самым близким непонятен.
III. «Мечтал о славе — слава не пришла…»
- Мечтал о славе — слава не пришла.
- Любовь прошла, не оглянувшись, мимо.
- А может быть, она со мной была,
- Но я не рассмотрел лица любимой.
- И в тысяче и в двух десятках лет
- Значение имеют только числа:
- Люби, твори, гори огнем побед —
- Все это не имеет смысла!
Фрезии
- Цветы называются фрезии,
- В России они лишь в Крыму,
- В них чувствую свежесть поэзии,
- И я их люблю потому.
- Деревья под снежною сеткою, —
- Обычный февральский наряд —
- А фрезии нежной расцветкою
- Уже о весне говорят.
- Их запах — смешение томности,
- И детской поры леденца,
- Нескромность девической скромности,
- Томительно ждущей венца.
- Они, как весна, легкокрылые,
- Хоть нет еще солнца, увы.
- И яркие, теплые, милые,
- Как солнце, как счастье, как вы.
«Ты одна… мечты… вино на полке…»
- Ты одна… мечты… вино на полке,
- Книга об Италии с тобой.
- Я, как пленный зверь, мечусь в светелке,
- Подгоняемый своей судьбой.
- У тебя и у меня — сугробы
- За окном и дали голубы…
- Хорошо бы, знаешь, хорошо бы
- Убежать в сугробы от судьбы!
- Так бы взять и выпить эту снежность,
- Остудить и заморозить грудь…
- Чтобы неоправданную нежность
- Бурей, мглою, снегом захлестнуть…
- Чтоб она, под тяжестью обвала
- Застывала синей глыбой льда,
- Не любила и не согревала
- Никого, нигде и никогда.
«Ты сидишь, своим убита горем…»
- Ты сидишь, своим убита горем,
- Я своим, но дружбу сохраня
- Помолчим, поговорим, поспорим
- У колеблющегося огня.
- Восковая свечка оплывает,
- Он приятней — этот полумрак,
- Тем, кому чего-то не хватает,
- Яркий свет не нравится никак…
- Не чего-то, а больней — кого-то
- Не хватает, от всего уйдя…
- Так тебе — ушедшего заботы,
- Мне ж давно не достает — тебя.
- Потому что только лишь тобою
- Много одиноких лет я жил…
- Все, что мне даровано судьбою
- Я в мою любовь к тебе вложил.
- О, как пусто, жутко, бестелесно
- Это кресло влево от меня…
- Кто на очереди — неизвестно…
- Но за то, что жизнь неинтересна,
- Милый друг, не обижай меня.
1966 Весна
- Пришел конец морозного каприза,
- Казалось нам — нет холоду конца…
- Домой уже вернулась Мона Лиза,
- За океаном покорив сердца.
- И март, как Джиокондова улыбка, —
- То холодом повеет, то теплом.
- Нависло небо призрачно и зыбко
- Венецианским голубым стеклом.
- А ветер, косолапый, неуклюжий,
- То резкий шквал, то легковейный бриз
- Подсушивает уличные лужи,
- И с гор лавины сбрасывает вниз.
- Какого ждать нам от тебя сюрприза?
- Согреешь нас иль будешь холодна,
- Как улыбнувшаяся Мона Лиза,
- Всегда непостоянная весна?
«Ни чинов, ни орденов… А просто…»
Памяти Ф.Т. Лебедева
- Ни чинов, ни орденов… А просто
- Жил-да-был такой-то имя-рек.
- Ведь речей и пенья у погоста
- Не услышит мертвый человек.
- И вдове, окаменелой в горе,
- Все кругом, как будто сон дурной:
- Два или пятнадцать певчих в хоре,
- Все равно… зимой или весной.
- Отслужили, опустили. Слово
- Сказано. Неважно, как и кем.
- Вдовий траур смят. И обцелован
- Скорбный рот. И взгляд стеклянно нем.
- Отошли… Нависшая минута
- Вдалеке не так уже гнетет…
- За оградой кто-то и кому-то
- Рассказал последний анекдот.
- Жизнь опять вступила в круг привычный,
- Погасив видение Креста,
- Потому что, ведь она цинична,
- И бесчеловечна, и проста!
- Мало дела ей, что стынут веки
- У вдовы, что умер имя-рек…
- Так уходит каждый, и навеки,
- И святой, и грешный человек!
«Так, жизнь прошла, и не заметил…»
- Так, жизнь прошла, и не заметил,
- Как будто лишь слегка задев плечом,
- Чем каждый прошлый день был светел,
- Кем был согрет, чем омрачен.
- Но ни потери, ни заботы,
- Ни войны, данные судьбой,
- Страшней, чем самый долгий бой,
- Чем бремя каторжной работы —
- Война внутри, с самим собой…
- Да, жизнь прошла, и значит, все в порядке,
- Так доживай, молчи и затаи…
- Ты видела во мне лишь недостатки,
- Я видел лишь достоинства твои.
Черный дрозд
- На балконные перила
- Ежедневно, как на пост
- Желтоклювый и унылый
- Прилетает старый дрозд.
- В снег врезаясь черным фраком,
- Так похожий на диэз,
- Он печальным нотным знаком
- Говорит: Бонжур, тристес!
- Иногда с перил взлетаёт
- На заснеженную жердь…
- Кто, скажите, угадает —
- Может, дрозд, а может, смерть?
- Мы с дроздом давно знакомы,
- Он, как близкий человек…
- Дрозд в снегу сидит — я дома,
- У меня на сердце снег…
- Стужа вечно будет стужей,
- И никто не разберет,
- Что на этом свете хуже —
- За окном иль дома лед?
- На закате леденеет
- Все окошко иногда,
- В темном небе чуть светлеет
- Одинокая звезда,
- ……………………….
- И никто не пожалеет
- Ни меня, и ни дрозда.
«Перебираю по ночам, как четки…»
- Перебираю по ночам, как четки
- Мои стихи… Погас их прежний пыл,
- Но воскресают в них нежданно четки
- Все женщины, которых я любил.
- Мир вам, стихи — былого отраженье,
- Любимые — простите мне, что вас
- Я всех бы отдал за одно движенье
- Холодных губ и равнодушных глаз.
Над книгой о Шопене
- От повседневной липкой мути,
- Которая взяла нас в плен,
- Уйти, задуматься, вздохнуть и
- Читать о том, как жил Шопен.
- Из дома в Желязовой Воли,
- Где святость нищей простоты,
- Летят диэзы и бемоли,
- Как первозданные цветы.
- И кто в саморекламном свете
- Высоких чувств не заглушил,
- Почувствует, как хороши,
- И как чудесно пахнут эти
- Цветы бессмертия души.
На круги своя
- Все кажется ясно, когда ни о чем
- Не думать… Быть может, про службу, про дом?
- О том, что сегодня купить на обед,
- Плохая ли будет погода, иль нет?
- К какому-то другу зайти по пути…
- Вот только… к себе самому не зайти,
- А все потому, что не знаешь о том —
- Есть дом у тебя… или это не дом?
- Ну, скажем, нет дома — осталась душа,
- Да нет и души… И идешь не спеша…
- Пусть ветер вернется на круги своя,
- А ты — на постылые круги жилья,
- Где чай, сигарета, усталость, кровать…
- И спать и не видеть, не слышать, не знать…
«Вы пропустили — я не повстречал…»
- Вы пропустили — я не повстречал
- Того, что люди называют счастьем.
- В пробеле том — начало всех начал…
- И тридцать лет прошло, как одночасье.
- Мне — не судьба. Могу лишь оценить
- Потерю я ретроспективным взглядом.
- Условное мне чуждо — «может быть»…
- Все может быть… Но вы ведь были рядом?
Петербургские миниатюры
I. «Вьется стружка под палью рубанка…»
- Вьется стружка под палью рубанка,
- Терпкой горечью пахнет смола,
- Вся намокла от пота голландка,
- Вот и по лбу струя потекла.
- Жарковато чухонское лето,
- Взмокнешь, коль поработал с утра…
- ……………………………………..
- Так века донесли без портрета
- До меня этот облик Петра.
II. «Осенний вечер. В доме окна настежь…»
- Осенний вечер. В доме окна настежь,
- От них к Неве струится дым и чад…
- Голландский свой попыхивая кнастер,
- За шахматной доской они сидят…
- На шхунах ветерок шевелит снасти,
- А игроки, насупившись, молчат,
- Глаза устремлены в один квадрат;
- На нем английский корабельный мастер
- России делает в четыре хода мат.
III. Черная речка
- Отмерили дистанцию. Считать
- Шаги смертельные они умели…
- И тот, что в николаевской шинели,
- Стал равнодушно руку поднимать…
- Все тот же самый вид у Черной речки,
- Морозный воздух свеж и снег глубок.
- Да, это здесь… Нет, не было осечки,
- И он упал, схватись за левый бок.
Весенняя гроза
- Чуть-чуть качнулось деревцо
- От ветра легкого касанья;
- Он точно окунул лицо
- В лиловое благоуханье.
- Потом рванул, срывая злость,
- Благоухающие гроздья,
- И прокололи их насквозь
- Дождя пронзительные гвозди.
- И день нахмурился, как ночь,
- Похолодел весенний воздух,
- И с ветром полетели прочь
- Кустов сиреневые звезды.
- Ну что ж, срывайся и лети,
- По воле грозового шквала,
- Сияющее конфетти
- Сиреневого карнавала.
Дороги
- Эх, дороги — весенняя талость…
- Необъятных небес синева…
- Хорошо на дорогах мечталось
- И кружилась от дум голова.
- Мне дороги рассейские любы,
- Их прошел и изъездил насквозь…
- Сколько раз мне случайные губы
- Целовать на дорогах пришлось…
- Но дорожные ночи коротки,
- И заманчиво розов восход.
- Чужды вольному сердцу колодки,
- А дорога звенит и поет!
- И глядишь — оборвется слезами
- Поцелуй второпях у крыльца,
- И потушит неяркое пламя
- Серебристый ручей бубенца.
- Только крылья обрезали птицам
- Эти годы военных тревог.
- И давно по чужим заграницам
- Мы блуждаем без всяких дорог.
- Никогда здесь своими не будем,
- Не чета километры версте —
- Здесь не только дорога и люди —
- Но и небо и звезды не те!
- И гляжу я с чужого порога
- Как куда-то идут поезда,
- А ночами мне снится дорога,
- Но по ней не пойду… никуда!
Весна («Все поплыло в весеннем разливе…»)
Посв. Лю
- Все поплыло в весеннем разливе,
- Загорелась весна, как свеча.
- Может быть, мы немного счастливей,
- Оттого, что весна горяча.
- Может быть… и, как прежде, запели
- Голоса в утомленном мозгу,
- Вторя песне весенней капели,
- Пробивающей русло в снегу.
- Я люблю жизнетворчество весен,
- Но чудесней, чем эти ручьи
- Золотая и мудрая осень
- Озаряет раздумья мои.
«Нет, я не осуждаю никогда…»
- Нет, я не осуждаю никогда
- Того, кто пьет: жизнь тяжела, убога,
- И огненная терпкая вода
- Как дар забвенья, нам дана от Бога.
- Приниженный становится силен,
- Застенчивый свободен и развязен,
- И мнится некрасивому, что он
- На этот миг совсем не безобразен.
- Творцы находят свежесть новых тем,
- И ширят горизонты дарованья.
- Любовники порою пьют затем,
- Чтобы продлить любви очарованье.
- Рабочий пьет от тяжкого труда:
- И крепче сон, и горечь дня забыта,
- В любви несчастливому иногда
- В далекий рай дорога приоткрыта.
- Но… страшен только пробужденья час,
- Когда рассвет надежды опрокинет…
- Но Ты, Господь, не осуждаешь нас,
- Ведь Ты же Сам нас сотворил такими!
«Перед вами Марк Аврелий…»
- Перед вами Марк Аврелий —
- Он философ, он глубок,
- Только мне милей в апреле
- Нежный розовый цветок…
- Пусть архангельские трубы
- Будят мертвых, не живых,
- Мне дороже ваши губы
- Всех ученых и святых…
- Мне милее жизнь простая
- В розовом и голубом,
- Эта прядка золотая
- Над упрямым вашим лбом,
- Хорошо бы окунуться
- В этот мир, совсем простой,
- И губами прикоснуться
- К вашей прядке золотой!
Смерть обывателя
- Со мной ли, с другим — безразлично
- Случилось… Банальный рассказ.
- Шел некто домой апатично
- Со службы, как множество раз.
- Кто был он? Какое нам дело?
- Конторщик, рабочий, поэт?
- Но небо все так же синело,
- Как многие тысячи лет.
- Раздумывал ли о прибавке,
- Иль ходе небесных светил —
- Все это неважно… и в лавке
- Он рыбок копченых купил.
- Такие мы часто едали
- В покинутой нами стране…
- Синели небесные дали,
- Как нужно синеть по весне.
- Наверно, был очень усталым,
- А может быть, шеф распекал —
- Он ел равнодушно и вяло,
- Прилег отдохнуть… и не встал.
- Ну, как так могло получиться?
- Есть доктор, коль ты нездоров!
- Да нет, мы не любим лечиться,
- Привыкли мы… без докторов.
- А в мире такая скучища
- От самого верха до дна,
- Что нам повседневная пища
- Пресна, солона, не нужна.
- Когда потухает улыбка —
- Равно безразлично для нас —
- Копченая тухлая рыбка,
- Шампанское и ананас…
- Вошли и подумали: спящий?
- Нет, умер. Ну, что ж тут сказать?
- И возраст уже подходящий,
- И в общем пора умирать.
- И в ком это вызовет жалость,
- Когда это общий удел?
- Быть может, покорчился малость,
- Тревожить людей не хотел…
- Наверное, «неба в алмазах»
- Не видел в последний момент,
- Не думал о выспренних фразах,
- Какой водрузят монумент…
- Все это банально, обычно,
- То ваша ли смерть, иль моя,
- И людям всегда безразлична
- Концовка чужого житья.
- Подумают: пожил и хватит,
- И верно, ему не со зла
- Приказчица в белом халате
- С улыбкою смерть продала.
Рождество («Каким-то случайным набегом…)
- Каким-то случайным набегом —
- Не знаю, зачем, для кого?
- С сияющим розовым снегом
- Пришло наконец Рождество.
- Оно подбиралось несмело.
- С предместьев к нам я город вошло,
- И пушкинским ямбом запело
- Дождям и туманам назло.
- Но здесь, на задворках Европы,
- От пушкинских ямбов уйдя,
- Мы верим лишь только в синкопы
- Косого и злого дождя.
- О, если к твоим берегам бы,
- Столетья откинув, Нева!
- …………………………..
- И тают нетленные ямбы,
- Как тают снега Рождества.
Стихи («Прочтут, когда тебя не будет…»)
- Прочтут, когда тебя не будет,
- А вероятней, не прочтут.
- Стихов не любят нынче люди,
- А те, кто любит — не поймут.
- Все исказят, переиначат,
- Им разъяснять потом изволь,
- Там, где смешно, — они заплачут,
- И посмеются там, где боль.
- И дело тут не в криптограмме, —
- Как хочешь, просто напиши —
- А в бесконечно сложной гамме
- Чужой читающей души.
- Так, взвесив беспощадно строго
- Бесцельность и ненужность строк,
- Поймешь ту боль, с которой Гоголь
- Все сокровеннейшее сжег.
- И не дороже побрякушки
- Кровоточащая строка.
- Недаром Лермонтов и Пушкин
- Не дожили до сорока.
Контрасты
I. «Февраль семнадцатого года… что ж такого…»
- Февраль семнадцатого года… что ж такого,
- Что, словно обезумев от свобод,
- По улицам проносится народ —
- На площади по-прежнему сурово
- Тяжелый всадник, сдвинул брови, ждет…
- Волна нахлынет и волна уйдет,
- Но неизменно каменное слово
- Насмешника Паоло Трубецкого;
- Гранитные комод и бегемот,
- И всадник, в облике городового,
- Украшенный кровавым бантом зря;
- Февраль слиняет в ливнях Октября!
II. «Дворец изящной балерины…»
- Дворец изящной балерины,
- Пыль городская на траве,
- И цирк с мечетью воедино,
- Петровский домик на Неве —
- Сумбур, издревле нам присущий,
- Нет, мы не Запад, не Восток…
- Уже не сдержит «Стерегущий»
- В кингстоны хлынувший поток…
- Он неуклонен, неизменен,
- Никто не избежит его,
- С балкона призывает Ленин
- К уничтожению всего!
- Мост Троицкий, направо крепость,
- И сумасшедших дней бедлам…
- Смешалась новых дней нелепость
- С былым величьем пополам!
«Сейчас у нас все тонет в новизне…»
- Сейчас у нас все тонет в новизне,
- Сок старых сказок и преданий выпит,
- И ласточки летят, но не в Египет,
- Не знаю я, куда летят оне.
- Мир стал черствей, скучней и безучастней,
- Разжененный на горсть монет.
- Счастливый Принц сейчас вдвойне несчастней,
- И ласточек, тех прежних, больше нет.
Сказка
Л.О. Беку-Софиеву
I. «Жар-Птица вспыхнула и улетела…»
- Жар-Птица вспыхнула и улетела.
- Ночь окунулась в утра серебро,
- И сказка, что продлиться не хотела,
- Оставила — а сказке что за дело?
- В руках Иван-Царевича перо.
- И это все. И надо ль звать любовью
- Минуты, заставлявшие мечтать?
- Перо дано, чтоб собственною кровью
- Последнюю страницу дописать.
II. «Я — Серый Волк. Царевич, сядь скорее…»
- Я — Серый Волк. Царевич, сядь скорее,
- И в шерсть косматую мне урони слезу,
- И я тебя по волчьему жалея,
- От обманувшей сказки увезу.
- И будет нам в дороге дальней сниться
- В полях, в лесах, среди морей и рек —
- Тебе — не улетавшая Жар-Птица,
- А мне — что я не Волк, а Человек.
- Да, мы с тобой, увы, не едем в гости,
- Ты не горюй, все это ничего.
- Ты взял перо, а я и жалкой кости
- Еще не получил… ни от кого!
III. «Нет ничего, а только что-то…»
- Нет ничего, а только что-то,
- Мерцающее в серой мгле,
- И ожидание расчета
- За прожитое на земле.
- За все, что было счастьем, или
- Осыпалось, как пустоцвет,
- За всех — кого мы не любили,
- Иль зря любили много лет!
31 мая 1970 Рождество («Оно уж не такое — Рождество…»)
- Оно уж не такое — Рождество,
- В снегах, в сугробах, аромате хвойном,
- И свечи, что горят ни для кого,
- Как будто бы поминки по покойном.
- Мерцающие бледные огни,
- Как стали вы сейчас бледны и жалки,
- И наша жизнь похожа в эти дни
- На Сольвейг, задремавшую у прялки…
- Буравит море пароходный винт,
- И вал на вал, вскипая, громоздится,
- А Сольвейг спит… Ей это море снится,
- Где позабывший про нее Пер Гинт,
- Который никогда не возвратится…
Ваше имя
- Всегда со мной — в работе и покое,
- На улице, иль в комнате моей,
- Певучее и нежное такое,
- Созвучие из солнечных лучей.
- Всегда во мне, как огненное пламя,
- Горящее бессменно — день и ночь,
- Поющее в душе моей стихами,
- Зовущее все в жизни превозмочь,
- И в шепоте, и в шорохе, и в дыме,
- В движении, в безмолвии, во сне —
- Что может быть прекрасней и любимей,
- Чем это гармоническое имя —
- Поющее, живущее во мне!
О розе, обратившейся в сонет
Виктории Григорьевне Мондич,
с благодарностью и симпатией
- Стихи и розы в нынешние дни
- Созвучны сердцу чудаков немногих…
- Средь современных радостей убогих
- Кто ценит их? Кому нужны они?
- Но ваша роза — алые огни —
- Протянутая жестом королевы
- Поэту, позабытому, в тени, —
- Какие в ней волшебные напевы!
- И если даже жест был ради жеста,
- То красота осталась красотой,
- А роза — воплотившейся мечтой,
- Которой в жизни не осталось места…
- Но этот жест был оценен поэтом,
- И роза возвратилась к вам сонетом.
1969 «О них — о вас…»
- О них — о вас
- Невольники судьбы…
- Не тех, сейчас
- Растущих, как грибы,
- Соцреализмом
- Запрудив печать…
- Хочу… о тех,
- Кто вынужден молчать.
- Не всяк из них
- Синявский, Даниэль…
- А кто притих,
- Кто сник, забился в щель?
- Кто не нашел
- Ни капельки тепла?
- Кто пишет в стол…
- А если… нет стола?
Диккенс
- Ввечеру, когда чайник поет,
- И плиты накаляется круг,
- В мою комнату Диккенс войдет,
- Молчаливый, внимательный друг.
- Со двора через шторы — лучи,
- Там луну обнимает мороз,
- И стрекочет сверчок на печи —
- Впрочем, нет, не сверчок, а склероз.
- Одиноко мое Рождество,
- И поет мне морозная мгла:
- Ты не жди никого, ничего,
- Крошка Доррит у нас умерла…
«А май все тот же. Только мы не те…»
- А май все тот же. Только мы не те.
- Спадают вниз лиловые сирени
- В своей совсем ненужной красоте
- Коротких и обманчивых мгновений.
- Она пройдет, сиреневая муть,
- Слетит с кустов сияющее пламя,
- Нам остается только вниз взглянуть
- Холодными, спокойными глазами.
- И затоптать лиловую метель,
- Как топчем все, что в сердце отзвучало,
- Пока еще не убрана панель,
- И новое цветенье не настало!
«Благодарю за дружескую нежность…»
Викушке
- Благодарю за дружескую нежность,
- О, если б знали, как она бодрит!
- Она смягчает боли неизбежность,
- Пред нею все тревожное молчит!
- В ней чувствуешь всегда руки пожатье,
- Хоть не любимой, но такой родной,
- И вспоминаешь цвет и шорох платья,
- Как остро может вспоминать больной.
- Любви не надо, мы любили много,
- И тех и тех, неведомо, за что.
- В любви есть ревность, ревность в смерть дорога,
- А в нежности все тихо, все от Бога,
- И вы нежны, спасибо вам за то!
Новый год
- Еще стреляют где-то вдалеке,
- Но погасают фейерверков брызги,
- Смолкает шум в соседнем кабаке,
- И музыки назойливые визги…
- Вот Новый Год пришел из кабака,
- И развалился, пьяный, пред рассветом,
- Но зря его художника рука
- Рисует ангелочком неодетым…
- Он не младенец, нет, наоборот,
- Опять заплачут матери и вдовы,
- Он много горя миру принесет,
- Пока ему на смену не придет
- Еще старее и страшнее — новый!
«Хотя давно к природе мы глухи…»
- Хотя давно к природе мы глухи —
- Да и природы голос тих и робок, —
- Люблю, когда весною петухи
- Поют среди асфальтовых коробок.
- Они певцы ветхозаветных дней,
- Вражды не знавших и политиканства,
- И все, что полагается весне,
- Носило отпечаток постоянства.
- Но то была не косность, а покой,
- К прогрессу не мешавший нам стремиться,
- Не лучше ль было в тишине такой
- Любить и петь, работать и учиться?
- Теперь мы отошли от тишины,
- Преодолели все — пространство, космос,
- Но в глубине души осуждены
- На пустоту, неверие и косность.
- И поднимаясь к звездам и луне
- При помощи тончайших вычислений,
- Не знаем мы рожденных в тишине
- Крылатых дум и чистых вдохновений.
- И вот теперь, когда весна пришла,
- И все вокруг оделося зеленым,
- На Пасхе мне звучат колокола
- Не радостным, а похоронным звоном.
«Вы вопросы себе задавали…»
- Вы вопросы себе задавали,
- Восхищаясь бессмертием строк:
- Был ли Пушкин счастливым? Едва ли…
- В наше время — Ахматова, Блок?
- Города разрушавшее Слово
- Останавливать время могло…
- Только слово из уст Гумилёва,
- Ты до Синей Звезды не дошло!
- Что же: выводы очень жестоки:
- Как душою, поэт, ни криви,
- Никакие бессмертные строки
- Не заменят нам смертной любви!
Женщина («С древнейших пор до горьких наших дней…»)
- С древнейших пор до горьких наших дней
- Всех областей искусства и науки,
- Всего, что гений создал в тишине —
- Касались ваши розовые руки.
- В любую эру и в любой стране
- Все наши достиженья, радость, муки —
- Любовь и ревность, страсть и боль разлуки —
- Все было для Нее, о Ней, и к Ней!
- За ложь ответную, за этот щебет птичий,
- Мы щедро отдавали все величье,
- Все перлы, все сокровища Земли —
- Ничтожное к бессмертию вели…
- Но — стоила ли Данта Беатриче,
- И Пушкина… пустая Натали?
«Не сказалось не спелось. А впрочем…»
В.
- Не сказалось не спелось. А впрочем
- И не надо — молчанье слышней.
- Иногда простота многоточий
- Многих слов и звучней, и важней!
- Пусть она в неизвестности тает
- Незаметно. Ну что же, гори!
- Эта нежность, что с губ не слетает,
- Понимается… только внутри!
Вишня донская
Романс — В.
- Я не смею мешать вам, я знаю, что лишний
- И давно мне пора на покой…
- Но позвольте мне звать вас тихонечко вишней,
- Ароматною вишней донской.
- Да, я знаю, что он безвозвратно утрачен
- Наших дедов особый уклад,
- Но… вы там родились, так храните казачий
- Этот дух, как иконы хранят.
- Никому не дадим мы над нами смеяться,
- И тихонько внутри, в глубине,
- Мы должны навсегда казаками остаться,
- Поклоняясь родной старине.
- Жить недолго, и знаю, что в мире я лишний,
- Что стою у последних дверей,
- Так останьтесь донской ароматною вишней,
- И последней любовью моей!
1972 Девушка с ландышами
- В сандалиях. Одета налегке,
- В глазах — развязность, робость и бессилье,
- Она приносит ландыши в платке,
- Чахоточные, тронутые пылью.
- Где «оф лимит» на двери пышных дач,
- И медных ручек яркая победность,
- Она звонит — гони ее иль прячь —
- Немецкая прикрашенная бедность!
- Мне никого и ничего не жаль:
- Ни девочки, ни ландышей, ни марок —
- Я их куплю тебе, моя печаль, —
- Мне некому их принести в подарок!
Экспромт
В.Г.
- Смотреть на вас — мешает мне работа,
- Мечтать о вас — мешают мне лета…
- Стихи писать — не позволяет «кто-то»,
- Кому мешает ваша красота,
- И мой талант, а вместе с ними «что-то»,
- Что есть у вас и нет у них — мечта.
1971 Бессмыслица
- Я начал жить в бессмыслицу войны,
- Едва лишь возмужал, расправил плечи.
- Как будто для того мы рождены,
- Чтобы себя и всех кругом калечить!
- Вагон товарный заменял нам дом,
- Минуты перемирий — полустанки,
- Чтобы успеть сходить за кипятком,
- Съесть корку хлеба, просушить портянки…
- Любовь, роняя угольки тепла,
- Дымила, тлела…и не разгоралась,
- Вслед за войной война другая шла…
- Жизнь кончилась. Бессмыслица осталась.
«Все в мире мгновенно и тленно…»
- Все в мире мгновенно и тленно,
- И все порастает травой,
- Но в душах у нас неизменно
- Остался твой образ живой.
- Когда же над Родиной снова
- Взовьется Андреевский флаг,
- На нем засияют два слова,
- Два слова: Россия, Колчак!
«Возвращается снова улыбка…»
- Возвращается снова улыбка
- На искривленный горечью рот,
- И порой ресторанная скрипка
- Позабытый мотив отдает.
- Из посева военных проклятий
- Тишины вырастают года,
- Сыновья возвращаются, братья,
- Но любовь… никогда, никогда.
«Счастье опоздало, как товарный поезд…»
- Счастье опоздало, как товарный поезд,
- Простоявший долго средь степи, в снегу.
- Снежною метелью занесло по пояс.
- Я не беспокоюсь. Я ведь — все могу.
- Это так привычно перед семафором
- Близ путей запасных, замерзая, ждать,
- Потому что надо ж дать дорогу скорым,
- А товарный — что же — может подождать.
- А когда сутулясь, уходящий вечер
- К снеговым сугробам припадет в ночи,
- Говори, что хочешь, при случайной встрече,
- Но… о самом главном лучше промолчи.
Свеча Адвента
- Мерцает на столе свеча Адвента,
- Тот, кто зажег — работает внизу.
- Шумит машина, вьется, рвется лента,
- А я один груз жизненный везу.
- Размечена по строчкам, по моментам
- Звучит бездушно дикторская речь,
- И так чужда рождественским Адвентам,
- Мерцанию Неопалимых Свеч.
- А у меня — ни Рождества, ни встречи
- Нигде, ни с кем. Ну что ж, пора давно
- Перед концом, как встарь, расправить плечи,
- Забыв, что есть на улицу окно.
22 декабря 1971. Радио «Свобода» Снег
- А снег по Пушкину — на третье в ночь!
- Январь повеселел, прикрыв дорог изъяны…
- И легче дышится. А что Татьяны?
- В чужой стране вам может снег помочь?
- Нет, этот снег растает поутру,
- Опять дожди, туманы, гололедка…
- Фабричных труб повалит черный дым…
- И «русская душой» вздохнет Татьяна кротко,
- Она забыла прелесть русских зим.
1973 «Земное счастье ничего не стоит…»
- Земное счастье ничего не стоит,
- Как ничего не стоит и земля,
- Но почему нас что-то беспокоит,
- Как горло захлестнувшая петля…
- И все ничто, все мелко и ничтожно,
- И мечешься, и ищешь счастья след,
- Хоть на момент во что поверить можно,
- И всюду натыкаешься на «нет».
1973 «Он так сказал, и так правдиво это…»
- Он так сказал, и так правдиво это,
- Как будто сквозь столетия глядел:
- «От ямщика до первого поэта
- Мы все поем уныло». Наш удел!
Круг
- Играют дети на площадке,
- Кричат, копаются в песке,
- А няньки рядом, в дреме сладкой
- Сидят от них невдалеке.
- Шевелятся дремотно спицы,
- Вязанье падает из рук.
- И я дремлю, мне снова снится
- Уже смыкающийся круг.
- Его теченье очень кратко,
- Весь смысл не более двух строк:
- Начало так: песок, лопатка,
- Конец: лопатка и… песок.
1973