Предисловие
Россия в течение последних трех столетий пережила ряд переломных периодов, исполненных высокого трагизма, что нельзя иначе характеризовать как Ренессанс с его взлетами мысли и искусства и трагическими коллизиями, что мы наблюдаем и в Золотой век Афин, и в эпоху Возрождения в Европе. Петр I, родившись в средневековой Руси, прорубил окно не в Европу, связь с нею была, а куда существеннее – в классическую древность, как страны Европы в эпоху Возрождения, и он это сознавал отчетливо, укоряя в нерадении предков, и строя новый город у моря, и устраивая празднество в честь античной гостьи, Венеры (Таврической), что было похоже на мистерию, с явлением в миросозерцании русских поэтов и художников богов Греции, на чем и основано творчество Пушкина как классического поэта с его высокой трагической судьбой, а его эпоху мы недаром воспринимаем как Золотой век русской поэзии и культуры.
Словом, Петр I в трагедии «Державный мастер», Пушкин в трагедии «Мусагет», Валентин Серов в трагедии «Утро дней», Александр Блок в комедии «Соловьиный сад», Анна Керн в комедии «Анна Керн» с их окружением предстают совершенно в новом свете, то есть Ренессанс в России, оказывается, - это факт, нами еще не осознанный из-за односторонностей взгляда и борьбы партий, начиная от славянофилов и западников и их современных последователей, это – величайшее явление мировой истории и культуры, а самым ярким и наглядным его воплощением предстает классический Петербург, аристократический, купеческий, разночинный, интеллигентский.
Именно новый взгляд на историю России со времен Петра I и предполагает форму трагедии, как было в V веке до н.э. в Афинах или в эпоху Возрождения в Европе; золотой век и трагические коллизии закатных явлений – таков парадокс человеческой мысли и истории.
Историческая достоверность для автора предельно важна, вплоть до использования наиболее выразительных документов буквально, самый стиль которых воссоздает дух эпохи и служит как бы камертоном для читателя и зрителя. Между тем поэтика трагедии изначально такова, что она предполагает не историю, а миф, не историческое лицо, а мифическую личность, то есть исключительную по своей природе и судьбе, как царь Эдип или Геракл для древних греков, как Перикл или Сократ для нас, и таковыми впервые предстают перед нами Петр Великий, Пушкин, Анна Керн, Валентин Серов, Александр Блок в окружении своих современников в драматических сценах истории и культуры Санкт-Петербурга, как в самой жизни, скоротечной и вечной, что и есть по своему изначальному смыслу миф, у т р о д н е й.
Жанр драмы в стихах и прозе, да еще с элементами древнегреческой трагедии, не должен смущать читателя, в данном случае это наиболее легкая, простая, предельно лаконичная форма жизнеописаний самых замечательных людей России, она динамична и театральна – в полном соответствии с ренессансными явлениями эпохи и характерами героев, в чем легко убедиться каждому; сама форма, вопреки трагическим событиям, возвышает душу, очищает ее, что древние называли катарсисом и что испытать бывает так отрадно.
Автор
ДЕРЖАВНЫЙ МАСТЕР
Трагедия
Действующие лица
П е т р I, царь, потом император всероссийский.
А л е к с е й, старший сын царя.
К а т е р и н а, будущая царица и императрица Екатерина I.
М е н ш и к о в А.Д., светлейший князь.
А п р а к с и н Ф.М., генерал-адмирал, граф.
Ш е р е м е т е в Б.П., фельдмаршал, граф.
Г о л о в к и н Г.И., канцлер, граф.
Б р ю с Я.В., генерал-фельдцейхмейстер, граф.
Т о л с т о й П.А., дипломат, впоследствии граф.
М а к а р о в А.В., кабинет-секретарь царя.
К у р а к и н Б.И., дипломат.
Т р е з и н и Доменико, архитектор.
Р а г у з и н с к и й С.Л., купец, дипломат.
Р у м я н ц е в А.И., капитан гвардии, затем генерал-адъютант.
О т е ц Я к о в, духовник царевича Алексея.
Е в ф р о с и н ь я, дворовая князя Вяземского.
К и к и н А.В., адмиралтейский советник.
М а з е п а И.С., гетман Левобережной Украины.
К а р л XII, король Швеции.
Р е н ш и л ь д, шведский фельдмаршал.
Л е в е н г а у п т, шведский генерал.
С и г р о т, шведский офицер.
П и п е р, первый министр короля Швеции.
Де Т е с с е, маршал Франции.
Д`А н т е н, герцог.
С е н - С и м о н, герцог.
Дамы, офицеры, гонцы, денщики царя, иностранные послы, ряженые, герольд и другие.
Т р и ж е н щ и н ы в масках, они же ведьмы, странницы, оры и мойры в ходе действия.
Место действия - Россия, Балтийское море, Париж и Неаполь.
ПРОЛОГ
АКТ I
Сцена 1
Санкт-Петербург. Май 1708 года. Летний дворец. Комната на верхнем этаже. Денщики царя различного возраста и вида, народ простой, но смышленый.
4-й д е н щ и к (выходя из полукруга). О чем речь? Что у нас воинский совет? Генералы собрались? Шуты вы гороховые!
1-й д е н щ и к. Тсс! Помни, братец, денщики - преважные птицы. Из царских денщиков выходят в князья и генералы.
5-й д е н щ и к (еще мальчик). Из шутов тоже выходят в князья? Я к тому говорю, что шуты его величества - то князь, то боярин.
1-й д е н щ и к. Нет. Князья природные идут в шуты по простоте или же по подлости. Шуты не работники, как мы, а юродивые или весьма ловкие комедианты. Шутовство - забава, а у нас - служба.
3-й д е н щ и к. Еще бы! Наших союзников - Данию и Саксонию - без генеральных баталий, токмо угрозою разоренья король шведский принудил к уплате больших контрибуций, что и пустил на снаряжение армии, с которой он сбирается дойти до Москвы и расчленить Российское государство на удельные княжества.
3-й д е н щ и к. То знаем и мы. На Дону взбунтовались казаки. Тоже грозятся дойти до Москвы - побить бояр и иноземцев за подмену царя, за измену, за православную веру.
Входит Катерина и, оставаясь в стороне, слушает.
1-й д е н щ и к. А, знай, у царя-батюшки Алексея Михайловича от первой жены, из Милославских, было много детей, да диковинное дело, дочери росли здоровые, а сыновья, как один, все хворые, - наследство некому оставить. Вот Алексей Михайлович, как скончалась царица, вскоре женился на молодой и здоровой девице из Нарышкиных и не ошибся. Наталья Кирилловна родила сына-богатыря на радость царю.
4-й д е н щ и к. То государь наш Петр Алексеевич.
1-й д е н щ и к. Ему и четырех лет не исполнилось, как помер царь-батюшка. Кому же быть царем? Конечно, старшему брату Федору, хотя и хворый он. Вот Милославские вновь у трона, а царицу Наталью Кирилловну с сыном и знать не хотят. Когда же царь Федор скончался, встал вопрос: кому быть царем - хворому Ивану или здоровому Петру, пусть первый и старше на два годика?
4-й д е н щ и к. То есть кому у трона стоять - Милославским или Нарышкиным.
1-й д е н щ и к. Патриарх Иоаким и Боярская дума, народ на площади сказали: "Петру!" Он и взошел на престол, и было ему десять лет.
Входит царь Петр, к удивлению всех.
Сцена 2
Москва. 5 октября 1708 года. Торговые ряды неподалеку от Кремля. Два трубача и два гонца на конях в окружении простого люда, купцов, дворян и иноземцев из мастеровых и послов.
Трубы.
М а л ь ч и ш к а (с лотком на голове). А что будет?
М у ж и ч о к (с сумой). Послушай, узнаешь. Да тебе некогда.
М а л ь ч и ш к а. Конечно, я же на работе.
М у ж и ч о к. Беги! Молва тебя обгонит.
К у п е ц. Что-то задумал царь еще. На нашу голову.
П р и к а з ч и к. А я слыхал, свейский король с войском подходит к Москве. Государь царевич осматривал стены Кремля, в порядке ли они? Выдержат ли оборону?
К у п е ц. В Кремле-то можно отсидеться. А мы-то как?
1-й п о с л а н н и к. В "Ведомостях" сообщали об отъезде его царского величества на театр военных действий.
2-й п о с л а н н и к. Где царь, там и дело.
Трубы.
1-й г о н е ц. Слушай народ православный! Слушайте все! Мы прибыли прямо с поля сражения в лесах Белоруссии. Имеем сообщить важную новость. 28 сентября отряд русских войск под начальством его царского величества и светлейшего князя Меншикова наголову разбил армию генерала Левенгаупта, превосходившую наши силы вдвое. Все превосходство противника - в 8 тысяч - полегло на поле сражения у деревни Лесная...
1-й п о с л а н н и к. 8 тысяч? Не ради ли красного словца?
2-й п о с л а н н и к. Царь любит счет правильный во всем, как в кораблестроении. Но если правда, это весьма кровавая битва.
2-й г о н е ц. Захвачена вся неприятельская артиллерия, а также громадный обоз с провиантом и снаряжением, 78 знамен; в плен взяты два генерала, много офицеров и до тысячи солдат.
1-й г о н е ц. Победа полная и знаменательная. Королю Швеции Карлу XII впору запросить мира, и конец долгой войне. Государь на то уповает и с Божьей помощью да установится мир!
Подъезжает карета, тесня народ; из нее выглядыает царевич Алексей.
Трубы. Гонцы удаляются, толпа невольно следует за ними, с живостью обсуждая новости.
Со стен Кремля раздается пушечная пальба; народ, обтекая карету, выбегает на площадь, с живейшей радостью.
Сцена 3
Ставка короля Швеции вблизи Батурина. Конец октября 1708 года. Карл XII один.
Входит адъютант.
К а р л. Явился наконец генерал Левенгаупт, запыленный, изможденный, мучительно бодрящийся. Мой лучший генерал. Все было ясно. "Генерал, что с вами? Не из плена?" - "Нет, хуже, - отвечает, - чем из плена, государь. Из ада выбрался." Словом, солдат был прав. А у моего лучшего генерала был такой жалкий вид, что я расхохотался. Он уверяет, что русские совсем не те, что прежде. Сам царь руководил сраженьем, разъезжая на коне один, без свиты и охраны. Жаль, меня там не было. "О, государь, зачем же вы повернули на юг, не дождавшись обоза?" Мы просто не ведали, где обоз. Между тем гетман Украины в тайне от царя заготовил нам всего вдоволь, как обещал. А за казаками и хан крымский, и османы выступят против России. По крайней мере, такова политика шведского двора, чего пусть опасается царь. Я не спешу закончить войну; я еще молод и, Бог даст, мне удастся перекроить карту Европы и Азии, по моему усмотрению. (Застывает на месте.) Но некий ужас заполняет мне душу. Не страх смерти; смерти я не боюсь, готов ежечасно рисковать жизнью. А пытаюсь понять, в чем дело, и Мазепа, суровый старик, умеющий быть подобострастным и изысканным, недаром поляк до мозга костей, хотя игрою случая и интригами ставший гетманом Украины, является передо мною, как в зеркале, а лучше сказать, как в портрете искусного живописца. Суровость его - это скрытность надменного и подозрительного старика, алчного, к тому же, и мнительного, коварного и жестокого, любострастного и трусливого. Все это проступает на его лице и взоре, может быть, потому что мне достаточно известно об его повадках и интригах. (Снова в движении.) Когда у человека такая личина, от него можно всего ожидать. Не заманил ли он нас на Украину по уговору с царем? И Батурин, его резиденция, где он собрал якобы провианта и снаряжения для моей армии - ловушка? Я приостановил движение армии в четырех милях от Батурина, чтобы разобраться, по крайней мере, в моих сомнениях.
А д ъ ю т а н т (открывая дверь). Ваше величество, пан гетмен.
Входит Мазепа, церемонно раскланиваясь.
М а з е п а (с важностью). Король Польши, тот самый, кого вы сделали королем, ваше величество, обещал возвести меня, Мазепу, в княжеское достоинство и отдать мне во владение воеводства Витебское и Полоцкое. Я же передаю Польше Украину, а вам, королю Швеции, Стародуб, Новгород-Северский, Мглин и Брянск, некогда входившие в состав княжества Литовского. Таков договор мой с королем Польши Станиславом Лещинским и с вашим величеством.
К а р л. Правомочны ли заключать такие договора вы, не уверен. Я распоряжусь обо всем в свой час. А вот что вы обещали? 30-тысячное войско. Где оно? Вы обещали провиант, снаряжение для моей армии.
М а з е п а. Все это в моей резиденции в Батурине, ваше величество. Здесь - рукой подать.
При ясном небе прокатывается гром.
Снова и снова прокатывается гром.
АКТ II
Сцена 1
Воронеж. Март 1709 года. Дом с окнами на судоверфь. Катерина. Входит князь Меншиков.
Входит царевич Алексей; замечая Меншикова, смущается.
Катерина выбегает в сени, и с нею входит царь Петр с кожаной сумкой.
К а т е р и н а. Государь! Царевич молод. Пример отца, величайшего из смертных, ему пойдет уж непременно впрок. Иначе быть не может.
М е н ш и к о в. Вы как хотите, а я выпью хоть кваса, хоть пива, а лучше - водки.
П е т р. Катеринушка, налей-ка всем, да сядем за стол. А ты, сын, послушай меня напоследок. Понеже я, как смертный человек, сегодня или завтра могу умереть, я хочу сказать тебе, как говорил уже. Ты должен, при твоих летах, любить все, что содействует благу и чести отечества, верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щадить никаких трудов для блага общего. Если ты, как я надеюсь, будешь следовать моему отеческому совету и примешь правилом жизни страх Божий, справедливость и добродетель - над тобою будет всегда благословение Божие, но если мои советы разнесет ветер и ты не захочешь делать то, чего желаю, то не признаю тебя своим сыном: я буду молить Бога, чтобы он наказал тебя в сей и будущей жизни!
А л е к с е й (испуганно). Всемилостивейший государь-батюшка! Я помню ваши слова; то вы говорили мне после взятия Нарвы, когда я был и вовсе юн. Я еще молод и делаю, что могу. Уверяю ваше величество, что я, как покорный сын, буду всеми силами стараться подражать вашим деяниям и примеру.
П е т р. Дай Боже!
А л е к с е й. Государь, мне бы пора ехать.
К а т е р и н а. А обед, государь царевич?
А л е к с е й. Благодарствую.
П е т р. Хорошо, сын, поезжай! С Богом! Возьми сумку. Что, тяжела?
Прощаются, и Алексей уходит.
Сцена 2
Неширокая открытая местность между Будищенским и Яковецким лесами в окрестностях Полтавы. 25 июня 1709 года. Царь Петр в сопровождении высших офицеров скачет то вперед, то назад, выбирая новое место для лагеря русской армии.
Гонец на скаку останавливает лошадь.
Царь Петр проносится вскачь далее в сопровождении свиты из высших офицеров.
Сцена 3
Ставка короля Швеции в монастыре. 26 июня 1709 года. Карл полулежит на кровати. Военный совет, на котором присутствуют фельдмаршал Реншильд, премьер-министр граф Пипер и полковник фон Сигрот.
Все раскланиваются, как будто повеселевшие.
Сцена 4
Местность перед укрепленным лагерем русской армии с линией редутов, от которой выступают вперед еще три поперечных редута. 27 июня 1709 года. Раннее утро. Кавалерийские атаки. Князь Меншиков со свитой в постоянном движении.
М е н ш и к о в. Как! Повтори! Дабы конные полки от баталии отвел и стал бы от ретраншемента к горе?
Г о н е ц. Князь! Я могу в точности повторить то же самое. Генерал-поручику Рену тоже велено отойти - вправо от лагеря. Генералу Боуру тоже велено отойти, при этом стараясь наводить неприятеля на редуты, чтобы подвергнуть врага артиллерийскому обстрелу и накрепко смотреть, чтоб гора у него была во фланге, а не назади, дабы неприятель не мог нашу кавалерию под гору утеснить.
М е н ш и к о в. Отойти, когда идет жестокий бой? Передай его царскому величеству: неприятель несет большие потери, а мы пока весьма малые. Если бы шведская пехота не помогала кавалерии, то бы вся неприятельская кавалерия была порублена. И оглянись-ка! Просто невозможно отступать, когда оба фронта стоят так близко друг от друга, сорок сажен каких-то, и ежели скакать направо кругом, то тем придается дерзости неприятелю, который сейчас же погонится за нами, и справиться будет невозможно. Я прошу его царское величество, чтоб изволил прислать в сикурс несколько полков пехотных.
Г о н е ц. Светлейший князь, я передал вам приказ его царского величества.
М е н ш и к о в. Ты сейчас стоишь передо мной. Выполняй мой приказ. Передай в точности мои слова царю. Пали два редута, падут и другие без поддержки кавалерии. Скачи во весь опор!
Генерал-адъютант Ягужинский подъезжает к князю Меншикову.
М е н ш и к о в. Ну, что ты мне скажешь? Отступить? Оставить редуты без сикурса?
Я г у ж и н с к и й. Князь! Вы не подчинились приказу его царского величества.
М е н ш и к о в. За это я сам пред ним отвечу.
Я г у ж и н с к и й. Между тем генерал Боур со своими эскадронами отступил, и шведская кавалерия, а за нею пехота, увлекшись преследованием, попали под жесточайший огонь из редутов, а затем, отступая, по флангу под артиллерийский огонь из ретраншемента, что учинил великий неприятелю упадок.
М е н ш и к о в. Ежели бы и я отступил, редуты бы пали.
Я г у ж и н с к и й. Князь, вы, может быть, правы. Но кавалерийские атаки еще не главная баталия, чем озабочен его царское величество. Надобно вам знать: огонь из редутов и лагеря оторвал часть шведской армии - до шести батальонов пехоты и нескольких эскадронов; она бежит в сторону Яковецкого леса.
М е н ш и к о в. А, это другое дело!
Я г у ж и н с к и й. Вам все-таки следует отступить и возглавить погоню за частью шведской армии - с помощью пяти батальонов пехоты.
М е н ш и к о в. Добро! Скачем по кругу, будто для новой атаки!
Пять батальонов пехоты выходят из лагеря.
Сцена 5
Местность перед укрепленным лагерем русской армии. Король Швеции в окружении свиты и охраны полулежит на носилках. Подъезжает фельдмаршал Реншильд и спешивается.
К а р л. С холма нам доносят, что неприятель выходит из своих укреплений.
Р е н ш и л ь д. Я о том слышал, но, думаю, здесь какое-то недоразумение.
К а р л. Сегодня фельдмаршал сделал не очень удачную рекогносцировку. Пошлите кого-нибудь на высокое место понаблюдать, что происходит.
Р е н ш и л ь д. Ваше величество, в этом нет нужды, я и так знаю, как обстоят дела.
К а р л. А что же с генерал-майором Роосом? Где его батальоны? Где треть нашей армии, вы знаете? Генерал-майор Спарре, посланный на поиск пропавших батальонов, уверяет, что генерал-майор Роос стоит в лесу и защищается хорошо.
Р е н ш и л ь д. Ваше величество, я думаю, тут нет ничего хорошего; лучше бы Роос был здесь. Из-за него мы топчемся на месте уже три часа. Ежели он не хочет пробиваться, имея при себе шесть батальонов, то пусть делает, что хочет, черт подери, я не могу ему помочь.
К а р л. Кто-то скачет с холма. Сейчас вы убедитесь в том, что неприятель выходит из укрепленного лагеря.
Г о н е ц. Ваше величество! Неприятель выводит батальон за батальоном из лагеря и строится явно для наступления.
Р е н ш и л ь д. Не может быть! Русские, я полагал, не могут быть столь дерзкими. Теперь я и отсюда все вижу.
К а р л. Мы тоже считали, что русские не осмелятся напасть на корпус Левенгаупта с обозом, однако это случилось. Что же нам следует предпринять? Не атаковать ли нам русскую конницу, что стоит неподалеку, образуя правый фланг неприятеля, и ее прежде всего повернуть вспять?
Р е н ш и л ь д. Нет, ваше величество, нам следует нанести удар вон по тем, то есть по пехоте, продолжающей построение в боевой порядок.
К а р л. Из-за раны я предоставил вам командование моей армией, граф. Делайте как считаете нужным. Игнорировать наступление русских войск нельзя. Они могут оторвать нас от обоза в Пушкаревке.
Р е н ш и л ь д. Да, ваше величество. Последний маневр - опять-таки из-за батальонов Рооса, каковые оказались русскими, - когда мы двинулись в сторону от лагеря русской армии, придется прервать и пехоте отступить назад, чтобы спешно начать построение в боевой порядок напротив порядка русской армии.
К а р л. Наконец предстоит генеральное сражение. Как жаль, что я лежу с раной. Долгожданный час, да принесет он нам победу!
Р е н ш и л ь д (вскакивая на лошадь). Ваше величество!
К а р л. С Богом!
У лагеря русской армии. Вывод войск. Пехота выстраивается в две линии с промежутками для артиллерии; слева и справа кавалерийские полки. Царь Петр в сопровождении генералитета объезжает войска.
П е т р. Российское воинство! Вы помните слова из приказа. Час пришел, когда отечеству пропасть весма иль отродитеся России в лучший вид. Да не смущает вас слава неприятеля, что ложну вы показали не один раз. И помните, сам Бог и Правда с нами, что засвидетельствовано многажды и ныне вы видите. (Шереметеву.) Нас все еще слишком много. Ежели вывести все полки, то неприятель увидит великое наше превосходство и в бой не вступит, но пойдет на убег.
Ш е р е м е т е в. Государь, по вашему повелению в лагере оставили шесть полков пехоты, к великому огорчению солдат и офицеров, что в генеральной баталии им не дано принять участие.
П е т р. Господа генералы! Предлагаю шесть драгунских полков генерала Боура отвести в сторону, в резерв.
Ш е р е м е т е в. Ваше царское величество! Я высказываюсь против умаления фронта и уменьшения русской армии в час генерального сражения. Надежнее иметь полки с превосходным числом, нежели с ровным.
П е т р (обращаясь с улыбкой к солдатам). Неприятель стоит близе лесу и уже в великом страхе; ежели вывести все полки, то не даст бою и уйдет - спасать обоз у Пушкаревки и далее. (Одобрительный гул проносится по войску.) Отвесть шесть драгунских полков генерала Боура, дабы через свое умаление привлечь неприятеля к баталии. Победа не от множественного числа войска, но от помощи Божьей и мужества бывает; храброму и искусному вождю довольно и равного числа. Да поглядите, господин фельдмаршал, на стройное и исправное русское войско! Нам не объехать его, а неприятелю - и подавно. Одна артиллерия полков и лагеря сокрушит неприятеля, стоит ему перейти в тщетной надежде на былую силу в наступление.
Ш е р е м е т е в. Государь! Отвод драгунских полков словно бы подвигнул неприятеля на бой.
П е т р (выезжая вперед). За отечество принять смерть весма похвально, а страх смерти в бою вещь всякой хулы достойна. Господин фельдмаршал, вручаю тебе мою армию, изволь командовать и ожидать приближения неприятеля на сем месте. Я же, как и генералы и полковники, встану во главе своего полка. С Богом!
На высоком валу укрепленного лагеря денщики царя.
Показывается царь Петр на коне.
Гул артиллерийских и ружейных залпов стихает, дым над полем рассеивается и открывается прекрасное полуденное небо.
АКТ III
Сцена 1
Санкт-Петербург. Апрель 1714 года. Ассамблея в доме адмирала Апраксина Федора Матвеевича. Большой зал со стульями вдоль стен, предназначенный для танцев, со смежными комнатами, где установлены столы для игры в шахматы, шашки, а также для курения и бесед. Гости заполняют зал, раскланиваясь между собою, кто весело и шумно, а кто - чинно и церемонно. Входят три молодых человека, одетых с иголочки.
Входит царевич Алексей; не глядя по сторонам, не отвечая на поклоны, проходит в дальнюю комнату.
Входят адмиралтейский советник Кикин и светлейший князь Меншиков с семействами. Восклицания и приветствия с поцелуями. Кикин проходит к царевичу.
К и к и н. Государь царевич! Сыграем в шашки?
А л е к с е й. Давай. А лучше бы нам переговорить, Александр Васильевич.
К и к и н. И переговорим. Что жена?
А л е к с е й. Что же ей таскаться по ассамблеям на шестом месяце беременности? Впрочем, я не знаю, может, и подъедет.
К и к и н. Посидит чинно. Государю приятно.
А л е к с е й. Не всем. Мачеха моя не очень-то жалует кронпринцессу. Она не очень-то жалует и меня. Как и Меншиков.
К и к и н. Конечно, оба из простого люда, вознесенные волею царя до первейших мест в Российском государстве, они опасаются, что ты бросишь их снова в ничтожество. Ты играй, играй.
А л е к с е й. Еще бы! Царь женился на своей наложнице, да еще из пленниц. Когда такое бывало?
К и к и н. Бывало. Чего на свете не бывало? Слыхал, и король Франции Людовик женился на своей фаворитке?
А л е к с е й. Тайно обвенчался и не сделал ее королевой. А мой отец? Дважды венчался. Однажды тайно, а потом всенародно, и теперь Катерина - царица, а моя мать - инокиня. Каково мне?
К и к и н. Терпи, казак, атаманом будешь.
А л е к с е й. Я собираюсь за границу на леченье.
К и к и н. Да, будь ты здоров, государь, я думаю, взял бы тебя с собою в поход.
А л е к с е й. Видишь ли, от одной мысли о такой оказии меня схватывает лихорадка.
К и к и н. Напрасно. Тебе бы, государь мой, лучше под крылышком отца находиться, иначе заклюют. Царь недоволен, что два лета на море идут дела без толку. Наказал многих за упущения. Чуть меня не достал. Теперь сам возглавит поход. А он у нас таков: где явится, там дело главное затевается. Быть при сем всегда почетно. (Снижая голос.) А, впрочем, тебе лучше в Карлсбаде отсидеться. Не торопись с возвращением. Отговаривайся леченьем, либо ученьем. Нашел бы себе дело, хоть картины закупать. Денег на то царь, сам знаешь, не жалеет. А то останься у французского короля.
А л е к с е й. Как!
К и к и н. Ну, мы с тобой еще переговорим. Не здесь. А я-то, государь царевич, выграл!
А л е к с е й. Я оплошал. Да с тобой у меня всегда так.
В зал вступает царица Екатерина Алексеевна в сопровождении блестящей свиты; за ними входит царь Петр с денщиком.
Начинаются танцы. Трое молодых людей с изумлением оглядываются.
Пронесясь через смежные комнаты, царь с царицей вступает снова в зал.
Танцы возобновляются, теперь уже при ярко горящих свечах в канделябрах и люстрах.
Сцена 2
У полуострова Гангут. 27 июля 1714 года. Генерал-адмиральская полугалера в кордебаталии в Рилакс-фиорде. Вокруг шлюпки с офицерами в ожидании окончания военного совета.
На генерал-адмиральской полугалере показываются царь Петр, генерал-адмирал Апраксин и другие. Генерал-адъютант Ягужинский спускается в шлюпку с офицером, несущим белый флаг парламентера.
Все разъезжаются. Царь Петр возвращается к полугалере флагмана авангарда, что стоит против шведской эскадры. У каюты два царских денщика.
У полугалеры флагмана авангарда офицеры на шлюпках.
На генерал-адмиральской полугалере взвивается на тринкетовой рее синий флаг и раздается пушечный выстрел.
Шведская эскадра не поднимает якорей; на нее устремляются три группы скампавей с войском; завязывается артиллерийская перестрелка.
Поднимается пальба вновь, теперь ликующих солдат и офицеров на скампавеях, с захваченных в плен фрегата и галер неприятеля тоже.
Сцена 3
Санкт-Петербург. Зимний дворец. Покои царицы. Два пажа чинно прохаживаются, поглядывая на закрытые двери и в окна на Неву.
Пажи становятся у окон, словно воочию наблюдая то, о чем говорят все громче.
Полуоткрывается створка двери, и выходит одна из фрейлин царицы.
Открываются настежь створки двери, и выходит царица.
На лестничной площадке у раскрытых настежь дверей показывается царь Петр.
Поворачивается сбежать вниз, но царица всплескивает руками, как бы смеясь над его детскими порывами, и он, обласканный и сконфуженный, остается на месте, что однако его сердит.
Сцена 4
Спуск корабля. 28 сентября 1714 года. У Адмиралтейства на штапеле новый корабль; берег заполнен народом и мастеровыми из иноземцев; на лучших для обозрения местах вельможи и иностранные послы. Царица со свитой на другом берегу, откуда всего лучше видно. Нева на этом месте относительно узкая, но полноводная, с быстрым течением. День солнечный, небо синее, с белыми, как паруса, облаками, что соответствует праздничному оживлению у реки, заполненной барками, шлюпками, с фрегатом на рейде.
Вокруг нового корабля на штапеле туда и сюда носится долговязая фигура царя.
В это время начинается пушечная пальба с Петропавловской крепости и Адмиралтейства. На середине реки новый корабль опускает якорь.
Устанавливается тишина, словно сходящая с небес, а всплеск воды о борт корабля и вскрики народа по берегам лишь подчеркивают ее.
Реплики послов отчасти доходят до слуха царя, он невольно ищет глазами сына и не находит.
Уходят в разные каюты, и тотчас - с провозглашением первого тоста - раздается пушечный выстрел с фрегата. Между тем наступает вечер, и на фрегате зажигаются фонарики, коими он обвешан искусно, и чудная иллюминация возгорается над Невой.
АКТ IV
Сцена 1
Луг у деревни Рождествено под Петербургом. 1716 год. Царевич Алексей и Евфросинья.
Е в ф р о с и н ь я. Как в деревню приехал, ты повеселел. А ты болел в самом деле или только прикидывался?
А л е к с е й. Я сам не знаю. Иногда мне болеть - в радость, а здоровым быть - в тягость.
Е в ф р о с и н ь я. Неуж-то правда, ты у царя-батюшки в монастырь попросился?
А л е к с е й. Когда беда, можно и в монастыре отсидеться.
Е в ф р о с и н ь я. Беда? Ах, да, смерть твоей любимой супруги кронпринцессы Шарлотты! Как ты, бедненький, убивался.
А л е к с е й. А что ж ты думала? Родила мне сына, отступилась на лестнице и скончалась, будто нарочно, в обидах на меня. Ведь она знала, что я бегаю к служанке своего учителя. Фрося! Не ревнуй меня к мертвой. Она оставила меня одного, я теперь без опоры. В случае чего цесарь разве вступится за меня?
Е в ф р о с и н ь я. Какой цесарь?
А л е к с е й. Австрийский император. Он же мне свояк, женат на сестре Шарлотты. А я ее не уберег. На поминовении после похорон царь вскричал: "В несогласье со мной живешь и с женою также жил, к бесчестию отечества нашего". И вынимает из кармана письмо и вручает мне - с повелением одуматься.
Е в ф р о с и н ь я. Это сам государь-батюшка велит тебе поступить в монастырь? Коли так, быть тебе монахом.
А л е к с е й. Нет, нет! Отец одно твердит: исправься и займись делом.
Е в ф р о с и н ь я. А ты не хочешь? А чего же ты хочешь? Сам в монахи?
А л е к с е й. Нет, в монахи я не хочу! Я слишком тебя люблю. А в монастырь попросился для отвода глаз. Отец еще пуще разгневался. А тут родился сын и у мачехи моей, мой младший брат, и я с моим сыном и вовсе им неугоден.
Е в ф р о с и н ь я. А кого ты все высматриваешь вдоль дороги?
А л е к с е й. Фрося, ты возвращайся в деревню. Я скоро приду.
Евфросинья уходит; Алексей заходит за деревья; у рощи останавливается коляска, из нее выходит Кикин.
Из-за деревьев показывается царевич Алексей.
На пустынном лугу показываются три женщины.
Три женщины исчезают.
Кикин уносится в коляске; Алексей проходит через луг, оглядываясь вокруг, - в испуге от неожиданности - видит девушку, что как ни в чем не бывало собирает цветы, сплетая венок.
На луг опускается туман, и они в нем исчезают.
Сцена 2
Париж. Июнь 1717 года. Прием у герцога д`Антена. В застекленной галерее герцог, царь Петр, князь Куракин, российский посланник во Франции, маршал де Тессе и другие. В парке в отдалении знатные дамы и их кавалеры в роли простых зрителей.
Входит герцог Сен-Симон. К нему подходит маршал де Тессе.
В парке дамы прогуливаются, делая вид, что они сами по себе, при этом внимательно наблюдая за гостем. Несколько дам совсем близко стоят у застекленной галереи.
Все весело переглядываются и смеются. Князь Куракин подходит к царю, и они словно забывают, что у всех на виду.
Подходит герцог д`Антен.
Князь и царь весело смеются, держась совершенно на равной ноге, что весьма удивляет французов.
Гости входят в дом.
Сцена 3
Неаполь. Крепость Сент-Эльма. Комнаты царевича Алексея.
Царевич Алексей и Евфросинья. Входит секретарь вице-короля графа Дауна.
С е к р е т а р ь. Ваше высочество! С согласия вице-короля господа Толстой и Румянцев намерены посетить вас сегодня в полдень.
А л е к с е й. Хорошо. Моего согласия уже не спрашивают.
С е к р е т а р ь. Эти господа очень настойчивы. Да и вы сами заявили, что вам надобно время для размышлений. (Выразительно взглядывает на молодую женщину.)
А л е к с е й. Поди к себе.
Евфросинья уходит в соседнюю комнату.
С е к р е т а р ь. Что касается протекции цесаря, между нами, государь царевич, она не столь беспредельна.
А л е к с е й. Что вы хотите сказать? В прошлый раз граф Даун подтвердил мне, что я вполне могу положиться на покровительство цесаря.
С е к р е т а р ь. Да, в разумных пределах. С оружием защищать вас не станут, да от кого? Отца вашего, государя столь славного, каких ныне нет. Рассудите сами.
А л е к с е й (теряясь, бегает по комнате). Боже!
С е к р е т а р ь. Вы знаете, вице-королю не нравится, что у вас живет беременная девка. Это просто не принято. В подобных случаях их удаляют. Ну, это между нами.(Уходит.)
Е в ф р о с и н ь я (показываясь в дверях). Что он сказал?
А л е к с е й. Боже мой! Нас могут разлучить. Уже всем бросается в глаза, что ты беременна. О, как бы я хотел на тебе жениться! Да при нынешних обстоятельствах это невозможно.
Е в ф р о с и н ь я. Ежели бы ты послушался отца и не просился в монастырь, мы могли бы пожениться. Почему не поехал к нему в Копенгаген, куда он тебя звал на морские учения объединенного флота четырех стран? Ужели звал погубить? Все это Кикин!
А л е к с е й. Перестань.
Е в ф р о с и н ь я. Кикин! Все это он делал не для тебя, а для Екатерины, чтобы только тебя погубить. И царю насолить. Недаром бороду отрастил. Это он в ней усмешку прятал, этих самых кикимор.
А л е к с е й (рассмеявшись, очевидно, принимая слова девушки всего лишь за шутку). А как весело мы путешествовали! Я в качестве офицера Коханского, а ты - моей супруги.
Е в ф р о с и н ь я. Затем я переоделась в мужской костюм и играла роль пажа польского кавалера, каковым ты предстал.
А л е к с е й. Наконец, мы добрались до Вены, и меня приводят к вице-канцлеру венского двора Шенборну, который уже собрался лечь спать. "Мой отец говорит, - сказал я, - что я не гожусь ни для войны, ни для правленья; у меня однако же довольно ума, чтоб царствовать. Бог дает царства и назначает наследников престола, но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня."
Е в ф р о с и н ь я. И нас укрыли в замке Эренберг в горах. Там нам было хорошо, правда? Как это нас нашли? Теперь этот старик, который на всех языках говорит, как дьявол, не отстанет от тебя.
А л е к с е й. Покоя уже не будет.
Е в ф р о с и н ь я. Может быть, он прав? Надо послушаться царя, пока он вконец не разгневался? Ты не любишь читать его писем, а пишет он тебе все же по-хорошему. Дай я прочту.
А л е к с е й (достает письмо из ящика стола). Хорошо. Может, не с его, а с твоего голоса я лучше все пойму.
Е в ф р о с и н ь я (читает не без пафоса). "Мой сын! Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воли моей делал и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему; но наконец, обольстя меня и заклинаясь Богом при прощании со мною, потом что учинил?"
А л е к с е й (усмехнувшись). Да, что учинил?
Е в ф р о с и н ь я (продолжает). "Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что не слыхано... чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил!"
А л е к с е й. Фрося! Хватит.
Е в ф р о с и н ь я. "Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе господа Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь Богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься."
А л е к с е й (ломая руки). Могу ли я поверить?
Е в ф р о с и н ь я (звенящим голосом). "Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от Бога властию, проклинаю тебя вечно. А яко государь твой за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить, в чем Бог мне поможет в моей истине. К тому помни, что я все не насильством тебе делал, а когда б захотел, то почто на твою волю полагаться - чтоб хотел, то б сделал."
А л е к с е й. Ефросиньюшка! Ты-то что меня терзаешь?
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, здесь же все яснее ясного сказано. Толстой тебя пугает, царь прощает.
А л е к с е й. Возвратиться к отцу опасно. Что он скажет, как узнает, что я писал письма сенаторам и архиереям? Начнется розыск и полетят головы, и моя тоже.
Е в ф р о с и н ь я. Опасно и здесь оставаться. От царя не спрячешься.
А л е к с е й. Император не защитит, поеду в Рим.
Е в ф р о с и н ь я. К папе римскому? Да ведь ты православный. Изменишь и вере?
А л е к с е й. Ефросиньюшка, ты вроде поумнела, как брюхата стала. Возвратиться? Лишь бы отец простил, а я отрекусь от наследства в пользу младшего брата, женюсь на тебе, и мы заживем в моих деревнях тихо и мирно, как в замке в горах.
Е в ф р о с и н ь я. Справься у отца прежде, позволит он жениться тебе на мне. Это все лучше, чем монастырь.
А л е к с е й. Боже! Они идут. Поди к себе, Ефросиньюшка. Не подслушивай. Все узнаешь.
Входят Толстой Петр Андреевич и гвардии капитан Румянцев.
Т о л с т о й. Государь царевич! Только что я получил письмо от его царского величества. Он вспоминает, что, отправившись с великим посольством за границу в конце прошлого века, он непременно желал побывать и в Италии, где я почти что один обучался, но из-за стрелецкого бунта ему пришлось прервать ученье и путешествие по странам Европы и поспешить в Москву. Ныне, побывав весной во Франции впервые, он намерен приехать сюда.
А л е к с е й. Как!
Р у м я н ц е в. Да, это стоит вторжения всей русской армии в цесарские владения.
А л е к с е й. Еже всеконечно ехать к отцу отважиться!
Т о л с т о й. Это будет самым разумным решением, государь царевич. Лишь послушанием и искренним раскаяньем можно избежать худшей беды, когда вина столь велика есть.
А л е к с е й. Господа! Завтра я вам скажу. Завтра. Я вижу, мне предстоит долгая дорога обратно до моего отечества, откуда я бежал, яко изменник.
Толстой и Румянцев выразительно переглядываются и раскланиваются.
Сцена 4
Петергоф. Дворец Монплезир. Май 1718 года. Кабинет-секретарь Макаров и канцлер Головкин Гавриил Иванович.
М а к а р о в (доставая бумагу из папки). Из Дании пишут, что там весьма обеспокоены возможным началом мирных переговоров между Россией и Швецией на Аландах, что можно счесть благоприятным итогом долгой заграничной поездки его царского величества по странам Европы.
Г о л о в к и н. Даже Англия и Франция, держась стороны Швеции, ныне склонны подталкивать ее к миру, а наши союзники - против.
М а к а р о в. Датский король опасается Карла, что тот, заключив с Россией мир, свои потери в войне пожелает возместить завоеванием Норвегии, входящей в Датское королевство.
Г о л о в к и н. Карл там сейчас и воюет. Дании следовало активнее помогать нам в море, а то мы, поди, одни против Швеции воюем много лет и на море.
М а к а р о в. К счастью, весьма успешно, и теперь мир может быть заключен несомненно на более выгодных для нас условиях, чем после Нарвы или Полтавы. Первый министр Карла барон Герц, видя, что страна разорена военными поборами, опасается уже катастрофы с нею, как и с армией у Полтавы.
Г о л о в к и н. Дай Боже нам наконец мир.
Входят князь Меншиков и тайный советник Толстой.
М е н ш и к о в. Государь еще спит.
М а к а р о в. После обеда спать на корабле его величество особенно любит.
М е н ш и к о в (Толстому). Что же теперь будет? Алексей оговорил многих и понапрасну. Кто из нас не был любезен с ним, наследником? Брат адмирала Апраксина чуть не поплатился жизнью, фельдмаршал Шереметев слег в Москве; пишет, нога распухла, и опухоль доходит до живота; боюсь, плохи его дела. Я не говорю о Кикине. Он колесован и поделом.
Г о л о в к и н. Не дай, Боже, нам такой конец. Без рук, без ног лежал на колесе, а голову поднимает, точно ищет их, где они.
Т о л с т о й. Затем и головы с бородой лишился. Палач поднял ее и на кол.
М е н ш и к о в. Оговорил даже мать родную. Ну, о чем он думал?
Т о л с т о й. Инокиня лишилась любовника. Глебов посажен на кол. Страх!
М е н ш и к о в. А теперь - из показаний его девки - выходит, что царевич один, даже без Кикина и кого-либо, отдавшись под протекцию цесаря, сидя в крепости, яко пленник, писал письма сенаторам и архиереям, чтобы их подметывали, желая бунт против отца учинить?
Г о л о в к и н. Да в своем ли он уме?
Т о л с т о й. Коли царь простил, так бери всю вину на себя и чистосердечно покайся во всех помышлениях и делах. Не знать отца родного.
М е н ш и к о в. Оговорив других, хотел выйти сухим из воды. Едва все вздохнули свободно, все сызнова.
Г о л о в к и н. А слово царя о прощеньи сына, как?
Т о л с т о й. Милосердие Божье и то не бывает бесконечно. У государей и подавно. Я говорю вообще.
М е н ш и к о в. Вот задача. Думаю, царь оставил нас после докладов и обеда здесь на совет. А что ж мы можем сказать?
Входит царь Петр, к удивлению присутствующих, радостный, с Румянцевым, возведенным в генерал-адъютанты.
П е т р. Господа сенаторы и министры! Поздравляю вас с открытием Аландского конгресса! Генерал-адъютант прибыл с Аландских островов, нам очень известных, с обнадеживающими вестями. Ежели нашу делегацию возглавляет, как вы знаете, генерал-фельдцейхмейстер Брюс, то шведскую на переговорах сам первый министр барон Герц, который озабочен спасением страны от окончательного разорения и упадка. Он готов уступить нам нашу Ингрию с Санкт-Петербургом, Эстляндию и Лифляндию, как должно быть, но странная мысль у него в голове бродит: заключить не просто мир между Россией и Швецией, положив конец долгой войне, а союз - против Дании. Каково?
М е н ш и к о в. Новый союз против нашего союзника, пусть весьма неверного? Российскому войску помочь Карлу завоевать Норвегию, вместо Финляндии?
Г о л о в к и н. Этот барон стоит своего короля. Он хочет, уступив нам то, что им уже не принадлежит, вместо желанного нам мира, втянуть в войну со всей Европой?
П е т р. Надеюсь, генерал Брюс развеет новые планы короля перекроить карту Европы, на этот раз в союзе с Россией, яко дымовую завесу. Довольно будет Карлу и невмешательства России в его химерические прожекты.
Все с оживлением переглядываются между собою; входит царевич Алексей, которого не сразу замечают, как вдруг устанавливается недоуменная тишина, тягостная, очевидно, не только для сына, но и отца.
Т о л с т о й. Ваше величество, позвольте нам удалиться.
П е т р. На время.
Г о л о в к и н. Государь, позвольте генерал-адъютанту пойти с нами и доложить о начале Аландского конгресса.
П е т р. Разумеется. Макаров, а ты запиши по пунктам все вопросы, на какие запрашивает ответа Брюс.
Все уходят, кроме царя и царевича.
Входят Евфросинья и Толстой Петр Андреевич.
А л е к с е й
А ребенок?
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич! Он помер. Долго возвращалась. Далеко завез ты меня и оставил.
А л е к с е й. А ты- то как, Ефросиньюшка?
Е в ф р о с и н ь я. Здорова. Меня спрашивали, и я написала все, как было, как помню. Не обессудь, государь мой, ежели что не так тебе покажется.
А л е к с е й. Что же ты написала?
Толстой подает царевичу листы с показаниями. Царь возвращается и усаживается в отдалении.
Е в ф р о с и н ь я. Я сама могу сказать. Что помню, то и написала.
А л е к с е й. Я вижу, ее рука. А читать не могу. (Смахивает слезы с глаз.) Что же ты наделала, Фрося? Ты же меня погубила.
Т о л с т о й. Значит ли это, государь царевич, в ее показаниях все правда?
А л е к с е й (закрывая лицо руками). Я не читал. Я не могу.
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, подумай обо мне. Каково мне? Ты на свободе, я в крепости.
А л е к с е й. В какой крепости?
Е в ф р о с и н ь я. Не в Эренберге, верно. Не в Сент-Альме.
Т о л с т о й. Ну, ты повтори, что говорила и писала сама.
Е в ф р о с и н ь я. Сказывал мне, что он от отца для того ушел, что-де отец к нему был немилостив, и как мог искал, чтоб живот его прекратить, и хотел лишить наследства; к тому ж, когда во время корабельного спуска, всегда его поили смертно и заставляли стоять на морозе, и оттого-де он и ушел, чтобы ему жить в покое, доколе отец жив будет; и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел...
Т о л с т о й. Государь царевич, все это правда ли?
А л е к с е й. Мало ли чего я говаривал, всего не упомню.
Е в ф р о с и н ь я. Также он говорил: когда он будет царем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит, также и корабли оставит и держать их не будет...
Т о л с т о й. Таковы ли намерения ваши были, государь царевич?
А л е к с е й. Да. Но это же теперь, когда я отрекся от престола, не имеет значения.
Е в ф р о с и н ь я. Также он писал письма с жалобами на отца цесарю многажды, писал и архиереям; а первые письма писал он, царевич, к двум архиереям не в крепости: еще до оной, будучи в квартире; а к которым, не сказал; говорил, что те письма писал и посылал для того, чтобы в Питербурхе их подметывать...
А л е к с е й. Фрося, не бери греха на душу.
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, я сказываю то, что мне ты говорил. Зачем мне выдумывать?
А л е к с е й (вскипая). Ты не понимаешь, что губишь меня?!
Толстой уводит Евфросинью. Входят князь Меншиков, канцлер Головкин, кабинет-секретарь Макаров и Толстой.
Алексей выбегает вон.
Сцена 5
Петропавловская крепость. В ночь с 25 на 26 июня 1718 года. Камера. Входят священнослужители. С постели, на которой лежал поперек, свесив ноги, приподнимается царевич Алексей.
Священнослужители поспешно уходят. Вносят свечи.
В самом деле, перед царевичем являются три женщины.
АКТ V
Сцена 1
Санкт-Петербург. Летний дворец. Май 1719 года. У закрытой двери в царские покои денщики и генерал Брюс.
2-й денщик открывает дверь и останавливается в удивленьи.
Тот уходит.
Входит царица.
Входят князь Меншиков и Савва Лукич Рагузинский.
Все с оживлением выходят, кроме Брюса.
Входят князь Меншиков и другие сановники, архитектор Доменико Трезини и Рагузинский. Денщики вносят большой длинный ящик. Царь берет в руки топор.
Р а г у з и н с к и й. Сейчас увидите! Вещь предивная! Подобной нет на свете. Даром что пролежала в земле 2000 лет, богиня есть богиня, пускай и рук у нее нет.
1-й д е н щ и к. Богиня, а сломала себе руки?
Т р е з и н и. Не она себе сломала, а те, кто статую сбросил наземь.
Р а г у з и н с к и й. Столь славная статуя, что римские власти как прознали о продаже ее, о нашей покупке, тотчас взяли под арест продавца, а с ним и статую. Мы уж не знали, как ее выручить. Пришлось мне поехать в Рим, обратиться к кардиналу Оттобони, моему хорошему знакомому, попросить его у святейшества папы исходатайствовать позволения Венеру освободить и вывезти в Россию. Взамен папа потребовал передать Ватикану мощей святой Бригитты. Без царского указа и надзора мы бы не преуспели.
П е т р (вскрыв ящик). Трудами вашими, что вы старались о освобождении из-за ареста статуи Венус, мы довольны, о чем паки же и к кардиналу Оттобони писано от министерств наших с благодарением.
Г о л о в к и н. С наивозможной важностью и почтеньем благодарили кардиналов и папу римского, будто речь о презнатной особе, царице плененной и освобожденной, бишь о живой богине.
П е т р. Упакована сия вещь столь добротно, вижу, как уверили: "хотя б хрустальная была, не повредилась бы". Да! (Поднимает статую Венеры с торжеством.)
1-й д е н щ и к. Мать честная! Богиня-то голая.
2-й д е н щ и к. И без рук, прикрыться ей нечем.
П е т р. Трезини, что ты скажешь? Подлинная древняя статуя?
Т р е з и н и (всплескивая руками). Пресветлый государь! Вне всякого сомнения. И это чудо, что статуя цела почти вся. Ведь находят в земле, в развалинах храмов и дворцов лишь части прекрасных скульптур, разбитых вдребезги. Время все рушит, говорят, но рушат-то люди. Бывают, конечно, и землетрясенья.
Статуя Венеры устанавливается у стены. Царь отходит, чтобы разглядеть ее со стороны.
Меншиков ревниво выступает вперед.
Сцена 2
Летний сад. Со стороны Невы в галерее из двенадцати парных колонн высится статуя Венеры. Гости съезжаются на лодках и барках. На пристани восседает на бочках с вином Вакх; на широкой дощатой галерее вдоль аллеи, ведущей к Летнему дворцу, установлены столы с холодной закуской, и там царь с царицей приветствуют гостей.
Трубы, барабанный бой и пушечная пальба над Невой возвещают о начале празднества.
В а к х. Дорогие гости! Не проходите мимо. Господа хорошие, дамы благородные, гости заморские, мастеровые, люд городской и пришлый, в честь Венус по первой чарке вина всем без исключения! Кому по второй, по третьей, с тем я, возрадуясь, тоже выпью.
С т а р у х а (одна одетая на старинный московский лад). Ну, разве это не срам? Дожила! Однако налей мне, Вакх, да лучше анисовой.
В а к х. Слушаюсь, государыня-царевна! Есть и анисовая. Угощайтесь в честь богини Венус.
С т а р у х а. Эх! Затейлив царь, точно все молодененек.
А р х и е р е й. Ох, Господи, помилуй и спаси!
В а к х. Эй, батюшка, по второй?
А р х и е р е й. Давай! Гулять так гулять.
М у ж и к. Девкам ноги заголять.
М о л о д а я д е в у ш к а. Вакх! Я совсем не пью, уволь.
В а к х. Приголубь, голубушка, сделай милость. В честь Венус! Да ты из ее свиты, такая же ладная и пригожая.
Подходят два молодых человека.
П е р в ы й. В самом деле, Вакх! Ладная и пригожая, да с целыми руками.
В т о р о й. Прелесть! И лицом похожа на Венеру. А стать! А глаза! Я без вина пьян.
На лодках подъезжают ряженые, изображающие богов, нимф и сатиров, во главе с Нептуном седовласым. У статуи Венеры является герольд с жезлом в сопровождении двух трубачей и трех юных женщин с атрибутами муз.
Трубы и пушечная пальба.
Герольд со свитой удаляется вглубь сада; у статуи Венеры собираются гости, все смущенно веселы, особенно из молодых и юных; среди них Доменико Трезини и Толстой.
Между тем темнеет, и на Неве возгораются огни с разнообразной символикой и фейерверк.
Сцена 3
В аллеях Летнего сада. Белая ночь. Гости и ряженые. Герольд и три юные женщины.
Юные женщины оборачиваются, и перед ними невольно останавливается камергер Монс.
Монс в страхе убегает.
Герольд не без опаски углубляется до конца таинственной в ночи аллеи и вдруг вздрагивает.
На дощатой галерее у Летнего дворца заиграл оркестр, и ряженые закружились в хороводе; к ним присоединяется и публика, в разгаре веселья и царь с царицей; хороводу тесно, и он растекается по аллеям.
Царь, проводив запыхавшуюся царицу до входа в грот, подходит к герольду с его свитой. Оркестр замирает, и хоровод, растекаясь по аллеям, распадается.
Герольд взмахивает жезлом, и трубачи подают соответствующий сигнал. Три женщины исчезают. Царь встречает у грота царицу, публика вереницей, прощаясь, уходит, и сад пустеет.
В просиявшем утреннем небе проступают скульптурные очертания античных богов и богинь.
Сцена 4
Летний сад. Сентябрь 1721 года. Торжества и маскарад. Герольд с жезлом в сопровождении двух трубачей, шутов и денщиков царя.
Трубы. На лугу у сада, словно сошедшие с неба, являются боги: Нептун с трезубцем, Марс, за ними сам Юпитер с Юноной и Венера, - все исполинского роста среди шествующих вокруг них карликов и карлиц, одетых празднично - в платьях простонародья и знати.
Трубы. В аллею со столами вокруг фонтана входят, судя по костюмам, чинам и званиям, самые именитые гости. Показывается царь, один, лишь денщики и шуты присоединяются к нему в качестве свиты.
М е н ш и к о в. Великий Государь! Мы не устаем произносить речи, поздравляя ваше величество с заключением мира, с победоносным завершением войны. Скажите и вы.
П е т р. Будто я мало речей произнес. Извольте. Война продолжалась 21 год. Это была троевременная кровавая и весьма опасная школа. Почему же троевременная? Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно, но наша школа троекратное время была. Однако ж, слава Богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно. Россия никогда раньше такого полезного мира не получала. Правда, долго ждали, да дождались.
М е н ш и к о в. Воистину так!
П е т р. Сия радость превышает всякую радость для меня на земле.
Б р ю с. Прекрасные слова. Лучше и сказать невозможно.
Г о л о в к и н. Всемилостивейший государь! Мы все рады и троекратно вашей великой радостью. Скажу за тайну. Среди сенаторов зреет решение провозгласить ваше царское величество императором всероссийским. Токмо единым вашим неусыпным руковождением и трудами мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на феатр славы всего света и, тако рещи, из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены.
П е т р. Российское государство велико и могущественно ныне, как никогда; мы у моря стоим, со своим флотом, и оно за империю всеконечно сойдет. Только не напугать бы Европу; она и так уже боится нас, хотя ей ничем мы не угрожаем, и от нее нам ничего не нужно, кроме мирной торговли и просвещения, достояния всеобщего. Однако, надеясь на мир, не подлежит ослабевать в военном деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческой.
Гости усаживаются за столы, а царь уходит к гвардейским полкам, что выстроились на лугу.
В Средней аллее показываются три женщины.
К царю подходит князь Куракин, оставив послов, с которыми издали наблюдал за двором царицы.
Царь близко подходит к трем женщинам в масках; лицо его искажается тиком, и он отступает.
Три женщины исчезают; царица в смятеньи остается одна в аллее, ведущей к галерее из колонн, среди которых высится статуя Венеры, и к дубовой роще, где установлены столы для священнослужителей, и среди них царь. Является герольд в сопровождении принцесс и фрейлин, и их юных кавалеров; все они идут к дощатой галерее, где начинаются танцы.
На лугу, откуда ушли гвардейские полки, снова боги высятся, вовлекая в некие игры толпы маленьких фигурок. Оркестр заиграл, и в галерее начинаются танцы с участием принцесс, что привлекает всеобщее внимание. Голштинский герцог со свитой подходит к царице, а, завидев их, присоединяется к ним и царь, - все это происходит в телодвижениях и жестах пантомимы, смысл которой ясен.
Герольд взмахивает жезлом; трубы, барабанный бой и над Невой вспыхивает непрерывная феерия фейерверка.
ЭПИЛОГ
МУСАГЕТ
Трагедия
Действующие лица
Х о р м у з.
П у ш к и н А.С., поэт.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а, его жена.
Л е в, брат поэта.
О л ь г а, сестра поэта.
С е р г е й Л ь в о в и ч, отец поэта.
Н а д е ж д а О с и п о в н а, мать поэта.
Р а е в с к и й Н.Н., гусарский офицер.
П у щ и н И.И., декабрист.
Н и к о л а й I, царь.
К н я з ь Вяземский П.А., поэт.
К н я г и н я Вера Федоровна, его жена.
Е л и з а в е т а М и х а й л о в н а Хитрово.
Е к а т е р и н а Орлова, урожденная Раевская.
М а р и я Волконская, урожденная Раевская.
Р о с с е т А.О.
Г р а ф Воронцов М.С., генерал-губернатор Новороссийского края.
Г р а ф и н я Воронцова Е.К., его жена.
А л е к с а н д р Раевский, адъютант генерал-губернатора.
Д а н з а с К.К., лицейский товарищ Пушкина.
Г р а ф Соллогуб В.А.
Г е к к е р н, голладский посланник в России.
Д а н т е с, его приемный сын.
Д`А р ш и а к, секретарь французского посольства.
Н и к и т а, слуга Пушкина.
Н я н я Арина Родионовна.
И о н а, настоятель Святогорского монастыря.
С в е т с к и е д а м ы, о ф и ц е р ы, с т у д е н т ы и др.
Место действия - Россия XIX века.
ПРОЛОГ
Таврида. Развалины античного храма. Празелень моря и лазурь неба. Пушкин с настороженным вниманием прислушивается, делая шаги то вправо, то влево, то пробегая, то останавливаясь, в сопровождении Хора муз, мелькающих в струях света, в одеяниях зеленого, пурпурного цветов.
Все вокруг озаряется светом на миг, и где-то далеко разносится колокольный звон.
АКТ I
Сцена 1
Одесса. Январь 1824 года. Номер в гостинице. Входят Раевский и Пушкин.
Стук в дверь. Входит Александр Раевский.
А л е к с а н д р (усмехнувшись). Ну, нам пора. Пушкин, идемте с нами.
П у ш к и н. К графине?
А л е к с а н д р. Да. Она велела мне чаще приводить к ней Николая, пока он не уехал. Во мне она не хочет видеть родственника, а в нем - видит.
П у ш к и н. На родственные посиделки я не пойду. К счастью, графине я не родственник. Мне письма писать надо, не откладывая на последний день, чтобы воспользоваться оказией, что верней и безопасней, чем почта.
Р а е в с к и й. Хорошо, еще увидимся.
А л е к с а н д р. Прощайте! То, что я прознал, не кажется вам новостью, но дело может принять нешуточный оборот. Нам есть, о чем поразмыслить.
Раевские уходят.
П у ш к и н (просматривая начатое письмо, как бы с сомнением проговаривает отдельные места). Так как я дождался оказии, то и буду писать тебе спустя рукава. Николай Раевский здесь. Он о тебе привез мне недостаточные известия; зачем ты с ним чинился и не поехал повидаться со мною? денег не было? После бы сочлись - а иначе бог знает когда сойдемся. Я дважды просился через министров в отпуск - и два раза воспоследовал всемилостивейший отказ. Осталось одно - писать прямо на его имя - такому-то, в Зимнем дворце, что против Петропавловской крепости, не то взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь. Святая Русь мне становится невтерпеж... Душа моя, меня тошнит с досады - на что ни взгляну, всё такая гадость, такая подлость, такая глупость - долго ли этому быть? Прощай, душа моя - у меня хандра - и это письмо не развеселило меня. (Вскакивает на ноги). Ужели я всерьез должен подумать о побеге? Но и для побега, и для жизни в изгнании нужны деньги. При нынешней цензуре и скупости отца я нищий. Как Данте, подниматься с гордым видом по ступеням чужих дворцов я не могу - не те времена. (Подходит к окну и, глядя на звезды, с волнением и с тоской продолжает раздумья).
Сцена 2
Дача графа Воронцова М.С., генерал-губернатора Новороссийского края. Июль 1824 года. Граф сидит за столом, входит графиня. В саду гости, там же одиноко прохаживается Пушкин.
Г р а ф и н я (про себя). Он вспомнил эпиграмму. (Вслух.) Ах, вот что тебя мучило в течение зимы! Я все удивлялась. Неужели ревнует столь сильно, совсем, как Отелло, а роль Яго - я знаю - кто играл.
Г р а ф. Что же делать? В это время молодой человек влюбляется в мою жену, что не могло остаться незамеченным при ярких вспышках то веселости, то меланхолии поэта, и что сделало его для меня просто невыносимым. Мне постоянно приходилось сдерживать себя, во избежание скандала, а ему ведь все нипочем. Заметив во мне перемену, он обиделся, будто его все должны любить, и разразился эпиграммой. Чтобы избежать скандала, я написал письмо графу Нессельроде, по ведомству которого Пушкин числится. Постой. Чтобы быть точным и чтобы ты знала, что я старался быть справедливым, вот из письма моего. (Читает): "Я не могу пожаловаться на Пушкина за что-либо; напротив, он, кажется, стал гораздо сдержаннее и умереннее прежнего, но собственные интересы молодого человека, не лишенного дарования, недостатки которого происходят скорее от ума, чем от сердца, заставляют меня желать его удаленья из Одессы. Главный недостаток Пушкина - честолюбие. Он прожил здесь сезон морских купаний и имеет уже множество льстецов, хвалящих его произведения; это поддерживает в нем вредное заблуждение и кружит ему голову тем, что он замечательный писатель, в то время как он только слабый подражатель писателя, в пользу которого можно сказать очень мало..."
Г р а ф и н я (про себя). Это же мысли Александра Раевского о Байроне.
Г р а ф (читает). "По всем этим причинам я прошу ваше сиятельство довести об этом деле до сведения государя и испросить его решения. Если Пушкин будет жить в другой губернии, он найдет более поощрителей к занятиям и избежит здешнего опасного общества. Повторяю, граф, что прошу об этом только ради его самого; надеюсь, моя просьба не будет истолкована ему во вред, и вполне убежден, согласившись со мною, ему можно будет дать более возможностей растить его рождающийся талант, удалив его от того, что так ему вредит - от лести и соприкосновения с заблуждениями и опасными идеями."
Г р а ф и н я. Ах, боже, он погиб! Когда ты это писал?
Г р а ф. Еще в марте.
Г р а ф и н я. Ответа не было?
Г р а ф. Я получил царский рескрипт - знак благоволения. В нем подтверждается, что среди офицеров, стекающихся сюда в сезон морских купаний, очень заметны брожение и вредные идеи. Но о Пушкине никаких распоряжений не поступало. Теперь с его прошением об отставке, очевидно, будут приняты какие-то решения.
Сцена 3
Дача княгини Вяземской. Княгиня на террасе высоко над морем пишет письмо мужу; слышны детские голоса и звонкий смех Пушкина.
Показывается Пушкин, поводя руками в полном отчаянии.
Поэт усаживается за столик, достает какие-то бумажки из кармана и из книжки; задумчивый, он то и дело вскакивает, неожиданно расхохотавшись, выказывая два ряда прекрасных зубов; при этом нет-нет он слышит голоса, то музы, мелькающие перед его большими голубыми глазами, как световые образования.
В сиянии света исчезают музы, поэт словно просыпается.
Сцена 4
Дача Воронцовых. Кабинет графа. Александр Раевский и графиня Елизавета Ксаверьевна.
А л е к с а н д р. Хорошо. (Вынимает письмо из папки.) Граф Нессельроде сообщает графу: "Я подал на рассмотрение императора письмо, которое ваше сиятельство прислали мне, по поводу коллежского секретаря Пушкина. Его величество вполне согласился с вашим предложением об удалении его из Одессы..."
Гр а ф и н я. Вот как!
А л е к с а н д р. "... об удалении его из Одессы, после рассмотрения тех основательных доводов, на которых вы основываете ваши предложения, и подкрепленных в это время другими сведениями, полученными его величеством об этом молодом человеке".
Г р а ф и н я. Другие сведения?
А л е к с а н д р (с усмешкой). "Все доказывает, к несчастью, что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при первом вступлении его на общественном поприще. Вы убедитесь в этом из приложенного при сем письма, его величество поручил переслать его вам..."
Г р а ф и н я. Где оно? Читай, прошу тебя!
А л е к с а н д р. Это и вовсе тайна, Лиза.
Г р а ф и н я. Тсс! Все в тайне и останется.
А л е к с а н д р (с сарказмом). Условились. Из перехваченного письма Пушкина к одному из товарищей по Лицею приводится невнятный отрывок: "... читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира.- Ты хочешь знать, что я делаю - пишу пестрые строфы романтической поэмы - и беру уроки чистого афеизма... Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастью более всего правдоподобная".
Г р а ф и н я. Это же всего лишь шутка! Он с увлечением читает и Коран. Что он - мусульманин?
А л е к с а н д р. Если у Пушкина потребуют объяснений, может быть, он сумеет оправдаться. Но как признаться в том, что сам государь император читает чужие письма?
Г р а ф и н я. Что же с ним решили сделать?
А л е к с а н д р (свысока). "Вследствие этого его величество, в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списков чиновников министерства иностранных дел за дурное поведение;"
Г р а ф и н я. За дурное поведение! Он свободен?
А л е к с а н д р (с увлечением). "... впрочем, его величество не соглашается оставить его совершенно без надзора на том основании, что, пользуясь своим независимым положением, он будет, без сомнения, все более и более распространять те вредные идеи, которых он держится, и вынудит начальство употребить против него самые строгие меры."
Г р а ф и н я. Пушкину снова грозят Сибирью? Так, какое заключение, Александр? Мне кажется, я вижу Пушкина на берегу. Княгиня Вера Федоровна уверяла, что он пропал. Уехал за море. Утонул.
А л е к с а н д р (строго и даже величаво). "Чтобы отдалить по возможности такие последствия, император думает, что в этом случае нельзя ограничиться только его отставкою, но находит необходимым удалить его в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства. Ваше сиятельство не замедлит сообщить г. Пушкину это решение, которое он должен выполнить в точности, и отправить его без отлагательства в Псков, снабдив прогонными деньгами."
Г р а ф и н я. Все же его величество поступил с ним милостиво. В Одессе Пушкин никак не мог остаться, как уповал, на свободе. Но кого ты разыгрывал - графа Нессельроде?
А л е к с а н д р (близко подходя к графине). Царя скорее. Я Александр. Мне кажется, я заслужил больше, чем поцелуя, с которым ты медлишь, Лиза.
Г р а ф и н я (целуя его). Ты становишься очень уж навязчивым.
А л е к с а н д р. Иначе нельзя. Иначе - преуспел бы мой соперник.
Г р а ф и н я. Пушкин разве не твой друг?
А л е к с а н д р. Только не в отношении тебя. Я сейчас уеду. Дела. А до Пушкина пусть дойдет лишь слух. Распоряжение графа из Симферополя не замедлит поступить. Надеюсь на твое благоразумие, Лиза.
Г р а ф и н я. Да, конечно. Он здесь уже, в саду. Скажи ему все сам.
Выходят из дома; Пушкин, заметавшись, сбегает вниз, к морю.
Сцена 5
Тропинка по склону горы высоко над морем. Княгиня Вяземская и Пушкин поднимаются на гору, где идет большая дорога.
П у ш к и н. Пора прощаться. Мне велено ехать прямо в Псков по данному маршруту, не сворачивая в сторону ни на шаг, в чем дал подписку, иначе бы приставили жандарма. На прогон к месту назначения по числу верст 1621 на три лошади выдано мне денег 389 рублей и 4 копейки. А там я должен прежде всего явиться к губернатору. Грусть, тоска!
К н я г и н я. Я прощаюсь с вами, Пушкин, и целую вас со всей нежностью матери, сестры, друга и желаю одного, чтобы вас встретила также ваша мать.
П у ш к и н. Прощайте, милая, божественная Вера Федоровна! Мне бог послал вас, чтобы я не наделал еще больших глупостей. Я всегда относился к князю Вяземскому, как к холостяку, будучи сам одинок и свободен, а теперь он в моих глазах - с вами и детьми - вырос в большую силу.
К н я г и н я. Женитесь и вы, Пушкин.
П у ш к и н. В неволе жениться - вдвойне закабалиться.
К н я г и н я. О, Пушкин! (Спускается вниз.)
Поэт усаживается в коляску, и она уносится.
АКТ II
Сцена 1
Михайловское. 9 августа 1824 года. В сквере у барского дома Сергей Львович Пушкин сидит в кресле, Надежда Осиповна, его жена, прохаживается вокруг него. У ворот Лев и Ольга.
Подъезжает коляска, из нее на ходу выпрыгивает Пушкин, встряхиваясь от дорожной пыли.
Сцена 2
Там же. Гостиная. Входит Лев.
Входит Пушкин.
Пушкин в бешенстве выбегает вон, за ним - Лев и Ольга. Входят Сергей Львович и Надежда Осиповна.
Входит Пушкин.
С е р г е й Л ь в о в и ч. Ну-с, готов выслушать тебя. Только, ради Бога, не размахивай руками.
П у ш к и н. У меня много друзей, но два самых близких существа - брат и сестра. Три месяца, когда все мы могли бы быть так счастливы, вы только и делаете, что пытаетесь восстановить их против меня, посеять раздор в семье, то есть хотите, чтобы мои брат и сестра относились ко мне, как вы, с подозрением, с раздражительностью, со злобой, закатывая истерики по всякому случаю, словом, не молоды были и умны, а мнительны и себялюбивы, как вы. Обо мне можете думать, что хотите, но, ради всего святого, не ломайте жизнь ваших детей. Они и так натерпелись от вашего эгоизма, раздражительности и скупости. Оставьте хоть их в покое. Пусть радуются жизни в полном соответствии с их возрастом. У меня же юность потеряна из-за подозрительности и раздражительности правительства. Делать нечего. Если меня выслали за строчку об атеизме в письме, это вовсе не значит, что я безбожник. Я безбожник не в большей мере, чем вы, чем наш век. Как вы могли вообразить, что я проповедую сестре - небесному созданию - атеизм, или брату, которому явно со мной скучно. Впрочем, теперь я понимаю, он избегал общения со мной, чтобы не огорчать вас. Довольно! Лучше я попрошусь в крепость, в Соловецкий монастырь, в Сибирь, чтобы только избавить вас от беспокойства и исполнения полицейских функций в своей семье. Я мог бы многое еще сказать, но на этом кончаю. И это мой последний разговор с вами.
С е р г е й Л ь в о в и ч (с криком убегая). Ах, ты - отца бить! Эй, люди! Сюда! Отца убил!
Пушкин стоит как громом пораженный; Лев и Ольга
вбегают в ужасе и недоумении.
О л ь г а. Что здесь произошло?
П у ш к и н. Это уже пахнет палачом и крепостью в самом деле. (Льву.) Позови человека, которого обыкновенно посылают в Псков. Я напишу письмо губернатору. Лучше крепость, чем эта уголовщина, какая может выйти из-за чудовищной мнительности отца. (Уходит.)
О л ь г а . Он хочет попроситься в крепость - от отца. Что из этого может выйти?
Л е в. Ничего хорошего, уж конечно.
О л ь г а. Постой. Уговори посыльного, чтоб не спешил отдать письмо губернатору; пусть протянет время в Пскове или вернется назад с письмом, придумав какую-нибудь отговорку. Александр остынет, одумается - и не осердится на нас.
Л е в. Пожалуй. Нужно дать посыльному денег, не для подкупа, на пропитание в Пскове. А у меня ни копейки. Вот я застрял здесь, а не только ради брата.
О л ь г а. Так мы все. И отец ждет каких-то денег для проживания в Петербурге.
Л е в. Скупится. Здесь жить дешево.
П у ш к и н (входя). Где человек?
Л е в. Сейчас иду. Дай письмо. И денег надо.
Пушкин и Лев уходят; Ольга бросается на диван в слезах.
Сцена 3
Михайловское. 11 января 1825 года. Кабинет поэта. Ночь. Пушкин, проснувшись, прислушивается к шорохам утра.
Звон колокольчика прямо у дома.
Входят Пушкин и Иван Пущин; друзья молча приглядываются, словно погруженные в общие воспоминания детства и юности, прежде чем вполне всплыть в настоящем.
Пущин молча целует поэта, и они, обнявшись, кружат по комнате, чтобы перевести дух.
Входит настоятель Святогорского монастыря Иона.
И о н а. Ради Бога простите, Александр Сергеевич. У вас гость. Слухом земля полнится. Говорят, Пущин. Думаю, какой Пущин? Не мой ли хороший знакомый генерал Пущин, которого давно не видел.
П у щ и н. Надворный судья Московской уголовной палаты Иван Иванович Пущин. Будучи по делам в Псковской губернии, заглянул проездом к лицейскому другу. Не нарушил ли я каких-либо установлений, батюшка мой?
И о н а. Милостивый государь мой, я не полиция. А дружеские чувства и расположенье я очень ценю. И к Александру Сергеевичу захожу не столько по долгу пастыря, хотя и это священно, а по исключительному дружескому расположению.
Н я н я (заглядывая в дверь). Не угодно ли, батюшка, откушать чаю с ромом? Во дворе-то мороз.
И о н а. С мороза-то, пожалуй, и будет хорошо. Так я пойду к Арине Родионовне, чтобы не мешать вашей беседе. (Уходит.)
П у щ и н. Это посещение из-за меня. Боюсь, накликал на твою голову новую беду.
П у ш к и н (расхохотавшись).Перестань! Теперь ты смиренника изображаешь. Иона и без того бывает у меня. Я поручен его попечению. Что говорить об этом вздоре.
П у щ и н. Меня предупреждал Александр Иванович Тургенев. Когда он был в Москве, на балу я подсел к нему и спрашиваю, не имеет ли он каких-нибудь поручений к Пушкину, потому что я в январе буду у него. "Как! Вы хотите к нему ехать? Разве не знаете, что он под двойным надзором и полицейским, и духовным?" - "Все это знаю, - говорю, - но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах. Если не пустят к нему, уеду назад." - "Не советовал бы, впрочем, делайте, как знаете", - прибавил Тургенев. Я и ехал к тебе ночью.
П у ш к и н. Милый, добрый Тургенев, один из моих ангелов-хранителей! Я подозреваю, что меня могли отправить в новую ссылку куда угодно. Ни графу Нессельроде, ни императору Александру не могло придти в голову вернуть меня под Петербург, в имение моей матери. Не Тургенев ли с Жуковским хлопотали о моем нынешнем уединении, как о переводе из Кишинева в Одессу, под начало просвещенного вельможи графа Воронцова, который оказался вандалом и мелким эгоистом?
П у щ и н. Если бы ты ухаживал за моей женой, будь я женат, и разразился эпиграммой, разящей, как клинок, боюсь, я прослыл бы тоже вандалом и мелким эгоистом в твоих глазах.
П у ш к и н (хохочет). Ай да молодец! Вымыл мне голову.
Дверь открывается; Иона раскланивается, с добродушной улыбкой трогая бороду, и уходит.
П у щ и н. А глаза-то у батюшки заблестели.
П у ш к и н. А теперь мы почитаем комедию Грибоедова "Горе от ума", коли никак не можешь мне оставить рукопись.
П у щ и н. И стихи твои.
П у ш к и н. И пить вино...
П у щ и н. ... до ночи, когда мне в путь.
П у ш к и н. Как бы тебе не устроили засаду и не препроводили прямо в крепость, а то в Сибирь.
П у щ и н. Сия чаша, наверное, нас не минует.
П у ш к и н. Ах, неуместная шутка! (Разливая вино.) Поднимем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!
П у щ и н. Ты заговорил стихами.
Сцена 4
Михайловское. Декабрь 1825 года. Пушкин вбегает в комнату, за ним входит Арина Родионовна со свечой.
Арина Родионовна уходит; Пушкин усаживается у печки. В сполохах света по стенам и потолку проступают фигурки муз, пребывающие в беспрестанном движении и где-то в вышине.
Сцена 5
Михайловское, в ночь с 3 на 4 сентября 1826 года. Арина Родионовна и Пушкин, только что пришедший из Тригорского.
Няня, перекрестив его, уходит.
Н я н я (входя в беспокойстве). Да ты не спишь?
Н и к и т а (заглядывая в дверь). Вас спрашивают.
Входит жандармский офицер; Никита и няня уходят.
О ф и ц е р. Простите, ради Бога, Александр Сергеевич, за ночное вторжение. Служба. Пожалуйста, ознакомьтесь с бумагами. (Подает их.)
П у ш к и н. Вам известно их содержание?
О ф и ц е р. Не в точности.
П у ш к и н. Письмо от губернатора. А вот предписание свыше. (Читает вслух.) "Секретно. Господину псковскому гражданскому губернатору. По высочайшему государя императора повелению, последовавшему по всеподданнейшей просьбе, прошу покорнейше ваше превосходительство: находящемуся во вверенной вам губернии чиновнику 10-го класса Александру Пушкину позволить отправиться сюда при посылаемом вместе с сим нарочном фельдъегере. Г.Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к дежурному генералу Главного штаба его величества." Я готов.
О ф и ц е р. Весьма рад.
П у ш к и н. Прекрасно. Что же касается меня, я не знаю, радоваться мне или нет. Но, как понимаю, я могу взять с собой дуэльные пистолеты.
О ф и ц е р. Помилуйте, Александр Сергеевич! Не на дуэль же вы собрались? В Москве идут торжества по поводу коронации государя императора.
П у ш к и н. Никита, мы уезжаем! Няня!
В доме поднимается суматоха.
АКТ III
Сцена 1
Москва. Чудов дворец в Кремле. 8 сентября 1826 года. Николай I и Пушкин, только что прибывший в первопрестольную, прямо с дороги.
Пушкин раскланивается, Николай провожает поэта до двери.
Сцена 2
Москва. Салон Зинаиды Волконской. 26 декабря 1826 года. В глубине зала с колоннами и статуями меж ними звучат музыка и пение. Пушкин и графиня Екатерина Николаевна Орлова.
Заканчивается пение. Княгиня Мария Волконская, урожденная Раевская, подходит к сестре и Пушкину.
Пушкин глядит на Марию Волконскую, не скрывая своего восхищения; она улыбается; графиня оставляет их одних.
Сцена 3
Кавказ. Действующая армия. Июнь 1829 года. Палатка командира Нижегородского драгунского полка генерала Раевского-младшего. У входа и вблизи офицеры и Лев Пушкин, адъютант генерала.
Является Пушкин.
Пушкин и Раевский переглядываются.
Р а е в с к и й. За наше скромное участие в твоей судьбе ты одарил нас сокровищами, поистине бесценными. Эпитафия, посвященная маленькому сыну Марии, утешила отца моего и особенно сестру мою.
Два офицера подходят ближе и заговаривают со Львом.
Все смеются.
Между тем быстро темнеет, и звезды засияли на небе поверх розовых вершин гор. Лев и Пушкин остаются одни.
Л е в. Если история с "Гавриилиадой" закончилась благополучно, скажи, что тебя тревожит? Ты, хотя весел, беспокоен. Это и Раевский заметил. Приехал с нами свидеться, без разрешения в действующую армию, грех тебе не открыться.
П у ш к и н. Я сорвался сюда сломя голову. Я бы уехал за границу путешествовать, но неоднократные мои просьбы оставляют без ответа.
Л е в. А что случилось?
П у ш к и н. За тайну, тебе одному. Не надо никому знать, даже Раевскому. Какая-нибудь, пусть самая невинная шутка может разбить мое счастье, в возможность которого я вдруг поверил, пожелал его - и ничего, я повис между небом и землей. Малейшая шутка, я сам с отвращением могу все бросить, как уехал сюда.
Л е в. Что?
П у ш к и н. Если угодно, я встретил пречистую и сватался; но ответа нет и не может быть скорого, ей всего 16 лет.
Лев готов рассмеяться, Пушкин с силой встряхивает его за плечи и отбрасывает от себя.
Л е в (возвращаясь назад). Ну, прости! Я буду счастлив, если ты женишься, и у тебя будет свой дом, семья. Я заступаю на твою скитальческую стезю, и этого довольно на двух братьев, а ты, как Гете, остепенись и твори.
П у ш к и н. Ну, молодец! Выкрутился. А, вообще-то, лучше бы ты остепенился, а не я. Ну, послушай. Это и прощание с прошлым, и настоящее. Пока у меня одно всеобъемлющее чувство.
Л е в. Раевский!
Генерал Раевский выходит из палатки.
Р а е в с к и й. Творец небесный!
Сцена 4
Село Болдино. Комната в барском доме. Пушкин за столом то быстро пишет, то задумывается, помахивая гусиным пером, то вскакивает, заговаривая сам с собой.
П у ш к и н. Я уехал, рассорившись с госпожой Гончаровой. На следующий день после бала она устроила мне самую нелепую сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть. Не знаю еще, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь. Ах, что за проклятая штука счастье! (Громко.) Никита!
Н и к и т а (заглядывая в дверь). Слушаю я тебя.
П у ш к и н. Ты ходил за почтой?
Н и к и т а. Ходил. Почта не приходила нынче.
П у ш к и н. Там кто-то проехал. Сходи-ка еще раз.
Н и к и т а (закрывая дверь). Иду.
П у ш к и н (продолжая расхаживать). Я написал невесте, что если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, - я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать. Быть может, она права, а неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь. (Принимается чистить ногти). От добра добра не ищут. Чёрт меня догадал бредить о счастье, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостью... В тот же день выехал я из Москвы. В довершение всего, на первой же станции слышу о холере, охватившей Нижегородскую губернию. Повернуть назад - куда? Опасность охлаждает мне голову, как ушат воды. Нет худа без добра. Едва добираюсь до Болдина, как оказываюсь в системе карантинов. Самое время завершить замысел маленькой трагедии "Пир во время чумы". (Возвращается к столу, проговаривая).
Стук в дверь.
Кто там? Не сама ли Смерть?
Н и к и т а (входя). Письмо долгожданное.
П у ш к и н. От кого?
Н и к и т а. Думаю, от невесты. Попахивает девичьей.
П у ш к и н. А ты прав, Никита! От нее. (Читает.) Прелестное письмо. (Целует бумагу.) Она любит меня и согласна выйти замуж даже без приданого, из-за которого, расстроив немалое имение, и беснуется госпожа Гончарова. Очень мило! Я буду счастлив?
Ни к и т а. Если от холеры убежишь.
П у ш к и н. Да, по дороге до Москвы в 500 верст из-за одних карантинов можно околеть.
Н и к и т а. Лучше отсидимся. Здесь пока спокойно.
П у ш к и н. И, кстати, поработаем? Ты прав. Иди.
Н и к и т а. Ты бы не скакал на лошади где попало.
П у ш к и н. Не бойся. В степях чисто.
Никита уходит. Поэт садится к столу меж двух окон и, глядя на вечернее солнце, задумывается. Сияние света усиливается, из него проступают музы.
Стук в дверь. Музы исчезают.
Н и к и т а (заглядывая в дверь). Забыл сказать, сосед ваш, как бишь его, сбирался заглянуть. Кажись, он едет.
П у ш к и н (сердито). Его мне не хватало. Коня сейчас же к заднему крыльцу. (Выбегает вон.)
В предзакатных лучах, просиявших ярко, за окном вьются снежинки и проступают музы.
Дверь открывается, входит Никита с охапкой дров; он затапливает печь и выходит. Ранние зимние сумерки. Вбегает поэт, прислушиваясь к чему-то. В отблесках огня по комнате проступают музы, звучит "Реквием" Моцарта.
Музы с горестными вскриками исчезают.
АКТ IV
Сцена 1
Царское Село. Конец июля 1831 года. Пушкин стоит у озера, рассеянно оглядываясь вокруг.
Показываются Наталья Николаевна Пушкина и Александра Осиповна Россет, фрейлина высочайшего двора.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Мы успели обойти озеро, а вы не сдвинулись с места. Это так на вас не похоже. Что, настигли вас музы?
П у ш к и н. Да нет. Припомнились неоконченные стихи, набросанные в подражание юношеским "Воспоминаниям в Царском Селе" вскоре по возвращении из ссылки.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Хватит, Пушкин, хватит стихов. Сколько можно? Боюсь, я сама начну сочинять стихи, рифмы так и вертятся на языке.
П у ш к и н (рассмеявшись).Ты права, мой ангел. Безусловно жизнь драгоценнее любых стихов, особенно неоконченных и слабых. (Видит вдали Жуковского и устремляется к нему.)
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Александра Осиповна, признаться, я немножко завидую вам.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Вы - мне? Да полноте, Наталья Николаевна. Высокая, стройная, с античной красотой лица и поступью богини, вы завидуете мне, цыганке?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Вы не цыганка. Вы тоже, вне всякого сомнения, очень хороши собой. К тому же умны. Я завидую тому, что и Пушкин, и Василий Андреевич Жуковский охотно беседуют с вами и в шутку, как со мной, и серьезно, на всевозможные литературные темы. Откуда же вы всего набрались? Во фрейлинах высочайшего двора?
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Во фрейлинах? О, нет! Я училась в Смольном институте, читать всегда любила, и мне повезло, у нас преподавал Петр Александрович Плетнев...
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Он из друзей Пушкина?
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Да. Это прекрасный человек... А во фрейлины я поступила по необходимости. Оставшись рано без родителей, я должна была взять заботы о моих братьях на себя, словом, служить.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Мы небогаты. Не поступить ли и мне служить?
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Я слышала, фрейлина Загряжская, ваша тетка, которая в вас души не чает, взялась хлопотать о том. А что ваш муж говорит по этому поводу?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Для него это не предмет для обсуждения даже. Он не дает мне ни слова сказать и тетке моей запретил. Боюсь, как он не поладил с маменькой и до и после свадьбы, отчего и в Москве не остались жить, как бы Пушкин не повздорил с Екатериной Ивановной. Мне было бы это жаль очень.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Будем серьезны. Поскольку мы небогаты, надо держаться подальше от двора; а те, кто служит здесь ради денег, оказываются на положении слуг и горничных. Что касается меня, выйдя замуж за моего нареченного, уж верно, не останусь здесь ни дня.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Хорошо, что ваш жених камер-юнкер Смирнов богат. Его ожидает блестящая карьера.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. А что же вы вздохнули, Наталья Николаевна?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. А знаете вы, какой чин у Пушкина?
А л е к с а н д р а О с и п о в н а (слегка оторопев). Не-ет.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Коллежский секретарь. Вероятно, с таким чином вышел из Лицея и дальше не продвинулся по службе. А будучи в ссылке на юге, взял и вышел в отставку. Он думал обрести независимость, а его сослали в Михайловское. Екатерина Ивановна говорит, что ему надо подумать о службе. Жуковский то же самое ему твердит.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Пушкину пойти снова в коллежские секретари - в какую-нибудь канцелярию переписывать бумаги или переводить?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Я понимаю, это смешно. Мне бы и в голову не пришло обо всем этом думать, если бы из-за холеры двор неожиданно не явился сюда. Два месяца мы жили в полном уединении. Пушкин ожидал осени, когда лучше всего ему работается, хотя все дни, несмотря на жару, сочинял сказки. Я думала, так и станем жить, - вдали от московской родни и даже родителей Пушкина, на лето переехавших в Павловск. Но с явлением двора все переменилось. За одну неделю. Государь встречает Пушкина на прогулке и спрашивает, почему он не служит. Он отвечает, мол, готов служить государю своим пером, ему необходим доступ в архивы только. А мне уже жаль нашего уединения и тишины, что окружала нас здесь. Я думаю о сестрах моих, вот бы их определить во фрейлины, если мне нельзя.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. А вы разве не поступили, выйдя замуж за поэта, во фрейлины муз?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Кабы я их видела и слышала, как Пушкин.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Да разве вы не муза Пушкина?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а (щурясь от близорукости). Там, смотрите, государь император разговаривает с Пушкиным.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Его величество поглядывает на вас.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Мне поклониться?
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Нет, далековато. Его величество все равно сделает вид, что ничего не заметил. Вот вас представят императрице, а она уж, если вы понравитесь, представит вас его величеству. Вы прелестны, конечно, понравитесь. Вы застенчивы, но это пройдет. С началом балов в Петербурге при вашей красоте да под именем Пушкина вас ожидает головокружительный успех.
П у ш к и н (возвращаясь к дамам). Вот вам новость. Царь взял меня в службу - но не в канцелярскую, или придворную, или военную - нет, он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем, чтобы я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Я был застигнут врасплох подобными благодеяниями и мог только благодарить.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Да зачем же тебе рыться в архивах?
П у ш к и н. Для составления "Истории Петра 1", душа моя. Дай Бог здоровья царю.
А л е к с а н д р а О с и п о в н а. Поздравляю! Вы заступаете место Карамзина, историографа империи. А не пострадает ли ваша муза?
П у ш к и н. Которая? Эвтерпа? Эрато? Мельпомена? Да ведь Клио - одна из муз!
Яркий предвечерний свет озаряет Екатерининский парк.
Сцена 2
Квартира Пушкина. Гостиная. Поэт в халате полулежит на диване и читает книгу. Входит Наталья Николаевна, тоже полуодетая.
П у ш к и н (быстро прохаживаясь по гостиной). Без Екатерины Ивановны мы бы пропали. Впрочем, меньше бы таскались на всякие балы, в особенности придворные, где царь не сводит с тебя глаз, как и я, разговаривая со мной о Петре Великом.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Ну и что? Мало ли кто не сводит с меня глаз. Ты же в восторге, когда мне удается затмить красотой, что и от наряда женского зависит, не только твою графиню Фикельмон, но даже графиню Пушкину, твою же. Все говорят, она прямо заблистала новой красотой от твоего обожания.
П у ш к и н. Милая моя, не ревнуй напрасно, я по гроб твой бедный рыцарь.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Вот именно бедный.
П у ш к и н. А что ты хочешь? Счастливые часов не наблюдают, как сказано у Грибоедова в "Горе от ума". Ты мне напоминаешь о мадригалах, а я все ждал, как говорится, минуты вдохновения, то есть припадка бумагомарания. Но вдохновение так и не пришло, в течение последних двух лет я не написал ни одного стиха.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Но почему?
П у ш к и н. Нет досуга. Кружусь в свете, ты в большой моде - всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Зачем же было жениться? Жил бы себе в Михайловском или Болдино.
П у ш к и н. Нет, нет, я не мог отказаться от счастья. Только ты знаешь, Петербург совершенно не по мне, ни мои вкусы, ни мои средства не могут к нему приспособиться. Но придется потерпеть года два или три.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Года два или три?
П у ш к и н. Всему свое время. И тебе, моя женка, должно перебеситься. Пока тебе голову кружит успех и ты все восходишь в свете на высшую ступень, и я радуюсь с тобой, ибо жизнь для меня всегда драгоценнее всяких трудов и уединения.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Неужели каких-то мадригалов для маскарада не можешь сочинить? Разленился вовсе, лежишь с утра на диване...
Сцена 3
Маскарад. Гости в масках непрерывно входят в ярко освещенный зал, где их встречает герольд с жезлом в сопровождении двух трубачей.
Входит группа масок, вступающих чинно; одна из них повелительным жестом велит герольду не трубить.
Входит вереница юных девушек в сопровождении сатиров, которые всячески резвятся.
Входят музы с соответствующими атрибутами.
Музы во главе с Терпсихорой, пускаясь в хоровод, показывают, что настало время для танцев.
В окружение из дам и кавалеров входит решительно некий мужчина в маске и в сапогах.
Между тем вслед за мужчиной в сапогах в круг входит с видом и повадками фата молодой офицер в белом мундире и бальных туфлях и уносится с Голубой маской в танце.
Царь в маске качает головой.
Танцы продолжаются. В богинях, музах и дамах, а также в офицерах и мужчинах в масках зрители угадывают всех действующих лиц и внесценических персонажей из пушкинского круга.
С восходом солнца небеса проступают во всех окнах.
Сцена 4
Петербург. 4 июля 1834 года. Кабинет поэта. Пушкин просматривает корректурные листы. За дверью голос Никиты: "Барин никого не принимает". Женский голос: "Пусти, Никита! Разве не узнаешь меня? Пушкин! Пушкин!" Входит Елизавета Михайловна Хитрово.
Пушкин целует Елизавете Михайловне руку, она его в лоб.
АКТ V
Сцена 1
Гостиная рядом с бальным залом, где увеселения в полном разгаре. В углу у столика усаживаются княгиня Вяземская и Россет А.О.
Р о с с е т. Я давно ее не видела. Она поправилась, и цвет лица прекрасный, и теперь вовсе блистательна.
К н я г и н я. Натали поправилась? Она же снова в положеньи.
Р о с с е т. Да-а? Что, однако, ее нисколько не смущает, танцует безустали.
К н я г и н я. Нам, в положеньи, советуют движенье, вот Натали танцует, соединяя с пылом и изяществом полезное с приятным.
Р о с с е т. Два года тому назад, я помню, ей сделалось дурно на балу. Муж подскочил, поднял на руки и домой. Чуть не умерла. Выкинула. Тогда она уехала в деревню впервые после замужества и привезла сестер, полагая поместить их во дворец и выдать замуж. Катрин поступила во фрейлины, а Александрина еще нет.
К н я г и н я. Но женихов не видать, потому что они влюбляются в Натали, а на сестер ее не обращают внимания.
Р о с с е т. Как этот молодой француз, самоуверенный и заносчивый красавец, которого еще недавно у нас дамы рвали на части, а теперь он всюду следует за Натали, ухаживая за Катрин для отвода глаз.
К н я г и н я. Так, она думает его женить на Катрин?
Р о с с е т. Не уверена. Ведь ей приятно, что француз влюблен в нее. Что касается Дантеса, он может сделать лучшую партию. Он молод еще. Куда спешить ему жениться? Ведь Катрин, считай, бесприданница. И барон Дантес не богат, иначе не поступил бы на службу в России, приехав в качестве эмигранта-роялиста.
К н я г и н я. А ведь поговаривают, что барон Геккерн, голландский посланник, собирается усыновить его. Старик-то богат.
Р о с с е т. В таком случае, Дантес станет одним из самых завидных женихов...
К н я г и н я. Только где? В России, во Франции или в Голландии? Но, может быть, речь идет не об усыновлении, а о женитьбе...
Дамы переходят на шепот и, рассмеявшись, поднимаются. У дверей в бальный зал останавливаются князь Вяземский и граф Соллогуб.
Г р а ф. Пушкин здесь. И охота ему торчать на всех балах и раутах.
К н я з ь. Пушкин - камер-юнкер не у государя, как думает и сердится, а у своей жены, царицы красоты.
Г р а ф. Пушкин - ее паж и должен всюду следовать за нею. Писать некогда.
К н я з ь. Вот и занялся журналистикой ради заработка. Но его ли это дело? Прогорит, как с "Историей Пугачева", которую сам взялся издать, надеясь на барыш, а понес одни убытки.
Г р а ф. Бросить бы ему все и уехать в деревню, где музы его обыкновенно обитают.
К н я з ь. Ты погляди на Наталью Николаевну. Такую женщину не спрячешь в деревне. Она создана блистать и сиять, как изваяния греческих богинь или мадонны Рафаэля.
Г р а ф. Согласен, князь! Она идет сюда. С хозяйкой дома. В красоте ее заиграла жизнь, как в ожившей статуе.
К н я з ь. Смотри же, граф, не влюбись! В Пушкине разбудишь Отелло.
Г р а ф (рассмеявшись). Уже! И давно! С первого раза, как увидал ее у Карамзиных, еще студентом.
Наталья Николаевна направляется к углу гостиной, где ее оставляет хозяйка, и тут же показывается Дантес.
В дверях Пушкин; Наталья Николаевна идет к нему.
Входят в бальный зал, где Наталья Николаевна тотчас уносится в танце, а Пушкин бродит в одиночестве.
Сцена 2
Кабинет поэта. 4 ноября 1836 года. Князь Вяземский сидит за столом, Пушкин, стоя читавший свое письмо Чаадаеву, опускает листы перед ним.
К н я з ь. Изумительно! Какой ты умный, Пушкин. Однако ты хорошо сделал, что не отправил это письмо.
П у ш к и н. Скорее бы не дошло.
К н я з ь. То-то и оно.
П у ш к и н. Но не отправил я не из-за этих соображений.
К н я з ь. Понимаю. Вот ты тут приписал: "Ворон ворону глаза не выклюнет".
П у ш к и н. У меня была рукопись философических писем Чаадаева, первое из которых чудом, на беду автору, пропустила цензура, и оно попало в печать. Кое-что там можно было бы убрать и грозы миновать.
К н я з ь. Вряд ли.
П у ш к и н. Цензор отстранен, его не жаль; журнал закрыт, что безусловно большая потеря; автор объявлен самим государем сумашедшим. К нему приставили врача с полицейскими функциями. Да при таких делах в самом деле можно свихнуться! Скажите, как это могло быть?
К н я з ь. Знаешь, Пушкин, не один государь так рассудил.
П у ш к и н. Он так распорядился. Несомненно лучше арест, крепость, Сибирь...
К н я з ь. Ты по себе судишь. Будь моя воля, я бы опубликовал твое письмо в том же журнале, не закрывая его, как лучший ответ Чаадаеву. Но и твое письмо, как ты понимаешь, не пройдет ныне цензуру и не подлежит распространению. А ты всем читаешь...
П у ш к и н. Я не выпускал его из рук.
К н я з ь. Милый Пушкин, отдай мне его для большей сохранности, а?
П у ш к и н. Возьми. Оно мне надоело. Как все, что вокруг меня делается!
К н я з ь. Вот я боюсь, что ты однажды возьмешь и разорвешь на части, как уничтожил свои мемории. А этим страницам нет цены. Как ты умен, Пушкин! Это я всегда знал, но ум-то у тебя такой всеобъемлющий. О, много добра ты еще сотворишь... кабы меньше торчал на балах и раутах.
П у ш к и н. Я бы уехал в деревню и зажил себе барином. Да вы же меня не пустили!
К н я з ь. Кто же будет писать "Историю Петра", если не ты? Ты завершишь подвиг Карамзина.
П у ш к и н. Твоими бы устами мед пить.
К н я з ь. Мне пора. Я беру письмо, хорошо? Передам Жуковскому. Он о том меня просил.
П у ш к и н. Ворон ворону глаза не выклюнет. Быть так.
К н я з ь. Ну, прощай! Я загляну к твоей красавице-жене на минуту и пойду.(Уходит.)
Н и к и т а (у двери). Пакет принесли.
П у ш к и н. Давай сюда. С запиской от Елизаветы Михайловны. Ей доставили пакет на мое имя. Что за чертовщина? (Читает, вздрагивая весь.) Какая мерзость! (Подскакивает к двери.) Вяземский уехал? Хорошо. Поди сюда, моя радость.
Входит Наталья Николаевна, Пушкин запирает дверь.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Пушкин, что такое?
П у ш к и н (со сдержанно-спокойным видом). Мне прислали диплом... не академика, бери выше. Прости, я вынужден прочесть, что здесь начертано, чтобы тебе не интересоваться им, из женского любопытства, если где зайдет разговор...
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а (вздрагивая). Пасквиль это?
П у ш к и н. Ты уже слыхала?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а (испуганно). Нет, нет!
П у ш к и н. Слушай. (Читает вслух.) "Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л.Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадьютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь И.Борх".
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Я ничего не поняла.
П у ш к и н. И понимать тут нечего. Это тарабарщина. Про Нарышкина слыхала?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. О том, жена которого была любовницей Александра I? Да.
П у ш к и н. Вот о чем речь.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Да вздор все это. Не принимай близко к сердцу, а то кровь перельется в желчь.
П у ш к и н. Ты права, душа моя. Но если не тот, то другой не дал ли повода для пасквиля? Не совершила ли ты какой промах и побоялась признаться мне?
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Я думаю, нет. Я не видела в последнее время вовсе одного из моих поклонников, назойливость которого многими замечена. Он болен. Барон Геккерн несколько раз заговаривал со мною о нем, его приемном сыне, уверял, что он болен из-за любви ко мне. Я не понимала его, тем более что ранее он предостерегал меня, а теперь словно требовал обратного. Поскольку мне слушать старика в любом случае нечего, я избегала его всячески. В последний раз, два дня тому назад, он уже угрожал мне местью.
П у ш к и н (вспыхивая). Этот низенький старичок, вечно улыбающийся, с двусмысленными шуточками? Сальери! Он угрожал тебе местью? Хорошо. Поди к себе. Забудь об этом и не говори ни с кем по этому поводу.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. Что ты хочешь сделать?
П у ш к и н. Ничего. Изорву и выкину. Я не могу оскорбляться благоглупостями всех и вся. Я верю тебе, мне этого достаточно. Поди, поди.
Н а т а л ь я Н и к о л а е в н а. О, Пушкин! (Уходит.)
П у ш к и н. Итак, я возьмусь сначала за одного, затем и за другого. Оба барона - молодой и старый - могут сойти за белую лошадь. Мой друг объявлен сумашедшим. Все сходится. Я пророк. И я погибну? В борьбу вступаю не с царем, а роком. (Уходит.)
Сцена 3
Особняк посольства Нидерландов. Ноябрь 1836 года. Дантес, затем Геккерн.
Д а н т е с. Нынче конец двухнедельной отсрочки, каковой добивался ценой унижений и просьб у противника Луи в качестве новоявленного отца, в надежде как-то уладить дело миром. Главный расчет у него был, конечно, на то, что друзья и близкие Пушкина образумят его.
Г е к к е р н (заглядывая в дверь). Я сейчас, Жорж!
Д а н т е с. Луи добился отсрочки на сутки, ссылаясь на то, что я в дежурстве, затем - на двое суток, лишь Жуковский - на две недели. А зачем? Лучше бы я стрелялся и сразу, чем эта ежедневная пытка всевозможными увещеваниями и дипломатическими хитроплетениями. Жуковский, близкий к государю, и фрейлина Загряжская ничего не добились у Пушкина, кроме этой злополучной отсрочки. Он держит меня на крючке, как какого-нибудь юнца. Барон, в свою очередь, терзает меня во спасение своих жизненных проектов и моей жизни, каковой я никогда не дорожил так мало, как ныне. Лучше бы я стрелялся с господином Пушкиным; уж, верно, я бы его убил. Я молод и военный, преимущества возраста и профессии - дело важное в поединке.
Г е к к е р н (заглядывая в дверь и уходя тут же). Жорж! Жорж!
Д а н т е с. Увы! Луи достиг большего, чем Жуковский с фрейлиной Загряжской. Спорить с ним я не умею. Человек, передавший мне имя и состояние, имеет право решать мою судьбу. Просто разуверить Жуковского, а за ним Пушкина, в том, что я ухаживал за Катрин и вовсе не влюблен в Натали, не удалось. Тогда он мне говорит, я должен свататься к сестре Натали, и повод к дуэли отпадет. Эта несчастная уродина Катрин - она уродина, конечно, лишь рядом с Натали - влюблена в меня. Я должен спасти их: ту, кого люблю, и ту, что любит меня. Жениться?! Я молод, блестящая моя карьера лишь начинается; я богат, благодаря Луи, - и мне жениться поспешно, словно испугавшись дуэли, как последний трус и негодяй? Боже мой! Любовь отцов не лучше их гнева и проклятья.
Г е к к е р н (входит). Жорж, уймись! Ты снова в истерику впадаешь. Сегодня истекает срок. Завтра - либо поединок, либо сватовство; либо смерть, либо жизнь и счастье.
Д а н т е с. Дорогой мой, тебе не приходит в голову, что в моем положении легче во всех отношениях пойти на поединок; легче пойти на смерть ради моей любви?
Г е к к е р н. Это всего лишь экзальтация. Романтические бредни. Ты нездоров, мой друг. В таком состоянии нельзя стреляться, ты света не видишь. И я правильно делаю, заставляя тебя, как больного, лечь в постель. Кстати, в ней будет лежать молодая женщина, влюбленная в тебя; надо полагать, она доставит тебе удовольствие и не единожды, и вся твоя романтическая экзальтация уйдет в нее, доставляя не мнимое, а настоящее наслаждение, что и мне будет в радость. При этом никакого скандала, никакой дуэли, все это, как дурной сон при пробуждении, исчезнет, как не бывало. А честь любимой женщины спасена.
Д а н т е с. Что касается чести Натали, это забота ее мужа. А моя забота, поскольку я так люблю ее, и она меня любит, я уверен, как раз сорвать ее добродетель, как цветок невинности у девушки.
Г е к к е р н. Злодей ты этакий, Дон-Жуан! Я понимаю тебя. Но порядочные люди не говорят о том вслух. Ты жертвуешь собой ради любимой женщины. Ты сватаешься к ее сестре. Очень романтично, и свет будет на твоей стороне. Осталось последнее: заставить господина Пушкина взять обратно вызов - на наших условиях. Этого требует твоя честь.
Д а н т е с. Боже мой, Луи! Не тверди по крайней мере мне о чести, если запрещаешь драться.
Г е к к е р н. Опомнись! Честь блюдем мы не ради красного словца. Здесь прямая выгода. Да сама жизнь.
Д а н т е с. А что подумает Натали? Она отвернется от меня. Зачем тогда мне жить?
Г е к к е р н. Ну, ладно. Поскольку ты слушаешься меня, как отца, я пойду тебе навстречу, страдая не менее, чем ты, от твоих любовных терзаний и упований.
Д а н т е с. Что ты хочешь сказать? Свататься к Катрин - и не жениться?
Г е к к е р н. Не-ет, этого только и ожидает господин Пушкин, чтобы ославить нас. Он один не верит в наши добрые намерения и расчеты. Жуковский даже поссорился с ним из-за этого. Ты женишься - и очень скоро. Иначе все начнется сначала.
Д а н т е с. Какой же исход ты нашел для меня, Луи?
Г е к к е р н (заулыбавшись). Она будет твоей! Женившись на Катрин, - с чем отпадают и дуэль, все неприятности и возможные несчастья, - ты станешь еще ближе к Натали, и она будет твоей, как ты того желаешь. Я тебе это обещаю.
Д а н т е с. Как! О, Луи, ты возвращаешь меня к жизни!
Г е к к е р н. Послушай! Благодарить будешь после. Здесь у тебя сейчас встречаются секунданты. Д`Аршиак внизу. Он в курсе, знает ровно столько, сколько нужно для мирного исхода дела. Прошу тебя, не вмешивайся. (Выглядывая в окно.) Приехал граф Соллогуб. Встречай их и предоставь им переговорить между собою. (Уходит.)
Входят виконт Д`Аршиак и граф Соллогуб; Дантес, встретив их с веселым видом, ходит в отдалении.
В и к о н т. Граф, наша обязанность просмотреть все документы, относящиеся до порученного нам дела.
Г р а ф. Я уполномочен условиться лишь насчет материальной стороны поединка и самого беспощадного.
В и к о н т. Послушайте! Я всю ночь не спал. Хотя не русский, но очень хорошо понимаю, какое значение имеет Пушкин для русских. Дуэли не должно быть, и все возможности избежать поединка уже есть.
Г р а ф (с удивлением). Да? Хорошо.
В и к о н т. Экземпляр ругательного диплома на имя Пушкина; вызов Пушкина Дантесу; записка посланника барона Геккерна с просьбой отложить поединок на две недели; записка Пушкина, в которой он объявляет, что берет свой вызов назад, поскольку, по городским слухам, господин Дантес женится на его свояченице Гончаровой.
Г р а ф. Вот как! Но в чем же дело, в таком случае?
В и к о н т. Господин Дантес не может допустить, чтоб о нем говорили, что он был принужден жениться и женился во избежание поединка. Уговорите господина Пушкина безусловно отказаться от дуэли. Я вам ручаюсь, что Дантес женится, и мы предотвратим, может быть, большое несчастье.
Г р а ф. Что же здесь требуется? Всего лишь небольшая редакторская правка? (Берет в руки перо.) Я пишу Пушкину о возможном варианте его записки, коль скоро он готов взять вызов обратно.
В и к о н т (ознакомившись с запиской). Я согласен. Пошлите.
Д а н т е с (подбегая). Покажите мне!
В и к о н т. Вы же доверились мне как вашему секунданту. (Графу.) Пошлите. И дело закончим, надеюсь, миром.
Д а н т е с (с жестом отчаяния отходит). Почему все делается за моей спиной? Почему я не могу драться, если даже я женюсь?
Г е к к е р н (поспешно входит). Жорж!
Секунданты удаляются.
Сцена 4
Вечер у Вяземских. Январь 1837 года. Князь и княгиня, их дочери, гости, среди них Пушкин и Наталья Николаевна.
Б а р ы ш н я. О, да! Говорят, в третьем номере журнала "Современник" опубликована новая вещь Пушкина, который давно не баловал нас ничем.
К н я г и н я. Это роман, правда, небольшой, "Капитанская дочка".
Б а р ы ш н я. Мы только слышали ругань и злорадство Булгарина по поводу падения таланта нашего поэта и, признаюсь, с горечью я соглашалась с ним. Роман, говорят, восхитительный. Князь, вы, конечно, читали. Что скажете?
К н я з ь. Нет, Софи, я не читал. Журнал у меня взяла жена, у нее - наши барышни, все в восторге. Из "Истории Пугачева", экземпляры которой никак не расходятся, принеся Пушкину одни убытки и долги, выпал чистейшей воды кристалл.
Б а р ы ш н я. А говорите, не читали.
К н я з ь. Меня в том убедили жена и дети. А их вкусу я верю больше, чем своему, поскольку я человек пишущий и бываю пристрастным - не к Пушкину, а вообще. Одно время я совсем не воспринимал басен Крылова и не разделял восхищения ими Пушкина и публики.
К н я г и н я (отводя мужа в сторону). Подъехали Геккерны. Все трое.
К н я з ь. Тройка, семерка и туз?
К н я г и н я. Будь посерьезнее. Положение вещей не так весело, как тебе кажется. Не понимаю, как вы можете потешаться над тревогами Пушкина.
К н я з ь. Вы? Кто это вы?
К н я г и н я. Ты, Карамзины, вы - ближайшие друзья Пушкина. Я уж не говорю о свете. На балу у Мещерских вновь все заметили, одни с удивлением, другие со злорадством, как Дантес, то есть молодой Геккерн, не успев жениться под угрозой дуэли, опять любезничает с Натали, вызывая ревность молодой жены.
К н я з ь. Ну, что ты хочешь сказать?
К н я г и н я. Осенью прошлого года, когда ухаживания Дантеса, еще холостого, уже бесили Пушкина, я отказала барону от дома, и он перенес свои встречи с Натали к Карамзиным. Хорошо, все дело кончилось не дуэлью Пушкина, а женитьбой Дантеса, ко всеобщему удивлению, поскольку мало кто знает об ее подоплеке. Но теперь как быть?
К н я з ь. Отказывать от дома Геккернам у нас нет ни малейшего повода. В конце концов, надо их помирить, Пушкина с родственниками, о чем хлопочет барон Геккерн, и я его поддерживаю.
К н я г и н я. Это дело безнадежное. Лучше бы им разъехаться - по своим странам, а вы их сводите. Ничего хорошего из этого не выйдет, вот увидишь. Да поздно будет.
В гостиную входят Катрин, Дантес и Геккерн.
К н я з ь (встречая их). Тройка, семерка и туз!
Пушкин, заметив, как Наталья Николаевна вздрогнула, слушая Дантеса, быстро подходит и уводит ее, отмахиваясь от Геккерна, который, улыбаясь, как всегда, пытался что-то сказать; князь Вяземский и Софья Карамзина, переглядываясь, смеются. Княгиня, опечаленная, провожает Пушкина с женой.
Сцена 5
Кабинет поэта. 25 января 1837 года. Пушкин в беспокойстве мечется, то загораясь гневом, то впадая в глубокую грусть. Ранние зимние сумерки; вносят свечи - одна, другая, третья, - то музы.
Пушкин бросается к столу, зажигает лампу и быстро пишет, испытывая радость от решения.
Сцена 6
Кабинет поэта. 27-29 января 1837 года. Музы, возникающие из света.
Входит Пушкин.
Спокоен, весел.
Милостивая государыня Александра Осиповна, крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покамест честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall. Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете - уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу "Историю в рассказах" и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!
С глубочайшим почтением и совершенной преданностью честь имею быть, милостивая государыня, Вашим покорнейшим слугою
А.Пушкин.
27 января 1837 года.
Пушкин выходит с запиской и книгой, опуская их в пакет; он вскоре возвращается с Данзасом.
Данзас и Пушкин выходят из комнаты. Музы в смятеньи.
Входит Наталья Николаевна.
В кабинет вносят Пушкина. Переодевшись во все чистое, он улегся здесь же на диване. Врачи, друзья. К ночи боли от раны становятся невыносимыми. Раздается ужасный крик.
Музы проступают в отдаленьи.
Музы с плачем исчезают.
ЭПИЛОГ
Святогорский монастырь. Ясный весенний день. У могилы поэта три юные барышни с букетами из полевых цветов - то музы.
УТРО ДНЕЙ
Трагедия
Действующие лица
С е р о в В.А., художник.
О л ь г а Ф е д о р о в н а, его жена.
Н и к о л а й II, российский император.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а, его жена.
В и т т е С.Ю., министр финансов, председатель Совета министров, граф.
Ф р е д е р и к с В.Б., барон, министр императорского двора.
В е л и к и й к н яз ь Николай Николаевич, командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа(1905-1914).
Т р е п о в Д.Ф., петербургский генерал-губернатор(1905), дворцовый комендант(1905-1906).
Д у б а с о в Ф.В., адмирал, московский генерал-губернатор(ноябрь 1905-апрель 1906).
Д я г и л е в С.П., один из учредителей объединения и журнала "Мир искусства".
Б а к с т Л.С. .
Б е н у а А.Н. художники.
М а т э В.В.
Н а д я, курсистка, ученица школы МХТ, актриса.
М а р и я Ф е д о р о в н а Андреева, актриса.
Г о р ь к и й А.М., писатель.
Л и п а, экономка.
Х о р у ч е н и к о в( Бова, Сирин, Бычок, Феб, Леший).
А л е н у ш к а, В а с и л и с а; два господина и дама; студенты, курсистки, дамы, офицеры, художники, артисты, актрисы, рабочие, старик и юноша, старушка и прочие.
Место действия - Абрамцево, Москва, Санкт-Петербург и его окрестности.
ПРОЛОГ
АКТ I
Сцена 1
Абрамцево. На опушке леса перед широкой панорамой долины речки Воря группа молодых художников весьма разного вида и возраста; обращаются между собою, очевидно, по произвищам: Бова, Леший, Феб, Сирин, Бычок, играя вместе с тем роль Хора учеников.
Являются две девушки, одетые по-деревенски, весьма нарядно, также со сказочными именами - Аленушка и Василиса.
Л е ш и й. Ах, Боже! Не сон ли это?
Ф е б. Сказка!
А л е н у ш к а. Господа художники! Мы слыхали, вас зовут то Бова, то Сирин, и даже Леший среди вас есть. Кого же вы разыгрываете?
С и р и н. Если мы кого-то разыгрываем, то, уж верно, самих себя. А вы кто будете?
А л е н у ш к а. Я-то Аленушка.
С и р и н. В самом деле? Не из сказки? Можно потрогать?
А л е н у ш к а. Никак нельзя. Я не таковская. А ее зовут Василиса.
Б ы ч о к. Василиса Премудрая?
Ф е б. Василиса Прекрасная.
Л е ш и й. Да она же себе на уме, весьма даже зловредная.
В а с и л и с а. И я не таковская. Что мы пришли, так это дед говорит, учеников надо бы приютить хоть на ночь. Даром что пустует избушка на курьих ножках.
Л е ш и й. Ребята! Будем настороже. Еще баба Яга явится. Или Кощей Бессмертный.
В а с и л и с а. Останетесь в лесу в ночь, могут и явиться. Нам же нынче не до шуток. Разве вы не слыхали, Савву Ивановича посадили в тюрьму?
А л е н у ш к а. Во все газетах пишут.
С и р и н. А что случилось? Мы бродим по весям и долам все лето, газет не видели.
А л е н у ш к а. Говорят, проворовался. Будто можно самого себя и семью свою обокрасть.
В а с и л и с а. Обманули, разорили Савву Ивановича, уж это точно. Теперь и дом в Москве, и Абрамцево отберут, говорят.
А л е н у ш к а. А мы ведь здешние. В школе учились, в мастерской работаем. Что с нами будет?
Ф е б. Абрамцево - с молотка?
Б ы ч о к. С тем-то мы вступаем в новый век?
С и р и н. Нет, нет, что бы там ни случилось, Москва не даст в обиду Мамонтова.
А л е н у ш к а. Студенты! Идите-ка спать. Уже ночь. Утро вечера мудренее.
В а с и л и с а. У избушки на курьих ножках вас встретит дед. А мы принесем вам молока и хлеба.
Показывается Серов, разыгрывая из себя деда.
С е р о в. Да я их здесь встречу, не велик барин. Здравствуйте! Здравствуйте, господа художники! (Сплевывая в сторону) Народ добрый, да беспутный до легкомыслия и ребячества.
Девушки пугаются, художники переглядываются с недоумением.
А л е н у ш к а (шепотом). Дед, а, дед, ты ли это? Что-то я тебя боюсь. Не бес ли вселился в тебя?
С е р о в. Я, я! Кто же еще? У меня (прикладывает пальцы к груди )крест. Его же никакому бесу не перейти. Правильно?
Б ы ч о к. Да не сон ли все это? Прекрасный и ужасный. Можете ли представить, господа, чтобы Лоренцо Медичи посадили в тюрьму?
Ф е б. Очень легко. Медичи могли укокошить кого угодно и друг друга. Ренессанс в Европе - кровавая история, помимо взлетов человеческого гения и мысли. Примем наш век таким, каков он есть.
Б ы ч о к. Каков он есть? Нет, каким он будет.
Л е ш и й. Дед, а ты давно живешь здесь?
С е р о в. Давненько. Почти что с рождения. Еще прежних хозяев - Аксаковых - помню хорошо.
С и р и н. А ты, дед, будто не очень старый?
С е р о в. Да я могу сойти еще за молодого... Да еще шибче бываю иного хрена. Бабы знают хорошо. А вы покажите, что наработали.
Л е ш и й. А ты знаешь толк и в живописи?
С е р о в. А как же! Когда постоянно якшаешься с художниками, когда ты им и друг, и собутыльник, дедуля на побегушках, нельзя не разбираться в красках и линиях, что к чему как лежит и что думает о себе.
Ф е б. Кто думает о себе?
С е р о в. Ну, Феб или Леший, в зависимости от предмета.
Ф е б. Да откуда ты знаешь, как нас зовут?
С е р о в. Разве так вас зовут? Это я, к слову, о модели.
В а с и л и с а (рассмеявшись). Валентин Александрович, это же вы! Меня-то не проведете.
С е р о в. Ох, Василиса Премудрая! Околдовала ты меня. (Вдруг расхохотавшись, предстает в своем обычном виде и уходит в сторону Абрамцевского парка.)
С и р и н. Ну и чудеса!
Облака проносятся быстро, и проступают небосклоны с очертаниями лесов, гор и городов с главами церквей.
Сцена 2
Царское Село. Александровский дворец. Комната, отведенная для художника, с костюмами для модели и мольбертом. Входит Николай II. Женский голос за дверью: "Ники! Он не пришел еще?"
Входит Александра Федоровна.
У других дверей показывается дежурный скороход в костюме XVIII века; вслед за ним Серов.
Входит Николай II, совершенно спокойный, даже веселый. Серов раскланивается кивком головы, царь с улыбкой усаживается за стол, принимая нужную позу.
С е р о в (показывая рукой чуть переменить позу). Ваше величество! (Снова.) Ваше величество! (Про себя.) Придется все сызнова. Все лучше. (Счищает холст мастихином.)
За дверью слышны женские голоса; входит Александра Федоровна, с изумлением всплескивая руками.
Серов и Николай II переглядываются с видом заговорщиков, которых застали на месте преступления. Серов срывает с другого мольберта покрывало, где предстает портрет русского царя в мундире шотландского полка.
Работа продолжается какое-то время.
Сцена 3
Санкт-Петербург. Редакция журнала "Мир искусства". Комната с длинным столом и креслами. На стене висят дружеские шаржи художников друг на друга. Входит Серов с большой папкой, насупленный, почти рассерженный.
Вскакивает, рассмеявшись; сорвав упаковку, устанавливает портрет на кресле у дальнего угла стола и отходит.
Входит Бакст. Он щурится, вздрагивает и исчезает за дверью.
Входит Бенуа, за ним Бакст. Серов отходит в сторону.
Б а к с т. Здесь никого, не правда ли? Всегдашняя моя мнительность, да еще близорукость доведут меня когда-нибудь до беды.
Б е н у а. Нет, постой! Здесь Серов. А за столом... да это сам Николай? (Догадываясь, в чем дело.) Великолепно!
Серов и Бенуа смеются над озадаченным Бакстом, который устремляется к портрету и трогает царя за руки, лежащие на столе. Слышны голоса за дверью, Серов дает знак отойти всем в сторону.
Входит Дягилев, за ним два господина и дама.
Д я г и л е в (чуть ли не с вызовом). Ваше величество! (Раскланивается галантно.) Ваше величество! (Шепотом.) Серов, представьте меня. (Решается сам.) Сергей Павлович Дягилев.
1-й г о с п о д и н. Сережа! Не старайся понапрасну. Здесь явно что-то не так.
Серов, более не в силах удерживаться, громко хохочет, и ему так или иначе все вторят.
Д а м а (разглядывая портрет царя в лорнет). Впечатление поразительное, хотя портрет как будто еще не окончен.
С е р о в. То же самое заявила Александра Федоровна.
Д а м а. Императрица?
С е р о в. Да, принцесса Гессенская. Она ведь училась у Каульбаха. Взяла сухую кисть и, сличая лицо августейшего супруга с его изображением, принялась с важностью мне показывать, где прибавить, где убавить, вероятно, точь-в-точь, как делал Каульбах.
Б е н у а. И как вы это снесли, Антон?
Д я г и л е в (все приглядываясь к царю). Как! Забрал портрет.
С е р о в. Нет, я тотчас предложил ее величеству мою кисть и палитру, чтобы она своей августейшей ручкой выправила портрет, как ей нравится.
Д а м а (обращая лорнет на Серова). Как! Вы прямо протянули кисть императрице? И что же, она взяла кисть?
С е р о в. Слава Богу, нет.
Б е н у а. Однако, что ни говори, очень даже невежливо.
Д а м а (с удивлением). Дерзко.
Д я г и л е в. А что государь?
С е р о в. А что государь? Он благодушно улыбнулся, сведя мой неприличный жест к шутке. Но, похоже, лишь подлил масла в огонь. Александра Федоровна топнула ногой и молча удалилась. А государь засеменил за нею.
Д я г и л е в. И что теперь будет?
С е р о в. Ничего. Топать ногой тоже нехорошо.
Б а к с т. Нет, вы нахал, Серов. Разве можно так обращаться с царями?
С е р о в. Это всего лишь мои модели. Что царь, что извозчик, я художник.
Д я г и л е в. А портрет, вы забрали?
С е р о в. Нет, надо вставить в раму.
Д я г и л е в. Надеюсь, вы не поссорились с царем? Я не за вас боюсь, а за наш журнал.
С е р о в. Нет, я думаю. Но в этом Доме я больше не работаю. (Упаковывает портрет, собираясь уходить.)
Д я г и л е в. Нет, нет, Валентин Александрович, ради Бога, не зарекайтесь. На вашем месте любой художник сделался бы уже камергером, а вы глядите на высочайших особ букой.
С е р о в. А ты, Сережа, глядишь директором императорских театров вместо того, чтобы смиренно служить чиновником особых поручений. Тебе так же трудно спрятать свой блистательный гений, как мне - буку.
Все смеются, пародируя то Серова, то Дягилева.
Сцена 4
Петергоф. Александрия. Нижний дворец. Спальня императрицы, увешанная иконами, как молельня. Александра Федоровна в халате и Николай II в мундире.
Кабинет государя. Николай II и министр финансов Витте.
Н и к о л а й. Я слушал ваш доклад больше часа, Сергей Юльевич, даже более внимательно, чем всегда, не правда ли? Как бы не опоздать к завтраку, чего у нас не любят. А вас ожидает моя матушка у себя.
В и т т е. Простите, государь. Я прошу вашего разрешения после вашего отъезда за границу поехать по обыкновению по России, во все те губернии, где я еще не был и где открыта питейная монополия.
Н и к о л а й. Да, конечно. Вы хорошо делаете, что сами лично осматриваете учреждения этого весьма важного дела.
В и т т е. Ваше величество! Ведь я могу доехать до Дальнего Востока, где дела наши приняли, как я вам неоднократно докладывал, очень тревожный оборот.
Н и к о л а й. Да, не беспокойтесь, Сергей Юльевич. Войны не будет. (Со смущением) Вы привезли Плеске?
В и т т е (поднимаясь). Да, привез, как вы велели.
Н и к о л а й. Какого вы мнения о Плеске?
В и т т е. Самого прекрасного. Он все время был одним из моих сотрудников.
Н и к о л а й. Сергей Юльевич, я вас прошу принять пост председателя Комитета министров, а на пост министра финансов я хочу назначить Плеске.
Витте в крайнем удивлении всплескивает руками.
Что, Сергей Юльевич, разве вы недовольны этим назначением? Ведь место председателя Комитета министров это есть самое высшее место, которое только существует в империи.
В и т т е (оправившись). Самое высшее место занимаете вы, государь. А роль председателя Комитета министров самая бездеятельная, поскольку все министры непосредственно подчинены вам. Если это назначение не выражает собой признака неблаговоления ко мне вашего величества, то я, конечно, буду очень рад этому наз-начению, но я не думаю, чтобы на этом месте я мог быть полезным, сколько я мог бы быть полезным на месте более деятельном. (Раскланиваясь, выходит в приемную и впускает в кабинет Плеске.)
Г е н е р а л - а д ъ ю т а н т. Сергей Юльевич, императрица Мария Федоровна приглашает вас к завтраку.
В и т т е. Да, знаю. (Уходя) Каково? Меня просто спустили. Я надоел, от меня отделались, и мне следует просто подать в отставку. Но и на посту председателя Комитета министров я буду пребывать, как в отставке. Теперь, боюсь, войны нам не избежать, и ничего хорошего из этого не выйдет.
АКТ II
Сцена 1
Москва. Большой зал Дворянского собрания. Концерт и бал с благотворительной целью. У дверей сбегаются молодые художники в маскарадных костюмах, соответствующих их произвищам:Бова, Сирин, Феб, Бычок, Леший.
Большой зал. В павильонах начинается торговля. Вокруг непрерывное шествие и танцы.
1-я д а м а. Я не знала, что великий князь Сергей Александрович с супругой присутствовали на концерте.
2-я д а м а. Как же, как же! Елизавета Федоровна, сестра императрицы, в невольном соперничестве, может быть, любит быть на виду, в то время как Александра Федоровна замкнулась в своей семье.
1-я д а м а (шепотом). О великом князе говорят ужасные вещи, но княгиня кажется довольной и счастливой. Для меня это загадка непостижимая.
2-я д а м а. Она приняла нашу веру и сделалась куда более верующей, чем мы, грешные.
1-я д а м а. Как и императрица. Она предпочитает посещать церковь, а не театры и балы.
2-я д а м а. Что, они уходят?
1-я д а м а. За ними, как тень, следует Трепов.
2-я д а м а. Он же обер-полицмейстер Москвы, правая рука генерал-губернатора.
1-я д а м а. И голова. Вся власть у Трепова в руках.
2-я д а м а. У нас его не любят. Он провоцирует студентов на беспорядки и жестоко с ними обходится.
1-я д а м а. Великий князь с супругой раскланиваются с очаровательной продавщицей в синем павильоне.
2-я д а м а. Да это же сама устроительница бала!
1-я к у р с и с т к а. Послушайте! Это же Ирина из "Трех сестер".
2-я к у р с и с т к а. Нет, та же юная совсем актрисочка, из барышень. А эта женственность сама.
1-я к у р с и с т к а. Ну, значит, та самая красавица "В мечтах" Немировича-Данченко, как бишь ее, Вера Кирилловна.
А к т е р. И там, и здесь она, Андреева, она же продавщица в синем павильоне, приветливая и милая простушка, как Золушка, что знает, в некий час ей суждено явиться на балу принцессой.
1-я к у р с и с т к а. А принц ее, вы знаете, кто?
А к т е р. По мужу она ведь Желябужская, он генерал... Но это в прошлом, как простушка Золушка. Принц ее - такая знаменитость, что в славе он затмил и Чехова, и Льва Толстого.
2-я к у р с и с т к а. Как! Максим Горький? Босяк и ницщеанец? И одна из самых красивых актрис Художественного театра?
Адъютант генерал-губернатора подходит к Марии Федоровне Андреевой в роли продавщицы в синем павильоне, вероятно, с намеком проводить именитых гостей.
Старик и студент останавливаются поодаль, явно посматривая в сторону Марии Федоровны Андреевой.
С т у д е н т. А ведь я написал ей письмо.
С т а р и к. Кому - ей?
С т у д е н т. Вы прекрасно знаете, о ком речь.
С т а р и к. Ну, да. И какую же глупость ты сочинил?
С т у д е н т. Я писал о нас. Как, выходя из театра, мы всегда сосредоточенно молчали. Мы боялись, чтоб кто-нибудь с нами не заговорил. Мы бережно, как святыню, выносили из театра, лелеяли любовно в своей душе то золотистое просветление, которое вливалось от Вас. И вот - незаметно для меня самого - в моей груди постепенно создался Ваш обаятельный образ. Он стоит там, разливая немеркнущий свет.
С т а р и к (крякнув). И правда. Ух, ты!
С т у д е н т. И перед его глазами проходят мои мысли, мои чувства. Он - высший суд. Он говорит мне о чудесной красоте, зовет к ней, обещает ее. Он неудержимо заставляет меня искать лучшей жизни. Он требует от меня, чтобы я сам стал лучше, как можно лучше.
С т а р и к. Так-с!
С т у д е н т. Вы - обещание идеальной жизни; Вы - призыв к прекрасному; Вы - самая чарующая греза...
С т а р и к. Ну, ну, лучше не скажешь.
С т у д е н т (со смущением). В конце я попросил прислать на память карточку. Вот это, наверное, глупо, и теперь я боюсь попасться ей на глаза, вдруг она меня узнает, хорошо зная вас.
С т а р и к. Мария Федоровна и поглядывает на нас с лукавым видом. Боюсь, ты и меня впутал в эту романтическую историю, что мне не к лицу, не по летам.
Где-то на хорах раздается мощный и пленительный бас.
Показывается Серов с женой; отовсюду раздаются слова приветствия со словами: "Как себя чувствуете? Все хорошо?"
Вдруг словно гаснет свет и вновь вспыхивает, всколыхнув многолюдный зал в тревоге и смятеньи. Проносятся шепот и возгласы: "Война?! Японский флот бомбардирует Порт-Артур". Между тем музыка вальса кружит в танце беззаботные пары.
Сцена 2
Санкт-Петербург. Кабинет Витте С.Ю. в доме на Каменноостровском проспекте. За массивным письменным столом Витте в мундире.
Секретарь уходит. Входит Серов, против обыкновения, рассеянный и беспокойный; снимает покрывало с холста и взмахивает рукой, мол, безнадежно.
В и т т е. Не выходит?
С е р о в. Не выходит другое из головы. Мальчишки выкрикивали из газет что-то страшное.
В и т т е. Да вы садитесь, Валентин Александрович. Отдышитесь. Как министр финансов я еще мог влиять на события, но как председатель комитета министров, таковы у нас установления, я не обладаю властью даже любого из министров, поскольку все они непосредственно подчинены его величеству. Это как тигра посадить в клетку.
С е р о в. А из-за чего собственно сыр-бор разгорелся?
В и т т е (прохаживаясь). Это давняя история. Еще в конце прошлого века, когда в связи с коронацией государя императора в Москве приезжали всякие именитые гости, нам удалось вступить в союз с Китаем в целях сохранения его территориальной целостности, что в интересах России. Нам удалось убедить японцев оставить Порт-Артур и порт Дальний, как ныне мы его называем, и Корею, где установили мы наше присутствие. Все шло наилучшим образом. Мы получили возможность строить железную дорогу прямо по Маньчжурии до Владивостока. Но тут вмешалась Германия. Вильгельм, будто бы с согласия Николая, захватил Кайо-Чао, порт для осуществления присутствия там Германии, а в сущности, в сугубо провокационных целях, и наши министры - иностранных дел и военный - клюнули, затеяв захват Порт-Артура и Дальнего. Двойное коварство - по отношению к Японии, которую мы уговорили оставить их в целях целостности Китая, и по отношению к Китаю. Я протестовал, но государю эта идея пришлась по душе. Дальше - больше. Мы захватили всю Квантунскую область.
С е р о в. Но и другие европейские государства участвовали в дележе Китая на сферы влияния.
В и т т е. Да, но именно мы, выступив за целостность Китая, его и подвели. Не без помощи германского императора. В Китае, как вы знаете, поднялось народное движение против иностранного присутствия. И вся Европа, в том числе и мы, усмиряли Китай. И Китай теперь совершенно нам не верит. Не верит и Япония. Вынужденные оставить Корею от нашего политического присутствия, отозвав нашего советника, что мы сделали?
С е р о в. Сергей Юльевич, зачем нам Корея?
В и т т е. В том-то и дело, зачем нам Корея? Нам нужна безопасность наших дальневосточных границ. Однако нашлась некая компания во главе с Безобразовым, которого государь сделал даже статс-секретарем, которая затеяла экономическим путем учредить наше тайное присутствие в Корее. Учредили компании, якобы частные, на средства, выделенные государем, для вырубки леса в Корее. Все это сплошная спекуляция. Зато Япония не верит нам, а европейские страны, обвиняя нас в коварстве, подталкивали ее к войне с нами. Я видел, что происходит. А государь заявляет: "Войны не будет!" И вот дворцовая камарилья, затеявшая выгодные для нее авантюры, зная неприязнь императрицы ко мне, добилась моего устранения с поста всесильного министра финансов. И больше всех постарался, может быть, Плеве, министр внутренних дел. Ведь он мечтал о маленькой победоносной войне - для подавления народной смуты. Но ведь все будет наоборот. К несчастью, худшие мои опасения оправдываются, и я ничего не могу сделать.
С е р о в (вскакивая на ноги). Печальные вещи вы говорите, Сергей Юльевич, очень печальные. Теперь вы посидите, я все-таки кое-что сделаю.
Витте усаживается, Серов берется за палитру и кисть.
С е р о в. Сергей Юльевич, это в связи с вашей отставкой с поста министра финансов прекратилось выделение субсидии журналу "Мир искусства"? Или война убила наш журнал?
В и т т е. Да, конечно. Я точно просчитывал расходы по изданию "Мира искусства" и обосновывал целесообразность выделения средств из казны для общественных нужд. Но кто теперь об этом думает? Дягилев хлопотал, да вы его не поддержали, послав телеграмму ему: "В этом Доме больше не работаю".
С е р о в. Ох! Неужели мою телеграмму показывали царю?
В и т т е. Ну, не знаю. Мне не показывали. Но слухом земля полнится.
С е р о в. Сколько же будет продолжаться этот ужас? Я имею в виду войну.
В и т т е. Бессмысленная война. Ни поражения, ни победы ничего не значат. Впрочем, теперь таковы все войны. Необходимо заключить мир. Россия оказалась абсолютно неподготовленной вести войну на Дальнем Востоке. Но самодержавный царь огромной империи разве может признать себя побежденным?
С е р о в (отступаясь). Ну, я-то могу. Я не царь.
В и т т е. Хорошо. Закончим осенью. К выставке исторических портретов, что затеял Дягилев, успеем.
С е р о в. Если что получится. (Уходит, сердито насупленный.)
Сцена 3
Санкт-Петербург. У Владимировской церкви. Ночь на новый 1905 год. Распахиваются двери, и показывается интеллигентная публика и простой люд. Идет снег.
Идет пушистый снег, словно освещая с небес церковь.
Сцена 4
Санкт-Петербург. Академия художеств. Одна из аудиторий на втором этаже с окнами на площадь перед Николаевским мостом слева и 5-4 линии. Серов, Матэ; то и дело входят и уходят преподаватели и ученики.
1-й у ч е н и к (выглядывая в окна). Это солдаты Финляндского полка. Их ружья составлены в козлы; сами они возятся, как дети, чтобы как-то согреться. Через мост никого не пускают.
2-й у ч е н и к. Повозка Красного креста!
1-й у ч е н и к. Везде в домах припрятаны войска. Неужели стрелять будут?
1-й п р е п о д а в а т е л ь. Вход с 4-ой Линии закрыт. Меня последнего пропустили. Сторож говорит, велено никого не пущать и не выпускать - скоро рабочие придут, к мосту их не пустят и что тут будет?
2-й п р е п о д а в а т е л ь. Тут и уланы. Вчера вечером они стояли у нас во дворе. Ученики объявили, не будут работать, если уланы не уйдут. Я как дежурный зашел к офицерам, находившихся в квартире Репина, сообщил им о волнении, которое вызвало среди учеников их присутствие в Академии. "С удовольствием уйдем, если пристав укажет нам другое место для ночевки", - сказали они. Пристав же сослался на приказание градоначальника и вице-пре-зидента Академии графа Толстого.
С е р о в (глядя в окно и что-то зарисовывая). Войска-то подчиняются разве не великому князю Владимиру Александровичу, президенту Академии художеств, то бишь главнокомандующему Петербургским военным округом? Вот какая заковыка тут выходит.
2-й п р е п о д а в а т е л ь. Граф, оказывается, не ведал о впуске уланов во двор Академии, по его настоянию уланы ушли, и ученики успокоились.
М а т э. Уланы далеко ушли, до угла 5-ой Линии. Здесь, у стен Академии, войска устроили форменную засаду рабочим.
С е р о в. Надо полагать, у всех мостов. Однако это странно. Отчего же испугались власти попа Гапона? Ведь он возглавил рабочие собрания с одобрения полиции, чтобы противодействовать влиянию революционеров. Плеве убит, и поп Гапон, очевидно, почувствовал вкус к власти. Он призвал свою паству обратиться непосредственно к царю-батюшке с петицией. В ней-то все и дело. Там, говорят, много чего написано, вплоть до избрания народных представителей.
М а т э. Как же! Настоящая крамола.
Разносится быстрый и дробный цокот копыт.
1-й у ч е н и к. Два вестовых прискакали. Докладывают офицеру, он вскакивает на лошадь и дает знак.
Раздается сигнал трубача.
Это в атаку! Засверкали шашки на солнце.
2-й у ч е н и к. Скомандовал и пехотный полковник, и передняя шеренга финляндцев, став на колено, дула ружей направила вдоль улицы.
2-й п р е п о д а в а т е л ь (вскакивая на подоконник и открывая форточку). А рабочие здесь, совсем близко, на расстоянии шести-семи саженей. Толпа огромная. Много женщин и детей. Там и студенты.
Слышен голос офицера: "Смирно! Наступать!"
Уланы понеслись вперед, толпа подается в стороны, пропуская их.
Слышны голоса мужчин и женщин: "Товарищи, не бейте! Братцы! Не стреляйте! Мы мирно пойдем! Не убивайте, ведь мы - ваши же! Слушайте, товарищи!"
Разносится неистовый голос: "Не смейте! Ни шагу! Всех перебьем, если двинетесь с места!"
Это пристав командует. Лошади наступают на рабочих, все смешалось. Бьют, рубят... (Падает с подоконника, его подхватывают Серов и Матэ, бледные и безмолвные.) Толпа подает назад, к Большому проспекту, часть бежит в Академический переулок. Раненые мечутся, лежит убитый у нас под окном, всюду кровь, иконы и хоругви.
1-й у ч е н и к. На крышу! Оттуда мы увидим!
Одни уходят, другие то и дело заглядывают с новыми известиями. Серов, продолжая лихорадочно водить карандашом по листу блокнота, пошатывается.
М а т э (суетясь). Тебе нехорошо? Идем. Нет, лучше сядь. И не молчи.
Наступают ранние зимние сумерки. То и дело вбегают с новыми известиями о побоище в разных концах города.
Сцена 5
Царское Село. Александровский дворец. Покои государя. Николай и Александра Федоровна.
Н и к о л а й. Ну, хорошо. Я учредил санкт-петербургское генерал-губернаторство для него; я назначил министром внутренних дел Булыгина по его предложению; ему все мало, пишет мне почти ежедневно.
Т р е п о в (входя, без церемоний). Ваше величество! Я осмеливаюсь вас беспокоить лишь потому, что ход событий ныне чрезвычайный. Высочайшие акты от 18 февраля 1905 года, воспоследовавшие после известных происшествий, - указ, рескрипт и манифест, вместо успокоения, в виду бросающихся в глаза противоречий между ними, возбуждают недоверие и все усиливающиеся протесты.
Н и к о л а й (с улыбкой). Бросающиеся в глаза противоречия в актах, подписанных мною, одной и той же рукой?
Т р е п о в. В указе обещано рассмотреть предложения о государственном благоустройстве; в рескрипте на имя министра внутренних дел Булыгина предписывается привлекать избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений. Спрашивается, о каком государственном благоустройстве речь? С участием народных представителей? Это приветствуется обществом как обещание Конституции, но тут же рядом - в манифесте звучит призыв к искоренению крамолы и к укреплению истинного самодержавия и объявляются злоумышленными вождями мятежного движения те, кто желает учредить новое управление страною на началах, отечеству нашему не свойственных.
Н и к о л а й (рассмеявшись). Где же тут противоречия? Они в умах.
Т р е п о в. Да Булыгин с поручением вашего величества привлекать избранных от населения к обсуждению законодательных предположений оказывается во главе мятежного движения.
Н и к о л а й (с удивлением). Если он будет слишком уж стараться, пожалуй.
Т р е п о в. Ваше величество! К несчастью, высочайшие акты, призванные внести успокоение в обществе, обнародованы в дни нашего тяжелейшего поражения под Мукденом, и брожение в стране нарастает с каждым днем. Я не говорю уже о забастовках рабочих, о митингах. Все возбуждены. Даже художники умудрились составить такую резолюцию, что я не знаю, как с ними поступить, в целях искоренения крамолы.
Н и к о л а й (хмуро). Художники? И много их у нас?
Т р е п о в. Подписались под резолюцией много больше ста человек.
Н и к о л а й. И чего они требуют?
Т р е п о в (вынув бумагу, читает). "Мы, как художники, по натуре своей воспринимая впечатления от жизни во всех ее разнообразных проявлениях, с особенной ясностью видим всю силу бедствий, переживаемых родиной, и глубоко чувствуем опасность, грозящую нам еще неизмеримо большими бедствиями, если администрация будет затягивать дело реформы и ограничится репрессиями. Поэтому и мы присоединяем наш горячий голос к общему хору нашей искренней и мужественной интеллигенции, видящей мирный исход из гибельного современного положения только в немедленном и полном обновлении нашего государственного строя путем призыва к законодательной и административной работе свободно выбранных представителей от всего народа. Осуществление же этой задачи возможно лишь при полной свободе совести, слова и печати, свободы союзов и собраний и неприкосновенности личности."
Н и к о л а й. Довольно! Вы увлекаетесь, генерал.
Т р е п о в. Опасности можно избежать, государь, только глядя правде в глаза. В моем распоряжении достаточно сил и средств, чтобы подавить выступления студентов и рабочих, но смуту в умах людей подавить невозможно, можно лишь усилить ее, если не найти мирного исхода. И прежде всего на Дальнем Востоке, государь. Войска вскоре понадобятся здесь, для усмирения, когда смута перерастет в мятеж.
Н и к о л а й. Ну, ну. Ты умеешь напугать и вселить надежду. А среди подписавшихся, небось, и Серов?
Т р е п о в. И Серов, государь. Он ведь вышел из Академии художеств как действительный член, вместе с Поленовым, заявив против великого князя Владимира Александровича, что президент Академии и командующий войсками 9 января несовместимы в одном лице.
Н и к о л а й. Какой умник! И вообще нахал.
Т р е п о в. Барон Фредерикс говорит, что ваше величество и слышать не хочет о Витте, о том, чтобы именно его направить на переговоры о мире с Японией. Это дело крайне неприятное и трудное, однако же мир нам нужен, чтобы избежать худших бедствий. Никто не справится, если не Витте; но с кого же и спросить, если дело провалится?
Н и к о л а й. Думаю, вы с бароном приглашены к обеду. Идемте. О Витте не упоминать.
Т р е п о в. Но императрица, скрепя сердце, согласилась с доводами барона.
Н и к о л а й (с облегчением). С доводами барона, который, даже читая по бумажке, заговаривается? Бедный старик! Он бывает незаменим. (Задумывается.) Мы с ним много спорили. Я говорю о Витте. Он накаркал войну. Пусть-ка заговорит этих макак!
Т р е п о в (рассмеявшись и вытягиваясь). Простите, государь!
АКТ III
Сцена 1
Санкт-Петербург. Таврический дворец. "Историко-художественная выставка портретов". Публика из светских дам, офицеров, студентов, курсисток, чиновников и художников в постоянном движении на фоне портретов XVIII-XIX веков и начала XX века.
Дягилев в окружении художников, среди которых и Серов.
1-й х у д о ж н и к. Это воистину настоящий праздник. И ваш триумф, Сергей Павлович!
2-й х у д о ж н и к. Однако столь не ко времени, что даже не верится. Как у вас не опустились руки?
Г о л о с а. Виват, Дягилев!
3-й х у д о ж н и к. Пир во время чумы.
Д я г и л е в. Нет сомнения, что всякое празднование есть символ и итог, всякий итог есть конец... И с этим вопросом я беспрерывно встречался за последнее время моей работы. Не чувствуете ли вы, что длинная галерея портретов великих и малых людей, которыми я постарался заселить великолепные залы Таврического дворца, - есть лишь грандиозный и убедительный итог, подводимый блестящему, но, увы, и омертвевшему периоду нашей истории?
2-й х у д о ж н и к. Несомненно!
Д я г и л е в. Я заслужил право сказать это громко и определенно, так как с последним дуновением летнего ветра я закончил свои долгие объезды вдоль и поперек необъятной России.
Серов, рассмеявшись, жестами винится.
Что, Валентин Александрович?
С е р о в. Не обращай внимания. Я представил, как ты заезжал в уездные и губернские города и дворянские усадьбы, производя немалый фурор. Совсем, как Чичиков. Да не чета ты ему.
Д я г и л е в (высокомерно). Спасибо. (Продолжает в прежнем тоне.) И именно после этих жадных странствий я особенно убедился в том, что наступила пора итогов. Это я наблюдал не только в блестящих образах предков, так явно далеких от нас, но главным образом в доживающих свой век потомках.
3-й х у д о ж н и к. Замечательно!
Д я г и л е в. Конец быта здесь налицо. Глухие заколоченные майораты, страшные своим умершим великолепием дворцы, странно обитаемые сегодняшними милыми, средними, невыносящими тяжести прежних парадов людьми. Здесь доживают не люди, а доживает быт. И вот когда я совершенно убедился, что мы живем в страшную пору перелома, мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой культуре, которая возьмет от нас то, что останется от нашей усталой мудрости.
1-й х у д о ж н и к. Пророк!
Д я г и л е в. Это говорит история, то же подтверждает эстетика.
2-й х у д о ж н и к. Изумительно, право!
Д я г и л е в (направляясь в буфет). И теперь, окунувшись в глубь истории художественных образов, и тем став неуязвимым для упреков в крайнем художественном радикализме, я могу смело и убежденно сказать, что не ошибается тот, кто уверен, что мы - свидетели величайшего исторического момента итогов и концов во имя новой неведомой культуры, которая нами возникает, но и нас же отметет. А потому, без страха и неверья, я поднимаю бокал за разрушенные стены прекрасных дворцов, так же как и за новые заветы новой эстетики!
Г о л о с а. Виват, Дягилев!
Кружение публики по залам и явление портретов, вплоть до современных, продолжается.
Сцена 2
Москва. Квартира Андреевой М.Ф. и М.Горького на Воздвиженке. Мария Федоровна и Горький.
Входит Серов и молча раскланивается, тут же приступая к приготовлениям к работе. У художника столь непринужденный вид, что ясно, ничто и никто его не стесняет, и Мария Федоровна, отступив к двери, невольно останавливается; Горький, усевшись по жесту Серова, оглядывается на нее, при этом рукой касается груди, словно желая остановить кашель.
Мария Федоровна проходит к выходу, а Горький, оглянувшись на нее, подносит руку к груди.
М а р и я Ф е д о р о в н а. Приятно было поговорить с вами, Валентин Александрович. Я бы охотно осталась здесь стоять, да у меня дела.
С е р о в. Алексей Максимович будет несомненно видеть ваш образ, и я буду ощущать ваше присутствие, Мария Федоровна.
М а р и я Ф е д о р о в н а (с улыбкой). Еще говорят, что вы молчаливы и не любезны.
С е р о в. У меня есть разные способы обращения с моделью для наилучшего результата. Ну-с, приступим.
Пауза.
Г о р ь к и й (откашлявшись). Однако какая хитрая бестия этот Витте! Обошел всех - и японцев, и американцев.
С е р о в. А причем тут американцы?
Г о р ь к и й. Он повел себя в Америке, как конгрессмен, что метит в президенты, и всем понравился. Выходя из поезда, он шел к паровозу и пожимал руки машинистам.
С е р о в. Это высший царский сановник? Что ни говори, времена переменились.
Г о р ь к и й. Еще как! Самодержец всея Руси сидит в Петергофе, как пленник, а Россия охвачена всеобщей стачкой. Заключив мир с Японией, Витте теперь вообразит себя спасителем отечества, как Наполеон.
С е р о в. Он теперь граф, он монархист. Но царь недолюбливает Витте. Он найдет другого на роль диктатора, и кровь прольется на этот раз по всей России.
Г о р ь к и й. Пусть прольется у тех, у кого голубая, как говорят, кровь, а поэт сказал, черная.
С е р о в. Как ни рассуди, все это ужасно. Нельзя ли остановиться на конституционной монархии без гражданской войны?
Г о р ь к и й. Где такое было? В той же Англии сначала отрубили голову Карлу, а уже после восстановили монархию с парламентом и правительством, которые и управляют страной. Принцессе Дармштадтской надо бы знать историю Англии. Ведь она росла при английском дворе.
С е р о в. Боюсь, с православием императрице привили и самовластье с идеей власти от Бога.
Сцена 3
Александрия. Нижний дворец. Кабинет Николая II. Николай; входит петербургский генерал-губернатор и товарищ министра внутренних дел Трепов.
Т р е п о в. Ваше величество! Я счел своим долгом доложить о совещании, которое провел у себя граф Витте - с петербургским генерал-губернатором...
Н и к о л а й. То есть с вами.
Т р е п о в. ... и военным министром. Обсуждался один вопрос - вопрос о диктатуре.
Н и к о л а й. И кто же из вас готов взять на себя диктаторские полномочия и подавить сопротивление силой? Не вы ли, генерал?
Т р е п о в (вытягиваясь и вращая глазами). Если прикажете, ваше величество! Но...
Н и к о л а й. У вас очень бравый вид, но, похоже, вы умеете лишь стращать нас, а не бунтовщиков. Почему нельзя возобновить железнодорожное сообщение между Петергофом и столицей?
Т р е п о в. Ваше величество! Можно восстановить движение, выставив солдат вдоль железной дороги, но зачем? Прибывание в столице не безопасно. В Александрии надежнее, охрана береговая и морская усилена. В случае необходимости всегда морем можно уйти в одну из соседних стран.
Н и к о л а й. Ах, вот до чего вы все напуганы! Старик Победоносцев, которого я привык слушать с детства, толкует о бездне, куда обезумевшая толпа несет его с собою, и спасенья нет. Мне говорят и пишут: то, что происходит, не одно волненье молодежи, не мятеж, а революция. И тут мне сообщают о предстоящем шествии рабочих к Зимнему дворцу. Что мне думать?
Т р е п о в. Я говорю всего лишь о мерах предосторожности, государь.
Н и к о л а й. Это в компетенции коменданта. Так, к чему же вы пришли на совещании у графа Витте?
Т р е п о в. Ваше величество! Я прямо заявил, что рассчитывать на успокоение через войска невозможно и не потому, что это средство само по себе, конечно, длительного и здорового успокоения дать не может, а вследствие отчасти неблагонадежности, а главное, слабости этой силы.
Царь молча глядит перед собой.
Армия все еще на Дальнем Востоке, а запасные полки из резервистов настроены, как все общество. Военный министр подтвердил мои выводы, а графа Витте, похоже, удовлетворило то, что я не рвусь в диктаторы.
Н и к о л а й. В таком случае, что же остается? Уплыть на яхте "Штандарт" в Данию?
Т р е п о в. Можно и уплыть, ваше величество. Между тем поручить графу Витте навести порядок в стране, облачив его полномочиями премьер-министра, как в Англии.
Н и к о л а й. Он этого и добивается.
Т р е п о в. Ваше величество, это назревшая необходимость. Если своевременно не пойти ей навстречу, все пропало.
Н и к о л а й. А ведь граф Витте не захочет видеть вас в должности петербургского генерал-губернатора и товарища министра внутренних дел?
Т р е п о в. Ваше величество, не задумываясь, пожертвуйте мной. Сегодня еще можно спасти корону, завтра будет поздно думать о спасении жизни царственных особ. Бушует не обезумевшая толпа, государь, смутой охвачены все слои общества сверху донизу. Кровопускание не принесло успокоения, а лишь ожесточило всех. Необходимо примирение, как после грозы и бури наступает затишье, и в души снисходит благодать.
Н и к о л а й (ободряясь). А разве пароход прибыл уже?
Т р е п о в. Ваше величество, я прискакал на лошади, чтобы быть здесь раньше графа Витте и успокоить голову.
Николай кивком головы отпускает Трепова и вынимает зажигалку; входит Александра Федоровна.
Дежурный генерал докладывает о прибытии графа Витте. Александра Федоровна усаживается в кресло. Входит граф Витте и раскланивается со смущением.
Николай молчит, Александра Федоровна краснеет.
Пауза.
Александра Федоровна краснеет, сохраняя неподвижность.
Александра Федоровна молча встает и уходит, вся красная.
Н и к о л а й. У меня есть ваш доклад, граф, и первоначальный набросок манифеста. Вы говорите, никакого манифеста не нужно, достаточно утвердить всеподданнейший доклад и дать вам право сформировать правительство. Хорошо, я подумаю. Но одними увещаниями вы не успокоите толпу?
В и т т е. Государь, я не остановлюсь и перед применением военной силы, чтобы остудить горячие головы. Важно одно: ваше полное доверие ко мне, и тогда у меня будут развязаны руки, чтобы водворить порядок в стране, как в финансовом состоянии Российского государства мне удалось это сделать при полной поддержке государя императора Александра Третьего, вашего незабвенного родителя. Если же вы станете колебаться в отношении меня, как в последние годы, столь несчастные для России, я ничего не в силах буду сделать, и лучше вам призвать кого-то другого.
Николай кивком головы отпускает графа Витте, и тот со вздохом сожаления уходит.
Сцена 4
Александрия. У Нижнего дворца. Граф Витте и министр двора барон Фредерикс.
Барон Фредерикс оглядывается по сторонам.
Ф р е д е р и к с (снижая голос, доверительно). Вот как: утром я подробно передал государю наш ночной разговор; государь ничего не ответил, вероятно, ожидал приезда великого князя Николая Николаевича. Как только я вернулся к себе, приезжает великий князь. Я ему рассказываю все происшедшее и говорю ему: следует установить диктатуру, и ты должен взять на себя диктаторство. Тогда великий князь вынимает из кармана револьвер и говорит: ты видишь этот револьвер, вот я сейчас пойду к государю и буду умолять его подписать манифест и программу графа Витте; или он подпишет, или я у него же пущу себе пулю в лоб из этого револьвера, - и с этими словами он от меня быстро ушел. Через некоторое время великий князь вернулся и передал мне повеление переписать в окончательный вид манифест и доклад и затем, когда вы приедете, привезти эти документы государю для подписи.
В и т т е (в крайнем изумлении, не веря своим ушам). Как! Великий князь Николай Николаевич довершает дело декабристов?
Ф р е д е р и к с (в крайнем смущении и явно заговариваясь). Нет, я не вижу иного выхода, как принятие программы графа Витте, я все рассчитывал, что дело кончится диктатурой и что естественным диктатором является великий князь Николай Николаевич, так как он безусловно предан государю и казался мне мужественным. Сейчас я убедился, что я в нем ошибся, он слабодушный и неуравновешенный человек. Все от диктаторства и власти уклоняются, боятся, все потеряли головы, поневоле приходится сдаться графу Витте.
Показывается великий князь Николай Николаевич; все входят в Нижний дворец и проходят в кабинет государя.
Н и к о л а й. Граф, я решил подписать манифест и утвердить доклад. (Перекрестившись, усаживается за маленький рабочий стол и подписывает бумаги.)
В е л и к и й к н я з ь. Знаменательный день! Сегодня 17-е - второй раз в это число спасается императорская семья.
Ф р е д е р и к с. Я тоже вспоминал о крушении царского поезда в Борках все время, а число забыл.
Н и к о л а й. При крушении, даже спасшись, не радуются. Жертвы вопиют. (Кивком головы отпускает всех.)
В и т т е (уходя). Столь обыденно подписан величайший акт? Царь даровал России конституцию? Или это всего уловка, которая лишь собьет всех с толку?
Николай проходит в покои императрицы; Александра Федоровна сидит в кресле неподвижно, глядя в одну точку.
Опускаются на колени и молятся, неясно произнося привычные слова.
АКТ IV
Сцена 1
Москва. Квартира Андреевой М.Ф. и А.М.Горького на Воздвиженке. Мария Федоровна в маленьком кабинете рядом с гостиной.
Входит Липа.
В гостиной Серов, выходит Горький; Липа возвращается.
В гостиной Серов за мольбертом, Горький на диване.
С е р о в. Нет, я все-таки не понимаю, как царь решился, вместо совещательной Думы, дать России конституцию?
Г о р ь к и й (раскашлявшись и вскакивая на ноги). Конституцию?! Так вы и поверили? Да в манифесте 17 октября практически нет ничего нового по сравнению с манифестом от 18 февраля, когда после убийства князя Сергия Никола с перепугу заявил об усовершенствовании государственного устройства - на незыблемых основаниях, то есть самодержавия. А сейчас он напуган еще больше. Стачки и забастовки в городах бьют скорее по карманам капиталистов и самих рабочих. Крестьянские бунты куда опаснее. Ведь Россия - крестьянская страна. А тут из-за этой проклятой войны, - вот уж нет худа без добра, - вся армия в миллион солдат застряла в Маньчжурии. Нет войска подавлять бунты, вспыхивающие то тут, то там по всей России, а в Прибалтике уже введено военное положение. Между тем и в войсках начинается брожение. С заключением мира солдаты рвутся в Россию, многие подлежат демобилизации, а не тут-то было: бастуют железные дороги по всей империи, в Сибири узловые станции в руках революционеров.
С е р о в. Даже так!
Г о р ь к и й. И может случиться так, армия, униженная поражением в Маньчжурии - из-за бездарных генералов его величества, доберется до России с революционными лозунгами, и тогда Николе, зачинщику нелепой войны, уж как пить дать, снесут голову.
С е р о в (с улыбкой, не без сарказма). Гм, гм. Вы уж увлекаетесь. Впрочем, кто сегодня не увлекается. Свобода всем кружит голову. Но, боюсь, из всего этого ничего хорошего не выйдет, кроме пролития крови, тем более что власть имеет к этому склонность. Ей дайте только повод - и прольется море крови.
Г о р ь к и й. В этом море власть имущие и утонут. Нас много, а их всего горстка. Горстка песка.
С е р о в (возвращая жестом Горького к месту и приступая к работе). Может статься, нам удастся сегодня закончить. Даже не верится. Я же предупреждал вас: работаю медленно.
Г о р ь к и й. Нет, вы работаете очень быстро и решительно, и все у вас получается разом, но взыскательность ваша почти пушкинская.
С е р о в. Тсс!
Разносится звонок; Липа впускает кого-то и уводит в кабинет Горького, куда уходят Мария Федоровна и Горький.
Л и п а (входя в гостиную). Валентин Александрович, не хотите чаю?
С е р о в (рассматривая газету). "Новая Жизнь". Издательница М.Ф.Андреева. Это кто?
Л и п а. Она самая.
С е р о в. Как! Ну, видимо, заместо Горького.
Л и п а. Конечно, Мария Федоровна за него пойдет и в огонь, и в воду, но сама она знает, что делает.
С е р о в. Красавица и актриса - это мило, но серьезно? А, впрочем, это чувствуется. И голос особенный. Но как передать это красками? Невозможно!
Л и п а. Приходит недавно озябшая, с заплаканными глазами, такая грустная, что я поглядела на нее, - в слезах ли ее не видела, - а тут сама в слезы. Что такое? Ходила хоронить Павла Грожана. Убили черносотенцы в трамвае. Знали, кого. Бежал из ссылки в Сибирь и заведовал у нас лабораторией по изготовлению бомб. Она его хорошо знала, как и Баумана, которого прятала вместе с Качаловым от ищеек полиции, да не уберегла в связи с объявлением свобод.
С е р о в. Вся Москва хоронила Баумана.
Л и п а. Вот, вот. Мария Федоровна и говорит: "Баумана хоронили, много народу было. А за гробом Грожана нас двое было: его брат и я". Ну, я и вовсе расплакалась. Чтобы утешить меня, она улыбнулась и сказала: "Значит, нас было больше".
С е р о в. Значит, так серьезно?
В гостиную входят Мария Федоровна и Горький; переглянувшись, они смеются над весьма обескураженным видом художника.
Сцена 2
Санкт-Петербург. Зимний дворец. Кабинет председателя Совета министров. Граф Витте у телефонного аппарата.
В и т т е (опустив трубку и тяжело расхаживая один). Привлечь общественных деятелей в правительство мне не удалось. Камнем преткновения стал Дурново, мною выбранный быть министром внутренних дел. А поскольку я настаивал на его кандидатуре, то и государь отнесся к нему с недоверием, назначив его для начала управляющим канцелярией: прояви-ка преданность мне, станешь министром, и Дурново попал под обаяние его величества. Общественные деятели оказались правы. Мне советовали взять на себя министерство внутренних дел, но я не хотел всей власти, не метил в президенты, как о том провещала на весь мир дворцовая камарилья. Я знал, государь призвал меня против своей воли, под давлением обстоятельств, оказавшись пленником в Александрии, а без его доверия я буду бессилен что-либо сделать. Так все и случилось. Министры по-прежнему ездят к его величеству с докладами, а председатель Совета министров - всего лишь ширма, чучело гороховое, которым пугают и правых, и левых, и вся ненависть, вся злоба против власти сосредоточились на Витте. Государь, зная мою неприязнь к Трепову, освободил его от должности генерал-губернатора Санкт-Петербурга, товарища министра внутренних дел и командующего петербургским гарнизоном. Пожертвовал фаворитом? Как бы не так. Теперь Трепов - дворцовый комендант, то есть начальник охраны его величества и семьи, а фактически - тайный диктатор, и без его одобрения царь ничего не позволит мне сделать. Все резолюции царя продиктованы Треповым, это я вижу по стилю их и содержанию. Естественная мысль - подать в отставку. Но ведь так Россию доведут очень скоро до катастрофы. Я вижу две задачи, не решив которых я не могу уйти: это вернуть армию из Забайкалья, единственную опору власти, и сделать крупный международный заем для поправления расшатанного несчастной войной финансового положения, еще недавно столь цветущего. С решением этих двух задач смуте в стране в ее крайних формах можно положить конец. Я предложил отправить две карательные экспедиции - от Харбина и от Петербурга и военной силой восстановить железнодорожное движение по всей Сибири. С заемом сложнее из-за противоречий между Францией и Германией, но и здесь, кроме меня, никто не найдет выхода.
Но положение в стране еще более серьезное, чем предполагают власти, пребывая в величайшей панике. Из моих источников в среде революционеров я узнал: в Москве готовится форменное вооруженное восстание, между тем генерал-губернатор настолько растерян, что выходит на балкон и снимает шапку перед толпой, будучи в военной форме. Тоже Дурново, однофамилец моего Дурново. То-то дурно всем. Я дважды просил государя сменить генерал-губернатора Москвы, а положение все ухудшается там. Наконец, я буквально настоял на назначении адмирала Дубасова, который приехал в Москву с началом беспорядков, каких еще не бывало. В самом деле, форменное восстание, не бунт крестьян с красным петухом, а вооруженных рабочих.
Телефонный звонок. Москва - Петербург. Граф Витте и адмирал Дубасов.
Д у б а с о в. Граф, я вынужден вновь обратиться к вам, поскольку в это горячее время ниоткуда не могу получить отзыва.
В и т т е. Военный министр говорил мне, что уже выслан полк из Царства Польского и что он через три дня будет в Москве. Он еще не прибыл?
Д у б а с о в. Полк еще не прибыл и в каком состоянии прибудет, не знаю. Прошу настоятельного вашего содействия, чтобы были немедленно высланы войска из Петербурга. Это необходимо, иначе город перейдет в руки революционеров.
В и т т е. Так серьезно?
Д у б а с о в. Сергей Юльевич, войск мало, еле хватает охранять железнодорожные вокзалы, так что Москва остается собственно без войск. Между нами - и без командующего, ибо генерал Малахов - это всего лишь весьма почтенный старец, который не выходит из дома и не ведает, что творится в вверенных ему войсках.
В и т т е. Как же так случилось? Но надеюсь на вас...
Д у б а с о в. Сергей Юльевич, признаюсь вам, видя, как опасно всякое промедление, я обратился непосредственно с такою же просьбою в Царское Село.
В и т т е. И что?
Д у б а с о в. Мне не отвечают, и я не знаю, что и подумать. Если вы призвали меня спасти положение в Москве, помогите.
В и т т е. Хорошо! (В досаде.) Да вот, я его призвал, ему и не отвечают. Какое ребячество! И в такое время. Господи, спаси!
Зимний дворец - Царское Село. У телефонных аппаратов граф Витте и генерал Трепов, дворцовый комендант.
В и т т е. Генерал, положение в Москве настолько серьезно, со слов генерал-губернатора Дубасова, что я прошу вас сейчас же пойти к его величеству и доложить ему, что я считаю безусловно необходимым выслать экстренно войска в Москву.
Т р е п о в. Послушайте, граф...
В и т т е. Если город Москва перейдет в руки революционеров, то это будет такой удар правительству его величества, что и представить невозможно.
Т р е п о в. Ясно, это будет иметь неисчислимо дурные последствия. Попытаюсь сделать все, что в моих силах, граф.
Граф Витте выходит из кабинета и тут же возврашается, заслышав телефонный звонок.
В и т т е. Я слушаю вас, генерал.
Т р е п о в. Граф! Государь император просит вас лично поехать к великому князю Николаю Николаевичу, главнокомандующему войсками гвардии, и уговорить его послать войска в Москву.
В и т т е (мрачно). Хорошо. (Опустив трубку) Так-то у нас делаются дела. Никто не хочет принимать необходимых решений, а путаных, вредных - сколько угодно. Я устал, я болен еще с Портсмута, а сижу в Зимнем, как царь, должно быть, как царь в его голове, разумеется, только на время смуты. (Уходит.)
Сцена 3
Дворец великого князя Николая Николаевича на Английской набережной. Ночь. Кабинет великого князя. Граф Витте. Входит великий к нязь.
Входит адъютант.
А д ъ ю т а н т. С фельдъегерем пакет от его величества.
В е л и к и й к н я з ь (прочтя маленькую записку). Государь меня просит послать войска в Москву, поэтому ваше желание будет исполнено.
В и т т е. Это надо сделать как можно скорее, в противном случае это может быть поздно. (Откланиваясь, уходит.)
В е л и к и й к н я з ь. Что ж, будет Москве урок. Найдите генерала Мина!
Сцена 4
Москва. Небольшой дом в три этажа в Антипьевском переулке. Кабинет Серова на втором этаже. В окна виден сад князей Долгоруковых, где много птиц и куда под вечер слетаются стаи ворон на ночлег.
Серов у окна. Слышны выстрелы.
Слетаются стаи ворон, садятся на деревья и разом взлетают, словно вспугнутые выстрелами. Входит Ольга Федоровна.
О л ь г а Ф е д о р о в н а. Уложить бы детей внизу, в гостиной, да они протестуют. Им весело, хотя понимают, происходит нечто ужасное.
С е р о в. Внизу, конечно, безопаснее, чем в мезонине. Но в центре города тихо. Это в первые дни палили из пушек куда попало. Повезло Косте. Сначала он перепугался, а затем возгордился.
О л ь г а Ф е д о р о в н а. Ничего смешного. Снаряд снес стену его квартиры; слава Богу, Коровина не было дома.
С е р о в. Ты слышишь? Войска сосредоточились на Пресне. Гвардейский Семеновский полк из Петербурга наводит порядок. Поди к детям.
О л ь г а Ф е д о р о в н а. Прошу тебя, не уходи.
С е р о в. Куда? Все новости можно было узнать в квартире Андреевой и Горького. Как стихли бои в центре, к ним нагрянули с обыском, а их и след простыл.
О л ь г а Ф е д о р о в н а. Куда? Тебе непременно надо быть всюду.
С е р о в. А как и усидеть? На людях и смерть красна, недаром говорится.
О л ь г а Ф е д о р о в н а. Не думай о смерти. Ты полон сил; ты не оставишь нас.
С е р о в. Да, да, но как-то жить-то жутко на свете. Прости, я расстроил тебя.
О л ь г а Ф е д о р о в н а. Ничего, по характеру я все-таки оптимистка, должно быть, я меньше всего боюсь, пока вы у меня есть - ты и дети. (Поцеловав мужа, уходит.)
Хор учеников и публика из прохожих и проезжающих мимо, и там Серов; в ночном небе в районе Пресни вспыхивают выстрелы и полыхают пожары.
АКТ V
Сцена 1
Александрия. Нижний дворец. Покои императрицы. Александра Федоровна; входит Николай II.
Н и к о л а й. Генерала Мина убили на Петергофском вокзале. Их можно понять.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а (опускаясь в кресло). Кого?
Н и к о л а й. Революционеров. Это месть. В Москве они понесли огромные потери, но точных сведений трудно получить, так как много убитых сгорело, а раненых они уносили и прятали.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а (с изумлением). Зачем ты мне это рассказываешь вновь? Мятеж, слава Богу, подавлен, и забудем об этом. Пусть он никогда не повторится.
Н и к о л а й. Но мы едва вернулись в Александрию после осеннего сидения здесь, как оказались взаперти. Какой стыд и позор говорить об этом... Мерзавцы анархисты приехали в Петергоф, чтобы охотиться на меня, Николашку, Трепова... Боже мой, не иметь возможности ни ездить верхом, ни выезжать за ворота куда бы то ни было. И это у себя дома в спокойном всегда Петергофе! Я краснею писать матери об этом.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Не пиши. Мы уедем в море. На яхте в окружении кораблей мы будем в полной безопасности. Пора!
Н и к о л а й. Нет, с Думой надо решить.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а (краснея). Не успели избавиться от ненавистного Витте, - вообще, как он решился подать в отставку, - так эти явились в Зимний дворец. Боже! Великолепная тронная зала, где всегда так дышалось мне упоительно легко, и вдруг ее заполнила толпа, оттеснив сенаторов и военных, всю мундирную публику, и редко, кого во фраке и сюртуках заметишь, все рабочие и крестьяне, да серые батюшки, не из тех ли, кто принимал участие в шествии к Зимнему дворцу, я подумала, из восставших из могил, ужасный сон. Разбуди меня, скажи, ничего страшного, ничего подобного не было и не могло быть.
Н и к о л а й. Аликс, Дума созвана; с нею все спешили, чтобы успокоить Россию, а получилось-то наоборот. Дума превратилась в очаг революционной пропаганды, и ведут ее не крестьяне, не рабочие, не серые батюшки, как матушка выразилась о низшем духовенстве, а господа кадеты. Они хотят взять власть в свои руки и поддерживают народные требования и ожидания земли, прав и свободы, не ведая, как это все может обернуться и против них.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Мы снова в осаде, как осенью прошлого года, когда у тебя вырвал манифест Витте. Что же делать?
Н и к о л а й. Если быть последовательным, необходимо дать думскому большинству сформировать правительство.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Это же все равно, как тебе, самодержцу, отречься наполовину от престола.
Н и к о л а й. Но, может быть, лучше наполовину, чем вовсе?
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. И лишиться головы? Венценосцев не щадят, когда они проявляют слабость или терпят поражение. Помни об этом. Во всяком случае мы не вправе лишать короны Российской империи нашего сына, предназначенной ему Господом Богом.
Н и к о л а й. Ах, Аликс, ведаем ли мы, что ему предназначено Богом, если рок довлеет над ним с рождения?
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Долго природа сопротивлялась, даря нам дочерей. Я надеялась с помощью мощей Серафима Саровского умилостивить судьбу. Мы обманули природу, но не судьбу.
Н и к о л а й. Аликс, все в воле Божьей.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Я тоже так думаю, и доверимся ей.
Н и к о л а й. Это значит, я отвергаю как требования Думы, так и самую мысль Трепова, первоначально заинтересовавшую тебя?
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Да, роспуск Думы, как и подавление восстания в Москве, покажет всем, что ты, Ники, самодержец, победил смуту.
Н и к о л а й. Хорошо. Только придется мне еще раз выслушать Трепова, который думает, что ты склоняешься к английской форме монархии.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Не кажется ли тебе, что он становится назойлив и требователен, как Витте?
Н и к о л а й. Весьма взволнован и барон. А Витте, что ни говори, свое дело он сделал.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. И ушел, слава тебе, Господи!
Кабинет государя. Николай II и Трепов.
Н и к о л а й. Идея министерства, ответственного перед Думой и составленного из людей, пользующихся общественным доверием, может быть, хороша вообще, если бы при этом не затрагивались прерогативы высшей власти.
Т р е п о в. Ваше величество, я знаю, что вам говорили, я сам первый должен предостеречь вас: принять список с новым составом правительства во главе, допустим, с Муромцевым, - это значит передать ему всю полноту исполнительной власти в стране, без возможности влиять на его решения, а встать в открытый конфликт с последним равносильно будет полной сдаче всей своей власти, то есть превращению всего нашего государственного строя в монархию даже не английского типа, но и неизбежному коренному изменению всего строя, со всеми последствиями, размеров и форм которых никто ни предвидеть, ни учесть не может. Вот что вам говорят.
Н и к о л а й. Это правда. Откуда вы знаете?
Т р е п о в. Это я и сам вам говорю. Но, государь, это всего лишь предположения и опасения, на основании которых вам говорят, что нет иного пути, чтобы сохранить всю полноту власти, как распустить Думу. То есть вернуться к тому состоянию смуты, когда малейшая искра вызовет новый пожар. Государь, манифестом 17 октября вы направили Россию на путь конституционной монархии, что отвечает велениям времени; нет возврата назад, иначе уже не выступления масс, не Дума, а высшая власть совершит государственный переворот, она выступит не против Думы, а против самой себя, против манифеста 17 октября и новых законов государства.
Н и к о л а й. Это мой грех.
Т р е п о в. Государь, это ваш подвиг. Вы проявили смирение и мудрость. Правительство общественного доверия, как только окажется лицом к лицу перед разбушевавшейся стихией ради собственного спасения станет самой верной защитницей монархии. Если те общественные силы из высших классов общества и дальше будут вынуждены опираться на выступления рабочих и крестьян, не имея реальных рычагов власти, они будут сметены, а с ними и династия, с неизбежными коренными изменениями всего строя, со всеми последствиями, размеров и форм которых действительно никто ни предвидеть, ни учесть не может. Кроме, разумеется, крайне левых.
Н и к о л а й. Как вы все повернули...
Т р е п о в. Государь, ведь никто в России, кроме крайне левых, не мечтает о республике. В Думе верховодят кадеты. Отдать им исполнительную власть, значит, сохранить монархию в России. Ответственное правительство, как граф Витте, тотчас примется за усмирение ради собственной власти и собственности со символом высшей власти в вашем лице, государь. Вы будете заботиться о благе народном, опираясь на общественные силы, уважающие порядок, закон, права собственности, права личности, как в странах Европы. Вы поступитесь лишь вашими докучными занятиями, но не высшей властью монарха, олицетворяя закон и божественные установления.
Н и к о л а й. Как в Англии?
Т р е п о в. Нет, государь, в России монарх сохранит всю полноту власти, не вмешиваясь во взлеты и падения министров, не неся ответственности за все прегрешения исполнительной власти. Не такова ли власть Господа Бога? Она священна и исполнена тайны.
Н и к о л а й. На этом я и стою, как и прежде.
Т р е п о в. А Дума, государь? Монархии в прежнем виде уже нет. Перейдя пропасть, нельзя оглядываться, можно угодить в нее.
Н и к о л а й. Я выслушал вас, генерал, как и других, со вниманием, и теперь у меня нет более никаких колебаний, да их и не было на самом деле, потому что я не имею права отказаться от того, что мне завещано моими предками и что я должен передать в сохранности моему сыну.
Т р е п о в (в полном отчаяньи). О, государь! (Выходит из кабинета, пошатываясь.)
В приемной барон Фредерикс и генерал-адъютант.
Ф р е д е р и к с. Что? Как?
Т р е п о в. Все пропало. (Заговариваясь.) Никто не понимает, надо спасать государя и династию от неизбежной гибели.
Ф р е д е р и к с. А я вот что думаю. Государю необходимо обратиться непосредственно к Думе, найти общий язык с нею поверх правительства, неугодного ей.
Т р е п о в. Дни Думы сочтены. Теперь все пойдет по второму и третьему кругу, пока не разразится катастрофа. (Падает замертво.)
Ф р е д е р и к с. Упал. Сразили. Что ему эта Дума?
Поднимается суматоха.
Сцена 2
Санкт-Петербург. Летний сад. Дягилев, Серов, Бакст и два господина - одни прохаживаются по аллее, другие сидят на скамейке.
С е р о в (сидя, покуривая сигару). Ну, вот Думы нет - все по-старому, по-хорошему.
1-й г о с п о д и н. Как ни странно, Сомов все предугадал.
С е р о в. А позвольте спросить, какому же, собственно, манифесту отдать преферанс и какого придерживаться? Ни одного закона без Думы - все же реформы без Думы - очень просто.
1-й г о с п о д и н. Сомов говорил еще в прошлом году. Наша знаменитая конституция наглый и дерзкий обман, это ясно: в ней, кажется, нет даже крупицы зерна, из которого могло бы вырасти освобождение. Надо надеяться, что правители наши сами заблудятся в устроенных ими дебрях и сломят себе шеи. Вот и начались шараханья.
С е р о в. Нет, должно быть, есть лишь два пути - либо назад в реакцию, впрочем, виноват, это и есть единственный путь для революции.
1-й г о с п о д и н. Реакция - это и есть путь для революции? Резонно, по Гегелю.
С е р о в. Куда бы деться от этого кошмара.
Б а к с т. Куда? В Грецию, Антон! Пока мы собирались в Элладу, Сережа успел побывать на Олимпийских играх в Афинах.
С е р о в. За ним нам не угнаться. Он же бегун, метатель копья, атлет из атлетов...
Б а к с т. Медлить нам больше нельзя. Давай назначим срок и поклянемся.
2-й г о с п о д и н. Левушка с Антоном в своих вечных разговорах о поездке в Грецию, я думаю, всего лишь водят за нос друг друга, как добродетельные мужья о возможности пуститься в загул.
Д я г и л е в. Пора, друзья, пускайтесь во все тяжкие, да прихватите с собой Сашу Бенуа, который укрылся от революции в Париж.
С е р о в. Еще пописывает статейки для "Слова" и "Речи", заявляя, как Сережа: "Я - вне политики!"
Д я г и л е в. Антон! Ты прекрасно знаешь, о чем речь. Ты смолоду писал царей - и это великая удача для русского искусства на переломе эпох. И жаль, что отказался работать в царствующем Доме.
С е р о в. Сережа! А я вот не жалею, что тебя уволили со службы в дирекции императорских театров без права поступления вновь и без пенсии.
Д я г и л е в. Отчего же?
2-й г о с п о д и н. Да, будь ты директором императорских театров - достиг бы того же. С Антошей вы два сапога пара, большие скандалисты.
С е р о в. Отчего? Да ты сам еще прежде выбрал широчайшее историческое поприще, с призванием, которому имени нет на русском языке. Одна "Историко-художественная выставка" в Таврическом чего стоит. А то, фи, чиновник по особым поручениям. Велика птица.
Д я г и л е в. Разумеется, без дела я не остался. Но у императорских театров неисчерпаемые возможности, не говоря о звездах первой величины. Вот в Париже в Осеннем салоне я представлю русскую живопись за два века... (Подсаживается к Серову.) Перед тем, чтобы что-нибудь просить из твоих вещей, зная твой невыносимый характер, я тебе показывал их список.
С е р о в. Да.
Д я г и л е в. Ты обсуждал лишь, взять ли акварель или масло Александра III. Относительно всего прочего и вопроса не было. Мне, ей-богу, все равно, кто изображен на портретах, лишь бы хороши были портреты. Цорн этой весной не постеснялся выставить в Париже всю царствующую шведскую семью. Я - вне политики.
С е р о в. Ну, чего ты от меня хочешь?
Д я г и л е в. Теперь же, стою я или нет за шотландский портрет, я положительно не знаю, что делать. Портреты испрошены официальным путем. Относительно датского - получен ответ, что наследник датского престола, командующий полком, где находится портрет, согласился отослать портрет на выставку.
Б а к с т. Значит, речь идет о портретах Николая II и Александра III в мундирах шотландского и датского полков.
Д я г и л е в. Из Лондона еще ответа нет, но он, очевидно, будет положительным. Все это не княгиня Тенишева, с которой я мог ссориться насмерть из-за твоего запрещения выставлять ее портрет в Парижском дворце. Вообще с этой выставкой скандалов не оберешься. Все злы, как собаки, и напуганы, как воробьи... Работать при таких условиях немыслимо.
2-й г о с п о д и н. Ты всегда так говоришь, Сережа, в предчувствии немыслимых успехов.
Д я г и л е в (вскакивая на ноги). В связи с нашей последней выставкой бывших членов "Мира искусства" нас упрекают в том, будто бы мы вывезли наше молодое русское творчество из Парижа, а я покажу, нас ждут в Париже, чтобы от нас почерпнуть силы и свежести... Да, конечно, мы добиваемся признания "своего нового искусства" по той единственной причине, что вне того художественного общения, которое проявилось под знаменем "Мира искусства", в настоящее время в России иного искусства не существует. Все настоящее и будущее русского пластического искусства идет и пойдет отсюда, будет так или иначе питаться теми же заветами, которые "Мир искусства" воспринял от внимательного изучения великих русских мастеров со времен Петра.
2-й г о с п о д и н. Как закруглил, Сережа.
Д я г и л е в. Ну, если прямо сказать, это пока между нами, уже этой зимой в Париже пройдут "Исторические русские концерты", и, я ручаюсь, это будет откровением для Европы. А далее - серии оперных и балетных постановок с Шаляпиным, с Анной Павловой, с вами, господа художники! Это будут целые "русские сезоны" в Париже.
Б а к с т (вскакивая на ноги). Каково?! Одни наши декорации произведут фурор. А еще костюмы!
С е р о в. Боюсь, директор императорских театров Теляковский не даст ни декораций, ни костюмов, пребывая в контрах с чиновником особых поручений, уволенным без всяких прав.
Б а к с т. Создадим новые, еще лучше.
Д я г и л е в. Да, Левушка! Парижанки будут тебя носить на руках.
Б а к с т. Мне будет удобнее на их коленях.
С е р о в. Через Элладу в Париж?
Б а к с т. О, да! Виват, Дягилев!
1-й г о с п о д и н. Как давно не собирались вместе. Жаль, нет Саши Бенуа, Сомова, Остроумовой...
Сцена 3
Царское Село. Александровский дворец. Покои императрицы. Александра Федоровна и Николай II, настроенные шаловливо и благодушно.
Николай уходит; Александра Федоровна опускается на колени и, опершись руками о кресло, замирает.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а (приподнимая голову). Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. (Покачивает головой.) О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня. Где ты есть...
Входит Николай и останавливается.
Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она - хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословления и целую твои блаженные руки. (Потянувшись, падает.)
Н и к о л а й (подбегая). Аликс! На что это похоже?
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а (рассмеявшись). Я упала.
Н и к о л а й (опускаясь на колени). Ты не ушиблась?
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Нет, нет, я чувствовала его руки и плечи.
Н и к о л а й (приподнимаясь вместе с женой). Аликс, нет, право, это ни на что не похоже. Почему вы молитесь не Господу Богу, а мужику? Да и странно обращаетесь к нему. "Бесценный друг мой!" Это Ольга. "Дорогой и верный друг мой!" Это Татьяна. "Милый мой друг!" Это Анастасия. Не могу поверить. Принцессы! Императрица! Да, наконец, просто мать, да, хорошая мать, как она додумалась приучить детей к такого рода обращениям?
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Я только хотела, чтобы дети прикоснулись к благодати Божьей, что исходит от нашего друга.
Н и к о л а й. И почему "наш друг"? Это же звучит двусмысленно для всякого постороннего слуха. Можно подумать, ты сходишь с ума. Ну, называй его по-русски "старец". Это понятно всем.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Он же не стар, а в такой силе, что недаром на него клевещут. Но всякий, кто приходит с клеветой на него, выдает прежде всего себя с головой, свою нелюбовь к нам, либо тайную недоброжелательность. Распутин свят, поэтому всех выводит на чистую воду.
Н и к о л а й. И матушку, и сестру твою. Кто же нас любит, кроме них, бескорыстно?
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Он! Только он! Даже ты не любишь меня так, как он. Он исцеляет маленького не дубовой корой, а своею любовью, как Бог.
Н и к о л а й. Аликс, ты не в себе. Я сейчас позову Аннушку.
А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Лучше позвони ему. Где он? Пошли телеграмму. Пусть помолится за нас.
Н и к о л а й. Хорошо. Уф! (Уходит.)
Сцена 4
Дача Серова на берегу Финского залива в Ино. На втором этаже мастерская с окнами в сторону моря, с балконом. На стене афиша с изображением балерины в воздушном полете. Слышны иногда голоса детей. Входит Серов в приподнятом настроении.
Входит Ольга Федоровна.
Ольга Федоровна уходит; входит Матэ.
М а т э. А попугайчик, что залетел в ваш дом, бог весть откуда, не жилец. Это "Inseparable", неразлучник.
С е р о в. Тсс! Жена говорит, я весел, я нахожусь в каком-то приподнятом настроении, и это ее беспокоит. Мне кажется, мы все пребываем в таком состоянии: и весело, и все-таки как-то неестест-венно, - вся жизнь превращается в клоунаду.
М а т э. А что, мне нравится.
С е р о в. Еще бы, в тебе это есть. И это было бы всего лишь забавно, когда бы не 365 самоубийств в год, когда бы не казни, как во времена Ивана Грозного.
М а т э. В самом деле?
С е р о в. Газет не читаешь? Первая Дума отменила смертную казнь, что в Европе приветствовали всячески. Но Николай тут же, с подачи Столыпина, принял закон о военно-полевых судах. А это расстрелы без суда и следствия за что угодно, за копну ржи.
М а т э. Боже правый!
С е р о в. В Париже я виделся с Витте. Пишет мемуары за границей, боясь за них и за свою жизнь в России. По-прежнему горяч и страстен, ох, не удалось мне схватить его образ, долго чванился, лишь бледный слепок получился. У старика в сердцах сорвалось: "Можно пролить много крови, но в этой крови можно и самому погибнуть... И погубить своего первородного, чистого младенца, сына-наследника... Дай Бог, чтоб сие было не так. Во всяком случае, чтобы я не увидел подобных ужасов".
М а т э. Звучит, как пророчество.
С е р о в. Тем хуже. Он-то знает, как никто, Николая.
М а т э. Да и ты не единожды в упор изучал его.
С е р о в. Лучше бы я не знал его.
М а т э. Тучи наплыли. Как бы не было дождя. Пожалуй, нам пора и восвояси.
С е р о в. Я сейчас.
Матэ уходит; Серов беспокойно прохаживается, словно с усилием додумать какие-то мысли.
Детские голоса: "Папа!Папа! Он мертв. Он умер".
Ослепительный вечерний свет из-под нависших туч заливает мастерскую художника, с проступающими отовсюду его картинами, как на посмертной выставке, где посетители - его персонажи, исчезающие, как тени.
ЭПИЛОГ
СОЛОВЬИНЫЙ САД
Комедия
Действующие лица
Блок А.А., поэт.
Любовь Дмитриевна, его жена.
Александра Андреевна, его мать.
Мария Андреевна, его тетушка.
Иванов Евгений Павлович, его друг.
Андрей Белый (Борис Бугаев), поэт.
Мейерхольд В.Э., режиссер.
Чулков Г.И., писатель.
Кузмин М.А., поэт.
Волохова Н.Н.
Веригина В.В. актрисы.
Иванова В.В.
Хор масок, маски.
Место действия - Санкт-Петербург, Шахматово и окрестности.
ПРОЛОГ
Лесистая возвышенность с бескрайними далями. Слышен топот копыт. Блок, высокий, стройный, в белом кителе, соскочив с лошади, взбирается наверх и оглядывается.
Нечто розовое, как одеяние, мелькает среди деревьев, и возникает розовая девушка с книжкой и вербеной в руках. Перед нею бескрайние дали. Слышен топот копыт.
АКТ I
Сцена 1
С.-Петербург. Квартира Иванова В.И. и Зиновьевой-Аннибал Л.Д. в доме по Таврической улице. Большая полукруглая комната мансардного типа с окнами на звездное небо. Слева площадка с изображением храма Диониса, справа смежные комнаты при входе, где гостям вручают полумаски и маскарадные костюмы.
Входят Мейерхольд, Блок, Чулков, Любовь Дмитриевна, дамы, художники, литераторы.
На площадку выходит Хор масок в древнегреческих одеяниях во главе с Дионисом и Сивиллой в пурпурном хитоне.
Кузмин с обликом сатира садится за рояль. Звучит музыка.
Хор пляшет, вовлекая и публику в хоровод.
Подлетает Белый, снимая маску сатира.
Белый надевает маску и пляшет, а с ним и Любовь Дмитриевна.
Блок отходит в сторону с каменным лицом; Хор масок устремляется за Белым с ее спутницей.
Любовь Дмитриевна, превесело смеясь, вырывается из круга масок и возвращается к Блоку.
Сцена 2
Петербургская сторона. Просторная квартира полковника Кублицкого, отчима Блока, в Гренадерских казармах. Две комнаты с отдельной дверью из передней - кабинет и спальня. Блок за письменным столом, Любовь Дмитриевна во внутренней комнате с окнами на Большую Невку.
Б л о к (за столом). Там, за кулисами, впервые она заговорила просто и ясно, со вниманием и лаской, о чем бы речь ни шла, языком любви, предчувствия и обещания счастья - розовая девушка, дочь Менделеева, гениального ученого, Саваофа.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (выглядывая в окно на звездное небо). Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме. Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающий ниже колен... Блок в черном берете, в колете, со шпагой. Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног, потому что табурет мой стоял выше, на самом помосте. Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое - я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вместе, мы были ближе, чем слова... (Отходя от окна со вздохом) Этот, может быть, десятиминутный разговор и был нашим "романом" первых лет встречи, поверх "актера", поверх вымуштрованной барышни, в стране черных плащей, шпаг и беретов, в стране безумной Офелии, склоненной над потоком, где ей суждено погибнуть.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Как-то так вышло, что еще в костюмах (переодевались дома) мы ушли с Блоком вдвоем, в кутерьме после спектакля, и очутились вдвоем Офелией и Гамлетом в этой звездной ночи. Мы были еще в мире того разговора, и было не страшно, когда прямо перед нами в широком небосводе медленно прочертил путь большой, сияющий голубизной метеор. Даже руки наши не встретились, и смотрели мы прямо перед собой. И было нам шестнадцать и семнадцать лет.
Сцена погружается в сумрак то летних вечеров в деревне, то зимних в городе; Блок и Любовь Дмитриевна то предаются воспоминаниям, то сходятся вместе - тогда и теперь.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Прошло целых три года, пока в наших отношениях чуть что-то забрезжило, это при всей интенсивности переживаний юноши, пишущего стихи, о чем он до сих пор скрывал.
Б л о к. В ту пору, в начале нового века, я жил лирикой Владимира Соловьева, видя в нем властителя своих дум. И ясно сознавал также: есть и еще властители всего моего существа в этом мире, но они заходят порою в мир иной (конечно, в воображении моем и мыслях) и трудно отделимы от божественного. Впрочем, все эти мистические переживания так бы остались втуне или рассеялись бы, как краски заката, может быть, если бы я встретил живой отклик, способный опалить мои крылья, слепленные, как у Икара, воском; отзыва не было, благовоспитанная барышня таилась, и я довольствовался крохами здесь, возносясь до видений в мирах иных.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. И вот пришло "мистическое лето". Я всегда угадывала день, когда он приедет - верхом на белом коне и в белом студенческом кителе. Одевалась я теперь уже не в блузы с юбкой, а в легкие батистовые платья, часто розовые. Блок был переполнен своим знакомством с символистами. Знакомство пока еще лишь из книг.
Б л о к. Любовь Дмитриевна проявляла иногда род внимания ко мне. Вероятно, это было потому, что я сильно светился. Нет худа без добра. Началось то, что "влюбленность" стала меньше призвания более высокого, но объектом того и другого было одно и то же лицо.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Но ведь вы же, наверно, пишете? Вы пишете стихи?
Б л о к. Да, пишу.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Что же вы, декламируя всех, ни разу не прочли?
Б л о к. Я покажу их вам, и тогда, быть может, вы поймете.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. В следующий раз он привез мне переписанные на четырех листках почтовой бумаги четыре стихотворения. Читала их уже одна.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (краснея). Что же - он говорит? Или еще не говорит? Должна я понять, или не понять?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (в шубке). Началась зима, принесшая много перемен. Я стала учиться на драматических курсах, кроме Бестужевских. Часто после занятий мы шли вместе далекий путь и много говорили. Раз, переходя Введенский мостик, у Обуховской больницы, спросил Блок меня, что я думаю о его стихах. Я отвечала ему, что я думаю, что он поэт не меньше Фета. Это было для нас громадно... Мы были взволнованы оба, когда я это сказала. Но всем этим он жил, а я? Я теряла терпение и решила порвать с ним. Предлог? Нас видели на улице вместе, и это мне неудобно. Ледяным тоном: "Прощайте!" - и ушла.
Б л о к. Я был вне себя и, наверное, давно и еще почти что год, потому что мы, встретившись вновь, даже говорили о самоубийстве моего друга, об участившихся случаях и применительно к себе, и Любовь Дмитриевна не находила мою мысль странной. Я купил револьвер, еще один, поменьше, и вот однажды составил записку: "В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне "отвлеченны" и ничего общего с "человеческими" отношениями не имеют. Поэт Александр Блок". И отправился на бал в Дворянском собрании, ежегодно устраиваемый курсистками.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. В многолюдной толчее он нашел меня сразу. Дальше я уже не сопротивлялась судьбе; по лицу Блока я видела, что сегодня все решится... Так, часа в два он спросил, не устала ли я и не хочу ли идти домой. Я сейчас же согласилась. Когда я надевала свою красную ротонду, меня била лихорадка, как перед всяким надвигающимся событием. Блок был взволнован не менее меня.
Б л о к. Музыка шумного, веселого бала все звучала во мне, я был в обычном своем состоянии внутреннего восторга, когда мне молчать легче, чем говорить.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Мы вышли молча, и молча, не сговариваясь, пошли вправо по Итальянской, к Моховой, к Литейной - нашим местам. Была очень морозная, снежная ночь. Взвивались снежные вихри. Снег лежал сугробами, глубокий и чистый.
Б л о к. На утре дней всего обновленнее и привлекательнее смотрится росистая земля. Вы знаете это. Гладь ее видна далеко и знаешь, что дальше еще тоже нет границ, а такие же дымки, деревья, деревни, беленькие колокольни... Оттого мне грустно и приятно проезжать летом десятки верст и видеть необычайное многообразие мхов, болот, сосен и лиственного леса, и вдруг - мшистое бревно, потрескавшаяся паперть, красная решетка, лица мужчины и женщины, ребятишки, утки, петухи, кузнецы с лошадьми - и всегда тропинка или дорога - главное, среднее, спереди и сзади, оставленное и манящее в гору и под гору. Тут особенные мысли... Тут то безмерное и родное, Великое, что пугает и влечет.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да.
Б л о к. Вы там, из него вы явились, не ведая, что несете в себе. Это - сила моей жизни, что я познал, как величайшую тайну и довременную гармонию самого себя, - ничтожного, озаренного тайным Солнцем ваших просветлений. Могу просто и безболезненно выразить это так: моя жизнь, то есть способность жить, немыслима без Исходящего от вас ко мне некоторого непознанного, а только еще смутно ощущаемого мной Духа. Если разделяемся мы в мысли или разлучаемся в жизни (как после "разрыва" 29 января) - моя сила слабеет, остается только страстное всеобъемлющее стремление и тоска.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Теперь уже поздно.
Б л о к. Еще раз говорю вам твердо и уверенно, что нет больше ничего обыкновенного и не может быть, потому что Судьба в неизреченной своей милости написала мне мое будущее и настоящее, как и часть прошедшего, в совершенном сочетании с тем, что мне неведомо, а по тому самому служит предметом только поклонения и всяческого почитания, как Бога и прямого источника моей жизни или смерти.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Все это не ново для меня. И поздно теперь об этом говорить. Еще тогда в душе моей что-то оборвалось, умерло. Я слишком долго ждала от вас простых и ясных слов, идущих из сердца. Я уже не люблю, и если и прощу ваше молчание, вряд ли это чему-нибудь поможет.
Б л о к. Мое молчание?! Я непрерывно все дни, все часы в течение пяти лет и бесчисленных веков говорю с вами. Я же должен передать вам ту тайну, которой владею, пленительную, но ужасную, совсем не понятную людям, потому что об этой тайне я понял давно уже главное, - что понять ее можете только Вы одна, и в ее торжестве только Вы можете принять участие.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Что же я должна сделать?
Б л о к. Как! Я люблю вас, и для меня это вопрос жизни, как вы примете мои слова. Моя жизнь в ваших руках. Я отдаю ее вам. В вашей воле принять или повергнуть ее.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (не помня себя). Да.
Б л о к (доставая из кармана сложенный листок). Утром меня не было бы в живых.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (скомкав в ладони листок). Боже!
Б л о к (весело). Извозчик! Он давно следует за нами, хочет покатать.
Поцелуи на санях.
Сцена 3
Кабинет Блока. Любовь Дмитриевна сидит с ногами на диване, Блок на полу на ковре что-то изображает, резвясь по-детски.
Сцена 4
Гостиная в квартире полковника Кублицкого. На полу у рояля большой куст гортензии. Входит Мария Андреевна Бекетова; ее встречает Александра Андреевна.
М а р и я А н д р е е в н а. Цветы какие!
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Внес денщик со словами: "Для молодой барыни".
М а р и я А н д р е е в н а. А почему сюда? И от кого?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Что ж у меня спрашиваешь? Я ли здесь молодая барыня.
М а р и я А н д р е е в н а. Впрочем, я догадываюсь. Письма слишком красноречивы и сумбурны, чтобы произвести должное впечатление, а цветы - иное дело. Как приняли?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Смеясь, как брат и сестра от общего поклонника, но к себе не взяли. Теперь можно подумать, цветы предназначены мне.
М а р и я А н д р е е в н а. Как бы Франц не заревновал.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Когда поэт влюблен в земное воплощенье Вечной Женственности, это не удивительно; но Боре как-то фатально не везет...
М а р и я А н д р е е в н а. Еще бы повезло! Поэт-то Сашура, а Боря, прости меня, всего лишь стихотворец.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я не это имею в виду. После знакомства с Сашей и Любой в Москве Боря приезжает в Петербург как раз в утро 9 января, а возвращается в Москву в день убийства великого князя Сергея; летом, посетив нас в Шахматове, влюбляется в Любу, и все вокруг у него окрашивается в кровавый цвет. Неудивительно, на грани безумия пишет нам письма, а тут прерывается связь - забастовка почтово-телеграфских служащих, и он приезжает в Петербург - в декабре, когда Москва покрылась баррикадами, опять кровь и кровь. Я думаю, он вне себя не от любви, а, как все мы, от тех ужасов.
М а р и я А н д р е е в н а. Так он и ищет у Любы спасения. Он и просил у нее спасти Россию и его.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Боюсь, как бы еще чего похуже не случилось у нас. Хотя куда еще хуже.
М а р и я А н д р е е в н а. Нет, нет, мне кажется, Боря успокоился, и цветы - это знак примирения.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ты не понимаешь, это-то и опасно.
Раздается звонок; женщины вздрагивают и переглядываются.
АКТ II
Сцена 1
Квартира полковника Кублицкого. В гостиной с новыми корзинами цветов у куста гортензии Андрей Белый, Александра Андреевна, Любовь Дмитриевна и Блок.
Б е л ы й (сидя у рояля). Мне вспомнилось мое первое посещение Шахматова.
Б л о к (прохаживаясь с безмятежным видом). Цветы навеяли.
Б е л ы й (рассмеявшись). Странно: я удивился вам, Александра Андреевна, почти так же, как удивился Александру Александровичу при первом свидании с ним. Я не подозревал, что мать Блока такая.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (доверчиво). Какая?
Б е л ы й. Да такая тихая и простая, незатейливая и внутренно моложавая, одновременно и зоркая, и умная до прозорливости, и вместе с тем сохраняющая вид "институтки-девочки".
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (с улыбкой). Прозорливы вы, Борис Николаевич.
Б е л ы й. Впоследствии я понял, что причина этого впечатления - подвижная живость и непредвзятость всех ваших отношений к сыну, к его друзьям, к темам его поэзии, которые привели меня в скором времени к глубокому уважению и любви (и если осмелюсь сказать, и дружбе), которые я питаю к вам.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Это очень мило. И я вас люблю. Но почему вы заговорили обо мне?
Б е л ы й. Помнится мне, что впечатление от комнат, куда мы попали, было уютное, светлое. Обстановка комнат располагала к уюту; обстановка столь мне известных и столь мною любимых небольших домов, где все веяло и скромностью старой дворянской культуры и быта, и вместе с тем безбытностью: чувствовалось во всем, что из этих стен, вполне "стен", то есть граней сословных и временных, есть-таки межи в "золотое бездорожье" нового времени, - не было ничего специфически старого, портретов предков, мебели и т. д., создающих душность и унылость многих помещичьих усадеб, но не было ничего и от "разночинца", - интеллектуальность во всем и блестящая чистота, всюду сопровождающая вас.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Прекрасно. Но будет обо мне.
Б е л ы й (обращая взор с эмалевым сиянием на Блока и Любовь Дмитриевну, сидевшую с ногами в кресле). Вас не было. Вы ушли на прогулку. Мы вышли на террасу в сад, прошлись по саду и вышли в поле, где издали увидали вас. В солнечном дне, среди цветов, Любовь Дмитриевна в широком, стройном розовом платье-капоте, с большим зонтиком в руках, молодая, розовая, сильная, с волосами, отливающими в золото, напомнила мне Флору, или Розовую Атмосферу, - что-то было в ее облике от строчек Александра Александровича: "зацветающий сон" и "золотистые пряди на лбу"... и от стихотворения "Вечереющий сумрак, поверь".
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ах, вот к чему речь шла!
Б л о к (уходя к себе). Ну, мне пора вернуться к занятиям школяра.
Б е л ы й. А Александр Александрович, шедший рядом, высокий, статный, широкоплечий, загорелый, кажется, без шапки, поздоровевший в деревне, в сапогах, в хорошо сшитой просторной белой русской рубашке с узорами, напоминал того сказочного царевича, о котором вещала сказка. "Царевич с Царевной" - вот что срывалось невольно в душе. Солнечная пара!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ну, довольно об этом.
Б е л ы й (обращаясь к Александре Андреевне). Помнится, в тот вечер, уже на закате, мы пошли на закат: по дороге от дома, пересекавшей поляну, охваченную болотами и лесами из стихов поэта, через рощицу, откуда открывалась равнина, за нею возвышенность и над нею розовый, нежно-розовый закат. Любовь Дмитриевна в своем розовом платье цвета зари выделялась таким светлым пятном перед нами. Александр Александрович сказал мне, протягивая руку: "А вот там Боблово". - "Я жила там", - сказала Любовь Дмитриевна, указывая на небо, сама цвета розового неба.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (смущенно поднимаясь). Однако я с вами засиделась. Простите. (Уходит во внутренние комнаты.)
Б е л ы й (ударяя по клавишам с отчаянностью и болью). Моя тема!
Любовь Дмитриевна поднимается, детское выражение на ее лице сменяется лукаво-мудрым; отскакивает от рояля и Белый.
Сцена 2
Номер в гостинице на углу Караванной и Невского проспекта. Входят Любовь Дмитриевна в белом пушистом боа и горностаевой шапочке и Андрей Белый в разлетающейся николаевской шинели (с отцовского плеча), тонкий и стремительный.
Объятия и поцелуи.
Объятия и поцелуи.
Объятия и поцелуи.
Сцена 3
Квартира полковника Кублицкого. В гостиной Александра Андреевна и Мария Андреевна у цветов в корзинах.
Слышен колокольчик. В передней Любовь Дмитриевна встречает Евгения Павловича Иванова, остролицего, с бородкой, и уводит к себе.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (обрадованно и смущенно). Саши нет дома. Но это и кстати. Идемте, идемте. Мне необходимо переговорить с вами, Женя. Я не знаю, что делать, как быть?
И в а н о в. Да, да. Как вы умеете слушать, так я люблю вас слушать. Ведь недаром Блок считает вас мудрой.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он так говорит, скорее всего, шутя. Вы смеетесь, Женя?
И в а н о в. Пушкин тоже считал свою жену умной, хотя не все с этим согласны. Мудрость не только от ума и знаний, но и от природы бывает, в ней первоисточник всякой мудрости. Однако я слушаю вас.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Вы знаете, наше примирение с Борей в прошлом году, боюсь, лишь подлило масла в огонь.
И в а н о в. Признаюсь, Любовь Дмитриевна, я этого именно боялся. Блок, неизменный сам по себе и даже весьма непримиримый, до злобы, как он выражается, хотя его злоба - это всего лишь боль, и он никому не может причинить зла, кроток, как агнец.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Этого в себе он не любит. Он всего лишь молчалив и сдержан, а не кроток. Но не о нем ведь речь. Тем более что он совершенно отстранился и от меня, и от Белого, мол, пропадайте, как знаете. Он заранее посмеялся над нами в "Балаганчике". В треугольнике: Пьеро - Арлекин - Коломбина. Саша заметил, к чему идет дело, все изобразил в своей пьесе. И, конечно, Боря прав: здесь и издевательство, и кощунство, если не принимать за шутку.
И в а н о в. Там, помнится, Коломбина - невеста простодушного Пьеро, и ее увел от него весьма нахальный Арлекин?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да. Коломбина говорит Пьеро: "Я не оставлю тебя". Это, вы знаете, буквально мои слова. Но Арлекин, звеня бубенцами, тут как тут и уводит ее с собой.
И в а н о в. Уводит?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Женя! Вы близки нам - и Саше, и мне, вы не можете не догадываться о том, какие взаимоотношения у нас, как мужа и жены, сложились. Мы привязаны друг другу, мы любим, как прежде, но это как бы вне обычных отношений мужа и жены. Сколько это стоило мне слез, пока я не поняла, что та высота вдохновенного песнопенья, о чем можно судить по стихам о Прекрасной Даме, столь высокие и таинственные волнения любви, источником которой служила я, не могли продолжаться год за годом, бесконечно долго, с женитьбой, через какое-то время, и произошел спад. Ведь ничего обыкновенного в его любви ко мне не было и нет. Это все высокое и вечное, собственно источник его творчества. А я-то как?
И в а н о в. Но Белый разве похож на Арлекина? Он тоже поэт. Он мистик. Тоже скорее Пьеро. Он-то и есть Пьеро.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Что же делать, если одни поэты вокруг меня? Брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной упорно ухаживать, я обречена. И, знаете, буду рада погибнуть.
И в а н о в. Непременно погибнуть?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Вот что случилось. Мы возвращались с дневного струнного концерта по Вагнеру. Поскольку Александра Андреевна и Боря не очень ладят между собою, как и я с нею, Блок с его чуткостью сел в сани с матерью, а меня усадил с Борей; и тут (помню даже где - на набережной, за домиком Петра Великого) на какую-то фразу я повернулась к Боре лицом - и остолбенела. Наши близко встретившиеся взгляды... но ведь это то же, то же! "Отрава сладкая..." Мой мир, моя стихия, куда Саша не хотел возвращаться... Все время ощущая нелепость, немыслимость, невозможность, я взгляда отвести уже не могла. И с этих пор пошел кавардак.
И в а н о в. Да там, может, Белого и не было?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Был. Я ему отвечала: "Да, люблю. Да, уедем". (Ломая руки). Я Борю люблю и Сашу люблю, что мне делать, что мне делать? Если уйти с Бугаевым, что станет Саша делать?
И в а н о в. Надо бы спросить.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Боре я нужнее. Он без меня погибнуть может.
И в а н о в. Арлекин? Едва ли. Пьеро - может.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. С Борей мы одно и то же думаем: наши души это две половинки, которые могут быть сложены. А с Сашей вот уже сколько времени идти вместе не могу. Мы с ним не одно любим. В сущности, он мне непонятен.
И в а н о в. Да, полно, он прост, прямодушен, как дитя.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я не могу понять стихи, не могу многое понять, о чем он говорит, мне это чуждо.
И в а н о в. А Белый? Не кажется мне он более понятным, чем Блок.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я любила Сашу всегда с некоторым страхом. В нем детскость была родна, и в этом мы сблизились, но не было последнего сближения душ, понимания с полслова, половина души не сходилась с его половиной.
И в а н о в. Но, может быть, этого не бывает никогда?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я не могла дать ему постоянного покоя, мира. Все, что давала ему, давала уют житейский, а он может быть вреден. Может, я убивала в нем его же творчество. Быть может, мы друг другу стали не нужны, а вредны друг другу...
И в а н о в. Не похоже. Разве Блок отвернулся от вас? Ушел?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Но почему он преспокойно готовится к экзаменам, будто это и есть дело его жизни. Разве он не видит, что происходит?
И в а н о в. Я думаю, он верит в вас. Ведь Белый повторяет лишь то, через что вы прошли с Блоком. Что же здесь принципиально нового для вас?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Не знаю. Один - не муж, другой - искушение.
И в а н о в. По-моему, Блок - Пьеро, и Белый - Пьеро, а Арлекин - еще явится.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Боже мой!
Колокольчик из передней. Слышно, как впускают Андрея Белого, который проходит в гостиную.
И в а н о в. Любовь Дмитриевна, позвольте откланяться. Боюсь, я не вынесу Белого после всего, что услышал.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Милый Женя, благодарю вас. Не с кем мне отвести душу, кроме вас.
Проводив гостя, Любовь Дмитриевна тихонько скрывается в свою комнату. Входит Блок, вслед за ним Андрей Белый.
Б е л ы й. Здравствуй! Нам надо с тобой говорить.
Б л о к. Да, хорошо. Только давай без танца, если можешь.
Б е л ы й (рассмеявшись). Ты же знаешь, я могу думать и говорить, то есть произносить слова про себя или вслух, только в определенном ритме жеста и телодвижения.
Б л о к. Значит, твое тело - скрипка, на которой ты играешь, озвучивая свои мысли и чувства. Тогда не нужно слов, выступай, как мим.
Б е л ы й. Я очень люблю, когда ты шутишь. И в письмах нередко, помимо твоей воли, я думаю, пробивается юмор.
Б л о к. Я не шучу. И тебе, кажется, совсем не до шуток.
Б е л ы й. Хорошо, я принимаю вызов.
Пантомима, весьма выразительная.
Б л о к (достает из ящика стола письмо Белого). "Ты знаешь мое отношение к Любе: что оно все пронизано несказанным".
Пантомима продолжается.
"Что Люба для меня самая близкая из всех людей, сестра и друг. Что она понимает меня, что я в ней узнаю самого себя, преображенный и цельный". Все так. "Я сам себя узнаю в Любе". Повторение. "Она мне нужна духом для того, чтобы я мог выбраться из тех пропастей, в которых - гибель". Понимаю. "Я всегда борюсь с химерами, но химеры обступили меня. И спасение мое воплотилось в Любу. Она держит в своей воле мою душу. Самую душу, ее смерть или спасение я отдал Любе, и теперь, когда еще не знаю, что она сделает с моей душой, я - бездушен, мучаюсь и тревожусь". Понятно. "Люба нужна мне для путей несказанных, для полетов там, где "все ново". Не совсем понятно. "В "новом" и в "тайне" я ее полюбил. И я всегда верю в возможность несказанных отношений к Любе. Я всегда готов быть ей только братом в пути по небу". На здоровье.
Пантомима продолжается.
"Но я еще и влюблен в Любу. Безумно и совершенно. Но этим чувством я умею управлять..." Счастливец! А вот я не умею.
Б е л ы й (рассмеявшись, останавливается). Саша, я признаю твое право взглянуть на все "слишком просто", налагать veto на мои отношения к Любе.
Б л о к. У меня нет такого права.
Б е л ы й. Только, Саша, тогда начинается драма, которая должна кончиться смертью одного из нас.
Б л о к. Этим драма не кончится, а перерастет в трагедию.
Б е л ы й (рассмеявшись). Да, конечно. Стоя на первой, несказанной точке зрения, я готов каждую минуту сойти на внешнюю точку зрения. Милый брат, знай это: если несказанное мое кажется тебе оскорбительным, мой любимый, единственный брат, я на все готов! Смерти я не боюсь, а ищу.
Б л о к. Не понимаю, на чем ты настаиваешь. Не хочу понимать. Можно сойти с ума.
Б е л ы й. Мы с Любой уезжаем в Италию.
Б л о к. А! Рад за вас. (Выходит из комнаты.)
Входит Любовь Дмитриевна; Белый смотрит на нее широко раскрытыми глазами, в них не то сумасшествие, не то что-то нечеловеческое.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Что с вами? И опять эти опрокинутые глаза.
Б е л ы й (пугаясь). Почему опрокинутые? Это я устремляю взор в небеса. Это сон. Ты моя!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Где Саша?
Б е л ы й. Кажется, ушел.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Но это я должна была уйти. Что здесь произошло? Уходите. Уезжайте в Москву, как собирались.
Б е л ы й. Да, покончить с делами. И мы уедем в Италию.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, уедем.
Б е л ы й. Ты любишь меня?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, люблю.
Выпроваживает из дома.
Сцена 4
Озерки. У железнодорожной станции, неподалеку озеро. Блок и Евгений Иванов.
Б л о к. Ну, узнаешь пейзаж "Незнакомки"?
И в а н о в. Конечно. (Декламирует, показывая рукой.)
Б л о к (блаженно подтягиваясь). С трудом могу представить себе, что кончил наконец курс, и, что всего удивительнее, по первому разряду. От этого пребываю, как видишь, в юмористическом настроении и с гордостью ничего не делаю... Нет на свете существа более буржуазного, чем отэкзаменовавшийся молодой человек!.. В деревне буду отдыхать и писать - и мало слышать о "религии и мистике", чему радуюсь.
И в а н о в. Новый возраст.
Б л о к. Да-с, как студент, пусть женатый, я мог жить у матери, в казенной квартире отчима, гвардейского офицера, который сам, как ты знаешь, не меньше нас потрясен событиями последних двух лет. Нет, отныне во всем и со всеми я хочу быть сам по себе.
И в а н о в. Да таков с детских лет, как говорит твоя мама.
Б л о к. Знаешь ли, я все больше склоняюсь к социализму, да, я за общественность, за любовь к ближним - в духе русского гуманизма, а если останусь у матери, обленюсь и все пойдет прахом. Станем жить своим трудом, чего же лучше?
И в а н о в. А Любовь Дмитриевна?
Б л о к. Бугаев смутил ее душу, теперь она лихорадочно ищет ту или иную форму самоутверждения - вне моей жизни. Что ж, рано или поздно это должно было случиться.
И в а н о в. Она проснулась?
Б л о к. Не всякое пробуждение - благо. Увидим.
И в а н о в. "Над озером скрипят уключины..." Однако "Незнакомку" я услышал от тебя впервые еще в апреле. На озере лед не вскрылся, а у тебя "скрипят уключины".
Б л о к (с полуулыбкой). Весна была ранняя, лето проступало уже воочию. Идем.
Входят в ресторанчик и усаживаются за столик у широкого венецианского окна с видом на железную дорогу.
И в а н о в. Все мистика.
Б л о к. Нет, "мистицизм в повседневности", как у Пушкина в "Пиковой даме", в "Медном всаднике", внерелигиозный. Кстати, на последнем экзамене мне задали такой вопрос: "На что делятся стихи?"
По знаку официант приносит две бутылки вина и стаканы.
И в а н о в. Гимназист, я думаю, знает.
Б л о к. Да вот вопрос, зачем профессору понадобилось меня спросить о том, о чем знает гимназист.
И в а н о в. И что ты ответил?
Б л о к (показывая, как замялся). А я знаю? Оказывается, на строфы!
И в а н о в (расхохотавшись, со смущением поднимает стакан с вином). Не много ли вина ты заказал? Мне за тобой не угнаться.
Б л о к. Надо, Женя, ведь я обещал тебе показать, где и как мне явилась Незнакомка.
Пьют вино.
И в а н о в. Терпкое.
Б л о к. Выпить нужно столько, чтобы половицы под ногами начали покачиваться. И тут все преображается.
И в а н о в. Это подкатывает паровик с вагонами.
Б л о к. И тут, смотри, она показывается.
И в а н о в (захмелевший). В самом деле?
И в а н о в. Да? Может быть. Вино терпкое, главное - с лиловатым отливом ночной фиалки, в этом вся тайна.
И в а н о в. Она из того же мира, где цветет ночная фиалка.
И в а н о в. Так, ты ее видишь?
Б л о к. Там - нет, но именно в своем отсутствии она уже явлена, как однажды будет явлена наяву.
И в а н о в. А Прекрасная Дама? Она в прошлом?
Б л о к. Это ее образ двоится, из света проступает тень. Здесь неизбежность. Предчувствие новых встреч и озарений.
И в а н о в. Одно предчувствие оказалось столь благотворным, что ты создал несомненный шедевр.
Выходят из ресторанчика и останавливаются у летнего театра, а вдали над озером в самом деле скрипят уключины.
АКТ III
Сцена 1
Театр Комиссаржевской В.Ф. Гримерная. На длинном столе вдоль стены три зеркала с лампами с двух сторон. Входят Веригина В.П. и Волохова Н.Н., высокая, тонкая, с большими черными глазами.
Стук в дверь, входит Блок, серьезный до грусти, как обычно на людях, почти торжественный, в отлично сшитом сюртуке, и тут же раздается колокольчик, извещающий о начале спектакля.
Блок спускается по винтовой лестнице, наверху останавливается Волохова, глядя вниз.
Б л о к (делая обратное движение). Что вы сказали?
В о л о х о в а. Вам вслед?
Б л о к. Или мне послышалось? Когда вы говорите, точно речка журчит.
В о л о х о в а. Вы шутите?
Б л о к. Как никогда более серьезен. Я только сейчас, в сию минуту, понял, что означали предчувствие, смятение последних месяцев. Я только что увидел это в ваших глазах, только сейчас осознал, что это именно оно и ничто другое заставляет меня приходить в театр.
В о л о х о в а. Что ж это? А я-то думала, Веригина.
Б л о к. Валентина Петровна пленительна, слов нет. Но увидел я вас прежде, чем мы встретились на приемах Веры Федоровны Комиссаржевской.
В о л о х о в а. Вы во мне узнали вашу Незнакомку? Честь велика и все же позвольте усомниться. Вы приходите в театр, поскольку готовится к постановке "Балаганчик".
Б л о к. Внешним образом, да. Так приезжайте!
(Уходит не за кулисы, а к выходу.)
Сцена 2
Квартира Ивановой В.В., разубранная соответственно для костюмированного вечера. Столовая, гостиная с розовыми диванами и камином, со шкурой белого медведя на полу, комната, освещенная разноцветными фонариками.
В столовой чествуют режиссера и автора пьесы "Балаганчик". У камина два актера в масках.
1-й а к т е р (разливая вино по бокалам). Я ко всему был готов, признаться, но чтобы поднялся такой невообразимый шум и свист, такого и представить не мог.
2-й а к т е р. Да, сколько ни играю на сцене, подобный прием публики вижу первый раз.
1-й а к т е р (поднимая бокал). Это, брат мой, успех!
2-й а к т е р (поднимая бокал). Это слава! Не прогорим.
Переглянувшись, все смеются, превращая сомнительные декларации в шутку. Все переходят в другие комнаты.
Волохова в длинном со шлейфом светло-коричневом бумажном платье, с диадемой на голове, и Блок, всюду следующий за нею.
В комнате с разноцветными фонариками. Две дамы.
Любовь Дмитриевна в легком розовом платье из лепестков тонкой бумаги и розовой маске усаживается на диване, Чулков в домино рядом с нею.
Входят в комнату Веригина, одетая в красные лепестки мятой бумаги, в красной маске, Волохова в лиловой маске и Блок весь в черном и черной маске. Веригина с удивлением, почти с испугом смотрит на Любовь Дмитриевну, та, выпрямившись, замирает на мгновенье. Волохова опускается в кресло недалеко от дивана, рядом с нею остается Блок. Любовь Дмитриевна встает, снимая со своей шеи бусы, и надевает их на лиловую маску. Веригина переглядывается с Блоком.
По комнатам проносится хоровод масок; все так или иначе присоединяются к нему.
Хоровод масок словно бы выбегает на улицу в сугробах под звездным небом.
В снежных вихрях маски взвиваются ввысь.
Сцена 3
Квартира Блока на Лахтинской. Три небольшие комнаты; в кабинете поэта та же старинная мебель. В одной из комнат Любовь Дмитриевна.
В дверь заглядывает Александра Андреевна.
Александру Андреевну провожают Любовь Дмитриевна и Блок; и тут же входят Веригина и Волохова.
В е р и г и н а (Блоку). Теперь я знаю, на кого вы похожи.
Б л о к (пугаясь). На кого же, Валентина Петровна?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ну, начинается.
В е р и г и н а. На германских поэтов - собирательное из Гете и Шиллера.
Б л о к (с задорной улыбкой). К зеркалу! К зеркалу! Необходимо разобраться.
Любовь Дмитриевна и Волохова, посмеявшись, уединяются в одной из комнат.
Волохова покачивает головой с удивлением.
Слышны беготня и крики Блока и Веригиной.
Разносится звон колокольчика; Любовь Дмитриевна выходит открыть дверь; в дверях Чулков.
Сцена 4
Квартира полковника Кублицкого. Блок в той комнате, где был его кабинет. Входит Евгений Иванов.
Б л о к (вскакивая навстречу). Здравствуй, Женя! Как я рад! Располагайся, посмотри журналы. Я сейчас. (Возвращается к столу и пишет).
И в а н о в. Я снова вижу тебя у матери.
Б л о к. Мы съехали с Лахтинской. Нет, не разъезжаемся, хотя, кажется, удобный случай. Люба в Шахматове, и мама, ты знаешь. Осенью поищем другую. Я обложился книгами и журналами - появилась возможность подзаработать критикой, да и высказаться хочу, не все же молчать, вводя в заблуждение друзей.
И в а н о в (листая журналы). Каковые дружно выступили как недруги.
Б л о к. Свои люди - сочтемся.
И в а н о в. Ах, прости!
Б л о к. Нет, нет, милый Женя, ты можешь говорить. Я занят перепиской начисто, все здесь уже сложилось.
И в а н о в. А статья Белого о твоем сборнике "Нечаянная радость" - это, что, объявление войны?
Б л о к. Для него - это критика и жестокая, а для меня уже нечто пережитое мною самим.
И в а н о в. "Стихи о Прекрасной Даме" вобрали, утверждает Белый, раздумья Платона, Шеллинга и Владимира Соловьева, гимны Данте, Петрарки, Гете, Лермонтова, Фета... Ого! "Вдруг он все оборвал": в "Балаганчике" и в "Нечаянной Радости" - "горькое издевательство над своим прошлым".
Б л о к. Над великими именами? Нет.
И в а н о в. "Блок оказался мнимым мистиком, мнимым теургом, мнимым провозвестником будущего".
Б л о к. Адепты и пророки ошиблись, я виноват.
И в а н о в. Между тем, видите ли, как поэт, как художник он вырос, окреп, расцвел; "становится - какие слова! - народным поэтом"; "тончайший демонизм" жизненных впечатлений удивительным образом сочетается в новой книге "с простой грустью бедной русской природы".
Б л о к. Все пыжится, а соврать не может.
И в а н о в. "Нам становится страшно за автора. Да ведь это же не Нечаянная Радость, а Отчаянное Горе".
Б л о к. А я сказал Веригиной: "Нечаянная Гадость". Тоже неплохо. Или: "Отчаянная Гадость"!
И в а н о в. Это русское Горе-Горькое сгубило многих витязей. Следуют имена Гоголя, Достоевского, Некрасова, даже Льва Толстого, Успенского, сошедшего с ума. Как устоять Блоку? Когда у него нет веры, даже его "полевой Христос" - оборотень, вовсе не Христос, а леший.
Б л о к. В самом деле, как?
И в а н о в. За всем этим однако Белый увидел обнаженную душу поэта. "Мы с тревогой ожидаем от нее не только совершенной словесности, но и совершенных путей жизни".
Б л о к. В одном он ошибается. Издевательство искони чуждо мне, и это я знаю так же твердо, как то, что сознательно иду по своему пути, мне предназначенному, и должен идти по нему неуклонно. Я убежден, что и у лирика, подверженного случайностям, может и должно быть сознание ответственности и серьезности, - это сознание есть и у меня. Я поблагодарил Борю и совершенно искренне за критику, также и Брюсова.
И в а н о в. О, Брюсов сказал проще и лучше Белого. Блок - "поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным. Он только там силен, где перед ним зрительные, внешние образы... Перед нами создается новая вселенная, и мы верим, что увидим ее полную и богатую жизнь ярко озаренной..."
Б л о к. Новая вселенная? Однако брань продолжается.
И в а н о в. Это Чулков подливает масла в огонь, ставя тебя с Вячеславом Ивановым во главе якобы нового течения, идеи которого формулирует то как "соборный индивидуализм", то как "мистический анархизм".
Б л о к. "Мистический анархизм"! А есть еще - телячий восторг. Ничего не произошло, а теленок безумствует. (Выходит из-за сто-ла.) А ведь есть вещи поважнее. Вторую Думу распустили.
И в а н о в. Все вернулось в круги своя?
Б л о к. Теперь уж торжество реакции полное.
И в а н о в. Все, как водится, - аресты, высылки, казни.
Б л о к. Знаешь, я готов обратиться... к царю? К нему уже обращались. К рабочему.
И в а н о в. Милый Саша, ты уже ввязался в полемику с символистами, коих ты лучший представитель. Теперь куда замахнулся? Пророки плохо кончают, о чем напоминает тебе и Андрей Белый.
Б л о к. Ох, еще не то у меня здесь!
И в а н о в. Я верю. Но ты же лирик, тончайший. Почему ты здесь в одиночестве? Тебе лучше быть влюбленным.
Б л о к. Я и влюблен, и люблю. Кроме тех, у меня есть третья - Россия. От нее мне никуда не уйти. Я слышу "Песню Судьбы".
АКТ IV
Сцена 1
Квартира Блока на Галерной. Четыре комнаты, вытянутые вдоль коридора, в конце которой кабинет поэта с той же старинной мебелью, что и на Лахтинской. В небольшой гостиной Любовь Дмитриевна и Волохова усаживаются на диване; Блок, легкий, стремительный, то куда-то исчезает, то почтительно останавливается у двери.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша, что ты забегал, как Андрей Белый?
Б л о к. Разве? Впрочем, с кем поведешься, от того и наберешься. (Уходит.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. После всех баталий в письмах и публично, вплоть до вызова на дуэль, теперь уже со стороны Саши, они съехались в Киеве, приглашенные туда на литературные вечера. Ну и разъехались бы - до новых баталий, нет, Саша, добрая душа, зовет Борю с собой в Петербург, поселяет в "Англетере", в двух шагах от нас. Зачем?
Б л о к (появляясь в дверях). Ночью в гостинице в Киеве Боря заболел. Я сидел у него, мы боялись холеры. Утром пришел врач и никакой холеры не обнаружил. Просто человеку плохо и одиноко. Я и предложил: "Едем вместе в Петербург". - "А как же Люба?" - с испугом спрашивает. "Все глупости. Едем!" (Уходит.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он его пожалел! А меня?
В о л о х о в а. Что же он, Бугаев, не остыл все еще - по отношению к вам?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ах, Наталья Николаевна! Каков он был, таким и остался - по отношению к Блоку, ко мне. Насколько увлекался нами, любил нас, настолько теперь кипит враждой. А моя историйка с Чулковым, - теперь она всем известна, благодаря его стихотворению "Месяц на ущербе", - лишь подлила масла в огонь, я хочу сказать, в кадильницу Андрея Белого, и, боюсь, он-то с меня спросит, а не муж, который лишь брезгливо поморщился и отвернулся. Правда, смерть отца и грандиозные похороны заслонили все.
В о л о х о в а. Однако это все-таки удивительно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Это был прекрасный повод для развода, не правда ли? А мы даже не разъехались. Нет, это независимо от вашей истории.
В о л о х о в а. Моей истории?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Здесь две, даже три линии, которые, похоже, совсем нигде не пересекаются. Горько было бы мне потерять его, но мысль о независимости мне ныне дороже всего.
В о л о х о в а. Да, я понимаю вас.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. И все же последнее решение, чего бы я ни выкинула, конечно, за ним. Весной я одна уехала в Шахматово - с тайной мыслью очиститься. В кустах, как вечер, пела зорянка. Стояла на балконе, и так близки, так живы были наши поцелуи в такие вечера, а потом, когда мы затихали в моей комнате, зорянка продолжала свою милую, одну и ту же, без конца песню, так громко, под окном. У меня дыхание захватило, когда все это ожило...
В о л о х о в а. Прекрасно! Как я ни дорожу поклонением поэта, я скажу от чистого сердца: "Дай Бог, чтобы эта линия никогда не прерывалась в вашей жизни!"
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, и он (находит письмо) писал мне: "Ты важна мне и необходима необычайно; точно так же Н.Н. - конечно, совершенно по-другому. В вас обеих - роковое для меня. Если тебе это больно - ничего, так надо. Свою руководимость и незапятнанность, несмотря ни на что, я знаю, знаю свою ответственность и веселый долг. Хорошо, что вы обе так относитесь друг к другу теперь, как относитесь... и не преуменьшай этого ни для себя, ни для меня. Помни, что ты для меня необходима, я твердо это знаю".
В о л о х о в а (наклоняясь к письму). Письмо написано не по-русски?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. А что?
В о л о х о в а. Звучит местами, как плохой перевод. Что это значит: "Свою руководимость... веселый долг"?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Все свыше идет для него, и даже мы, какие есть, как бы ниспосланны свыше, и он верен нам, помня об ответственности перед тем, что выше нас.
В о л о х о в а. Хорошо. А "веселый долг"?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Это вполне может быть и любовь. В ней для него заключен несомненно и долг. Но вообще это его призвание.
В о л о х о в а. Веселый долг?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Долг - это что-то тяжелое, трудное, да? Но это может быть и нечто освободительное. Творчество - это его долг. А творить, если к тому расположен, подвигнут, весело, пусть даже здесь и мука, и спад неминуемый сил, до смерти.
В о л о х о в а (поднимаясь). Да, понимаю. Это, как у Пушкина: "Есть упоение в бою..."
Разносится колокольчик; в дверях показываются Андрей Белый и Блок.
Блок следует за гостьей к выходу; Белый и Любовь Дмитриевна останавливаются в дверях.
Блок и Наталья Николаевна разыгрывают весьма выразительную пантомиму. У нее повелительные движения и жесты, он почтителен и почти неподвижен.
Любовь Дмитриевна смеется до слез.
Сцена 2
Там же. Входит Блок, одетый по-зимнему, с саквояжем. Раздевшись, проходит в кабинет, находит письма, но, не вскрывая их, задумывается; сцена погружается в лиловый сумрак, в котором проступает гостиничный номер: на диване полулежит Наталья Николаевна Волохова, Блок то подсаживается к ней, то ходит вокруг.
Лиловый сумрак исчезает, и Блок обнаруживает себя сидящим за письменным столом.
Б л о к. Я мог ее убить? Что за безумные мысли на гребне любви, на ее отлете, как волна сходит на нет? Не было любви, была влюбленность.
Солнечный свет ударяет в окно; Блок выходит из-за стола.
Сцена 3
Там же. Блок один, то сидит за столом у себя в кабинете и пишет, то ходит по комнатам с книгой в руках, а где-то рядом постоянно проступает Любовь Дмитриевна, то прислушиваясь к нему, то проговаривая отдельные фразы из ее писем.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. О, как я люблю театр! Я совсем, совсем в родной стихии!
Б л о к. Надеюсь, надеюсь. Хорошо, что в труппе Мейерхольда все тебя знают, и ты почти всех и даже дружна...
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Играю не так, как надо; боюсь, то, что делаю, - не искусство. Но все же меня наши все принимают очень всерьез как актрису.
Б л о к. Милый Всеволод Эмильевич! Узнаю его речи.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. У меня есть фантазия, есть темперамент, но нет мастерства, из которого рождается художественный образ актера. Скульптор без мрамора.
Б л о к. Без резца?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Затеяла легкий флирт.
Б л о к. А?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Есть в возможности и влюбленность.
Б л о к. Ну, конечно!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Не хочется писать мои похождения - может быть, сейчас уже все кончено, может быть, и еще хуже будет - не знаю. Много хорошего в этой безалаберности все-таки.
Б л о к. Вряд ли.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Хорошо, море близко, и о тебе, о тебе поется здесь, чистом, нежном, ненаглядном. Хочется окружить тебя нежностью, заботиться о тебе, жить с тобой в Шахматове.
Б л о к. Ну, начинается.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Безумная я, измученная душа, но люблю тебя, бог знает, что делала, но люблю, люблю, люблю и рвусь к тебе.
Б л о к. Да, надо бы вернуться, пока не поздно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Может быть, тебе будет больно. Но и мне было больно, ох, как больно, пока ты искал. Дай мне быть уверенной в тебе, в твоем ожидании, как ты был уверен во мне.
Б л о к. Я думаю о тебе каждый день. В твоих письмах ты точно что-то скрываешь. Но мне можно писать все, что хочешь. И даже должно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я не считаю больше себя даже вправе быть с тобой связанной во внешнем, я очень компрометирую себя. Как только будет можно, буду называться в афишах Менделеевой. Сейчас не вижу, и вообще издали говорить об этом нелепо, но жить нам вместе, кажется, невозможно; такая, какая я теперь, я не совместима ни с тобой, ни с какой бы то ни было уравновешенной жизнью, а вернуться к подчинению, сломиться опять, думаю, было бы падением, отступлением, и не дай этого бог. Ты понял, конечно, что главное тут влюбленность, страсть, свободно их принимаю. Определенней сказать не хочу, нелепо.
Б л о к. Да уж. Всего хуже - не знать. Что бы я ни узнал, мне будет вдвое легче. (Хватает первое, что попалось под руку, и бросает в дверь.)
Любовь Дмитриевна исчезает, Блок один. И тут звонок, входит Любовь Дмитриевна. Блок бросается к ней, она плачет.
Б л о к. Вернулась!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Здравствуй! Я не надолго. Гастроли на юге продлятся до осени. Я уже не могла, не объяснившись с тобой, ни играть, ни дышать.
Б л о к. Кто он?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Тебе не нужно его знать. Пусть это будет паж Дагоберт, как я называю его.
Б л о к. В самом деле в нем есть что-то пажеское (он молод, юн?) и средневековое (честь, верность)?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Нет, нет. Он молод, да, южанин с украинским акцентом, с повадками хищника.
Б л о к. Понятно. А ведь Боря Бугаев сошел бы за пажа Дагоберта.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. У рыцаря с его прекрасной дамой паж... Да, и на такую роль он напрашивался отчаянно.
Б л о к. Бедный Боря!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Бедная-то я.
Б л о к. Он бросил?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Нет, я порвала - глупо, истерично, беспричинно.
Б л о к. Беспричинно? И он принял?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (заливаясь слезами). Не смотри.
Б л о к. Прости. Здесь твой дом, моя милая. Осень проведем вместе в Шахматове. А там - жизнь подскажет.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ты хочешь испить из чаши моего горя?
Б л о к. Кто повенчан на счастье, тот повенчан и на горе.
Сцена 4
Шахматово. На террасе Александра Андреевна и Мария Андреевна.
М а р и я А н д р е е в н а. Какая новость!
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ты слушай. "Часто падаю на кровать и горько плачу: что я с собой сделала!.. Быть с тобой хочу больше всего на свете... Но сколько муки я себе приготовила своим безумием, боже мой!.."
М а р и я А н д р е е в н а. Постой! Что это значит?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (вздрогнув и промолчав). "В душе моей растет какое-то громадное благословление тебе и всему Шахматову, всем вам... Господь с тобой, целую твои руки, целую тебя, мой милый, мой ненаглядный".
Женщины переглядываются со значением. Блок у себя во флигеле.
Б л о к (прохаживается у стола). Что за охота проваливаться где-то на краю света с третьестепенной труппой? Не люблю я таких актеров, ох, как не люблю, заодно с Гете и Ибсеном... (Садится к столу.) Почему ты пишешь, что приготовила себе мучение? Меня очень тревожит это, и мне не нравится то, что ты сомневаешься в том, как я тебя встречу...
Г о л о с А л е к с а н д р ы А н д р е е в н ы. Саша, не хочешь ли чаю?
Б л о к. Нет, мама! Я ложусь спать.
Г о л о с А л е к с а н д р ы А н д р е е в н ы. Ну, хорошо. Спокойной ночи!
АКТ V
Сцена 1
Лесистая возвышенность между Шахматовым и Бобловым. Слышен топот копыт. Блок, соскочив с лошади, вбегает на холм и вскидывает руки, словно охватывая необъятные дали во времени. Что-то белое, как одеяние, или крылья лебедей, мелькает за рекой.
Наступает ночь. Блок у костра над рекой.
Утро нового дня. Блок выходит на луг.
Сцена 2
Шахматово. Идет дождь. В гостиной большого дома Александра Андреевна беспокойно прохаживается; входит Мария Андреевна с книжкой в руке.
М а р и я А н д р е е в н а. Детки вернулись с прогулки, совершенно мокрые и очень веселые.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Не прояснивается?
М а р и я А н д р е е в н а. Нет, мне кажется, только начинается. Там, где просвет, быстро надвигаются тучи и молнии блещут, как над полем Куликовым.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Грома не слыхала.
М а р и я А н д р е е в н а. Далеко же - и во времени, и в пространстве. Саша на радостях, что написал нечто получше, чем "Песня Судьбы", не усидел в Шахматове, уехал в Петербург, я боялась, прости меня, пьянствовать.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я тоже так думала. Оказывается, он ожидал возвращения Любы, будто она забыла дорогу в Шахматово.
М а р и я А н д р е е в н а. Мне кажется, они условились. Может быть, Люба уже не собиралась сюда ехать. Объяснившись, приехали вместе, как ни в чем не бывало.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Нет, что-то случилось. Саша серьезен до торжественности и вместе с тем весел.
М а р и я А н д р е е в н а. Ну, это у него такой характер.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Да, как у меня. Когда по-настоящему трудно, я подбираюсь, и пустяки меня не волнуют.
М а р и я А н д р е е в н а. А Люба? Что означали ее отчаяние и намеки? Ничего не было?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ведет себя так, как ничего не было, то есть, как прежде, в лучшие минуты, этакая детская непосредственность, под стать Саше, когда он дурачится.
М а р и я А н д р е е в н а. Но это теперь не выходит у нее до конца.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Еще бы! Нельзя вечно играть девочку, будь ты настоящей актрисой в жизни и на сцене. Она беременна, и Саша это знает, но точно сговорились не думать пока об этом и не говорить мне. Игра в прятки, но природу не обманешь.
Входят Блок и Любовь Дмитриевна, свежие, как после купания, и задумчиво-серьезные до грусти.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (вздрагивая и уходя в сторону). Добрый вечер.
Б л о к. Как! Уже вечер? (Огорченно.) Мы опоздали на обед?!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (переглянувшись с Марией Андреевной). Ну, начинается!
Блок с деловым видом, как бы совершая что-то очень важное, молча и торопливо принимается прибирать в гостиной, делая все навыворот: хватает стенную лампу и ставит под рояль; пыхтя и что-то бормоча про себя, поднимает тяжелое старинное кресло, вызывая вскрики и смех, и ставит на стол; продолжая чинить беспорядок, наводя как бы порядок, замирает перед вырванными с места диванными валиками и начинает обращаться с ними, как с детьми, называя их "Гога" и "Магога".
Вскрикивая и пугаясь, все смеются, не замечая, как устанавливается напряженная атмосфера, как перед грозой.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (смеясь до слез). Хватит, Саша, хватит! Идем! Ты навел порядок, уложил спать деток, пора и восвояси.
Блок, упираясь, делает вид, что ударяется о косяк двери.
М а р и я А н д р е е в н а. Ах!
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (усаживаясь на диван). Ну-с, детки! Расшалились! Никак не могу привыкнуть к его дурачествам, что он клоун.
М а р и я А н д р е е в н а (выглядывая в дверь). Валится с ног, тыкается головой о мокрый шиповник... И как не поцарапается?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. В дурачествах своих Саша безошибочен, как лунатик.
М а р и я А н д р е е в н а. Люба, обессилев от смеха, с трудом удерживает его и тащит.
Доносится женский смех. И вдруг блеск молнии озаряет дом и разносится гром. Александра Андреевна прибирает мелкие вещи.
М а р и я А н д р е е в н а. Да уберут сами. (Уходит к себе.)
Вбегает Любовь Дмитриевна с виноватым видом, ставит кресло на место.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (усаживая свекровь в кресло). Простите меня. Уже месяц, как я приехала с Сашей в Шахматово, и все не было дня, чтобы я не замечала вопроса в ваших глазах. Спасибо за молчание, я уже не говорю о Саше. Вы, может быть, спасли мне жизнь. И ребенку.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (вцепившись руками о подлокотники). Значит, это случилось.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, не от Саши. Я была в отчаянии, хотела вытравить, да поздно. А Саша его принимает; ну, он и будет у нас.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Он сам ребенок.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он ангел. Никакая грязь его не касается.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я это говорю.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша еще хочет, чтобы я даже маме не говорила о всем горьком, связанном с ним. Это было одним из самых неразрешимых для меня вопросов - найти тут правду, по-настоящему простой, правдивый, без вызова и надрыва образ действия.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Да, да.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я думаю, Саша прав. С какой стати будут знать другие, что все равно не поймут, а унижать и наказывать себя - так ведь в этом наполовину, по крайней мере, вызова и неестественности.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. О, да, конечно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Мне хочется, как Саша решит. Пусть знают, кто знает мое горе, связанное с ребенком, а для других - просто у нас будет он.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я знала. Поди к себе. Я тебе не судья. (Заговариваясь про себя.) Вытравить ребенка. Какая безумная жестокость!
Любовь Дмитриевна, выпрямившись, удаляется.
Сцена 3
Санкт-Петербург. Квартира на Галерной. Мария Андреевна одна прохаживается по комнатам.
М а р и я А н д р е е в н а. У Любы родился мальчик. Роды были очень трудные и долгие. Очень страдала и не могла. Наконец, ей помогли. Он слабый, испорчен шипцами и, главное, долгими родами. Мать, вместо облегчения, очень удручена, и неудивительно - началась родильная горячка. Саша ухаживал за ней и крошкой. И Аля здесь, давно приехала из Ревеля и живет в меблированной комнате, в Демидовом переулке. Сегодня в 3 часа дня ребенок умер. Мне сообщили. А здесь никого и вроде еще не знают.
Входит Блок.
Б л о к. Здравствуй, тетя! Хочешь чаю?
М а р и я А н д р е е в н а. Ты не знаешь? Он умер.
Б л о к. Нет. (Одеваясь.) Я поеду в больницу. Побудь здесь. Я думаю, и мама еще не знает. Утром я видел Любу. Она лежала в жару и в дремоте, кризис миновал. Двух смертей не бывает. (Уходит.)
М а р и я А н д р е е в н а (прохаживаясь в унынии). Ужасно жаль маленького крошку. Восемь дней всего прожил. Но, может быть, и лучше, что он умер, но в сердце безмерная грусть и слезы. Мне жаль его потому, что Любе его мало жаль. Неужели она встряхнется, как кошка, и пойдет дальше по-старому? Аля боится этого. И я начинаю бояться.
Входит Александра Андреевна.
М а р и я А н д р е е в н а. Аля, ты откуда идешь?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я знаю. Маленький Дмитрий умер. Не в деда, верно, уродился.
М а р и я А н д р е е в н а. Саша очень удручен?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Это ему не свойственно, как и мне.
М а р и я А н д р е е в н а. Да, в серьезных случаях он не капризничает и не киснет, ты тоже не склонна падать духом. Молодцы! Вы склонны ненавидеть в такие годины все, что не вы.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. А как иначе еще можно выдержать весь этот ужас?
М а р и я А н д р е е в н а. Как Люба?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Люба, по-видимому, успокоилась. Теперь поправится.
Входит Блок; скинув пальто, поднимает с пола мячик, бросает его в угол и как бы по необходимости вновь и вновь ловит его; мать и тетя переглядываются и с испугом, и со смехом.
Сцена 4
Квартира на Галерной. В большой после ремонта комнате (убрана стена между двумя маленькими) Любовь Дмитриевна, спокойная и тихая, как прежде, и Евгений Иванов. На звонок выходит Блок.
Б л о к (заглядывая в дверь). Письмо от мамы. Пойду допишу ей письмо. (Уходит к себе в кабинет.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Мне было страшно. Если бы не Саша, я не знаю, как бы я все это вынесла? Страшно было взглянуть в зеркало, наблюдая гибель своей красоты. Впрочем, Саша очень пил в эту зиму и совершенно не считался с моим состоянием.
И в а н о в. Простите, я бы не сказал. Он пил один, когда вас не было, блуждая по городу и заглядывая в кабаки. А тут он выписал из "Анны Карениной": "Но теперь все пойдет по-новому. Это вздор, что не допустит жизнь, что прошедшее не допустит. Надо биться, чтобы лучше, гораздо лучше жить".
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, он обрадовался рождению мальчика, с удовольствием назвал его Дмитрием. Он был светел, раздумывая, как его растить, как воспитывать. Но жизнь не допустила.
И в а н о в. Бог дал, бог взял. Вы оба еще очень молоды.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Молоды? А вот что он пишет. (Берет в руки тетрадь.)
И в а н о в. Убрал?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (смахивая слезы). Ведь мы уезжаем. Все убрано, запаковано. Сюда уж больше, наверное, не вернемся.
И в а н о в. Но вы уезжаете вместе, в Италию, куда давно собирались.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да. Но то денег не было, то ему было не до меня. Я продала Русскому музею этюды Александра Иванова из отцовского наследства и рада, что Саша наконец побывает в Италии.
Б л о к (за письменным столом). А вечером я воротился совершенно потрясенный с "Трех сестер". Это - угол великого русского искусства, один из случайно сохранившихся, каким-то чудом не заплеванных углов моей пакостной, грязной, тупой и кровавой родины, которую я завтра, слава тебе господи, покину... Изо всех сил постараюсь я забыть начистоту всякую русскую "политику", всю российскую бездарность, все болота, чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти. (Вскакивает с громким возгласом.)
Любовь Дмитриевна и Евгений Иванов прибегают к Блоку.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша!
Б л о к. Что, заговариваюсь? Я считаю теперь себя вправе умыть руки и заняться искусством. Пусть вешают, подлецы, и околевают в своих помоях.
И в а н о в. "Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв"?
Б л о к. О, да!
И в а н о в. Прекрасно. Я пойду, а завтра, само собой, приеду вас проводить в благословленную Италию. Только, прошу, не надо поносить Россию, как всякий русский, покидая ее пределы.
Б л о к (с улыбкой). Не Россию я проклинаю, а упырей.
И в а н о в. Да и упыри наши.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ну, начинается?
И в а н о в (убегая). Мне пора. Прощайте!
Б л о к (следуя за ним). Это, наверное, один из упырей под видом Жени. Да, не будем мы спать. Вскоре уже ехать на вокзал.
Блок и Иванов бегают по всей квартире, Любовь Дмитриевна смеется. И тут разносится утренний колокольный звон с Исаакия.
ЭПИЛОГ
Шоссейная дорога вдоль лесистой возвышенности с бесконечными далями. Хор масок и ряд действующих лиц, за ними следует Блок, погруженный в думы.
Хор масок пляшет, вовлекая в хоровод и актрис, и Мейерхольд их уводит за собой. Блок выбегает на луг.
АННА КЕРН
Веселая драма
Действующие лица
Керн Анна Петровна.
Осипова Прасковья Александровна, ее тетушка.
Вульф Анна Николаевна э
Алексис (Алексей Николаевич Вульф) э ее дети.
Зизи (Евпраксия Николаевна Вульф) э
Юные барышни
Пушкин Александр Сергеевич, поэт.
Ольга Сергеевна, его сестра.
Лев Сергеевич, его младший брат.
Дельвиг Антон Антонович, поэт, барон.
Баронесса Софья Михайловна, его жена.
Яковлев Михаил Лукьянович.
Глинка Михаил Иванович, композитор.
Полторацкий Петр Маркович, отец Керн.
Елизавета, сестра Керн.
Ермолай Федорович Керн, генерал, муж Керн.
Дамы, барышни, офицеры, слуги и служанки.
Место действия - Тригорское, Михайловское, Рига, Санкт-Петербург.
ПРОЛОГ
Санкт-Петербург. Зал в колоннах в доме Олениных на Фонтанке. Шарада, то есть в живой картине молодая женщина поразительной красоты изображает Клеопатру, в руке у нее корзина с цветами. Среди гостей баснописец Крылов с его колоритной фигурой, мелькают также Дельвиг в очках, генерал Керн, Полторацкий, - все как бы в дымке воспоминаний. На переднем плане останавливаются Пушкин и офицер.
П у ш к и н. Слишком юна и невинна для Клеопатры Анна Керн.
О ф и ц е р. Однако она замужем и молодая мать.
П у ш к и н. А кто ее муж, этот счастливец?
О ф и ц е р. Боевой генерал.
П у ш к и н. Ого! Значит, он стар. На твое счастье, я думаю.
О ф и ц е р. Я ее двоюродный брат.
П у ш к и н. Тем лучше! И что же такое, скажи, Анна Керн?
О ф и ц е р. Она робка и серьезна; с увлечением читает Руссо и мадам Сталь. Она умна.
П у ш к и н. Зачем хорошенькой женщине ум? Подойдем к ней. (Осмотрев корзину с цветами и указывая жестом на офицера.) А роль змеи, как видно, предназначается этому господину?
Анна Керн, отвернувшись, уходит.
О ф и ц е р. Ах, Пушкин! Твоя шутка не понравилась госпоже Керн.
П у ш к и н. Я же говорю: зачем хорошенькой женщине ум? Красота в ней - всё! В досаде на меня она и вовсе блистательна. (Наблюдая за Керн издали, застывает в задумчивости, как в шараде, привлекая внимание окружающих.)
АКТ I
Сцена 1
Тригорское. Гостиная и другие комнаты в большом сельском доме; окна раскрыты настежь, видны небеса, лесные дали, река, сад. Осипова со всем семейством, Анна Керн и Пушкин с большой черной тетрадью.
Чтение продолжается, как в шараде, освещение меняется.
Все смеются над пением юной барышни, однако чтение продолжается.
Кто-то из барышень плачет. Пушкин засматривается на Керн, все переглядываются, Прасковья Александровна качает головой.
А л е к с и с. Чудесно по впечатлению и, как всегда, стихам, хотя все словно в обрывках, и характер Алеко неясен, откуда он и кто.
Все поднимаются и уходят кто куда.
О с и п о в а. Мы запоздали с ужином. (Уходит.)
К е р н. Мне кажется, это лучшее из всего, что вы написали.
П у ш к и н. В замысле, может быть, но исполнение меня почти всегда разочаровывает, как бледный список задуманного. И все же благодарю вас! Ваш благосклонный взгляд отныне навсегда будет связан для меня с этой поэмой.
Керн и Пушкин отказываются от ужина и остаются на некоторое время одни в гостиной с просиявшим на закате небом в окнах.
К е р н. Однако вы долго дичились меня, что было для меня неожиданностью, и я сама терялась, не зная, как себя держать с вами.
П у ш к и н. На меня напала робость, не знаю, с чего, когда первый раз я увидел вас здесь, за обеденным столом, рядом с Прасковьей Александровной, представившей меня вам.
К е р н. И я не нашлась, что вам сказать. Обычно у меня нет середины: я либо холодна, либо горяча уже при первом же знакомстве.
П у ш к и н. Нашему первому знакомству шесть лет.
К е р н. И каких! Ваших прославленных, вопреки гонениям, и моих безвестных.
В гостиную возвращаются Анна Вульф, Зизи, а позже и все другие.
З и з и. Алексис, не приготовить ли мне вам с Пушкиным жженку?
А л е к с и с. А он не ужинал, так и от пунша, верно, откажется. Хотя надо было отметить окончание поэмы "Цыганы".
О с и п о в а. Ночь прекрасна и восхитительна без всякого вина, не правда ли, Пушкин?
П у ш к и н. Сударыня, вы правы. Без вина бывают пьяны лишь влюбленные, а быть среди вас и не быть влюбленным - это немыслимо.
О с и п о в а. Ночь так хороша. Милый Пушкин, попросите госпожу Керн спеть вам "Венецианскую ночь" Козлова на известный мотив баркаролы.
К е р н. Прасковья Александровна, какая из меня певица?
П у ш к и н. На стихи слепца Козлова - баркарола? Я непременно сделаю так, чтоб он узнал о том. Сударыня!
За фортепиано садится Анна Вульф.
П у ш к и н. Восхитительно! Продолжайте! А я побреду восвояси и буду в ночи слышать ваш голос. (Выпрыгивает в окно и исчезает в ночи.)
Сцена 2
Тригорское. Парк над рекой. Шум ветра в верхушках деревьев; лиловые тучи закрывают солнце, и воцаряются ранние летние сумерки. У скамьи Анна Вульф и Анна Керн.
Солнце, выглядывая из-под туч, освещает поляну над рекой, где происходит некое шествие самых причудливых существ, а также зверей и птиц.
Показывается юная барышня, одетая под крестьянку.
Князь накидывает сети; лебедь исчезает не то в бездне вод, не то неба; он в отчаянии бросается сам в сети. Барышня, являясь в настоящем виде, вытаскивает князя из воды.
Звери и птицы, гадая, будет свадьба или нет, расходятся; между тем гаснет свет над озером и воцаряется ночь.
Являются с фонарями Осипова, Алексис, Пушкин и другие.
Между тем все выходят к скамье над рекой, ибо взошло солнце, осветившее неоглядные дали лугов и лесов.
Сцена 3
Тригорское. В гостиной в ее разных концах Пушкин и Керн: она глядит на него нежным, чарующим взором, он - с изумлением. Вбегают юные барышни и застывают; входят Осипова и Анна Вульф.
О с и п о в а. Прелесть, не правда ли? Милая моя, мы решили с тобой ехать в Ригу.
К е р н. Уже надо ехать? (Уходит в другую комнату, вслед за нею Вульф.)
Керн и Анна Вульф.
В у л ь ф. Что здесь произошло?
К е р н (рассмеявшись). С Пушкиным? Ничего. На мою беду, у меня нет середины - всё или ничего - мой нрав таков; я либо холодна, либо горяча, а равнодушной быть не умею.
В у л ь ф. Я знаю.
К е р н. Он думает, что мне весело жить в обществе офицеров. А мне скучно и тоска, как он выражается. Как и муж, они сплошь и рядом такие противные. Но когда ты спокоен, смотришь на них безо всякой досады, словно на китайские тени, - только и разницы, что эти говорят, - но наперед знаешь все их вопросы и ответы. Расстаешься с ними совершенно равнодушно.
В у л ь ф. Как бы хорошо, если бы ты осталась здесь с нами!
К е р н. Это началось давно, пять лет еще тому назад, когда я жила с мужем здесь поблизости, в Пскове, а вас в Тригорском в то лето не было, и мне уже было ясно, что не вынесу долго этой жизни, и отдушиной для меня, - это и он понимал, - была поездка к родным, которые в свою очередь были озабочены тем, чтобы я вернулась к мужу. Он говорил, бывало, что ежели я чувствую себя такой несчастной, нечего мне было и возвращаться, раз уж он меня отпустил, а он, разумеется, оставил бы меня в покое и не стал бы ни приезжать за мной, ни принуждать меня жить с ним, раз я все время колеблюсь. Вот вам его принципы, его образ мыслей. Чем больше я его узнаю, тем яснее вижу, что любит он во мне только женщину, все остальное ему совершенно безразлично.
В у л ь ф. Может быть, таковы все мужчины?
К е р н. Нет, мой супруг - все-таки редкость. Ему ничего не стоит взять мои красивые часики и послать племяннице, и хоть мне их и жалко, я отдаю их, даже не показав своего огорчения, не хочу, чтобы он думал, будто подобные вещи способны меня расстроить. Но что же это? А ведь это еще самые невинные его поступки. Но меня возвращают к нему, как выдали замуж, не пожелав узнать мою душу.
В у л ь ф. Есть много резонов...
К е р н. Никакая философия на свете не может заставить меня забыть, что судьба моя связана с человеком, любить которого я не в силах и которого я не могу позволить себе хотя бы уважать. Словом, скажу прямо - я почти его ненавижу. Каюсь, это великий грех, но кабы мне не нужно было касаться до него так близко, тогда другое дело, я бы даже любила его, потому что душа моя не способна к ненависти; может быть, если бы он не требовал от меня любви, я бы любила его так, как любят отца или дядюшку, конечно, не более того.
В у л ь ф (невольно рассмеявшись). Ничто не вечно.
К е р н. Да, конечно, я нахожу успокоение в мыслях о некоем счастье в грядущем. Кто не желает себе добра? Неужели преступление желать себе счастье? Мысль эта ужасна... Бог мне свидетель, зла я никому не желаю, напротив, желаю ему всякого счастья, только чтобы я к этому не имела отношения. Как мне выдержать подобную жизнь?
В у л ь ф. Мы поедем к тебе.
К е р н. С вами, конечно, веселее будет мне. И косвенно и моему драгоценному супругу, которому завидует Пушкин. О, как говорит Фигаро: "Ах, как глупы, эти умные люди!"
В у л ь ф. Он простодушен, но этого не любит в себе.
К е р н. Он еще совершенно не знает меня. Он думает, я люблю кружить головы... Нет, я уверена, нет женщины, которая так мало стремилась бы нравиться, как я, мне это даже досадно. Вот почему я была бы самой надежной, самой верной, самой некокетливой женой, если бы... Это "если бы" почему-то преграждает путь всем моим благим намерениям.
В у л ь ф. Значит, ты все-таки любишь кружить головы?
К е р н. Стоит мне полюбить, я буду любить до последнего своего вздоха, так что не беспокойтесь, несчастных из-за меня будет не так уж много, ты же знаешь, что иной раз это получается помимо моей воли. Так что просто из сострадания к мужскому полу я решила как можно реже показываться на людях, чтобы избавить его от страданий несчастной любви. Впрочем, довольно мне шутить, ангел мой.
В у л ь ф. Ты успокоилась?
К е р н. Как видишь!
Выходят в гостиную, где к ночи все собрались для музыцирования и пения. Звенит гитара.
О с и п о в а. А, знаете, какая мысль мне пришла в голову? Луна вскоре взойдет, небо чисто... Мы совершим прогулку в Михайловское. На двух колясках. Алексис, распорядись!
Все с оживлением высыпают во двор.
Сцена 4
Михайловское. Старый запущенный сад. Ночь. Из двух подъезжающих друг за другом колясок сходят Пушкин, Анна Керн, Анна Вульф, Алексис и Осипова.
О с и п о в а. Не станем входить в дом. Слишком хороша ночь.
А л е к с и с. Да Пушкин и не готов к приему гостей.
П у ш к и н. Кабы я знал, сударыня, что вы затеете эту прогулку в Михайловское, да еще в прекрасную летнюю ночь!
О с и п о в а. А вы, милый Пушкин, как будто не возражали?
П у ш к и н. Напротив, я счастлив. Ничего подобного не могло придти в голову.
К е р н. А как же глупая луна на этом глупом небосклоне?
П у ш к и н. Я люблю луну, когда она освещает прекрасное лицо.
О с и п о в а. Мой милый Пушкин, будьте же гостеприимны и покажите госпоже ваш сад.
Пушкин подает руку Керн и быстро, точно бегом, уводит ее в сад. Алексис, Анна Вульф и Осипова следуют за ними, отдаляясь друг от друга.
А л е к с и с. Маменька! Вы бываете опрометчивы, как Пушкин.
О с и п о в а. Что ты хочешь сказать, Алексис?
А л е к с и с. Зачем было затевать эту прогулку в Михайловское? Что если это дойдет до ушей генерала Керна?
О с и п о в а. Мне хотелось утешить Анету и Пушкина на прощанье.
К е р н (споткнувшись). Не так скоро, Пушкин!
П у ш к и н (вздрагивая). Вы споткнулись о камень.
К е р н. Нет, это корни старых деревьев проступают из-под земли. Вы знаете мой девиз? "Не скоро, а здорово".
П у ш к и н. У вас такой девиз? Нет, сударыня, это камень. Я завтра утром подберу...
К е р н. Зачем? Выбросить, чтобы другая на моем месте не споткнулась и не упала?
П у ш к и н. Другая? На вашем месте? Нет, это невозможно. Еще в первую нашу встречу вы произвели на меня совершенно особенное впечатление.
К е р н. Особенное? Однако же вы весьма дерзко заговорили со мной о змее, роль которой отвели моему двоюродному брату.
П у ш к и н. Я заговорил с Клеопатрой. О чем же я у нее мог спросить? Вы снова промолчали. Когда ни встречу вас, отчего рядом с вами всегда двоюродный брат, то гвардейский офицер, то студент, народ, знаете ли, опасный?
К е р н. Чем же? Слава Богу, у меня много братьев и сестер. Вот почему вы столь ревниво относитесь к ним?
П у ш к и н. Это же ясно.
К е р н. Это вам ясно, а мне - нет.
П у ш к и н. При красоте вы столь обаятельны, что всякий, на ком останавливается ваш взор, обречен. У брата, который только прикидывается братом, есть право быть рядом с вами во всякое время, сопровождать вас, а у меня - нет, и как же мне не ревновать?
К е р н. Опять споткнулась.
П у ш к и н. Да, здесь повсюду из-под земли выступают старые корни, быть может, уже высохшие. Признаться, я ревную вас и к генералу Керну. Вообще мне трудно представить, как можно быть вашим мужем, как не могу представить рая.
К е р н (споткнувшись). Кабы вы знали, я предпочла бы быть в аду, чем в раю с моим драгоценным супругом.
П у ш к и н. Что вы сказали?
К е р н. Очевидно, я выругалась, ударившись о старые корни. Кстати, вы еще шутили с моим братом за ужином у Олениных, сидя за моей спиной, что предпочесть - ад или рай.
П у ш к и н. Я хотел попасть в ад, полагая, что там много хорошеньких женщин.
К е р н. А я довольно сухо сказала, что в ад не желаю.
П у ш к и н. И тогда я раздумал, решив, что мне лучше всего быть там, где вы будете. Но с вами, сопровождая вас, уехал ваш брат. Я стоял на крыльце в морозную ночь и глядел на ваш отъезд с завистью. Пусть мне говорили, что вы замужем, вы молодая мать, но вы выглядели такой невинной девочкой; на вас было тогда что-то вроде крестика, не правда ли?
К е р н. Странно. В нашу первую встречу вы держались со мной дерзко...
П у ш к и н. Как со всеми хорошенькими женщинами, которые любят очаровывать и побеждать.
К е р н. Но сейчас проступают чувства в ваших воспоминаниях, словно вы успели в меня влюбиться.
П у ш к и н. Тогда - или теперь?
К е р н. Тогда.
П у ш к и н. Тогда я лишь вынес некий воздушный образ, который снова возник, когда я получил известие о вас от моего друга Родзянки и Анны Николаевны, и шесть лет изгнания осветились воспоминанием о вас, будто я страстно, как бывает в юности, был влюблен в вас. И вот вы явились здесь, в Тригорском, в Михайловском, в моем уединении все такая же юная и пленительная, это чудо. Это похоже на сон, на мечты юности, когда я уже давно не юноша. Это похоже на любовь, - быть влюбленным в вас легко, - но это совсем не то.
К е р н. Что же это?
П у ш к и н. Не знаю. Как прекрасна эта ночь, окутывающая нас в сумрак, и в вышине светлая, звездная, - что же это, скажите, вы знаете?
К е р н. Я думаю, это счастье, и ничего лучше не бывает во всей Вселенной.
П у ш к и н. Да, счастье, которое пробуждает слезы и вдохновение.
К е р н. Нас зовут.
П у ш к и н. Зачем вы уезжаете? Только-только мы с вами... разговорились.
К е р н. Прасковья Александровна опасается...
П у ш к и н. Что я влюблюсь в вас?
К е р н. Нет, что я влюблюсь в вас, и тогда уже никому не удастся меня вернуть к мужу.
П у ш к и н. Как это было бы восхитительно!
К е р н. Помимо вас, когда я уезжаю к родителям в Лубны или к родным сюда, - это всегда предел в моих отношениях с мужем. Меня отпускают во избежание худшего - с тем, что это отдушина для меня, с тем, чтобы отец, а ныне моя тетушка образумили меня и вернули к мужу. От меня же всего можно добиться лаской и состраданием, на что не способен мой драгоценный супруг.
П у ш к и н. Но ваш отец и ваша тетушка, возможно, правы, хотя бы отчасти, иначе бы вы их не послушались.
К е р н. Можно и так рассудить. Я думаю, император Александр Павлович отчасти прав, отправив вас сначала на юг, где новизна впечатлений сказалась столь благотворно на развитии вашего таланта, затем в деревню, где в тиши уединения созрела ваша поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась. Но, как вы не можете благословить ваше изгнание, так и я не могу - мое заточенье.
П у ш к и н. О, благодарю!
К е р н. За что?
П у ш к и н. За слова, по которым я вижу, что вы думали о моей участи. Вы удивительны! Вы божественны!
Сцена 5
Михайловское. Утро. Кабинет поэта.Пушкин, откладывая перо, вскакивает из-за стола с листом бумаги.
АКТ II
Сцена 1
Тригорское. Опустевший дом, в котором Алексис и Пушкин словно не находят себе места; со двора слышны время от времени детские голоса.
А л е к с и с. Две Анеты столь дружны с восьми лет, когда они впервые встретились в Бернове и воспитывались вместе у одной гувернатки мадемуазель Бенуа до двенадцати лет. Они учились столь усердно, что даже маменька присоединялась к ним как самая послушная ученица.
П у ш к и н. Это при ее характере? Прасковья Александровна - преоригинальное существо, что и говорить; сама управляет имениями в Псковской и Тверской губерниях и учится вместе с дочкой!
А л е к с и с. Поначалу Анету учила маменька, но терпения у нее не хватало, и она даже драла ее за уши, сам видел. Но с приездом Анеты Керн все изменилось; маменька полюбила ее и старалась быть при ней на высоте, как и с вами, Пушкин.
П у ш к и н. Прасковья Александровна взяла обо мне заботу, как мать, и даже вступила в переписку с Жуковским и нашла с ним общий язык.
А л е к с и с. Однако же именно она может сорвать наш план выезда за границу.
П у ш к и н. Это лучше, чем правительство; все останется между нами. Но будем осторожны.
А л е к с и с (закуривая трубку). Осторожность в таком деле вряд ли уместна. Я вижу, вы заколебались.
П у ш к и н. Изгнанником провести лучшую часть жизни в своем отечестве, чтобы другую ее часть - на чужбине, - тут есть о чем поразмыслить.
А л е к с и с. Это понятно. Но приезд Керн переменил ваше умонастроение. Она такова.
П у ш к и н. Что вы хотите сказать?
А л е к с и с. Меня записали пажом; мне предстояла придворная или военная карьера, но маменька столь увлеклась просвещением, что возмечтала дать мне университетское образование.
П у ш к и н. Это ее инициатива?
А л е к с и с. Да. К тому времени, когда мне надо было выбрать университет, генерала Керна назначили с понижением в должности командиром бригады в Дерпт, и мы всем семейством долго гостили у Анеты. Маменька увидела почти что европейский город, заметила благотворное влияние на меня кузины, и вопрос был решен.
П у ш к и н. Боже правый! И вы, Алексис, стали студентом Дерптского университета! И кто же правит миром? Власть? Я думаю, красота!
А л е к с и с. Может быть, вы правы.
П у ш к и н. Алексей Николаевич, мы с вами проговорили 4 часа подряд. Никогда еще не было у нас такого продолжительного разговора.
А л е к с и с. К тому же, Александр Сергеевич, весьма задушевного, хотя вы считаете, нам чувство дико и смешно.
П у ш к и н. И что нас вдруг так сблизило?
А л е к с и с. Скука?
П у ш к и н. Может быть, сродство чувства. Неужели у вас не было времени влюбиться в вашу кузину и успеть остыть, вместо того чтобы заступать дорогу отшельнику?
А л е к с и с. Вы думаете, я влюблен?
П у ш к и н. Не того я боюсь, что вы влюблены, ведь и сосед ваш господин Рокотов успел влюбиться в Керн, а того, что она неравнодушна к вам, и у вас все преимущества.
А л е к с и с (рассмеявшись свысока). Вам нравится быть циничным, милый Пушкин. Между тем вы-то и влюблены в Керн.
П у ш к и н. Кто вам сказал?
А л е к с и с. Вы сами вашими устами. Сестра показала нам ваше стихотворение "Я помню чудное мгновенье..."; она в полном восхищении, мы тоже, я хочу сказать, Анета и я. Маменька еще не знает, а узнает, сделает все, чтобы ваше послание не попалось в глаза генералу Керну.
П у ш к и н. Показала! Как легкомысленны женщины! Не успела отъехать и версту, уже похвасталась.
А л е к с и с. Милый Пушкин! В Керн при ее красоте хорошо то, что она совсем не тщеславна. Будь это стихотворение посвящено не ей, а другой, она бы с тем же восхищением показала его нам. И как не радоваться жемчужине? Она права.
П у ш к и н (явно взволнованный). Не знаю. Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь - камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки увядшего гелиотропа, я пишу много стихов - всё это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что это совсем не то.
А л е к с и с. Не то? Что же это еще может быть?
П у ш к и н. Будь я влюблен, в воскресенье со мною сделались бы судороги от бешенства и ревности.
А л е к с и с. В воскресенье? Отъезд сестер. Я сел в коляску проводить сестер моих до станции...
П у ш к и н. Да, да! Между тем мне было только досадно.
А л е к с и с. Понимаю, только досадно. Как же можно говорить о влюбленности, если дело не доходит до судорог от бешенства и ревности? Я шучу, милый Пушкин, ведь вы сами склонны подшучивать над любыми проявлениями чувства.
П у ш к и н. И всё же мысль, что я для нее ничего не значу, что, пробудив и заняв ее воображение, я только тешил ее любопытство, что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее ни более задумчивой среди ее побед, ни более грустной в дни печали, что ее прекрасные глаза остановятся на каком-нибудь рижском франте с тем же пронизывающим сердце и сладострастным выражением, - нет, эта мысль для меня невыносима.
А л е к с и с. Вы, как всегда, точны: ее глаза обладают, при ее желании, пронизывающим сердце и сладострастным выражением, как я заметил, но на меня она так не смотрит, вообще редко на кого, смею вас уверить.
П у ш к и н. Вы увидите ее вскоре. Скажите ей, что я умру от этого, - нет, лучше не говорите, она только посмеется надо мной, это очаровательное создание.
А л е к с и с. Посмеется? Вы не поверите мне, никто вас в целом свете так не ценит, как она.
П у ш к и н (словно не находя себе места). Но скажите ей, что если в сердце ее нет скрытой нежности ко мне, таинственного и меланхолического влечения, то я презираю ее, - слышите? - да, презираю, несмотря на всё удивление, которое должно вызвать в ней столь непривычное для нее чувство.
А л е к с и с (с беспокойством). Не знаю, не знаю, вряд ли я сумею все это передать в точности; лучше припишите в письме к сестре, которое вы начали, я передам им в руки. Все это весьма сложно, но яснее и лучше у вас сказано в стихах: "И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь".
П у ш к и н. А я о чем говорю? Но мне необходим отклик, кроме восхищения стихами. (Берется за перо.)
Сцена 2
Рига. Дом военного коменданта генерала Керна Е.Ф. Гостиная, в которой Ермолай Федорович, сидя в кресле с полусонным видом, курит, и комната, в которой Анна Вульф и Анна Керн расхаживают в тревоге.
Дамы, рассмеявшись превесело, продолжают разговор; входит в гостиную Алексей Вульф, генерал Керн, не меняя позы, предлагает сигару.
Г е н е р а л. Ни вас не дождались мы к обеду, ни дамы, кроме Зизи, не вышли к столу.
А л е к с и с (закуривая). Ах, что случилось, Ермолай Федорович?
Г е н е р а л. Грозой пахнет. А перед грозой меня всегда клонит в сон. Я не знаю. Мне не докладывают. Но у всех на устах Пушкин. Что такое Пушкин? Это тот самый стихотворец, которого за возмутительные стихи государь император сослал на юг, оттуда в деревню его матери под надзор губернатора Псковской губернии Адеркаса? Чем же он столь примечателен? Стихи пишет? У меня все офицеры пишут стихи.
А л е к с и с (с важным видом). Что такое Пушкин? Я могу рассказать вам анекдот. В обществе, где бывает и наш баснописец Крылов, как-то заговорили о Пушкине. Крылов, по своему обыкновению, заснул, полулежа в кресле...
Г е н е р а л. Я его видел в доме Олениных, и точно он после ужина всегда спит.
А л е к с и с. Заснул и даже похрапывает, к чему все привыкли. Однако же решили узнать его мнение, растолкали без всякого стеснения при великом уважении к старцу и спросили у него: "Что такое Пушкин?" - "Гений!" - промолвил Крылов и снова захрапел.
Г е н е р а л. Гм, гм. Гений. Наполеон был гений, однако же мы его побили и отправили на остров святой Елены. Тогда что же такое гений?
А л е к с и с. Ну, это же ясно. Он на голову выше всех в своей области, вместе взятых.
Г е н е р а л. Я так думаю: генерал - гений для своих солдат и офицеров.
Алексей Вульф, поклонившись с важностью, проходит в комнату к сестре, где находится Керн.
А л е к с и с. Ермолай Федорович пребывает в философическом настроении и ожидает грозы. Это никуда не годится. Я знаю, сыр-бор разгорелся из-за письма Пушкина.
К е р н. Не из-за письма Пушкина, а из-за того...
А л е к с и с. Знаю, знаю. Сестра, позови маму.
Анна Вульф уходит; Анна Керн порывается тоже уйти.
Куда же вы?
К е р н. Я видеть ее не могу.
А л е к с и с (в досаде). Вы все помешались!
К е р н. Я помню хорошо, Прасковья Александровна всегда была ласкова и нежна со мной. Но из ее самых лучших побуждений выходило для меня одно зло. Я презираю твою мать!
О с и п о в а (входя в комнату). Что-о?!
К е р н. Я сказала то, что говорила другими словами и от них не отрекаюсь. Мне очень жаль, что это вышло здесь, но это же не совсем мой дом.
О с и п о в а. Я единственное чего желала всегда, чтобы дом твоего мужа был твоим домом.
К е р н. К сожалению, это не в вашей власти и не в моей, и не будем говорить об этом больше никогда.
О с и п о в а. Я думала и о Пушкине, которого все мы любим. Ему и так невесело в деревне, в его уединении, а тут любовь, пусть высокая, как сказалось в стихотворении, может быть, лучшем из всего, что он написал, но любовь в его положении, да к замужней женщине, - что хорошего из всего этого может выйти?
К е р н. Помилуйте, все это не в вашей власти, да и не в моей; это, в конце концов, право всякого человека в любом положении, и тем тягостнее, чем больше, любить!
О с и п о в а. Я попрошу его не писать тебе. Он умен, чтобы понять, что я права.
Керн в слезах мимо Анны Вульф, Алексиса в дверях и Зизи быстро уходит к себе.
Алексис, сестер твоих мы отправим домой завтра; я провожу тебя в Дерпт и тоже выеду в Тригорское.
А л е к с и с. Маменька! Отдайте госпоже Керн письмо, адресованное ей.
О с и п о в а. Нет его у меня. Это уже ничего не изменит.
В у л ь ф. Маменька! Мне лучше остаться с Анетой и приехать осенью вместе с нею в Тригорское.
О с и п о в а. Госпожа Керн и слышать не хочет больше о Тригорском. Увы! Может быть, так лучше. Во всяком случае, для Пушкина.
А л е к с и с. Как бы вам не рассориться и с вашим соседом.
О с и п о в а. Не рассоримся. Я надеюсь на всегдашнюю снисходительность Пушкина ко мне и на его ум.
Анна Вульф в слезах идет в покои госпожи Керн; Алексис застает генерала в гостиной в той же позе и с важностью закуривает.
Сцена 3
Там же. Кабинет Анны Керн. Входит Керн с пакетом, разрывает его, закрывает дверь на ключ.
К е р н (держа листы письма, с разочарованием и облегчением). Все те же шутки! Все так же ревность к студенту-кузену. И выговор мне за "ты" с ним в выражении, дошедшем до поэта, - от кого? От студента! "Я презираю твою мать!" Фраза произвела дьявольский эффект. Еще бы! Следовало сказать: "вашу мать", а лучше совсем не выражаться. Разумно. А сам что предложил в предыдущем письме (вынимает из тайника другое письмо): "Если ваш супруг очень вам надоел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там все семейство, берете почтовых лошадей на Остров и приезжаете... куда? В Тригорское? вовсе нет: в Михайловское! Вот великолепный проект, который уже с четверть часа дразнит мое воображение. Вы представляете себе, как я был бы счастлив?" (Усаживаясь за стол.) А я? Одно воображение. "Согласитесь, что проект мой романтичен! - Сходство характеров, ненависть к преградам, сильно развитый орган полета, и пр. и пр." Сходство характеров? За мной, женщиной, признают характер! Оказывается, в нас много общего. Как я обрадовалась самой идее! Но далее: "Поговорим серьезно, т.е. хладнокровно: увижу ли я вас снова?" Всего четверть часа занимал его воображение изумительный проект, достойный героев Байрона и самого поэта? Я выразила одобрение проекта. И месяц целый ждала. В Тригорское не могу ехать, тетушка на меня сердится, хотя сама во всем виновата. Но и тут оставаться не могу. Что ж, почему бы не в Михайловское?! (Хватаясь за листы другого письма.) "Всерьез ли говорите вы, уверяя, будто одобряете мой проект? У Анеты от этого мороз пробежал по коже, а у меня голова закружилась от радости". (Выходя из-за стола.) К Анете я не ревную, хотя, можно подумать, он держал ее в объятиях, читая мое письмо. И что? "Но я не верю в счастье, и это вполне простительно. Захотите ли вы, ангел любви, заставить уверовать мою неверующую и увядшую душу? Но приезжайте, по крайней мере, в Псков; это вам легко устроить". Как бы не так. "При одной мысли об этом сердце у меня бьется, в глазах темнеет и истома овладевает мною". Романтический проект хотят заменить тайным свиданием, дружбу и любовь поэта, - для меня это одно и то же, - пошлой интрижкой? "Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое главное, не говорите мне о стихах". (Усаживаясь снова за стол.) Но нет же ничего выше восхищения, все остальное присутствует здесь, "и жизнь, и слезы, и любовь".
Стук в дверь с попыткой открыть ее; Керн поспешно прячет письма и открывает дверь. Входит генерал Керн.
Г е н е р а л. Я тоже получил письмо...
К е р н. Тоже?
Г е н е р а л. Я знаю, когда вы запираетесь. Я получил письмо от мадам Осиповой. Прасковья Александровна благодарит меня за мое всегдашнее гостеприимство, не упоминая имени любимой племянницы. Как вы умеете ссориться с теми, кто любит вас.
К е р н. Любить можно по-всякому. Читать чужие письма, как и дневник без позволения, - это низость. Но не отдавать чужое письмо, случайно попавшее в ваши руки, - это больше, чем низость.
Г е н е р а л. Мать не может не оберегать своих детей от дурных поступков.
К е р н. Я не ее дитя. И не говорите мне о моей тетушке, - какая ни есть, - я лучше кого-либо знаю ее и люблю. Но даже хороших людей заносит и из добрых побуждений они делают много зла на свете. Так, мой отец позаботился обо мне, выдав меня замуж за вас, не разобравшись хорошенько ни в моей душе, ни в вашем характере. Тем не менее я люблю отца и, если я все здесь, то исключительно ради его спокойствия. Если я несчастна, мне бы не хотелось его видеть несчастным из-за меня.
Г е н е р а л. Это я уже много раз слышал. Когда вы уезжали к отцу - и в первый раз, и в последний раз, - я говорил вам: "Ежели со мной вы чувствуете себя столь несчастной, можете не возвращаться, я не приеду за вами, я не стану принуждать вас силой жить со мной".
К е р н. Но меня возвращали лаской мой отец и моя тетушка, то в Псков, то в Дерпт, то в Ригу - к месту вашей службы. Какая трогательная забота о муже, который превращает жизнь жены и маленьких детей в ад своей простотой солдата и боевого генерала!
Г е н е р а л. Довольно! Препираться с тобою мне сейчас не досуг. Я обещал Прасковье Александровне помирить вас. Собирайтесь в Тригорское!
К е р н (с изумлением). Зачем мне ехать в Тригорское, когда тетушка сердится на меня? Лучше я поеду в Петербург - отвезу девочек в Смольный монастырь. Видит бог, им там будет, по крайней мере, покойнее, чем в семье, где по всякому поводу унижают их мать; ведь они уже все понимают.
Г е н е р а л. В отношении девочек, хорошо, я согласен. Смольный под опекой двора. Ежели меня не станет, им лучше расти там, чем под влиянием просвещенной мадам Керн.
К е р н (недоверчиво). Вы согласны?
Г е н е р а л. Да. Но вы поедете сначала в Тригорское.
К е р н. Зачем?
Г е н е р а л. Я обещал мадам Осиповой помирить вас. Я сам поеду с вами.
К е р н (рассмеявшись). Воля ваша! Ежели я откажусь, вы, чего доброго, силой усадите меня в карету, и тогда вся дорога превратится в сущий ад.
Г е н е р а л. Мы выедем завтра утром.
К е р н. Но не забудьте про уговор.
Г е н е р а л. Я держу свое слово. (Уходит.)
К е р н (вспыхивая от радости). Ах, что же он задумал? Не хочет ли убедиться, как далеко зашел мой роман с поэтом? Ну, что ж, генерал Керн собственной персоной может сыграть роль ушата холодной воды для разгоряченной головы Пушкина. Но это будет его последнее явление со мною в свете. (Выходит, заслыша детские голоса за дверью.)
Сцена 4
Тригорское. Гостиная. В окнах поздняя, все еще прекрасная пора осени. Входит Пушкин, и тут же показывается Анна Вульф.
Слышны голоса; в дом вбегают юные барышни, среди них и Зизи, затем некий господин Рокотов(сосед), Осипова, за ними Анна Керн и генерал Керн, подтянутый, важный. Пушкин раскланивается и остается в стороне.
Керн подходит к ним.
Все невольно переглядываются.
К е р н. Мне кажется, я поняла. Да, у меня было три встречи с императором Александром Павловичем, о которых я вспоминаю с изумлением, не приснилось ли это все мне. Здесь все об этом наслышаны, а некоторые были свидетелями, но мне хочется рассказать о них вам. Вы поэт, вы летописец нашей жизни, которая становится уже историей.
П у ш к и н. Да, прекрасно!
К е р н. В Полтаве готовился смотр корпуса Сакена, в котором муж мой был дивизионным командиром. Немного прибитая на цвету - как говорят в Малороссии, - необыкновенно робкая, выданная замуж... слишком рано, я привезена была в Полтаву. Тут меня повезли на смотр и на бал, где я увидела императора. Сакен был со мною знаком, он и указал государю на меня, и сказал ему, кто я. Император имел обыкновение пропустить несколько пар в польском прежде себя и потом, взяв даму, идти за другими. Что, Пушкин?
П у ш к и н. Вы прекрасно рассказываете! Продолжайте, пожалуйста.
К е р н. Эта тонкая разборчивость, только ему одному сродная, и весь он, с его обаятельною грациею и неизъяснимою добротою, невозможными ни для какого другого смертного, даже для другого царя, восхитили меня, ободрили, воодушевили, и робость моя исчезла совершенно.
П у ш к и н. Да, конечно!
К е р н. Не смея ни с кем говорить доселе, я с ним заговорила, как с давнишним другом и обожаемым отцом! Он сказал о муже, между прочим: "Храбрый воин". Это тогда так занимало их!
Г е н е р а л. Еще бы! Только что нами был повержен Наполеон.
П у ш к и н. Признайтесь, сударыня, по юности лет вы влюбились в императора!
К е р н. Много было героев вокруг, красавцев, которыми все восхищались, - мне было все равно. А он был выше всего, как божество; я не была влюблена, я благоговела, я поклонялась ему!.. Этого чувства я не променяла бы ни на какие другие, потому что оно было вполне духовно и эстетично.
П у ш к и н. Как! Эстетично? Новое слово!
К е р н. Если бы мне кто сказал: "Этот человек, перед которым ты молишься и благоговеешь, полюбил тебя, как простой смертный", я бы с ожесточением отвергла такую мысль и только бы желала смотреть на него, удивляться ему, поклоняться, как высшему, обожаемому существу!.. Это счастие, с которым никакое другое не могло для меня сравниться!
П у ш к и н. Мне понятно ваше чувство, но и царь, как ни крути, не божество, а простой смертный. Ему мало поклонения, он мог, хотя бы лишь в глубине сердца, пожелать любви вашей.
Г е н е р а л. Господин Пушкин!
К е р н. Я забыла сказать, что немедленно после смотра в Полтаве господин Керн был взыскан монаршею милостью: государь ему прислал пятьдесят тысяч за маневры.
П у ш к и н. Ого!
Г е н е р а л. Что значит "Ого"?
К е р н. Но потом муж мой не поладил с Сакеном, и вышел приказ: "Генералу Керну состоять по армии". Вот тогда-то меня отец привез в Петербург, чтобы я показалась императору, поскольку он меня приглашал приехать в столицу, а я его по своей детской наивности в Лубны.
П у ш к и н. И как? Вы с ним встретились?
К е р н. Тогда-то я встретилась с вами у Олениных, господин Пушкин, но вас не заметила, поскольку была в полном упоении от нашего баснописца Крылова. Как он восхитительно читал басню про осла!
П у ш к и н. Сударыня, в чем я перед вами провинился? Вы словно щелчки по лбу мне наносите.
Г е н е р а л. У молодого человека большое самолюбие.
П у ш к и н. Справедливо. Так, вы встретились с императором?
К е р н. Случай мне доставил мельком это счастье: я ехала в карете довольно тихо через Полицейский мост, вдруг увидела царя почти у самого окна кареты, которое я успела опустить, низко и глубоко ему поклониться и получить поклон и улыбку, доказавшие, что он меня узнал. Через несколько дней Керну предложили от имени царя бригаду, стоявшую в Дерпте. Муж согласился, сказав, что не только бригаду, роту готов принять в службе царя.
Г е н е р а л. О, разумеется!
К е р н. Этот милый Дерпт всегда мне будет памятен. Мне там было хорошо. Ко мне туда приехали дорогие гости (взглядывает на Осипову и Анну Вульф). Вот оттуда мне повелели ехать на маневры в Ригу. Меня сопровождала Анета, к счастью, и на балу я танцевала вновь с императором, который вспомнил нашу мимолетную встречу на Полицейском мосту.
П у ш к и н. Господин Керн вновь получил дивизию?
К е р н. Не сразу, но да.
П у ш к и н. Вы поладили с царем, я - нет. Не могло быть иначе.
О с и п о в а. Милый Пушкин, я получила письмо от барона Дельвига. Он счастлив, что женился.
Г е н е р а л. Барон Дельвиг? В Риге в старинном склепе несколько поколений Дельвигов похоронены.
П у ш к и н. Мой Дельвиг родился в Москве, до Лицея не знал немецкого языка, да и теперь, верно, не знает, как я. Но он барон, лишь титул сохранил от своих воинственных предков.
З и з и. Барон Дельвиг бывал у нас. Я спою вам его романс?
Анна Вульф усаживается за фортепиано.
Сцена 5
Тригорское. Парк над рекой. Поздняя прекрасная осень. Анна Вульф и Анна Керн прогуливаются у скамьи.
В у л ь ф. Как случилось, что сам муж повез тебя в Тригорское, до сих пор не пойму?
К е р н. Он любит делать обратное тому, чего я не хочу, при этом нередко доходит до того, чего я хочу. Он вообразил, что я видеть больше не могу мою милую, смешную, добрую тетю и повез - и повез бы силой, если бы я неожиданно не устроила одно наиважнейшее дело и согласилась ехать. Это был компромисс, иначе с ним нельзя.
В у л ь ф. Что за дело?
К е р н. Когда в семье неладно, детям тоже плохо: они не любят отца, боятся его, как чужого, - и нам добрые люди говорят, что надо их отдать в Смольный монастырь, но он был против, поскольку с детьми я вынуждена жить у него, - и вот, чтобы настоять на своем с этой поездкой в Тригорское, он дал согласие на то, что я повезу девочек в Петербург. Мне до сих пор в это не верится. Ты не представляешь: устроив детей, я могу оставить его, не ища пристанища у отца, я поселюсь в Петербурге с сестрой, и ты будешь у меня жить.
В у л ь ф. А Пушкин здесь?
К е р н. Ничто не вечно.
Показывается Пушкин с толстой палкой и с двумя собаками. Анна Вульф берет его палку и гуляет с его собаками.
П у ш к и н. Сударыня, благодарю!
К е р н (поспешно и серьезно). Здесь все глаза устремлены на нас и вряд ли нам удастся до моего отъезда перемолвиться словом. Мне бы не хотелось, - встретимся мы с вами еще или нет, - чтобы у вас сохранилось превратное суждение обо мне, о моем характере, о моей личности.
П у ш к и н. Превратное суждение?
К е р н. Как вы начинаете в первом же письме? "Я имел слабость попросить у вас разрешения вам писать, а вы (это я!) - легкомыслие или кокетство позволить мне это".
П у ш к и н. Да, я там еще писал: "Лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревенской глуши, - это стараться не думать больше о вас. Если бы в душе вашей была хоть капля жалости ко мне, вы тоже должны были бы пожелать мне этого, - ветреность..."
К е р н. Продолжайте!
П у ш к и н. "...ветреность всегда жестока, и все вы, кружа головы направо и налево, радуетесь, видя, что есть душа, страждущая в вашу честь и славу".
К е р н. Вот видите! На каждой строке - легкомыслие, кокетство, ветреность, - да о ком это речь? Между тем я всего лишь глубоко несчастная женщина, которая тянется ко всему прекрасному, поскольку это вложено в мою душу самой природой, как и в вашу.
П у ш к и н. Ну, хорошо! Вы вымыли мне голову.
К е р н. Это не все, что я хотела вам сказать, решив посчитаться с вами, как и с мужем, пока он вез меня сюда мирить с моей тетушкой. Они оба делают свое благое дело, которое, к несчастью, оборачивается против меня, а вы продолжаете в том же духе. Вы восклицаете: "Боже мой, я не собираюсь читать вам нравоучения, но все же следует уважать мужа, - иначе никто не захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на свете". И тут же: "Но вы непременно должны приехать осенью сюда или хотя бы в Псков". Зачем в Псков? Из уважения к мужу? Меня вся семья в Лубнах возвращала в Псков еще пять лет тому назад, когда я уже с ума сходила от отчаяния.
П у ш к и н. Но я же вам предложил великолепный проект!
К е р н. Да, проект, которым всего-то четверть часа вы дразнили свое воображение, чтобы снова заговорить о приезде в Псков.
П у ш к и н. Да, Псков - это единственное место в Российской империи, куда мне позволено выехать из Михайловского! Куда же я мог вас звать еще?
К е р н. Простите! На вас цепи, и на мне цепи.
П у ш к и н. Вы знаете, кто наложил на меня цепи. Ваш милый, добрейший император, к которому вы полны благоговейного чувства и восхищения.
К е р н. Это было мое детское, девичье восхищение, характерное для той эпохи; с тех пор умонастроение в обществе изменилось, и если есть еще кумиры, то один из них вы, Пушкин.
П у ш к и н. Хотелось бы вам поверить.
К е р н. А вы что делаете?
П у ш к и н. Что?
К е р н. Вы запрещаете мне писать о восхищении вами, это не то чувство, какое вам нужно. Я-то думаю, царь и поэт по сану и призванию равно высоки, выше всего.
П у ш к и н (опускается на колени). Кругом я был неправ и несправедлив. Вы божественная!
К е р н. Поднимайтесь скорей! Сюда идут. Вы очень заботились о мужьях, вот оставайтесь... Прощайте, будьте в дураках!
Веселый смех женщин озадачивает поэта, но затем разносится и его смех, покуда генерал Керн и Осипова с семейством подходят к ним.
АКТ III
Сцена 1
Санкт-Петербург. Дом на Фонтанке (тот же, который принадлежал Олениным в Прологе, ныне генеральше Штерич). Квартира Анны Керн, которую она занимает вместе с отцом и сестрой. Комната Анны Керн. За столиком у окна Анна Вульф пишет письмо, но все прячет и встает, заслышав голоса. Входят Анна Керн и Ольга Сергеевна Пушкина.
О л ь г а (расцеловавшись с Вульф радостно). Я на минуту забежала к вам. Слухи подтвердились!
В у л ь ф (с ужасом). Слухи?! Боже мой, не те ли, что пришли из Тригорского: Пушкина взяли среди ночи и увезли в сопровождении фельдъегеря?
К е р н. Слава Богу, нет. Не те!
О л ь г а. Слухи о том, что Пушкина видели в Москве в театре и все глаза были обращены на него! Лев встретил одного знакомого из Москвы.
К е р н. А Дельвиг получил письмо - не от Пушкина, писать ему, верно, не досуг, а тоже от знакомого, и в нем сообщается, что Пушкина привезли прямо в Кремль, где пребывает новый царь в связи с коронационными торжествами: он был милостиво принят и прощен. Пушкин обрел свободу!
О л ь г а. Говорят, где бы он ни появился, все глаза обращены на него.
К е р н. Москва коронует поэта!
О л ь г а. Как жаль, что нас там нет!
В у л ь ф. Богдыхан, небось, сам не рад.
К е р н. Богдыхан? К сожалению, после хорошего всегда приходит что-нибудь похуже. Смерть императора Александра Павловича породила борьбу за власть у трона: присягнув Константину Павловичу, законному наследнику, Николай Павлович тут же вырвал корону из его рук и жестоко подавил восстание на Сенатской площади. Он простил Пушкина публично во время коронации недаром, я думаю, а ради примирения с русским обществом. Нет худа без добра.
В у л ь ф. Но где же Пушкин? Ему разрешили жить в Москве? Может быть, его не пускают в столицу?
О л ь г а. Я думаю, ему хорошо в Москве. Он же оттуда родом. А отечеством своим считает Царское село. Ну, мне пора. Анна Петровна, я с вами еще увижусь?
К е р н. Да. Я непременно зайду к вам. Мне так хочется увидеть Надежду Осиповну и Сергея Львовича успокоенными. Прощение царя для них много значит. А Лев Сергеевич, небось, на седьмом небе.
О л ь г а (расцеловавшись с Вульф). Еще бы! Только Лев опасается соперничества с братом из-за вас, прекраснейшая госпожа Керн.
К е р н. Хотела бы я на них посмотреть, на обоих. Они очень похожи - и по внешности, и по приемам, и даже по тону...
О л ь г а. И даже по дару стихотворства. Не будь Пушкина, Левушка стал бы Пушкиным.
К е р н. А вот чем они отличаются друг от друга: один смуглый, шатен, другой белый, совершенный блондин, по выражению племянника Дельвига, негр, выкрашенный белой краской.
Все смеются.
В у л ь ф (с любовью разглядывая Ольгу). А вы, Ольга, очень похожи на Пушкина! Как я раньше этого не замечала?
Ольга Сергеевна отступает и выходит вместе с Керн, которая тут же возвращается.
К е р н (вынимая из ящичка стола листы). Вот последнее письмо Пушкина от 8 декабря прошлого года из Тригорского с твоим письмом вместе.
В у л ь ф. Это когда ты прислала ему сочинения Байрона на французском языке, каковые он заказывал мне найти в Риге?
К е р н. Да.
В у л ь ф. Когда отпали все преграды для переписки, она прервалась? Почему?
К е р н. Вероятно, мы оба дали слово Прасковье Александровне не продолжать переписку, чтобы успокоить ее со всеми ее сумабродствами. Как дети. И, как дети, очевидно, забыли, что были влюблены. Во всяком случае, с его стороны несомненно так обстоит.
В у л ь ф. Ты хочешь мне показать его часть письма, куда мне велено было не заглядывать?
К е р н. В начале письма он рассыпается в люблезностях из-за Байрона. "Вас буду видеть я в образах и Гюльнары и Леилы - идеал самого Байрона не мог быть божественнее". Каково? "Вы едете в Петербург, и мое изгнание тяготит меня более, чем когда-либо. Быть может, перемена (смерть императора Александра), только что происшедшая, приблизит меня к вам, не смею на это надеяться".
В у л ь ф. Он угадал.
К е р н. А далее остроумие, которое у него в отношении меня не достигает цели. "Не стоит верить надежде, она лишь хорошенькая женщина, которая обращается с нами, как со старым мужем. Что поделывает ваш муж, мой нежный гений?" Он думает, что я уехала в Петербург с мужем, с которым покончено. Я никогда к нему не вернусь, и никто не заставит меня, даже отец, заботу о котором я взяла на себя, поместив детей в Смольный. Отныне я буду жить только так, как хочу. Я обрела свободу, как Пушкин.
В у л ь ф. Но развода Ермолай Федорович ни за что тебе не даст.
К е р н. В интересах детей это пока я буду терпеть; видишь ли, терпеть мужа на большом расстоянии можно.
В у л ь ф. А если ты полюбишь?
К е р н. Я всегда, в самые худшие годы, когда, казалось, легче утопиться, чем жить, верила в грядущее счастье, и эта вера ожила во мне с обретением свободы. Но я не стану спешить. Надо, чтоб душа созрела и осмыслилась, как у Пушкина в его невольном уединении в деревне.
В у л ь ф. А что ты называешь счастьем?
К е р н. Когда я говорю о счастье, я имею в виду очень простые вещи. У меня было чувство к одному молодому офицеру, он в Лубнах, я в Пскове, на языке цветов я называла его Шиповником, затем Иммортелем. Все то, что при моем характере в других меня отталкивает, в нем мне нравится, вот, например, я веселая, а он всегда серьезен, и что же, мне это в нем мило; я люблю танцевать, а он не танцует, и что же, я нахожу это очаровательным... что это ему идет. Впрочем, я танцевала с ним польский, до чего же я была тогда счастлива, да и он тоже - ни за какие царства не уступила бы я этого счастья - так радостно было держать его руку. (Слезы на глазах.)
В у л ь ф. Ты плачешь? Ты любила его?
К е р н (рассмеявшись). Я желала только одного: чтобы он был мне другом. Мне кажется, что любовь ничем не отличается от дружбы, кроме как чувственностью. У меня к нему этого не было, совершенно нет; я любила его, как друга, как нежнейшего из друзей.
В у л ь ф. Но чем же он был столь хорош?
К е р н. Хоть я получила довольно небрежное воспитание, чувство восхищения перед прекрасным, что вложено в меня природой, позволяет мне тотчас же распознать алмаз, будь он даже покрыт самой грубой корой, и мне никогда не пришлось бы краснеть за предмет своей привязанности. Когда способности человека выявляются, так сказать, сами собой, без чьей-либо посторонней поддержки, и он выказывает незаурядность и благовоспитанность, кои суть плод его собственных усилий, - это всегда признак высокой даровитости... Нет надобности говорить с ним, чтобы узнать его, - достаточно лишь увидеть выражение его глаз, которое то и дело меняется, являя нам верное зеркало прекрасной души его.
В у л ь ф. Да о ком ты говоришь? О Пушкине?
К е р н. Нет, это идеальный образ, взлелеянный юной несчастной женщиной. Иммортель до него не потянул.
В у л ь ф. А Пушкин?
К е р н. Какова у него душа? Он рад, когда его называют бесом. Здесь есть приписка. "Снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я по-прежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу, что третьего дня говорил о вас гадости, что я целую ваши прелестные ручки и снова перецеловываю их...
В у л ь ф (пряча руки от самой себя и вспыхивая). А когда он это делал?
К е р н. ... в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны и т.д."
В у л ь ф. Что если он явится к тебе в ожидании лучшего?
К е р н. Все то же будет, я думаю. Все-таки я не свободна, как он. А ныне, должно быть, он упивается свободой со всей переменчивой подвижностью своей натуры.
В у л ь ф. И о нас забудет. Я начала писать ему письмо, чтобы снять впечатление от того безумного письма, которое я передала князю Вяземскому.
К е р н. Хочешь прочесть? Хорошо.
В у л ь ф. "Я так мало эгоистична, что радуюсь вашему освобождению и горячо поздравляю вас с ним, хотя вздыхаю, когда пишу это, и в глубине души дала бы многое, чтобы вы были еще в Михайловском, и все мои усилия быть благородной не могут заглушить чувство боли, которое я испытываю оттого, что не найду вас больше в Тригорском, куда влечет меня сейчас моя несчастная звезда, чего бы только не отдала я за то, чтобы не уезжать из него вовсе и не возвращаться туда сейчас". Зимой меня отвезла маменька к родным и оставила меня там, решив, что история с тобой Пушкина сблизила со мной. Впрочем, далее все то же. Припишем. "Бедному богдыхану сколько хлопот, я думаю, в Москве - я думаю, он устанет внимать гимну беспрестанно."
К е р н. Скажи, что я бескорыстно радуюсь его благополучию.
В у л ь ф. "А. Керн вам велит сказать, что она бескорыстно радуется вашему благополучию..."
К е р н. Дай припишу. "... и любит искренно без затей".
В у л ь ф. "Прощайте, мои радости, миновавшие и неповторимые. Никогда в жизни никто не заставит меня испытывать такие волнения и ощущения, какие я чувствовала возле вас." (Плачет.)
К е р н (обнимая Вульф). Ты плачешь? Но любить, да еще кого, такого поэта, как Пушкин, - это же счастье!
В у л ь ф. Боюсь, я не умею любить бескорыстно и без затей, как ты.
К е р н. Оставив мужа, будучи в положеньи, родив третьего ребенка, будешь бескорыстной. Я счастлива, что сама себе хозяйка. О любви не стану думать, пока не буду свободна, как воздух.
В у л ь ф (с восхищением). Мой нежный ангел!
Сцена 2
Санкт-Петербург. Дом напротив церкви Владимирской богоматери. Квартира барона Дельвига. У передней с парадной лестницы кабинет барона за занавеской, гостиная, столовая и другие комнаты, с кухней у черной лестницы.
В кабинете барона за письменным столом, заваленном книгами и журналами, сидит Анна Керн, просматривая корректуру; в гостиной на диване полулежит Дельвиг в красном шелковом шлафроке с книжкой в руке; баронесса Софья Михайловна заглядывает то к Керн, то к мужу.
К е р н. Альманах "Северные цветы" на 1827 год Пушкин, наверное, видел?
Б а р о н е с с а. Да, конечно.
К е р н. А то, что здесь опубликовано стихотворение, посвященное "К", было для него неожиданностью?
Б а р о н е с с а. Антоша?
Д е л ь в и г (уронив книжку на пол и поднявшись). "Я помню чудное мгновенье..." Должно быть. Все, что Пушкин предназначает для печати, он посылает мне, а касательно этого его шедевра, мне было достаточно вашего согласия опубликовать его, - я все собрал в папку и отвез шефу жандармов Бенкендорфу, который вручил ее его величеству, высочайшему цензору нашего поэта.
К е р н. Значит, царь из посторонних первый читал это стихотворение?
Д е л ь в и г. Да и, к счастью, пропустил без замечаний. Должно быть, тоже восхитился образом прекрасной дамы, как и почивший в бозе его венценосный брат.
К е р н. Вряд ли. Стихотворение дышит чувством и жизнью поэта, а предмет его поклонения неясен.
Д е л ь в и г. Не скажите. Возникает пленительный женский образ, вот как вы передо мной сидите.
К е р н. Но где же Пушкин?
Д е л ь в и г. Он собирается приехать в Петербург так же долго, как я к нему в Михайловское. Вперед меня из Москвы до Пушкина добрался Пущин, еще зимой, а я уже весной.
К е р н. Как он, должно быть, обрадовался!
Д е л ь в и г. Ну, а третьим кто посетил поэта в его ссылке, знаете, кто?
К е р н. Не знаю. Кто же?
Б а р о н е с с а. Николай Языков?
Д е л ь в и г. Нет, он был четвертым. Не скромничайте, госпожа! Хотя скромность вас красит больше, чем ваша красота. Это вы!
К е р н. Это его поэмы и стихи, да счастливый случай соседства Тригорского и Михайловского, привели меня к нему.
Б а р о н е с с а. Это как вторая глава "Евгения Онегина", с которой Дельвиг вернулся из Михайловского, свела меня с ним.
К е р н. Как же это случилось?
Б а р о н е с с а. У наших общих знакомых барон читал - еще в рукописи - вторую главу, я слушала, не помня себя. Каждый стих был достоин того, чтобы быть удержанным в памяти, это поистине восхитительно. Вы знаете, что я имею в виду: жизнь Онегина в деревне своего дяди, описание его деревенских соседей - верх естественности и в высшей степени комично. Невозможно иметь больше ума, чем у Пушкина, - я с ума схожу от этого.
К е р н. И тут барон сквозь очки засмотрелся на вас! Понятно.
Б а р о н е с с а. И я засмотрелась на него, словно впервые увидела. Думаю, какой очаровательный молодой человек, очень скромный, но не отличающийся красотою мальчик; что мне нравится, - это то, что он носит очки, - это и тебе должно также нравиться.
К е р н. Да, конечно. В Тригорском все барышни и сама хозяйка Прасковья Александровна так живо помнят барона, что стоит кому-то упомянуть имя его, - по ту пору, когда я там гостила, новостью дня была ваша свадьба, - как другой, то есть другая, запоет "Прекрасный день, счастливый день: и солнце и любовь!"
Б а р о н е с с а. Пушкин оказалася нашим сватом, не ведая о том. Не прошло и трех недель, как Антоша сделал мне предложение. Помимо всего, я так радовалась, что общество, которое я буду посещать, будет состоять из писателей; это восхищает меня; это именно тот круг, который я всегда желала иметь у себя, и вот мое желание исполнилось.
К е р н. Теперь и мое желание исполнилось, благодаря вам.
Д е л ь в и г. Я-то думаю, у нас все собираются вокруг вас, Анна Петровна. Кого привлекают мои очки, кроме моей жены?
Б а р о н е с с а. Однако, где же Пушкин?
С л у г а (у окна с каким-то делом). А кто там бежит через двор, как не Пушкин? Иду открывать дверь, а то так застучит. (Уходит.)
Д е л ь в и г (выбегая в переднюю). Пушкин?!
Дамы, переглянувшись, уходят в одну из комнат, чтобы привести себя в порядок. Дельвиг, отступая и обнаруживая отсутствие дам, дает входящему Льву Пушкину знак молчать.
Д е л ь в и г (громко). К 19 октябрю, к очередной годовщине Лицея, мы ждали тебя! Новый год прошел! Зима! Весна на дворе! "Где Пушкин? - у меня все спрашивают. - Или ему въезд в столицу запрещен?" Не будь запретов, ты, я думаю, преспокойно и поныне жил в деревне. Наверное, по пути туда к нам случайно заскочил? (Душит в объятиях Льва.)
Показываются баронесса и Керн.
Или ты поступил в гусары? Едешь на Кавказ в армию Ермолова, как Левушка? Вообще, что с тобой, я не узнаю тебя? Загар деревенский, вслед за южным, сошел, что ли?
Керн смеется, догадавшись, в чем дело.
Б а р о н е с с а. Так, это Пушкин? Он так похож на Левушку?
Л е в (вырываясь из объятий Дельвига). Сил моих нет! Барон! Барон! Мне ваших лицейских нежностей не вынести. Еще мне вы целуете руки!
Б а р о н е с с а. Левушка! А нам говорят, Пушкин идет через двор.
Л е в. Он приехал?!
К е р н. В самом деле, я замечаю, у вас с братом поразительное сходство: манеры, приемы, тон, - это при том, ведь вы росли-то не вместе и виделись редко, - удивительно.
Д е л ь в и г. Как говорит один из моих племянников, негр, выкрашенный белой краской.
Слуга приносит поднос с вином, бокалами и сыром; Лев пьет в то время, как Дельвиг и дамы лишь составляют ему компанию.
Все переглядываются с улыбкой и смеются.
Керн, входя в роль, слушает недоверчиво и даже сердито.
Керн от самой себя утвердительно кивает головой.
Все смеются, всех веселее Лев.
Б а р о н е с с а. Какая прелесть этот Левушка! И зачем ты нас покидаешь?
Л е в. Увы! Увы! Не от хорошей жизни уезжают в действующую армию. Имение наше расстроено, несмотря на скупость отца...
Д е л ь в и г. Зато, Левушка, ты щедр до жизни!
Л е в. Нет, все бы было хорошо, особенно теперь с возвращением брата, но ведь будет хуже из-за несносного характера отца!
Д е л ь в и г. Сергей Львович, прости, пустой человек, но добрый, а Надежда Осиповна - добрая, умная женщина...
Л е в. Горе в том, барон, что она ни рыба, ни мясо.
Д е л ь в и г (вспыхивая, не находя слов от возмущения). А-а!
Б а р о н е с с а. Антоша, что с тобой? (Керн.) Так на него не похоже.
Д е л ь в и г (вскрикивая наконец внятно). Нет, она рыба!
После тягостной паузы всех охватывает дружный смех. Лев и барон пьют вино. Лев снова заглядывается на Керн.
Л е в. Я не могу и не хочу соперничать с Пушкиным, хотя я тоже Пушкин, но язык любви у нас один и тот же. Вот что вам на прощанье я хочу сказать.
К е р н. Только не нужно вставать на колени, хорошо?
Б а р о н е с с а (целуя его). Ну, разве не прелесть!
Д е л ь в и г. Забавно! Отвечать должна не ты, моя милая, а госпожа Керн.
Б а р о н е с с а. Я же не о стихах, а любуюсь на мальчика. Если Пушкин на него похож, я пропала.
Д е л ь в и г. Ты хочешь перебить лавку у госпожи Керн?
К е р н. Мы сидим на одной лавке и нам не тесно.
Д е л ь в и г. Левушка! (Указывая на баронессу.) Это моя жена. (Указывая на Керн.) А это моя вторая жена. Я у вас лавку перебил. Каково?
Общий смех. Баронесса садится за фортепиано.
Сцена 3
Санкт-Петербург. Дом на Фонтанке. Квартира Анны Керн. Комната Керн; Керн и Елизавета; в дверь заглядывает Полторацкий П.М., еще не старый господин весьма веселого нрава.
П о л т о р а ц к и й. Сестрицы, мы идем на прогулку?
К е р н. Я - нет; я ожидаю Пушкина, а потом тоже буду занята.
Е л и з а в е т а. Оставить тебя одну?
К е р н. Одна не останусь. Обещал зайти наш студент.
Е л и з а в е т а. Мне кажется, он пребывает в полном недоумении. На именинах генеральши Штерич, где тебя, любезно пригласив, усадили в конце стола со студентом-репетитором ее сына, хотя ты тоже генеральша...
К е р н. Оставь. Какая я генеральша?
П о л т о р а ц к и й. Как-никак ваше превосходительство!
К е р н (с укоризной). Без собственного дома, без имения, а теперь и без мужа, - как все это и горько, и смешно. Папенька, это от твоей горчичной фабрики, которая всех забавляет у Дельвигов, мне горько, ты знаешь почему.
П о л т о р а ц к и й. Значит, прогулка отлагается до другого раза. Горчица - самая что ни на есть русская пряность. (Уходит.)
Е л и з а в е т а. Ты вскружила голову Никитенко.
К е р н. От скуки за столом генеральши Штерич. А потом он пишет роман, мне пришло в голову помочь ему, предоставив ему мои дневниковые записи.
Е л и з а в е т а. А тут он приходит к нам, ты его буквально обдаешь холодом и с упоением рассказываешь о приезде Пушкина, о том, как его мать трогательно расплакалась, о том, как барон Дельвиг и Пушкин обнимались и целовались, и все думали, особенно баронесса, его жена, которой хотелось познакомиться с поэтом, этому конца не будет.
К е р н. Это тоже было трогательно.
Е л и з а в е т а. Но проходит несколько дней - ты снова взялась за студента Никитенко, и он теперь совершенно сбит с толку. Скажи, что случилось? Ты ожидала чего-то от Пушкина, а он больше рад Дельвигу, чем новой встрече с тобой, да где? У его родителей!
К е р н. В том, может быть, ошибка, что у его родителей. Он не любит бывать у них, ничего не ест за обедом, даже на своих именинах был не очень весел, даже мрачен. Вообще ему чего-то недостает. В деревне он был не таким. Я ничего от него не жду, но в день приезда Пушкина о ком я могла думать и говорить? На именинах один из гостей, подойдя ко мне с Пушкиным, сказал: "Неужели вы ему сегодня ничего не подарили, а он так много вам писал прекрасных стихов?" Не знаю, что у него было на уме. "И в самом деле, - отвечала я, - мне бы надо что-нибудь подарить вам: вот кольцо моей матери, носите его на память обо мне".
Е л и з а в е т а. Кольцо маменьки ты отдала ему?
К е р н. Что же я еще могла ему подарить? У меня же ничего нет. Пушкин взял кольцо, надел на свою маленькую, прекрасную ручку и сказал, что даст мне другое.
Е л и з а в е т а. Сестра, это похоже на помолвку!
К е р н. Мы заговорили о Левушке, который с ним виделся в Москве. "Едет в Грузию, - сказал Пушкин о брате, - чтоб обновить увядшую душу. Уморительно". Я решила проверить, как Пушкин воспринимает стихи брата, и прочла "Как можно не сойти с ума, внимая вам, на вас любуясь...", - ты знаешь.
Е л и з а в е т а. И что?
К е р н. Пушкин остался доволен стихами брата и сказал очень наивно: "И он тоже очень умен".
Двери открываются, Полторацкий пропускает вперед Пушкина, который, раскланявшись с Елизаветой, тотчас вынимает кольцо и с задумчивым видом подносит Керн, затем целует ей руку.
Е л и з а в е т а (подойдя взглянуть на кольцо). Перстень...
П о л т о р а ц к и й. С тремя бриллиантами.
Е л и з а в е т а. Вы обменялись кольцами. Что это значит?
К е р н. Лиза!
П у ш к и н (рассмеявшись). Что это значит? В самом деле! Вам-то можно сказать, мадемуазель: мы поженились тайно от света, чтобы не явился старый муж, грозный муж.
Е л и з а в е т а. Это шутка?
К е р н. Лиза, ты отправишься с отцом на прогулку, если и дальше будешь задавать детские вопросы.
Е л и з а в е т а (взглядывая на Пушкина). Я могу остаться?
П у ш к и н. О, да! Но с условием, что вы споете малороссийские песни.
Е л и з а в е т а. Отчего непременно малороссийские песни? Я пою и романсы, и русские песни.
К е р н. После, после, когда придет студент наш, которому нравится твое пение.
П у ш к и н (выглядывая в окно). Это тот же дом, в котором я впервые увидел вас.
К е р н. Дом тогда принадлежал Олениным, а теперь генеральше Штерич.
П у ш к и н. Почему не генеральше Керн?
К е р н. Увы!
П у ш к и н. Но как получилось, что мы с вами вновь встретились в этом же доме, а не у Олениных на Мойке, куда они переехали?
К е р н. А вы знаете, я чуть не поселила в этом доме ваших родителей с вашей сестрой.
П у ш к и н. Вы помогали им искать квартиру?
К е р н. Да, заодно присматривая для себя.
П у ш к и н (целуя руки Керн). Вы воистину ангел! А теперь и для всей нашей нестройной семьи!
К е р н. Я отзывчива на ласку. Когда я приехала в Петербург, оставив мужа, и поселилась здесь с отцом, который лишился почти всего, что имел, родные отвернулись от нас...
П у ш к и н. Это Оленины?
К е р н. Да, прежде всего, а с ними и свет, до которого, впрочем, мне не было дела. По ту пору приезжала в Петербург Прасковья Александровна; она взяла меня с собой к Пушкиным, а у них я познакомилась с Дельвигом и баронессой, обретя нежданно-негаданно круг друзей, близких к сердцу моему и уму. О свете я и забыла.
П у ш к и н. У Олениных помнят о вас.
К е р н. Я думаю, вспомнили обо мне в связи с вашим стихотворением "Я помню чудное мгновенье...", то есть в связи с вашим возвращением. Вы в моде.
П у ш к и н. Мне не так весело, как можно подумать.
К е р н. Как в Москве?
П у ш к и н. Что вам сказать о пребывании моем в Москве и моем приезде в Петербург - по правде, пошлость и глупость обеих наших столиц равны, хотя и различны, и так, как я притязаю на беспристрастие, то скажу, что, если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское, - почти как Арлекин, который на вопрос, что он предпочитает: быть колесованным или повешенным? - ответил: я предпочитаю молочный суп. Это Арлекин, я же предпочитаю яблочный пирог, какие пекут в Тригорском.
К е р н. Вы собираетесь в Михайловское?
П у ш к и н. Да. Все разъехались, в карты не с кем играть.
К е р н. Я слышала, у одного из моих кузенов вы выиграли крупную сумму. Что, у Олениных теперь играют и в карты?
П у ш к и н. Молодежь всегда находит место, где, кроме танцев, играют в карты.
К е р н. Как странно видеть поэта за карточным столом.
П у ш к и н. Карты - это единственная моя привязанность.
К е р н. Вы хотите сказать, слабость?
П у ш к и н. Ха-ха! Да!
К е р н. Так же, как и хорошенькие женщины?
П у ш к и н. Ха-ха! Да! Однако вы не столь безобидны, как можно подумать, глядя на вас.
К е р н. Баронесса под большим секретом мне сказала: вы проигрались столь крупно, что вынуждены уехать в Михайловское на все лето и осень.
П у ш к и н. Слухи слухами, а правда в том, что я предпочитаю яблочный пирог. Я выехал из Москвы в Михайловское, а завернул сюда, чтобы свидеться с вами.
К е р н. Как жаль, что Лев Сергеевич уехал до вашего приезда. Мне бы очень хотелось поглядеть на вас вместе.
П у ш к и н. Мой брат очаровал вас, как он вами очарован, но мне оставил свои долги, о чем и говорят, как о моем крупном проигрыше, поскольку я взялся их оплатить.
К е р н. И вы разыгрываете из себя человека, для которого чувство дико и смешно? Вы любите брата, вы любите сестру, прощая им грехи и шалости. Я бы хотела иметь такого брата, как вы.
П у ш к и н. О, благодарю вас! Ведь и вы подружились с ними, особенно с сестрой.
К е р н. Но что с вами? Вам грустно? Отчего, можно спросить?
П у ш к и н. Я вспомнил о Веневитинове. Одаренный всем: красотой, душой, талантом - умереть в 22 года! Отчего вы позволили ему умереть? Он ведь тоже был влюблен в вас, не правда ли?
К е р н. Веневитинов оказывал мне только нежное участие и дружбу, ведь сердце его давно принадлежало другой. Вот она не отозвалась, и он, покинув Москву, переехал в Петербург. Но, оказалось, вреден север для него так же, как и для вас.
П у ш к и н. Досадно и грустно.
К е р н. Вы никуда не спешите?
П у ш к и н. Нет, к родителям я не думал заходить нынче. Мне хватит общества вашего отца и сестры, не говоря о вас.
К е р н. Но мне надо ехать к графине Ивелич в лодке. Не хотите прокатиться со мной?
П у ш к и н. Если вы, сударыня, ручаетесь, что лодочник не утопит нас.(Раскланиваясь, выходит, за ним Керн.)
Полторацкий и Елизавета переглядываются с недоумением.
Сцена 4
Квартира Дельвига. Баронесса и Анна Керн в передней; входит Пушкин в дорожном плаще, с тростью и саквояжем, встречаемый слугой.
П у ш к и н. Очень мило! Баронесса! (Целует руку.) Сударыня! (Целует руки Анне Керн.) В Тригорском, где я, по своему обыкновению, бывал почти каждый день, мы только о вас вспоминали и хором пели вашу баркаролу "Ночь весенняя дышала..."
Б а р о н е с с а. Ах, Пушкин! Не успели вы вернуться из мест изгнания, как вас потянуло обратно. Как вы непоследовательны!
П у ш к и н. В Москве я еще могу жить, но в Петербурге вряд ли.
К е р н. Слишком много соблазнов - высший свет и карты.
Показывается Дельвиг из спальни в шлафроке. Пушкин бросается к другу, они обнимаются, целуют друг другу руки, а дамы, переглядываясь, отступают.
Б а р о н е с с а. Вот они всегда так.
К е р н. Это я тоже заметила. В их встречах и расставаниях есть всегда что-то трогательное, словно юность или детство возвращается к ним.
Б а р о н е с с а. Это любовь. Дельвиг меня так не любит, как Пушкина; впрочем, и я люблю Пушкина, но не так, чтоб обниматься и целоваться, а издали. (Вспыхивая.) Этому конца не будет!
К е р н. Дружба и любовь - одно и то же, только без чувственности, и тем они прекрасны.
Б а р о н е с с а. Любовь без чувственности - это, конечно, дружба, но говорить о любви без чувственности, я думаю, нелепо.
Пушкин хватается за саквояж, достает из него бумаги, что передает барону, и пакет с письмами для Керн.
К е р н. О, Пушкин, благодарю! (Глаза ее вспыхивают сладострастным светом.)
П у ш к и н (застывает на миг, бросается к ней целовать руки). Доставить вам радость, сударыня, это всегда ощутить счастье, волнение, любовь.
Б а р о н е с с а (мужу). Что Пушкин привез нам?
П у ш к и н (хватаясь снова за саквояж). А вот что. (Достает череп.)
Б а р о н е с с а (вздрагивая). Что это?!
Д е л ь в и г (поправляя очки). За-бавно!
Сказать короче, поэт Языков. Ему понадобился скелет, и он вошел в сговор с кистером, хранителем гробов, за кружкой пива.
Похищенье совершилось благополучно, но вскоре молва о бароновых костях разнеслась по городу, кистер лишился места, а студент принужден был бежать из Риги. Большая часть высокородных костей досталась аптекарю. Мой приятель Вульф получил в подарок череп и держал в нем табак. Он рассказал мне его историю и, зная, сколько я тебя люблю, уступил мне череп одного из тех, которым обязан я твоим существованием.
Прибегает прислуга, явятся племянники барона.
Б а р о н е с с а. Какой ужас! Пушкин, неужели все это правда?
П у ш к и н. Истинная правда, баронесса! Стихами врать не усмею.
Б а р о н е с с а. Антон!
Д е л ь в и г (берет в руки череп). Забавно!
Входит Яковлев (со стороны черной лестницы).
Я к о в л е в. Здравствуй, Пушкин! Друг бесценный!
П у ш к и н. А, паяц лицейский! Ты здесь свил, видать, гнездо.
Я к о в л е в (с гримасой комедианта). Я распорядился. Слуги ваши на этот вечер будут как шелковые.
Д е л ь в и г. Вино у нас есть?
Я к о в л е в. И превосходное!
Д е л ь в и г (держа череп в руках). Миша, наполни сей череп моего предка хорошим вином.
Я к о в л е в (переглянувшись с баронессой). Боже избави!
Д е л ь в и г. Дерптские студенты Языков и Вульф украли его из бароновых склепов в Риге и подарили Пушкину, а он - мне, поскольку сей череп принадлежит мне по праву.
Я к о в л е в (громко). Человек! Неси вина!
Д е л ь в и г. Не говорил ли я вам? Не распевал ли сей Романс?
Пушкин в восторге, все в полном восхищении; между тем Яковлев наполняет череп вином и пускает по кругу. Вскрики женщин и хохот мужчин; баронесса садится за фортепиано, и начинается некая фантасмагория с черепом. Яколев, изображая восковую фигуру Петра Великого, берет в руки череп, что создает поразительный эффект явления царя к жизни.
П у ш к и н. О, паяц! Говорят, ты очень похоже изображаешь и петербургское наводнение.
Яковлев изображает Александра I перед разушевавшейся стихией.
АКТ IV
Сцена 1
Квартира Дельвига. Столовая. За столом Осипова, Анна Вульф, Зизи, баронесса, Керн, Яковлев и другие; Дельвиг в шлафроке разливает суп. Входит Пушкин.
Пушкин, рассмеявшись, раскланивается.
Зизи вскакивает, выказывая тонкую талию.
З и з и. Ах, Пушкин! Я попала в ваш роман под своим детским именем?
Все встают из-за стола и переходят в гостиную.
О с и п о в а. Вот вам шарада в стихах. Я прочту их, а вы угадайте, когда они были написаны. Милый Пушкин, вы отвечаете последним.
К е р н. За неправильный ответ - фант.
Я к о в л е в. Это же что-то из "Евгения Онегина".
К е р н. Ответ неправильный.
О с и п о в а. А ты знаешь?
К е р н. Да.
В у л ь ф. И я знаю.
П у ш к и н (Зизи). Мадемуазель, а вы?
З и з и. Нет, не знаю. Я берусь варить вам жженку!
Д е л ь в и г. Прошу, прошу. Я вам все приготовил.
Зизи принимается тут же за отдельным столиком колдовать с телодвижениями, исполненными юности и изящества.
О с и п о в а. Милый Дельвиг! Баронесса вперед ответит.
Б а р о н е с с а. Очевидно, Пушкин написал эти стихи перед отъездом из Михайловского в 1826 году.
О с и п о в а. Ответ неверный.
Д е л ь в и г. Здесь весь Пушкин и вместе с тем голос его из юности звучит. Неужели это ты написал в свое первое пребывание в Михайловском сразу после Лицея?
П у ш к и н. Нет, я думаю, все-таки позже.
К е р н. Барон ответил правильно, а Пушкин - неверно. С вас фант!
О с и п о в а. Милый Пушкин, вы это стихотворение вписали в мой альбом 17 августа 1817 года перед отъездом из Михайловского-Тригорского.
П у ш к и н. В самом деле? В предчувствии всех будущих переживаний и формы "Онегина"? (Задумавшись, отходит в сторону.)
Б а р о н е с с а (усаживаясь за фортепиано). Михаил Лукьянович за фант споет нам песню. Какую?
Я к о в л е в. Если Пушкин извинит и не станет сердиться, я бы спел романс на его стихи, музыка моя.
Б а р о н е с с а. "Я вас люблю, хоть я бешусь"? (Играет.)
Все смеются, что однако не нравится Осиповой, и пенье прерывается. Звучат другие песни. Пушкин и Анна Вульф на переднем плане.
В у л ь ф. Вы чем-то встревожены, вам не в себе, я хорошо вас знаю. Маменька виделась с Жуковским, он встревожен тоже. Я могла лишь косвенно догадаться, что речь идет о поэме на библейскую тему, непристойного содержания; ее приписывают вам. Это правда?
П у ш к и н. Милая Анета, это правда. Но лучше бы мои друзья не вмешивались в это дело, мне будет хуже.
В у л ь ф. Пресловутая поэма ваша?
П у ш к и н. Так вам я и сказал. Но от ответа зависит моя судьба.
В у л ь ф. О, горе!
П у ш к и н. Что?
В у л ь ф. Вы мне ответили.
П у ш к и н. Там, кроме непристойностей в духе "Декамерона", и богохульство, с точки зрения Департамента духовных и гражданских дел. Грехи моей юности. Помолитесь за меня, мой друг.
В у л ь ф. О, буду, буду! (Отходит в смятеньи.)
Все собираются вокруг певца и композитора и поют хором.
З и з и. Пунш готов. Берите бокалы! А лучше - кружки!
Д е л ь в и г. Кто не хочет жженки, вино! Начинается веселье! Поскольку всем нам предстоит дорога, пьем до утра!
Сцена 2
Квартира Дельвига, которую в отсутствие хозяев занимает Керн с отцом и сестрой, а также с маленькой дочкой, которая дает о себе знать лишь изредка голосом или няней, входящей к ней; у нее временно поселилась Ольга, вышедшая замуж. В гостиной у окна с книгой Ольга и Керн. Входит Пушкин.
Входит Алексей Вульф; Пушкин уединяется с ним в кабинете Дельвига.
П у ш к и н. Это сказка, с которой соприкасается наша жизнь; подобную сказку я однажды написал, пребывая в веселом расположении духа, как Боккаччо, когда он сочинял "Декамерон", - на миф о непорочном зачатьи...
А л е к с и с. "Гавриилиаду"! О еврейке Марии, выданной замуж за старика Иосифа, весьма томящейся от своей девственности, что естественно, соблазненной змеем, архангелом Гавриилом, посланцем Господа, которые лишь подготовили свидание девы с голубкой, облик которой принял Бог, - и вот каким образом был зачат сын Божий. И все это в стихах, удивительных по точности и простоте, когда эротика и богохульство исчезают в чистейшей поэзии, - жаль только цензура у нас никогда не даст разрешения опубликовать твою чудесную поэму.
П у ш к и н. Что цензура, Департамент духовных и гражданских дел запрашивает меня об авторстве в отношении "Гавриилиады", разошедшейся в списках.
А л е к с и с. Как!
П у ш к и н. Я отказался от авторства, ибо мне легче соврать, чем угодить в казематы Петропавловской крепости или отправиться по этапу в Сибирь. Но мне не верят.
А л е к с и с. Дело скверно. Мы, может быть, были правы, строя планы о вашем отъезде за границу. Цензура ставит пределы вашему творчеству, сам царь.
П у ш к и н. А теперь вы поступаете в гвардию. Кто меня вывезет, если понадобится, под видом слуги? Ладно. Все это между нами. Нет Дельвига, я с вами хоть отвел душу.
А л е к с и с. Что вы намерены предпринять?
П у ш к и н. Покамест мне надо ехать к отцу помирить его с сестрой. Она уезжает в Варшаву с мужем, получившим там должность.
Входят в гостиную, где, кроме Ольги и Керн, Полторацкий и Елизавета.
К е р н. Ольга просит, чтоб я поехала с вами.
П у ш к и н. Хорошо. Мы вскоре возвратимся.
Все выходят их провожать; одевшись, они уходят.
Сцена 3
Гостиница Демута. Номер 10. Пушкин пишет, лежа в постели. Стук в дверь и голос слуги: "К вам пришли. Господин Вульф и дама". Поэт вскакивает, накидывая на себя халат. Входят Алексис и Анна Керн.
Керн целует его.
К е р н. О, Пушкин!
П у ш к и н. Да?!
К е р н. О, да! Конечно. Пока длится сон, я могу, я хочу приласкать вас, Пушкин! Только совладаете ли вы со мною, ведь я матерая львица, а вы юнец.
Сцена 4
Квартира Дельвига и квартирка Анны Керн в том же доме. К Керн входит баронесса с корректурой альманаха "Северные цветы" на 1829 год.
Б а р о н е с с а. В альманахе "Северные цветы" на 1829 год будет масса мелких стихотворений Пушкина, которые говорят об очередном увлечении нашего поэта.
К е р н. Да, Аннет Оленина. Перед ссылкой Пушкина это был очаровательный ребенок лет одиннадцати, а теперь невеста.
Дамы смеются.
К е р н. Бывало и с нами, не правда ли?
Б а р о н е с с а. С тобою, думаю, да. Меня он не очень жалует.
К е р н. Он уже начал было писать поэму "Полтава", ныне оконченную, да к весне все это началось. В Приютине у Олениных прекрасный дом, много гостей, игры, шарады. Было даже путешествие в Кронштадт на пароходе; там ехал художник Доу, который, уезжая за границу, принялся писать Пушкина. А он:
Восхитительно!
К е р н. Князь Вяземский написал стихи о глазах Россет, Пушкин в ответ "Ее глаза".
Мне кажется, это о твоих глазах.
К е р н. Увы! Я сделалась невольной свидетельницей и даже наперсницей этого увлечения, да не одна. Многие принимали участие в этой истории, даже наш баснописец Крылов, который поначалу просил Пушкина что-нибудь вписать в альбом Аннет, а потом стал опасаться, что поэт сделает предложение ей.
Б а р о н е с с а. Опасаться?
К е р н. Аннет прочила себе в мужья другого, а именно Киселева, приятеля Пушкина, а ей доносят, что Киселев отступает перед Пушкиным, - каково ей?
Б а р о н е с с а. Ах, боже мой! Как можно выбирать между Пушкиным и даже ста тысячами киселевых!
К е р н. Но Киселев вовсе не скромничал и не отступал перед Пушкиным, более существенная причина смущала его, точнее могла смутить ее родителей, - его расстроенное имение, о чем Оленины догадывались.
Б а р о н е с с а. А у Пушкина даже расстроенного имения нет, ничего, кроме гения. Так, он делал предложение?
К е р н. Одни говорят: да, другие: нет. Все этого ожидали, но случился скандал. До Аннет и ее родителей дошли слова Пушкина: "Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой я уж слажу сам". И "Кобылицу молодую..." принялись толковать в том же смысле.
Б а р о н е с с а. Подражание Анакреонту?
К е р н. Но у Пушкина с сватовством дело не могло выгореть. Алексей Николаевич Оленин, хотя и просвещенный меценат, как говорят, хотя он директор Публичной библиотеки и президент Академии Художеств, он еще, оказывается, и статс-секретарь Департамента духовных и гражданских дел, где занимались делом Пушкина по поводу крамольных строф из стихотворения "Андре Шенье", к коим прибавили и "Гавриилиаду". Тут уж пахнет Сибирью.
Б а р о н е с с а. Вот о чем все шепчутся в тайне от меня Пушкин и Дельвиг!
К е р н. Аннет вряд ли отдали за Пушкина, да она и не любила его. Характер у нее такой, что Пушкин всегда упоминал о ней с легкой усмешкой, без всякой нежности; однажды, рассуждая о маленьких ножках, сказал: "Вот, например, у ней какие маленькие ножки, да черт ли в них?" Он, верно, предугадывал положение вещей. Теперь все это в прошлом. Как я для него в прошлом.
Б а р о н е с с а. Но вы, все мне кажется, сблизились, подружились за время нашего отсутствия?
К е р н. О, да! На сей случай хочу привести слова героини одного романа: "Его видеть, его слышать, быть его другом, поверенной всех его предприятий... Быть беспрестанно свидетельницей всех чувствований этой прекрасной и великой души. Я не уступила бы сего удовольствия за обладание царством вселенной".
Б а р о н е с с а. Но ты не ответила на мой вопрос.
К е р н (засобиравшись). Ответила. Я поеду навещу девочек. Вскоре вернусь.
Керн уходит; баронесса просматривает корректуру; входит Алексей Вульф.
Смущение охватывает обоих; входит Пушкин.
Проступает квартира Дельвига; входят Дельвиг и Яковлев, который тотчас усаживается за фортепиано и, словно пробуя голос, поет романсы на разные лады. В квартирке Керн баронесса и Алексис.
А л е к с и с. Софья! Я почти уверен, что вы влюблены в него.
Б а р о н е с с а. В кого? В Пушкина? Нет. Да.
А л е к с и с (подходя к креслу, где сидит баронесса у стола). Нет? Или: да?
Б а р о н е с с а. Нет. Да, если вам угодно. Но я его люблю не вблизи. Я боюсь его.
А л е к с и с. Но отчего же?
Б а р о н е с с а. Он невысокого мнения о женщинах.
А л е к с и с. Вы имеете в виду стихи из "Онегина"? Это же вообще.
Б а р о н е с с а (неожиданно расплакавшись). Вообще, да, я согласна. Но зачем было отрывок под названием "Женщины" публиковать отдельно в "Московском вестнике"? Это звучит, как кредо. Мне больно, он словно целился в меня.
А л е к с и с (всячески стараясь успокоить даму). Ну, что вы, право! Он вас любит, как любит Дельвига.
Б а р о н е с с а. Он любит Дельвига, не меня. Мне тем больнее, что Пушкин прав, я вполне заслуживаю его отзыва о женщинах.
А л е к с и с. Но тем вы прекраснее, пленительнее!
Баронесса вскакивает и оказывается в объятиях Алексея Вульфа. Входит Дельвиг, поправляет очки.
Д е л ь в и г. Забавно!
Б а р о н е с с а (вспыхивая и убегая). Это вовсе не забавно!
Дельвиг, махнув рукой на попытки объяснения Вульфа, уходит за нею; Алексей Вульф, пожав плечами, уходит восвояси. Баронесса, входя в квартиру, присоединяется к Яковлеву, который поет романс на стихи Дельвига "Что, красотка, молодая..." Тут входят гости, среди них Михаил Иванович Глинка, затем Пушкин и Керн.
Пушкин находит Дельвига в его кабинете.
П у ш к и н. Это откуда?
Д е л ь в и г. Так, романс выпевается.
П у ш к и н. Что случилось?
Д е л ь в и г. Ничего. Скажи лучше, как твои дела.
П у ш к и н. Государь прекратил дело, затеянное комиссией под началом Оленина. Он простил мне грехи юности и решил быть последовательным до конца.
Д е л ь в и г (бросаясь обнимать друга). Это прекрасно!
П у ш к и н. Теперь из благодарности я вынужден быть послушным по гроб.
Д е л ь в и г. Я думаю, "Полтавой" царь будет доволен.
П у ш к и н. Еще бы. Задумывал поэму о Мазепе, чтобы представить вслед за Вольтером и Байроном историю России глазами русского, а вышел на первый план царь Петр с его победой под Полтавой.
Д е л ь в и г. Отсюда бы и начать?
П у ш к и н. Будет история Петра. Сегодня можно писать и о 14 декабря. Наша жизнь быстро становится историей, не успеем оглянуться, а нас - нет.
Д е л ь в и г. А также песней.
У фортепиано Глинка. Звучит импровизация, из которой все отчетливей возникает мелодия романса.
К е р н (с восхищением). Гений музыки, это же на стихотворение Пушкина, автограф которого я отдала вам?
Пушкин и Дельвиг входят в гостиную; Анна Керн взглядывает на Пушкина, но словно издали, вся сцена предстает как бы в дымке, а романс Глинки звучит до конца.
____________________________________
© Петр Киле
