ХюльдраАлёна Половнева

hulder.ru, 2011-2013

Глава первая. 2010год. Алиса из Страны Завитушек.

На вершине холма, обдуваемой со всех сторон ветрами,стоял старый дом. Он был выстроен из темно-серого камня с соблюдениемэлегантных пропорций, но выглядел   старым, одиноким и заброшенным.

Путнику, оказавшемуся в окрестностях этого загадочногодома, казалось, что до него рукой подать. Но если какой-нибудь проходящий мимосорвиголова решал подойти поближе, то он мог шагать несколько дней и так непреодолеть и половины пути. От подножья холма к вершине вели тысячи тропинок,но ни одна из них не поднималась выше середины.

Деревенский люд поговаривал, что дом заколдован.

Вблизи он выглядел очень старым и неухоженным. Егосеверную стену покрывал густой слой мха, в котором, как будто в отдельнойВселенной, кипела невидимая людскому глазу жизнь. Южный фасад был размытдождями: ливни в этой местности почему-то хлестали именно с юга. В восточныеокна на рассвете светило солнце, согревая рассохшиеся старые рамы, а на закатезаливало большую залу, что занимала все западное крыло. Если бы кто-нибудьзаглянул в эту когда-то роскошную комнату, то увидел бы великолепный наборнойпаркет, в котором теперь не доставало дощечек, пыльную хрустальную люстру инеплохо сохранившийся полированный обеденный стол. В глубине комнаты виднелсяизящно сложенный камин и дверь, одна створка которой была все время распахнута.

Деревенские жители наперебой убеждали друг друга, чтостарый дом необитаем. Но однажды старый пастух, гонявший овец у подножья холма,хватив в пабе лишку, уверял всех, кто захотел его слушать, что видел в окнеженскую фигуру, кутавшуюся в шаль.

- Говорю вам, стоит такая, вся в белом, и смотрит прям наменя, - скрипел он, хватаясь то за сердце, то за стакан.

- А я пацаненка видела, - заявила вдруг старая торговка,- прошлой зимой. Он в снежки играл аккурат перед входом.

Остальные выпивохи немедленно подняли на смех баламутов, отбив у тех всякую охоту к досужим разговорам.

Единственное, что можно было сказать наверняка – в домене держали прислуги. В такие дома работников набирали из местных, и если кто-топереступил бы порог старого особняка, то в деревне непременно об этом узналибы. Живущие там (если таковые, конечно, имелись) обходились своими силами:готовили обеды, стирали простыни и ухаживали за собой и своей одеждой.

Те из деревенских, кто не наблюдал людских фигур, хотя быраз видел отблески зажженного очага на стенах западной залы. На отблескинакладывались странные тени, будто какие-то люди фланировали перед огнем сбокальчиком алкоголя. Но об этом старались помалкивать.

Этим вечером, промозглым и прохладным, в доме, каквсегда, будто сам собой вспыхнул камин, и в полураспахнутую дверь вошлапочтенная дама. Ее волосы был подсинены и уложены на старомодный манер. Онадействительно зябко куталась в белую шаль изысканного вязания и подол еенежно-розового шелкового платья мягко скользил по рассохшемуся паркету, то идело обнажая атласные туфельки в тон. Она неспешно подошла к камину, взяла вруки кочергу и аккуратно пошевелила поленца в камине. Осанка дамы и ееотточенные движения выдавала если уж не благородное происхождение, то долгиегоды блестящей светской жизни. За ней, весело потряхивая персиковым пузцом,вбежал маленький лохматый шпиц. Пес был безупречно ухожен и щеголял жемчужныможерелком на коротенькой шее.

Дама  заняла кресло у камина, сложила руки на коленях иобратила свой взгляд к огню. Как сотни вечеров до этого, она сидела, держаспину прямо, и будто чего-то ждала.

В дверь за ее спиной просочился крохотный белокурыймальчик. На вид ему было лет пять, а старомодный сюртучок и короткие штанишкиделали его похожим на мальчишку-посыльного из фильма про Шерлока Холмса. У негобыл прямой нос, яркие, четко очерченные губы и синие глаза. Шпиц радостнокинулся к мальчишке и был награжден потрепыванием по холке.

Как и сотни вечеров до, мальчишке было скучно. Он бродилпо некогда роскошной зале, пытаясь придумывать, чем себя занять. Он перебиралпаркетные дощечки, дразнил шпица, отчего тот заливался тоненьким противнымлаем, и качался на всех обеденных стульях по очереди. Утомившись своимбездельем, он подошел к камину, уселся на меховой коврик и протянул озябшиеруки к огню. Пес пристроился рядом с ним.

Третьим гостем, явившимся в залу, стал молодой мужчина.Он был широк в плечах и одет в потертую кожанку. Его манеры были рязвязны: оншел широко ставя ноги и раскачиваясь, как матрос на палубе. Не глядя ни накого, он направился прямиком к столику в углу. На нем стоял большой штоф,наполненный янтарной жидкостью и грубый тяжеловесный стакан. Рядом располагалсясеребряный поднос. На нем –  горка белого порошка, часть которого быларазделена чьей-то заботливой невидимой рукой на две «дорожки». Как и сотнивечеров до, мужчина наклонился к подносу и при помощи коктейльной трубочки,лежащей тут же, шумно втянул в себя весь порошок. Когда он наклонился, то наего бритом черепе, на затылке можно было разглядеть плохо заживающую ссадину.Она немного кровоточила, но, казалось, не причиняла мужчине никаких неудобств.Проделав привычные манипуляции, мужчина плеснул виски в стакан и, пройдянесколько шагов, плюхнулся в кресло напротив дамы, положив ногу на ногу игромко вздохнув. Его лицо могло показаться симпатичным, если бы его не портилимясистый нос и черные мертвые глаза, которым он принялся буравить свою визави.

- Джентльмен при встрече с дамой говорит «здравствуйте»,- произнесла женщина в шали. Модуляции ее голоса выдавали в ней бывшую актрису,человека, который даже в преклонном возрасте не сдает своих позиций.

- Здравствуйте, - четко выговорил Черноглазый ииздевательски хмыкнул. Он достал из кармана смятую пачку, выбил из нее сигаретуи чиркнул зажигалкой. Стакан с виски он поставил у своих ног, рядом схрустальной пепельницей.

Старая Актриса снисходительно кивнула.

- Я думаю, нам не стоит молчать весь вечер, - произнеслаона.

- Я думаю, нам стоит заткнуться навсегда, - произнесЧерноглазый, не меняя интонации.

Мальчишка оставил свою возню с собакой и взглянул на негоснизу вверх, робко и выжидательно. Черноглазый смягчился.

- Но почему рассказываю всегда я? – проворчал он,обращаясь к Старой Актрисе.

- Вы всегда переиначиваете свою историю на новый лад, -благосклонно улыбнулась та, - мы так не можем.

Она даже льстила безупречно и деликатно: смягчая своеконтральто и добавляя к словам обезоруживающую улыбку. Легкость, с которой онавела разговор, была такой же привычной, как и раздражение, в котором купал всюкомнату Черноглазый.

Ветер, ворвавшийся в оконные щели, вдруг выдал особеннопронзительную руладу: его вой напоминал отчаяние волчонка, отбившегося от стаии потерявшегося в чаще. Именно эти тоскливые ноты заставили Черноглазогопоежиться и настроиться на нужный лад.

- Ну что ж, - сказал он, растерев сигарету в пепельнице,- тогда  я расскажу вам одну легенду. Назовем ее, скажем, «Легенда» о рожденнойсвободной».

Старая Актриса улыбнулась, поощряя его, и уютнееустроилась в кресле, натянув шаль до подбородка. Мальчишка, до сих пормолчавший, весело хихикнул и поднял блестящие глазенки на рассказчика. Он любилслушать истории, особенно те, что были похожи на сказки.

- Северные народы передают эту легенду от отцов к детям,- начал Черноглазый вкрадчиво, - откуда она, где родилась, сколько ей лет –никто не знает. Предание рассказывает о женщинах, столь светлых и обликом, инутром, что все живое преклоняет перед ними колени. Им доверяют люди и звери,они способны оживлять мертвое и исправлять сломанное. Они не колдуньи, неведьмы и не знахарки. Они – дети природы, единые с ней и способные ейпротивостоять. Они живут просто так, не извлекая выгоды из своих умений, и незадумываясь о вечном. Если им случается полюбить, то любят они искренне ипреданно. Легенда называет их непривычным нашему уху словом – хюльдры.

Несмотря на доброту, нежность и легкость, что окружают ихсущество плотным маревом, хюльдры  – сосредоточение порока и тьмы.

Девы этого племени искусны в любви. Они затуманиваетмужчинам разум,  околдовывают, очаровывают, заманивают, танцуют свои смелыетанцы и поют свои пронзительные песни. Увидев хюльдру, путники сбиваются сдороги, пастухи теряют свои стада, верные мужья оставляют своих жен радипрекрасной пастушки с коровьим хвостом, что живет высоко в северных горах.

Легенда гласит, что настоящая хюльдра рождается раз втысячелетие, живет долго и уединенно и покидает своих сестер, только влюбившисьв человека. Связав себя узами брака, она добровольно возвращает свою силу,взятую взаймы у природы, и воспользоваться ей вновь может, только покинувсвоего возлюбленного навсегда.

- А как они выглядят? – поинтересовался Мальчишкатоненьким голоском.

Черноглазый хищно улыбнулся и приложил палец к губам.

- Хюльдра – дитя леса, - продолжил он, отхлебнув виски изакурив следующую сигарету, - ее волосы светлы, словно паутина, сотканнаяавгустовским пауком. Ее глаза не темны и не светлы, но зелены, словноперепрелый мох. Ее кожа бела и нетронута солнцем, будто она все детство провелав чаще леса. Ее движения легки, а от улыбки захватывает дух.

Черноглазый на секунду зажмурился, будто внутри негопровернули раскаленный прут. Открыв глаза, он опрокинул в себя остатки пойла,и, подавшись вперед, спрятал лицо в ладонях.

Сгорающий от нетерпения, Мальчишка взглянул на СтаруюАктрису вопросительно: ему не терпелось понять, что же такого особенного в этиххюльдрах.  Та почти незаметно, покачала головой. Мальчишка понял, что торопитьрассказчика не стоит.

Тем более, что торопиться им было совершенно некуда. Уних была сотня вечеров до и сотня вечеров после.

***

Алиса вздрогнула и открыла глаза: стюардесса трясла ее заплечо и по-английски просила выключить лэптоп.

Она задремала над текстом для своей еженедельной колонки вженском журнале, который получился глупым до невозможности: Алиса сравниластиль жизни потенциальной читательницы с чашками и пыталась подвести ту квыводу, что вкушать утренний кофий нужно не из щербатой лоханки из плохообожженной глины, а из тонкого фарфора своей прабабки или хотя бы изтолстостенной кружки с памятной надписью «Гарвард Ло Скул Выпуск 2005 года». Еевзгляд упал на последнюю строчку: «Все ныне существующее может бытьпредставлено в виде блюдца».

- Чушь несусветная, - пробормотала Алиса и решительно стерлавсе написанное.

- Выключите, пожалуйста, компьютер, - снова, уже по-русски,попросила терпеливая стюардесса, - мы заходим на посадку.

- Да, конечно, простите, - сказала Алиса и, улыбнувшись,захлопнула крышку.

Она заправила за ухо выбившуюся из косы светлую прядь ивзглянула в иллюминатор. Самолет – Аэробус А320, совершающий рейс «ГородБ-Осло» – вынырнул из свинцовых облаков, и теперь пассажиры могли видеть землю,разделенную на аккуратные участочки, то тут, то там утыканную свертками соскошенной травой. Аэробус пошел на снижение.

«Наш самолетпроизвел посадку в аэропорту Гардермуэн. Температура за бортом 16 градусов вышенуля. Просьба оставаться на местах до полной остановки двигателей. Наш полетокончен. Желаем вам всего доброго», - произнес капитан.

Этим летом Россия горела. Из-за аномальной жары в сорок пятьградусов вокруг столицы вспыхнули торфяники, и страну, вместе с ее аэропортамии прочими важными объектами, окутал плотный смог. Но Алиса твердо верила, чтоее самолет сможет продраться сквозь этот удушающий туман и добраться до «землиобетованной», коей этим летом стала Норвегия: здесь шли дожди и воздух был чисти свеж.

Кроме жажды кислорода, Алиса должна была сделать еще однодело: помирить свое благородное семейство. Ее старший брат, Василий Заваркин,смалодушничал и оставил любимую женщину, которая родила ему ребенка, мастерскиукрывшись в норвежских лесах.

Алиса знала все обстоятельства его драмы и изо всех силстаралась не осуждать. Временами ей это удавалось, и даже приходилауверенность, что, будь Алиса на его месте, она поступила бы точно также.

Но иногда она его просто ненавидела. До красной пелены вглазах.

Это гадкое чувство чаще всего настигало ее в часы,проводимые с племянником. Крохотный белобрысый паренек, смышленый не по годам,будил в ней такую нежность, что она невольно недоумевала: как можно былооставить такую милую кроху?

И каждый раз Алиса осекалась, вспоминая, что ее брат никогдане видел сына даже на фотографии. Она успокаивалась и принималась делать то,что по ее мнению, должно будет исправить эту досадную оплошность.

Алиса фотографировала подрастающего Васю-младшего иметодично и аккуратно подклеивала снимки в альбом, снабжая их памятныминадписями. Вот мальчик делает первые шаги: на его мордашке восторг от того, чтоон впервые сам шлепает своими маленькими ступнями по земле. Он не видит, чтосзади него стоит его мать, готовая подхватить его, как только понадобится.  Еестройные ноги в джинсах тоже попали в кадр и смотрелись очень соблазнительно.

Алиса сбилась с ног, пытаясь подыскать для Васи симпатичныйальбом: достаточно милый, чтобы сойти за детский, и достаточно дерзкий, чтобысообщить подросшему Васе, что «Заваркины – это звучит мощно!». В конце концов,она остановила свой выбор на очень мальчишеском варианте – альбоме, переплеткоторого украшал нарисованный мотоцикл: мощный, черный, с лакированными боками.Скорее всего, такую книжицу оценит и Вася-старший, гоняющий на похожем.

Алиса так рьяно взялась за сооружение альбома, пополняя егофотографиями каждую неделю, что через пять лет Васиной жизни он распух вогромный растрепанный талмуд и еле поместился в чемодан, собранный дляпутешествия по Норвегии.

Пограничник неожиданно тепло улыбнулся Алисе и поставилштамп о пересечении границы.

- Добро пожаловать в  Норвегию, - сказал он по-английски.

- Спасибо, - отозвалась Алиса и направилась к стекляннымдверям, которые уже пропустили на норвежскую землю счастливцев с европейскимипаспортами.

- Нас как скотину держат, - ругнулся кто-то сзади по-русски.Алиса с любопытством оглянулась и увидела своего соседа по самолетному креслу.Скривив лицо в оскорбленной гримасе, он едва сдерживался, чтобы не сплюнуть начистый сверкающий пол Гардермуэна. Рядом с ним стоял высокий симпатичный пареньс непослушными каштановыми волосами. Он откинул с лица длинную челку и сиронией взглянул на блюстителя национальной гордости, а потом на Алису, скорчивсмешную рожицу. Алиса усмехнулась краешком рта и выпорхнула на норвежскуюземлю.

Ожидая свой чемодан на багажной ленте, Алиса решила подбитьпромежуточные итоги. Ну что ж… Раз: самолет не только сумел вылететь из смога,но и мягко приземлился в Осло. Два: ее распухший багаж не потерялся и не раскрылся– Алиса увидела, как он благополучно шлепнулся на ленту. Три: метеослужба необманула, и в Осло ее встретил чудесный и освежающий дождь и прохладный,кристально-чистый воздух, который она смогла оценить в полной мере, выйдя изздания аэропорта и сделав глубокий вдох.

Увернувшись от такси по 4 евро за километр, Алиса побежала каэроэкпрессу.

Купив билет в автомате с помощью любезной служащейаэропорта, и подождав минуты три, она с удовольствием заняла удобное кресло уокна и тут же прилипла к стеклу. Разглядывая пейзаж, она раздумывала надудивительной ситуацией: никто из мужчин, садящихся в поезд, не попытался помочьей с чемоданом, который в аэроэкспрессах принято укладывать на стойку у входа.В городе Б полвагона с энтузиазмом выдирали ее чемодан друг у друга, не забываяпосылать Алисе угодливые улыбки, и она только и успевала раздавать «спасибо» ипоклоны. В Осло никто и внимания не обратил, как она, краснея и пыхтя,заталкивала поклажу на вторую полку сверху: видимо, женская самостоятельность вНорвегии приветствовалась, поощрялась и не считалась проявлением оголтелогофеминизма. Алису это огорчило: ей не нравилось самой таскать чемоданы.

Алиса всегда ездила в долговременные поездки одна: ей нехотелось никому объяснять свое странное поведение при осмотредостопримечательностей, потому как Алиса относилась к тем чудакам, которые неспешат пускать восторженные слюни в музеях и возле памятников. Вместо этого онапроводила время в кофейнях, украдкой покуривая там, где нельзя, залипала передвитринами с домашней утварью, натыкалась на спешащих по своим делах горожан,чтобы переброситься с ними парой быстрых слов. Ей казалось, что так онаобщается со страной напрямую, без переводчика, чувствует ее дух и пропускаетчерез себя ее энергию. Ее старшая сестра Анфиса назвала ее поездки«энергетическим туризмом». Алиса так и не поняла, шутит она или говоритсерьезно, но выражение запомнила. Оно настолько пришлось ей по нраву, что онадаже написала статью на четырнадцать тысяч знаков для своего журнала. Материалзанял целый разворот и очень понравился редактору. Оказалось, что ее начальницатоже приветствует такую «трэвэл-схему».

- Ненавижу, когда меня гоняют, как овцу на выпас, по всякимглупым галереям и колокольням, - сказала она с чувством и выписала Алисе премию.

Алиса благоразумно умолчала о том, что экскурсии ей даже понраву, если у нее имеется возможность переодеваться несколько раз в день. Этобыл ее собственный аттракцион.

В самолет или поезд она садилась одетая как типичнаяжительница города Б, которой чуть за двадцать: кеды, футболка или толстовка сосмешными надписями, не слишком короткие шорты или кокетливая юбочка. В таком жевиде Алиса прибывала в пункт назначения, где начиналось самое интересное:используя свой богатый «гардеробный арсенал», она постепенно модифицироваласвой облик, стремясь стать похожей на местную жительницу.

Поэтому в любую поездку, даже если та составляла всего парудней, она брала с собой тщательно подобранный и оптимизированный набор одежды,чтобы быть готовой к любой погоде и любым обстоятельствам. От этой оптимизациибока сумки распирало, молнии надрывались, и каждый раз сходя с самолетноготрапа, Алиса опасалась, что ее шмотки уже усеяли дорогу от самолета до багажнойленты. Но оно того стоило: она получала неземное удовольствие, если к нейобращались на родном языке той страны, куда занес ее дьявол, или туристыспрашивали у нее дорогу. Это был ее персональный кайф и вершина мастерства в«энергетическом туризме».

Сквозь окно аэроэкспресса Алиса разглядывала пожелтевшиеполя, ровное дорожное полотно и небольшие холмики, поросшие темно-зеленойкурчавой травой. Она знала, что в этой части страны нет ни фьордов, ни скал, новсе равно не переставала искать их глазами.

Поезд зарулил в пластиковый туннель и мягко остановился.Алиса поборола желание немедленно выскочить из поезда и броситься навстречуприключениям, забыв про багаж. Вместо этого она выждала, когда все пассажирыпокинут вагон, легко подскочила с кресла и с трудом стащила свой чемодан наколесиках с багажной полки. Алиса выпрыгнула из вагона, пробежала сквозь зданиевокзала и безжалостно загромыхала чемоданом по серым плитам мостовой. Она пробежаламимо сцены, монтируемой на вокзальной площади для какого-то концерта, мимомедной статуи быка, мимо магазинов с одеждой и лотков с дешевыми очками,пренебрегая светофорами. Алиса знала, что ей нужно миновать три квартала прямопо улице Карла Какого-то и свернуть влево у «Бургер Кинга». Через еще дваквартала ей надо будет оглядеться и найти большой розово-коричневый дом сномером «15». На листке, который она зажимала в руке, было в спешке нацарапано«Dronningens gate 15». Там, над почтовым офисом располагалась квартирка еестаршего брата.

Алиса спешила, и чемодан за ней весело подпрыгивал набрусчатке, которой была уложена проезжая часть. Она не замечала того, чтобежит, лихорадочно оглядываясь по сторонам и стараясь выхватить как можнобольше кусков пейзажа вокруг себя. Она так же не замечала, что за ней, спеша ипоторапливаясь, идет тот самый молодой человек, что подмигивал ей упластикового окна при прохождении границы.

Поборов желание ухватить бургер на углу, Алиса добежала допятнадцатого дома. Она изрядно запыхалась, но была в таком восторге, что незамечала этого. Она предвкушала долгожданную встречу, и все то, что за нейпоследует: реакция на альбом, прогулка по городу и, может быть, быстрая выпивкав городском кафе.

Скрипучий и устрашающий старый лифт, который явно былровесником самому дому, вознес Алису на последний этаж. Навстречу ей ужеоткрылась тяжелая дверь и она, не вглядываясь и тоненько и радостно взвизгнув,бросилась на шею мужчине, появившемуся в дверном проеме.

- Привет, моя хорошая, - произнес Василий Заваркин, крепкообнимая сестру и вдыхая запах ее волос, - давай заберем твой чемоданище, а тоон уедет вместе с лифтом.

Алиса нехотя отпустила брата и позволила ему выволочь своюпоклажу из старичка-лифта.

- Энергетический туризм? – насмешливо спросил он, кивая нараспухшие бока чемодана с монограммой известной фирмы.

Алиса, сияя, кивнула. Она с удовольствием и оченьвнимательно оглядывала брата. Василий был в хорошей форме: под одеждойперекатывались упругие мускулы, а сами тряпки тянули на тысячу долларов. Егонаряд был неприметен, но ткань и покрой выдавали дорогие вещи.

«Значит, хорошо устроился», - с облегчением подумала Алиса.Она очень переживала за него.

Василий насмешливо проследил за ее взглядом, и Алиса поняла,что он точно знает, о чем она думает.

- Как твой мотоцикл? – спросила она, проходя в студию иоглядываясь по сторонам. Много света, простая мебель, дизайнерские светильники– точь-в-точь норвежский каталог по дизайну интерьеров, который Алиса изучалаперед поездкой. Ей хотелось суметь «считать обстановку», если вдруг еепригласят в гости.

- Ты хорошо выглядишь, - с напускным недовольством заметилаАлиса, - даже твоя вечная морщина между бровями разгладилась. Сытая жизнь бездокучливых сестер?

Вася рассмеялся, обнажив белые ровные зубы, и снова стиснулсестру в объятиях. Та крякнула.

- Ты голодна? – спросил он, отпустив ее.

- Ты же знаешь, я всегда голодна, - улыбнулась Алиса,украдкой потерев ребра.

Заваркин тепло улыбнулся и с видом фокусника, достающегокролика из шляпы, извлек из коричневого хрустящего пакета закрученные улиткойбулочки с корицей, политые ароматной глазурью.

- Боже, как здорово! – воскликнула Алиса и тут же вцепиласьзубами в одну из них.

- Я помню, что ты такие любишь, - довольно сказал ее брат.

Алиса кивнула и укусила еще раз. Выпечка была восхитительна:там, где надо слоеное тесто пропиталось глазурью, а где не надо – осталосьхрустящим.

- А кофе есть?

Вася с улыбкой кивнул и подал ей высокую бежевую кружку, докраев наполнив ее эспрессо из кофейника. Алиса с удовольствием отхлебнула. Онапомнила, как брат любит ее кормить. В отличие от вечно худеющей Анфиски, Алисас удовольствием поглощала все, что нащупывала на расстоянии вытянутой руки.

- Чудесно, - Вася хлопнул в ладоши, - мне нужно сделать парузвонков, а ты располагайся. Там душ, вот кровать и шкаф. Вся квартира в твоемраспоряжении.

- А ты?

- А я живу в другом месте…

С этими  словами Заваркин скрылся на балконе, прихвативсигареты.

Алиса нахмурилась. Ее кольнуло неприятная догадка.

«У него появилась женщина», - поняла она с неудовольствием.

Она встала и, стараясь не глядеть на брата, прошлась покомнате, жуя булку. Ее терзали противоречивые чувства: радость за брата, за еготихое счастье и предчувствие драмы, которая разыграется, если о его романеузнает Анфиса.

Родители Алисы усыновили Васю и Анфису, когда тем былочетырнадцать лет. Они жили в детском доме и отчаянно цеплялись друг за друга.Они не приходились друг другу родственниками, но везде представлялись братом исестрой. Им так было удобнее жить: два разнополых ребенка, проводящих все времявместе и даже пытающихся иногда тайком поспать в одной кровати, будили ввоспитателях опасения за их нравственное развитие. Их постоянно пыталисьразлучить, развести по разным углам, что для Васи и Аси было настоящейтрагедией. Лет с десяти они стали называться братом и сестрой: Анфиса сбрилапод ноль свои густые каштановые волосы, чтобы больше походить на брата, а Вася,каким-то чудом пробравшись в наглухо запертый кабинет, подделал их личные дела,сделав их обоих то ли Кузнецовыми, то ли Ивановыми. Воспитатели в детском домечасто менялись, так что никто не заметил подлога, и вскоре все махнули рукой наупрямых питомцев, справедливо решив, что все равно с ними не сладят.

Алису осчастливило решение родителей взять на воспитаниеВасю и Асю. Ничуть не страшась их угрюмости и самостоятельности – им былочетырнадцать, они были взрослыми людьми! – она мгновенно подружилась с ними.

Теперь оглядываясь назад, Алиса понимала, насколько крепокбыл их тройственный союз. Они были друг за друга горой, помогали родителям,врали учителям, вместе пробовали выпивку и наркотики, болтали о сексе ипродирались сквозь алгебру. Ася и Вася были намного смышленее ее, Алисы, но ниразу они не дали ей понять, какая она бестолочь. Напротив, Анфиса терпеливообъясняла ей сложные моменты в науках и не уставала повторять ей, какая онакрасавица.

- Ты разобьешь много мужских сердец, детка, - ласковоговорила Анфиса, поглаживая ее по голове и целуя перед сном.

Алиса невольно улыбнулась, вспомнив сестру.

Алисе хотелось, чтобы так продолжалось всю жизнь, нослучилось кое-что вполне ожидаемое: когда им исполнилось шестнадцать, Васявлюбился в Асю. Казалось бы, чего еще было ждать от двух людей, пережившихстолько вместе? Но загвоздка была в том, что Асю любовь – подростковые неловкиеприкосновения, нелепый первый секс, записочки и ночные побеги из дома  - кактаковая не интересовала, а Вася влюбился в нее с той страстностью, которуювпоследствии Алиса наблюдала только у властных мужчин, которые привыклидобиваться своего во что бы то не стало. Между ними возникло напряжение, котороебыло настолько осязаемо, что его, казалось, можно было проткнуть ножом. Вася,не уставая заботиться о них обеих, постепенно раскалялся добела. Он терпел ееравнодушие, подавляя ее желания и стремления неожиданными запретами, никак невяжущимися с обликом любящего брата. Когда он практически запретил ей общатьсяс другими человеческими существами, Анфиса сдалась и ответила на егоухаживания.

Но это равнодушное «бери, только отстань» не устроилоВасилия Заваркина, и он предпринимал все более изощренные попытки разбудить вней чувства. Дело доходило даже до пыток. Однажды ночью, встав попить, Алисаобнаружила сестру в ванной, смывающей кровь с тела. Кровь сочилась из длинныхнеглубоких порезов.

Анфиса не плакала, а с каким-то настороженным любопытствомосматривала свои раны. Заметив Алису, стоящую на пороге и испуганно прижимающейк груди руки сложенные в молитвенном жесте, она поспешила ее успокоить.

- Со мной все в порядке, - улыбнулась она и приложила палецк губам.

Алиса прошла в ванную и помогла Асе обработать порезыперекисью. Она ни на секунду ей не поверила.

Вася закручивал гайки все сильнее и сильнее, и Алиса сужасом ждала, когда же резьба, наконец, сорвется и их тщательно выстроенныймирок рассыплется к чертям собачьим. К тому времени Заваркины-старшие ужеумерли, и у Алисы не осталось никого в целом мире, кроме этих двоихсумасшедших, так мастерски изводящих друг друга.

И словно в ответ на нашептываемые Алисой молитвы случилосьчудо: Ася забеременела. Заваркиным стало ясно, что оставаться в городе Бнельзя: город очень маленький, все жители связаны одним-двумя рукопожатиями ивесть о том, что Анфиса Заваркина родила ребенка от собственного брата могла быочень сильно испортить им жизнь. Им троим. И тогда на семейном совете онирешили, что если не будет с кем сравнить новорожденного, то проблемаустраниться сама собой. Так Вася скрылся за границей и осел в этойблагополучной сказочной стране.

Алиса тяжело переживала его отъезд. Помимо тоски по брату,она мучилась от свербящего чувства вины за то, что подала ему такую нелепуюидею. Ей казалось, что она виновата в разрушении какой-то непостижимой связимежду Асей и Васей, пусть даже та в последние годы и опиралась на взаимныеистязания.

Но спустя пять лет, прилетев в Осло, Алиса с удивлениемобнаружила, что ее брат спокоен, умиротворен и занят какими-то своими делами.Счастлив. Даже его вечная морщинка между бровями – его неизменный спутник счетырнадцати лет – заметно разгладилась. Василий-подданный королевства Норвегиясейчас выглядел как молодой человек, которым ему и полагалось быть.

С еще большим удивлением Алиса наблюдала за Анфисой, котораяродив ребенка, занялась журналистикой и достигла в ней таких высот, что фамилия«Заваркина» стала брендом. Пусть ее слава была скандальной, но все же онапридала этой фамилии вес и смысл, который ей не сумели придать ни Алисин отец,ни ее мать, ни тем более сама Алиса. Хотя у нее и обнаружились кое-какиелитературные способности, которыми она смогла зарабатывать себе на жизнь, она,не сомневаясь, записала его в заслуги и воспитанию Анфисы. Как и то, что теперьносит свою фамилию с гордостью.

- Детка, ты очень строга к себе, - мягко говорила сестра сулыбкой, заправляя за Алисино ухо вечно выбивающуюся из хвоста светлую прядь, -ты очень талантливая.

Сама Анфиса, вырвавшись из-под Васиного гнета, сталарешительной, цепкой и бесстрашной. Люди поражались ее умениям – умению держатьудар, умению сопоставлять факты и умению мудро конфликтовать – и только Алисазнала, что за этим стоит. Заваркин был эмоциональным садистом и, справившись сним, Ася уже не страшилась ничего. Алиса подозревала, что то, что делал с нейее брат, не идет ни в какое сравнение с детсадовскими угрозами чиновников ипромышленников, разоблаченных в ее публикациях.

Единственное, чего Анфиса Заваркина не терпела, так этогневных реплик и вкрадчивых замечаний в адрес своего сына. Если угроза исходилаот человека лично, если слова с «особым смыслом» были сказаны Анфисе в лицо, тамгновенно преображалась: сбрасывала ехидно-вежливую маску и превращалась вчудовище, защищающее своего маленького монстрика. Алиса однажды застала такуюсцену, которая поразила ее в самое сердце. Проштрафившийся чиновник ляпнулчто-то вроде «подумали бы лучше о своем сыне, вдруг с ним случится что-нибудь»,на что Анфиса, отбросив приличия, сузила глаза, подошла вплотную к мужчине вдорогущем костюме, еще мгновение назад пышущему гневом и источающемувластность, и прошипела.

- Я тебя убью.

От нее волнами исходила такая мощная и разрушительнаяэнергия, что Алиса (сама невольно испугавшись) подивилась тому, как этот тип несвалился тут же с инфарктом.

Алиса не уставала и мысленно, и тихонько вслух благодаритьмаленького Васеньку за то, что он появился на свет. Теперь же узнав, чтоВасилий Заваркин тоже доволен жизнью, она прониклась к племянникублагоговением. Он спас ее родных людей одним своим появлением. Он скрепилразрывающийся, словно ветхая материя, Алисин мир, крепко ухватив его за краясвоими пухлыми ручонками. Теперь ее задача – помочь ему стянуть две его половиныи подобрать нитки, которыми можно было сшить намертво вместе.

Василий вернулся с балкона, улыбающийся и немного намокшийот срывавшихся с крыши тугих дождевых капель.

- Как ты? – спросил он весело.

- Превосходно, - искренне ответила Алиса, лучась улыбкой, -какие у тебя планы?

- К сожалению, мне придется уехать до вечера, - сказалаВася, но взглянув на помрачневшее Алисино лицо, поспешил добавить, - яобязательно вернусь, и мы с тобой разопьем бутылочку местного ядреного пойла ипоболтаем. Но сейчас у меня для тебя маленький сюрприз, кое-что для твоего«энергетического туризма».

Он извлек из нагрудного кармана футболки пластиковыйчетырехугольник.

- Ого, - протянула Алиса, узнав кредитку «Виза», - золотая!

- Дела ладно идут, - не скрывая самодовольства, произнес еебрат, - ни в чем себе не отказывай.

- Спасибо большое, - произнесла Алиса, невольно прижавподарок к груди. Вася весело рассмеялся и притянул ее к себе, целуя.

- Ты пахнешь как в детстве, - странным тоном произнес он,уткнувшись носом в ее макушку, - все, мне пора. Ключи от квартиры на столе.

С этими словами он подхватил куртку, валяющуюся в кресле, ибыстро вышел. Алиса поняла, что брат пытается скрыть от нее проступившие на еголице эмоции.

- Рассиживаться некогда, - воскликнула Алиса, предвкушаяприключения.

Вдоволь навозившись с душем – интуитивно непонятной стальнойконструкцией – Алиса высушила длинные светлые волосы найденным тут же феном.

«Интересно, он специально для меня купил или это еевещь?», - задумалась она на мгновение, но тут же отбросила эту мысль. Она редконе размышляла над вопросом, ответ на который не могла получить немедленно.

Она надела джинсы и легкую ветровку, влезла в «конверсы»мятного цвета – подарок Анфисы. Алиса опять с нежностью подумала о сестре: тавсегда знала, что ей, Алисе, нужно. Лучше, чем сама Алиса.

Выйдя на улицу, она повертела головой. Немного подумав, онанаправилась вправо, где по ее прикидкам находилась ратуша, в которой вручаютНобелевские премии мира всяким важным для мироздания людям. Ее не интересовалилауреаты, только странные часы, что, согласно туристическому проспекту,украшали фасад ратуши и красные двухэтажные автобусы, что возили любопытныхтуристов по Осло. Ей хотелось посмотреть на русскоговорящих: вдруг среди нихокажутся ее будущие попутчики?

Когда она списалась с Васей по электронной почте, то онпосоветовал ей купить тур по фьордам. В своем письме он утверждал, что этодовольно удобный способ осмотреть все «обязательные местечки». В следующемабзаце Василий добавлял, что если ей захочется, то она сможет в любой моментотбиться от своей группы и задержаться там, где ей понравится.

«Не думай о деньгах, я все устрою», - писал брат, - «только,если решишься уйти в самоволку, сообщи, пожалуйста, мне. Я обещал за тобойприсматривать».

Прочитав письмо, Алиса немедленно представила себенахмурившегося Василия Заваркина, и на ее глаза навернулись слезы. Вася и Асяпообещали заботиться о ней отцу, за минуту до того, как тот умер, и теперь этафраза, пусть и со сглаженными углами, всегда будила в ней печальныевоспоминания.

Дойдя до ратуши, Алиса первым делом поразилась тому, какаяона крохотная. Даже в довольно маленьком провинциальном городе Б главное зданиегорода было в два, а то и в три раза больше. Второй момент, заинтересовавший еепытливый ум, стало всякое отсутствие украшений на здании. Ратуша представляласобой коричневый мраморный параллелепипед, опоясанный по периметру довольноуродливыми серо-зелеными скульптурами.

«Я привыкла к завитушкам то тут, то там», - подумала она, -«я – Алиса из Страны Завитушек».

Она весело рассмеялась вслух своей выдумке и, повернувшисьна каблуках, со всего размаха врезалась в человека, стоящего позади нее.

- Извините, пожалуйста, - сказала она, навесив на лицорадушную и немного виноватую улыбку, - ой, привет!

Человеком, на которого она так бесцеремонно наткнулась,оказался тот самый вихрастый парень, что улыбался ей в аэропорту.

- Добрый день, - расцвел тот, - хоть вы и потоптали моилюбимые штиблеты, я не могу на вас злиться. Ведь сегодня такой прекрасный день!

Улыбаясь, он сделал широкий жест рукой, призывая Алисуоценить окружающее пространство. Однако, на центр Осло вдруг упала тенькакого-то нахального облака, которое к тому же принялось плеваться мелкимикаплями. Впечатление оказалось смазанным, но Алиса и парень весело рассмеялись.Между ними бегали искорки, которые пробегают между двумя соотечественниками начужой земле. Они вдруг почувствовали себя заговорщиками.

- Позвольте угостить вас кофе, - предложил парень,внимательно смотря Алисе в глаза.

- Было бы неплохо, - ответила та и повертела головой посторонам, - только, если честно, я не заметила по дороге сюда ни одного кафе…

- О, я нашел одно, - с энтузиазмом сообщил парень, - правда,это не кафе, а фуд-корт, но зато в очень живописном месте.

Он сложил руку кренделем, предлагая Алисе присоединиться кнему. Та, смеясь, продела конечность в предложенное «кольцо», и парень, словнобоясь потерять драгоценные секунды, быстро прижал ее локоть к своему боку.

- Кстати, меня зовут Олег, - представился парень.

- Алиса, - улыбнулась Алиса и смело зашагала рядом с ним.Только они вывернули из-за угла, как…

- Вода! – воскликнула она.

Их взору открылся водоем, на серо-стальной воде которогоскользили небольшие ленивые паромы и большие быстрые катера.

- Это Осло-фьорд, - объяснил Олег, - а это, как я понимаю,общественные транспорт.

- Обязательно прокачусь, - пообещала себе Алиса, - обожаювсякие лодки и корабли.

- Тогда вам понравится вид, открывающийся оттуда, куда мыидем, - сказал Олег с улыбкой.

- Давайте перейдем на ты? – предложила Алиса.

- С удовольствием, - откликнулся Олег, - какие у тебя планы?Надолго ты в Норге?

- Норге? – спросила Алиса.

- Так Норвегия звучит на норвежском, - с улыбкой пояснилОлег, слегка рисуясь.

- Красиво, - сказала Алиса, - и сурово. Впрочем, мне здесьнравится всё. Даже странная архитектура. Она такая… странная. И основательная.

Олег не сводил с нее глаз. Его лицо выглядело оживленным,будто Алисино щебетание доставляло ему небывалое удовольствие. Кончиками пальцемон осторожно поглаживал ее пальцы.

- Ты о планах не рассказала, - напомнил Олег.

- Ах, да! – Алиса выдернула руку, к вящему неудовольствиюсвоего попутчика, и принялась рыться в необъятном мешке, что служил ей сумкой.

- Тебе помочь? – насмешливо спросил Олег, - дамские сумки –это черная дыра…

- Помоги, - велела Алиса и плюхнула ему на руки свой мешок.Немного поковырявшись, она нашла смартфон и принялась листать меню. - Вот!Нашла! Номер автобуса, на котором я завтра отправлюсь на экскурсию по фьордам.

Алиса сунула Олегу под нос телефон. Тот, прищурившись,отодвинул его от себя, вглядываясь. После чего, странно улыбаясь, достал изнагрудного кармана своей голубой рубашки свернутую бумагу, которая оказалсяинструкционным листком, отпечатанным заботливым туроператором.

- Бывают же совпадения! – воскликнул он, запуская руку вволосы. Жест показался Алисе смутно знакомым, но у нее не было времениподумать.

- Покажи, - она вырвала у Олега листок и быстро пробежалаглазами. Олег выжидательно глядел на нее, наблюдая за реакцией.

- Ну, надо же! – Алиса, наконец, нашла то, что так удивилаее нового знакомого, - мы едем на одном автобусе!

- Здорово, правда? – разулыбался Олег.

- Конечно, здорово, - согласилась Алиса, снова беря своегокавалера под руку. Она не заметила крохотный выдох облегчения, что сорвался сего губ.

Прогулочным шагом они шли вдоль Осло-фьорда, овеваемыевлажным ветром. Алиса разглядывала все подряд – непривычно больших чаек,дерущихся на причале за морскую звезду, странно фиолетовое небо, строгие зданияиз стекла и бетона – а Олег смотрел только на нее. Где-то вдалеке бухаласваезабивочная машина. Алиса повертела головой в поисках источника шума.

- Что-то где-то строится? – спросила она озадачено.

- Набережную расширяют, - сообщил Олег, - отвоевывают уфьорда во имя капитализма: здесь самая дорогая недвижимость в Норвегии…

- Откуда ты столько знаешь? Ты ведь прилетел одновременно сомной… – спросила Алиса, снова принимаясь вертеть головой по сторонам. Олег насекунду запнулся, но увлеченная девушка этого не заметила.

- На экскурсию успел съездить, - сказал он быстро, - мыпришли.

- Ух ты!

Они стояли перед причудливо изогнутым, ослепительно белымзданием. Перед ним располагалась огромная летняя концертная сцена, ифланировали туристы.

- Здорово, - одобрила Алиса и, пританцовывая, пошла внутрь.Олег, обрадованный тем, что угодил даме, поспешил следом.

Внутри здание, оказавшееся театром оперы и балета, былоубрано темным нелакированным деревом, чередующимся с тяжелыми бархатнымидрапировками. Ничего специфически театрального Алиса не заметила: здесь непахло духами и пылью, лишь свежий ветер трепал белые шелковые занавески наогромных окнах. Внутри было немыслимо много света, в основном, из-за того, чтовдруг, словно улыбнувшись их хорошему настроению, выглянуло солнце. Его светбыл не желтым, к какому привыкла Алиса, а каким-то белым и рассеянным.Полярным.

Они двинулись на запах кофе. Олег хотел было снова взять заруку Алису, но она, воодушевленная, двигалась столь стремительно и как-то хаотично,виляя то влево, то вправо, что казалось, будто вокруг нее образуются воздушныезавихрения. Олег попросту за ней не успевал.

Кофе продавали с большого стола, стоявшего посреди холла, инакрытого белоснежной хрустящей скатертью. На нем стояла итальянскаякофе-машина, много-много белоснежный чашек, а с подносов подмигивала ароматнаявыпечка. Алиса заказала себе любимый эспрессо, не удержавшись, присовокупилапару булочек и выпросила у баристы пепельницу. Она говорила на вполне сносноманглийском и, произнося такие простые, заученные и давно набившие оскоминубытовые фразы, Алиса вновь и вновь с благодарностью вспоминала сестру,заставляющую ее по вечерам запоминать английские выражения целиком.

- Без спряжений ты отлично проживешь, - утверждала Ася, ласковопоглаживая младшую сестру по спине, - но не имея возможности спросить какпройти к примерочным кабинкам, ты точно погибнешь!

Сама Анфиса бегло говорила по-английски и по-французски.Алиса сдавалась под ее натиском, смеялась ее шуткам и вновь и вновь принималасьзапоминать всю эту дребедень, которая теперь выскакивала из ее головы сама посебе. Ей даже не приходилось напрягаться.

Олег же, подойдя к столу, покраснел, как рак, и неловко игромко выкрикнул:

- Американа!

Алиса вдруг поняла, что ее новый знакомый не знает языка, имысленно отругала себя за то, что не догадалась предложить ему помощь.

Получив свой заказ, они вышли на улицу, где Алиса немедленноуставилась на затейливый памятник из зеленоватого стекла, торчащий прямо изводы.

- Что это? – спросила она у Олега, усаживаясь на стул подтентом.

- Памятник, - растерялся тот, - я не помню. Я в туалетотлучался.

Краснота на его лице стала еще гуще, и он уткнулся в своючашку.

«Не был он ни на какой экскурсии. Путеводитель просмотрел наскорую руку. Позер. И рубашка у него занудная. Как у мелкого клерка».

Тем не менее, не желая еще больше смущать своего кавалера,Алиса коротко извинилась и уткнулась в свой смартфон. Она вошла в почту ипослала короткое сообщение Анфисе, сообщая, что долетела благополучно и ужеосматривает город. Ответ не заставил себя ждать.

«Будь осторожна, береги себя, Люблю тебя», - писаласестра.

Улыбнувшись Асиному письму, Алиса впопыхах набралаиздевательский текст для своей подруги Нины Смоленской, которая, вероятно, отчаяннозавидуя Алисиному неожиданному отпуску, пообещала ей на дорогу кучуразочарований.

- Там делать нечего. И селедка там сладкая, - сказала Нина,поджав и без того узкие губы.

Нина была помешана на правильном питании и здоровом образежизни и «селедочный» аргумент вполне мог стать решающим для нее. Алисарассмеялась и легонько чмокнула подругу в висок.

- Селедка сладкая? Отчего же не попробовать?

Алисино сообщение для Нины состояло из двух предложений.

«Норвегия великолепна. Селедку пока не ела».

Подумав, Алиса решила написать Васе. Она в двух словахсообщила ему, что уже увидела театр, ратушу и огромный паром «КоронаСкандинавии», пришвартованный в порту в другой части города, но отлично видимыйс кресла, в котором Алиса так удобно устроилась. Присовокупив пару смайликов ислово «восторг», она нажала «отправить».

- Кому ты пишешь? – лениво спросил Олег. Он закурилсигарету. Красная краска неловкости покинула его лицо.

- Сестре, брату, подруге… - перечислила Алиса, - вот сейчасеще другу напишу.

- Близкому? – спросил  Олег, притворяясь, что ревнует.

- Лучшему, - засмеялась Алиса. Она не собираласьрассказывать о Лавровиче человеку, которого знает два часа.

Она снова кликнула «написать» и задумалась. Что написатьтакого, чтобы не показаться навязчивой и хвастливой, но в то же время чтобытекст не был сух или наполнен фальшью?

«Привет) Я в Осло. Жива-здорова, уже принялась заводитьдрузей. Надеюсь, у тебя все хорошо и сделка со столичными дельцами несорвалась. Напиши, если выдастся свободная минутка. Целую и, как всегда,скучаю».

Алиса перечитала письмо и осталась довольна. Вернее, решила,что сойдет и так. Ведь Лавровичу все равно не угодишь. Алиса вдруг представила,как он самодовольно насупиться: будет рад весточке, но недоволен нежностямивроде «целую-скучаю». Алиса вдруг широко улыбнулась, представив как Лаврович,завернутый в широкое лиловое полотенце – Алисин подарок на новоселье –  вариткофе и переступает босыми ногами по холодному полу. В его квартире гулялижуткие сквозняки, но Лаврович упрямо утверждал, что они ему нравились. Онвообще жутко упрямый.

Хотя, может быть, он отсыпается после ночи в клубе иливыгоняет из своей постели очередную девушку на одну ночь. Алиса снеудовольствием отметила, что улыбка сползла с ее лица помимо ее воли.

Воспоминание о Лавровиче в полотенце заставили Алисупосмотреть на Олега другими глазами. В сравнении с ее другом – широкоплечим имускулистым двухметровым блондином, пусть даже сейчас присутствовавшим только вее мыслях – Олег смотрелся узкоплечим, сутулым, каким-то пыльным и понурым.Даже его блестящие волосы Алисе вдруг показались слишком блестящими, будтоспециально вытянутыми «утюжком». К тому же Лаврович отличался безупречнымстилем во всем, начиная с одежды и заканчивая манерой изъясняться, и никогда быне позволил себе надеть такую унылую рубашку и уж тем более не допустил бы наней появления пятен пота. Несмотря на свою лощеность, Лаврович носил короткуюсолдатскую стрижку, которую Алиса в шутку называла «мышь зубом не ухватит»,которая, как ни странно, подчеркивала его высокие скулы, мужественныйподбородок и голубые глаза.

«Мужчины не должны вытягивать челку «утюжком», - подумалаАлиса с раздражением, которое вот-вот должно было перейти в отвращение. Чтобывдруг не возненавидеть ни в чем не повинного Олега, Алиса с силой потерла лицо.

- Мне пора возвращаться. До завтра, - сказала она, вставая иподхватывая свою необъятную сумку. Собственный тон показался ей чересчурнадменным и она, в попытке смягчить интонации, соврала. – Надеюсь, наши места вавтобусе окажутся рядом. Спасибо за кофе.

Олегу не оставалось ничего, кроме как ошеломленно кивнуть.Алиса, опасаясь расспросов, поторопилась к выходу.

Дорога обратно нашлась без труда. Пойдя до дома номер«пятнадцать», Алиса решила, что может еще немного прогуляться. Она вернулась кратуше, площадь перед которой была утыкана сувенирными киосками. В нихпродавались страшненькие керамические тролли, плохо сшитые футболки и сувенирыиз морских котиков.

- Бррр, - поморщилась Алиса и отвернулась от этого варварства.

Она купила лишь деревянного мультяшного лося на веревочке (итут же повесила его на шею) и набор карандашей с надписью «I love Norway», решив раздарить их сразу по приезду. Выйдя измагазина, Алиса с удивлением обнаружила, что по Осло поползли сумерки и кое-гдеуже даже зажглись фонари.

«Надо выяснить адреса приличных магазинов» - подумала Алисамимоходом. Ей не хотелось везти сестре и племяннику такие плохо сделанныебезделушки. Тем более, что Анфиса не переносила всё, из чего нельзя было извлечьхоть какую-нибудь пользу.

Алиса вновь вернулась в Васину студию и с удивлениемобнаружила хозяина квартиры, лежащего лицом вниз на диване. Рядом с диваномстоял стакан и почти пустая бутылка шотландского скотча. Алиса кинула взгляд набарную стойку, за которой утром самозабвенно поглощала булочки и в смятениихлопнула себя по лбу. Она совсем забыла, что, уходя, положила на мраморнуюстолешницу альбом с пятью первыми годами жизни маленького Васеньки.

«Черт! Черт! Черт!» - выругалась Алиса про себя и бросилавзгляд сначала на неподвижно лежащего брата, а потом снова на альбом. Он былоткрыт на одной из самой удачных фотографий: маленький Вася, весь в песке,прижимает к себе пластмассовый грузовичок и хмурится в камеру. Морщинка междуего бровей была точь-в-точь такая же, как у Васи-старшего.

- Расскажи мне всё, - потребовал  Заваркин с дивана. Егоголос звучал надтреснуто, и Алиса с ужасом уловила в нем нотки боли и тоски.

- Я в порядке, - уверил ее Василий, вставая с дивана.Действительно, пьяным он не выглядел.

Василий поймал ее осторожный взгляд, брошенный на бутылку, ирассмеялся.

- Это давно открытая бутылка, - пояснил он, - я каждый вечеротпиваю по одному стаканчику. А на диване я лежал так…

Он судорожно сглотнул и отвел взгляд.

- Я не ожидал, что он такой…

- Реальный? – подсказала Алиса.

- И это тоже, - Вася с силой потер бритую голову, словно отэтого могли найтись правильные слова, - такой… Он совсем, как я.

Алиса молчала. Пока Вася  выставлял на стол бутылку чего-тонепонятного и стаканы, доставал из холодильника всякую снедь, усаживался навысокий барный табурет, она наблюдала за ним. Он был ошеломлен.

- У меня есть сын, - Василий поднял глаза на младшую сестру.В его широко раскрытых серых глазах плескался ужас. Тот ужас, с которым не всилах совладать мальчишка, которому рассказали, что под его кроватью и правдаживет монстр.

- Да, - подтвердила она, усаживаясь напротив него и мягконакрывая его широкую ладонь с мозолями и вечно припухшими костяшками своейбелой ручонкой. Он переплел свои пальцы с ее, будто ища успокоения.

- Мой сын, - сказал Вася.

Заваркины просидели молча несколько минут.

- Расскажи мне все! – потребовал Вася и отпустил Алисинуруку. Он разлил алкоголь по бокалам и подтолкнул выпивку сестре. – Я хочу знатьвсё! Какой он? Что его интересует? Всё! Вплоть до того, как он спит? Ему неснятся страшные сны?

Василий закусил губу, словно последнее волновало его большевсего. Алиса вспомнила, что долгое время его самого мучили кошмары: онпросыпался среди ночи от собственного крика, мокрый от пота, и только Анфисеудавалось его успокоить.

- Я здесь, я рядом, - шептала она, - я жива. Со мной все впорядке.

Когда он, измученный, засыпал, она сторожила его сон доутра.

- Он крепко спит, - уверила Алиса с мягкой улыбкой, - не боитсямонстров. Однажды, когда ему в детском саду рассказала про бабая, он наотрезотказался ночевать один и залез в Аськину постель. На следующий день она,естественно, не сомкнув глаз, откуда притащила классный меч! Легкий, безумнокрасивый, с деревянной резной ручкой. Я бы такой на собственную свадьбу взялавместо букета! Чтоб в толпу подружек кинуть, разумеется… Васька схватил его ипринялся им тут же размахивать, но Ася его остановила, сказав, что этоволшебный меч, побеждающий монстров. И сказала, что если кто-то попробуетнапугать его и еще как-то одолеть, то Васька должен отрубить ему голову безовсякой пощады.

- А он что? – спросил Вася с улыбкой, отхлебнув из стакана ипоморщившись.

- Спросил, что случится, если он не справится, - рассмеяласьАлиса, - но его мудрая мать сказала, что он большой, сильный и смелый, исправиться с любым монстром ему не составит никакого труда. Хотя мать-томудрая, но я уверена, что едва заслышав шорох из сыновьей спальни, она тут жепримчится и как ниндзя покрошит агрессора в винегрет.

- Он знает обо мне?

- Да, - ответила Алиса, - он знает, что ты существуешь, чтоты жив. Он знает, что тебе пришлось уехать по делам очень далеко и что об этомникому нельзя рассказывать. Вася Заваркин-младший - очень смышленый мальчик. Иу него есть твоя фотография.

Вася улыбнулся и посмотрел на Алису, будто не решаясьспросить еще что-то, не менее важное. Та, поняв, что сейчас предстоят, схватиластакан с алкоголем и осторожно понюхала. Запах ей не понравился, и она смешносморщила нос.

- Она хорошая мать? – наконец решился Заваркин.

- Лучшая, - уверила его Алиса и, решившись, сделала большойглоток, - о, Господи, что это?

Она закашлялась, и из ее глаз брызнули слезы.

- Аквавит. Норвежский самогон из картошки, - с улыбкойобъяснил Вася. Он взял кружку, набрал воды из-под крана и сунул Алисе под нос.– Пей. Пей, здесь можно пить воду прямо из крана.

Алиса послушно отхлебнула. Потом еще и еще. Аквавит не былуж особенно жгучим, просто ей нужно было выиграть время, чтобы собраться с духоми сообщить ему то, что должна сообщить.

- Я не хочу его видеть, - безапелляционным тоном заявилаАнфиса, провожая Алису в аэропорт, - я не против его встреч с сыном, напротив,я всецело «за». Но сама я видеть его не хочу. Я буду очень тебе благодарна, еслиорганизацию их встреч ты возьмешь на себя. Удачного полета.

С этими словами она крепко обняла сестру, чмокнула ее в щекуи удалилась, не оглядываясь, не дав Алисе уточнить один очень важный момент.Ася не хочет видеть Васю, потому что боится расчувствоваться и раскиснуть илипотому что ненавидит его за несвоевременный побег?

Глядя на высокую и грациозную сестру, чья фигура еще маячилау самого выхода, Алиса поняла, что лоскуты ее порванного надвое мира еще оченьи очень далеко друг от друга.

Глава вторая. 2010год. Надо было все рассказать!

Косой солнечный луч упал на шелковую наволочку и игривопощекотал правую ноздрю Нины Смоленской. Она чихнула и проснулась.

- Еще так рано, - простонала она и перевернулась на другойбок.

Просыпаться ранним утром для Нины было настоящей каторгой, икогда утром не было тренировок или репетиций, то она с удовольствиемпользовалась моментом и валялась в постели до обеда.

Нина открыла один глаз и удостоверилась в том, что тело еене обмануло: в постели она была одна. Павел так и не пришел.

- Черт! – выругалась она, приподнимаясь на локте и сновападая на подушку без сил, - я даже легла вчера вовремя, а все равно встать немогу!

Нина знала, что весь следующий час проведет в безуспешныхпопытках покинуть свое царское ложе, убранное тончайшим шелком цветашампанского.

- Зря только стелила новые простыни! – разозлилась Нина.Павел не пришел, и ее планы, включающие поздний ужин и любовные утехи, пошлипрахом.

Может, причиной тому была злость на вероломного любовника,или, может, Нина действительно выспалась, отойдя ко сну в положенный час, новозня с подъемом с кровати заняла у нее в три раза меньше времени, чем занималаобычно. Не нашарив на полу тапки, она прошлепала в ванную босиком.

- О! – воскликнула она, увидев свое отражение в зеркале иотметив, что выглядит отдохнувшей.

Освежив свой мозг контрастным душем и аккуратно собрав ссебя влагу бамбуковым полотенцем, Нина вышла из ванной почти счастливая. Бросивтоскливый взгляд в сторону кухни, она решительной рукой сменила банный халат нашорты и майку, а комнатные тапки, которые нашлись в ванной – на беговыекроссовки за четыреста долларов.

Ее ждала сорокапятиминутная пробежка трусцой с ускорениями,потом упражнения на пресс, отжимания и скакалка – стандартная утренняяпрограмма, после которой ее ждет обезжиренный творог, овсянка на воде и двестиграммов куриной грудки, приготовленной на пару.

- Какое счастье, что у меня под боком есть стадион, -буркнула Нина, глядя через окно во двор. Отсюда отлично просматривалисьпрорезиненные беговые дорожки и местами вытоптанный футбольный газон. Оназнала, что как только она ступит на стадион, то остатки ее плохого настроениятут же улетучатся, вытесненные свежим воздухом и движением. Не устоят поднатиском эндорфинов. Надо только выйти, не уснув нигде по дороге…

Нина вздохнула и решительно толкнула входную дверь. Выйдя,она повернула ключ в верхнем замке и аккуратно пометила его на верхнююгоризонтальную планку дверного косяка, предварительно убедившись, что за нейникто не наблюдает. Бегать с ключом было очень неудобно, а бросать квартирунезапертой Нина Смоленская не решалась.

Теплый августовский ветер нежно провел по ее лицу своейневидимой рукой. Нина сощурилась от яркого солнца и двинулась к стадиону. Тамона, не мешкая, перешла на трусцовый бег, и уже после первого ускоренияраздражения заметно поубавилось. После второго мир стал казатьсяпривлекательным. Третье Нина делать не стала: побоялась утомиться. Сегоднястолько работы!

На трибуне, на самом верху, появилась фигура. Нина непридала ее появлению особого значения: на этот стадион приходили тренироватьсяжители окрестных домов, но, в основном, по вечерам, оставляя утренние часы вполное Нинино распоряжение.

- Может, приходить еще раньше? – спросила она сама себя.Теперь, когда она была бодра и весела, те муки, что она претерпела, стаскиваясебя с кровати, казались ей сущим пустяком.

Нина поднялась на носочки. Икроножная мышца болезненнонапряглась, но она терпела: эта мышца была нужна ей тренированной, иначе можнопопрощаться с каблуками.

Нина уже принялась за растяжку сидя, когда фигура бодроспустилась с трибуны и превратилась в мужчину со смутно знакомыми повадками.

- Где я его видела? – спросила она шепотом сама себя,наклоняясь к левой ноге и украдкой разглядывая пришельца. Пока она наклоняласьк правой ноге, а он пробегал  второй круг по треку, она успела его разглядеть:крепкий, невысокого роста, шапка прямых русых волос и широко расставленные, каку ленивца, глаза с тяжелыми веками без ресниц. Тяжелый взгляд, который Нина незабудет никогда в жизни. Потому что однажды, четыре года назад одним погожимлетним вечером эти странные глаза смотрели на нее оскорбительно трезвымвзглядом, в котором смешались самодовольство и брезгливость.

Нина резко подскочила с газона, едва не повредив мышцу. Ну,уж нет! Она, Нина Смоленская, не будет делить стадион с этим уродом! Онарешительно зашагала к выходу и уже преодолела середину пути, когда услышала,как кто-то тихо и вкрадчиво зовет ее по имени.

- Нина.

Тошнота подкатила к ее горлу, и Нина невольно перешла набег. Через несколько секунд она уже неслась во весь опор, поддавшись панике.

- Не смей! Не смей называть меня по имени! – бормотала она,нащупывая ключ и вставляя его в замочную скважину. Она влетела в квартиру,громко хлопнув дверью, и сделала то, чего не делала уже четыре года: заперлавсе четыре замка на своей бронированной двери, каждый – на максимальноеколичество оборотов. Но даже этого Нине показалось мало, и она кинулась кокнам. Она захлопывала одно за другим, опускала жалюзи и задергивала занавески.Она не замечала, как по ее щекам текут слезы.

- Четыре года прошло! – вдруг сказала она и бурноразрыдалась. Она сползла по стене, на которую оперлась в бессилии, и упала напол, принявшись кататься по нему, содрогаясь в рыданиях и колотя кулакамипаркет.

Вдруг она схватилась за горло: у нее перехватило дыхание.Снова приступ удушья!!! Потому что она всё видела, но никому ничего не сказала!Она во всем виновата! Что теперь будет? Что теперь будет? Что теперь будет?

Она выкрикнула последний вопрос вслух, и ее рыданияпрекратились так же внезапно, как и начались. Нина приняла сидячее положение ивытерла лицо рукой, некстати вспомнив, что если трогать потное и неумытое послетренировки лицо грязными ладошками, то могут появиться прыщи.

Чему ее научили четыре года беспрерывной и интенсивнойпсихотерапии, так это задавать правильные вопросы. Нинина истерика прекратиласьтак внезапно, потому что ее опьяненный адреналином разум по старой привычкевдруг задал тот самый, правильный вопрос.

- Что они от нас хотят?

Нина произнесла вопрос вслух, словно пробуя его на зуб.

- Что они от нас хотят?

Четыре года семеро высококвалифицированных и хорошооплачиваемых психотерапевтов пытались излечить ее от этого липкого и душногочувства вины за ту августовскую ночь с помощью различных методик. И сработалатолько одна: «правильно задай себе вопрос».

- Чего они хотят от меня?

Через два часа Нина, совсем успокоившись (но, на всякийслучай, проглотив четвертинку феназепама), сидела в кофейне на углу, на первомэтаже своего дома. Перед ней стоял ее новенький «мак» – подарок Пашки на деньрождения: надо было сделать кое-какие дела, но не хотелось оставаться дома водиночестве. Нине казалось, что в любую секунду кто-то нежеланный и пугающийможет позвонить в дверь, и ей не хотелось жаться к батарее маленьким испуганнымкомочком остаток дня. Самый простой выход – выйти к людям, затеряться вбиомассе, заслониться человечками.

С монитора Нине подмигивала электронная почта: ей пришлоодиннадцать новых писем, которые она никак не могла заставить себя прочитать.Нинина голова была занята лихорадочными размышлениями.

Рассказать Павлу? Он будет так зол!

Сказать Лавровичу? Алисе? Сказать Павлу, чтобы тот сказалЛавровичу или Алисе, и избежать неприятного разговора?

Нина была уверена: когда правильно задаешь вопрос, ответнаходится сам собой. Кому из этих троих можно всерьез довериться? Кому из нихможно доверить свою жизнь?

Через секунду – оп! Ответ нашелся сам собой, а руки самипотянулись к телефону и набрали номер.

- Привет, - дружелюбно пропела Нина, - не отвлекаю? Хорошо.Мне надо сегодня кое о чем с тобой переговорить. Да, это важно. Хорошо, несегодня, на днях. Хотя бы на этой неделе. Выкрои, пожалуйста, для меня место всвоем расписании!

Нина разозлилась. Ну, почему люди не желают понимать смыслслов «нужно» и «важно»?!

Найдя выход из ситуации и сделав первый шаг в направлениирешения проблемы, Нина почувствовала облегчение. Она почувствовала, будто еевыпустили из пыльного мешка, в который она, на минуточку, сама тебя загнала.Надо было сразу говорить правду!

Нинина нынешний психотерапевт не устает повторять ей, что унее «комплекс вины». Ну, дескать, ей, кажется, что она перед всеми виновата иза все несет ответственность. Выяснив этот факт, врач принялась осторожноподбирать к Нине ключики, и первая методика, к которой она обратилась - «задайвопрос!» - дала впечатляющие результаты. Психолог, решив пойти по проторенной ипроверенной дорожке, гарантированно ведущей если не к успеху, то хотя бы кпрогрессу, попросила Нину, прежде чем взвалить на себя бремя ответственности,задавать себе простой вопрос: «а есть ли еще люди, ответственные за создавшуюситуацию?».

И это сработало. В первый раз она опробовала этот прием наПашке, который принялся отчитывать ее за опоздание на сеанс в кино.

- Из-за того, что ты так долго возишься, мы не сможемпопасть на хорошие места! – сказал он тогда.

Нина усилием воли остановила подступающие к глазам слезыобиды и задала про себя вопрос: а есть ли еще люди, ответственные засоздавшуюся ситуацию?

- Ты же сам просил меня заехать в химчистку за твоимирубашками! – воскликнула Нина, удивляясь тому, что проблемы, из-за которой онатолько что была готова разрыдаться, не существует.

Пашка хмыкнул и отправился покупать билеты.

- Как все просто! – шепотом восхитилась Нина.

- Что? – переспросил Павел, подозрительно вглядываясь в еедовольное лицо.

- Ничего, - поспешила откреститься Нина.

С этого дня Нина уверовала в психотерапию и сталапользоваться спасительным вопросом постоянно.

«Есть ли еще люди, ответственные за то, что я сплю с женатыммужчиной?»

«Да», - отвечала себе Нина, - «Павел. Жена Павла, Марина,которая не занимается с ним сексом. Отец Павла, который счел меня неподходящейпартией и заставил его жениться на «приличной девушке», которая теперь незанимается сексом. Полно народа!».

«Есть ли еще люди, ответственные за проваленный спектакль?».

«Да. Актер, которого я хотела заменить еще на второйрепетиции, говоря ему прямо, что он не вытягивает образ. Ведущая актриса,которая заболела перед премьерой. Осветитель, который напился. Ха-ха!».

Постепенно приступы удушья уходили из Нининой жизни. Исегодня, нет, прямо сейчас, она задаст себе правильный вопрос.

- Есть ли еще люди, ответственные за то, что случилось тойночью? – прошептала она, уставившись на свое отражение в тонированном стеклекофейни.

Да.

Помимо очевидных виновников, есть еще кое-кто, тщательномаскирующийся под жертву.

Алиса.

Нина мысленно повертела этот неожиданный ответ, посмотрев нанего, то так, то эдак. Если бы не Алиса, про них и не вспомнили бы, и они неоказались бы там, в том вонючем лодочном сарае. Именно Алиса в течение тогозлосчастного августовского дня всячески привлекала к себе внимание, непропуская никого мимо себя. Она успела перезнакомиться и поболтать со всемлагерем, даже с дворником и физруком. Не может ни секунды прожить, не привлекаяк себе внимания, и старается при любой возможности повертеть хвостом!

Она снова бросила взгляд на свое отражение, и ее больнокольнуло воспоминание: Алиса в белой футболке с надписью «Driving wild!», завязанной на животе иоткрывающей полоску молочно-белой кожи. На ней короткая джинсовая юбка и нетобуви. Косая челка мешает ей смотреть собеседнику прямо в лицо, и она, глупохихикая, постоянно отводит  ее от лица рукой. Пухлые губы слегка приоткрыты иготовы в любой момент растянуться в улыбке. И вот в следующий момент она ужехохочет, как ведьма, запрокинув голову назад, а несколько парней-первокурсниковне отводят от нее восхищенных взглядов. Нина стоит возле умывальника и моетяблоко. Ее никто не замечает, даже Пашка, который подскочил с какой-то бумажкойк проклятой Алиске и что-то выясняет…

Нина попыталась успокоить себя, но вышло плохо: онапочувствовала, будто крохотные иголочки заполняют ее солнечное сплетение ибольно упираются острыми краями изнутри в живот, пытаясь пробить себе путьнаружу. После четырех лет психотерапии, Нина научилась мастерски разбираться всвоих чувствах, поэтому сейчас она без труда определила, что она сейчасиспытывает.

Зависть.

- Ну и что! – прошептала она, стараясь придать голосунезависимые интонации, - волосы у меня такие же красивые, а фигура получшебудет. Она же, как желе! Тронешь в одном месте, и оно целиком до утраколыхаться будет! Глаза у меня карие и теплые, а у нее цвета поноса. Моиресницы – длинные и черные, а у нее их вообще нет. У меня губы узковаты, но вних – моя индивидуальность!

Из тщательно охраняемых психотерапевтическими приемамиглубин Нининой памяти вдруг всплыло неожиданное воспоминание. Темно и душно.Свечи. У нее, Нины, неподъемная голова и ватные ноги. Ее тошнит, но она неможет облегчиться, лишь давится рвотными спазмами, собственной слюной икакой-то грязью. «Фу», - говорит кто-то из темноты, и Нина понимает, что это«фу» адресовано ей. Она видит Алису, ее слабое беспомощное тело в безжалостныхруках. Нина ничем не может ей помочь. Она вообще не может пошевелиться.

Нина помотала головой, возвращаясь в реальность, и, стараясьунять сердцебиение и вернуть к норме дыхание, снова уставилась на себя встекло.

- Вам что-нибудь принести? – спросила подошедшая официантка,подозрительно вглядываясь ей в лицо. Наверно, приняла ее за сумасшедшую.

- Обезжиренный латте, пожалуйста, - заказала Нина и сновапосмотрела на свое отражение.

Что на нее нашло? Помутнение какое-то! Чего она вдруг решилаобвинить Алиску? Кому и что она попыталась доказать, пробурчав злые слова о еевнешности? Фу, мерзость! Бабство. Нина всегда подозревала, что в ней тоже этоесть.

Чтобы отвлечься от неожиданного открытия, Нина отхлебнулаподанного латте и принялась за почту. Первое письмо, под темой «Работа»,заставило ее удивленно выпучить глаза.

Здравствуйте, Нина! 

Эротический театр ищет режиссёра (сценариста и организатора),а также проводит набор актрис – молодых девушек, свободных духом и телом. Гарантированновысокая оплата труда. Заверяю Вас, что денег хватит на всё: и на жизнь, и на развлечения. Обучение и работа – всё строго конфиденциально. Свободный график.

С уважением, Елена. 

Нина с минуту смотрела на письмо, не веря своим глазам.Неужели можно вот так просто взять и пригласить незнакомого человека впроститутки? По электронной почте? Потрясающая прямолинейность инезамутненность!

Нину разобрало любопытство. Она нажала кнопку «Ответить» ибыстро напечатала коротенькое послание.

Здравствуйте, Елена. Хотелось бы подробнее узнать, в чем состоит работа и каково будет обучение.

Следующее письмо было от Алиски. В нем – редактура пьесы,которую написала Нина.

- Когда ты еще и работать успеваешь? – шепотом спросила Нинау монитора. Мимоходом ее снова обжег стыд при воспоминании о тех гадостях,которые она нашептывала себе под нос про свою единственную подругу.

Пьеса была про любовь. Естественно, про любовь несчастную,потому что в счастливой Нина не находила ничего увлекательного. Вся пьесасостояла из монологов разной длины, которые главная героиня произносит сосцены, обращаясь к зрителям, как к высшей силе, управляющей миром.

Нина несколько недель размышляла над тем, как замысловато ихудожественно «убить» героиню в конце. Конечно, грубо сработанный стул, одинокостоящий на сцене, и большая петля, на которой ей следует повеситься, стали быидеальными декорациями – пусто, тоскливо и много способов обыграть отчаяние. Настул можно было бы сесть, встать, лечь, закинув ноги на спинку. Его можнооседлать, перевернуть и даже разломать, чтобы кидаться в зрителей деревяннымищепками.

Последняя затея пришлась Нине по нраву. Она обожала выводитьзрителей из оцепенения и с удовольствием вовлекала их в постановку, иногдаподвергая опасности целостность их телесных оболочек.

- Что ж, пусть потерпят эту интерактивность во имяискусства, - говорила режиссер Смоленская и снова и снова обдавала зрительскийзал водой, огнем и холодным воздухом, вопреки запретам руководства ИнститутаИскусств.

Петлю, свисающую с потолка, актриса могла бы ухватить рукойи качаться на ней, во время монологов о безумии, подыгрывая себе движениямиголовы: безумно хохотать, запрокинув ее назад, чтобы после обессилено уронитьна грудь. Во время финального монолога петлю можно будет надеть на шею.

Нина воображала ослепительно белое платье в вульгарныхстразах, смотрящееся оскорбительно празднично на фоне голой дощатой сцены ипокосившегося на бок старого стула. Ей безумно хотелось самой играть эту роль.

- Надо будет обязательно пригласить Пашку на премьеру, -прошептала она.

Нина начала писать этот текст в день его свадьбы. Она знала,что регистрация брака назначена на десять утра, и чтобы побороть искушениеподглядеть из-за кустов, Нина решила отвлечься. Она решительно отмела всебудничные способы – киношки-кафешки, прогулки с друзьями – ввиду их крайнейнеэффективности. Нужно было нагрузить свой мозг до предела, чтобы не думать нио чем.

И Нина села писать. Изливая свою боль словами, она просиделаза ноутбуком весь день,  всю ночь и кусочек утра. В полдень она, наконец,встала из-за стола и съела с чаем найденный в холодильнике кусочек сыра. Ейказалось, что вот-вот придет отчаяние и накроет ее липкой пеленой, что душевныесилы покинут ее, что дальше будут только рыдания и приступы удушья. Но ничегоне произошло. Она чувствовала лишь опустошенность и удовлетворение, словно всягрязь из ее души переместилась в компьютер и была заботливо сохранена в форматеdoc.

Тем же вечером ей позвонил Павел и сказал, что передотъездом в свадебное путешествие они с супругой вдрызг разругались, и та,демонстративно плюнув ему в суп, уехала одна. Теперь ему, Пашке, скучно-грустнои «некому лапу пожать». Затем он робко попросил разрешения приехать.

- Приезжай, - сказала Нина равнодушно и ушла принимать ваннус маслом «Цветы Тайланда», запах которого очень нравился Павлу.

Он приехал и остался на две недели. Суп, испорченныйМариной, медленно скис в холодильнике.

- Вскрыть вены – это романтичнее, чем повеситься, - решилавдруг Нина. - Ванна будет чем-то вроде портала, символом перехода от жизни ксмерти. Туда и обратно, смерть и крещение. Где теперь делать выгородку? Какобозначить счастье? Как быть с началом?

Нине ничего не лезло в голову. Почта звякнула, извещая оприбытии нового письма.

Нина, спасибо за интерес и быстрый ответ!

Обучение будетнаправлено, по большей части, на освоение искусства общения с клиентом. (В основном, это мужчины).

Цель проста: разбудить в клиенте неистовую страсть и влечение, чтобы затем погасить ее. Также нужно будет играть в ролевые игры по заказу клиента, например, если он захочет увидеть девушек в выпускных платьях или в пионерских галстуках и т.п., но не просто так, а в некой сценической композиции... Ваша работа - писать сценарии и делать постановки, чтобы было правдоподобно и интересно.

Остальная информация после кастинга/собеседования. 

Предупреждаю Вас, деньги любят тишину.

С уважением, Елена

Нина рассмеялась и переслала оба письма Алисе, опять же,исключительно ради смеха. Она гнала от себя мысль, что снова делает что-то изчувства вины, иначе ее ждут несколько дополнительных сеансов с «психологиней».

Нина глянула на часы: через пятьдесят минут ей надо быть винституте. Утро было отвратительным, так что, может быть, в качествекомпенсации ее актеры хорошо поработают на площадке? Может, она, Нина,  иотвратительный человек, зато хороший режиссер.

Может быть, сегодня заедет Пашка? Нина поймала себя на том,что соскучилась по его прикосновениям. По его красивым, аристократичным рукам,по длинным пальцам с выступающими костяшками, которые хочется целовать… Онапредставила себе его, одетым в голубые джинсы, белую рубашку с закатанными долоктя рукавами, обнажающими загорелые руки, его волнистые волосы, его запах,тепло его тела. Не заехать ли к нему домой?

- О чем задумалась? – спросил голос над Нининым ухом.

Нина вздрогнула и обернулась, прикидывая, не схватить лисалфетницу, чтобы использовать ее для самообороны. Но уже в следующее мгновениена ее лице расцвела глуповатая улыбка, и в душе расцвела уверенность, что уже кполуночи она восстановит эмоциональное равновесие.

- Тебе на работу, помнишь? – спросил Пашка, - я тебя отвезу,если пустишь посмотреть репетицию. Пустишь?

Нина согласно кивнула и, подхватив сумочку, выпорхнула завозлюбленным в стеклянные двери. Улыбка на ее лице продолжала цвести буйнымцветом.

Павел открыл ей пассажирскую дверь своего белого «БМВ».

- Это Смоленская? – спросила девчонка с растрепанным пучкомволос, цветастой юбочке и кедах, сидевшая за соседним столиком.

- Она самая, - подтвердил кудрявый очкарик, бледный вьюнош,составлявший ей компанию, - психованная баба, но гениальная.

- А что за мужик?

Парень пожал плечами. Мужики на «БМВ» его не интересовали.

- Сын ректора Строительной Академии, - раздался вкрадчивыйголос за их спинами. Обернувшись, они увидели коротко стриженую женщину в узкихджинсах, футболке с похабной надписью и безумно дорогих туфлях на шпильках. Онавсе это время просидела за Нининой спиной, прихлебывая кофе из бумажногостаканчика, и теперь, проводив влюбленную парочку насмешливым взглядом, онасгребла с соседнего стула свой красный кардиган и направилась к стойке.

- Это Заваркина? – снова заискрилась любопытством девчонка,толкнув своего кавалера в бок. Тот пожал плечами.

- Ой, а я тебя не заметил! – удивился хозяин кофейни,который любил сам обслуживать клиентов и иногда находил время встать на вахтувозле кофе-машины.

- Это моя суперсила – оставаться незаметной, - улыбнуласьАнфиса Заваркина и попросила еще кофе с собой.

- Ты – ходячая  антиреклаклама своей кофейни, - сказалхозяин и указал на картонный стаканчик с названием своего заведения, - почемуты торчишь здесь? Шпионишь?

Анфиса хитро улыбнулась.

- По секрету, мой благоверный крепко сэкономил нааппаратуре, - прошептала она, - поэтому наш кофе - дрянь.

Гордая улыбка расползлась по лицу ее приятеля. Он судовольствием принимал комплименты в адрес своей итальянской навороченнойкофе-машины, которая стоила ему уйму денег.

- Еще я залюбовалась одной сумасшедшей, - призналась Анфиса,- заслушалась ее шепотом и не смогла уйти.

- Я тоже на нее обратила внимание, - с воодушевлениемсообщила подошедшая официантка. На подносе в ее руках позвякивали грязныечашки. - Сидит, раскачивается, глаза невменяемые, и бормочет что-то вроде «ядолжна была сразу рассказать».

- Ох, должна была, - протянула Заваркина, хищно глянув напустой стул, на котором восседала Нина Смоленская, - сразу, немедленно и всем.Хотя и сейчас еще не поздно.

Она подхватила свой кофе и стремительно прошла сквозьстеклянные двери. Хозяин кафе переглянулся с официанткой и подмигнул в ответ наее недоуменный взгляд.

Глава третья. 2010год. Школа нацистских жен.

Камин пылал. Черноглазый ходил по комнате, не выпуская изрук кочерги, и  то и дело подбрасывая в огонь новые поленья. Выдав еще кругвокруг кресел и стола, он снова приближался к очагу и  ворошил погибающее вогне дерево. Пламя разгоралось все ярче и ярче, и вскоре достигло такихразмеров, что ухитрилось пару раз лизнуть дымоход. Но Черноглазому казалось,что в комнате все еще слишком холодно.

Он знал, что зря тревожит огонь. Он знал, что причинатого, что по его спине то и дело пробегает  холодок, смешанный с крупной дрожью– то, что сегодня поднос с порошком оказался пуст. Только одинокая, жалкая ибесполезная коктейльная трубочка перекатывалась по нему, как издевательство надего недугом.

Черноглазый знал, что через пару часов ему совсем плохо.Язык перестанет ворочаться, а ноги откажутся повиноваться приказам мозга. Чтобыне погрязнуть в панике и безысходности, он плеснул себе двойную порцию виски иопрокинул его в себя, будто яд.

В комнате становилось все жарче и жарче, но никто непроронил ни слова. Старая Актриса скинула с себя шаль и осталась в своемпревосходно скроенном шелковом платье. На огненные всполохи из камина с ее шеиделикатным матовым блеском отзывалась нитка жемчуга.

Старой даме было очень жарко и очень некомфортно. Онаволновалось, как бы тонкая ткань платья не промокла на спине и не прилипла ктелу. В таком виде невозможно будет пребывать на людях, тем более в обществе,где есть мужчины! К тому же, Старая Актриса переживала, что воздух в комнатесделался слишком сухим, а ведь от этого может пострадать кожа.

Но сейчас мудрой женщине приходилось держать себя вруках. Более того, ее целью было не просто сохранить лицо, вытерпев невыносимуюжару, но также и не выказать ни тени недовольства. Такая задача под силу лишьвеликим актерам, и она с достоинством приняла этот вызов.

Причиной ее добровольного самоистязания стало то, чтогрешно ставить в вину женщине. Любопытство.

Старую Актрису совершенно очаровала  удивительнаялегенда, которую этот несносный мужчина начал рассказывать прошлой ночью.Раньше он вспоминал только похабные истории про то, как кто-то где-то напился ис кем-то проснулся. Они были такими неприличными, что Старой Актрисе то и делоприходилось затыкать Мальчишке уши, чтобы не смущать его невинный разум этиминепристойностями.

Но вчерашняя была действительно чем-то из ряда вон! Какоекрасноречие! Какие эмоции! Какие слова и выражения! Всё, что он говорил,преобразило его внешность: его глаза перестали быть просто дырками в черепе, ито и дело вспыхивали огнем. Его жесты и язык тела становились то резче, топлавнее, чутко улавливая ритм повествования.  Его голос становился все глубже иразмереннее, гипнотизировал слушателей и уносил в далекую волшебную страну, гдеобитали прекрасные босоногие девы, дочери луны и леса.

Но даже не выверенные интонации и не инстинктивно верносделанные паузы заинтриговали Старую Актрису. Ее покорила страсть. Такаяжгучая, что казалось никакие наркотики, алкоголь и куртизанки, существующие наэтой планете, не смогли бы ее утолить! Она была уверена, что главнымдействующим лицом в этой истории окажется женщина, но не простая, а непременнообладающая какими-нибудь весомыми и неоспоримыми достоинствами, вроде неземногообаяния, которое она позаимствовала у какой-нибудь волшебницы-хюльдры.

 Но кто она такая? Существует ли какая-то связь междулегендой, с которой он начал повествование и девушкой, о которой он завел речьпосле? Неужели это она? Она свела с ума этого странного мужчину с незаживающейссадиной на затылке?

Весь день Старую Актрису терзали вопросы. Она не находиласебе места и дважды срывалась с дивана, на котором возлежала, чтобы найтиЧерноглазого в этом большом пустом доме и потребовать ответа. Но ее разум,грозя сердцу указательным пальцем, велел ей оставаться у себя в покоях и ждатьвечера.  Что если сегодня он собирается представить слушателю еще одну женщину?Что если она и окажется той самой?

Легенда не отпускала старую даму. Даже когда она прилегладнем отдохнуть, ей вдруг приснился сон, чего не случалось уже двадцать двагода. Она вдруг увидела себя, стоящей в чаще леса: на ней было то же платье,что и сейчас, но свои великолепные туфли она держала в руках. Ее босые ступниощущали сырую землю, мягкий мох и маленькие сучки и веточки, которые приятнопокалывали ее пальцы и пятки. Ощущения были такими реальными, что почтеннаядама вдруг подумала, что страдает лунатизмом и сейчас, не открывая глаз, всталас постели, вышла из дома и спускается по траве вниз с холма.

 Старая Актриса была уверена, что если она сейчасвыскажет свое «фи» по поводу температуры, то так заинтриговавший ее рассказчикпросто развернется и выйдет в дверь. Такое уже случалось: она всего лишьобратила его внимание на каплю, стекающую с края его стакана на драгоценнуюполировку обеденного стола. Однако, молодой человек (которому не мешало бывыслушать лекцию о хорошем воспитании) отреагировал на невинное замечаниеслишком остро. Он вскочил на ноги, произнес непечатное ругательство и  швырнулстакан в камин. Стакан лопнул с ужасным звуком, а пламя страшно вспыхнуло,пожирая алкоголь! Даже сейчас, всего лишь вспоминая ту сцену, Старая Актриса вволнении приложила руку к вздымающейся груди. Бог мой, как она разволновалась!

Черноглазый бросил насмешливый взгляд на старую даму.Ишь, как разошлась! Надувается, как озабоченная жаба на кочке, но замечаний поповоду жары не делает. Даже не замечает, что Мальчишка снял ожерелье с еесобаки и теперь они меряются силами, перетягивая украшение: шпиц вцепился вжемчуг зубами, а пацан – двумя руками. Псина оказалась на удивление сильной:Мальчишке то и дело приходится упираться ей в грудь своими крошечнымисандаликами, чтобы не сдавать своих позиций. В другой раз эта возня позабавилабы Черноглазого, но теперь… У него не хватало сил.

- Сегодня у нас будет экскурс в историю. Перенесемсяпрямиком в 1936 год, когда рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер подписал указ осоздании специального курса обучения для девушек, кто намеревался связать себяузами брака с нацистами.

Критерии отбора были строгими: : психическое здоровье, чистая кровь, тело без шрамов, родимых пятен и наколок.

В школе невест учили, прежде всего, домоводствуи уходу за детьми, то есть готовили к исполнению главной функции женщины – женыи матери. К тому же были обязательны два урока физкультуры в день.

Когда число школ выросло до тридцати, руководству пришлав голову идея: ввести градацию невест по уровням. Высший эшелон – длинноногиеголубоглазые красавицы – изучали еще и основы генетики и учения о расах, политологию,историю, риторику, светские манеры и по окончанию получали документ,утверждающие, что они могут вступать в брак с членами СС.

Девушки «попроще» (встречались даже с примесями еврейскойкрови) отдавались в жены офицерам и освобожденным работникамнационал-социалистической партии Германии, невостребованные – отправлялись врабочие лагеря, заниматься сельским хозяйством – единственным видом труда,достойным немецкой женщины.

Старая Актриса слушала, затаив дыхание, а Мальчишкапринялся снова возиться с собакой. Про нацистов ему было неинтересно.

- Если где брать «второй сорт» было более или менеепонятно – восемь миллионов немок, есть из чего выбрать, - Черноглазый потер лобв предчувствии боли, -  то с первым дело обстояло туговато: красавицы быстрозаканчивались. И тогда мистики, коих в то время было не мало, обратились кдревним мифам о хюльдрах. Вот идеал женщины, - посчитали они, - и волшебство, икрасота!

- Во время второй мировой войны северная страна – родинахюльдр – была оккупирована, и пока политики решали политические вопросы, авведенные в страну немецкие войска опустошали погреба и чуланы, нацистскиемистики – специалисты по оккультным наукам и их ударные группы – прочесывалилеса в поисках хюльдр. Они вылавливали всех без исключения лесных пастушек,решив, что фрау, руководившие школами нацистских жен, рассортируют «добычу» наместе: у кого шрамик, родинка или нос кривой – тех в школы попроще или в лазареты,чтобы древние целительные секреты не пропадали даром.

Но вот просчитались «охотники» и руководство школ. Мужество,самопожертвование, идеализм, смирение – это основы воспитания немецких женщин.Хюльдры же родились свободными и свободными собирались умереть. Они оказалидостойное сопротивление оккупантам: стоило лишь какому-нибудь простофиле насекундочку зазеваться в лесу или попасть под чары, как – эть! И он уже подкустом с разодранным когтями горлом и перекушенной сонной артерией. «Охотники»или не знали, или не учли одного простого правила, передаваемого аборигенами изпоколения в поколения: никогда ни при каких обстоятельствах не зли хюльдру!Будешь мертв!

- Какие ужасы вы рассказываете, - прошепталавпечатлительная Старая Актриса, сцепив руки у груди.

- Мне перестать? – насмешливо спросил Черноглазый. Онпочти закрыл глаза: даже тусклый свет от каминного огня раздражал его.- Дальшееще страшнее будет. И кончится плохо.

- Ну что вы! – воскликнула старая дама, - продолжайте!

- Те из хюльдр, кому удалось вырваться и те, кому удалосьсбежать, в попытках замаскироваться прибегали к крайним мерам: они вырывалисебе волосы, уродовали носы, ломали ноги. Смирение – это точно не про них!Кому-то удалось совершить невероятное – выйти замуж. Замужняя женщина, пустьдаже белокурая и прекрасная, уже не представляет интереса для «рекрутеров».Однако, шла война, мужчины были куда большей редкостью, чем сахар и шелковыечулки.

Мальчишка и пес, устав возиться, легли рядышком напушистую шкуру у камина и задремали бок о бок.

- Словом, суровое было время, - сказал Черноглазый тихо имягко, глядя на них. Тупая и невероятно сильная головная боль, наконец,настигла его: теперь его язык еле ворочался.

- «Охотникам» удалось поймать всего шестнадцать особей, ини одна – вы представляете, ни одна! – не согласилась стать женой «эсэсовца».Четыре покончили с собой, остальные двенадцать поступили в концлагеря враспоряжение врачей, которым не терпелось разузнать, как устроено ихволшебство.

Старая Актриса сокрушенно покачала головой.

- То есть хюльдры были истреблены? – спросила онаразочарованно.

- Я уверен, что Брижит Бардо была хюльдрой, пережившейвойну, - Черноглазый улыбнулся и опустил лицо на ладонь.

Старая дама не поняла, шутит ее собеседник или нет. Личноона ничего волшебного в этой актрисульке не находила!

- Знаете, что заставило меня полезть в эти историческиедебри?- спросил Черноглазый, немного рисуясь, - доказательство того, чтохюльдры действительно существовали. И я его нашел!

Он подал Старой Актрисе какой-то глянцевый прямоугольник,который оказался старой, почти выцветшей фотографией. На ней были люди в формена фоне леса, между которыми, опутанные веревками, стояли прекрасные белокурыесоздания. Некоторые были почти полностью обнажены, на других – была разорванаодежда. Но у всех без исключения на лицах было выражение мрачной решимости, исразу становилось ясно: эти гордые девы без боя себя поработить не позволят!

- Потрясающе! – только и смогла произнести СтараяАктриса.

***

- Ты веришь в магию?

Алиса отрицательно помотала головой и устало откинулась наподушку. Лаврович провел пальцами по ее раскрасневшейся щеке и обвелуказательным пальцем контур ее по-детски пухлых губ. Она приоткрыла одинзеленый глаз и хитро посмотрела на него. От этого взгляда по спине у Лавровичапробежали мурашки, и он снова впился в ее губы своим жадным ртом, совершеннопозабыв, что две минуты назад они закончили очередной раунд любовных утех,второй на сегодня.

Это воспоминание нагло вторглось в сознание Лавровичасегодня утром, не советуюсь с его волей, когда он, решив отвлечься отфинансового отчета, открыл присланный ею e-mail. Письмо было ни о чем, любезноеи по-дружески прохладное, но, как динамитная шашка, прорвало ту хилую запруду вего голове, которой он огородил все эмоции, связанные с этой женщиной.

- Если ты не веришь в магию, тогда как тебе удалось так меняоколдовать? – спросил он у письма.

- Целую и, как всегда, скучаю, - ответило письмо.

Лаврович и Алиса еще прошлым летом тихо и без драм разорвалисвою сексуальную связь и попытались наладить настоящие дружеские отношения.Алисе это удавалось без труда, тогда как Лавровичу приходилось постоянно себяодергивать: не смотреть ей в глаза слишком долго, контролировать дыхание и нераспускать руки.

Последнее правило было введено после довольно неприятногоинцидента. В тот день эта чертовка будто назло ему нацепила на свой задиккрохотную шифоновую юбочку в мелкий цветочек. Юбочка была такая крохотная исоблазнительная, что Лаврович на секунду забылся и запустил под эту юбочкуруку. В ответ он получил взгляд, полный такого неподдельного недоумения, какбудто не она еще пару месяцев назад так сладко стонала в его объятиях. ПослеЛавровичу пришлось пережить еще и унизительные подколки от Пашки Проценко,который стал невольным свидетелем этой сцены. Он старался не вспоминать об этоммоменте, и решил впредь в присутствии Алисы всегда быть настороже.

Лаврович был раздосадован тем, что мысли его потекли всовершенно ином, нерабочем русле: Алиса Заваркина, как всегда некстати,напомнила о себе.

Так было позавчера, когда он склеил роскошную девицу. Удевицы был бюст и копна рыжих волос.

- Алиса, - манерно пискнула она, протягивая руку длязакрепления знакомства. Лаврович, похолодев, пожал ее горячую ладонь, послечего, извинившись, вышел из бара и не вернулся.

Так случилось и четыре месяца назад. Лаврович наконец-тозавел прочные отношения со спокойной и милой девушкой, имени которой теперь немог вспомнить. Она пекла ватрушки и ходила по его квартире в чулках. Но мерзкаяАлиска однажды заскочила с гости и все разрушила: то ли  что-то занесла, то лизаскочила просто поболтать по старой памяти, чем вынудила Лавровича сравнитьсвою застиранную домохозяйку с тихо сияющей бывшей любовницей. Кстати, кошкаЛавровича, Шанежка, была того же мнения: мстительно гадящая в тапки его почтисупруге, она бессовестно мурлыкала на коленях у Алиски, подставляя круглуюголову под ее легкие пальчики.

Точно так же Алиса поступила четыре года назад, когда онзаприметил Марину. Лидер общественного движения, яркая, привлекательная,уверенная в себе, она выступала на импровизированной летней площадке на базеотдыха перед своими уже подросшими питомцами и юными «новобранцами» измолодежного движения. У Марины и Лавровича проклюнулись кое-какие отношения, ион, очарованный ее характером и крепким рукопожатием, смелым взглядом на жизньи на людей, решился представить ее своим друзьям и на тот момент коллегам.Лаврович помнил, как высоко оценил Марину Пашка, и как равнодушно кивнулавитающая в облаках Нина. Еще он на всю жизнь запомнил выражение Алискиноголица: на нем читалось такое смятение пополам с мольбой, что Лавровичазахлестнула горячей волной. Он не мог точно определить, что за чувства охватилиего. Там была и гордость тем, что он ей не безразличен, и неловкость за то, чтопричиняет ей муки, и горячее желание немедленно раскрасить это растерянноебледное личико бесстыжим румянцем, который появлялся у нее после долгихпоцелуев. Что Лаврович и сделал, немного погодя: взял Алису за руку и увел недалеков лес, где опрокинул ее на мох, сорвал с нее трусики и проделал все то, чегоникогда не решился сотворить бы с вдумчивой и серьезной Мариной.

- Я, похоже, неправильно все поняла, - сказала ему Маринаизвиняющимся тоном. В другое время он бы устыдился своего поведения, но тогдавсе его внимание было приковано к следам его пальцев на Алисиных белых плечах.

Позже, когда он очнулся от наваждения, то горько пожалел осодеянном. Марина завела роман с Павлом и спустя год вышла за него замуж.Теперь, наблюдая за их разваливающимися отношениями, он четко понимал, что былбы ей куда лучшей парой. Марина была великолепна: серьезные оленьи глаза,гладкие волосы, миниатюрная фигурка, спокойный голос, деликатный смех и безднаума – Лаврович на ее свадьбе разве что не кусал локти, забыв, что ему следуетрадоваться за лучшего друга. Усвоив горький урок, он бросил все силы на борьбус невесть откуда взявшимся наваждением по имени Алиса Заваркина.

К тому, же Лавровича нет нет да и тревожил один нюанс. То,как он в тот момент бессовестно наслаждался властью над Алисой Заваркиной. Онмог сделать ей в тот момент очень больно, а мог спасти ее, укрыв отразочарования. Рассмотрев эту мысль и так, и эдак, он решил, что то, что он,Лаврович, все же не нанес ей раны своей холодностью или отказом, оправдывает тожгучее удовольствие, которое он испытал, видя ее беспомощность.

О своем решении в тот момент Лаврович жалел еще и потому,что теперь оно ему аукнулось. Он пересек двадцатипятилетний рубеж и уже достигнекоторых высот: закончил аспирантуру, с блеском защитившись, построил с нулясвой бизнес, связанный с web-разработкой и сопровождением, купил иотремонтировал квартиру-студию в только что отстроенном и очень престижномрайоне «Ракушка». Здесь селились высокопоставленные чиновники и крупныебизнесмены, которых как магнитом влекло к стеклу, бетону и невменяемо большимплощадям, и подобное соседство очень льстило Лавровичу.

Однажды оглядев все, чего достиг, Лаврович понял, что насталтот момент, когда следует разделить «все нажитое непосильным трудом» с другимчеловеком.

- Найти жену в наше время – дело нехитрое, - Лавровичделился соображениям со всеми, кто хотел его слушать, - а вот найти себе в женынастоящего человека – задача для супергероя.

- Если уж ты отказываешься от «брутфорса» и метода простогоподбора, то вскрой эту систему, используя математику. Метод анализа иерархий,например, - посоветовала ему Алиска однажды прошлой осенью. На улице былодождливо и слякотно: ноябрь вступил в свои права. Они сидели в кофейне ее сестры:Лаврович пытался работать, а Алиска болтала ногами и что-то рисовала насалфетке.

- МАИ подойдет для оценки уже имеющихся альтернатив, -возразил Лаврович, - мне нужно кое-что иное…

Алиска оторвалась от салфеточки и в раздумьях уставилась напотолок.

- Что вроде сетки с крупными ячейками? – спросила она, - чтобы мелкая рыбешка проплывала, даже не потревожив сигнальный поплавок, а крупнаянамертво застревала?

- Именно, - подтвердил Лаврович, невольно отметив, насколькохорошо она понимает его. И невольно огорчившись, что его сообщение о решениижениться во что бы то ни стало не произвело на Заваркину должного эффекта.

Алиска с энтузиазмом выхватила новую салфетку из салфетницы.

- Берем равнозначные критерии, - сказала Алиска и нарисовалана салфетке два овальных «пузыря». В первый она вписала «Ум», во второй – «Вн.привлекательность». От каждого пузыря она пустила вниз по три стрелочки.

- Почему три? – поинтересовался Лаврович, заглядывая ейчерез плечо и едва удержавшись, чтобы не лизнуть ее в ухо.

- Этого достаточно, -  сказала Алиса.

К пузырю «Ум» она приписала «Начитанность», «Логичностьсуждений» и «Наличие высшего образования». К «Внешней привлекательности»отнесла «Стиль», «Качество телесной оболочки» и «Сексуальность».

- А ты хорошо меня знаешь! – удивился Лаврович, отбирая унее салфетку.

- Ага, - радостно подтвердила та, - это твоя рыболовнаясетка. Каждой встречной девушке выставляй оценку от одного до десяти по каждомуиз критериев и вычисляй среднее арифметическое. Если оценка выйдет больше пяти,то к барышне стоит присмотреться. Поправка: к качеству оболочки относи нетолько наличие или отсутствие целюллита, но и физиономию. Смотри, чтоб нос былв середине лица и все такое. К стилю присовокупи умение держать себя на людях итому подобную дракоту, которую ты так любишь…

- Дракоту? – не понял Лаврович, - что это?

- Не знаю, - улыбнулась Алиска, - но вряд ли что-то хорошее.Пойду, подкараулю свою сеструху.

Алиса, громко скрипнув стулом, встала и подошла к стойке, закоторой разливался кофе, и принялась болтать о чем-то с баристой, взвизгивая,подхихикивая и размахивая руками.

- Умение держать себя – по нулям, - тихо сказал Лаврович, и,глядя на нее, вытянул еще одну салфетку. На ней он начертил жирный ноль,который он, подумав, обвел еще три раза и снова оценивающе уставился на Алиску.

Стиль – отвратительный. Мешковатые свитера из «H&M» и треники из «Uniqlo», вечно непричесанные волосы,ногти без маникюра и иногда чудовищная неаккуратная красная помада. Огрехов встиле Алисы Заваркиной было так много, что их исправление (естественно, свстречным сопротивлением на каждом шагу) виделось Лавровичу каторжной работой.Он вывел еще один ноль.

Качество оболочки? Симпатичное лицо, но слишком мягкое иневнятное: скошенные подбородок, губки бантиком, глаза цвета трухлявого пня.Лавровичу нравились темноглазые и чернобровые, с прямым носом, что намекал бына каких-нибудь благородных предков. У Алиски хорошая кожа, но слишком белая.На морозе она приобретала неприятный глазу вишневый румянец, а на жаре –мгновенно краснела и обгорала так, что до нее невозможно было дотронуться.Лишние неудобства. Что касается тела… У Лавровича вырвался разочарованныйвздох. У нее имелся и целлюлит, и мягкий животик, и вялый трицепс, и немногосутулые плечи, характерные для человека, много времени проводящего закомпьютером.

- Плохая форма, очень плохая, - Лаврович покачал головой ивывел на салфетке «троечку».

За сексуальность он, даже не думая, поставил ей «десятку»,пытаясь отогнать от себя навязчивые картины их совместного постельногопрошлого.

Лаврович принялся за соседний «Пузырь» - «Ум». В логичностией не откажешь, это факт. Но загвоздка в том, что она проявляется только вчертежах на салфетках, а не в жизни. Сколько раз он наблюдал еенепоследовательность? Сквозь ячейки «рыболовной сетки»  даже попытки Алискисдать курсовую раньше срока и побеги посреди семестра на море виделись сущимиглупостями. Почесав нос, он вывел «пять».

С «Образованием» все, казалось бы, просто: Лаврович и Алисазакончили один факультет, пусть и оценки у нее были чуть похуже. Но она ни дняне проработала по специальности, после выпускного заявив, что ничему так и ненаучилась и теперь пойдет в журналистику, как ее сестра. И Лаврович сноваразделил оценку на два: оценил ее диплом о высшем образовании как имеющийся, нобесполезный. Снова на «пятерочку».

Про ее начитанность он ничего не знал. Читает ли она книги?Интересуется ли чем-нибудь, кроме… Чем она вообще интересуется? Лаврович вдругпонял, что они никогда не разговаривали об ее интересах. В его понимании этоозначало только одно: ей нечего было сказать! Лаврович твердой рукой вывел ещеодин ноль.

- Двадцать три разделить на шесть – это получится меньшечетырех, - констатировал Лаврович. Разочарование кольнуло его, но он тут же уверилсебя, что на одной сексуальности супруги крепкой семьи не построишь. Онпосмотрел на Алиску, которая все еще торчала у стойки, общаясь теперь не сбаристой, а со своей сестрой.

Лаврович невольно передернул плечами. До чего же жуткаябаба, эта сестра! К ее физиономии, возможно, когда-то симпатичной, навсегдаприклеилось выражение стервятника, зорко следящего за подыхающей добычей. Еетело было покрыто тонкими длинными шрамами, которые она и не думала скрывать, асолдатскую стрижку и невротичную худобу не могли нивелировать ни дизайнерскиешмотки, ни высокое общественное положение. И ее репутация, к тому же… Муж-гей,брат-наркодилер, сын неизвестно от кого, детство в детдоме…

Лаврович поморщился и пририсовал к своей «рыболовной сетке»еще один пузырь, в который бисерными буковками вписал «Достойная семья».Салфетку с оценками Алисы, он скомкал и спрятал в карман.

- Возможно, следует уделить особое внимание пункту обупотреблении алкоголя, - сообщил Лаврович Алиске, когда та вернулась за стол,прихватив с собой два бесплатных кофе: эспрессо для себя и латте с имбирнымсиропом и сахаром для него.

- Но ты же сам употребляешь алкоголь, - удивилась Алиса.

- Я могу, а моя будущая жена не должна, - отрезал Лаврович,дивясь ее непонятливости.

- Понятно, - протянула Алиса, подозрительно глядя на своегодруга, - ты пририсовал что-то еще? Дай посмотреть.

Алиса выдернула салфетку из-под его локтя, прежде чемЛаврович успел возразить.

- Знание иностранных языков? Да ты же сам ни на одном неговоришь! – веселилась Алиска, - кандидатская диссертация? Это что? Требованиек будущей жене? Ты всерьез?

- Мне не нужен человек, который ни к чему не стремится, -проворчал Лаврович, нахмурившись. Он попытался выдернуть у нее салфетку, ноАлиса ловко увернулась.

- А это что? «Достойная семья», - прочитала Алиска, и улыбкасползла с ее лица. Она подняла глаза на Лавровича, и он вдруг испугался тому,как преобразилось ее лицо: глаза сузились, скрыв мягкий свет, ноздри раздулись,а оскал обнажил клыки. Когда Алиса подалась вперед, Лаврович невольноотшатнулся.

- Ты решил добавить этот пункт, глянув на мою сестру? –поинтересовалась она хрипло и страшно. Лаврович не удивился бы, если за ееспиной вдруг выросли бы кожистые крылья. – Тебе не нравится моя сестра?

- Да, кому она, в самом деле, может нравиться? – Лавровичпопытался перевести все в шутку, но мимические мышцы отказались емуповиноваться, и улыбка вышла вялая и виноватая. Даже его голос прозвучал тихо ижалко, и в нем откуда-то взялись предательские умоляющие интонации. По вискупредательски стекла капля пота.

- Мне. Мне она нравится, - сказала Алиса еще тише.

Отодвинувшись от его лица, она разорвала пополам салфетку,которую все еще держала в руках.

 - Твой план провалится, - спокойно и тихо сказала она, - тыостанешься одиноким и разбитым, потому что ни одна женщина никогда не увидит втебе человека. Ты будешь дойной коровой для тех, кто отдается за коктейли и длятех, кто пишет диссертации. Они будут называть тебя занудой, тратить твоиденьги, мерзнуть на твоих сквозняках и шпынять твою кошку, а ты будешь молчастрадать. Так происходит с теми, кто слишком много думает.

Закруглив свой страшное пророчество, Алиса резко отодвинуластул, подхватила свое пальто и вышла, оставив его в состоянии крайнегосмятения. И как будто этого было мало, Лаврович еще и наткнулся на холодныйвзгляд Анфисы Заваркиной, стоящей за стойкой и, вероятно, слышавшей частьразговора.

- У нас все в порядке, - поспешил уверить Лаврович этугарпию.

Но это было вранье. Отношения были безнадежно испорчены, и втот вечер Лаврович впервые в жизни напился в стельку. Когда он вернулся домой,его трясло, и впервые за все время обитания в этой квартире он плотно закрылвсе окна и балконные двери и беспомощно огляделся, будто не узнавая своегообиталища.

Вокруг был стекло, голые оштукатуренные стены и кожанаямебель с хромированными деталями. Без  лишних безделушек, без пошлых мещанскихсалфеточек. Безупречный порядок поддерживала в квартире приходящаядомработница. Лаврович еще утром гордился своим минимализмом, просыпался подавтоматически включающуюся сонную и нежную мелодию вальса, выбранного Алиской,с удовольствием варил себе ароматный кофе в дорогой кофеварке, а теперь ончувствовал себя замурованным в каменном кубе без надежды когда-нибудь увидетьбелый свет. Лаврович, несмотря на царящий здесь холод, покрылся нездоровойиспариной, и на мгновение ему даже показалось, что стены его уютной квартирывдруг покрылись плесенью, трещинами и следами разрушения.

Зиму Лаврович прожил без Алисы, стараясь не вспоминать ни оней, ни о самой ссоре. Когда ему удавалось, он продуктивно работал, завтракал сколлегами, болтался с Пашкой по заведениям, цеплял девиц. Но когда он случайнонатыкался на ее подарок, спрятанный в глубине бельевого шкафа – плюшевого лосясо смешными мягкими рогами, символ любимой ею Норвегии – или она являлась емуво сне – смеющаяся, сияющая, безумно сексуальная – то на него накатывалинавязчивые мучительные воспоминания.

Стараясь от них отделаться и хоть как-то облегчить своесуществование, он пропадал в барах или ночных клубах с сомнительнымиприятелями, нюхал кокаин и напивался так, что на утро не помнил ни себя, нитого, что делал прошлой ночью. В те бесконечные недели он просыпался с тяжелой,отупляюще больной головой, и тут же заливал нутро вискарем пополам собезболивающим и принимался ходить из угла в угол по своей квартире. Шанежка,сидя в своей спальной корзинке, что стояла на холодильнике, смотрела на негоосуждающе.

Весной Лаврович обнаружил, что долг по его кредиткесоставляет двести тысяч рублей. Ему пришлось возвращаться к своему покрывшемусяпылью бизнесу и более пяти месяцев налаживать дела, вытягивая самого себя изямы, долговой и эмоциональной.

В начале августа всё снова рухнуло: Лаврович столкнулся сАлисой в супермаркете. Она стояла перед стеклянной горкой, закрытой на ключ, иразглядывала коньяки. Лаврович незаметно подкрался к ней сзади: от нее пахлопо-прежнему сандалом, а отросшие белокурые пряди были разбросаны по плечам. Наней был мешковатый свитер, который Лаврович ненавидел, а черный лак на ногтяхзаметно облупился. Ее постройневшие и загоревшие ноги были обуты всредиземноморские эспадрильи, а крепкий маленький зад обтягивала та злосчастнаякрохотная юбочка в цветочек.

Лаврович сглотнул подступившую горечь и попытался спрятатьдрожь в пальцах, сжав кулаки. Он чувствовал привычное сочетание жара в паху схолодом, стекавшим по его позвоночнику, словно его собственное тело глумилосьнад ним. Лаврович знал, что жар – это желание, а холод – страх. Страх от того,что он снова теряет контроль: над собой, над своими чувствами, над своейжизнью.

Алиса заметила в стекле витрины маячившую за ее спинойбледную тень. Она обернулась с улыбкой, но наткнувшись на его сосредоточенныйвзгляд, нахмурилась и прикусила губу, словно одернув саму себя. Но Лаврович ужеуспел прочувствовать ту энергию, которую она вложила в свою промелькнувшуюулыбку, и в следующее мгновение, забывшись, положил руку ей на затылок и резкопритянул к себе. Алиса покачнулась и уткнулась лицом ему в грудь, а еепроворные ручонки, помедлив секунду, скользнули в задние карманы его джинсов.Лаврович легонько потянул ее за волосы, чтобы заглянуть ей в лицо.

- Прости за то, что я тебе наговорил, - прошептал он.

- По-моему, это я тебе наговорила, - Алиса улыбалась.

Лаврович, забыв о покупках, взял ее за руку, вывел измагазина, усадил в машину и отвез к себе домой. Он не сказал ей ни слова, онане задала ни единого вопроса. Они провели вместе ту ночь, потом следующую,потом еще и еще. Лаврович забыл про холодный страх и позволил жару поглотитьего существо. Алиса же, утверждая, что соскучилась, отдавалась ему с такойстрастью, что к концу недели Лавровичу пришлось заказывать новую кровать иобеденный стол. Они проводили все время вместе, и даже Нина и Пашка снова принялисьбеззлобно подшучивать над их вновь завертевшимся романом.

Лаврович потихоньку приходил в себя: он все чаще и чащезадумывался о том, к чему всё идет. Однажды сонным утром, не выпуская своюведьму из объятий, он попытался оценить по возможности трезво свое положение.

По неведомой причине он не мог без нее жить. Ему самому небыло понятно, почему эта женщина постоянно оказывается в его постели. Почему онраз за разом теряет самообладание, когда она там не оказывается? Ответов на этивопросы он не знал, а угадывать и предполагать не хотелось.

И тут Лавровича осенила гениальная идея.

Он женится на Алисе Заваркиной.

В тот момент, когда Лаврович принял это решение, его вдругохватило, подняло и закрутило такое всепоглощающее чувство дикой, безудержнойрадости, облегчения и почему-то благодарности, что он едва не рассмеялся вголос. Он легонько поцеловал Алису в висок, осторожно отведя белесую, словнопаутина, прядь волос. Лаврович решил, что купит кольцо с большим бриллиантом,сделает ей красивое предложение, и даже подружится с ее жуткой сестрой. Чего быему это не стоило!

К тому же, Лавровичу показалось, что захомутав своюколдунью, он избежит унизительного периода ухаживания с его сомнениями илишними денежными тратами на нечто неопределенное. Алиса останется емунастоящим верным другом, в которого не жалко будет совершать инвестиции. Онастанет его семьей, его женой, частью его жизни!  Он заменит ее позорныйгардероб, купит ей машину и привьет привычку посещать салон красоты раз внеделю. И эти траты станут отличным вложением в будущее, инвестициями вполировку «витрины семьи». Его семьи.

Конечно же, Алиса не должна догадываться о его намерениях.Предложение должно стать для нее сюрпризом. Потому что так интереснее ирадостнее.

Лаврович так развеселился, что принялся вертеться, отчегоего еще ничего не подозревающая невеста, вздрогнула и открыла глаза. Лаврович испугался, что его Алиса его раскусит.

- Привет, - она потянулась всем телом, выпростав из-подшелкового одеяла розовые пальчики и выгнувшись так, что ее обнаженная грудьприжалась к Лавровичу. Они закончили заниматься любовью только в пять утра, ноот этого прикосновения кое-какие части его организма, не повинующиеся разуму,сами собой ожили.

- Свари мне кофе, - велел он и, отстранившись от ее нежныхрук. Алиса открыла глаза и непонимающе посмотрела на него. Ее удивил его тон:Алиса точно знала, что он означает. Сколько раз в течение их платоническогопериода они вместе смеялись над тем, как он выпроваживает из своей постелислучайных любовниц?

Лаврович едва не расхохотался, наслаждаясь еерастерянностью. Он прошел в ванную, где  закрывшись и включив воду, онулыбнулся своему отражению в зеркале. Лавровичу была удивительна эта дебильная,счастливая лыба. В его голову закралась мыслишка «а что если нервных срывовбольше не будет?». Что если тихое счастье теперь станет нормой жизни?

- Так и будет, - уверенно сказал он сам себе и расхохотался.

Алиса нашлась на кухне: полностью одетая, она возилась скофеваркой, включив его любимый вальс – она в точности соблюдала его утренниеритуалы, и даже успела устроить жуткий сквозняк. Но ее сонливость и нежность наее лице сменилось смесью беспокойства, раздражения и озадаченности, что ещебольше развеселило Лавровича. Он подошел к ней сзади, положил руки ей на талиюи прошептал:

- Мы же с тобой друзья, верно?

Ее плечи напряглись, голова опустилась, а с губ сорвалсявздох. Она повернулась к нему и посмотрела в глаза.

Лаврович видел, что причиняет ей боль, но не могостановиться. Он мог бы прервать ее муки, сказав, что любит ее, что хочет,чтобы она стала его женой, что не может без нее жить. Но не стал.

Потому что второй раз за годы знакомства с Алисой властьбыла в его руках! Впервые за долгие летние месяцы он не чувствовал себяоглушенным идиотом. Лаврович не любил чувствовать себя идиотом и решилснахальничать: продлить это состояние всемогущества хотя бы на неделю, до еевозвращения из Норвегии, чтобы после конвертировать его в то самое счастье,которым он упивался, едва принял решение жениться.

Ни острый взгляд, что она бросила на него, уходя, нихолодное неласковое «пока» не опечалило Лавровича. Ведь у них вся жизньвпереди! Будут и поцелуи на прощание, и ласковые взгляды при встрече, идекалитры совместно выпитого утреннего кофе. А неделю Алисиного отсутствияЛаврович решил провести с пользой и как следует поразмыслить.

Как ни крути, Алиса Заваркина – все еще плохой социальныйпартнер. Но она неглупа и привлекательна, что дает пространство для работы.

Лаврович, не откладывая, открыл свой ежедневник и принялсянабрасывать план мероприятий по превращению Алисы в достойную спутницу жизни.Он так и озаглавил список «Алиса». Напротив каждого пункта он ставил примернуюстоимость, щедро отсыпав на аксессуары и абонемент в лучший спортзал города. ТеперьЛаврович понимал, что все, что виделось ему нерешаемой проблемой в ноябре –сущая глупость и пустяки.  Главное, она будет его женой!

Но лишь один пункт смущал счастливого жениха.

Анфиса Заваркина.

От перспективы породниться с гарпией, как Лаврович теперьназывал будущую свояченицу, его затошнило. Но решительно отстранившись отэмоциональных реакций своего пищеварительного тракта, он прикинул своеположение и нашел в нем немало плюсов. Первый и самый жирный: Анфиса былавлиятельна. Она тесно общалась с чиновниками и промышленниками, в ее кафешку вобеденный перерыв иногда заскакивал сам губернатор, с которым она заговорщицкиперемигивалась. И это уже не говоря о том влиянии, которое эта женщинаоказывала на рядовые умы: всякие хипстеры стекались в ее кафе только ради того,чтобы поглазеть на нее.

Вторым и не менее важным плюсом, стало то, чтоЗаваркина-старшая была знаменита. На ее работу ссылались федеральные СМИ. Еезнали и уважали в городе Б. Она была одним из тех людей, которых Лаврович немог не уважать. Ее амбиции восхищали его.

Анфиса Заваркина не была приятной личностью, но Лавровичпризнавал, что она могла стать ему полезной.

Информация об остальных Алисиных родственниках была крайнескудна. То, что ее брат изготавливает и сбывает наркотики, Лаврович узнал отПашки, а Лаврович знал, что всё, что тот плетет, нужно делить на двадцать. Егозаверения в том, что тот бандитского вида субчик на крутом мотоцикле, укоторого Павел покупал кокс и стимуляторы, и есть Василий Заваркин, не внушалиникакого доверия. Что касается мужа Анфисы, то Лаврович, хорошенько подумав,решил не брать его в расчет.

В конце концов, всю эту чушь можно смело обобщить и признатьсплетнями. В конце концов, Алиса – красивая девушка, а красивые девушки всегдаокружены завистниками, которые распускают сплетни.

Так, незаметно и потихоньку, Лаврович успокоил сам себя.

На следующее утро после Алисиного отъезда (Лаврович, всоответствии со своей выдумкой, и не подумал проводить ее) он решилдействовать. Для первой встречи с Анфисой Заваркиной Лаврович выбрал предлог,который приведет в восторг любую женщину – бриллиантовое кольцо и болтовню освадьбе.

Лаврович невольно поддался искушению произвести впечатлениена потенциальную родственницу и, достав запасную кредитку, отправился в лучшийювелирный города Б.

Там он, вдохнув и выдохнув, обменял кругленькую сумму навычурный круглый бриллиант-солитер, оправленный в платину и окруженныйбриллиантиками помельче.

Спрятав в карман заветную красную коробочку с золотойнадписью, Лаврович отправился в логово гарпии. Особо не думая о дороге, онплавно поворачивал руль своего седана и сочинял речь. Его посетило вдохновение,которое позволило составить ему несколько гладких и красивых фраз, которыми онрешил уведомить Заваркину-старшую о своих намерениях в отношении ее сестры.

Но протиснувшись в тесную каморку, в которой ютиласьредакция «Благой вести», вдохнув затхлый воздух, приправленный вонью жареныхпирогов с печенью, увидев гарпию в красном кашемире, вопросительно уставившуюсяна него, Лаврович потерял дар речи. Все заранее заготовленные красивые словапровалились в желудок и теперь ворочались как клубок противных и скользкихзмей, ядовито жаля его своей невысказанностью. То ли подружка, то ли начальницаЗаваркиной выглянула из-за монитора и тоже непонимающе уставилась на него. УЛавровича вспотела спина, и он не придумал ничего лучше, как достать из карманакоробку с кольцом, открыть ее и протянуть Анфисе.

- Я согласна! – мигом сказала та, округлив глаза.

- Ты уже замужем! – воскликнула ее «сокамерница», вытянувшею так, что казалось, что ее позвонки превратились в телескопы.

- Ты тоже уже замужем, так что сиди, не ерзай, - одернула ееЗаваркина и засмеялась. Смех у нее был мелодичный, улыбка приятной, и толькомелкие хищные зубки портили впечатление.

- Это для Алисы, - проскрипел Лаврович.

- Очень миленькое, ей понравится - Анфиса пожала плечами.

«Миленькое» - это не то определение, которого ожидалЛаврович. Миленькой в его понимании может быть открытка с котятами, а не кольцоот «Картье» с каратным бриллиантом.

- Не та реакция, которой ты ждал, верно? – спросилаЗаваркина, пристально вглядываясь в его лицо, - чего ты хочешь? Благословения?Восторгов?

- Я хочу попросить у вас руки вашей сестры, - вдруг выпалилЛаврович и покраснел от собственной напыщенности.

Лицо заваркинской подружки вытянулось в изумлении. СамаАнфиса уставилась на него взглядом, полным иронии.

- Расскажешь, что за история с письмами? – вдруг спросилаона, - в которых Смоленской предлагают поработать театральной проституткой? Тыв курсе? Комментарий дашь? Комментарий в обмен на благословение!

Лаврович отрицательно помотал головой, не успев удивитьсястоль резкому повороту разговора. Он помнил, что с гарпией надо держать уховостро: не заметишь, как она унизит тебя и измажет словесными фекалиями.Лаврович не любил ни дерьма, ни унижений.

- Не дашь или не в курсе? – спросила Заваркина, наклонивголову набок.

- Может быть, вернемся к моему вопросу? – спросил Лаврович,мысленно отругав себя за то, что голос выдал его волнение и нетерпение.

- Чего ты вдруг решил жениться? Вы же друзья, -издевательским тоном произнесла Заваркина, широко взмахнув рукой. Лавровичпокраснел еще пуще. Он не собирался открывать этой стерве свою гениальнуюзадумку и уж тем более не хотел делиться своими чувствами.

- Она, уезжая в аэропорт, разваливалась на куски от того,что ты снова объявил ей о разрыве. Я даже подумала, не положить ли мне ее вчемодан и не сдать ли в багаж. Так что я не дам благословения, – проговорилаАнфиса равнодушно, указательным пальцем захлопнув крышку коробочки с кольцом,которую Лаврович все еще сжимал в руке, - имя тебе легион, мой милый!

Гарпия сверлила его взглядом, и Лавровичу ничего неоставалась, как признать свое полное поражение. Он судорожно сглотнул, поняв,что ему только указали на дверь. Он спрятал коробочку в карман, вежливо кивнули вышел в темный коридор, заставленный всяким хламом. Глубоко вздохнув ипризвав на помощь все свое самообладание, Лаврович вызвал лифт, которыйотозвался из шахты зловещим гулом.

Лаврович оглянулся на приоткрытую дверь редакции и вдруг,сам себя удивив, на цыпочках подкрался к ней и прислушался.

- Чего ты так сурово с ним? – тихонько спросила заваркинскаяподружка.

Заваркина помолчала и пошелестела бумагами. Лаврович по звукудогадался, что она снова сидит за своим столом.

- Моя сестра – очень привлекательная молодая женщина, -начала она тихо, - иногда я смотрю на нее, растрепанную и неприбранную, а потомна других женщин или на себя и думаю: «Зачем мы переводим три тонны французскойкосметики в год?», «Для чего по утрам тратим время на прихорашивания?». Когдаона появляется в твоем поле зрения, красивые и ухоженные женщины, рядом скоторыми ты только что отчаянно комплексовала, вдруг начинают казатьсявульгарными куклами. Некрасивые, но ухоженные, вроде режиссерши Смоленской –знаешь ее, да? – и вовсе выглядят накрашенными мартышками. Все прочие, обычные,офисные крысы, пассажирки маршруток видятся топливом для биореактора.

Лаврович перестал дышать. Он был согласен с гарпией. Именнотакой эффект производила ее сестра.

- Сначала мне казалось, что она расплескивает свои чары накого попало, - продолжала Заваркина, перейдя на таинственный шепот, - я ругалаее за сомнительные знакомства, потому что мне казалось, что она специальновыбирает всех этих несчастненьких замороченных задротов или конченых психов.Стремится спасать их, понимаешь?

Но еще чуть позже, хорошенько присмотрвшись, я поняла, чтоона не виновата. Она просто появляется, и те, кто послабее характером, как говорится,в штабеля укладываются. Разок поговорив с ней по душам, я увидела, что проблемаеще шире…

Заваркина щелкнула зажигалкой. За спиной Лавровичараспахнулись и почти тут же закрылись двери лифта.

- Я обнаружила, что это она сводит их с ума, - прошепталаЗаваркина, - она знакомится с абсолютно обычными нормальными парнями, общаетсяс ними вежливо и по-доброму. Она вообще очень добрая девушка…  Но от этогоинтереса к их персонам, абсолютно искреннего и бескорыстного, кстати, умужичков в голове что-то перемыкает и они каким-то неведомым образом умудряютсярастерять крохи самообладания и разума и превращаются в слюноточащих и покорныхзомби. Самое страшное – они осознают, во что они превратились. И, наконец,катастрофа в том, что им кажется, что это она специально, что это она во всемвиновата и что единственный способ избавиться от этого помешательства – этосделать Алисе плохо или больно.

- К чему ты это все? – спросила удивленно заваркинскаяподружка.

- Да так, ни к чему, - сокрушенно призналась Анфиса, -просто мой долг – приглядывать за ней. Я отцу обещала. Раньше этим Васьказанимался. Ну, как занимался... Он недовольно хмурил бровь, и эти упыри,перепугавшись, бежали прочь.

Анфиса коротко хохотнула, словно мысль о убегающих упыряхдоставила ей невыразимое удовольствие. Но Лаврович знал, что кроется за этимсмешком: Алиса говорила, что ее сестра очень тяжело переживала смерть ВасилияЗаваркина и что они стараются о нем не говорить.

Лаврович развернулся и тихонько, стараясь не задеть ничего,что могло бы зашуметь и выдать его присутствие, двинулся к лестнице. Он ужепреодолел пару пролетов и не мог видеть, как Анфиса Заваркина высунуластриженую голову из кабинета. И, конечно же, Лаврович ни за что не сумел бырассмотреть, какое отвращение было написано на ее лице.

Он пробежал двенадцать этажей, и лишь оказавшись на улице,глубоко вздохнул. Он слышал, как колотится его сердце, но списал это на быстрыйбег. Но даже когда он упал на сидение своего интеллигентно-серебристогоавтомобиля, сердцебиение и не думало униматься. Вдобавок, к нему присоединилосьтревожное чувство. Прислушавшись к себе, Лаврович понял, что боится. Боитсятого, что Анфиса Заваркина, объясняя своей коллеге, механизмы Алисиноговзаимодействия с сильным полом, имела в виду его.

Он помотал аккуратно подстриженной головой, отгоняя мерзкуюмыслишку. В конце концов, кто он, а кто все остальные? Гарпия – не дура.Пройдет время, и она оценит его. И поймет, как повезло ее сестре. А пока пустьдумает, что хочет…

Улыбнувшись своему отражению в зеркале заднего вида ипристегнув ремень, Лаврович ткнул пальцем в магнитолу. Здесь, окруженныйпривычными запахами и красивыми вещами, он чувствовал себя в безопасности.

Ему надо было вернуться домой: к семи должна подъехать Нина,которой вдруг захотелось рассказать ему что-то важное по страшному-страшномусекрету.

Но Лаврович догадывался, о чем пойдет речь.

Несколько раз Нина подкатывала к нему с предложениемпрофинансировать ее очередной театральный проект. Лаврович понимал, что ужедостиг того уровня материального благополучия, при котором хорошим тономсчиталось участвовать в благотворительности, однако, в этом вопросе он былочень избирателен. Забота о детях-сиротах из детского дома, единственного вгороде Б – достойный повод расстаться с частью накопленного. Помощь образованию– тоже да. Больнице Святого Иосаафа – пожалуйста, будьте здоровы. Но дажебездомные животные и те сумасшедшие, что их вечно спасают, казались Лавровичуболее достойными благотворительного финансирования, нежели «Гнилая сцена» -театр Нины Смоленской.

Лаврович не любил театр, а современные веяния в нем и вовсепрезирал. Весь этот символизм, чрезмерная надрывность, навязываемаяпридурковатая эстетика, по мнению Лавровича, были направлены лишь на то, чтобыскрыть от зрителя чушь, которой является и пьеса, и актерская игра, и дажедекорации. Нинины студенты, актеры театра, казались ему бездарными неумехами, асама Нина – эксплуататором. Лавровичу казалось, что она прекрасно понимает, чтоновая драма – дерьмо, но симулирует свою к ней любовь, почему-то воображая, чтоэто достойный путь к славе.

Дома Лаврович переоделся в свежую футболку-поло с крохотнымкрокодильчиком, нашитым на карман, и потертые джинсы – его домашнюю «униформу».Он плеснул себе вермута в треугольный бокал и щедро сдобрил выпивку льдом.

Нина, как обычно, опоздала. Едва она переступила порог,Лаврович отметил, что она бледнее обычного. Значит, дело – швах. Будетвыпрашивать деньги, грозя самоубийством. Такое на памяти Лавровича тожеслучалось.

Убедившись, что никого лишнего в квартире нет, Нина снялатуфли и, не забыв пристроить их на обувную подставку, подальше от Шанежки и еекогтей, и прошла к дивану, где устроилась на краешке и выжидательно уставиласьна Лавровича, прижав сумку к груди.

Тот, мигом оценив ее взвинченное состояние, вздохнул, достализ посудного шкафа второй бокал, плеснул вермута, и, украсив оливкой на шпажке,подал Нине. Та приняла бокал двумя руками и, будто не понимая, что именнодолжна с ним сделать, пристроила на коленке.

Лаврович молчал. Он знал, что это тягостное молчание – лишьдраматическая прелюдия. Ему не хотелось нарушать тишину, и подталкиватьСмоленскую к разговору и переходу непосредственно к делу. К делу, обсуждениекоторого утомило Лавровича прежде, чем успело начаться.

- Я должна тебе рассказать кое-что важное, - наконецпроизнесла Нина.

Лаврович молчал. Нина не продолжала. Пауза затягивалась.

- Как Пашка? – первым не выдержал Лаврович. Он намеренновыбрал эту тему: Пашка для Нины был второй любимой темой для болтовни. Первойбыл театр.

- Нормально, - ответила Нина рассеяно, - Маринка уехала, такчто я сегодня ночую у него.

Лаврович тут же пожалел о своем вопросе. Он знал о связиПашки и Нины с первого дня, и недоумевал (иногда даже вслух) как можно изменятьтакой восхитительной женщине, как Марина. Да еще и со Смоленской! Да еще ипрактически открыто! Хотя Пашка всегда любил приправить обычную жизнь острымиощущениями, выбирая самые быстрые машины и истеричных и неуправляемых женщин влюбовницы.

- Я слышал о письмах, - Лаврович попытался сменить тему, -тех, в которых тебе предлагалось стать проституткой. Расскажешь или это тайна?

Он улыбнулся было, но осекся, увидев Нинино выражение лица.

- Откуда ты знаешь?! – воскликнула она, ставя бокал нанизкий стеклянный журнальный столик. От резкого движения вермут перелился черезкрай и растекся по столешнице, заставив Лавровича поморщиться. Он не любил,когда с его красивыми вещами обращаются так небрежно.

- От Заваркиной, - опешил он и поспешил уточнить, - отстаршей. От Анфисы.

Нина уставилась на лужу вермута на столе, шепча какие-топроклятия.

- Вот же ж сука! Трепливая тварь! – услышал Лаврович, - а яеще, дура, справедливость пытаюсь ради нее восстанавливать. Дура! Дура! Дура!

Последние слова Смоленская выкрикнула громко, уже подскочивс дивана и обуваясь.

- Что ты хотела мне рассказать? – только и успел спроситьозадаченный Лаврович.

- Забудь! – крикнула Смоленская и с силой захлопнула засобой дверь.

Воцарилась тишина, на этот раз вполне комфортная.Умиротворяющая.

- Точно. Дура, - подтвердил Лаврович со знанием дела. Онснял со стойки легкий, но мощный лэптоп, который тут же проснулся и приветливозаморгал зелеными лампочками.

Лаврович присел на диван, с которого только что, как курицас насеста, слетела великая режиссерша, и уткнулся в монитор. Одним пальцемпролистывая свою почту, он откинулся на спинку дивана. Другой рукой он с силойпотер шею.

Скоро. Скоро прибудет его запоздалое тихое счастье. Все кэтому идет. Надо только извиниться за тот раз. За первый раз, когда АлисаЗаваркина оказалась целиком и полностью в его власти.

Глава четвертая.2010 год. Котел с обреченными душами.

- Вставай! – раздался голос над Нининым ухом, - ты проспалаэкзамен!

Нина Смоленская резко вскинула голову и широко распахнулаглаза. Ей потребовалось не меньше тридцати секунд, чтобы понять, где онанаходится.

Спальня Пашки и Марины. Нина впервые была здесь.

Павел Проценко собственной персоной сидел рядом и насмешливоглазел на нее. Нина, чертыхнувшись, подскочила на кровати и схватила свойтелефон. Было семь утра.

- Дурак, - обиделась она, быстрым движением вытерев соннуюслюнку с подбородка, - времени еще полно…

Она расслабленно стекла на постель и смежила веки. Павел,увидел, что она снова засыпает, толкнул ее в бок.

- Давай, вали отсюда, скоро Маринка вернется. Жалко, что онатеперь не ездит в долгосрочные командировки… Вот было времечко…

Павел сладко потянулся, а Нина поняла, что ей придетсязначительно сократить свои утренние ритуалы-побудки.

- Мы не успеем позавтракать? – жалобно спросила она.

- Неа, - откликнулся Павел и, наклонившись, нежно поцеловалее в макушку.

Нина обожала такие неожиданные нежности. Их отношения онаоценивала, как наполненные страстью, огнем и вдохновением: они, как людитемпераментные, часто ссорились, потом бурно мирились, в основном в постели, неотводя время под облизывания и поглаживания, как это принято у обычных пар.Однако, ее женское естество иногда требовало маленьких подтвержденийпривязанности.

Она улыбнулась, наблюдая, как Павел поднимается с кровати.За последние годы, проведенные на руководящей должности в бизнес-центре приСтроительной Академии, он сильно располнел, и то, что раньше было здоровымщенячьим жирком, превратилось в довольно солидное пузо. Нетренированные руки поплыли,ляжки превратились в бабьи,  некогда тонкое красивое лицо украсилось румянымищечками. Нина, помешанная на фитнессе и здоровом образе жизни, часто, подолгу ис удовольствием критиковавшая чужие тела, не желала замечать выпирающихнесовершенств своего любовника. Она любила его таким, какой он есть. Безусловий. Его карие глаза по-прежнему завораживали ее, а вальяжные манеры инекоторая распущенность, сохранившаяся с разудалой юности, вызывали желаниепонравится и покорить. И это спустя столько лет!

- Пошевеливайся, - велел Павел. Он натягивал прокуренныешмотки, что скинул с себя вчера. Полночи они отрывались в пабе «Медная голова»под каких-то рокеров-ирландцев. Выпитое отдавалось в Нининой голове маленькиминастырными молоточками.

- Почему мы не можем позавтракать? – захныкала она, - хотя утвоей жены, наверно, в холодильнике только углеводы и глутаматы.

- Меня Лаврович ждет у Заваркиной, - сообщил Пашка, проводящеткой по густым волосам, - что-то срочное. «Не терпит отлагательств!» - так онсказал.

Нина вдруг испугалась, что Лаврович поведает Пашке овчерашнем разговоре. Хотя, стоп! Она ведь ничего так и не рассказала, а значитне из-за чего трубить общий сбор.

Смоленская прокрутила в памяти вчерашний разговор. Они нисловом не успела обмолвиться о том, важном, потому что Лаврович сообщил ей, чтоАлиска разболтала о письмах. Нина вдруг смутилась своей реакции: чего это онатак взвилась? Ну, Алиска – болтушка, это давно известно. Она не придает особогозначения тайнам, ни своим, ни чужим.

- Ну, и ладно, - прошептала Нина сама себе, - жалко,конечно, упущенного момента, ну ладно…

- Что ты там бормочешь? – спросил Пашка. Он плеснул себеводы в лицо и мгновенно посвежел.

- Ничего, - быстро ответила Нина, отмахнувшись от желаниянемедленно выложить Пашке правду о событиях той ночи, - список покупок.

Она подскочила с кровати и принялась судорожно натягивать насебя одежду. Пожалуй, ее платье выглядело  слишком вызывающе для раннего утра:пайетки, глубокое декольте, незначительная длина. Отлично подходит для рейда поклубам под ручку с Павлом Проценко, но в семь часов утра появиться в нем наулице будет очень неудобно. Она, Нина Смоленская, всегда безупречно одетая,будет себя чувствовать шалавой, возвращающейся утром с работы. Значит, надоуспеть добраться до института раньше всех. Там, в гримерке она заранее припасласебе одежду: «лук», продуманный до мелочей, вроде серег и браслета. Вчера онадаже и не предполагала, что успеет заскочить домой, поэтому «шкуру режиссера»продумала, приготовила заранее и оставила в институте.

- Я поеду прямо в институт. У меня кастинг с утра. Для новойпьесы, - сообщила она Павлу, втиснув ступни в туфли и почти бегом спускаясь заним по лестнице. Тот только отмахнулся.

Выбежав за ворота, Нина Смоленская перешла на такой быстрыйшаг, какой только могли позволить ей ее «Джимми Чу».

***

- Марина Станиславовна, - вещал голос из гарнитуры, - в тричаса совещание по «Верной инициативе». Завтра в десять – пресс-конференция.

- Да, хорошо, спасибо, - рассеянно ответила Марина, выворачиваяруль. Она дала «отбой» и, быстро глянув назад, лихо припарковалась напротивоположной стороне улицы, откуда отчетливо просматривались ворота ее дома.

Она едва успела закурить, как из ворот появилась НинаСмоленская: сначала ее голова, которая воровато посмотрела по сторонам, потомее плечи и наконец зад с ногами.

- Не ныкайся, сучка, я тебя увидела, - злобно прошипелаМарина, растерев сигарету в пепельнице. Как она и предполагала, Смоленскаяночевала в ее доме. В ее спальне.

Марина не питала никаких иллюзий по поводу своего брака. Онапоняла, что он принялся разваливаться сразу после того, как тетка в загсеобъявила их с Павлом мужем и женой. Он в тот момент беспомощно повертел головойпо сторонам, словно выискивая кого-то, и остановил взгляд на Лавровиче сЗаваркиной-младшей.

Марина тогда подумала, что ее муж влюблен в эту безумносексуальную девку. Вот эти чувства были бы ей понятны: перед ней никто не могустоять! Особенно когда Заваркина-младшая сама того не осознавая, поглаживаласвой живот или проводила рукой по плечу, откидывая назад волосы. Эти жесты,неосознанные и естественные, ее запах – сандал с лимоном или что-то вроде – еезаразительный ведьминский смех, подкупающая искренность – всё это в сумме,приправленное еще сотней маленьких нюансиков, заставляло всех вокруг ее хотеть.Марина своими глазами наблюдала, как оживлялись в ее присутствии и столетниестарички, и прыщавые подростки, и лесбиянки, которых тоже иногда случайнозатягивало в ее мощное биополе.

Но Марина заставляла себя помнить, что эта женщина не толькопривлекательна, но и опасна. Опасна не чем-то эфемерным, а вполне конкретным –своей сестрой. Анфиса Заваркина – журналистка, скандалистка, забияка безпринципов, целей, веры и идеалов – испортила немало крови своими расследованиямилично ей, Марине, как начальнику молодежного департамента администрации городаи лидеру молодежного общественного движения «Новый век». Марина всегда помнила:Алиса – не Алиса, а Заваркина-младшая. Никаких шагов к сближению!

Но ее муж Павлик ее удивил! Оставив в стороне такую вкуснуюАл… Заваркину-младшую, он запал на эту странную деваху-режиссершу с толстымилодыжками и впалой грудью. Марина обнаружила их роман уже через два дня послесвадьбы: у нее везде были глаза и уши, а такое вопиющее поругание брачных клятвне могло пройти незамеченным в маленьком провинциальном городке. Даже несмотряна широкий круг общения, город Б казался Марине размером с полуторалитровыйкотелок, в котором кипело и варилось полмиллиона обреченных душ.

Безусловно, Смоленская была талантлива и даже по-своемупривлекательна: ей шла ее сложность, бесконечные депрессии, ее меланхолия  всочетании с нетерпимость ко всему на свете и мизантропией. Но внешне она быласовершенно обыкновенной, хоть и старалась изо всех сил приукрасить своинеказистые данные.

Марина взглянула на себя в зеркало. Раскосые глаза,чувственные губы, прямой нос, хрупкие плечи. Внешне она вполне могла бысоперничать с Али… Заваркиной-младшей, если бы их характеры, их «начинку» можнобыло соотнести и поставить на одну плоскость. Мечтательница и бездельница,Заваркина, единственным постоянным занятием которой было разглядывание облаков,никогда не составила бы конкуренцию ей, Марине, лидеру по натуре и теперь ужемногообещающему чиновнику.

Марина опасалась, что Павел Проценко, став ее законныммужем, попытается запереть ее дома, превратить в домохозяйку, но он и тут ееудивил, проявив бесстыдное равнодушие к ее делам. И к ее успехам.

Из всей этой эклектичной компашки только Лавровичпо-настоящему ценил Марину. Он замечал каждый ее маленький шажок к успеху: отрядовой похвалы деятельности ее движения в СМИ до губернаторской награды, навручение которой он сопровождал ее, заменив загулявшего Пашку.

К сожалению, Лаврович-то как раз и был помешан на Заваркиной-младшей.Марина даже выразилась бы крепче и образнее: тяжело поражен ей, как недугом,или раздавлен, как ураганом.

Четыре года назад, когда они познакомилась с этими «четырьмямушкетерами», именно Лаврович понравился ей. Это был ежегодный летний съезд молодежногодвижения «Новый век», и Лаврович, Павел Проценко и Нина Смоленская проходили подокументам как «информационная поддержка» - так Марина назвала нанятую настороне команду разработчиков, не имевшую никакого отношения к собравшимся натой базе отдыха и взявшуюся за изготовление сайта для «Нового века».

Но Лаврович, глава проекта, однажды просто заехав уточнитьдетали, принял неожиданное решение: перенести всю работу на пленэр, на базуотдыха для студенческого актива Строительной Академии. Благо, материальная базапозволяла.

Марина видела, что понравилась ему. Ей даже показалось, чторешение работать здесь он принял из-за нее. Чтобы быть поближе. Она отчаяннофлиртовала три дня, пока команде разработчиков вдруг не понадобилсяконтент-менеджер для наполнения сайта, и они не вызвонили Алису…Заваркину-младшую. Та приехала и своей животной чувственностью, как танком,проехалась по нежному ростку взаимной симпатии, расцветавшему между Мариной иЛавровичем. Он проводил все время только с ней, страстно прижимая ее к каждомудереву в лесу, что окружал базу отдыха.

Маринино разочарование взялся развеять Павел Проценко. Онбыл безумно обаятелен: белозубый, темноволосый и загорелый, в кожаной курткетонкой выделки, которую он накидывал на Маринины плечи прохладными вечерами,остроносых, очень дорогих ботинках, нелепо выглядевшими в лесу. Все в немвопило об успехе. О влиянии. О состоятельности. Марина быстро забыла ветреногоЛавровича, поглаживая указательным пальчиком татуировку на Пашкиной шее:вертикальную цепочку иероглифов, выглядывающую из ворота его рубашки. Тогда насвоей свадьбе, оглянувшись на Заваркину и Лавровича, она, как ей показалось,вполне равнодушно констатировала факт: они созданы друг для друга. Высокие,светлые, стройные и гибкие, они дополняли и оттеняли друг друга: он – надежныйи холодный, словно айсберг, потопивший «Титаник», она – пламя, настолькогорячее, что отливает синевой. К тому же, между ними чувствовалась связь.Энергетическая связь, что не видна человеческому глазу и не доступна пониманию.

Марина была влюблена в своего мужа еще очень долго, добеременности. Но Павел разрушил чары в один миг: на радостное Марининосообщение «У нас будет ребенок, милый!» он лишь холодно пожал плечами. Онапроплакала ночь, но решила не делать поспешных выводов и не предприниматьничего – семья превыше всего. К тому же отец Павла, ректор СтроительнойАкадемии, уже тогда принимал горячее участие в профессиональной судьбе Марины.

Ворота вновь открылись, и в проеме появился Павел. Он былодет «по-городскому»: на нем был стильный летний пиджак, который ему очень шел,льняные брюки, замшевые лоферы и дурацкая футболка с рисунком-абстракцией. Этотприкид означал, что он вышел не за сигаретами. Он не взял машину, и если быМарина своими глазами не видела Смоленскую, позорно удирающую из ее дома впотаскушечьем платье, то решила бы, что Павел отправился на свидание с ней.Марина достала телефон и набрала номер мужа.

- Ты где? – спросила она, не поздоровавшись.

- Вышел из дома, - ответил муж. Он допустил в голос ноткинедовольства, что должно было намекнуть супруге на то, что она лезет не в своедело, - встречаюсь с Лавровичем «на Заваркиной».

«На Заваркиной» означало, что встреча пройдет в кофейне.Значит, завтрак будет деловым, что вовсе не означало, что он не перетечет вобед в пабе и не продолжится вечером за стаканчиком алкоголя в каком-нибудьбаре, с сотней дешевых шлюх на один квадратный метр. Павел Проценко частозависал в подобных заведениях, проповедуя скептически настроенномуЛавровичусвои нехитрые ценности: женам – ласку и нежность (которые матери детей), всёостальное  – случайным девицам (которым можно кончать на лицо).

Однако, ласки и нежности Марина не особо ощущала. Павел всексе был скучен до зубовного скрежета: ни огонька, ни фантазии – толькомеханические действия, приправленные скупыми поцелуями, которые не находили вМаринином нутре никакого отклика.

- Скажи мне, где мне сейчас проще всего найти НинуСмоленскую? – задала Марина провокационный вопрос. Ее голос сочился сарказмом,который она попыталась замаскировать теплой вежливостью.

- Зачем тебе? – буркнул Павел подозрительно.

«Хочу выдрать ей волосы!» - разозлилась Марина, но вслухпроизнесла совершенно другое, - хочу привлечь ее к нашему проекту. Я тебеговорила, «Верная инициатива»…

- Понятно, - отмахнулся Павел, - у нее кастинг какой-товроде… Новая пьеса, бла-бла-бла…

Марина, не попрощавшись, нажала «отбой». Внутри нееразгоралось дьявольское пламя. То, что ее никем не интересующийся муж знает,чем занята Смоленская в данный момент, сработало, как триггер. Она вышла изсебя.

Желая подогреть свою злобу и ненависть, Марина выскочила измашины, громко хлопнула дверью и решительно пересекла улицу. Толкнув ворота,она вошла в просторный двор перед их трехэтажным домом. Машина Павла, красная,спортивная, вычурная, только-что-с-конвейера была первым препятствием на еепути. Злобно усмехнувшись, она подбросила ладони ключи, которыми только чтооткрыла ворота. В следующий момент самый толстый и крепкий из связки спротивным скрежетом уже сдирал краску с полированного бока красной красавицы.Удовлетворившись результатом и оценив ущерб в несколько десятков тысяч, она,словно фурия, ворвалась в дом и, проигнорировав прихожую и первый этаж,взлетела вверх по лестнице.

Так и есть! Они делали это в их с Павлом постели. Это быланеслыханная наглость, которая отрезала все пути назад. Марина была убеждена,что сколь неудачным ни был брак, он устоит, пока не осквернено супружескоеложе. Это последний пинок по кирпичу, на котором держался их семейный очаг.Пашка пнул этот воображаемый кирпич, и теперь и без того шаткое сооружениепревратилось в груду обломков! Он перешел все границы!

Марина подкармливала свою ярость коротенькими пафоснымивнутренними монологами, суть которых сводилась к восклицанию «Подонок!». Даваявыход своей разрушительной энергии, она сдернула пропитанные чужим потом исоками простыни и принялась в ожесточении топтать их ногами. Мелькнула шальнаямысль: хорошо, что никто не видит ее сумасшествия! Ребенок гостит у деда загородом, вместе с няней, а постоянно живущая в доме помощница по хозяйствуотправлена в увольнительную.

Марина будто чувствовала присутствие Смоленской: ее сладкиеи навязчивые духи пропитали подушки. Она слетела вниз по лестнице, схватилакухонный нож, которым иногда балуясь готовкой, шинковала капусту. Вверх полестнице она поднималась уже спокойной, но исполненной мрачной решимости. Ктому же, с ножом в руках не бегают! Не хватало еще поранить себя из-за этойпарочки!

Зайдя в спальню, Марина с присущей ей методичностьюпринялась кромсать дизайнерские подушки. Пух и перья наполнили спальню и укрылировным слоем их королевского размера кровать, роскошное полированное трюмо,уставленное склянками, тумбочку, кресла и лампы. Марина выпустила из рук нож иобессилено опустилась на голый матрас. Она была не удовлетворена. Как всегда вэтой спальне.

Она рывком распахнуло окно, впустив в разоренное гнездовеселый августовский ветер. Он остудил ее разгоряченное лицо, и решениепоявилось в ее голове само собой.

Квартира Смоленской. Эта дура хранит ключ от входной двериснаружи, на дверном косяке, Марина однажды сама видела, как та доставала его. ИМарина точно знает, что она с ней сделает!

***

- Куда ты едешь? – удивился Пашка.

- В Норвегию, - спокойно ответил Лаврович и отхлебнул кофе симбирем.

- Зачем? – спросил Пашка, и недоверчивое выражение его лицадополнилось раздражением в голосе.

Лаврович вздохнул, причем так будто то, зачем он едет вБуржуйландию – нечто само собой разумеющееся. Снисходительный говнюк!

- Мне пришло письмо, - сказал Лаврович, нахмурившись.

- В котором тебе предписывалось немедленно явиться в…столицу Норвегии? – издевался Пашка.

- В Осло, - поправил его Лаврович и в его интонацияхдействительно проскользнули самодовольные нотки.

Павел внимательно посмотрел на него. Одет, как жлоб! Джинсы,рубашка-поло, какой-то позолоченный трэш вместо часов. Преподать ему несколькоуроков по стилю, что ли?

- В письме была угроза, - поведал Лаврович. Павел видел, чтотот пытается держать себя в руках. Не из последних сил, но беспокойствоналичествует.

- Если тебя решили «брать», значит, ты на пике, - поведалПашка, - кто наезжает? Рассказывай.

Павел подтянул рукава пиджака, подался вперед, упершисьруками в широко разведенные бедра. Он был в теме.

Павлу Проценко не понаслышке была известна схема, согласнокоторой в городе Б поставленную на ноги и уже созревшую компанию начинаютпрессовать с целью «отъема». И прежде всего, он знал основное негласноеправило: бизнес, который уже можно «срывать» вычислялся по стоимости машины еговладельца. Если она превышала стоимость «Бентли», принадлежавшего губернаторугороду Б, то клиент готов. Павел Проценко знал тех людей, которые зорко за этимприглядывают.

Но Лаврович ездил на довольно скромной тачке, а значит, зубыздесь показывают те, кому не положено. Для «тех, кому не положено» у Павла былиотработаны особые меры. Наглецов, что поперек батьки да в пекло, в Б не терпят.

- Рассказывай, - подбодрил Пашка Лавровича.

Но вместо того, чтобы открыть рот и, наконец, произнести то,что собирался, Лаврович достал лэптоп из портфеля, вывел его из спячки и вошелв почту.

- Портфель, - издевательски заметил Пашка, - кожаный?

Лаврович, не уловивший сарказма, коротко кивнул. Павелпонял, что сегодняшним утром с этим кислым типом каши не сваришь, обратился кмонитору.

- «Доброго времени суток», - прочел он вслух, - уже страшно!

- Читай! – велел Лаврович.

Павел удивленно поднял глаза. Он уловил панику в голосеприятеля. Лаврович смотрел в окно и нервно теребил часы на запястье. Павелснова обратился к письму, в котором было всего две строчки.

«Довожу до вашего сведения, что располагаю кое-какимвидеоматериалом, ставящим вас и ваших ближайших друзей в щекотливое положение».

Павел подивился стилю: канцелярщина, приправленная драматизмом.Как в детективе, который пишет человек, который никогда даже не общался сментами. Павел открыл было рот, чтобы отпустить шуточку в адрес перепуганногоЛавровича, но тут его взгляд нащупал третью строчку письма, которая былзначительно ниже двух основных.

«Дата съемки: 26 июля 2006 года».

Шестеренки в голове Павла медленно завертелись.

- Две тысячи шестой, - задумался он, - лето две тысячишестого. Что мы делали тем летом?

- Сайт для «Нового века», - отозвался Лаврович бесплотнымголосом.

- Так. И что? – Проценко дернул себя за ухо: это был егоспособ заставить себя вспоминать, - что мы там такого натворили? С сайтомнакосячили? И теперь тебе угрожают испортить портфолио, а вместе с тем ирепутацию, разослав ссылку на эту поделку всем клиентам? Брось, мы студентамибыли, ничего толком делать не умели…

Павел по инерции шутил и балагурил, постепенно осознавая,чего именно так испугался Лаврович.

Той ночи, что пропала из их памяти.

- Это было разве двадцать шестого? – спросил Пашка, цепляясьза последнюю соломинку.

Лаврович оторвался, наконец, от созерцания абсолютнонеинтересного пейзажа за окном, и Павел увидел, что, похоже, ночка у приятелявыдалась не из легких: глаза ввалились, под глазами залегли тени, а рот времяот времени страдальчески кривился. Мысленно присовокупив к этой картине еще иего нервозность, граничащую с отчаянием, Павел осознал, насколько всё плохо.Лаврович – не Нинка, из-за пустяка сопли разводить не станет.

- Я так и знал, что где-то есть видео, где я трахаю овцу, -проворчал Проценко.

Ему не хотелось смотреть. Четыре года он пытался себяуверить, что все благополучно забыл, как только они выехали за ворота базы. Ноэто была неправда…

Каждый раз, когда его жена открывала рот, каждый раз, какона пыталась заикнуться о своей работе, успехах и достижениях, Павлу хотелосьзакрыть уши и орать, пока она не замолчит. Словосочетание «Новый век» раз заразом заставляло его возвращаться к воспоминаниям о той ночи, которыми былаполная темнота.

- Худшее похмелье в моей жизни, - сказал он, не решаясьнажать на play.

Он не помнил ничего. Никто из них не помнил ничего. Былавечеринка, была выпивка, танцы, девочки, Алиска, веселая, хохочущая во весь ротнад глупыми шутками каких-то юнцов. Она тогда носила забавную прическу. Недлинные волосы, как сейчас, а короткую стрижку. Стриженный под машинку затылоки длинная косая челка. Ее волосы были мягкими, шелковистыми, непослушными иникак не хотели держать форму, задуманную для них парикмахером. Алискапостоянно откидывала пальцами непокорные пряди с глаз или сдувала их, смешновыпятив нижнюю губу. Это воспоминание причиняло Павлу боль, ведь именно он,вынырнув из забытья следующим утром, обнаружил ее, лежащую в луже крови.

Они очнулись вчетвером, в лодочном сарае, на каких-тострашных зассанных матрасах. На одном из них Лаврович лежал то ли в алкогольнойкоме, то ли без сознания, раскинув руки и страшно запрокинув голову, словноночью бился в припадке. Он был первым кого Павел увидел, приоткрыв мутный глази сфокусировавшись на действительности.

Нина нашлась в заблеванном углу. Она свернулась калачиком наголом дощатом полу, спрятавшись за рассохшейся бочкой. С трудом соображавшийПавел нашел ее, отправившись на звук беспомощного хныканья. Звук был такойпротивный, навязчивый, потусторонний, что у Павла волосы на руках всталидыбом.  Он хотел вытянуть ее за руку из ее укрытия, но та отчаянносопротивлялась, не переставая издавать душераздирающе жалобные звуки. Она былав порядке, но как будто совершенно не узнавала его.

Павел помнил, что от рыдающей Нины его заставила отвернутьсявспыхнувшая в воспаленном мозгу мысль: «Где Алиска?!». Путаясь в собственныхконечностях, он бросился назад к матрасам. Вокруг была непроглядная темень:лодочный сарай был без окон, и тусклый свет проникал только через крохотныеотверстия в прохудившейся крыше.

Пашка пошел на ощупь и по памяти. Вот матрас Лавровича.Проценко ткнул пальцами ему в шею и нащупал пульс. Жив! Слава богу!

Вот матрас, на котором переночевал он сам. Павел споткнулсяоб него и упал, провалился в темноту и, приземлившись на четвереньки, уперсяладонями во влажную ткань.

Кровь! На Алискином матрасе была кровь! Сама она лежала безсознания, как и Лаврович, в неестественной позе, подогнув под себя одну ногу.Из-под ее короткой джинсовой юбки растекалось это пугающее вишневое пятно.Крови было много, очень много!

Павел попытался потрогать ее за ногу, но не смог.Промахнулся, от того, что вдруг перед глазами все расплылось. Ему показалось,что он сейчас снова потеряет сознание, как вдруг ощутил на своих щеках влагу.Он плакал. Глаза ему затуманили слезы.

- Алиска! – позвал Павел и осторожно нащупал ее вытянутуюногу. Она была теплой, и это придало Пашке сил. Он с трудом поднялся с пола имедленно, оступаясь и поскальзываясь, побрел к выходу. Он догадался, где он,потому что дверь неплотно прилегала к косяку с трех сторон, пропуская в щелочкилучики восходящего солнца. Павел брел на этот четырехугольник, и сарай казалсяему бесконечным. И наконец, когда его ладони уперлись в деревянные доски, онналег на них всем весом. Дверь оказалась незапертой, и Павел вывалился наружу.Дневной свет, едва зародившийся, все еще тусклый, ударил его по глазам,заставив вскрикнуть и зажмуриться.

- Алиска! – снова позвал он, отворачиваясь от выхода. Ответане было.

Нина выбралась из своего угла и подползла к Алисиномуматрасу. Она схватила ее за руку и теперь уже не хныкала и не поскуливала, атолько раскачивалась, как психопатка, вцепившись в белую ладонь, как вспасение.

Обратно Павел дошел уже бодрее. Он опустился на колени передматрасом, у Алискиной головы. Он схватил ее голову и внимательно посмотрел влицо. Она жива, и это – главное! Павел ладонью легонько шлепнул ее по щеке. Накровавое пятно между ее ног он старался не смотреть.

Ее ресницы дрогнули после пятой пощечины, которая былаощутимо увесистей, чем первая, вторая или четвертая.

- Жива! – едва слышно выдохнул Павел и провалился в сон.

Прошло четыре года, но ему, Павлу Проценко, отцу семейства,бабнику, пройдохе, исполнительному директору академического бизнес-центра,снятся кошмары, как четырехлетнему малышу. Каждый раз, когда он просыпался вхолодном поту, он видел одно и то же: белые ноги, кровавое пятно, джинсоваяюбчонка, которую тогда носили все девчонки, и эта длинная непослушная челка, котораязакрывает безжизненное, бледное лицо.

- Я не хочу знать! – сказал он Лавровичу, очнувшись отвоспоминаний.

- Тебе придется, - отрезал тот, покачав головой, - и мыдолжны будем вместе решить, что с этим делать…

Павел судорожно сцепил руки в замок. Он не будет этосмотреть! Он не хочет ничего знать!

- Для этого я и лечу в Норвегию, - заговорил Лаврович, - онатоже должна это видеть. Знать. Решить.

- Почему не подождать ее возвращения? – Проценко уцепился завозможность отсрочить казнь.

Лаврович покачал головой.

- Неизвестно, чего от нас хочет тот, кто прислал это письмо…- он зачем-то снова нырнул в свой уродливый портфель.

- Что у тебя там еще? – недовольно поинтересовался Павел, ноосекся, увидев в кулаке у Лавровича ту самую красную коробочку, - это еще что?

- Кольцо, - сообщил Лаврович, невольно повышая голос, - ясделаю ей предложение, и если это видео всплывет… Я не знаю… Я скажу, что мы…Мы – муж и жена и вольны строить наши отношения так, как нам вздумается!

- Не ори! – велел Проценко, оглядевшись по сторонам.

Они сидели в самом углу полупустой кофейни, и Павел знал,что они практически незаметны из зала. Но не посетители сейчас волновали его, авеликая и ужасная Анфиса Заваркина. Павел боялся себе вообразить, что онасделает с ними, если узнает, увидит, подслушает. Точно вырвет их сердца исожрет тут же, на их глазах, улыбаясь и причмокивая.

- Давай уточним, - убедившись, что Заваркиной на горизонтенет, Проценко снова обратился к Лавровичу, - ты хочешь жениться на Алискетолько ради того, чтобы спастись от шантажиста? Именно это гонит тебя в другуюстрану и не дает даже неделю подождать?

- Нет, - твердо сказал он, - я просто так хочу на нейжениться! Просто…

- Что просто? Это ошибка! Ты сам понимаешь, что это ошибка!Я не дам тебе этого сделать!

Павел вскочил на ноги, Лаврович тоже. Его чашка с недопитымкофе опрокинулась, разлив содержимое на стол, пол, Пашкины лоферы и лэптопЛавровича. Но они этого не заметили, продолжая стоять лицом к лицу со сжатымикулаками и челюстями.

Павел знал, что не должен допустить подобной глупости.Алиска не должна попасть в его лапы! Она ведь глупенькая, влюбленная, и онасогласится, даже не подумав! Он заточит ее в своей однокомнатной башне изстекла и бетона, где из приятного только сквозняки, он сломит ее дух, разберетна кусочки ее личность и разложит по полкам, попрячет по шкафам и кладовкам!

Перед глазами Павла стояла картина из лодочного сарая, ноона больше не страшила его. Он больше не видел кровавого пятна, только узкиеплечики, трогательные ключицы, голубоватые вены, выступающие под кожей надлинной шее, которая не могла удержать ее одурманенную голову. Он видел бледноелицо с обнадеживающе подрагивающими ресницами, носом кнопкой и пухлыми губами.Он ее не получит!

Павел чувствовал, что сейчас сорвется и накинется на лучшегодруга с кулаками – картину, изображающую Алису Заваркину без сознания скрылкрасный туман, сотканный из его ярости. Сначала он вмажет ему в ухо, потом поддых, потом локтем. Павел понял, что будет трамбовать Лавровича, пока он непревратится в месиво. Прямо здесь, на полу кофейни он будет топтать его лицо, инапоследок вдавит в его жалкие останки чашку, из которой он пьет этот вонючийпретенциозный кофе! После он встанет и, не вытирая крови со своих рук, войдетна кухню и расскажет Анфисе Заваркиной всё, что знает! И пусть она уничтожит иего, Павла, зато Алиска будет в безопасности!

Внезапно Лаврович испустил горестный вздох и разжал кулаки.Его плечи поникли, и он как будто стал меньше ростом. Его ноги не моглиудержать его вертикально, и Лаврович плюхнулся обратно в кресло, укрыв лицо владонях.

Павел, чувствуя, что ярость всё еще раздирает острымикогтями его внутренности, тоже присел. Лаврович поднял усталое, больное лицо,тускло взглянул на друга и сказал, с трудом выговаривая слова:

- Если она увидит это видео раньше, чем получит предложение,она никогда больше со мной не заговорит!

«Значит, она должна увидеть его немедленно!», - решил Павел.

Глава пятая. 2010год. Элскерь.

- А когда будут сказки? – спросил Мальчишка, доверчивоглядя на Черноглазого.

Сегодня все вечерние атрибуты - и алкоголь, и порошок -оказались на своих местах, и Черноглазый пребывал в чудесном расположении духа.

- Давай сегодня буду тебе сказку рассказывать? –предложил он, прихлебывая из стакана, - про своенравных девчонок-волшебниц,влюбляющихся в обыкновенных парней?

- Что такое свое… своенры…? – спросил Мальчишка.

- Это значит веселые и интересные, - пояснил Черноглазый.

Старая Актриса сегодня изменила своему обыкновению ивзяла с собой в гостиную вязание. Когда из рассказов Черноглазого исчезлапохабщина, недостойная ее ушей, необходимость постоянно подчеркивать то, чтоона – леди, сама собой отпала. Это обстоятельство очень обрадовало СтаруюАктрису: обязанность ее тяготила. Ведь столько лет одно и то же!

К тому же, он сегодня довольно мил с ребенком.

- А что делают волшебницы? – спросил Мальчишка.

- Наши с тобой волшебницы пасут коров, - пустилсяЧерноглазый в рассказ, - вернее, раньше пасли. Теперь они могут делать все, чтоугодно, ведь никто не знает, что они существуют, кроме нас с собой.

Мальчишка звонко засмеялся. Ему нравились тайны.

- По моим прикидкам, потомство уцелевших хюльдр больше ненуждается в тайном укрытии, - пояснил он Старой Актрисе на «взрослом» языке, -у них больше нет хвостов, равно как и потребности бегать голыми по лесу, но, ксожалению, и магии в них значительно меньше. Они очеловечились.

- Как же так вышло? – поинтересовалась она, считая петли.

- Вышло так потому, что у лесного народца нет своихмальчиков, - он снова обратился к Мальчишке, который сегодня вовсю распустилуши, - девочкам-хюльдрам, чтобы продолжать свой род, надо было влюбляться вмальчиков из человеческого рода, выходить за них замуж и рожать совершеннообыкновенных деток, мальчиков и девочек. Девочки были чуть волшебнее мальчиков:растения у таких полукровок всходили и колосились пуще, животные были сильны издоровы, дом и дети ухожены, муж доволен – сыт, чист, накормлен, и…

Старая Актриса предупредительно покачала головой, и, какни странно, Черноглазый согласно кивнул. Видимо, эта часть рассказа – о том,как обычные мальчики находят настоящих волшебниц – была его любимой. Похоже,она дарила ему надежду.

- Однако, доставаясь человеку, хюльдра требовала от неготакой же самоотдачи. Не приведи тролль, не наколоть дров или не совершить ещекакой-нибудь мужской хозяйственный подвиг! Хюльдра в гневе могли бросаться какпнями и корягами, так и уничижительными взглядами. Эти женщины были достаточносильны, чтобы наколоть дров самостоятельно, а потом упрекнуть мужа внесостоятельности. Это ведь гораздо неприятнее, чем получить корягой по шее:когда красивая молодая жена укоряет тебя!

- А я встречу такую волшебницу? – спросил Мальчишка.

- Конечно, встретишь, - пообещал Черноглазый, - когда язакончу рассказывать свою историю, она придет сюда и освободит тебя. Ты будешьсвободен и сможешь делать что захочешь!

- Ура! – завопил Мальчишка, легко подскочил на ноги иунесся в коридор. За ним с лаем убежал шпиц.

- Зачем вы так? – укорила его Старая Актриса, - вы жедаете ему ложную надежду!

- Ах, милая, зачем вы браните меня сегодня? –Черноглазый, проходя мимо за очередным стаканом виски, ловко приложился к ееручке, - уверяю вас, все будет именно так!

- Ах, если бы! – Старая Актриса махнула на негонадушенной ладошкой.

Черноглазый наполнил стакан, и, секунду помедлив, затянулправой ноздрей одну дорожку порошка.

- Вернемся к нашим хвостатым подругам, - сказал он, сноваусаживаясь в кресло у камина, - итак, у полукровок больше нет хвоста, ониобрели возможность жить среди людей. Здесь их-то и поджидает самая страшная иразрушительная ловушка.

Заинтригованная Старая Актриса отвлеклась от вязания ивставила в паузу вопросительный взгляд.

- Любовь к человеку, - назидательно подняв палец вверх,произнес Черноглазый, - и хюльдры, и полукровки очень влюбчивы, но если первые,живя в лесу, были избавлены от превратностей выбора партнера. Они виделитри-четыре человека в год: в основном, это были суровые мужики, способныесправится с превратностями скромной жизни в горах – дровосеки, пастухи,искатели приключений. Немногословные люди, разбирающиеся в жизни, отвечающие засвои поступки – идеальные мужья для хвостатых волшебниц.

- А что же полукровки? – спросила Старая Актриса.

- У полукровок – беда, - развел руками Черноглазый, -влюбчивость-то с магией связи не имеет и из поколение в поколения неуменьшается. В современном мире у них масса вариантов, как вляпаться внеприятности! Мажоры и их отцы, не желающие видеть у себя в семье простыхпастушек, бонвиваны и их коварство, обманутые мстительные жены, которые непривыкли отказываться от своего, лишь завидев на горизонте кого-то похожего надитя лесов. Прибавьте сюда психически нестабильных роковых красавцев, которыечуть что грозят расправой над ней или над собой. Обаяние полукровок по-прежнемудостаточно сильно, чтобы очаровывать, покорять, сводить с ума эту разношерстнуюпублику, но почти нет силы и выдержки, воспитанной предками, чтобы справиться споследствиями своего выбора. Отсюда разбитые сердца, родовые проклятия,брошенные на произвол судьбы волшебные дети, самоубийства и прочее насилие надприродой. Полукровки растут в отрыве от своей стихии, теряют корни, теряют себяи шанс на счастливую жизнь.

Старая Актриса  задумчиво покачала головой.

- И нельзя ничего сделать? – спросила она, не отрываясьот вязания.

- К сожалению, ничего, - вздохнул Черноглазый, - мы всезаложники своего выбора. Уж вам-то мне говорить!

- Есть ли вероятность, что полукровка найдет правильногомужчину? - полюбопытствовала Старая Актриса, о чем-то напряженно размышляя, -который сможет ее поддержать и направить, научить пользоваться…хм… собой?

- Вероятность есть всегда, моя дорогая, - откликнулсяЧерноглазый, внимательно за ней наблюдая, - но она чрезвычайно мала. Такоепроисходит с девами, у которых могущественные покровители.

Черноглазый вдруг замолчал. Откуда потянуло холодом.Старая Актриса поежилась: камин сегодня разгорался из рук вон плохо.

- Что значит «могущественные покровители»? – уточнилаона, - высокопоставленные?

Черноглазый не смог сдержать усмешку. Старая жаба мыслитьсвоими категориями: высокая должность – это хорошо, это защита от всех бед.Куда ее саму завела эта уверенность? Правильно. В дом, который нельзя покинуть,и в котором даже дрова были слишком сырыми, чтобы гореть ярко и вдохновенно.

- Нет, моя дорогая, - Черноглазый удержался отснисходительного тона, - «могущественные» значит потусторонние, всесильные,темные.

- Точнее? – не поняла Старая Актриса. Где-то в доменеожиданно и крепко хлопнула рама, заставив старую леди вздрогнуть.

- Демоны, - сказал Черноглазый тихо и почувствовал, какего самого разбирает на части холод: как от сквозняка, так и от сказанного имвслух, - они будут заботиться о ней, а она – кормить их своей жизненной силой.Почти в каждой культуре есть миф о ведьме, заключившей такую сделку иполучившей небывалое могущество. К сожалению, все они заканчиваются крахомглавной героини, которая не смогла совладать со своими демонами, и те ееизгрызли и уничтожили. Даже если и были успешные случаи, то вряд ли они попалив фольклорную литературу, но я не перестаю надеяться… Что вас беспокоит?

Черноглазый вдруг заметил, что Старая Актриса почти неслушает его. Она напряженно хмурила брови, вывязывая узор, не глядя на спицы ипокусывая бледную нижнюю губу, стесав с нее всю помаду.

- Расскажите мне, - велел Черноглазый.

- Вы сказали такую фразу «обманутые мстительные жены,которые не привыкли отказываться от своего, едва завидев хюльдру»…

- Так точно, сказал.

- Я не совсем понимаю, что это значит, - призналасьСтарая Актриса, - почему они должны отказываться от своего ради хюльдры?

- Это одно из самых коварных темных свойств нашей с вамигероини, - зашептал Черноглазый интригующе, - человек, однажды попавший подчары хюльдры, и особенно, человек, познавший ее любви, больше никогда не сможетполюбить обычную женщину!

***

Алиса воровато оглянулась. Только бы все получилось!

Она прокралась мимо автобуса с синей полосой и спряталась заканареечно-желтой легковушкой. Здесь Олег, прохаживающийся по верхней палубе,точно не заметит ее. Во всяком случае, не должен. И, как и планировала Алиса,укрытие находилось достаточно близко к трапу для автомобилей, чтобы, когдазакончится погрузка и тот начнет подниматься, соскочить по нему на берег, недоставив команде особых неудобств.

Сердце Алисы бухало о грудную клетку, ладони вспотели. Еслиона не успеет, то ей придется просидеть между фурой и мотоциклом следующие двачаса до следующей остановки, а волшебная Норге, тем временем, будет проплыватьмимо.

Алисе было обидно.

Олег здорово отравил ей жизнь. Они действительно оказалисьна соседних сиденьях в автобусе. Тургруппа, выехав из Петербурга почти неделюназад, колесила по Скандинавии своим неизменным составом: туристы успелиперезнакомиться, перетасоваться и устроиться с комфортом, заняв не по одномусиденью, а по несколько. Поэтому к моменту посадки Алисы и Олега в Осло, вавтобусе оставалось только два свободных места рядом с водителем, и выбиратьбыло особенно не из чего.

Олег был неутомим и приставал к Алисе с расспросами.

- Сколько тебе лет?

- Ты замужем?

- Чем ты занимаешься?

- Где живут твои родители? Хочу знать всё!

Алиса поморщилась. Когда их разговор стал больше походить наанкетирование, которое проводят в ФСБ, принимая нового сотрудника, онапопыталась отвернуться к окну и перестать отвечать на вопросы. Но не тут-тобыло, потому что Олег воспользовался паузой, что начать рассказывать о себе.Алиса невольно отметила, что ее навязчивый собеседник избегает географическихпривязок: он не сказал, где родился и словом не обмолвился про то, где сейчасживет. Зато очень и очень подробно рассказал о причинах, по которым он все ещене женат.

- Если бы я встретил женщину, которая поняла бы меня,увидела бы меня настоящего…

Алиса пожала плечами и вставила в уши наушники.

Вечером, когда их группа расположилась на ночлег в деревушкеЛаердаль – очаровательном месте, окруженном горами и застроенном аккуратнымидеревянными дачными домиками – Алисин неутомимый собеседник и вовсе выкинулнеудобоваримую штуку. Предложив прогуляться после ужина и все дальше увлекая еев фиолетовую прохладу, Олег вдруг настроился на трагический лад. Он схватилАлису за руку, и, с силой притиснув к себе, зашептал на ухо что-то быстрое ижаркое. На его лице была написана такая мука и такая смесь неудовлетворенныхжеланий, что Алиса испугалась. Ночь, горы, незнакомая деревня, незапертаярыбная ферма неподалеку и этот маньяк, несущий какую-то чушь про вечную любовь.

- Ты испытывала когда-нибудь что-либо подобное? – спросилон, хрипло дыша.

- Прости, я очень устала и хотела бы лечь спать, - Алисаловко вывернула руку и отошла от него на пару шагов.

- Но, подожди… - в голосе Олега проступила мольба.

- Мне пора, - Алиса повернулась на пятках и побежала.

- Не бросай меня, - крикнул он ей вслед.

Она бежала, пока не кончилось дыхание. Когда воздух в легкиестал заходить с резями, Алиса остановилась и в очередной раз поклялась броситькурить.

- Скоро и от прилипчивого ухажера убежать не смогу, -сказала она сама себе и закашлялась.

Чутье ее не подвело: она бежала в правильном направлении.Вывернув из-за дачного домика с милыми гномиками в палисаднике, Алисанаткнулась на светящийся кубик отеля. Еще одно небольшое усилие, и вот она ужев коридоре, спешит к своему номеру. Магнитный ключ, ручка вниз и ура! Алисазахлопнула за собой тонкую фанерную дверь крохотного одноместного номера. Онане могла избавиться от ощущения, будто только что она избежала большой беды.

Алису била крупная дрожь: то ли от влажного холода, которымНорге вдруг решила припугнуть полуночных гуляк, то ли на нее так повлиял побегот преследователя по пересеченной местности. Она принялась скидывать с себяодежду: сначала ковбойские сапоги, потом короткую джинсовую юбку и футболку,напоследок большой кольцевой шарф – всё новое, купленное вчера в Осло, в рамкахпрограммы «энергетического туризма» и третьего пункта его программы – «слитьсяс местностью». Лифчик и трусики – телесные, очень удобные, без кружавчиков идругих прикрас – она сняла уже в ванной.

Алиса брезгливо передернула плечами. От Олеговоймелодраматичности, неизвестно почему направленной в ее сторону, у Алисы свелочелюсть. Изнутри ее грызла досада на докучливого попутчика, мешающего ейсосредоточиться на своих ощущениях, а снаружи, как ей казалось, вся поверхностьее тела покрылась противной невидимой липкой слизью, которая сочилась изо ртаОлега и обволакивала ее, душила и мучила.

Алиса забралась в душевую кабину, включила кипяток иподставила под обжигающие струи голову и плечи. После пары минут неподвижностии молчания ей стало легче, будто кокон из слизи растворился и стек в водосток,отравив собой какой-нибудь близлежащий фьорд. Мысленно она попросила у Норгепрощения за ядовитую дрянь, что получилась от случайной встречи двух русскихтуристов.

На следующий день Олег дулся. Сначала утром, поджидая Алисуу двери, он принялся демонстративно вздыхать. После, в отельной комнате длязавтраков, он, как наказанный щенок, сопел над вафлями с вареньем,яйцами-скрэмбл и козьим сыром. Алиса, дав себе зарок не обращать на него внимания,увлеклась тремя видами селедки, одна из которых действительно оказаласьзамаринованной в варенье. Вернее, это был какой-то затейливый малиновый соус,но факт оставался фактом: селедка была сладкой, как и пророчила Нина. Алисаразвеселилась и, наполняя тарелку по второму кругу, отправила ей коротенькийe-mail: «Сладкая селедка – check!».

Их автобус держал путь в маленький, но оченьразрекламированный в турпроспектах городок Флом. Помимо уникальной горнойжелезной дороги, на которую Алиса плевать хотела, во Фломе было кое-что оченьважное лично для нее: большой и полноводный круглый год водопад Хьосфоссен,природный аттракцион для зевак со всего мира. Сценарий был таков: горный поезд,припарковавшись в туннеле неподалеку, выбрасывал из себя фонтаны туристов,которые кидались фотографировать актрис-альпинисток, изображающих хюльдр –норвежских ведьм, прекрасных дев, лесных пастушек – а над водопадом разносиласьмузыка Грига, силясь придать очарования всему происходящему.

Но еще даже не подъехав к водопаду, Алиса уже в немразочаровалась. Вся поездка по Норвегии затевалась ради того, чтобы большеразузнать о хюльдрах, но оказалось, что экскурсоводы не знают ничего, крометого, что можно было прочитать в Википедии. Норвежские хипстеры, с которымиАлиса поболтала в поезде, не знали о хюльдрах вообще ничего. Она грустноразглядывала свою татуировку в виде заглавной буквы «Х» на предплечье и думалао бабе Яге.

«Если спросить русского человека, кто такая баба Яга, врядли кто-то даст правильный ответ», - размышляла Алиса, - «Ну, старая. Ну, вступе летает да добрых молодцев в печке жжет. Про то, что она – проводник междумиром людей и миром мертвых, сторож, смотритель и пограничник в одном лице,знают только те, кто изучает фольклор профессионально».

Представив себе бабу Ягу в форме российского пограничника сИзбушкой-на-Курьих-Ножках на поводке, Алиса улыбнулась. Ведь есть еще и другойвариант.

«Несмотря на то, что не каждый урожденный русский можетжонглировать фактами о той же бабе Яге, мы все равно помним, знаем и чувствуемвсе, что она собой олицетворяет. Старая неопрятная женщина. Колдунья. Живоепредупреждение остерегаться чащи леса, потому что там тебя встретят силы, тебене подвластные. Или медведь. Древняя подкорка, на ней все записано».

Алиса посмотрела в окно. Норге ласково погладила ее по щекесолнечным лучом. Алиса снова улыбнулась своим мыслям.

«Фактами о хюльдрах я напичкана под завязку», - призналаона, кивнув для убедительности, - «мне нужен кто-то, у кого на подкоркезаписаны те ощущения, что с хюльдрами связывали его предки. Кто-то, кто дастмне считать эту информацию, почувствовать то, что невозможно описать словами».

Алиса радостно хихикнула: вот это настоящий вызов дляэнергетического туриста! Первое – найти аборигена, готового пойти на контакт.Второе – найти контакт, нащупать, прочувствовать то, о чем человек сам неподозревает. Третье – перевести возникшие образы во вторую сигнальную систему,то бишь в слова. Четвертое – не полениться записать.

Алиса долго не признавалась сама себе, чего хочет на самомделе, и только сейчас подойдя вплотную к своей цели, она решилась выразить своежелание словами.

«Я хочу написать книгу. В которой я расскажу миру охюльдрах. Не мифы про коровьи хвосты и прелестные личики, а правду. Теправдивые образы светлых колдуний, что норвежцы впитывают с молоком матери ибережно хранят в палеокортексе».

Алиса погрузила сознание в амбициозные грезы, пока ее телосовершало невыносимо скучную поездку до Мирдаля и обратно. Когда на обратномпути поезд снова тормознул у Хьосфоссена, она даже не вышла из вагона. Онасмотрела на шумные воды, величественно падающие со скалы, и коренастых чернявыхактрис в красных платьях, составляющих с водопадом довольно глупый контраст.Алиса вдруг подумала, что когда по ее книге будет сниматься фильм, то никакогоХьосфоссена в нем не будет.

- Почему ты не вышла посмотреть на хюльдр?

«О, нет! Только не это!»

- Они разве уже успели освоить новую программу? – пошутилаАлиса, глядя в окно. Поезд тронулся, водопад исчез, и снова замелькали горы,рельсы и туннели.

- Тебе разве не интересно? – не отставал Олег.

Алиса обернулась и внимательно посмотрела на него. Влажныйветер растрепал его волосы, а воодушевление, игравшее на его лице, чуть тронулакрасками его лицо: глаза Олега стали ярче и увлажнились, кожа обветрилась, авот губы почему-то стали красными и неприятными, как у насосавшегося кровивампира.

- Ты так похожа на хюльдру! - насосавшийся крови вампирсделал неловкий комплимент, добавив в голос проникновенной хрипотцы.

Алиса кивнула и отвернулась.

«Я приехала за ответами», - вдруг подумала она, - «черт сней, с книгой. О, волшебная Норге, помоги мне с самоопределением. Ответь мне,кто я?».

- Ты – хюльдра, - сказал Олег, приблизив свои губы к ее ухуи накрыв ее руку своей.

«Дебил».

Алиса вдруг подумала, что лучше он и дальше вел бы себя какжена, чей муж накануне вернулся домой на рогах. Продолжал бы игнорировать ее идуться. Алисе бы просто оставалось не обращать внимания на его укоризненныевздохи.

«Аська права: я слишком добрая. Вечно хочу со всемипоболтать, и чтоб никто не ушел обделенным вниманием. Аська бы отшила этурыбу-прилипалу в два счета, просто сказав вслух то, что не решаюсь сказать я!».

- О чем ты думаешь? – выдохнула рыба-прилипала Алисе в ухо.

«О том, что ты дебил».

Настроение у Алисы заметно испортилось. По возвращению воФлом, когда тургруппа гуськом пересаживалась с поезда на паром, Алиса поняла,что пора что-то предпринять.

Только что именно? Грубо и прямо попросить его «отвять»?Алиса вздохнула. Конфликты – не ее сильная сторона. То есть она, конечно, можетпослать его прямо в глаза, но ее тут же одолеет чувство вины, столь тягостное,что, чтобы избавиться от него, придется сначала извиниться, потом похихикатьпо-свойски, а в результате все станет совсем плохо: Олег заговорит ее до смертиили, не приведи Один, перейдет к решительным действиям. Испытано. Пройдено.Проверено. Надоело.

Алиса решилась на побег. Во имя энергетического туризма. Воимя ненаписанной книги. Во имя всех безымянных сгинувших с лица земли хюльдр,чей образ так пошло растиражирован и поминается всуе туристками всех возрастовдля привлечения внимания своих попутчиков. Алиса была полна решимости, и дажене обратила внимания на ливень, хлынувший, пока она пряталась за желтоймалолитражкой.

Заскрипели тросы, заскрежетал металл. Алиса вытянула шею.Пора! Она метнулась к трапу, оттолкнулась от него обеими ногами и подпротестующие крики паромной команды, прыгнула на причал. Дождь оказалсянастолько сильным, что Алиса промокла еще в полете.

- Sorry, - крикнула она паромным,улыбнулась во все тридцать два зуба и помахала им рукой. Те снисходительномахнули в ответ сумасшедшей девахе и снова обратились к своим лебедкам.

Ливень загнал туристов в огромные общие каюты парома:снаружи остались только самые любопытные. Например, Олег, который все ещебродил по третьей палубе, высматривая Алису. Увидев, что та сошла на берег, инет никакой возможности вернуть ее на паром, он отчаянно замахал ей рукой,что-то крича.

- Я не вернусь! – проорала Алиса, сложив ладошки рупором, -иди в жопу!

Отсюда, с берега она могла кричать любые оскорбления: Олегвряд ли мог слышать ее за шумом ливня.

Едва паром взбрыкнул винтами и плавно отчалил от берега,Алиса поняла, что больше никогда не увидит Олега, никогда не услышит егооскорбленного сопения и мелодраматических этюдов. Восторг от удачно провернутойаферы захлестнул ее целиком, заставив задохнуться. Широченная улыбка растянулаее лицо.

Перед побегом она забыла вынуть наушники из ушей. Все этовремя в них звучала какая-то музыка, но Алиса, пребывая в напряжении, неслышала ее. Теперь же, расслабившись и  воспряв духом, она позволила себеуслышать средневековую мелодию – Faun – Satyros. Онахлынула ей в голову и затопила все ее существо. Алисе показалось, будтокакая-то неведомая сила приподняла ее над землей на пару сантиметров –настолько легкой она себя ощущала.

И тут она удивила сама себя: она затанцевала. После второгоизящного пируэта, что она выдала на потеху путешественникам с парома,выглядывающим в окна, и местным рыбакам, курившим на причале возле своихмоторок, Алиса захохотала, как сумасшедшая – откинув голову назад и широкораскрыв рот. После двух дней липкого безумия ее попутчика, в которое онаоказалась вовлечена против своей воли, Алиса чувствовала себя восхитительносвободной. Она даже бросилась бы в воды Согнефьорда, чтобы там резвиться какдельфин, если бы хорошо плавала.

Паром отплывал все дальше и дальше, и Олег, который оставилпопытки привлечь ее внимание, неподвижно стоял на самой верхней палубе, подуютным навесом, и выглядел таким… туристом. Чужеродным созданием для этойхолодной непредсказуемой сказочной страны, тогда как Алиса чувствовала себялучше, чем дома. Она, устало выдохнув, остановила свой сумасшедший танец ивдруг всей кожей ощутила ледяной холод, который немедленно сковал ее тело припомощи верного помощника – насквозь промокшей одежды.

Чьи-то руки неожиданно обхватили ее сзади и затянули поднавес. Они же заботливо и предупредительно накинули на ее плечи плед,провонявший рыбой, которому Алиса обрадовалась, как норковому манто. К дрожиприсоединился совершенно отчетливый стук ее зубов.

- Takk, - сказала Алиса, вытерев рукавом своей куртки каплю,повисшую на кончике носа. Она огляделась: рыбаки тихонько, в пол ладошки, аплодировалиее нелепым фуэте.

Обернувшись, она увидела молодого мужчину, который заботилсяо ней. Он был намного выше нее и на его лице господствовали яркие голубыеглаза, тогда как все остальное было скрыто густой рыжеватой бородой, в которойугадывалась доброжелательная улыбка. Алиса, поправляя съезжающий плед,коснулась его пальцев и легонько ударила его статическим электричеством. Тотзасмеялся, но руки не отдернул.

- Вы промокли, - сказал он по-английски с мягким акцентом,той самой норвежской певучестью, что делает этот язык похожим на французский, -пойдемте, я дам вам полотенце и чашку кофе.

- А вы не маньяк? – Алиса подозрительно взглянула на него.

Мужчина расхохотался совсем не по-маньячьи: громко изаразительно. Очень обаятельно. Алиса невольно подалась вперед.

- Откуда вы, такая основательная? – спросил он, отсмеявшись.

- Из России, - улыбнулась Алиса.

Рыбаки за ее спиной загулькали по-норвежски что-тоодобрительное. Алиса оглянулась на них: самый молодой показал ей поднятый вверхбольшой палец.

- Меня зовут Бьорн, - представился мужчина,- а вас?

- Алиса.

- А-ли-са, - повторил Бьорн, - пошли кофе пить, Алиса.

Он не давил на нее, требуя немедленных решений или действий,и не стремился потрогать руками, за что Алиса ему была очень благодарна. Хватитс нее чужих кожных жиров на сегодня!  В тот момент, когда Алиса прикидывалаальтернативные варианты – гостиницы, кафе, остаться тут и умереть – онапочувствовала, как струйка из холоднющей норвежской дождевой воды упала с ееволос прямо за воротник. Ощущение было препротивнейшим, поэтому Алиса оставилав стороне все свои здравые размышления (в ее голове все здравые мысли проговаривал голос ее сестры Анфисы), справедливо решив, что в этом безымянномпоселке ей больше некуда пойти, кроме как в гости к этому приятному аборигену.

- Если вы маньяк, то знайте, что я сообщу друзьям и семье освоем местонахождении, - Алиса выбежала под дождь вслед за Бьорном и засемениларядом с ним. Она напустила на себя строгий вид и едва удержалась, чтобы непогрозить ему пальцем. Тот засмеялся, надвинул пониже капюшон своей куртки имягко подтолкнул ее по дороге, идущей вверх от причала.

- Я дам вам свой лэптоп, - пообещал Бьорн, - и паспорт, еслихотите.

- Хочу, - буркнула Алиса, вытерев лицо краем «рыбного»пледа.

Они шли, шли и шли. Алиса семенила рядом с широко шагающимБьорном, закутанная, как шаверма, какую готовили в ларьке возле Главной площадив городе Б. Начинку из мяса, картошки и овощей, пропитанную чесночным соусом,тамошние повара так плотно заворачивали в питу, что казалось, будто ешьсосиску. Мысли о еде постепенно вытеснили из Алисиной головы мысли о том, чтосейчас ее непременно убьют и расчленят, и, замечтавшись, она не заметила, какони прибыли в пункт назначения.

Пока Бьорн открывал дверь (просто повернул ручку, никакихсерьезных запоров), Алиса  оглянулась назад. Они поднялись в гору, и причалскрылся с глаз. Вокруг теперь были аккуратные белые домики, территории, неограниченные заборами, совершенно обычные северные деревья и фантастический видна Эурланнсфьорд. Все это Алиса разглядела сквозь упругие струи, заливавшие еелицо: любопытство было сильнее холода и дискомфорта.

- Алиса, долго ты будешь там стоять? – спросил Бьорн,высунув голову на улицу.

Его дом напоминал сахарок в беретке: белый куб счетырехскатной черепичной крышей с трубой аккурат посередине – она-то идовершала образ, напоминая «пимпочку» на классическом французском берете, вкоторых ходят мимы. Дом не украшали ни завитушки, ни башенки, ни балконы –просто коробка с окнами, вмещающая два этажа и гараж.

В прихожей было темно и пахло полированным деревом. Когдаглаза Алисы привыкли к темноте, она разглядела коробки – открытые,ополовиненные и нераспакованные – которые стояли то тут, то там. Здесь женачиналась винтовая лестница темного дерева, ведущая на второй этаж.

Алиса скинула свой спасительный плед прямо на пол, стащиланамокшие сапоги и шарф и отправилась на поиски хозяина. Тот не замедлилматериализоваться на лестнице: сначала показались его ступни в серых шерстяныхносках, потом длинные стройные ноги в джинсах, серый свитер с горлом,обтягивающий мощный торс и здоровенные ручищи, и, наконец, бородатаяулыбающаяся физиономия. Бьорн снял свою рыбацкую шапочку, явив Алисиному взорукруглую макушку, на которой русые волосы от влажности завивались колечками.

- Я недавно купил этот дом, - пояснил Бьорн, показав рукойна коробки, - живу на втором этаже, там теплее. Пойдем со мной, я дам тебесухую одежды и… что я там еще обещал?

- Чашку кофе, - сказала Алиса, которая покорно двинуласьвслед за хозяином вверх по лестнице. Ей пришлось приложить кое-какие усилия,чтобы оторваться от созерцания его филейной части и сделать вид, что оналюбуется лестницей.

На втором этаже была обжита только одна комната. В ней стоялдубовый стол, дизайнерский холодильник с зеркальными дверцами, пара стульев,кронштейн с одеждой, какой-то трухлявый комод и раскладная сушилка для белья.Также имелась широкая кровать, над которой таращила стеклянные глаза оленьяголова. Алиса скривилась.

- Не любишь охоту? – усмехнулся Бьорн. Он щелкнул кнопкой накофеварке.

- Не особенно. Ты сам убил этого оленя?

- Сам. Сам убил. Сам освежевал. Сам засолил, - сказал Бьорн,немного рисуясь, - в России разве не занимаются охотой?

- Там, где я живу, нет, - ответила Алиса, - там слишком маломеста, чтобы стрелять.

- В России мало места? – рассмеялся Бьорн.

Алиса пожала плечами.

- Переоденься, - велел Бьорн, указав на кронштейн, - женскойодежды у меня нет, поэтому бери все, что понравится. И позвони своим родным,чтобы они не беспокоились.

Алиса с энтузиазмом стащила с себя мокрую куртку и бросилаее на сушилку. Кинув взгляд на Бьорна, который резал огромным острым ножомкакую-то снедь и не обращал на нее никакого внимания, она быстро стащила с себямайку и, на секунду замявшись, бюстгальтер. Взамен мокрому тряпью, котороеулетело на сушилку, Алиса цапнула с вешалки первый попавшийся свитер, которыйоказался большим и уютным, а главное достаточно длинным, чтобы прикрытьзамерзшую попу целиком. Снова кинув на Бьорна взгляд, она стянула юбку итрусики и тоже швырнула их на сушилку.

- Возьми носки в комоде, - велел Бьорн, проходя мимо. В рукеон нес мясницкий нож и пустую тарелку. Он вышел за дверь. Алиса прикинула ипоняла, что он пересек холл и скрылся за дверью напротив.

«Наверно, держит там еще кого-нибудь, кто с парома упал.Засоленным. Отрезает по кусочку от предыдущего и скармливает следующему».

Несмотря на те ужасы, которые Алиса силилась вообразитьсебе, она чувствовала себя очень спокойно в этом почти пустом доме, хозяинкоторого так ненавязчиво и небрежно умудрялся ею командовать. Ему не хотелосьсопротивляться.

«Точно. Маньяк! Маньяк-обаяшка».

Алиса выдвинула второй ящик комода: она предполагала, чтоименно там мужчина, живущий один, должен хранить свои носки. Она не ошиблась.Выудив самые толстые на ощупь и самые теплые на вид, Алиса успела умилитьсятому, какими аккуратными кучками разложены его носки.

Бьорн вернулся с чистым полотенцем и маленькой краснойкнижицей в одной руке и с тарелкой, наполненной ломтиками солонины – в другой.Алиса, успевшая намечаться о шаверме по пути, проигнорировала поданное ейполотенце и норвежский паспорт, но потянулась носом за мясом.

- Ты голодна? – улыбнулся Бьорн.

- Безумно.

- Тогда подтягивайся.

- Нужно только одно дельце сделать, - Алиса залезла в своюнеобъятную торбу, мысленно вознеся себе хвалы за решение оправиться на фьордыналегке. С ней был телефон, кошелек, паспорт и запасные трусики, которые онатут же нацепила бы на себя, если бы ливень не умудрился просочиться внутрьсумки. Поэтому белье полетело на сушилку, а российский паспорт, тоже довольносильно намокший – в Бьорна. Тот ловко поймал его и принялся разглядывать, каккакую-то диковинку.

«Я что? Только что отдала свой паспорт едва знакомомуиностранцу? Ой, наплевать! У меня еще загран есть!».

Алиса намотала на голову принесенное Бьорном полотенце,соорудив что-то вроде тюрбана, и глянула в его паспорт. Bjorn Yorgesen. Тридцать два года.

«Выглядит моложе. В холоде все лучше сохраняется».

Алиса глубоко вздохнула: ей предстояло кое-какое нелегкоеиспытание. Позвонить Васе и сообщить, где она, при этом ни разу не вызвав унего желания немедленно приехать в Эурланн и покрошить Бьорна в винегрет.

Алиса решительно набрала Васин норвежский номер и села напол. Он ответил после четвертого гудка.

- Привет, - сказала Алиса ласково, - я убежала от тургруппы.

- Я знал, что ты так и поступишь, - по голосу Алисауслышала, что Вася улыбается.

- Тут пошел ливень, и меня приютил один человек, -затараторила она, - его зовут Бьорн Йоргесен, номер паспорта…, рост примернометр девяносто, живет в доме, похожим на сахарок в берете…

- Подожди-подожди, притормози, - перебил ее Вася, - этотБьорн тебя похитил, что ли? Но ты украла телефон и пытаешься меня мотивироватьна твое спасение?

- Нет, - ответила Алиса с  улыбкой, поглаживая оленей,нарисованных на ее носочках, - это ты всегда паникуешь, что меня кто-нибудьсъест…

- Детка, это Норвегия, - сказал Вася, - не попадайся на путиэмигрантам, и никто тебя не обидит.

- Правда? – удивилась Алиса столь неожиданному поворотусюжета.

- Правда, - подтвердил Вася, - но номер паспорта я на всякийслучай записал. Скажи мне, а этот Йоргесен, он часом не фотограф?

- Бьорн, ты фотограф? – крикнула она по-английски.

- Да, - просто отозвался Бьорн. Он закончил греметь посудойи теперь по комнате плыл восхитительный аромат свежего кофе. Как в кофейне «УЗаваркиной».

- Сказал, что да, - передала Алиса в трубку.

- Вези его ко мне, - велел Вася, - если это тот, о ком ядумаю, то он – гребаный гений!

- А вот возьму и привезу, - рассмеялась Алиса, - всё, пока!Я пошла есть!

- Обжора! – ласково отозвался Вася и положил трубку.

На столе ее уже поджидала прозрачная розовая рыба, укутаннаяв сметану, свежий черный хлеб, лук, нарезанный кольцами, копченый лосось, тоароматное мясо, что настругал Бьорн в соседней комнате, холодная варенаякартошка, медовый пирог и толстостенная кружка кофе, из которой поднималсяароматный пар. Алиса немедленно напихала в рот всего по чуть-чуть и залилакофе, даже умудрившись не обжечь язык. Наверно потому, что тот был надежнозавернут в копченого лосося.

Бьорн соорудил себе бутерброд, но забыл от него откусить,наблюдая за ней. Его лицо хранило странное выражение, непривычное для Алисы.Бьорн был… равнодушен, что ли? Конечно, он был доброжелателен и общался с ней сявной охотой, но в его глазах не было ничего привычного Алисе: ни похоти, нимольбы, ни подобострастного восхищения, ни напускного холода или надменности.

«Удивительно!».

- С кем ты разговаривала? – поинтересовался Бьорн.

- С братом, - улыбнулась Алиса, но тут же сощуриласькарикатурно-подозрительно - он большой, злой и очень меня любит.

Бьорн расхохотался.

- Я не причиню тебе вреда, - сказал Бьорн очень убедительно,- но почему-то мне кажется, что ты не дашь себя в обиду.

- Не дам, - уверила его Алиса, вгрызаясь в рыбу, - Васянаучил меня стрелять и драться.

- Он военный? – спросил Бьорн, тихонько попытавшисьпроизнести слово «Vasja».

- Он фотограф, - соврала Алиса, соорудив себе гигантскийбутерброд, - сейчас живет в Норге.

Она даже не заметила, как в разговоре на английском языке, унее вырвалось «Norge» вместо «Norway».

- У тебя есть еще кто-нибудь, кроме брата? – спросил Бьорн.

- Сестра, племянник, - сказала Алиса и, подумав, добавила, -и трое друзей. Вот и всё.

Вопросы Бьорна ее не раздражали. Он был мягок, тактичен испрашивал, не требуя ответа. Алиса вдруг поймала себя на том, что хочетпонравиться Бьорну. Он рассказал немножко о себе – о сводном брате и о любимойсобаке, что попала под машину, когда ему было шесть – Алиса обнаружила, что непросто слушает с интересом, но и пытается запомнить.

- Вася сказал, что если ты – это ты, то ты – гений, -сообщила Алиса, натягивая лицо на бутерброд.

- Ты смешная, - сказал Бьорн. В его лице появилась какая-тоновая эмоция, которой Алиса не смогла дать название.

- Правда? – спросила она, отложив бутерброд.

- В хорошем смысле. Ешь. Потом я покажу тебе своифотографии.

Алиса в два укуса одолела свой монструозный бутерброд иотряхнула руки от крошек.

- Ты как маленький удав, - улыбнулся Бьорн. Он встал изстола, и, проходя мимо, погладил ее по плечу. Он скрылся в соседней комнате,откуда донеслось шуршание картона: Бьорн рылся в коробке.

Алиса сидела на своем стуле, не шевелясь и не дыша. Еепарализовало это прикосновение: оно не было отцовским или братским, но и в тоже время не несло сексуального подтекста. Алисе это было в новинку, и сколькоона не силилась, она так и не смогла дать определение той эмоции, которую этоприкосновение в себе несло.

«Много думаешь. Ты же знаешь, что бывает с теми, кто многодумает».

Алиса вдруг поняла, что ведет себя, как самая обычнаядевушка – сидит и  пытается понять, нравится она мужчине или нет. Так делалаНина, так делала Марина и еще много Алисиных приятельниц, подруг и просто знакомых.Это открытие ее взволновало.

- Фотографии, - возвестил Бьорн, внося большую картоннуюкоробку со снимающейся крышкой, - эти снимки не были нигде опубликованы. Тыбудешь единственной, кто когда-либо их видел.

- Это большая честь, - сказала Алиса серьезно, с интересомзаглядывая в коробку, которую Бьорн водрузил на стол.

Бьорн уставился на нее, будто силясь понять, шутит она илинет. Алиса не обратила внимания на его замешательство.

- Почему? – наконец спросил он.

- Что почему? – удивилась Алиса и посмотрела на него. Бьорнвыглядел растерянным.

- Почему это честь?

- Не знаю, - Алиса пожала плечами, не сводя с него глаз, - уВаськи, например, есть целая коробка снимков… вот точно такая же коробка!..которую он никому не показывает. Он всем говорит, что это – неудачные фото,которые он хранит, чтоб не повторять ошибок, а нам с Асей – что мы тудазаглянем только через его труп. В смысле, после его смерти.

Бьорн растерянно улыбнулся, Алиса, глядя на него, вдругпоняла, что в нем такого привлекательного.

«Трогательность. Он трогательный. Он умеет. Он не стесняетсяи не боится обычного, человеческого, настоящего. Носочки с олешками, бровидомиком, детские воспоминания – всё это обычно мужчины от меня прячут, полагая,что я или не пойму, или посмеюсь, или нагло воспользуюсь. Бояться выглядетьидиотами. Идиоты».

Алиса запустила руку в коробку и достала отпечаток. На нембыло ночное небо, через которое буквой S изгибалось ярко-зеленое марево.

- Твою мать! – воскликнула Алиса по-русски. Она достала ещеодну фотографию, за ней еще и еще. На всех на них были изображены северныесияния. Иногда под этим чудом природы появлялся типичный норвежский сельскийпейзаж: домики из дерева, крашеные в бордовый, с аккуратными окошками, вкоторых можно было разглядеть теплый, уютный приветливый свет.

- Васька прав! Ты – гребаный гений! – снова завопила она.

- Алиса, ты говоришь по-русски, - Бьорн улыбнулся, но межего бровей промелькнула крохотная озадаченная морщинка. Промелькнула и тут жеисчезла.

- Прости! Прости, Бьорн! – Алиса перешла на английский, нобыла так взбудоражена, что не могла связно выражать свои мысли, - я тебя знаю!Вернее, не тебя, а твои фото! Ты жил в Америке, работал с «Нэшнл Джеографик»,твои северные сияния печатали на обложках, о тебе писал «Тайм». Конечно же!Бьорн Йоргесен! Тебя называли норвежским гением! Мне про тебя Васька рассказал,когда узнал, что я на хюльдрах свихнулась. Он накидал мне ссылок, а я изучалатвои северные сияния! Я рассказывала про тебя друзьям и называла тебя Григом отфотографии! Глупо, да? Ну тот сочинил свое лучшее, вдохновившись Норвегией,своей родной страной, как и ты! Скажи, это глупо?

Судя по выражению лица, Бьорн честно пытался осмыслитьАлисин несвязный лепет. Пытаясь вместить в слова как можно больше эмоций, онато и дело переходила с английского на русский, или на французский. При этомАлиса бурно жестикулировала: всплескивала руками, или прижимала правую руку ксердцу, будто клянясь фотографу в любви, или трогала Бьорна за плечо. Ее тирадене было конца и края, и Бьорн не выдержал: сделав крохотный шажок ей навстречу,он нежно положил ладонь ей на затылок и на мгновение прижался губами к еегубам. Всего несколько мгновений, и он отстранился.

- Ты это сделал, чтобы я замолчала, да? Прости! Я больше небуду так трещать!

Алиса улыбнулась и, будто выдохшись, прислонилась кстолешнице.

- Я это сделал, потому что ты мне нравишься, - улыбнулсяБьорн, - ты славная. И милая. И искренняя. Я всегда хотел встретить кого-то,вроде тебя.

В его глазах по-прежнему не было ничего лишнего: ни похоти,ни животного желания. Он не хотел покорить, овладеть ею, заставить, сломать.Где-то в его щекотной рыжеватой бороде пряталась доброжелательная улыбка, иАлиса вдруг поняла, что не знает, что дальше делать. Все ее предыдущие отношенияс этого момента развивались только по двум сценариям: или мужчина, стаскивая снее одежду, кончал себе в штаны, после чего  принимался извиняться, или, еще неуспев ничего сделать, принимался ныть о том, что женщины жестоки, судят омужской силе по первому пробному сексу и что она, Алиса, не должна быть такой,как все. Оба сценария виделись ей довольно унылыми, но ничего другого она незнала.

Алиса аккуратно сложила снимки, которыми размахивала вовремя своей пламенной, но бессвязной речи, и аккуратно поместила в коробку.Коробку она накрыла крышкой, убедившись, что каждый сантиметр крышки плотноприлегает к корпусу коробки. Алиса тянула время, не зная, что предпринять.Больше всего на свете она боялась обернуться и увидеть надменную усмешку. Илихолодный взгляд.

Но когда Алиса обернулась, Бьорн стоял настолько близко,насколько это было возможно. Он серьезно посмотрел ей в глаза и, ни слова неговоря, легонько провел по ее щеке костяшками пальцев. Алиса от удовольствияневольно прикрыла глаза.

«Ласково. Со мной никто никогда не обращался ласково. Имказалось, что меня нужно непременно удивить, а потом перевернуть и сновапроделать все то же самое, удивительное еще два раза».

Бьорн осторожно коснулся своими губами ее губ. Он аккуратноподхватил ее под ягодицы (Алиса вспомнила, что на ней нет белья) и посадил настол. Он целовал ее так долго и умело, что Алиса вдруг перестала различатьгрань между реальностью и… чем-то едва ощутимым, нереальным, трансцедентным,непостижимым. Она перестала чувствовать свое тело, перестала понимать, чтоименно и как именно она делает. Алиса не чувствовала своего языка, что ласкалязык Бьорна, не помнила своих рук, что нежно гладили его спину, не видела своихног, что обвивались вокруг его торса, крепко прижимая к себе.

Бьорн, не прерывая поцелуя, снял Алису со стола и отнес накровать. Снова вернувшись в свое тело, она с радостью и трепетом предвкушалато, что сейчас произойдет. На секунду оторвавшись от Алисиных губ, Бьорнпотянулся вправо и вынул из ящика тумбочки блестящий квадратик и вопросительнопосмотрел на Алису. Та кивнула.

Бьорн не стал стягивать с нее ни свитер, ни носочки.

- Слишком холодно, - сказал он ей на ушко, нежно прикусивмочку. Он запустил руки под свитер и своими большими ладонями принялся ласкатьее грудь, неожиданно быстро и смело. Под его прикосновениями кожа Алисыразгоралась, и ей казалось, что она вполне может избавиться от свитера.

Бьорн расстегнул молнию на своих джинсах, и немногоприспустив их, обнажил уже твердый член. Алиса провела по нему легкимипальчиками, отчего у Бьорна вырвался сладостный стон.

- Помоги мне, - попросил он. Алиса откусила краешек ублестящего квадратика, вынула презерватив и, зажав кончик, ловко раскаталарезинку от головки до основания. Это заняло у нее три секунды.

В следующее мгновение Бьорн взял ее умелые ладошки в свои,и, вытянув руки, ухватился за спинку кровати и своими, и ее руками. Еще одномгновение у него ушло на то, чтобы  бесцеремонно развести Алисины бедра, а еесаму вжать в матрас своим тяжелым телом. Без промедления Бьорн вошел в нее, также, как до этого ласкал ее тело: смело и быстро.

Алиса коротко вскрикнула, на секунду испугавшись того, чтоон сделал: вошел слишком быстро и рано, ей показалось, что будет больно, какэто бывало с ней обычно. Лишь спустя мгновение она поняла, насколько онавозбуждена, и как плавно и мягко Бьорн двигается внутри нее.

Алиса и не предполагала, что ее тело на это способно.

Бьорн сменил темп и тактику: теперь, поняв, что недоставляет Алисе неприятных ощущений, он двигался внутри нее легко и резко,словно забивая сваи, и ее тело с благодарностью отзывалось на его движения,каждое из которых приносило еще больше удовольствия, чем предыдущее. Придавливаяее своим весом к кровати, Бьорн не давал ей ни выгнуть спину, ни двинутьбедрами ему навстречу. Недвижимая, лишенная инициативы, она отдалась ему,доверив свое тело его умениям.

Бьорн замедлил движение, но увеличил амплитуду, и Алисавдруг с удивлением услышала, что кричит. Собственный голос подействовал на нее,как катализатор, и Алиса почувствовала приятную дрожь где-то под лобком,которая быстро охватила все ее внутренности и превратилась в нестерпимуюсладкую муку. Алиса закричала и инстинктивно  выгнулась всем телом, но несмогла подняться над матрасом ни на миллиметр: большое и очень тяжелое телоБьорна лежало на ней сверху и продолжало свою умелую пытку. Тогда онапопыталась ухватиться за что-нибудь рукой, чтобы выразить хотя бы частьощущений другой частью тела, но не смогла: проворные и ласковые ладони Бьорнанежно, но крепко удерживали ее запястья.

Когда дрожь внутри Алисы стала стихать, и на крик больше неоставалось сил, она услышала шепот Бьорна. Он, изливаясь мутными потоками вразделявшую их резиновую перегородку, он шептал какие-то нежные норвежскиеслова. Что-то вроде «элскерь».

Прошла минута, прежде чем он отпустил ее.

Алиса обвила Бьорна ногами и руками и, пользуясь тем, что онне знает русского, принялась нашептывать ему всякие нежности. Она говорила, чтолюбит его, что он самый красивый и талантливый, называла его своим солнышком ипрочими глупыми прозвищами. Из глаз Алисы текли слезы, но она не замечаланичего, кроме того, что каждая клеточка ее тела поет счастливые похабныечастушки.

Той ночью она рассказала ему все. Про своихдемонов-хранителей Асю и Васю, про Лавровича, про то, как странно с нейобращаются люди, про попытки понять себя, о легенде про хюльдр, к которой она,в конце концов, обратилась, и на которой помешалась. Она поделилась тем,насколько бездарны были ее попытки составить хоть какой-нибудь сценарий, покоторому можно будет построить свою жизнь. Она рассказала ему про провалы,которые последовали за этими попытками и про свое озлобление после этихпровалов. Она даже посетовала на отчаяние, которое охватывало ее, когда всестановилось только хуже и хуже. В общем, разнюнилась по полной.

- Я ни разу не спросила тебя, надолго ли я могу остаться, -спросила Алиса у засыпающего Бьорна. Ей казалось, что после всего, что она нанего вывалила, он должен выставит ее за дверь немедленно. Или когда пропоютпетухи.

- Навсегда. Оставайся навсегда, - прошептал тот,проваливаясь в сон.

Прошло три дня, прежде чем Алиса решилась позвонить Васе.Как ни странно, брат на удивление спокойно воспринял известие о том, что онавсе еще в Эурланне, в гостях у Бьорна, и не собирается никуда двигаться вближайшее время.

- Я сделаю тебе визу, - сказал Вася, - ни о чем не волнуйся.Ты опять влюбилась?

- Не опять, а впервые, - сказала Алиса.

Она лежала на полу, задрав ноги на подоконник, и северноебелесое солнце светило ей прямо в лицо. Бьорн на улице зачем-то измерялрасстояние между елками.

- Он норвежец? – строго спросил Вася.

- Он – Бьорн Йоргесен. Тот самый. Это действительно он.

- Вези его сюда, - приказал Вася, - я хочу с нимпознакомиться! Спрятал мою сестру на каком-то фьорде, как будто это нормально!

- Ой! – весело хрюкнула Алиса, - можно подумать, ты по мнесоскучился! Ты хочешь с ним про эти ваши выдержки и фокусы поболтать!

- Конечно, хочу, - рассмеялся Вася, - и тебя я давно невидел. Как ты там хоть выглядишь?

- Точно так же, только сосновые иголки в волосах запутались.

Распрощавшись с братом, Алиса встала с пола и распахнулаокно.

- Что ты делаешь? – спросила она.

- Гамак хочу повесить, - ответил Бьорн, - может, он тебязатормозит, если ты снова выберешься погулять при луне?

Позавчера ночью Алиса, не просыпаясь, встала с кровати,спустилась по винтовой лестнице со второго этажа и ушла в лес. Она шла такрешительно, уверенно и быстро, что Бьорн едва успел поймать ее на краю егоучастка. Он тряс ее и даже легонько ударил по щекам несколько раз, прежде чемАлиса очнулась от наваждения. Остаток ночи она просидела в кресле, дрожа отхолода и недосыпания, боясь уснуть и уйти еще куда-нибудь. Бьорн тридцатьчетыре раза велел ей не беспокоиться и ложиться спать, пообещав, что не даст ейуйти далеко.

- Жаль, что у меня с собой не было фотоаппарата, - сказал оней за завтраком.

Алиса ожидала чего угодно. Например, что он обзовет еепсихопаткой, отвезет в Осло и сдаст на руки Васе, запретив приближаться к Эурланнсфьорду.Или впредь будет относиться к ней настороженно, как к буйной сумасшедшей, ипопрячет все ножи. Но Бьорн искренне веселился и недоумевал, почему онахмурится.

- Я – лунатик, - буркнула Алиса.

- Это зов крови, - развеселился Бьорн, - хвостатый народтебя к себе манит. Кстати, в лесу с тобой ничего страшного не случится. Гораздонеприятнее будет, если ты выйдешь на дорогу. Надеюсь, к асфальту тебя непотянет? Среди твоих предков не было дальнобойщиков?

Алиса рассмеялась. Эти дни они прожили в блаженной неге: онасварила ему борщ, а он прокатил ее на своей моторке по Согнефьорду. Вода былазеленой, небо лавандовым, а солнце таким горячим, словно оно забыло, что скорокончается август и ему положено скромничать. Заглушив мотор, они лежали на днелодки, обнявшись, и смотрели в небо. Когда упали сумерки, Алиса, совершеннопозабыв, что почти не умеет плавать, нырнула в воду прямо в одежде. Бьорнсмеялся над ней, а она декламировала ему сказку про русалку и солдата нарусском и, цепляясь за край лодки своими белыми до прозрачности руками,притворялась, будто хочет соблазнить его и увлечь за собой на дно.

Чтобы Алиса перестала бояться саму себя, Бьорн устроил ейфотосессию в лесу. Она ходила босая и растрепанная между стволами деревьев,карабкалась на камни, валялась на мхе. Сначала на Алисе был свитер Бьорна,потом она стянула его, оставшись в длинной майке и трусиках. Разыгравшись,Алиса стянула с себя и эти ненужные лоскуты, а Бьорн отложил камеру, и онизанялись любовью прямо на камне, на котором успели отщелкать чуть большедвухсот кадров. Алиса чувствовала спиной холод камня, а животом – жар Бьорна ииз этой гармонии противоположностей родилось нечто ранее неиспытанное. Это былопохоже на то, как она растворилась в окружающем ее пространстве, частьюслившись со своим любовником, частью – с природой, когда Бьорн впервые еецеловал. Только теперь здесь был замешан оргазм.

«Палеокортекс. Он знает, что со мной делать. Что говорить.Куда целовать. Он меня не боится. Информация о таких, как я, записана в егодревней подкорке. Память поколений».

В тот момент Алиса верила в сочиненные ею же сказки.

Гамаку не хватало длины, и Бьорн, оставив бесплодные попыткизакрепить его, растянул его на земле, прикидывая возможности. Он хватал то одинкрай, то другой, разглядывал его то с одной стороны, то с другой. Алисасмеялась над ним и над его суетливостью, свесившись из окна, а он лишь смущенноулыбался в ответ.

- Натяни рыболовную сеть, - посоветовала Алиса с улыбкой.Бьорн показал ей поднятый большой палец.

Солнце снова припекало. Алиса подняла лицо ему навстречу изажмурилась. Она не помнила, сколько она так простояла, но из нежных дум еегрубо вырвал сигнал клаксона. Ей даже показалось, будто кто-то тихо позвал еепо имени. Открыв глаза, она бросила взгляд вниз, на Бьорна. Тот стоял, оставивсвой неподатливый гамак, и любовался ею.

«Показалось».

Но снова клаксон и снова «Алиска». Она взглянул  на дорогу ипохолодела. Реальность врезалась в ее тихую счастливую жизнь, как ножницы вситцевый лоскут.

- Какого черта ты здесь делаешь? – взвилась она по-русски.

Бьорн, вздрогнув, недоуменно смотрел на Алису. Проследивнаправление ее взгляда, он встревожился: он не хотел, чтобы у него забрали егохюльдру.

- Спустись, есть разговор.

- Как ты меня нашел? – разозлилась Алиса.

- Ты «зачекинилась» на «Форсквер»!

- Черт! – ругнулась Алиса, - что тебе надо?

Фигура, которая до сих пор стояла оперевшись задом на капотпрокатной машины и скрестив руки на груди, выпрямилась, сложила руки рупором ипроорала:

- Я знаю, что с нами случилось той ночью!

Глава шестая. 2010год. Не курица, но птица.

- Как твой шринк?

- Психотерапевт, мама! – раздраженно крикнула Нина в трубку.

Нинина психотерапия забуксовала: пережив еще один приступудушья, она отменила три сеанса у врача и перестала отвечать на ее звонки снапоминаниями. Нина и сама знала, как справиться со своей затяжной истерикой –нужно ликвидировать ее причину. Нужно рассказать о том, что произошло тойночью. И приступы, и бессонница исчезнут сами собой.

Нина не хотела рассказывать эту историю врачу. Зачем? Какойот нее толк? Кому станет легче от пустой болтовни? Не Нине, это уж точно!

Но хитрая врачиха нашла способ ее достать – позвонила еематери. Город Б – маленький тихий омут, где все черти знакомы между собой. А ужНине Ивановне Смоленской, заместителю начальника департамента здравоохраненияадминистрации города, каждая врачебная собака почла бы за честь подать лапу. Еетелефон висел на сайте администрации в открытом доступе.

- Приходи к нам, покушаешь… - зашла Нина Ивановна с тыла.

- Мама! Пьеса!

Нина Ивановна вздохнула и нехотя распрощалась, давая понятьдочери, что хоть этот бой она проиграла, но битва обязательно будет за ней.

В прошлое воскресенье, Нина приехала к родителям и, стянув спротивня только что испеченный пирожок с мясом, объявила, что начинаетрепетиции новой пьесы, что означало «переход на военное положение»: покаразрабатывался новый материал, и делалась выгородка, Нина сводила к нулю все«бесполезное общение». Она бросала терапию, не давала интервью и не звонилародителям. Нина говорила, что все это ее  отвлекает и вгоняет в депрессию ичереду фрустраций.

Как большинство родителей, Нинина мама не была довольножизненным выбором дочери.

- Почему у всех дети здоровые, а моя от врача не вылезает? –вздыхала она, сокрушенно качая перманентом, - зачем ты ставишь эти никому ненужные спектакли? Давай мы тебе работу новую найдем, хорошую…

Хорошая работа, в понимании Нининой матери, прежде всего, недолжна была вызывать стрессов. Нина не оставалась в долгу, ввязывалась в спор,отстаивая совершенно противоположную точку зрения. Она была уверена, что еслиты не отдаешь своей работе все свое время и силы, эмоциональные и физические,то значит, что работу ты свою делаешь плохо.

- По-твоему, я плохо делаю свою работу? – заводилась НинаИвановна.

- Причем здесь ты? – искренне недоумевала Нина, - речь обомне! Я - человек искусства! Я – не курица, но птица!

Нина Ивановна принимала «курицу» на свой счет и принималасьсыпать ехидными ремарками в адрес творчества дочери, которые та, в своюочередь, бойко парировала. Конфликт уходил вглубь, вскрывая все новые и новыепласты обид. Спор был бесконечен и изматывал обеих участниц.

Теперь Нининым основным занятием стало бесконечноеперечитывание монологов, из которых складывался текст ее новой пьесы.

Алиска ее довольно сильно переработала. Казалось, онаперелопатила каждую строчку, переделала каждое предложение и, видимо,совершенно обнаглев, поставила свое имя на титульный лист.

Сперва Нина разозлилась за такое неуважение к своей работе:в конце концов, даже если это ее дебютная работа в качестве драматурга, но онаже все-таки Нина Смоленская – основоположник новойд рамы в городе Б и один изтех людей, на котором все держится!

Но прочитав второй и третий раз, она вдруг открыла для себясначала двойной смысл в каждой реплике, и лишь тогда увидела и оценила всюглубину и символизм. В тексте Алисы Заваркиной каждое слово было на своемместе.

- Каждый должен заниматься своим делом, - сказала тогдаНина.

Она – известный режиссер Нина Смоленская. Она должназаниматься постановкой, но вот из Алисы, похоже, может выйти хороший писатель.Со временем.

Когда Нина отогнала от себя покалывающую ее зависть, оназаметила, что теперь текст больше отпечаток Алискиной личности, чем ее. Онавчитывалась в гладкие предложения, и вдруг с удивлением понимала, что Алиска нетак уж проста, какой кажется на первый взгляд. Похоже, нутро симпатичнойдевчушки и приветливой мисс В-Меня-Нельзя-Не-Влюбиться втихаря раздирали такиесвирепые огнедышащие драконы, что куда там Нине с ее дурацкими паническимиатаками до нее.

Нина имела кое-какой опыт в анализе текстов. И этот вопилкаждой своей страницей о ледяном одиночестве, в котором тонет автор. Кто бы могподумать!

Перед кастингом Нина укрылась в репетиционной каморке,прихватив с собой только листы с текстом пьесы. Она хотела в тишине испокойствии перечитать последний монолог, который выбрала для кастинга.

Изначально, в Нининой редакции пьеса называла «Невеста» исюжет ее был довольно избит: жили-были мальчик и девочка, девочка любиламальчика, а он ее – не очень. Je t'aime… moi non plus. Классика. Девочкеочень хотелось замуж за любимого мальчика, а мальчику хотелось фана и легкихнаркотиков, поэтому он однажды «сделал ручкой» своей нежной подружке, которая,как назло, в тот день присматривала себе миленькое свадебное платьице.

Нина специально выбрала эту тему: ей показалось, что онанайдет отклик у женской аудитории, к тому же ей, Нине, нужно было выразить себяи отголосок своей прошлой боли.

В общем-то, Алиса внесла всего две крупные корректировки:убрала все упоминания о свадьбе и лишила главного героя всех реплик, превративего в набор пошлых символов, знакомых каждой девушке. Такой набор остается импосле расставания: открытка, высохшая роза и плюшевый медведь. Но и этотбесплотный призрак, кусок, оставшийся от полноценного мужского персонажа,похоже, показался Алиске слишком выпуклым. Она обточила все упоминания о нем вмонологах, и теперь он представал не весельчаком и бонвиваном, а холодным,прагматичным и равнодушным. В нем перестал угадываться Павел Проценко, нопроклюнулся Лаврович.

- Какие же мы с тобой дуры, Алиска, - прошептала Нина,смаргивая слезы. Капельки сорвались с ее накрашенных ресниц и упали нафинальный монолог.

Нина видела знак свыше в сходстве их судеб. В те моменты,когда она читала пьесу или думала о ней, Нина чувствовала себя как никогдаблизкой Алисе Заваркиной. Она уже не злилась, что та рассказала своей сестре описьмах с предложениями поработать проституткой, зато снова провалилась всмердящее болото из чувства вины. Отсюда и приступы. Ее работа теперь проходилапо выматывающей схеме: чтение – размышления – воспоминания – борьба с удушьем.Нина пряталась ото всех, даже от своего верного партнера по сцене, который,похоже, успел крепко на нее обидеться. Но с ним она разберется позже…

Сначала – Алиса. Нина приняла решение: она расскажет все ей.Лично. Глядя в глаза. Она, Нина Смоленская, набралась храбрости и сделает то,что должна была сделать четыре года назад. В то же утро, когда они очнулись втом вонючем сарае…

Приступы стали отступать: паника сменилась злостью. Нинабольше не искала на кого бы свалить вину. Теперь она знала главных виновниковнаперечет.

Первым в ее списке стал тот тип с глазами, как у ленивца.Его насмешливый взгляд Нина не забудет никогда! То, как он, стоя в стороне,наслаждался происходящим. То, как он организовал для них «коридор позора»!

Когда они вечером следующего дня нашли силы, чтобы выползтииз сарая, все, кто был на базе, выстроились в две шеренги и молча наблюдали затем, как они бредут, пошатываясь. Они держали путь на автостоянку, единогласнорешив тут же покинуть территорию лагеря и бросить работу над сайтом. Павел,который пришел в себя раньше всех, сделал вылазку из их укрытия, и пробежавкамышами, добрался до домика, в котором они ночевали. Он наспех упаковал ихпожитки в четыре сумки, и также, огородами, добрел до своей машины. Там онбросил вещи в багажник, не забыв вынуть кое-какую чистую одежду для девушек. Когдаон вернулся в сарай, Нина была признательна ему за предупредительность: ееплатье было испорчено ее собственной рвотой. Алиске повезло еще меньше: ее юбкаи кусок футболки был залит кровью, однако она наотрез отказалась переодеваться.

Алиса вышла из сарая и первой ступила в «коридор позора».Нина, Паша и Лаврович с любопытством наблюдали за ней. Она не пыталасьсостроить оскорбленную невинность и не старалась сохранить хорошую мину приплохой игре.

Алиса брела в окровавленной одежде, спотыкаясь и оступаясь,и смотрела. Вглядывалась, молча и равнодушно, в каждое лицо в обеих шеренгах.Нина отчетливо помнила, как с этих физиономий сползало выражение беззаботности,сменяясь у кого-то тревогой, у кого-то удивлением, у кого-то страхом. Пока онивчетвером пересекали территорию базы, никто из тех, кто оставался, не издал низвука.

В конце шеренг стоял этот тип, Ленивец. Увидев кровь, онсменил показную брезгливость на подозрительность. Алиса, которая шла впереди начетыре-пять шагов, остановилась напротив него и смело скрестила с ним взгляды.Нина, Паша и Лаврович догнали и обогнали Алису, которая все смотрела и смотрелана Ленивца. Ее бледное лицо, на котором почему-то отчетливо проступилиуродливые, грязно-фиолетовые прожилки, не выражало никаких эмоций, а с потрескавшихсяи опухших губ не сорвалось ни слова.

Ленивец, который, видимо, жаждал лишь унизительно пошутить ивыставить четырех пришлых студентиков наркошами и конченой пьянью, постепенноосознавал свою ошибку. Пока они втроем усаживались в Пашкину машину, а Алисагипнотизировала его своим страшным взглядом, Ленивец, оставив нелепые подобияехидных улыбок, пытался вывернуться из неудобного положения. Теперь онрастерянно вертел головой в поисках поддержки, но натыкался на испуганные лицасовсем еще юных членов движения «Новый век» и на этот чудовищный пустой иизучающий взгляд Алисы Заваркиной.

Начиная отчаиваться, Ленивец бросил взгляд на коттедж, гдерасполагался штаб руководства, и Нина заметила, что там дрогнули жалюзи, скрывтого, кто подсматривал в щелочку. Она глянула на шеренги и разглядела в нихчленов штаба. Здесь были все, кроме Марины. Нина поняла, что это именно онатрусливо наблюдает за происходящим из укрытия.

Павел бережно усадил Нину на заднее сиденье и махнулЛавровичу, велев занять переднее, после чего он подошел к Алиске, и, взяв ту заруку, увел за собой. Нина видела, как Ленивец облегченно выдохнул и потрогаллицо, словно пытаясь оценить ущерб, нанесенный Алискиным взглядом.

Они вырулили с базы на проселочную дорогу, потом на автостраду.Они ехали в полной тишине. Павел вел машину очень медленно и аккуратно:по-видимому, его сознание еще не достаточно прояснилось к моменту отъезда. Ктому же никто из них не знал, что за яд плещется в их крови.

- Почему ты выбрала именно его? – вдруг спросил Пашка.

Лаврович вздрогнул и посмотрел на Павла, а потом обернулсяна Алису.

- Он принес мне пива, - проскрипела Алиса, с трудом разлепивгубы, - я помню лишь как  допила тот стакан и больше…

Прокручивая в голове эти воспоминания, Нина все большеубеждалась в том, что номером два в ее списке должна стать она. МаринаПроценко.

Прошло четыре года, на протяжении которых они только двараза обсуждали произошедшее. Первый случился через неделю после отъезда с базы,и тогда Нина впервые предположила вслух, что Марина и есть главный виновник.Она не решилась утверждать, что эта стерва подстроила их странное забытье,потому что тогда ей бы пришлось опереться на факты, чего она сделать не смоглабы, не раскрыв своей тайны.

Лаврович и Павел тогда категорически отвергли ее робкиенамеки.

- Она не могла, - отрезал Лаврович, - она звонила мне после,интересовалась тем, что случилось…

- Уточняла, что именно мы помним? – насмешливопоинтересовалась Нина, но тот лишь отмахнулся от нее.

В тот раз Павел промолчал, но когда второй раз в их кругувсплыла эта тема, Марина уже стала его женой, а Нину поработила хранимая еютайна, которая медленно, но верно сводила ее с ума. Она прозвала госпожуПроценко «врагом номер два», присвоив говнюкам номера в порядке их появления влодочном сарае той ночью.

- Ты просто ревнуешь, - подколол ее Павел. Нина поморщилась,а Лаврович на этот раз предпочел отмолчаться.

Алиса больше никогда не возвращалась к этой теме. Конечно,никто из них не горел желанием предаваться воспоминаниям, но даже те два раза,когда разговор случайно заходил о той ночи, Алиса притворялась глухой.

Воскресив в памяти образы своих врагов, и направиввскипевшую внутри нее злость на подавление приступа паники, Нина вернулась кпьесе.

Алиса построила повествование вокруг внутреннего мирагероини. Доведенная до крайности и истощенная эмоционально, героиня пьесыоказывается на пороге самоубийства. Она произносит финальный монолог, обращаяськ зрителю, как к Высшей Силе, и кончает с собой.

«Выбор способа отойти в мир иной остается за режиссером»,- сделала Алиса пометку.

Каждый раз натыкаясь на эту пометку, Нина спрашивала себя,уж не хотела ли ее подруга убить себя? Была ли у нее депрессия? Ведь они невиделись некоторое время: Алиса вернулась в их компанию только через год, передПашкиной свадьбой. Нине ее исчезновение пришлось на руку: она металась истрадала от того, что знает больше, чем остальные, и постоянное присутствиеАлиски убило бы Нину. Они смогли вновь наладить отношения, только когда Нина,по совету своего тогдашнего психотерапевта, приняла решение сохранить в тайне произошедшеетой ночью.

Как показало время, то решение было неправильным.

Ее мысли снова унеслись в то время, обратились к Пашкинойсвадьбе. Может, не отказываться от свадебной атрибутики? Интересно, Павелпридет на премьеру? Если ей вдруг удастся его вытащить, то грех упускать такойслучай показать ему, как больно он ей сделал, женившись на другой.

- Нина, актеры готовы, - раздался голос за ее спиной. Вприоткрытую дверь кабинета протиснулась чья-то голова, но тут же скрылась.

- Иду, - отозвалась Нина и собрала рассыпанные листы.

Она накинула на плечи вязаную шаль, придававшую ей богемныйи потусторонний вид, подошла к зеркалу и оглядела себя с нескольких ракурсов.

- Волосы лучше убрать наверх, - решила она. Ей показалось,что так она будет выглядеть строже, а именно строгость – то, что было нужнотруппе «Гнилой сцены». Она, Нина –  режиссер, руководитель, сердце и мозгтеатра и должна оставаться на высоте, что, прежде всего, означало не опускатьсядо закулисных интриг и не позволять фамильярностей. Новые актеры должны будутусвоить сразу: она – всё, Альфа и Омега, они – никто. Нина – знаменитость, они– еще никому неизвестное быдло.

- Быдло, - повторила Нина, придав своему лицу снисходительно-брезгливоевыражение.

Она вошла в полутемный зал малой сцены Института Искусств,который был довольно хитро устроен, компенсируя свою относительно небольшуюплощадь высотой: зрительские ряды спускались к сцене под очень крутым углом,так что те, кто сидел рядом выше, могли без труда ногами настукивать ритм наголовах те, кто сидел рядом ниже.

Сейчас все нижние ряды были заполнены претендентками на рольв моноспектакле «Кто-то» - именно так озаглавила Алиска переделанный ею текст,отвергнув Нинину версию с невестой. Усаживаясь за длинный стол, что установилидля сегодняшнего кастинга между рядами, Нина положила перед собой блокнот икарандаш и поздоровалась со своими помощниками: ее неизменным партнером посцене и двумя фаворитками – актрисами с выпускного курса.

Глянув вниз, Нина оценила обстановку.

- Обращайте внимание на блондинок, - вырвалось у Ниныуказание, удивившее ее саму, и добавила, повысив голос, - зажгите свет!

Следующим, на что Нина обратила внимание, стала сцена,обрамленная тяжелым бордовым бархатом. Когда на ее дощатую поверхность упалслепящий свет, Нина улыбнулась.

- Ее доставили, - сказала она и удовлетворенно потерлаладоши.

Посреди сцены стояла ванна. Обычная стальная ванна,девственно белая внутри, и некрасиво заляпанная фабричной краской снаружи.Заметив эту деталь, Нина решила уж если не обыграть ее, то хотя бы подвести поднее какую-нибудь символичную основу и после упомянуть в каком-нибудь интервью,превознеся важность точного и правильного выбора декораций.

Ванна стояла боком к зрителю, давая кое-какое пространствоактеру для импровизации. К тому же, по Нининому указанию ее наполнили водой иона с нетерпением ждала, что кто-нибудь воспользуется такой класснойвозможность поработать с реквизитом, и, может быть, даже случайно отыщеткакой-нибудь мощный ход или яркий жест.

- Приступим, - велела она, открывая блокнот и кладя передсобой распечатанный текст финального монолога.

Отсмотрев лишь четырех претенденток, Нина уже поняла, чтокастинг абсолютно провальный. Все девицы читали не так. Самой частой ошибкойстали неправильные интонации и паузы, которые делали монолог фальшивым – еедопускали те, кто были талантливее и опытнее. Остальные либо чересчур старались,напомнив Нине детей на утреннике, либо и вовсе запинались и лажали. Картинанарисовалась удручающая: никто не уловил посыла и никто не вернул правильнуюэмоцию, и самое обидное – никто не обратил внимания на ванну.

- Может, оно и к лучшему, - прошептала Нина тихонько, -раньше я сомневалась, а теперь приняла решение.

После просмотра третьей претендентки стало отчетливо видно,что и речи быть не может о том, чтобы отдать роль в «Кто-то» «левому» человеку.Главную героиню должна сыграть сама Нина. Это будет очень тяжело, но чеготолько не принесешь в жертву Мельпомене!

Приняв это спасительное решение, Нина откинулась на спинкукресла и, перестав следить за происходящим, принялась набивать Пашке нежныесмс.

По окончанию кастинга, едва Нина ступила за порог зала,претенденты обступили ее плотным кольцом, наперебой задавая вопросы.

- Оставьте меня, ради Бога, - Нина выдала утомленную звездуи, ни на кого не взглянув, направилась к себе, предоставив своим помощникамразбираться самостоятельно с этой толпой бездарностей.

В коридоре ее догнала методистка.

- Нина, тебя к ректору.

Смоленская кивнула и резко сменила направление. «К ректору»- это плохо. Или снова урезают финансирование, или очередная мартышка-писаканакропала дилетантскую статейку в местный глянец.

- Мнят себя великими критиками, а как спросишь про понятиесверхидеи, так мямлят и блеют, - зло усмехнулась Нина, старательно раззадориваясебя для встречи с начальством. Она нутром чуяла, что сегодня придется защищатьтеатр в кровопролитной битве.

Когда Нина вошла в кабинет, ректор, дерганая пожилая женщинас пышной, старательно политой лаком для волос прической, посмотрела на нее сотвращением поверх очков.

- Присаживайтесь, - произнесла она тоном, не предвещавшимничего хорошего, и указала на стул подальше от себя.

Нина плюхнулась на стул, скрестила руки на груди иуставилась на начальницу. Та сцепила руки в замок и начала разговор.

- Первое. Сцена. Вы поместили на сцену ванну, наполненнуюводой. Так?

Нина промолчала. По негласной договоренности между нимиректор не имеет права вмешиваться в дела театра без особых на то причин, покаНина Смоленская – его художественный руководитель! Странное начало разговора!Ведь это ее дело, какие декорации куда помещать!

Ректор поняла, что ответа не дождется и раздраженнопродолжила.

- Большой объем воды был пролит на сцену и подмыл доски. Ониподломились, и ремонт будет вычтен из вашей зарплаты.

Нина скривилась и пообещала себе найти ответственного иурыть его. Ванну не могут наполнить! Что в этом сложного?

- Ванну придется вернуть в магазин.

- Ванна задействована в спектакле! – возразила Нина,подавшись вперед.

- Ванна куплена на деньги университета и будет возвращена вмагазин, - ректор повысила голос.

Нина поняла, что спорить бесполезно. Сбывались ее худшиеопасения: для постановки «Кто-то» придется искать спонсора, что виделось Нинетрудновыполнимой задачей. Ректор тем временем продолжала.

- Второе. Почему вы позволяете себе кричать матом нажурналистов?

Нина озадачилась. Нахмурив лоб, она пыталась вспомнить,когда имел место быть подобный инцидент. Ректор ухмыльнулась и передала ейежемесячник «Б-Афиша». В нем выходили обзоры, рецензии и анонсы на всемероприятия в городе, в том числе и театральные.

Нина пролистала журнал, ища то, что так взволновалоначальство.

- Страница тридцать шесть, - холодно сообщила ректор.

Нина открыла нужный разворот. Статья, даже не статья, азаметка, занимала полстранички и сообщала читателю, что Нина Смоленскаянаписала пьесу, в постановке которой собирается задействовать студентов ивыпускников Института Искусств. Эту информацию разбавили несколько предложенийчистой «воды» и перечислений наград и регалий Нины Смоленской и института, вкотором она работала. И лишь последнее предложение ехидно сообщало, чторежиссер Смоленская отказалась назвать имя второго автора пьесы «Кто-то»,объяснив это неприязнью ко всей пишущей братии, выраженной коротким матернымпосылом в «эротическое пешее путешествие».

- Я послала ее в частном порядке, а не от имени института!!!– взвилась Нина, швырнув журнал на пол, - в прошлой статье она назвала менячокнутой истеричкой! Вам бы тоже не понравилось подобное отношение! Вы сейчас,прямо в данный момент,  нагло вмешиваетесь в мои личные дела!

- Дела-то твои личные, а в ее статье упоминается институт! –громко возразила ректор, потрясся кулаком над головой, - меня из-за тебя знаешькуда вызывали???

Ректорша ткнула пальцем вверх.

- Знаю, - сообщила Нина раздраженно, - институт-тобюджетный.

- Бюджетный! – с жаром и укоризной подтвердила ректор.

- Только не надо представлять все так, будто вас туда из-заэтой статейки вызвали, - досадливо поморщилась Нина, - у них наверху и проблемыпокрупнее, и статьи поразгромнее…

Ректорша побагровела лицом.

- Ты знаешь, что мне там сказали? – начала она тихо, ноготовясь вот-вот взорваться, - мне там сказали, что нехорошо ректору такогоуважаемого учебного заведения допускать у себя постановку спектакля,очерняющего Ленина и весь советский период! Да еще и с  матюками!!!

- Ах, вот оно что? – Нина вскочила со стула, -  замшелыйавторитет попрали? Как его памятник с Главной площади убирать, так тут онипервые, а в театре – ни-ни, не очернять? Кого сейчас волнует чистота этоговашего Ленина?

- Меня! – ректорша тоже вскочила и пригвоздила Нинууказательным пальцем, - меня волнует то, что от тебя одни проблемы!

- А вы оставьте мне ванну, я в ней прямо на сцене вашегоЛенина и отмою! Хотите? У нас, по-моему, даже где-то бюстик завалялся…

Ректор внимательно посмотрела на разгоряченную Нину и ткнулапальцем в дверь, ведущую в смежное помещение – зал для заседаний, которым давноуже никто не пользовался.

- Пройдите туда, - велела ректорша, - там вас ждутсоответствующие люди. Вот с ними и обсудите свою политическую позицию! Послезайдете ко мне и подпишите заявление по собственному!

- Ой, да и пожалуйста! – воскликнула Нина и рванула старуюдверь на себя. Она была слишком зла, чтобы осмыслить происходящее и трезвооценить потери, которые она понесла в этой битве.

Нина зашла в пустую комнату и даже не успела удивиться, какуслышала, что за ее спиной щелкнул замок и звякнул ключ. Она обернулась истолкнулась нос к носу с тем, кого хотела бы видеть меньше всего. С Ленивцем,прячущим в карман старый ключ, которым только что замкнул ловушку, так ловкорасставленную им для Нины. Еще полторы недели назад, завидев этого человека,Нина упала бы на пол, задыхаясь, но теперь ее прежние эмоции заменили ярость,злость и принципиально новый оттенок характера Нины Смоленской – жажда мести.

- Ах, ты гад! – заорала она кулаком со всей силы вмазала полицу Ленивца.

Нинина правая кисть взорвалась болью. Она потрясла ею,одновременно увидев, что ее удар не нанес никакого видимого вреда врагу, итогда Нина, которой ярость застила глаза, осмотрела захламленную комнату впоисках подручных материалов. Ближайшим и достаточно устрашающим предметом длясамообороны оказалась поломанная деревянная вешалка. Нина схватила ее иотгородилась от Ленивца, попытавшись ткнуть его, как разбушевавшегося цирковоготигра. Тот ловко отскочил.

- Нина, пожалуйста, вы поранитесь…

- Я тебя сейчас пораню, ублюдок, - мрачно пообещалаСмоленская. Злость уходила, уступая место страху.

- Нина, я не причиню вам вреда, - сказал Ленивец ласково иподнял руки вверх, будто беглый грабитель, собирающийся сдаться властям.

Силы покинули Нину. Она отодвинула от старого и пыльногостола для заседаний такой же старый и пыльный стул и упала на него, уронив рукина колени. К тому же, Нина решила, что он действительно не сможет причинить ейвреда здесь. Ректорша, конечно, дура, но вряд ли она подпишется участвовать вубийстве или другом насилии.

- Мне просто нужно с вами переговорить, - объяснил Ленивец.Он сел напротив нее, и было заметно, что он старается не совершать резкихдвижений.

Нина молчала, глядя на пыльные разводы на разделявшей ихстолешнице.

- Вы отказались говорить со мной на стадионе, - напомнилвраг, - в другом месте поймать вас чрезвычайно затруднительно. У вас плотныйграфик, новая пьеса, я понимаю…

- И поэтому вы решили меня запереть, - сказала Нина.

- Не подумайте дурного, - Ленивец манерно махнул ручкой, -просто я стал невольным свидетелем вашей хм… ссоры с Лидией Михайловной. Я неподслушивал!

Его мордочку озарила извиняющаяся улыбка.

- Говорите, - велела Нина устало. До нее только что началодоходить, что она потеряла работу.

- Я услышал, что вам дают расчет, - начал он деловито, -поэтому спешу вам предложить работу. Хорошую, высокооплачиваемую, которая,однако, не отнимет у вас много времени. Вы сможете ставить ваши спектакли и,возможно, даже найдется возможность обеспечить вам репетиционную базу…

Нина взглянула на собеседника. Тот не шутил.

- Я вам уже писал об этом. Работа носит специфичныйхарактер, поэтому я представился в письме Еленой…

- Театральная проститутка? Помню, - размеренный гундежЛенивца усыплял и притуплял бдительность.

- Вовсе нет! – воскликнул он, - вам не придется заниматьничем предосудительным, лишь ставить мини-спектакли и учит девушек и юношейдержать себя на публике и на сцене. Обучать их основам актерского мастерства.Но не скрою, представления имеют эротическую направленность.

- Испытания для новобранцев «Нового века»? – к Ниневозвращалась способность ехидничать, - по-прежнему калечите юные умы?

- Ну, что вы! – засмеялся Ленивец и достал блокнот и ручку.И то, и другое было сувенирной продукцией, но ни название, ни логотип Нинараньше не видела. – Но если говорить откровенно, то все талантливые, активные иуспешные молодые люди города Б так или иначе касаются «Нового века». Носамые-самые состоят вот из этой организации…

Ленивец постучал пальцем по логотипу, что украшал обложкуего блокнота, после чего вырвал из него листочек и принялся что-то набрасывать.Нина смотрела на его круглую голову и аккуратно завязанный галстук и боролась сотвращением. И искушением стукнуть его чем-нибудь тяжелым.

Он протянул Нине листочек с адресом и набросанной схемойпроезда. «Независимое объединение разнопартийной молодежи «Доброволец», -прочитала Нина название организации.

- Здесь послезавтра в десять утра состоится первый кастинг,- пояснил Ленивец, - вы сможете осмотреть базу и непосредственно поучаствоватьв отборе, с удовольствием выслушаем ваши рекомендации. После мы сможем с вамипоговорить более обстоятельно. Понимаете, да? Время работы, оплата, спецификаобучения, и, конечно же, конфиденциальность. Деньги любят тишину.

Ленивец повторил фразу, которая неприятно резанула Нининглаз еще в его письме от имени Елены. Но теперь именно эта фраза вернула ейсамообладание.

- Я не дура, - сообщила она надменно, - я прекрасно понимаю,что вы пытаетесь затянуть меня в нелегальный бизнес. Я понимаю, что выпытаетесь все представить так, будто вы мне доверяете. Я понимаю, вы сулитебольшие деньги и обещаете площадку, чтобы привлечь меня в союзники. А всоюзники вы меня хотите привлечь, потому что помните, что ночь на 26 июля япровела практически в сознании. Я знаю ваши тайны, и вам меня проще прикормить,чем убить.

Нина старалась казаться спокойной, но внутри она съежиласьдо размеров мячика для пинг-понга. Ее одинаково страшила и перспектива быть убитой,и перспектива вести дела с «Новым веком».

Ленивец улыбался.

- Вот моя визиточка. Я думаю, мы с вами сработаемся, - налист со схемой проезда он аккуратно положил белый картонный прямоугольник с темже затейливым логотипом – лоснящимися позолотой латинской «D»и кириллической «Б», переплетенными в четырех местах – и вытисненным названием«Доброволец».

Ленивец отпер дверь и, церемонно поклонившись Нине,просочился в соседний кабинет. Там он церемонно раскланялся с ректором и,наконец, вышел. Ректорша подошла к двери, оглядела Нину и устроенный еймаленький беспорядок.

- Вы тоже из этих? – спросила Нина. Она подхватилаоставленные Ленивцем «знаки внимания» и вывалилась из своей пыльной тюрьмы.

- Не понимаю, о чем ты, - ответила уже бывшая начальница ипододвинула к ней заранее подготовленную стопку белой бумаги и ручку.

Обдумывая услышанное, Нина на автомате написала все, что отнее требовалось, и вышла в коридор, не попрощавшись. Захватив своинемногочисленные пожитки из репетиционного зала и пообещав отделу кадров зайтина днях за трудовой книжкой, она вышла в фойе Института Искусств. Здесь онаостановилась посередине и задумалась.

Мимо нее сновали студенты: балерины в репетиционных пачках,дизайнеры с огромными плоскими папками и склеенными из бумаги макетами,музыканты с кофрами и ничем не выделяющиеся в обычной жизни будущие режиссеры иактеры.

Смоленская пыталась осознать происходящее. Например, то, чтоздесь она больше не работает. Или то, что сейчас ее жизни угрожает реальнаяопасность. В ее голове фейерверками взрывались вопросы и горячие искры, которыеони отбрасывали, раскалили ее череп и вот-вот должны были прожечь дырку ввиске.

- Я не дура, - прошептала она и зачем-то огляделась посторонам. На нее никто, по-прежнему, не обращал внимания: новости о ее позорномизгнании еще не разнеслись по этим гулким коридорам.

- Простите за беспокойство. Вы – Нина Смоленская, не так ли?

Нина обернулась. К ней обращался неказистого вида маленькиймужичок ниже ее ростом.

- Да, это я, - ответствовала Нина со сдержаннымдостоинством.

- Я видел ваш спектакль! – воскликнул мужичок, - я ввосхищении. Какая глубина! А ваша игра – это нечто!

Нина польщено улыбнулась.

- Когда вы обливались водой на сцене и кричали, я плакал.Мне хотелось оборвать спектакль, подойти к вам, обнять и увести от всех этихлюдей. Как вы думаете, мог ли я так поступить?

- Конечно, - ответила Нина, - если вы это почувствовали, тонадо было так поступить.

- Я постеснялся, - смущенно улыбнулся поклонник, - вы дадитемне автограф?

Он протянул ей «Б-Афишу», раскрытую на статье, из-за которойее уволили. Нина посчитала это ироничным и, сдержав усмешку, привычным жестомподмахнула свою фотографию, которая служила иллюстрацией к этому злосчастномунабору букв. Не очень хорошую фотографию из спектакля, где она играла маленькуюдевочку, жертву педофила. На этой фотографии с капроновыми бантами, вокровавленном платье, сжимающая медведя с оторванной лапой, Нина выгляделасовершенно сумасшедшей. Для обывателя, конечно.

- Спасибо, - раскланялся мужичок, - с нетерпением ждуследующих ваших работ.

- Ага, - рассеянно откликнулась Нина.

Она вышла на улицу и глубоко вздохнула, очищая легкие отпыли, которая осела в них во время драки с Ленивцем. Похлопав себя по карманам,она достала визитку и, наконец, узнала его имя: Артур Ибатуллин. Он состоял вдолжности исполнительного директора при НОРМ «Доброволец». Чем именнозанимается объединение, равно как его местоположение, на визитке написано небыло. Нина взглянула на «дополнительный модуль» - каракули, что Ленивец такстарательно выводил на бумажке. Он хотел, чтобы Нина приехала в промышленныйрайон. Вообразив себе карту города Б, Нина прикинула, что этот полулегальныйкастинг будет проходить в бывшем заводском здании, в котором теперьрасполагались шикарные офисные лофты, площадью до тысячи квадратных метров.

Нина тут же вообразила, как получает такое помещение вбезраздельное пользование. Даже одного из четырех углов такого лофта хватило быее режиссерскому гению, чтобы развернуть масштабные репетиции. А как здорово бысмотрелся бы «Кто-то» в такой обстановке!

Занятая этими меланхоличными размышлениями, Нина добраласьдо дома. Когда она вставила ключ в замочную скважину, она вдруг поняла, чтодверь открыта.

Нина похолодела. Замок не сломан, значит то, кто просочилсяв ее дом, воспользовался ключом. Она протянула руку и пошарила по косяку –пусто. Но уже в следующее мгновение Нина заметила ключ, валяющийся у ее ног.Она судорожно сглотнула и покрепче обняла картонную коробку с рабочимимелочами: исписанными блокнотами, крутящейся визитницей, распечатаннымитекстами уже сыгранных пьес и украденным степлером.

- Заходи, не дрейфь, - раздался сзади насмешливый голос.

С бешено колотящимся сердцем, Нина обернулась, и у неепомимо воли вырвался выдох облегчения, приправленный возгласом «Слава Богу!»,хотя еще полторы недели назад и подумать не могла бы, что будет так радоватьсяпоявлению Анфисы Заваркиной на своем пороге.

- Слава Богу? – усмехнулась она, почесав левое запястье, - ясмотрю дела твои и правда плохи…

- Они меня достали! – воскликнула Нина со слезой в голосе ис силой бросила ящик с пожитками себе под ноги, - как только я решаю, что,может быть, у меня получится как-то с ними сосуществовать, они вламываются вмой дом!

- Я обязательно спрошу, кто такие эти «они», - пообещалаЗаваркина, - но давай сначала зайдем внутрь.

- Разве не надо полицию вызвать? – спросила Нина больше дляпроформы, потому как со стражами правопорядка связываться не собиралась.

- Это не ограбление, - сказала Заваркина, изогнув бровь.

Нина кивнула. Она никогда не общалась с Анфисой тет-а-тет ине знала толком, что она за человек. Но из всего, что Нина слышала о ней, можнобыло надергать хорошо характеризующих ее эпитетов: умная, хитрая, бесстрашная иупрямая. То, что нужно было Нине в настоящий момент!

- Если хочешь, я первая пойду, у меня пистолет есть, -усмехнулась Заваркина. Нина поборола желание ее расцеловать.

- Зачем тебе пистолет? – спросила она, исключительно, чтобыподдержать разговор.

- Времена нынче смутные, - непонятно ответила Анфиса, - итем, кто мешает важным персонам осваивать нажитые блага, нынче ох как несладкоприходится.

Заваркина толкнула дверь, решительно вошла внутрь иосмотрелась. Нина, помедлив секунду, последовала за ней.

- Твою мать! – взревела Нина и прижала руки ко рту. Онаостановилась, как вкопанная, посреди прихожей, тогда как Заваркина уже вовсюшуровала по комнатам.

- Она только косметики разбила тысяч на двести, - сообщилаЗаваркина, появляясь из спальни.

- Она? – удивилась Нина.

- Твой враг номер два, - пояснила Заваркина мимоходом, топчасвоими кедами светлый ковролин гостиной.

- Откуда ты знаешь про мой список? – поинтересовалась Нина ипрошла вслед за ней.

- Ты много болтаешь, когда выпьешь, - улыбнулась Анфиса, -ты в «Медной голове» прошлой осенью стаута перебрала и рассказывала всем подрядинтимные подробности своей жизни. Тебя весь паб слышал.

Заваркина довольно улыбалась, глядя на стену.

- Почему тебя это так радует? – буркнула Нина.

- Мне на это наплевать, - безмятежно отозвалась Анфиса, - авот это – прорыв! И он меня радует. Я их нашла.

Нина посмотрела туда, куда указывал палец Заваркиной иобомлела. На стене ее гостиной, прямо на гладко оштукатуренной стене, краснойкраской из баллончика был намалеван кривоватый затейливый вензель – латинскаябуква «D» и кириллическая «Б», переплетенные в четырехместах.

Чтобы удостовериться, не обманывают ли ее глаза, она вынулаиз кармана визитку Ленивца и листок из его блокнота. Заваркина с любопытствомзаглянула ей через плечо.

- Я его знаю, - Анфиса ткнула пальцем в визитку, - он с моимбратом в один год химфак в Строительной Академии окончил. У него патент есть толи на боевое отравляющее вещество, то ли на какую-то затейливую наркоту.

Нину осенило. После этой фразы про химфак в ее голове что-тощелкнуло, и четкая и ясная картинка сложилась из тысячи разрозненных фактов. Ивсе вдруг стало выглядеть очень и очень плохо.

- Я тебе всё расскажу! – заявила Нина, повернувшись кЗаваркиной. Ее глаза блестели, как при высокой температуре, а пальцы сжались вкулаки. – Я должна кому-то, наконец, все рассказать! Я четыре года молчала! Иты – идеальные уши для этой истории!

- Двадцать шестое июля? – уточнила Заваркина вкрадчиво.

- Оно самое! – воскликнула Нина и, накинув на кресло сосновательно порезанной обивкой плед с обожженным углом, велела Анфисе сесть.Та подчинилась.

- Ты права, - сказала она, снова почесав левое запястье, -тебе не найти более внимательного слушателя, потому что во всем городе Б (да иза его пределами), не найдется человека, который больше нуждался в ответах оночи двадцать шестого июля, чем я. Можно я включу диктофон?

Нина вдруг осознала, насколько ей повезло! По пути домой онапоняла, что опасна, только если молчит и, как покорная овца, хранит тайну этихговнюков. Теперь единственным вариантом развития событий, при котором НОРМ«Доброволец» больше не появится в ее жизни, стал тот, в котором Нина раскроетвсё, что она знает о них, широким массам. И тут – бам! У ее двери –высококлассный журналист, чья карьера была построена на таких разоблачениях, ктому же лично заинтересованный в наказании виновных. Нину сжигали ее новыедрузья: здоровая соревновательная злость и жажда отомстить.

- Доставай свою машинку! – велела она, хищно улыбнувшись ипотерев ладоши, - настало время отозвать добровольцев!

Глава седьмая.2010 год. Алиса-на-экране

И снова поля. Поля. Поля. Уже по-осеннему желтые онисменили собой бесконечную серо-стальную ленту Цюрифьорда. Горы стали ниже,облака снова поднялись в небо, туда, где им и положено быть, и оттуда принялисьплеваться мелкими капельками прохладной пресной влаги, которые изредка попадалина ветровое стекло с пассажирской стороны.

Алиса молчала и смотрела в окно, не отрываясь, подперев щекуладонью. Тоска придавила ее, словно могильная плита: и тяжело, и мрачно, и веетбезысходностью.

- Что тебя беспокоит? Я же вижу. Расскажи мне! – ласково, нонастойчиво требовал Бьорн, ничуть не смущаясь Пашки, который стоял тут же, иисподлобья наблюдал за незнакомым бородатым мужиком, обращающимся с Алисой такпо-свойски.

Бьорн положил руку Алисе на плечо и легонько потряс, но тане подняла головы. Она смотрела на носки своих ботинок, безуспешно пытаясьвзять себя в руки. Она не боялась расплакаться. Она страшилась затравленноговыражения своих глаз, которое появилось в тот момент, когда Пашка сообщил ей окаком-то видео, якобы подлинной видеозаписи, на которой запечатлена большаячасть ночи, проведенной ими в лодочном сарае.

«Нет более правдоподобной лжи, чем полуправда. Я скажуБьорну полуправду».

- Мои друзья нагрянули в Осло. У них проблемы, - Алиса,наконец, решилась поднять глаза.

Конечно, Бьорн заметил. Он взял ее лицо в ладони и нежнопоцеловал в губы.

Алиса услышала, как Пашка шумно втянул в себя воздух. Оначувствовала его взгляд и отчасти даже понимала его пристальный интерес к ним.Павел, страстный игрок и самолюбивый донельзя самец, сейчас пытался определить,насколько Бьорн конкурентоспособен по отношению к нему самому и стоит ливступать с ним в противоборство. В Б Алиса часто подтрунивала над страстьюПашки выигрывать чужие гонки (чего только стоит его глупая женитьба на Марине,на которую он решился, чтобы насолить Лавровичу), но сейчас ей хотелосьнамотать на его огромную раздувшуюся от самодовольства голову так и неповешенный гамак, и душить, пока он не обмякнет, приговаривая «Тебе ничего несветит ни в этих условиях, ни в каких-либо других!».

- Я могу чем-нибудь помочь? – спросил Бьорн. – Хочешь, япоеду с тобой?

- Вряд ли даже я могу чем-то помочь, но они непременнохотят, чтобы я приехала в Осло и посмотрела видео, присланное шантажистоводному из них.

Пашка хмыкнул. Они говорили по-английски и все ещенаходились во дворе, а Пашка – возле припаркованной на обочине дороги машины.До него долетали обрывки разговора.

«Наплевать! Главное, я не сказала ни слова лжи!».

- Ты переживаешь за друзей? – спросил Бьорн, оглянувшись наПавла. На фоне местных жителей, сновавших туда-сюда, он выглядел разодетымхлыщом. Жители поселка одевались скромно, предпочитая свитера из небеленойшерсти, которая в этой стране дорогого стоила, и резиновые сапоги. ПавелПроценко же явил собой образчик Б-шика: сапоги из кожи питона, пижонская курткас заклепками и джинсы на два размера меньше, чем нужно. К тому же он носил ещеодну диковинную для этих краев вещь – надменное выражение лица. Раньше Алисеказалось, что все эти бебехи ему к лицу, но сейчас ей хотелось его умыть ипереодеть, как неумело нарядившуюся восьмиклассницу.

«Да, он ведет себя как бойцовый петух-задира, которыйстремиться перещеголять корову красотой хвоста. Но он – твой друг и хорошо ктебе относится. Помни об этом!».

- Я сейчас соберусь, - сказала Алиса Пашке. Тот кивнул, и,бросив взгляд на Бьорна, сел в машину и завел мотор. Алиса повернулась кБьорну. – Пойдем, я буду собирать вещи и одновременно тебе рассказывать.

- Я не хочу, чтобы ты собирала вещи, - вздохнул Бьорн, когдаони поднимались по винтовой лестнице.

- Паспорт можно забрать? – пошутила Алиса, проглотив комок вгорле.

Она скинула с себя свитер, тот самый, в который Бьорн переоделее в самый первый день, и с которым она не желала расставаться, и втиснулась вджинсовую юбочку, заметив, что пуговица отодвинулась от петельки на парусантиметров – рыба в сметане и медовый пирог делали свое темное дело.

- Я не переживаю за своих друзей, - ответила Алиса назаданный вопрос, - я не хочу уезжать. До безумия.

Она собралась очень быстро: натянула футболку, накинулакуртку и обмоталась шарфом,  собрала растрепанные волосы в хвост, смахнуламелкие вещи с подоконника в свою  необъятную сумищу и огляделась по сторонам.

- Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, - признался Бьорн. Онрастерянно улыбался и теребил в руках свою рыбацкую шапочку, которая казалоськрохотной в его больших ладонях. Такой красивый и трогательный, подросшийбородатый мальчик.

Алиса подавилась рыданием. Она почувствовала, что отчаяние,которое она испытывала при мысли, что может никогда его больше не увидеть,стремится вырваться наружу и зажала рот рукой. Алиса догадалась, что звук,который она исторгнет из своей груди, будет больше похож на волчий вой или нарев лося, чем на человеческий плач, а ей совсем не хотелось напугать Бьорна.

Однако, слезы остановить она не успела. Соленые прозрачныекапли хлынули, опережая одна другую и в мгновение ока, образовали четыре ручья.Бьорн кинулся было к ней, но Алиса жестом остановила его. Она знала, что еслиона сейчас расслабится в его объятиях, то истерику будет уже не остановить. Ейпридется объясняться с Пашкой, и в этом разговоре всплывет какая-нибудьнеоднозначная реплика, которая испортит ее тщательно продуманнуюнедоговоренность.

Алиса убрала руку ото рта, два раза вдохнула и выдохнула,вытерла слезы ладошкой и, шмыгнув носом, улыбнулась.

- Могу я вернуться сюда, к тебе? – спросила она, стараясьглядеть ему куда-то в район ключиц.

Вместо ответа Бьорн подошел к шкафчику, где хранил ключи, ивытащил оттуда две легкие связки. В блокноте, лежащем на столе, он черкануладрес. Осло.

- Эти ключи, - Бьорн поднял одну связку, - от моей квартирыв Осло. Я написал адрес. Скажешь консьержке, что ты – моя невеста.

Столь внезапный и столь приятный переход в новый статус немог не порадовать Алису. Ее сердце пропустило один удар и затрепетало где-то вгорле. По лицу расползлась счастливая улыбка, которую Бьорн мельком отметил.

«Он – скандинав. Эти люди не делают ничего, не подумавтридцать восемь раз, так что ты невестой зовешься только для консьержки. Необольщайся!».

- Эти ключи, - продолжал Бьорн, - от этого дома. Ты можешьвернуться сюда в любой момент. Его адрес я тоже записал, но я думаю, что ты непотеряешься. Возьми блокнот целиком, вырванный листок может потеряться.

Алиса, даже не пытаясь прятать улыбку, спрятала в сумку обесвязки и блокнот, сначала вырвав из него чистый листок, на котором беспечнымросчерком накорябала «Dronningens gate 15», а снизусвой норвежский номер телефона. Этот листок достался Бьорну.

- Ключи у меня только одни, - она виновато пожала плечами, -а в квартире, кроме меня, еще брат живет. Но признаю обмен ключамисостоявшимся.

Она протянула ему руку для рукопожатия для закреплениясделки. Он важно пожал ее теплую белую ладошку, а потом резко дернул Алис ксебе и заключил в объятия, крепко прижав к своей широкой груди.

- Не провожай меня, ладно? – жалобно попросила Алиса, - а тоя расплачусь опять.

- Хорошо, - согласился Бьорн, - хочешь, я приеду в Осло изаберу тебя?

- Хочу, - обрадовалась она, поднимая голову для прощальногопоцелуя. Он оказался короче, чем им хотелось бы, потому что Алиса ловковыскользнула из-под его руки и, не оглядываясь, побежала вниз по лестнице.

«Не смотри назад. Не смотри назад. Не смотри назад».

- Трахались, что ли? – заржал Пашка, когда Алиса бегомпересекла двор, рванула на себя дверь и плюхнулась на сиденье, - или ты егоограбила и удираешь?

- Поехали, - велела она мрачно. Пристегивая ремень, онаотметила про себя, что даже прокатная машина Павла была вызывающе красной, какоткрытки на день Святого Валентина. И явно из дорогих.

«Пижон и в Норвегии найдет, как привлечь к себе внимание».

Чем дальше они удалялись от поселка, от фьордов, тем гажестановилось на душе у Алисы. На минутку вообразив свой отъезд в Россию, она ивовсе чуть не расплакалась.

Пашка тем временем пытался ее отвлечь болтовней,рассказывая, что произошло в городе Б за время ее отсутствия.

Нину уволили из Института Искусств, она переночевалавместе с Пашкой у него дома, и наутро их застала Маринка. Она вызверилась иключом исцарапала его новую тачку, разгромила Нинкину квартиру, изрисовав стеныкраской. Причем не просто ругательствами, а логотип фирменный вывела, чтобы,так сказать, кошка знала, чье мясо съела. Но Нинка, не будь дурой,скооперировалась с Анфисой Павловной и они вместе замутили какое-торасследование, потому что оказалось, что Заваркина давно под «Новый век»копает.

Алиса поражалась тому, каким чужим и непривычным теперь ейкажется ее маленький мирок. Всего полторы недели, а какой крутой поворотсовершила ее дорога! Даже простая и привычная картина – Анфиса Заваркина ведетрасследование – кажется такой далекой и нереальной.

Алисе вдруг устыдилась своих мыслей. Четыре года назадонавтянула свою сестру в эту историю с «Новым веком», а теперь, когда та что-тонащупала, завела про «чужое» и «далекое». Алиса почувствовала котом, который научилсяоткрывать банки с кошачьим кормом и вообразил себя властелином мира, совершенноне осознавая того, откуда эти банки с консервами берутся в его доме.

«Стандартное посткоитальное эстрогеном спровоцированноепомешательство. У меня бурный роман с красивым иностранцем. Безумный секс.Романтика. Планы. Это нормально. К сожалению, пройдет».

- Ты видел это видео? – спросила Алиса у Пашки. Он устал отзвука собственного голоса и теперь выбирал радиостанцию.

«Радио «Норге», - возвестил джингл из колонок.

- Это приличное радио? – спросил Павел недоверчиво.

- Типа нашего «Маяка», - ответила Алиска, прикусила костяшкууказательного пальца на правой руке и посмотрела на своего водителя. Тотзаметил ее быстрый взгляд и понял, что она ждет ответа, но, как назло, ихэкипаж собирался вписаться в крутой поворот, после чего машину сразу жепроглотил туннель, встречная полоса внутри которого была закрыта на ремонт,отчего водителям приходилось маневрировать с ювелирной точностью. Павел не моготвлечься, но Алиса и не настаивала, снова уставившись в окно. Радио «Норге»вознаградило их уши удобоваримой мелодией в стиле «европоп», которому Алисатихонько подпевала.

- Не видел, - признался, наконец, Пашка, - и, если честно,не хочу смотреть.

- Я тоже, - поспешила присоединиться Алиса.

- Но надо, - вздохнул Павел, - надо посмотреть и раз инавсегда закрыть этот вопрос.

Все Алисино существо противилось предстоящему насилию надпсихикой, но разум признавал, что Павел прав. Эта история должна получитьдостойную развязку и начать потихоньку забываться.

- Мы почти приехали, - объявил Проценко. Алисавстрепенулась: она не заметила, как задремала.

Въехав в Осло, Пашка сбросил скорость и вскоре они ужепарковались напротив средневековой крепости Акерхюс.

- Смотри, шлюхи! – почему-то обрадовался Павел, указав черезлобовое стекло на улицу.

Действительно, крепость закрылась для посетителей всего часназад, но у ее входа уже появились вечерние «достопримечательности» Осло:роскошная фигуристая арабка в белом кружевном коротком платье и красныхлакированных сапогах до колена, рядом с которой паслась невысокаяблондинка-незабудка в выцветшей джинсе и парень-проститут, который не обращаявнимания на прохожих, перетянул резиновым жгутом свою левое плечо и засадил ввену шприц.

- Ням-ням, - сказала Алиса, впервые за все путешествиеулыбнувшись.

- Ты про шлюху или про героин? – уточнил Павел. Он досталтелефон и набрал номер.

- Про страну, - непонятно ответила Алиса.

- Привет, мудила, - сказал Пашка в трубку с улыбкой, - тыуже приземлился? Чудно. Я Алиску забрал из пещер, она там с парома свалилась и каким-то мужиком познакомилась, жила у него, прикинь? Норвежец, ага, здоровыйтакой с бородой…

Алиса устало посмотрела на Пашку. Она предпочла бы умолчатьо Бьорне. Ей не хотелось о нем никому рассказывать.

- Да, всё рассказал. Сам у*бок! Я, по-твоему, должен был ейвранья нагородить? Зачем? Зачем? – Пашка снова завел мотор и медленно тронулсявдоль тротуара, - пошел ты!

Проститутки, завидев медленно едущую машину, подошли кобочине. Алиса  разглядела, что у арабки молодое и очень красивое лицо: темнаягладкая кожа, большие влажные глаза, нос с горбинкой и полные, красивоочерченные губы. Она разочаровано махнула на Алису сумочкой, когда поняла, чтомашина едет мимо.

- У нас в таком виде девки в универ ходят, - пробрюзжалПавел, - сапоги точно такие были. Сам видел.

- Куда мы едем? – поинтересовалась Алиса. Ей не былоникакого дела до того, в каком виде девки ходят в универ.

- Во Фрогнер-парк. Этот тип прилетел утром, поселился вотеле и весь день по городу гуляет!

- Ты так говоришь, будто это плохо, - подначила его Алиса.Она помнила, что Пашка всегда начинал свое знакомство со страной с ближайшегобара.

- В каком ты отеле живешь?

- Я живу в съемной квартире, - ответила Алиса, и отвернуласьк окну, дав понять, что больше эту тему обсуждать не намерена. Павел не сталприставать.

Непреложное правило: никто в городе Б не должен знать, чтоВася Заваркин-старший жив. Даже те, кто не знаком с ним лично, не должны нивидеть его (даже мельком), ни слышать о нем (даже краем уха). Для всех жителейстран СНГ и кое-какого ближнего зарубежья Вася был мертв.

Алиса нервничала. Ей хотелось поскорее разделаться снеприятностями, и в то же время хотелось отсрочить наступление часа Х. Чтобыотвлечься, она принялась набирать e-mail для Аси.

«Чтобы ты ни нарыла и какую бы информацию ни нашла,публикуй ее, не медли. Не оглядывайся на меня», - в таком виде письмоулетело к Заваркиной-старшей.

Не прошло и трех минут, как Алисин смартфон завибрировал.

«Отдыхай, ни о чем не думай. Картинка почти сложилась», -писала сестра.

Алиса вздохнула и выбралась из машины. Калитка, ведущая впарк, была еще открыта, и рядом со входом светился прозрачный кубик парковогокафе.

«Ни о чем не думай. Отдыхай. Звучит, почти как издевательство.Аська думает, что я в Эурланне, скачу верхом на лосе, обнаженная и прекрасная,а потомок викингов в сувенирной шапке с рогами готовит мне какао. Ха! Куда там!Меня уже выкрали и привезли на дружескую пирушку, на которой заставят хлебнутьнастойки из мухоморов и подождать до закрытия таверны, чтобы узнать умру я иливыздоровею».

В моменты нервного напряжения в голове у Алисы рождалисьвесьма поэтичные образы. От калитки до порога кафе она дрожала всем телом,несмотря на то, что на улице было тепло.

Лаврович нашелся сразу. Они сидел в углу, освещаемыймолочно-белым сиянием, исходящим от монитора и был похож на приведение вкашемировой водолазке. Кроме него, в кафе засиделась семья, состоящая изчетырех поколений женщин – мамы, бабушки, дочери и крохотного существа, спящегов розовой коляске. Все были облачены в легкие парки и резиновые сапожки«Hunter», даже малявка. Рядом со столиком сидел пятнистый спаниель и уминалкруассан.

Алиса с завистью посмотрела на них – счастливые! Гуляли попарку, угощались малиной, сейчас пьют кофе и болтают, вечером посмотрят кино илягут спать, закутавшись в тонкие хлопковые простыни, какие продают вСкандинавии на каждом шагу. Им не надо выяснять, что произошло четыре годаназад в том проклятом лодочном сарае, на тех вонючих лежалых матрасах.

- Привет, - Лаврович поднялся им навстречу. Алисе досталсяот него поцелуй в щеку, а Павлу – полный презрения взгляд. – У нас есть час дозакрытия.

- Так давай же не будем терять время, - выдохнула Алисаобреченно.

Лаврович странно посмотрел на нее, открыл письмо и повернул лэптопк ним.

- Я с вашего позволения выйду, я уже… кхм… насмотрелся, -Лаврович захватил со стола сигареты и зажигалку и поспешил выйти.

- Он боится твоей реакции, - заложил его Павел.

- Я сама боюсь своей реакции, - призналась Алиса.

Она мельком взглянула на текст письма, убедилась, чтовидеофайл прикреплен и открывается, и, воровато оглянувшись на вход, потянулалэптоп на себя. Павел не возразил.

Алиса нажала «Переслать», вбила в адресную строку Анфисинe-mail, который помнила наизусть, нажала «Отправить» и отодвинула компьютер.Павел, глянув на то, как она нервно ломает пальцы, перешел в «Отправленные» иудалил только что улетевшее письмо. Эти манипуляции не несли практическогосмысла, ведь Лаврович вполне мог и так увидеть, что письмо недавно пересылалось.Дело было в том, что простые и знакомые манипуляции позволили им обоим на времяунять дрожь в пальцах.

Решив, что тянуть дальше не имеет смысла, Алиса вставиласвои наушники в разъем, поделившись одним «ухом» с Пашкой, и нажала на play.Видео быстро загрузилось.

Они увидели проем с открытой дверью, сразу за которымначиналась утоптанная земляная площадка, окруженная деревьями. Они сразу жеузнали это место, ведь четыре года назад они просидели запертыми в своиходурманенных телах около пяти часов после пробуждения, созерцая именно этотпейзаж, не имея сил встать, даже чтобы просто сходить в туалет.

Снимался ранний вечер, вернее, та часть дня между сумеркамии наступлением кромешной темноты, когда в лагере заканчивались соревнования,мастер-классы, семинары и бизнес-игры и снимался запрет на курение и алкоголь.На площадке собирались члены движения «Новый век» с пивными стаканчиками исигаретами в руках. Они болтали, собираясь в кучки, искали кого-то, рассыпаясьпоодиночке, или парочками уходили к пруду, что плескался за лодочным сараем, идо микрофона камеры доносились их смешки.

Оператор, несомненно, сидел в сарае.

- Вон я, - сказал Павел.

И действительно, экранный Павел, моложе и стройнеенынешнего, ухлестывал за какой-то девицей. Та громко ржала над его шуточками,не забывая отхлебывать пивасика.

- А вон ты, - снова сказал Павел.

Алиса и сама уже нашла себя. Короткая стрижка с длиннойчелкой, джинсовая юбчонка, которую пришлось выбросить наследующий день из-забурых пятен и плохих воспоминаний. Вокруг нее какие-то парни, девчата и Марининзаместитель, который подливает ей пиво.

Лавровича и Нины не видно с этого ракурса, но  Алисапомнила, что в тот момент они стояли чуть в стороне от сарая и болтали сМариной.

- Пока ничего интересного, - сказала Алиса, - если здесьбудет заметно, как кто-то что-то доливает в наши стаканы, то можно будет пойтис этим в полицию.

Павел не ответил, судорожно сглотнув и вытерев вспотевшийлоб.

Камера моргнула на секунду и обстановка поменялась. Теперьсъемка велась не из рук оператора, а со штатива или просто с какой-нибудьгоризонтальной поверхности. В кадре теперь оказался интерьер лодочного сарая,изменившийся до неузнаваемости.

Все свободное пространство на полу было уставлено свечами.Сарай наполнили фигуры в черных плащах и капюшонах. Их было немного, всегочеловек десять, но из-за неясного нервного пламени свечей, бросающего надощатые стены лодочного сарая зловещие отсветы, казалось, что в комнатунабилась огромная толпа. Алиса пригляделась: под капюшонами не было лиц. Онадогадалась, что они затянуты черной сеткой.

Через мгновение мизансцена поменялась. Фигуры расступились,образовав круг, в центре которого обнаружились предположительно те самыематрасы, на которых они очнулись утром, только сейчас они были плотно сдвинутыи образовывали большое ложе, застеленное черной тканью.

- Братья и сестры, - вдруг сказал замогильный голос рядом скамерой. Микрофон и натянутая на лицо сетка исказили его, но Павел узнал своюжену и шлепнул себя по лбу.

В ответ на призыв Марины, фигуры перестали вертеться ишелестеть мантиями, взялись за руки, замерли и в следующее мгновение заговорилислаженным хором.

- Не болтай! – произнес хор голосов.

- Клянемся хранить в тайне состав Совета Десяти и истиннуюсуть обрядов объединения, - развила мысль Марина.

- Не лги! – произнес хор.

- Обман раскроется  только лишь потому, что он существует, -закончила Марина.

- Не навреди! – сказал хор.

- Не делай ничего, что повлекло бы за собой нанесение уроначести, достоинству, или материальному благополучию объединения.

- Начинаем церемонию объединения, - объявила Марина властно,- введите добровольцев.

Это было явно не первое собрание, раз хор голосов былнастолько строен, а заповеди знались на зубок всеми членами загадочного СоветаДесяти. К тому же, едва заслышав приказ ввести добровольцев, двое в капюшонах,что стояли у дальней стены, метнулись в темный угол и вывели под руки до болизнакомую фигуру. Лаврович.

- А я-то надеялся, что мы под этими тряпками прячемся, -расстроился Пашка.

Взгляд Лавровича взгляд был мутен и расфокусирован, движениясмазаны, но он хорошо держался на ногах, и даже умудрялся вертеть головой посторонам. Он не был пьян. Он был одурманен. Вряд ли он понимал, где он и зачемон здесь.

- Ты знаешь, кто я? – спросила его Марина.

- Нет, - ответил Лаврович.

- Отдашь ли ты нам свою кровь добровольно?

Лаврович замялся.

- Да.

Из круга выступила фигура в капюшоне. Схватив Лавровича заруку, некто ловко уколол его палец и выдавил несколько капелек на предметноестекло.

- Это не секта, - догадался Павел, - предметные стекла –это, скорее, по-маньячьи, а не по-сектантски.

- Ты не знаешь, какое количество крови надо забрать, чтобысделать тест на наркотики?- спросила Алиса, у которой появилась догадка.

- Думаешь, это шайка шантажистов? Накачивают наркотой, потомвыкачивают кровь и ею потом шантажируют?

- Что? Слишком сложно?

Павел пожал плечами. На экране Лавровичу предложили испитьиз кубка и занять место в кругу Совета Десяти.

Следующей на экзекуцию втащили Нину. Ее голова упала нагрудь, и длинные темные волосы занавесили лицо. Ни ноги, ни руки ее совершенноне слушались. Тип, что держал Нину слева, схватил ее за волосы на затылке,поднял голову и повертел ею то так, то эдак. Алиса, с ужасом наблюдавшая за происходящим,поняла, что они намеренно демонстрируют лица в камеру. Еще она мельком успелаотметить, что у Смоленской довольно вменяемый взгляд. Она выглядела так, будтонаркотик перерезал нервы, идущие от ее мозга к конечностям, и запер вполнетрезвую и адекватную Нину у беспомощном теле.

Нинино лицо пугало: каждая мышца была расслаблена, отчегоСмоленская не могла ни закрыть рот, ни сглотнуть слюну, которая тянуласьсеребристой ниточкой от ее нижней губы и падала на пол. Вдруг Нина как-тострашно содрогнулась в руках у своих конвоиров, и из ее рта полилась рвота. Еепринуждали стоять прямо, поэтому содержимое желудка вывалилось ей на платье и,полетев вниз, испачкало обувь. Из-под сеток донеслись сдавленные «фу», а Алисапоняла происхождение запах кислятины, что стоял в лодочном сарае наутро.

- В угол, на бок, - велела Марина.

Два «выносящих» отволокли Нину туда, откуда и приволокли.Алиса услышала звук падающего тела. Похоже, эти типы не слишком с нейцеремонились. Алиса вспомнила вдруг, как прошедшие четыре года Нина жаловаласьна хроническую боль в спине, которая вдруг ни с того ни с сего появилась. Былали эта боль последствием травмы, нанесенной этими бугаями? Алису вдруг пронзилаострая жалость, которую она, не медля, сменила на праведный гнев.

Третий «жертвой» ритуала объединения стал Проценко.Оторвавшись от созерцания экранного Пашки, чье безжизненное тело вынесли,продемонстрировали камере и тут же унесли, Алиса взглянула на побледневшийпрофиль Пашки-настоящего. Оценив испарину, выступившую на его лбу, онааккуратно положила свою ладонь ему на локоть. Он вздрогнул от неожиданности, ноот экрана не оторвался.

Алиса не хотела возвращаться к просмотру. Она знала, ктобудет приведен на допрос четвертой и последней.

- Отпусти, - услышала она свой голос. Голос был трезвый, чтозаставило Алису немедленно прилипнуть к экрану. Она успела заметить, какАлиса-на-экране с силой выдрала свой локоть у конвойного.

Она вошла в ритуальный круг самостоятельно. В той же юбке ифутболке, в которых проснулась, и босиком. Ее движения и координацияпрактически не были нарушены, зато глаза были будто сделаны из силикона.Алиса-на-экране отрывисто вертела головой, словно ворона или одержимаядемонами, видимо, стараясь, разглядеть или узнать своих мучителей. Алисе-зрителюпоказалось, что ее голова в тот момент походила на видеокамеру на паузе.Изображение видит, а запись не ведет.

Алиса-на-экране пошатнулась, и тип в капюшоне за ее спинойпридержал ее за локоть.

- Убери лапы, мудозвон! – злобно пропела Алиса-на-экране,приведя в недоумение Алису образца 2010 года.

- Ты знаешь, кто я? – задала Марина стандартный вопрос.

- Ты – сраная эсэсовка, с кривыми ногами и черными усами,неудачливая охотница на чужих мужиков, - произнесла Алиса-с-экрана. Даже непроизнесла, а как-то зашипела и выплюнула. Теперь Алиса, сидящая по ту сторонуэкрана, не могла узнать свое лицо: узкие глаза-щелочки, искаженный рот,обнажающий клыки, раздутые крылья носа, но самое главное – это пальцы на руках.Алиса-с-экрана держала руки на весу перед собой, согнув в локтях на девяностоградусов, и методично сжимала и разжимала кулаки, словно это были ее вторыелегкие. Когда она выпрямляла пальцы, то было заметно, как по каждому пальцупробегает судорога.

Совету Десяти было не по себе от поведения Алисы-на-экране:Марина забыла следующий вопрос и даже конвой отступил от нее на шаг. Алиса,сидящая в кафе во Фрогнер-парке с таким же ужасом взирала на эту адскуюкарикатуру на саму себя, с одним лишь отличием: она знала, что происходит.

Это было ее настоящее лицо.

Хюльдра – это банка с котятами и не солнечный свет,закупоренный в теле женщины. Хюльдра, как и всё – это уравновешенная система и,если усыпить ее лучшую половину, ту, что отвечает за сострадание, нежность,вежливость и контроль гадкой половины, то  вылезет вот такой «дух леса»,мерзкий звереныш, ненавидящий все живое.

За примерами далеко ходить не надо: в любой культуре можнонайти такое существо. Даже самая обычная фея, которую рисуют на флаконах сдетским шампунем, по легенде – обидчивое и мстительное существо с зубами,которое пускает их в ход, если что-то происходит не по ее хотению. Древниезаложили в нашу подкорку сообщение: «никогда не зли женщину!». Особенно ту, укоторой есть или когти, или зубы, или крылья, или она ходит босиком по лесу иест волчьи ягоды.

- Согласна ли ты добровольно отдать нам свою кровь? –продолжала Марина вести обряд. Ее голос немного задрожал.

- Я сдеру с тебя кожу живьем, - пообещала Алиса-на-экране, -из задницы сделаю цилиндр и заставлю твоих детей носить его по воскресеньям.Лоскут со спину пущу на ленты и буду вплетать в волосы, чтобы всегда чуять твойстрах. Почему ты смердишь?

Алиса-на-экране сделала два шага вперед, от чего СоветДесяти невольно подался назад.

- Ты меня боишься! – сказала Алиса-на-экране и, запрокинувголову назад, захохотала. Ее хохот походил на утробный животный рык пополам свизгом

- Господи, страшно-то как, - прошептал Пашка, сидящий рядомс ней в кафе.

- Не то слово, - прошептала Алиса, которая так много знала осебе в фольклоре и так мало о фольклоре в себе. Повинуясь порыву, онисхватились с Пашкой за руки.

- Ты хочешь моей крови? – спросила она, прыгнув навстречуМарине, - я залью ее тебе в глотку!

Алису-на-экране схватили и заломили ей руки, на что онаотреагировала жутким воем, настолько диким, что кое-кто из правофланговых«капюшонов» бросил свечку, которую держал в руках и заткнул уши.Алиса-на-экране вырвала свои руки у конвоиров, и, прекратив визжать, приняласькидаться всем, что попадалось ей под руку. Большой свечкой, что украшаласередину «ритуальной залы» Алиса-на-экране швырнула вправо, мятой алюминиевойкастрюлькой, валявшейся среди мусора – влево. Члены Совета Десяти отступали,уворачивались, но не разрывали кольца из своих рук. Скорее всего, для того,чтобы Алиса не вырвалась и не бегала в таком состоянии по лагерю, иначеорганизаторам слета пришлось бы объяснять если не с органами контроля оборотанаркотиков, так с начальством или администрацией лагеря.

Когда Алиса-на-экране схватила гаечный ключ, кое-кто пришелв себя.

- Уймите же ее, в конце концов!

Два «вводящих» бугая поймали ее, но она замахнулась ключомна одного и больно лягнула второго. Ключ за ненадобностью тут же отправился вполет. Он вылетел из кадра, раздался звук бьющегося стекла и на левый флангфигур в капюшонах откуда-то сверху посыпались осколки. Должно быть,Алиса-на-экране разбила старые стеклоблоки, стоявшие без дела у стены лодочногосарая.

- Хотите моей крови? – хохоча, спросила она, - получите!

Алиса-на-экране схватила один осколок, и, подняв левую ногу,вонзила его себе в стопу. Осколок вошел глубоко, та Алиса закричала во весьголос, а Алиса, сидящая за «макбуком» в центре Осло, вскрикнула, зажмурилась иуткнулась в Пашкино плечо. Краем глаза она видела, как из распоротой стопыхлынула кровь, и Алисе-на-экране теперь приходилось скакать на одной ноге.

- Хотела моей крови? – спросила она абсолютно спокойно,словно боль и кровопускание отрезвило ее, - на!

Она сделала высокий мах ногой, целый веер ярко-красныхкапель поднялся в воздух и окропил людей в мантиях и свечи и заляпал объективкамеры. Люди что-то кричали из-под своих масок и уворачивались от брызг, Алисахохотала с экрана.

- Напиток, - закричала вдруг Марина, видимо, вспомнив, чтоона – руководитель, - влейте в нее этот чертов напиток!

«Капюшоны» плюнули на сохранность круга и навалились наАлису-на-экране, которая брыкалась, отпихивалась, без устали обдавая всехвокруг фонтанами своей крови. Наплевав на церемонии, к Алисе спешили спластиковой бутылкой, наполненной чем-то красным. Видимо, перспектива получитьв висок тем кубком, из которого потчевали Лавровича, никого не вдохновляла.

Один из «капюшонов» вступил в кадр, дабы оценить сохранностькамеры, заметил кровавые капли на объективе. Изображение погасло, дав Паше иАлисе трехсекундный перерыв, чтобы перевести дух. Но едва они успели расцепитьсудорожно сжатые кисти, как камера заработала снова. И то, что они увидели им,не понравилось еще больше, чем развеселое вуду из предыдущей части.

Публика заметно поредела, треть свечей погасла, и большаячасть комнаты погрузилась в темноту, как и те углы, в которых ночевалиотбракованные «добровольцы» - Нина и Паша. Еще через тридцать секунд, сарайпочти совсем опустел: остался только человек, охранявший вход и Алиса, котораясидела на матрасах, затянутых черной тканью, слегка покачиваясь взад-вперед итаращась в темноту невменяемыми стеклянными глазами. Похоже, несмотря на ееотчаянное сопротивление, в нее все-таки влили дополнительную порцию наркотика.«Напиток», о котором кричала Марина, сделал ее живым трупом.

Алиса-2010 присмотрелась к своим ступням на экране: кровьостановили, но вспухший порез был ничем не обработан и не забинтован. Никто непожелал позаботиться о ней, видимо, чтобы наутро можно было заявить, что Алиса,выпив лишку, наступила на стекло и распорола себе ногу.

Еще одна деталь вызывала беспокойство: Алиса-на-экранесидела без футболки и без бюстгальтера, и ее бесстыдно голая, очень белая грудьв темноте смотрелась, как сигнальный маяк.

В кадр вошел Лаврович. Алиса, не отрывающая внимательноговзгляда от пикселей на мониторе, позволила себе крохотный выдох облегчения,подумав, что он принес ей ее одежду. Судя по его собранным движениям инормальной координации, действие наркотика прошло.

Алиса-из-будущего не сразу разглядела, что на нем самом изодежды только кеды.

Он присел у Алисиных ног и рывком перевернул ее. Она, неиздав ни звука, упала на матрасы лицом вниз, нелепо вывернув шею и задравфилейную часть так высоко, что камера выхватила темное пятно, расползавшееся поее юбке.

Лаврович расстегнул пуговицу и молнию и с трудом стянул снее пропитавшуюся кровью ткань. Алиса увидела, как он, наклонившись к еебедрам, рассматривает их на предмет повреждений. Видимо, ничего не найдя, оннервным движением спустил ее трусы и положил ладонь на ее промежность. Осмотрничего не показал. Лаврович оттолкнул ее на другой край импровизированного ложаи сдернул черную простыню. Под ней на матрасе было большое свежее кровавоепятно. Похоже, это было именно то место, по которому Алиса-с-экрана топталась,осыпая Марину проклятиями, а ее свиту – кровавыми брызгами.

Алиса, страшась того, что может сейчас увидеть, попробовалапосмотреть на саму себя четырехлетней давности отстраненно и холодно, будто накого-то чужого.

«Хорошая стрижка. И хорошо прокачанный трицепс».

Алиса-на-экране как раз пыталась встать, и ей даже удалосьсначала перевернуться на спину, а потом сесть. Алиса-зритель видела, какфокусируются глаза ее экранной копии на Лавровиче, и ее одурманенный мозг струдом сопоставляет распознанный образ с имеющимся в его подвисающей базеданных. Похоже, голова выдала ответ «Верно», потому что на безучастном лицеАлисы-с-экрана промелькнула робкая тень улыбки. Она потянулась рукой кЛавровичу, словно прося у него защиты.

В следующее мгновение Лаврович одним мощным шлепком отбросилот себя эту робкую руку, а второй шлепок обрушил на Алисину щеку.Алиса-из-будущего вскрикнула и в ужасе прижала руку ко рту. Ее никто никогда вжизни не бил!

- Да что ж ты делаешь, мать твою?! – всплеснул руками Пашкаи закрыл глаза ладонью, но любопытство взяло верх, и уже через секунду онвыглянул в щелочку между указательным и средним пальцем.

В этот момент Алиса поняла, что действо на матрасе не будетпохоже на их обычные занятия любовью, как поняла и то, почему он вышел из кафе,бросив их со своим компьютером.

Сейчас они увидят документальное свидетельство изнасилованияАлисы Заваркиной.

Алиса-с-экрана, которая опять оказалась опрокинутой наматрас лицом вниз, прилагала героические усилия для того, чтобы снова сесть.Лаврович возвышался над ней, и тусклый свет от ближайшей свечи освещал толькополовину его лица. Однако и этого хватило, чтобы увидеть злорадную улыбку, ипонять то, как он наслаждается ее беспомощностью и причиняемой ей болью.

Лавровичу, видимо, надоело ждать, и он схватил свою жертвуза бедра, рывком подтянул к себе и насадил на свой член, будто оливку нашпажку. Он совершал довольно грубые  фрикции, постанывая, а Алисинобезжизненное тело болталось, словно тряпичная кукла.

Не в силах больше наблюдать за происходящим на переднемплане, Алиса обратила свой взор на зрителей. «Охранник» у входа отчетливопросматривался в тусклом свете догорающей свечи. Спрятав руки под своеймантией, он онанировал.

Второй зритель, неизвестно когда и откуда появившийся вкадре, снял сетку с лица и был укрыт только капюшоном. Он не смотрел напроисходящее на матрасах, и обе его руки были на виду. Зачем он там сидел?

Третий зритель обнаружился в темном углу, за рассохшейсябочкой.

- Смотри, - Алиса толкнула Пашку в бок и ткнула в мониторпальцем.

- Это же…

- Нина! – закончила за него Алиса.

Павел нажал на пробел и присмотрелся. Действительно, Нинасидела в луже собственной блевотины, но с открытыми глазами и, судя пострадальческой гримасе, тихо плакала.

- Похоже, она все видела, но решила помалкивать, -констатировала Алиса. Ее тошнило, знобило, а по ее щекам текли злые слезы.

- Может, не будем досматривать? - спросил Пашка, усталопотерев лоб. Ему тоже было неприятно.

- Давай промотаем и убедимся, что больше с нами не сделаютничего противоестественного, - предложила Алиса.

Павел внимательно посмотрел на нее и согласно кивнул.

Они, выключили звук, и мужественно отсмотрели покадрово ещекусок, в котором не было ничего нового. Они увидели, как Лаврович кончил ивышел из кадра, грубо бросив Алису на матрас. Павел прокрутил еще немного, каквдруг заметил на заднем плане какую-то активность. Он нажал «play».

Второй зритель, что сидел у стены без маски, отлип от стеныи встал. Отправив охранника восвояси, он направил свои стопы к матрасам. Здесьон собрал с пола Алисину одежду и помог ей сесть. Достав из кармана пачкубумажных платков, он вытер слезы и слюну с ее лица, и сперму – с бедер. Алисаподняла руку и осторожно коснулась пальчиками лица под капюшоном: на болееизысканное выражение благодарности она была не способна. Неизвестный вздрогнул,но не отстранился. Напротив, он поднес ее кисть к своим губам и легко иосторожно поцеловал каждый палец.

Алиса-2010 вглядывалась в новую фигуру на этом кошмарномшахматном поле и не могла понять, чем она ей так знакома?

Неизвестный принялся бережно одевать Алису-с-экрана: сначалатрусики и лифчик, потом футболка и юбка. Капюшон мешал ему, и, похоже, не знаяпро камеру, он без страха откинул его. Камера выхватила его лицо, и Алиса-2010,которая только что вернулась из долгой поездки по фьордам, вскрикнула. На неесмотрел ее попутчик Олег.

Глава восьмая.2010 год. Три истории.

Вспышка.

Пашкины каблуки топчут «макбук» Лавровича. Когда и в чем неповинный компьютер, получив удар прямо в монитор, наконец, сдается и гаснет,казнивший его палач носком своего роскошного сапога захлопывает разбитуюкрышку, поднимает его с каменного парапета и швыряет в воду. Лэптоп летитдалеко и красиво и падает в Осло-фьорд. Алиса слышит свой собственный пьяныйсмех.

- Ты видео-то удалил? - спрашивает она, отхлебывая избутылки.

- Я отведу тебя домой, - заявил Павел вместо ответа, за рукувытягивая ее с земли, - потом я сяду в самолет, улечу в Б и оттаскаю Нину заволосы. В качестве профилактики против тупости.

Снова темнота. И снова вспышка, на этот раз обжегшая Алисинмозг и заставившая ее застонать.

- Как ты? – спрашивает Пашка. Светает. Они только что пришлина пристань, где уселись прямо на бетон. Всю дорогу до пристани Пашка на вселады костерил норвежское правительство и его глупые правила, предписывающие непродавать алкоголь после шести вечера и до десяти утра.

Всю ночь они кутили в каком-то дешевом аквавит-баре,расположенном в подвале общаги для эмигрантов. Но даже сорокаградусныйкартофельный самогон не смог потушить адреналиновый пожар в их телах.Преисполнившись мрачной решимости, они поставили украденный ноутбук на стойку исначала досмотрели видео до конца, убедившись, что никто кроме насильникаЛавровича и прислуживающего ему Олега, Алису никто не трогал. Олег и был темчеловеком, что разложил их по матрасам, на которых они проснулись.

Олег снял черную ткань, скомкал и бросил ее в угол, уложилАлису бережно и церемонно на самый крайний, залитый ее кровью. Потом онраскидал остальные лежбища, и поволок Пашку на один из них.

- Аккуратнее! – завопил Проценко-2010, обращаясь к монитору.Пашка был слишком тяжел для щуплого Олега, и ему пришлось позвать подмогу, тоготипа в мантии, что охранял вход в сарай. Олег взялся за ноги, «охранник»возложил на себя верхнюю часть Пашкиного туловища – они благополучно донеслиего до матраса, хоть и особо не церемонясь.

- Меня трахать не будете? – спросил Пашка, но осекся,взглянув на Алису.

- Давай сначала до конца досмотрим, а потом уже начнем надэтим шутить, - мрачно улыбнулась та, опрокидывая в себя очередную стопку.

Они снова обратились к монитору. Олег пытался выволочь Нинуиз ее укрытия, но встретив отчаянное сопротивление, сопровождаемое воплями ивыбрасываемыми для удара ногами, норовящими попасть в пах, оставил это гиблоедело, оттащив крайний матрас в ее угол и пристроив рядом с рассохшейся бочкой.

- Много там осталось? – спросила Алиска.

- Чуть-чуть, - ответил Пашка, ткнув в тачпад и махнувбармену, чтобы тот нес еще выпивки.

Они наткнулись на этот бар случайно. Когда их вежливопопросили освободить кафе, Пашка, вглядевшись в темноту за стеклянной стенойкафе, предложил схватить ноутбук и вылезти в окно в туалете.

- Он специально выбрал это место, - догадался Пашка,презрительно скривившись, - чтобы наблюдать за нами.

В окно лезть не пришлось, потому что у кафе оказалось двавыхода: первый, тот, через который они зашли, вел в парк и был «блокирован»Лавровичем, второй выходил на улицу. Едва просочившись в стеклянные двери,Алиса и Павел, не сговариваясь, побежали прочь, но не к центру, а почему-то навосток. Они бежали не «к», а «от», петляя переулками, держась подальше отшироких улиц и вытесняя движением свое негодование, страх и отвращение.

Они перешли на шаг, только оказавшись возле здания изкрасного кирпича, на крыльце которого курили мавры, переговариваясьпо-французски. Несмотря на позднее время, вокруг сновали люди, а какая-точерноволосая и носатая барышня на девятом месяце беременности невозмутимокурила, что-то бурно обсуждая с подружкой на незнакомом языке.

- Где мы, черт подери? – спросил Пашка. Пытаясь отдышаться,он уперся руками в колени и наклонил голову. – Мы до Румынии, что ли, добежали?

- До эмигрантского квартала, - догадалась Алиса. Пробежка попересеченной местности далась ей чуть легче.

- Псс, ребята, - услышали они, - чего-нибудь глотнуть нехотите?

Они обернулись. Золотозубый румын говорил по-русски и широкоулыбался. Алиса замотала было головой, но Пашка схватил ее за руку.

- Очень и очень хотим!

Румын повел их огородами, прочь от освещенной улицы. В иныхобстоятельствах Алиса бы запаниковала, но сейчас она даже не заметила, чтокакой-то подозрительный мужик увел их вглубь эмигрантского квартала.

Через минуту румын постучал в обшарпанную дверь и проскрипелчто-то на своем языке. Дверь открылась, и здоровенный детина в тюремныхнаколках пропустил их в нелегальных аквавит-бар. Здесь было полно людей,клубился сигаретный дым, стойка была липкой, туалет заляпан дерьмом и исписанругательствами на всех языках мира, однако, половину публики составляли модноодетые и вусмерть пьяные молодые норвежцы и норвежки.

- Довели страну своим сухим законом, - с довольной улыбкойпроизнес Пашка, усаживаясь на шаткий барный стул, - вынуждают свою молодежь попритонам шляться.

- Сухой закон тут ни при чем. Они здесь, потому что это иесть притон, - заметила Алиска, кивнув на столик в углу, где белокурая девушкав широких штанах с карманами передавала бонг лощеному юнцу в хистерских очках.

- Ну и ладно, - Пашка махнул рукой и открыл крышку лэптопа.

Налившись выпивкой и «войдя в штопор», они принялисьпокадрово разбирать видео. Пашку больше всего интересовало поведение Нины,Алиса наблюдала за Лавровичем.

- Нет, ты смотри! – восклицал Пашка, - она сидит за своейбочкой, как ни в чем не бывало и наблюдает! Не удивительно, что она постепенносвихнулась! Молчать четыре года! Ну, я ем задам!

- Зачем он это делает? – вторила ему Алиса, - мы малотрахались, что ли? Не мало! За каждым кустом и всю неделю!

- Ублюдок, - Пашка перестал посылать проклятия Нине ипереключился на Лавровича, - кайфует!

- С другой стороны, хорошо, что это он, - сказала Алиса соблегчением в голосе, - я подумала на Ибатуллина.

- Поэтому ты, выйдя из сарая, так странно уставилась на него?– догадался Пашка, но тут же осекся, - стоп! Ты знала?!

- Что меня изнасиловали? Конечно, - поведала Алиса,опрокидывая в себя аквавит, словно лекарство. Заметив Пашкин взгляд наполненныйнедоумением пополам с сочувствием, она поняла, что придется объясниться.

- Мне было больно – это раз, - произнесла она, загибаяпальцы, - на моей юбке была кровь – это два. Чуть позже я, правда, поняла, чтобольшая ее часть вытекла из пятки. И третий факт, неопровержимый – мне пришлосьсделать аборт.

Павел подавился выпивкой и закашлялся. Алиса, заботливопостучала его по спине и попросила у бармена водички.

- Она не из-под крана? – спросил Павел, отпив глоток.

- В Норвегии вся вода из-под крана. Ее тут можно так пить, -просветила его Алиса.

- Почему ты не сказала? – напустился Пашка на нее.

- А вдруг это был ты? – спросила она с улыбкой.

- Я?! Ты…! Да ты…!!! – возмутился Пашка и для пущейубедительности грохнул кулаком по барной стойке, - почему ты такая спокойная???

- Я не спокойна, - ответила Алиса, сглотнув поднявшуюся изжелудка мутную кислоту, - мне страшно, плохо, обидно, больно. Но мы пьем ужевторую бутылку, поэтому мне кое-как удается держать себя в руках.

Алиса снова судорожно сглотнула и помотала головой, пытаясьотогнать от себя видение своего безжизненного тела, терзаемого насильником.Павел посмотрел на нее внимательно и задал единственный вопрос, который недавал ему покоя.

- Если бы ты знала, что это он сделал с тобой, ты быоставила ребенка?

- Да, - без колебаний ответила Алиска, опрокинув в себя еще стопкуи закурив.

Пашка покрутил пальцем у виска.

- Я не знаю, как поступишь ты, - сказал он, вытащив сигаретуиз ее пачки, - но я не желаю больше иметь с ним ничего общего.

- Я не вернусь в Россию, - заявила Алиса, глядя ему в глаза.

Павел опешил, но уже через секунду согласно кивнул.

- Если есть возможность удрать от всего этого кошмара, топочему бы и нет, - пожал он плечами. Алиса благодарно улыбнулась ему.

Они помолчали.

- А я тогда разведусь и женюсь на Нинке, - сказал вдругПашка, - я ее люблю, хоть она и дура конченая.

Алиса улыбнулась. Он сказал «люблю»! Пашка, который не верилво «все эти сопли», смеялся над ней и Лавровичем, приговаривая, что они –глупыши, потому что раскручивают драмы из ничего и сами придумывают себе«проблемы в отношениях», вместо того, чтобы «божественно совокупляться».

Алиса вдруг прониклась благодарностью к мирозданию засвоевременную встречу с Бьорном, которая разрушила чары, наложенные Лавровичем.Десять лет! Десять лет она любила только его, смотрела ему в рот и ловилакаждое его слово! Она изучила каждый оттенок его голоса и каждый жест. Оназнала, какие конфеты он любит, алгоритм приготовления «правильного кофе» и вкаком порядке должны лежать трусы в его ящике для белья. Если бы не этиволшебные норвежские каникулы, то какова была бы ее реакция на известие о том,что четыре года назад именно Лаврович избил и изнасиловал ее?

- Зачем он это сделал? – спросила она вслух.

Пашка пожал плечами и бросил на стойку несколькоразноцветных бумажек.

- Ты не хочешь ему отомстить? - вдруг спросил он.

Алиса помотала головой.

- Я переслала видео Анфисе. Уж она-то придумает для негожестокое и бесчеловечное наказание, даже если я попрошу ее ничего непредпринимать.

Павел скептически хмыкнул. Ему хотелось сделать что-то немедленно.

- Пойдем хотя бы утопим его ноутбук!

Сейчас, лежа среди горы подушек с разламывающейся надвоеголовой, Алиса, как ни старалась, не могла вспомнить, как они вышли из бара икак добрались до пристани. Хмель накрывал их, постепенно и незаметно: чем большеони успокаивались, тем больше ощущали слабость в ногах и туман в голове.Уходили с пристани они совсем пьяненькими и неизвестно, каков был их маршрут, игде планировалась конечная остановка.

Алиса открыла глаза и приподняла голову. Наволочка на подушкене отельная. Поморщившись, она повернулась на правый бок и узнала интерьерВасиной студии на Dronningens gate 15.

«Надеюсь, я не притащила Павла Проценко, самого трепливогожителя города Б, в квартиру, где живет мой якобы погибший брат!».

- Привет, пьянчужка! – сказал Вася, появляясь в ее полезрения, - тебе все утро Аська названивает.

- Ради Бога, не ори, - жалобно попросила Алиса, с трудомпринимая сидячее положение.

Брат со смехом подал ей ее мобильный: тридцать восемьпропущенных звонков и одно смс. Похоже, Аська посмотрела видео…

Алиса открыла сообщение.

«Ответь мне, где бы и с кем бы ты ни была!», - велелосмс.

«Я в порядке. Я просто напилась. Эмоционально стабильна.Даже чувствую облегчение», - быстро набрала Алиса и нажала «Отправить».

- Мог бы и ответить на звонок, - проворчала Алиса, спускаяноги на пол и уже заранее зная ответ, - видишь же, человек за меня волнуется!Мог бы поднять трубку и хотя бы сообщить, что я в безопасности, хоть и безсознания.

Вася поморщился.

- Ты торопишь события, - сказал он тихо, - и не кривляйся!

Пока брат не смотрел на нее, Алиса передразнивала его, какпервоклашка.

- Она бы тебя не съела, - упорствовала Алиса, но заметивсаркастический Васин взгляд, немного сдала позиции, - ну ладно, надкусила бчуток.

Вася пожал плечами и, отмахнувшись, скрылся на балконе.

Алиса помнила, что ее брата тревожило то же, что и ее:равнодушие любимого человека. И трубку он брать не стал, потому что боялсяснова, хоть и на минуту, окунуться в эту сухость и безветрие.

Завибрировал смартфон.

«Отлично, если не врешь! Люблю тебя. А его уничтожу»,- написала Анфиса.

«Не вру, честное заваркинское. Не шлепай его слишкомсильно))», - ответила Алиса.

«Не вздумай проболтаться Ваське! Он нас на кусочкипорвет! И удали это сообщение сразу же, как прочтешь!», - такое сообщениебыло послано Анфисой вдогонку.

Анфисе никогда не нравился Лаврович. Особенно ее неприязньобострялась в те моменты, когда она находила Алису переживающей их очереднойразрыв. И каждый раз в эти моменты, она порывалась как-нибудь затейливо,«по-заваркински», ему отомстить, но Алиса не позволяла. Она знала, что заразрывом обязательно последует примирение, но никогда не отказывала себе вправе выплеснуть эмоции. Лаврович при расставаниях не выбирал выражений, вбиваяей в голову воспитательные максимы. «Ты вульгарная». «Ты ничем не увлекаешься».«Ты мне не нужна» или «Мне нужна не такая». Все это выводило Алису изравновесия, и ей нужно было довольно много времени, чтобы прийти в норму.

Алиса теребила пальцами ног лохматый прикроватный коврик иждала, когда уймутся тошнота с головокружением.

«Я раньше не придавала значения тому, как это звучит. Итому, с какой силой он иногда стискивает мои руки и шею. На мне оставалиськрасные следы, которые потом превращались в фиолетовые синяки».

Алиса вспомнила прикосновения Бьорна: как нежно он скользилкостяшками пальцев по ее щеке, как крепко обнимал и куда целовал. Даже егосамые страстные ласки не оставляли кровоподтеков на Алисиной белойчувствительной коже.

Алиса не соврала сестре: она действительно чувствовалаоблегчение. Как будто это мерзкое видео стало скальпелем, вскрывшим застарелыйи причиняющий боль нарыв, а те вопросы, которые они с Пашкой задавали другдругу и ответы на них, которые они тут же давали сами себе, даже не утруждаясьих озвучиванием – кюреткой, которая выскоблила гной и плесень из их душ. Но отэмоциональной стабильности Алиса была далека: ей хотелось то ли плакать, то лисмеяться, то ли забиться в темный укромный угол и рычать оттуда на весь мир, какраненый барсук.

Она испытывала благодарность к сестре за то, что та небросила копаться в этом деле. Наверняка сейчас Анфиса была близка к тому, чтобыосвежевать и разделать ее мучителей, после выставив их жалкие тушки на всеобщееобозрение. Но в то же время Алиса не хотела никаких раскопок и никакойпубличной порки, только чтобы произошедшее в лодочном сарае в ту ночь осталось,наконец, в прошлом.

Алиса боролась с искушением поплакаться Васе – самомунадежному и верному мужчине в ее жизни, но она знала, что эффект, которыйпроизведет на брата новость, что ее маленькая вредная Алиска, его любимаядевочка, была избита и изнасилована в каком-то лагере под городом Б, будетэквивалентен взрыву бомбы в двадцать одну килотонну. Примерно, такой, какуюсбросили американцы на Нагасаки в 1945 году.

Сначала она, Алиса, получит пощечину за то, что молчаластолько лет.

Потом он вернется в Россию, подвергнув себя рискуразоблачения, и наложит на недосмотревшую за сестрой Анфису такое изощренноенаказание, которое только будет способен выдумать его больной разум. Алиса нетешила себя иллюзиями относительно душевного здоровья Васи Заваркина: она многолет назад поняла, что ее брат – конченый психопат.

Что он сделает с Лавровичем, Мариной, Артуром ИбатуллинымАлиса даже вообразить не решалась. И даже сейчас, после просмотра видело, онане испытывала к ним особой любви, но понимала, что натравить на них Васю впорыве гнева – аморально и бесчеловечно. Тем более, что у Марины теперь естьребенок.

И если Василия еще не успеют арестовать за прилюдную бойню(вряд ли он будет стесняться прохожих) и литры крови, пролитые на землю городаБ, то на орехи получат все: и Нина, и Павел, и Олег, и все, без исключения,члены движения «Новый век». Вася мигом бы нашел себе помощников из своих старыхпарней.

Увлекшись своими нерадостными размышлениями, Алиса незаметила, как в комнате появилась невысокая блондинка. Она неслышно вошла вкомнату и принялась деликатно погрохатывать кухонной утварью. Огромнаядвуспальная кровать, на которой проснулась Алиса, была огорожена плетенойширмой, из-за которой она заметила женщину, а та ее – нет.

- Хей, - сказала Алиса, копируя мягкие интонации норвежцев –жителей столицы. Она вышла из-за ширмы тут же: спать она рухнула, нераздеваясь.

- Доброе утро, - поздоровалась женщина по-английски сулыбкой, - я вас разбудила?

- Нет, я давно проснулась, - поведала Алиса.

Женщина была невысокого роста с рубленым грубым лицом,которое, впрочем, немного смягчала улыбка. Она была покрыта тропическимзагаром, которым красиво оттенял выгоревшие белые волосы, собранные сзади внизкий пучок. На ней был ладно скроенный серый брючный костюм, туфли наневысоком каблуке и очки без оправы баснословной стоимости. На ней не былоникаких украшений, кроме маленьких часиков, которые, видимо, тоже стоилинемало. Словом, незнакомка на Васиной кухне выглядела деловой и уверенной всебе и напоминала тех женщин, которых Алиса видела в центре Осло в рабочийполдень. В тех районах, что были наполнены высотными зданиями из стекла и бетона.

- Меня зовут… - дальше женщина произнесла что-то похожее на«Ингерь». Алиса не поняла ее и поморщилась. Женщина рассмеялась.

- Можете звать меня Инга, - разрешила она, - Вася так зоветменя. Он говорит, что Ингерь слишком похоже на мужское имя.

- Алиса, - представилась она, присаживаясь на барный табурети протягивая ладонь для рукопожатия. Инга сжала ее крепко, но в то же времянежно. – Мне, наверно, стоило позвонить, прежде чем вваливаться сюда вот так…Но если честно, я не помню, как я сюда добралась…

Инга рассмеялась и залила жидкое тесто в вафельницу. Онапроделала это таким ловким, отработанным движением, не пролив ни капли, чтоАлиса мысленно зааплодировала.

- Мы чудесно переночевали на диване, - поведала Инга, - мымогли бы поехать ко мне, но Вася не хотел тебя оставлять: ты спала оченьбеспокойно. Ему показалось, что ты плакала.

- Я могла, - буркнула Алиса, - в Осло вдруг заявились моидрузья из России и попытались испортить мне отдых. Но я от них отбилась! А чемвы занимаетесь?

Алисе не терпелось препарировать Ингу, но она понимала, чтоу нее мало времени: сейчас ее брат закончит свои суперсекретные телефонныепереговоры, вернется  балкона и нарушит их тет-а-тет.

- Я – журналистка, - ответила Инга. Она достала пропеченныевафли из вафельницы, полила малиновым сиропом из банки, налила в кружку толькочто сваренный кофе и апельсиновый сок. Всю эту снедь она с улыбкой поставилаперед Алисой. Вафли были в форме сердечка.

- А вы? – спросила она.

- Мы уже позавтракали, - сообщила Инга, снова улыбаясь, - япланировала оставить эту порцию тебе. Они даже холодные ничего.

Алиса улыбнулась и ковырнула вафли вилкой. Ей казалось, чтоее стошнит от первого же кусочка, но желудок благодарно расправил своискладочки навстречу завтраку, будто радуясь хоть чему-то, что не былоаквавитом.

- Как вкусно! – восхитилась Алиса. Джем оказался жидким ипрозрачным, как сироп от кашля, и в нем плавали крохотные малиновые зернышки. Всочетании с холодным воздухом, ворвавшимся с балкона вместе с Васей, его вкуспоказался Алисе умопомрачительным.

- О, ты можешь есть! – удивился подошедший Вася и погладилее по голове.

- Сама в недоумении, - ответила Алиса и улыбнулась, -видимо, аквавит не такое уж и мерзкое пойло…

Вася рассмеялась, Инга улыбнулась, и происходящее стало казатьсяАлисе нереальным. Кругом улыбки, смех, вкусная еда – все легко и просто.Маятник Алисиного настроения качнулся в сторону любви к жизни.

- Какие у тебя планы? – спросил Вася, отщипнув кусочек отАлисиной вафли, за что тут же получил по рукам от Инги. Он скорчил смешнуювиноватую рожицу, после чего рассмеялся, обнял Ингу и покружил ее.

«Похоже, такая женщина и была ему нужна. Улыбчивая,готовящая завтраки, носящая брючные костюмы и очечки. Не догадывающаяся, чтоэтот обаятельный русский мужчина варит метамфетамин и толкает его эмигрантам».

- Я хочу попасть сегодня в Фолькмузей, - сообщила Алиса,взмахнув вилкой и затолкав поглубже свою ревность от имени Анфисы Заваркиной.

- Про хюльдр будешь выпрашивать? – спросил Вася и, отпустивИнгу и не дожидаясь Алисиного ответа, принялся натягивать куртку.

- Ты меня знаешь, - улыбнулась Алиса и отхлебнула кофе.

- Вася говорил, что вы – писатель, - продолжила Ингасветскую беседу.

- Да, пишу книгу о норвежском фольклоре, - удивив саму себя,сказала Алиса. Она никогда не позиционировала себя как писателя и ту легкость,с которой она втиснулась в  новое амплуа, она списала на особенностианглийского языка, вернее его американизированного варианта, на котором онаизъяснялась. В нем словом «writer» часто называли итех, кто занимается «неновостной» журналистикой, вроде колумнистов, к которымпричисляла себя Алиса. По-русски она звалась журналистом.

- Я знакома с очень интересным человеком, - поведала Инга, -историк, в некотором роде мистик, и по счастью, приходится мне родным дядей.Если хотите, я могу вас познакомить…

- Это было бы чудесно! – воскликнула Алиса.

Инга улыбнулась и кивнула. Вася шепнул ей что-то на ушко, иона снова кивнула и вышла из квартиры, махнув Алисе рукой на прощанье. Вася селнапротив Алисы, выбил сигарету из мягкой пачки, пододвинул к себе пепельницу исостроил сложное выражение лица: непроницаемость черт и настороженный взгляд.Алиса терпеливо ждала, когда брат заговорит.

- Как она тебе? – спросил он после второй глубокой затяжки.

- Полная противоположность твоей бывшей, - улыбнулась Алисаи вытащила сигарету из его пачки.

Вася рассмеялся и расслабился.

- На самом деле Инга отличается только прикидом, - призналсяон, - и, конечно, улыбается часто, много и с удовольствием, как все норвежцы.

- Это да, - подтвердила Алиса, вспомнив Бьорна, - это нашанациональная русская особенность – в любой ситуации хранить мрачную физиономию.

Она старалась разговаривать с братом нарочито грубо инебрежно, стараясь настроиться на его волну.

- Я хочу знать, что у тебя происходит, - нанес он первыйудар, прекратив улыбаться. Алиса постаралась расслабить мышцы спины, чтобынапряженная поза не выдала ее смятения.

- Я влюбилась, - ответила она, допустив маленькую усмешку.

Вася пристально вгляделся ей в лицо. Этот взгляд Алисавстретила достойно: не отвела глаз, постаралась вложить в него немноговосторженной глупости, снабдив мину теплой улыбкой. Брат не должен былдогадаться о кошмаре, что творится у него за спиной.

- Что-то не так? – спросила Алиса, когда Вася не отвелвзгляда.

- Аська прислала мне письмо, в котором были формулы еще незапатентованной вариации рогипнола, - сказал Вася, не отводя взгляда, - этонаркотик для изнасилований.

- Ага! Так и знала, что вы общаетесь! – воскликнула Алиса.Она попыталась замаскировать охватившее ее лихорадочное возбуждение притворнойрадостью и спрятала задрожавшие кисти под стол.

- Это было первое письмо за пять лет, - засмущался Вася, иАлиса тихонько облегченно выдохнула. Похоже, ей удастся сменить тему.

- Ты по ней скучаешь? – спросила она тихо.

Вася отвел, наконец, свой пронизывающий взгляд от Алисы иуставился на свои руки. Они молчали, тишина была наэлектризованной, но Алиса неспешила ее нарушать, используя данное ей время, чтобы продумать то, что онаскажет дальше.

- Конечно, скучаю, - вдруг взорвался Вася, - я пять летстарательно гнал от себя все мысли о ней! Пять лет! И вдруг приезжаешь ты и, нислова не говоря, выкладываешь альбом с фотографиями моего сына! Он такой… Онпочти взрослый! Он так похож на нее! И на меня! А я пропустил его первые шаги!Его первое слово! Я даже не смогу увидеть, как он пойдет в школу!

Вася уткнул лицо в ладони, и его плечи страдальческисгорбились. Алиса спрыгнула с табурета, оббежала стойку и крепко обняла его.Она где-то вычитала, что сильное давление на тело успокаивает нервную систему.Правда, в статье говорила про коров на бойне, но Заваркин сейчас и выглядел…как бычок на заклании.

- Прости меня, - прошептала она, - я не подумала… Я незнала… Я бы не стала… Специально…

Вася убрал руки от лица, искаженного гримасой, и обнялАлису.

- Это ты меня прости, - сказал он почти спокойно, - я радтебя видеть, я очень по тебе скучал. Конечно, ты не хотела меня расстроить. Иты все сделала правильно!

Алиса отодвинулась и удивленно посмотрела на Васю. Еенасторожила решительность, звучавшая в последней реплике.

- Ты позволила мне увидеть все в правильном свете, - сказалВася спокойно и даже попытался выдавить улыбку, - да, здесь, в Осло, я тихосчастлив с этой милой женщиной, которая любит меня и заботится обо мне.

Алиса незаметно освободилась из объятий и с любопытствомвзглянула на брата.

- Инга великолепна, - Васино лицо озарилось улыбкой, вкоторой смешались восхищение и благодарность, - она легкая, милая, страстная…

- Эй, не хочу знать про страсть! – прервала его Алиса,притворно рассердившись. Она снова забралась на свой стул и уставилась на Васю.

- Я не про ту страсть, - смутился Вася, - я про ту, с какойона занимается своим делом. Как она влипает в свои журналистские расследования,с каким азартом раскапывает всякие истории…

Алиса расхохоталась, приведя Васю недоумение.

- Я понял причину твоего веселья, - сказал он, осознав, чтоАлиса не собирается выплевывать смешинку, попавшую ей на язык, - я нашел себенорвежскую версию Анфисы Заваркиной. С поправкой на менталитет.

Алиса кивнула и вытерла выступившие слезы.

- Я читал всё, что написала Аська за эти годы, - призналсяВася, - и она хороша. Настолько хороша, что я стал всерьез сомневаться, что оназахочет оставить всё и снова жить со мной.

Вася, вдруг став серьезным, оперся ладонями на стол ипододвинулся к Алисиному лицу.

- Потому что я хочу ее, - сказал он тихо и грозно, - ее, ане ее улучшенную копию. Ее и своего сына. Я хочу, чтобы мой сын жил со мной.

«Вот он, тот самый момент!».

- Она сказала, что хочет показать маленькому Васе школуСвятого Иосаафа, - поведала Алиса так же тихо, - сказала, что хочет показатьему Бал на Хэллоуин и прочие веселые вещи. После того, как ваш сын закончитпервый класс, она сказала, что готова будет уехать. Но при одном условии…

Вася, каждая мышца которого была напряжена до дрожи, кивкомвелел ей продолжать.

- Она сказала, что переедет с удовольствием в любую страну,кроме Норвегии.

- Потому что здесь основная религия  - сатанизм? – рассмеялсяВася.

- У вас один мозг на двоих, что ли? – задала Алиса привычныйвопрос.

Заваркин расслабился. Он заметно повеселел и встал стабурета.

- Я принимаю условие, - сказал он, - к тому моменту я всеустрою.

Он подкинул на ладони ключи от машины, подмигнул Алисе.

- Она все так же ходит в грязных кедах и лысая? – вдругспросил он. В его голосе слышались теплота, нежность и такая лютая тоска, что уАлисы сжалось сердце.

- Лысая, но теперь в дизайнерских шмотках, - поведала она, -так что ищи жилье с большой гардеробной.

Вася Заваркин рассмеялся и кивнул.

- А формулы рогипнола? – вдруг спросил он. Алиса вспомнила,насколько ее братец опасный тип: только расслабишься, он тут же нанесет ударпод дых.

- Наверно, какое-нибудь очередное расследование, - пожалаона плечами, стараясь казаться небрежной, - ты ведь единственный химик,которого она знает…

- Я – лучший химик, которого она знает, - поправил Васясамодовольно, - одевайся тепло и звони, если что…

С этими словами Заваркин покинул квартиру, захлопнув засобой дверь. Алиса услышала, как закрылись двери старинного лифта и толькотогда облегченно выдохнула. Она вдруг почувствовала, как взмокла ее спина.

Приняв душ и подсушив волосы, Алиса надела теплую куртку,черные джинсы-дудочки, кеды и обмоталась шарфом. Глянув в окно, она прихватилаеще и маленький компактный красный зонт: улицы Осло посыпала мелкая, неприятнаязагривку изморось.

«Если ты будешь в Осло, то я на весь день в Фолькмузее, наБигдой», - Алиса отправила Бьорну смс. Ответом ей было молчание. Алиса вдругпоняла, что ни вчера, ни сегодня он ей не звонил.

Алиса решительно отогнала от себя тревожные мысли. Бьорн итак стал занимать слишком много пространства в ее черепе, и если он решил с нейпорвать, то пусть это пространство не будет искажено черными тоскливымимыслями.

«Тревоге – нет! Пусть всё идет, как идет».

Алиса, как могла, старалась поднять рухнувшее настроение:купила себе хрустящий «циннабун» в ближайшей кондитерской, пошла пешкомнеспешным шагом – так, как она гуляла по городу Б – и даже по пути умудриласьпогладить жеребенка, который пасся на огромном пастбище на въезде на полуостровБигдой. Маленький конек жевал неестественно зеленую траву под боком у своейматери – взрослой гнедой кобылы - но едва завидев Алису, наблюдающую за ним узабора, он оставил свое стадо и поскакал к ней. Алиса сперва испугалась такогобурного проявления чувств, но жеребенок замедлил шаг и взглянул на нее такимумным глазом, что она даже рискнула протянуть к нему руку.

«Дружелюбная страна».

 Фолькмузей – тридцать гектаров территории под открытымнебом – был наполнен аутентичными домишками, каждый из которых в свою очередьтоже был тематическим мини-музеем, маленькими деревянными пекарнями,предлагавшими посетителям свежий хлеб и сыр по старинным рецептам, и прочими«завлекалочками» для туристов. Здесь даже давали напрокат старинные наряды, ипара каких-то студентов из школы искусств развлекала посетителей игрой наскрипке и танцами.

Но все это не радовало Алису. Воодушевившись обещанием Ингив скором времени свести ее со знающим человеком, она даже и не подумала искатьв музее упоминания о хюльдрах. Напротив, она расслабилась и погрузилась в своидумы.

Алисе хотелось как следует обдумать то, что произошло запрошедшую неделю и, возможно, связаться с сестрой из какого-нибудь укромногоуголка. Укромный уголок нашелся быстро: в этой роли согласилась выступитьлавочка возле деревянной кирхи одиннадцатого века. От глаз посетителей,сновавших повсюду, скамейку укрывал трактор, отдыхавший в этом углу от музейныхландшафтных работ. Здесь же стояла скучная тачка с абсолютно прозаическимиинструментами – лопатами, киркой, тяпками и секаторами – туристам незачем было сюда заворачивать.

Но едва Алиса присела на лавочку, как тут же ее головузатопили мысли о Бьорне.

Увидятся ли они снова?

Не сказала ли она ничего лишнего?

Не была ли она чересчур навязчива и не злоупотребила лигостеприимством?

В который раз Алиса отметила про себя, что Бьорн – первыймужчина, с которым она ведет себя, как обычная девушка. Обычно, крутя ничего незначащие романы, она всегда знала, что кавалер обязательно позвонит ей наследующий день и назначит новую встречу. И она радовалась тому звонку, потомучто он был гораздо лучше, обычнее, - нормальнее! – чем его внезапное появлениепод ее балконом через пару часов после расставания или приступа ревности натретий день знакомства.

Алисины мужчины буквально купали ее в своем безумии,затягивая в водоворот, из которого было уже не выбраться. Они подстерегали ее,идущую с работы, обрывали домашний телефон, номер которого она им не сообщала,больно хватали за руки, шептали горячие клятвы. Когда Алиса взывала к ихразуму, то те, которые были потише, называли ее тупой сукой и распространялипро нее грязные слухи. Она так устала от этого, что однажды взяла да исказанула одному настырному воздыхателю, что она – проститутка, попутноуведомив того о наличии свирепого сутенера, якобы готовом закрутить в узеллюбого, кто посмеет приблизиться к ней, не заплатив. Слухами земля полнится,поэтому поклонников у нее поубавилось – видимо, они пошли искать кассу – нозато зажили, наконец, синяки на руках и небольшие душевные царапины.

Ее друзья оценили выходку и принялись подыгрывать ей.

- Ты стоишь миллиона долларов, детка, - сказал развязноПавел и чмокнул ее в лоб. За этот вполне целомудренный поцелуй он заработалподзатыльник от Лавровича и безобразный скандал в исполнении великойСмоленской.

Алиса поежилась на ветру, и ее вдруг затопила горячаяблагодарность к Павлу Проценко, который пережил вместе с ней довольнонеприятные моменты.

Зачем Лаврович сделал это с ней так? Чего именно ему так нехватало? Ведь он был единственным человеком, заполучившим не только ее тело, нодоступ к содержимому головы!

«Врешь себе. Ай, как некрасиво! На вершину холма ведетмножество тропинок, но ни одна из них не поднимается выше середины. Вернее, доэтого момента ни одна не поднималась».

Алисины мысли снова вернулись к Бьорну. Она действительнорассказала ему о себе значительно больше, чем кому бы то ни было. Кое-что не зналидаже Лаврович и ее обожаемая Анфиса. Она буквально затопила своего норвежцаинформацией и своими вязкими переживаниями: о детстве, о Васе, Асе умирающемотце и его наказе присматривать за ней. О тоске и одиночестве, которые мучаютее по ночам. О зависти, с которой она смотрит на брата и сестру и их незримуюи, как оказалось, нерушимую связь. О неожиданной нежности к племяннику, которыйспас и продолжал спасать снова и снова ее мир от неизбежного разрушения.

«Может, не стоило так много болтать?».

Алиса никогда долго не размышляла над вопросами, ответ накоторые не могла получить немедленно, тем более, если те вызывали фонтаныбеспокойства и смятения или отдавались глухой болью в затылке, как сейчас. Онапотерла руками лицо, решив прекратить бессмысленные терзания.

Ей до смерти захотелось увидеть Бьорна прямо сейчас, обнятьего, прижаться головой к могучей груди, вдохнуть его запах, пощекотать,рассмешить его, а после прижаться губами к рыжеватой бороде, туда, гдеугадывалась улыбка. Она даже зажмурилась, радуясь, что никто не можетподглядеть ее мысли, и подставила лицо порывам кристально чистого ветра, вдругналетевшего с Осло-фьорда.

- Привет.

Алиса вздрогнула и вынырнула из своих воспоминаний. Онапочувствовала, что ей не хватает воздуха: то ли от того, что она слишкомглубоко нырнула в мутное озерцо своих чувственных переживаний, то ли от того,что перед ней стоял Олег, правая рука которого сжимала «Беретту» модели М-86.Алиса узнала ее: из такого пистолета Вася, замучившись отгонять от нее психованныхлюбовников, научил ее стрелять.

- Привет, - ответила она с улыбкой, взяв себя в руки, -отличная пушка. Ствол откидывается вверх. Удобно для тех, у кого слабые руки.

Олег сжал руку с пистолетом так, что костяшки побелели,словно ему не терпелось показать Алисе, что его руки отнюдь не слабы.

- Что тебе нужно? – устало спросила она, откинув прядь волосс лица.

- Ты смеялась надо мной, - прохрипел Олег, - там, напричале…Вместе с этой деревенщиной…

«Деревенщина! – пафосно воскликнул житель города Б, столицывсея Земли».

Алисе не хотелось объяснять Олегу, который явно был не всебе, что она смеялась вовсе не над ним, а просто так. И что «деревенщина» ниимела никакого понятия о существовании Олега, члена молодежного движения«Новый  век» со страстью к огнестрельному оружию. Поэтому она решиладействовать наверняка.

- А ты сидел и смотрел, как меня насилуют, - холодно сказалаона, поднимаясь с лавочки и делая шаг ему навстречу.

Олег опешил. Он глупо, не по-мужски, хлопнул ресницами иуставился на Алису, прикидывая, откуда и как та узнала о ночи в лодочном сарае.

- Ты говоришь о том, когда твой мужик тебя отодрал при всех?– нашелся он.

- Нет, - сказала Алиса, сузив глаза и делая еще одинмаленький шажок, - я говорю о том, как меня накачали рогипнолом, привели наваше уродское сборище, раздели и отдали в лапы насильнику, почему-то приняв егоза моего мужика.

Алису захлестывал гнев. Олег стал первым человеком излодочного сарая, которому можно было предъявить обвинения. Алиса упиваласьсвоей правотой до того момента, как в ее голове всплыл опостылевший ей вопрос.

«Чем я заслужила?».

- Чем я заслужила такое обращение? – взревела  она вотчаянии и кинулась на Олега, лупя его кулаками куда придется, - почему высделали со мной это? Что ты от меня хочешь?!

Из Алисиных глаз хлынули слезы, размывшие противника досостояния нечеткого пятна, но она не перестала молотить его кулаками. Ее яростьвела ее, и она почувствовала, как щелкнула под ее рукой челюсть Олега, каксбилось его дыхание. Алиса подумала было, что побеждает, и что этот хорекникогда не сможет использовать «Беретту» против человека, как вдруг…

- Чокнутая стерва! – прохрипел он и, размахнувшись, ударилАлису в висок рукоятью пистолета.

Алиса погрузилась в темноту.

***

Она поднималась по холму. Ее окутывала темнота, влага,падающая на нее сверху тугими каплями, заставляла зябко ежиться. Холм былоперерезан тропинками, словно морщинами, а на вершине стоял старый заброшенныйдом из серого камня. Его северная сторона была покрыта мхом, южная подпорченадождями, а западное крыло освещалось неровным светом. Как и сто ночей до и стоночей после в зале с наборным паркетом и полированным обеденным столом горелогонь в камине.

Алиса в мгновение ока вознеслась на вершину холма,дернула почерневшую от времени входную дверь и двинулась по коридорам, неиздавая ни единого звука. Она знала этот дом. В нем жили ее Три Истории.

История первая.2005 год. Февраль. Город Б. Квартира Алисы.

- Ты проститутка? – спросил дерганый молодой человек. Он былнаголо обрит, постоянно шмыгал носом и умоляюще смотрел на Алису своимичерными, какими-то мертвыми глазами. Какие-то два темных безводных колодца, ане глаза.

- Да, - сказала она, надеясь тем самым пресечь егодомогательства.

Алиса жила в двухкомнатной «хрущевке», доставшейся отродителей. Простенькая обстановка ее жилища напоминала больше квартиру, снятуюдля свиданий, нежели квартиру молодой девушки. Вася сотни раз предлагалпровернуть здесь хотя бы косметический ремонт и выкинуть рухлядь, что зналатри-четыре поколения семьи Заваркиных.

- Поживешь пока у нас, - уговаривал он, - я знаю ребятхороших, они провернут все за пару месяцев.

Алиса отказывалась. Ей не хотелось ввязываться в стольсложное мероприятие, куда-то переезжать и вообще лишний раз шевелиться. Ей казалось,что она пустила корни в этот старый полуразвалившийся раскладной диван,который, впрочем, никогда не бывал сложен.

- Это ужасно, Лисенок, - сетовал всякий раз Сан СанычБарашкин, оставаясь на ночь, - давай я тебе хотя бы кровать куплю. Ее доставят,соберут…

Алиса строго посмотрела на него. Она категорическиотказывалась от всех его подарков: упрямо возвращала в магазины платья идрагоценности, рассовывая возвращенные деньги по карманам своего любовника, идаже каким-то чудом умудрилась вернуть подаренную машину в салон.

- Упрямый мой Лисенок, - сказал Барашкин, погладив Алису постриженому затылку.

Она тогда только-только принялась за эксперименты свнешностью, и от стрижки к стрижке волосы на затылке становились все короче,тогда как челка оставалась прежней длины, и на досуге раскрашивалась Алисой вовсе цвета радуги. Когда хитрый Сан Саныч, понял, что его молоденькая любовницарешила стать законодателем мод для всех панков города Б, он подарил Алисе то,от чего та не смогла отказаться. Это была редкая диковинка по тем временам –ботинки Dr. Martens, сделанные на заказ. На темно-зеленой коже были выдавленытанцующие женские фигурки – тонкие, звонкие, с развевающимися волосами,выделывающие пируэты – задник был оббит шипами и заклепками, а на язычке былоготическими буквами выведено – «hulder».

- Ты просто змей, - прошептала ошеломленная Алиса, нежнопоглаживая ботинки, будто те были новорожденными котятами. Барашкин счастливосмеялся, ощущая себя богом и дьяволом одновременно. Он понял, что и как надодарить этой удивительной девушке, чтобы сделать ее счастливой. Пусть дажепротив ее воли!

- Лисенок, я старый человек, - сетовал Сан Саныч, - я немогу спать на жестком, у меня спина болит.

- Бедненький мой, - Алиса гладила его по голове и нежно целовалакуда-то в ухо, отчего Барашкин мгновенно забывал, что только что назвал себястарым.

После двух недель нытья и демонстраций стариковской немощи,которые, впрочем, заканчивалась отнюдь не стариковским сексом, Алиса сдалась ипозволила купить кровать. Барашкин не растерялся и выбрал к ней постельноебелье из египетского хлопка, пару легких одеял из какого-то современногоматериала и две тумбочки с настольными лампами. Алиса не заметила белье, одеялане отличила от своих, синтетических, а тумбочки и лампы приняла за частикровати – словом, все получилось так, как и рассчитывал заместитель губернаторагорода Б, ответственный за информационную политику в регионе.

Они опробовали кровать тут же, даже не подумав задернутьшторы.

Именно тогда Алиса увидела его.

Из окна ее спальни отлично просматривалась крыша соседнегодома, пятиэтажки, приютившей в квартире на последнем этаже разудалую компаниюкакой-то политизированной молодежи. Они часто устраивали посиделки, которыенеизменно заканчивались постельными игрищами. Алиса иногда стояла у окна повечерам, выключив верхний свет, и с любопытством наблюдала за тем, как «будущеестраны» косит свальный грех.

Иногда они уединялись парочками на плоской просмоленнойкрыше, а иногда и вовсе оттуда падали, отделываясь ушибами и переломами. Упьяных, как известно – свой бог, к тому же двор украшал буйно разросшийсяпалисадник, состоящий, в основном, из пышных и упругих кустов сирени, которые исмягчали падения пьяниц с мая по сентябрь. Но недавно по требованию жильцов кустывырубили, а палисадник заасфальтировали, превратив в парковку, и теперьдворник, противно шваркая лопатой по утрам, исправно очищал ее от снега.

Тем вечером, когда Алиса впервые увидела Черноглазого, былотепло и безветренно: это была оттепель перед днем Святого Валентина.

Он появился на крыше со своей девушкой. Они выбрались счердака, кутаясь в куртки, видимо, желая посмотреть на звезды, но увидев лишьтучи, не нашли ничего лучшего, чем заняться сексом.

Алиса не обратила бы внимания на них – Сан Саныч как разласкал ее клитор так, как ей нравилось – если бы парень не повел себя странно.Он перегнул свою партнершу через хиленькие перильца, которыми была огороженакрыша, и принялся совокупляться с ней, как домашний пес с дворнягой: обхвативсвою пышнотелую партнершу руками, как лапами, Черноглазый двигался быстро,словно стараясь успеть до появления хозяйки, которая прицепит его на поводок иуволочет домой. Девушка сначала не сопротивлялась, но почувствовав, что заборпод ее весом совсем расшатался, принялась размахивать руками, сигнализируясвоему любовнику о неполадках конструкции. Но тот, похоже, принял ее отчаяннуюжестикуляцию за проявление страсти.

Алиса почувствовала, что Черноглазый смотрит на нее, но немогла остановить Сан Саныча, чтобы задернуть шторы: его эрекция была капризной,как прима Большого театра. Ей только и оставалось, что зажмуриться ипостараться забыть об этом вуайеристе, наслаждаясь ласками своего любовника.Когда Барашкин кончил и устало откинулся на подушки, Алиса рискнула открытьглаза.

Парень стоял на крыше по пояс голый, с все еще эрегированнымчленом, а его партнерша летела вниз с крыши пятиэтажки. Несколько секундожидания, страшный глухой удар, и, Алиса коротко вскрикнув, подбежала к окну.Все было плохо: девушка распласталась по парковке темной медузой, и из-под ееголовы растекалась темная лужа.

- Что там? – лениво поинтересовался Барашкин, который ужеуспел уткнуться в свой коммуникатор.

- Девушка с крыши упала, - сообщила Алиса.

- Отойди от окна и задерни шторы, - велел Барашкин.

Алиса потянулась было к шторе, но вдруг отчетливо увидела,как парень сложил руки в умоляющем жесте и протянул их к ней.

- Тот, кто…был с ней – мой друг, - быстро сказала она, - яспущусь к нему.

- Лучше веди его к нам, - сказал Барашкин, натягивая трусы,- я ухожу. Твоя сестра все-таки разоряет этот завод…

- Не обижай мою сестру, - привычно велела Алиса, уже выбегаяв подъезд, лишь накинув на тело старую парку.

Он ждал ее у подъезда. Вблизи оказалось, что он чуть нижеАлисы и широк в плечах. Он напомнил ей ее брата Василия, спешно уехавшего заграницу и в городе Б объявленного пропавшим без вести. Только у Заваркина глазабыли серые с расходящимися от зрачка мраморными лучиками, а у ее новогознакомца – пустые, черные и мертвые.

Алиса завела его в квартиру, где зам губернатора, отвечающийза информационную политику в регионе, спешно натягивал ботинки. Черноглазыйструхнул, но пожал поданную ему руку.

- Мне пора, - сказал Барашкин. Алиса знала, что это сухое«мне пора» означает «Я ненавижу твою сестру, она портит мне жизнь, и я долженнемедленно вступить в ней в очередную битву в этой бесконечной информационнойвойне, потому что никто, кроме меня, с ней не справится». Алиса не зналаникого, кто был бы искуснее в подобных поединках, чем эти двое.

- Я оставлю Толика, - шепнул Сан Саныч, мазнув ее щекупоцелуем.

Толик – молодой здоровый парень, только что из армии –служил у Барашкина водителем и охранником. Алиса знала, что он останется задверью, и отреагирует на любой подозрительный шум, ворвавшись в незапертуюдверь и прописав черноглазому пареньку пару болевых. Но тот уже и так не стоялна ногах, поэтому, едва за Барашкиным закрылась дверь, Алиса подтвердила егодогадку.

- Да, я – шлюха.

После, разыгравшись, она представила Барашкина, как своегоклиента. При этом Алиса говорила развязно, допуская в речи обсценную лексику исальные смешки, словно сегодняшним утром было крайне важно то, чтобыЧерноглазый поверил в то, что она – настоящая проститутка.

И он поверил. Он был в шоке, к тому же пьян и плохосоображал, вяло реагируя на ее реплики. Алисе удалось поспать пару часов, послечего Черноглазого разыскали его друзья. Уходя, он получил от Алисы разрешениеговорить, что он провел всю ночь с ней.

Но через пару дней, когда Алиса уже и думать о нем забыла,Черноглазый появился на ее пороге с бутылкой коньяка. Историю с упавшей с крышидевушкой замяли, списав на несчастный случай.

- Я из молодежного движения «Новый век», - объявил он Алисес улыбкой, закончив с благодарностями за свое спасение.

Алиса не поняла ничего про движение, и лишь вежливоулыбнулась в ответ. Ей надо было работать. Лаврович взял в начале февралясрочный проект и вдрызг разругался с Ниной по поводу дизайна. Он кричал ей офункциональности интерфейса, она ему – про полет мысли и творческий процесс, ав результате дизайн пришлось допиливать Алисе, которая едва-едва началаразбираться в специфике этой работы.

- Мне надо работать, - сказала Алиса, позабыв, что для негоона – шлюха.

- Ну, так давай! – ляпнул он радостно, дернув себя заремень, - у меня и деньги есть!

Алиса видела, что он уже порядком пьян, и лихорадочнораздумывала, что бы такого ему наплести. Сказать, что она – на самом делевеб-дизайнер? Тогда почему той ночью вела себя, как путана? Хотела его соблазнить?

- Днем я учусь, работаю только вечером, - сказала она,собираясь тянуть время.

- Ок, я подожду, - согласился он.

Алиса уткнулась в ноутбук, соображая, что бы предпринять.Она изо всех сил старалась скрыть охватившую ее панику, тогда как ее гость, напротив,чувствовал себя очень комфортно: расположившись на диване за ее спиной, онрассыпал на журнальном столике какой-то порошок, разделил его на четыре«дорожки» и затянул две из них, по одной в каждую ноздрю. Он помассировалкрылья носа, чтоб порошок равномерно распределился по слизистой, после чегоплеснул себе коньяка в бокал, который самостоятельно взял из шкафа.

Алиса поняла, что дело – труба, и решилась на крайние меры:написала Анфисе в «аську», что один ее старый, но не близкий знакомый приперся кней в квартиру, где нюхает, пьет и мешает ей работать. Сестра ответила: «Ок,15мин» и отключилась.

Анфиса прилетела действительно ровно через пятнадцать минут,в течение которых Алиса выслушивала какие-то мутные откровения.

- Я – писатель, - плел Черноглазый, - сейчас работаю надсвоим первым романом.

Алиса слушала и отчаянно трусила.

- Ладно, хватит болтовни. Раздевайся, - велел он, подойдя кней и бесцеремонно спустив с ее плеча лямку топика.

Алиса задрожала всем телом, как загнанная в угол кошка, нотут в незапертую дверь вихрем ворвалась ее сестра.

- О, еще одна! Коньяк будешь? – обрадовался Черноглазый. Оннаправился к шкафу, видимо, чтобы достать еще один бокал, совершив очевиднуютактическую ошибку – повернулся спиной к Анфисе Заваркиной. Та, оглядевшись,схватила титановую клюшку для гольфа из нового набора Сан Саныча, который тотеще не успел донести до дома, и обрушила ее на затылок Черноглазого.

Он рухнул на старый Алисин сервант, купленный еще вшестидесятых. Стеклянные полки провалились под его весом, стоявшие на нихбокалы посыпались на пол. Они падали на пол и разбивались один за другим, ивскоре вся комната была усеяна мелкими осколками. Пока испуганная Алисаоценивала ущерб, Анфиса подошла к столику и ткнула пальцем в порошок.

- «Фен», - заключила она, понюхав и попробовав на язык, -дешевый, плохой и грязный. Не наш.

Она бросила взгляд на поверженного врага, и вдруг, увидевего с этого ракурса, застыла, как вкопанная. Эта кожаная куртка, неприметныеджинсы и ботинки, напоминавшие видом часть мотоциклетной амуниции, эта лысаяголова и широкие плечи вдруг навели ее на какую-то мысль, которую она и недумала озвучивать.

- Мальчики, помогите мне, - сказала Анфиса в сторону двери.

Вошли «мальчики» - два здоровенных амбала бандитского вида.

- Здрасти, - вежливо поздоровался с Алисой один из них. Такивнула.

- Ребят, тут такое дело, - начала Анфиса, - вы егоприхватите, отвезите на старую и там легонько попрессуйте. Не нежничайте, но ине усердствуйте. Мне придется самой с ним поболтать, чтобы он забыл этот адрес.Я вас догоню. Мне сестру надо вразумить.

С этими словами, Анфиса протянула вежливому амбалу небольшойсверток. Тот радостно ощерился, кивнул и вместе с напарником поднялЧерноглазого. Алиса вдруг вспомнила их: мелкие дилеры, единственные, с кемработал Вася напрямую, в обмен на мелкие услуги подобного рода отсыпая имчуточку больше за меньшую сумму. «Старая» - это покинутая Васей лаборатория впромышленном районе.

Амбалы закинули руки Черноглазого себе на шеи и теперь всёвыглядело так, словно они ведут своего пьяного товарища. Легенду портила толькокровоточащая ссадина на затылке их жертвы.

Анфиса, закрыв за «мальчиками» дверь, повернулась к сестре.Алиса услышала много нелестных эпитетов в свой адрес, но основным лейтмотивомгневной Асиной речи стало мрачное пророчество, что если она, Алиса, неперестанет якшаться с психами, наркоманами и прочими нуждающимися в ласке иутешении, если не пересмотрит свой образ жизни, то рано или поздно ее ждутколоссальные неприятности.

- Я отхожу от дел, - сказала Анфиса, - я буду заниматьсяжурналистикой. Как ты понимаешь, это совсем иная область деятельности. Яобрываю старые связи, а новые появятся не скоро, а вряд ли они будутпредставлять собой скорых на расправу «торчков» с окраин. Моими коллегамистанут жеманные гомики, которые из тяжелого поднимали только бутерброд с икрой.Мы с тобой остались одни. Я – не Вася, я не умею выкручивать руки и выкалыватьглаза. Я не смогу тебя защитить. Более того, это тебе придется меня защищать.

Анфиса указала на свой заметно округлившийся живот: она былана шестом месяце беременности. Алисе стало стыдно.

- Прости, - прошептала она.

- Спасибо, что сказала это, - смягчилась Анфиса, - подумайнад тем, что сказала тебе я.

Анфиса ушла, а Алиса провела остаток вечера, выковыриваяосколки из ворса ковра, и предаваясь самобичеванию. Образ Черноглазого, как ейказалось, теперь навсегда связан для нее со жгучим стыдом.

Но она ошибалась.

Алиса поняла это на следующей неделе, когда увидела его вморге. Его челюсти были вырваны, пальцы отрезаны, череп смят, но это точно былон! Вот едва затянувшийся ожог на запястье: он тыкал в себя сигаретой тойночью, когда скинул свою подружку с крыши. Вот царапины на руках от осколков ееразбитого бара. Вот рядом лежат его мотоциклетные бутсы, его джинсы – Алисаникогда не жаловалась на память, а, находясь в состоянии стресса, запоминалавсе до мельчайших деталей.

Но на стойке, вперемешку с одеждой, снятой с трупа,найденного на пустыре в промышленном районе, лежала куртка ее брата Васи. Егобумажник. Одна из его серег.

На большом пальце изуродованного трупа Черноглазого виселабумажная бирка с надписью «Василий Заваркин».

- Да, это он, - сказала Анфиса полицейским – следователю иоперативнику, расследовавшим исчезновение Васи – и патологоанатом закрылЧерноглазого простыней.

Алисе без труда удался образ безутешной сестры: она была вшоке. Полицейские проявили сочувствие к ней и к беременной Анфисе и не сталирассказывать подробности зверского убийства «их брата». Алиса больше никогда ихне видела.

Выйдя на свежий воздух, Алиса глубоко вздохнула, вытесняя излегких запах формалина. На крыльце морга курила Зульфия – Анфисин редактор –она была бледна как смерть, а ее темные волосы трепал февральский ветер.

- Не спрашивайте, - сказала Анфиса, - Вася Заваркин отнынемертв.

Тогда, кажется, впервые в жизни, Алиса в полной мереосознала, какие чудовища ее сестра и ее брат.

И то, какое чудовище она сама. Ее втянули ее в соучастие впреднамеренном жестоком убийстве, но она не чувствовала ни стыда, ни страха.Алиса думала лишь о том, что могло бы случиться с ней, если Анфиса не подоспелабы вовремя и не действовала бы столь решительно.

Там на пороге морга ее охватило странное спокойствие. Алисачувствовала причастность к темному миру, в котором обитали чудовища, царилиразрушение и смерть, но эта причастность дарила ей окрыляющее чувствобезопасности. Как будто она, отучившись в университете самый сложный семестр –наконец приехала домой на каникулы… Ее демоны защищали ее.

История вторая.2006 год. Весна. Главная площадь поселка Дубный.

- Где ты была? – полюбопытствовала Алиса, с улыбкойзаглядывая Анфисе в лицо. Та, как обычно, глядела себе под ноги и о чем-торазмышляла.

- Ты сама знаешь, - ответила она, на секунду подняв голову ивзглянув на сестру, - зачем спрашиваешь?

- Потому что ты впервые посетила в загородную резиденциюсвоего мастера поздним вечером, - Алиса скорчила хитрую рожицу, - расскажи!

- Романы с высокопоставленными женатыми чиновниками – это потвоей части. А я сюда по работе приезжала, - зевнула Анфиса и повертелаголовой, - где ты припарковалась?

- Да, брось, расскажи, - заныла Алиска, - неужели он тебе никапельки не нравится? Он же такой… Приятный на вид и окруженный ореоломтаинственности.

Ей было очевидно, что сестра не крутит роман с губернатором,иначе Алиса узнала бы об этом первая. Но несмотря на то, что Аська без концаповторяла, что сохранит отношения с Федором Гавриловичем Кравченкоисключительно профессиональными, Алиса не теряла надежды на их эволюцию. Анфисаему нравится, это и слепому ежу понятно! Чего только стоят вечера, которыегубернатор проводит в ее мансарде или его забота о ней во время беременности! Ито, как он надевал ей сапоги, и то, что рожать пристроил в лучшую палату вбольнице Святого Иосаафа, под надзор жены своего заместителя Колдырева! Если быАлиса не знала всей правды, она обязательно подумала бы, что Анфисин ребенок отКравченко!

Алиса хотела было снова заныть на предмет более трепетногоотношения к Федору Гавриловичу, но ее внимание отвлекла на себя пожилая дама ссобачкой. Она была одета в длинное шелковое платье и куталась в шаль, ее седыеволосы были аккуратно причесаны, а ее собачонка, померанский шпиц (Алиса всегдасебе хотела такого), гавкала и подпрыгивала у ее ног. Они переходили дорогу внеположенном месте, и на них на бешеной скорости неслась темная иномарка.

- Осторожно! – крикнула Алиса, выбросив руку вперед, словнопытаясь защитить старушку с собачкой. Старушка оглянулась, но было поздно:иномарка, врезавшись бампером ей в голени, подбросила ее на пару метров надземлей. Она нелепо взмахнула руками, будто пыталась улететь, но тщетно: онаупала на асфальт в нескольких метрах от места столкновения. Ее шальспланировала следом.

Взвизгнули тормоза, и к ним примешался крик живого существа:спеша скрыться с места преступления, иномарка намотала на колесо маленькогошпица.

И старушка, и ее собачонка были мертвы. Вокруг сталасобираться толпа: жители тихого Дубного были поражены увиденным. Отовсюдудоносились шокированные восклицания.

- Не было номеров…

- Полиция…

- А собачку-то за что…

- Такая скорость…

- Он наехал специально!

Алиса в ужасе прижала руку ко рту и кинулась к старушке, нобыла остановлена Анфисиной рукой.

- Уходим, - сказала она.

Когда они сели в машину – Асе пришлось занять место за рулем– Алиса обратила к сестре недоумевающий раздраженный взор. Та снизошла дообъяснений.

- Ее зовут, то есть звали, Ольга Алексеевна, - Анфисазакурила и приоткрыла окно, - когда я начинала карьеру, я брала у нее интервью,в котором она поведала мне, что прихвостни  губернатора «обезводили» Дубный,чтобы тот смог наполнить бассейн к своей вечеринке в честь дня рождения.

Анфиса промолчала и продолжила, докурив сигарету однойглубокой затяжкой и щелчком отправив окурок в окно.

- И вот теперь, спустя два года, я впервые приехала вДубный, где у меня на глазах, словно точно подгадав время, Ольгу Алексеевнуразмазало по асфальту неким загадочным транспортным средством, появившимсябудто из ниоткуда…

Алиса отметила, что сестра, выстраивая догадку, ничего неутверждала. Не имея доказательств, она не говорила не «поджидала», а «словноподгадав время». Она не сказала «разогнался и сбил», она сказала «появилсябудто из ниоткуда». Так же она писала свои статьи: высказывала предположения,складывала впечатление, хитро обволакивала читателя собственным мнением там,где не могла оперировать фактами.

И Анфиса Заваркина не ошибалась в своих догадках практическиникогда.

- Это было предупреждение, - догадалась Алиса и оструюжалость к несчастной старушке сменила тревога за сестру.

- Я всегда должна делать то, что мне велят, иначе…

Алиса едва не расплакалась: Анфиса никогда не делала того,что ей велели.

- Она была актрисой, - вдруг вспомнила Ася с легкой улыбкой,- отличной актрисой, сейчас таких не лепят… Ладно, не дрейфь! Поехали, выпьем!

Страх, жалость и смятение со временем притупились в Алисиномсознании, а затем и вовсе прошли. Сперва в кошмарах она видела, как несчастнаяОльга Алексеевна с раскроенным черепом истекает кровью, лежа на растрескавшемсяпоселковом асфальте, но вскоре эти образы растаяли и сменились новыми. Погибшаяна ее глазах старая актриса со временем оказалось надежно заперта в глубине еедолговременной памяти, под постоянно растущим ворохом более свежих воспоминаний.

История третья.2006 год. Конец лета. Квартира Анфисы Заваркиной.

Алиса разваливалась на куски. Она приехала из лагеря не ксебе домой, а к Анфисе, надеясь, что та дома. Она была дома, и, только чтоуложив сына спать, старалась не шуметь. Она молча наблюдала, как Алиса смыла ссебя кровь, забросила в стирку грязную одежду и как со слезами осматривала своеистерзанное тело. Анфисины кулаки были крепко сжаты, так же, как и челюсти. Онане говорила ни слова до того момента, как Алиса, закутавшись в ее халат,уселась на кровать, поморщившись от боли.

- Кто это сделал? – спросила она.

- Я не знаю, - прошептала Алиса, прижав к груди кулачки, игорько заплакала. Она сползла с кровати, и Анфиса подхватила ее.

Алиса рыдала, сестра гладила ее по голове и что-то шептала.Когда бурные рыдания сменились психопатическими раскачиваниями, Анфиса далаАлисе две таблетки и велела проглотить.

- Расскажи мне все, - попросила она, когда успокоительноеподействовало.

И Алиса рассказала. Лекарство отупило ее, лишив эмоций,поэтому рассказ вышел плавный, без особых запинок.

- Я приведу врача, - сказала Анфиса, поднимая ее обратно напостель, где Алиса провалилась в сон.

На поиски хорошего гинеколога, который согласился быприехать на дом и осмотреть Алису, у Анфисы ушло несколько дней. Алиса осталасьу нее: по ночам она кричала во сне, отчего маленький Вася просыпался и тожекричал, но Анфиса тогда проявила чудеса стойкости. Она не позволила себе ниупрека, ни укоризненного взгляда. Просыпалась Алиса, Анфиса успокаивала Алису.Просыпался сын, она шла к сыну.

Алиса несколько раз порывалась уехать к себе, радиспокойствия ребенка, но каждый раз ее останавливало то, в чем она так нуждалась– забота.

- Останься со мной, пожалуйста, - умоляюще просила Анфиса,нежно обнимая ее, - позволь о тебе позаботиться.

Эти интонации были так несвойственны жесткой (иногда дажежестокой) Анфисе Заваркиной, что Алиса сдавалась и падала обратно на скомканнуюпостель.

Врач, пожилая и многоопытная дама с толстой шеей иперманентом, взяла мазки и осмотрела Алису. Та в свою очередь была очень ейблагодарна за профессионализм: врачиха и вида не подала, что жалеет ее какжертву изнасилования.

- Вот так, хорошо, - вежливо и холодно  говорила она,выпрямляя ее ноги, согнутые в коленях, - мы закончили.

Выйдя в коридор, Анфиса протянула ей деньги – много денег –и пробирку с Алисиной кровью, которую она нацедила из ее вены в тот же вечер исохранила в холодильнике. Алиса видела всю сцену в приоткрытую дверь.

- Пожалуйста, - попросила она, - нам нужно знать…

Врачиха помолчала, взглянув на пробирку, а потом на Алису, исогласно кивнула.

От гинеколога не было вестей две недели, которые стали дляАлисы кошмаром.

- Почему ты делаешь вид, будто ничего не произошло?! –рыдала Алиса, отпихиваясь от объятий сестры. В другой комнате надрывалсягодовалый Вася.

- Какой-то подонок надругался над твоим телом, и он за этоответит, - говорила Анфиса абсолютно спокойно, - я устрою ему такой ад, какойеще никто не знал на этой земле. Он будет страдать так, как не страдал ни одинмученик ни в одной из религий. Но я не позволю ему искалечить твою душу…

Алиса успокаивалась, но вскоре все начиналось по новой.

- За что? Почему? Почему я? – кричала она.

- Ты ни в чем не виновата, - говорила ее сестра, глядя ей вглаза, - ты ни в чем не виновата. Ты самая добрая, самая умная, самая милаядевушка из всех, кого я знаю. Ты мила даже с теми, кто этого не заслуживает. Он– больной ублюдок и поверь мне, когда я до него доберусь, здоровее он нестанет…

Алиса приходила в себя: кошмары больше не мучили ее, и черездесять дней она отказалась от снотворного, посетовав, что таблетки отупляют ее.Анфиса согласно кивнула, но перебралась спать с дивана в постель, где прималейшем вскрике сестры она прижимала ту к своей груди, гладила по голове ишептала успокаивающие фразы.

- Я никому тебя не отдам, моя маленькая. Больше никто непосмеет тебя обидеть…

Прошла неделя, и Алиса бросила свои истеричные водныепроцедуры: она сдирала с себя кожу жесткой щеткой под обжигающим душем каждыеполчаса.

Анфисино хладнокровие, перемежающееся с неожиданнойнежностью, излечивало ее. Через две недели, почти придя в себя, Алиса задаласьвопросом: не приходилось ли сестре переживать нечто подобное? Она знала, что вдетстве, еще живя в детском доме, Анфиса подверглась нападению, результатомкоторого стало сотрясение, больница, полукоматозное состояние. Из-за плохозалеченной черепно-мозговой травмы ее терзали головные боли, и ее постояннымспутником стали таблетки: особое успокоительное, Васина формула. Они притуплялиболь, не вызывая сонливости, оставляя лишь некоторую эмоциональнуюзаторможенность, которая оказалась на руку Анфисе: угрозы, нападки и простобурные реакции на ее статьи не вызывали в сестре никакого отклика.

В подростковом возрасте Анфису осмотрел психиатр и вынесвердикт – активная социопатия. Алиса, перелопатив кучу книжек, узнала, что еесестра понимает все эмоции, но сама ничего не чувствует. Она может сымитироватьвсё, что угодно – от ненависти и огорчения до влюбленности и сочувствия – но вглубине души она остается абсолютно равнодушной.

Раздумывая над тем, что привело Анфису Заваркину к этомудиагнозу – травма, мир, вдруг повернувшийся к ней задницей или что-то еще – Алиса поняла, что Асина бесчувственность, выдуманная врачом или настоящая –радует ее. Она бы не пережила, увидев, что то, что с ней случилось, доставляетболь еще кому-то, кроме нее самой. Тем более, если бы этим человеком оказаласьАнфиса – ее любимая сестра, к которой она прибежала, радостная, в день своих первыхмесячных, загадочная, потеряв невинность, которая приделывала головы ее куклами учила целоваться.

Ровно через две недели на пороге Анфисиной мансарды возниклаих доверенная «гинекологиня» и что-то жарко зашептала Анфисе. Та вышла вместе сней за дверь и минут через пятнадцать они вместе вернулись с белым непрозрачнымпакетом из аптеки.

- Чем я теперь болею? – буркнула Алиса. Она, конечно,ожидала не СПИДа и сифилиса (она же не с бомжами паленую водку глюкала, в самомделе!), но чего-нибудь безобидного и неприятного: хламидиоза или нашествиятрихомонад. Но Анфиса не спешила ответить на вопрос, а врачиха попросиларазрешения ее осмотреть. Пока она шарила по Алисиным внутренностям, Анфисасидела с непроницаемым лицом. Гинеколог, закончив, стянула перчатки, и кивнулаей. Та помрачнела.

- Вы мне расскажете, что с мной? – поинтересовалась Алиса сослезой в голосе.

Анфиса, не говоря ни слова, вышла проводить врача. Тапохлопала ее по плечу, приняла купюры и скрылась навсегда из их жизни.

Анфиса вернулась в спальню, села напротив Алисы на пуфик ивзглянула ей в лицо.

- Во-первых, анализ твоей крови выявил содержаниесильнодействующего вещества, - заговорила та монотонно, - это неизвестный новыйнаркотик. Остаток твоей крови ушел дальше, к химикам…

- Ась, мне плевать, - разозлилась Алиса, - говори! Что сомной?

- Ты здорова, - ответила сестра, - но беременна. Влаборатории твою кровь прогнали на гормоны и заподозрили неладное. Сегодняврач, осмотрев тебя, подтвердила наличие плода…

Дальнейшее Алиса помнила смутно: похоже, она снова билась врыданиях и что-то кричала. Она слышала свой голос и удивлялась тому, как он,одинокий, вгрызается в тишину: маленький Вася, адаптировавшись к ситуации,больше не плакал, разнервничавшись, а сидел, тихий и милый, в манеже в этой жекомнате, лупя ручонками по большой плюшевой собаке. Это зрелище отрезвилоАлису. Она снова обратила внимание на Анфису, которая достала из аптечногопакетика коробку с лекарством.

- На твоем сроке медикаментозный аборт – идеальное решение,- сказала она, протянув коробку Алисе, - врач мне объяснила, что с тобой будетпроисходить. Я не тороплю и не настаиваю, но подумай, пожалуйста.

Алиса на автомате открыла коробку, достала инструкцию ипринялась читать непонятные слова. Она не знала, как поступить: она не былапротивницей абортов, но ей всегда казалось, что собственного ребенка в своемсобственном животе она не сможет убить ни при каких обстоятельствах.Изнасилование, конечно, она не предусмотрела.

- Как бы ты поступила?  - спросила Алиса у сестры. Та сиделанапротив нее, достав маленького Васю из манежа и устроив у себя на коленях. Тотулыбнулся Алисе беззубым ртом.

- Вот тебе иллюстрация того, как бы я поступила, - сказалаАнфиса и чмокнула сына в белобрысую макушку, - ситуация у меня другая, но фактесть факт: этого человечка никто не хотел.

- Ты родила его от любимого мужчины, - прошептала Алиса,опустив глаза на лекарство, которое держала в руках. С ее ресниц сорвались двеслезинки и с глухим стуком упали на картонную коробочку.

- От любимого, - согласилась Анфиса с иронией, - которыйедва узнав, что вскоре его веселые поездки на мотоцикле за город заменит горшокс какашками, удрал аж в другую страну.

Алиса улыбнулась. Впервые за две недели.

- Ты скучаешь по нему? – спросила она.

- Скучаю, - улыбнулась Анфиса, - не скрою, что вздохнула соблегчением, когда он уехал. Но дышать мне долго не пришлось…

- То есть?

- Как бы тебе объяснить? – задумалась Анфиса, глянув напотолок, - Вася – он был как тугой резиновый чехол. Он сковывал меня по рукам иногам и не давал дышать. С каждой его выходкой, с каждым новым запретом, скаждым новым надрезом на моем теле, чехол становился все туже и туже, превращаямои лёгкие в кашу, а конечности – в суповой набор. И вот явился этот маленькийрыцарь и освободил меня…

Последнюю фразу Анфиса сказала с той неподражаемойинтонацией, с которой все мамаши говорят о своих детях. Каждый раз, улавливаяее в голосе своей сестры, Алиса невольно удивлялась: Анфиса Заваркина былапоследним человеком на Земле, которого можно было вообразить хорошей матерью,курицей-наседкой, машущей крылами над своим цыпленком. Но Аська и тут неразочаровала: освоившая все премудрости материнства, она была похожа наощенившуюся волчицу, которая играючи учит своего щенка жизни. Это сходство придаваловесомость ее нынешним советам.

- Но долго дышать полной грудью мне не пришлось, -поделилась Анфиса, - потому как скоро я поняла, что резиновый чехол, убивавшийменя, и был моими легкими. И что теперь мне придется или дышать задницей, илисдохнуть…

- Очень красочно, - проворчала Алиса, - но бесполезно.

- Детка, дети, даже любимые – это геморрой, - призналасьАлиса, а маленький Вася в этот момент хихикнул.

Анфиса прислонилась щекой к его макушке, и из ее грудивырвался вздох умиления. Алиса снова улыбнулась.

- Видишь, моему сыну нравится слово «геморрой», - заявилаАнфиса, и Вася снова хихикнул, - это мой сын. Я люблю его. В том числе и за то,что он похож на своего отца.

Алиса снова помрачнела.

- Будешь ли ты любить этого ребенка? - спросила Анфиса,сажая Васю обратно в манеж, - может, и будешь. Но ты всегда будешь помнить, чтоон появился не от любви – пусть и неразделенной, пусть и сбежавшей прочь припервых признаках того самого геморроя – а от того, что какой-то мудозвон решилплеснуть в твою матку спермой, не спросив твоего разрешения.

Алиса понимала, что делает сестра: заставляет ее принятьрешение немедленно, пока можно еще все сделать быстро и безболезненно.Продемонстрировав своего сына, она воззвала к ее женскому началу, напомнив о случившемся– к разуму.

Алиса взглянула на Васю и неожиданно для самой себяспросила:

- Что мне делать?

Вася встал на ноги в своем манеже и внимательно посмотрел нанее. Его взгляд был таким осознанным, что Алисе вдруг показалось, что он сейчасоткроет рот и голосом своего отца скажет ей, что делать. Анфиса с интересомнаблюдала за ними.

- А что я, например, Ваське скажу? – вдруг осенило Алису, -как я ему объясню появление ребенка? Он же захочет узнать, кто его отец, а я…

- Перестань, - властно велела Анфиса, - дело не в Ваське! Ине во мне! Есть только ты и твой ребенок!

Алиса поняла, что давно приняла решение: в тот самый момент,когда услышала, что беременна – и теперь лишь тянет время. Она посмотрела насестру и кивнула. Та подала ей стакан воды, чтобы запить таблетку.

Следующие двадцать четыре часа, Алиса провела, прислушиваяськ своему организму. Организм вел себя тихо и на гормональный удар видимыхреакций не подавал, но это наблюдение отвлекло Алису от размышлений оправильности ее поступка. Утром ей будет дан шанс все переиграть: она приметеще одну таблетку, которая должна будет вызвать сокращения и изгнать плод из еенутра.

Ночью ей снился маленький Вася, подпрыгивающий от нетерпенияв своем манеже и  голосом Васи-старшего велевшего ей «Убей его!». Она неслушалась, и ребенок рождался, разрывая ей живот. Она просмотрела этот сон триили четыре раза, каждый раз просыпаясь и вновь засыпая в Анфисиных объятиях.Утром она, измученная, не стала долго размышлять и закинула вторую таблетку подязык.

Следующие пятнадцать часов Алиса провела в аду. Из неехлынула кровь, низ живота тянуло, как будто ее матка собиралась вырватьсянаружу вместе с маленьким дьяволенком, поселившемся в ней. Анфиса попыталасьзатолкать в нее таблетку обезболивающего, но ее тут же вырвало. Ее рвалоследующие два часа без остановки, и, как будто всего этого было мало, кпобочным эффектам добавился еще и понос. Анфиса вытирала пот с ее лба,подтирала за ней кровь и дерьмо, приносила ей воду, приговаривая, что лучшепусть лезет наружу, чем сидит внутри. Эта фраза почему-то смешила Алису и онаснова давилась непереваренным завтраком.

Через несколько часов Анфиса, оценив состояние сестры,заявила, что везет ее в больницу, на что Алисин организм, будто испугавшись,вдруг разом прекратил извергать из себя свое содержимое. Это позволилообессиленной Алисе лечь, а Анфисе измерить ее температуру Васиным градусником.

- 36,6, - констатировала она, - похоже, на этом побочныеэффекты кончились.

- Как будто из меня демонов изгнали, - сказала Алиса,прикрыв глаза. Анфиса усмехнулась.

Алиса проспала почти сутки, изредка просыпаясь длянеобходимых гигиенических процедур, с каждым разом чувствуя себя все лучше илучше.

- Я чувствую себя очищенной, - призналась она, когдакровотечение совсем сошло на нет.

- Ну и славно, - сказала Анфиса, сидя на столе рядом скофеваркой и прилаживая к ней бумажный фильтр - ты не знаешь, как эта штукаработает?

Еще через две недели, посетив врача и убедившись, что всепрошло хорошо, Алиса съехала от сестры, и в первую же ночь в собственнойпостели ей приснился кошмар.

С участием ее убитого сына.

Ей приснился белокурый мальчик лет пяти со шкодливойфизиономией. Он был похож сразу на Васю-старшего и на Васю-младшего, но былодет как мальчишка-посыльный из  советского фильма про собаку Баскервилей –Алисиного любимого детектива. Яркий свет, господствовавший во сне, заставил егоприщуриться, но Алиса разглядела прямой нос, красивые капризно изогнутые  губыи синие глаза.

У ее нерожденного сына было лицо Лавровича.

Алиса проснулась среди ночи с бешено колотящимся где-то вгорле сердцем и, наплевав на осторожность, достала из своей сумки-мешкапузырек, заботливо припрятанный там Анфисой. Она высыпала на ладонь дветаблетки успокоительного и заглотнула их, как удав.

- Тебя не существует! – сказала она творению своеговоображения. Творение, как будто отпечатавшееся на сетчатке ее глаза, протянулое ней ручонки.

Вскоре лекарство подействовало, и мальчишка больше непоявлялся во снах и не воображался наяву. Но Алиса знала, что где-то там, вподсознании, его образ все еще жив и дожидается благоприятного момента длятого, чтобы воплотиться в ее настоящем сыне или однажды свести ее с ума.

- Я в аду? – тихо спросила она сама себя, глядя на троихсобравшихся у камина в гостиной.

- Ну, что вы, моя дорогая, - сказала Старая Актриса, неповышая голоса и глядя на свои руки, - разве ж это ад?

Алиса вошла в комнату. Приблизившись к камину, она непочувствовала его тепла. Ее Три Истории с любопытством смотрели на нее.

- Вы мне не нравитесь, - сказала она им.

- Ах, моя дорогая, если мы были бы с вами знакомы прижизни, - снисходительно улыбнулась Старая Актриса, встав с кресла и сделав кругпо комнате.

- Я хочу уйти, - заявил Мальчишка, поднимаясь на ноги сковрика возле камина.

- Уходи, - равнодушно сказала Алиса.

Теперь, узнав всю правду о той ночи, она отчетливо виделав чертах своего нерожденного сына лицо Лавровича. Видимо, ее подсознание смоглоутаить кое-какие воспоминания от наркотика,  безжалостно лишившего ее памяти, иАлиса, сама того не осознавая, наделила свою Историю чертами своего насильника.

Мальчишка улыбнулся и выбежал в приоткрытую створкудвери. За ним, тявкая, выскочил шпиц.

Алиса не чувствовала ничего, прощаясь с этой креатурой:выдуманный ребенок теперь не имел к ней никакого отношения.

- Я заставил бы тебя сделать аборт, - неожиданно трезвопрошептал ей на ухо Павел Проценко, в ту ночь, когда они ломали компьютерЛавровича на набережной Осло-фьорда, - я не дал бы тебе погубить свою жизнь. Тыэтого не заслужила…

Алиса была с ним согласна. Этого ребенка никогда не былои не должно было быть. Потому что иначе был бы Лаврович, и не было бы Бьорна,что теперь виделось Алисе в корне неправильным.

- Мне тоже, наверно, стоит уйти, - улыбнулась СтараяАктриса. Она сделала изящный жест рукой, приглашая Алису сесть в ее кресло. –Возможно, я одно из ваших самых страшных воспоминаний, но, ей богу, вы невиноваты в моей смерти.

Алиса кивнула и улыбнулась ей. Старая Актрисадраматическим жестом запахнула шаль, послала чувственный воздушный поцелуйЧерноглазому и, вскинув гордый подбородок, прошествовала в распахнутую дверь заМальчишкой и своей собакой.

Алиса села в кресло и посмотрела на Черноглазого. Тотнеспешно перебирал какие-то исписанные листы, устилающие его колени и пол у ихног.

- Я писатель, - заявил тот, поднимая на Алису взгляд, - япишу свой первый роман. Мне нужна тишина. Я отсюда не уйду.

Он улыбался.

- Ты – моя самая настырная галлюцинация, - сказала Алисас улыбкой, подтягивая ноги на кресло. Ей было холодно. – о чем будет твойроман?

- Будто сама не знаешь! – сказал Черноглазый, - мы жевнутри твоей головы! Конечно, о хюльдрах!

Алиса кивнула.

- Я умерла? – вдруг спросила она.

- Не знаю, - ответил Черноглазый и отхлебнул виски.

Они помолчали.

- Почему мужчины так ко мне относятся? – снова спросилаона у Черноглазого. Он делал на своих листах пометки роскошной перьевой ручкойи словно забыл о присутствии Алисы.

Она была ему неинтересна. Он знал о ней все. Алиса же, всвою очередь, не могла упустить возможности запросто поболтать со своимподсознанием.

- Потому что ты ими питаешься, - ответило подсознание, -получаешь удовольствие, топча чужие чувства. Не отрицай! Ты жрешь их эмоции,чтобы восстановить баланс внутри, чтобы выбраться из тьмы, в которую тебякогда-то качнуло. Ты любуешься своим отражением в их влюбленных глазах ипытаешься себя убедить в том, что ты – не такая, как все. Ты пытаешь их инаслаждаешься их мучениями.

- Что теперь со мной будет? – спросила Алиса, даже непытаясь спорить со своим подсознанием.

- Теперь все будет хорошо, - ухмыльнулся Черноглазый иопрокинул в себя остатки виски.

Глава девятая.2010 год. Ошибка эксперимента.

Вася Заваркин выгружал продукты из багажника, как вдругувидел свою сестру, идущую по улице: Алиса глазела по сторонам, жевала булочкуи пританцовывала на ходу. Легкая, стройная и грациозная, она оживила своимпоявлением улицу, и прохожие, спешившие по своим делам нет-нет да и поглядывалина нее.

Вася хотел было закрыть багажник и подняться наверх, каквдруг заметил то, что заставило его бросить продукты на заднее сиденье,запрыгнуть в машину и снова завести мотор.

За Алисой следил какой-то парень. Высокий, тощий, он кралсясовершенно по-идиотски, как будто играл в дешевом шпионском боевике. Порывветра откинул его куртку, и Вася опытным взглядом выцепил рукоятку пистолета,заткнутого сзади за пояс.

- Надеюсь, ты отстрелишь себе задницу, кретин, -проскрежетал Вася и птронулся с места. Он не боялся быть замеченным: маленькаякрасненькая машинка принадлежала Инге и Алиса никогда ее не видела.

Вася проехал дальше по улице и наблюдал за сестрой в зеркалозаднего вида. Когда Алиса проходила мимо, он отвернулся от ветрового стекла,хотя это было совершенно излишне: эта дурочка глазела куда угодно, но только нена припаркованные машины и не себе за спину. Преследователь не отставал.

Заваркин вспомнил, что Алиса идет в Фолькмузей и прикинул,каким пешеходным маршрутом туда проще всего попасть. Эта осторожная охота егобесила: он предпочитал решать проблемы с наскока и радикальными методами, аслежку и вынюхивание оставлять Аське. Он улыбнулся, в который раз отметив, чтоснова думает о ней без опаски, и даже с некоторой нежностью.

На свой страх и риск он дал по газам и принялсяманеврировать по центральным улицам Осло. Это заняло у него с полчаса: онумудрился попасть во все, даже самые незначительные заторы, что создавались, восновном, туристическими автобусами.

- Слава богу, сезон подходит к концу, - проворчал он изапарковал автомобиль сразу за королевскими пастбищами. С замиранием сердца онподжидал сестру.

Интуиция не подвела его: Алиса появилась целая и невредимаяи возле лошадиного загона остановилась погладить жеребенка. Ее преследовательтоптался метрах в пятидесяти на абсолютно открытой местности.

- Посмотри же назад, - увещевал Вася Алису, будто та моглаего услышать, - что это за обмылок? Ты его знаешь? Почему он идет за тобой?

Он, двигаясь урывками, проводил сестру до входа в Фолькмузейи рванул дальше вдоль забора. Вася знал, что его территория не имеет кускаизгороди возле старой кирхи. Он выяснил это в прошлое воскресенье, когда водилсюда двух несносных тинейджеров – племянников Инги. Он имел неосторожностьвслух поинтересоваться тогда, почему музей под открытым небом не огорожен глухимзабором с проволокой под током. Инга удивленно посмотрела на него, и Васяпонял, что в Норвегии никому и в голову не приходит, что можно пройти в музейбез билета.

Пока он объезжал музей по периметру и парковал машину вкаком-то переулке, он потерял минут двадцать. Бросив машину незапертой (наБигдое, где обитают богатейшие люди Норвегии, никто не польстится на старенький«Гольф»), он помчался со всех ног к старой кирхе. Он не представлял, как будетискать свою непутевую сестру и с чего ему следует начать.

Но ему повезло: Алиса нашлась сразу же за церковью, возлекакого-то трактора, а этот щенок, вынув пистолет из-за пояса брюк, стоял передней. Вася перешел на осторожный шаг, но тут услышал крик Алисы и увидел, какона кинулась на преследователя с кулаками. Вася подобрался достаточно близко кним, чтобы услышать ее бессмысленные вопросы и увидеть, как этот сопляк неумелоуклоняется от ее довольно точных ударов.

- Молодец, девочка, - шепотом похвалил он ее.

Парень вывернулся из-под ее руки и ударил Алису рукоятьюпистолета.

Гнев застил Васе глаза, и он, отбросив конспирацию,ломанулся сквозь кусты. Со строительной тачки он выхватил лопату и, широко иловко размахнувшись, обрушил свое орудие на голову врага. Раздался гул, пареньзакатил глаза, обмяк и брякнулся к Васиным ногам.

- Жалкий мешок с костями, - Вася сплюнул на землю.

Он подскочил к Алисе и проверил ее пульс.

- Жива, - констатировал он и пригляделся к ране у нее лбу.Мелкая кровоточащая ссадина. Алиса была оглушена.

Заваркин огляделся по сторонам: вряд ли кто-то видел ихмаленькую потасовку и даже если здесь установлены камеры наблюдения, то сценабыла надежно укрыта от них трактором. Он решительно взвалил на плечоповерженного врага и так же, огородами вернулся к «фольксвагену». Там Вася досталмоток скотча и грязную тряпку, которой вытирал масляный щуп. Тряпку он затолкалэтому задохлику в рот и перемотал ему скотчем рот: от носа до затылка. После онзаломил его длинные ручки-веточки назад и крепко перемотал их скотчем. С ногамион поступил точно также, после чего открыл багажник и, не церемонясь, закинуллегковесного врага внутрь и захлопнул его.

- Как же вы не поймете, что нельзя нападать на Заваркиных воткрытую, - проворчал он и, надеясь, что преследователь пробудет без сознанияеще долго, поспешил назад к Алисе.

Но сцена, которую он застал по возвращении, удивила его.Алиса без сознания пребывала в объятиях какого-то здорового бородатого мужика,судя по одежде – из местных, который заботливо придерживал ее голову и что-тоговорил.

- Как ты без сознания умудрилась подцепить мужика? –проворчал Вася и решительно подошел к лавочке, возле которой приняла поражениеего сестра, - кто вы такой?

Вася задал вопрос по-норвежски. Мужик поднял на него глаза,и Заваркин увидел  в них плещущееся через край беспокойство, панику и боль,будто это его только что ударили рукоятью пистолета.

- Почему она здесь? – взревел он, - откуда на ней кровь? Кторазбил ей голову? Вы видели кого-нибудь? Позовите врача!

- Кто вы такой? – повторил Вася свой вопрос.

- Я ее жених, - заявил мужик, - у вас есть телефон? Яобронил свой… Вызовите скорую и полицию!

- Жених? – насмешливо, но насторожено переспросил Вася, нотут его осенило, - вы – Бьорн!

- А вы? – Бьорн пришел в замешательство.

- Я ее брат, - признался Вася.

- Вы говорите по-норвежски, перестаньте говоритьпо-норвежски, - простонала вдруг Алиса по-английски.

- Алиса, девочка моя, - залепетал Бьорн по-английски,прижимая ее к себе - я никому тебя не отдам, моя маленькая. Больше никто непосмеет тебя обидеть…

- Бьорн, - произнесла она, не открывая глаз, - это и правдаты?

- Я, моя хорошая, - он уткнулся губами ей в ухо, - кто этобыл? Кто на тебя напал?

- Мне тоже хотелось бы знать, - сказал Вася по-английски итут же добавил по-русски, - особенно, в свете того, что он сейчас лежит в моембагажнике.

Алиса распахнула глаза.

- Это был какой-то румын, - сказала она по-английски, апо-русски добавила, - Олег, поклонник-психопат, из бывших…

Вася кивнул. Алиса снова закрыла глаза и прижалась к Бьорну.На ее лице было написано такое блаженство, словно лежать под лавочкой сразбитой головой – это лучшее занятие на свете. Вася впервые видел ее такой…влюбленной, и когда она принялась гладить своего норвежца по шее и теретьсяносом об его грудь в свитере с оленями, Заваркину стало неловко, как будто онподглядывает в щелочку.

- Нам нужен врач, - Бьорн гнул свою линию, - и как можноскорее!

- Не хочу врача! – буркнула Алиса, - как ты меня нашел?

- Получил твое сообщение, а, приехав сюда, просто спросил,куда пошла самая красивая женщина на Земле. Все без исключения мужчины и однадевушка-гей указали мне на кирху.

Вася закатил глаза. Ему казалось, что он попал в мелодраму.

- Скажите ей! – обратился Бьорн к Васе, - скажите ей, что ейнужен врач.

- Тебе нужен врач, - сказал Вася по-русски, - это отвлечетвсех от того, как я стираю с лица земли твоего очередного вислозадогообожателя.

- Хорошо, пусть будет врач, - быстро согласилась Алиса, -телефон у меня в сумке…

Пока Бьорн копался в Алисином огромном мешке, Вася схватиллопату, которой уложил вислозадого Олега и незаметно подхватил задвинутую залавочку «беретту». Ни слова не говоря, он метнулся вправо и скрылся задеревьями.

- Куда делся твой брат? – спросил Бьорн. Он вызвал «скорую»и принялся снова терзать кнопки.

- Куда ты снова звонишь? – поинтересовалась Алиса. Онаприняла сидячее положение и первым делом поискала глазами пистолет.

- В полицию.

- Не надо полиции! – Алиса отобрала у Бьорна телефон.

- Почему? – не понял тот.

- У меня проблемы с визой, - соврала Алиса, - и медикамскажи, пожалуйста, что я споткнулась и стукнулась об лавочку, хорошо?

Весь день они проторчали в больнице, где Алиса получилабесплатную томограмму и теперь щеголяла пластырем на лбу.

Они ужинали на Dronningens gate 15. Вася, Инга и Бьорн обсуждалиВасины снимки, то и дело переходя на норвежский. Алиса не понимала их итребовала переводить. Устав бороться, она покинула их, и скрылась за ширмой,заявив, что хочет прилечь. Бьорн, который не отпускал ее руку, озабоченнопосмотрел ей вслед.

- Твой брат сообщил мне, что ты хочешь остаться в Норвегии,- сказал Бьорн, присев рядом на кровать и погладив ее волосы.

Алиса лежала лицом вниз и тихо злорадствовала, что ихидиллия нарушена.

- Помню, я упоминала что-то подобное за завтраком, -улыбнулась Алиса и перевернулась на спину.

- Выйдешь за меня замуж? – просто спросил Бьорн.

Алиса не нашла ничего лучше, чем кивнуть.

- Бьорн, учти, она все время попадает в истории, - крикнулВася из-за ширмы.

- Не все время, - обиделась Алиса.

- Больше не будет, - уверил Бьорн их обоих, ласково гладя еепо щеке.

И они оба ей поверили.

Вася оценил будущего зятя по достоинству: спокойный мужик,не истерик, не тряпка, не дурак, имеет деньжата. Не позволит его любимойдурочке больше кокетничать с психами и обеспечит Алисе здоровую и тихую жизнь,которую она безуспешно пыталась построить в городе Б. К тому же, глядя на них,на то, как выстроено их общение, Вася заметил одну существенную деталь: Алисане пыталась делать из Бьорна тряпку, как из всех других мужчин, а Бьорн непытался в ответ продемонстрировать независимость или безразличие. Он простопопал под ее чары, не заметив этого, будто именно этого колдовства ждал всюжизнь, и теперь ему было легко и приятно. А она, наконец, перестанетсамоутверждаться за чужой счет.

Алиса после краткой передышки в их отношениях, взглянула наБьорна по-новому. Он показался ей сильным, намного сильнее любого мужчины,которого она встречала на своем пути. Даже сильнее Васи, в душе которого всегдабушевал девятибалльный шторм из подавляемых эмоций. У Бьорна был баланс.Какое-то совершенно новое для Алисы душевное равновесие, которое, вероятно,было и у других мужчин, пока она не появлялась в их жизни. Алиса с удивлениемпоняла, что ее разрушительное обаяние не действует на Бьорна, словно тотродился с иммунитетом к ее темной силе. Словно многие и многие поколениянорвежских мужчин учились сопротивляться, губительному зову хюльдр, манящему ихв непролазные дебри безумия, и передавали свои наработки из поколения впоколение.

Вася принес ноутбук Алисе в кровать. Он был полностью одет исообщил, что они с Ингой уходят. Бьорн загулькал было что-то по-норвежски, ноВася жестом остановил его.

- Не будем тревожить Алисину расколотую черепушку. Отдыхайтеэтой ночью здесь.

Бьорн засмеялся и поблагодарил Васю. Они обменялисьрукопожатием, Заваркин указал Алисе на лэптоп и покинул квартиру, тихонькозахлопнув за собой дверь.

- Ты ему понравился, - сообщила Алиса Бьорну.

- Он мне тоже, - улыбнулся Бьорн.

Алиса едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Не мудренопонравится доброжелательному Бьорну, тогда как войти в круг доверия ВасилияЗаваркина, мизантропа, психопата и наркоторговца – задача практическинепосильная. Впрочем, он видит людей насквозь, и если он одобрил Йоргесена, тоэтому мнению стоит довериться.

На мониторе был наклеен стикер с русской надписью «кое-чтопро твоих друзей». В почтовой программе было открыто письмо. Взглянув наадресную строку, Алиса радостно поерзала: письмо было от Аси.

«Чур, теперь ты за ней присматриваешь;)», - писалаона.

Алиса так обрадовалась тому, что брат с сестрой вновьналадили общение, что не сразу заметила, что под этой строчкой в письмовставлены две ссылки. Одна из них вела на электронную копию общероссийскойгазеты «Ятъ», другая – на сайт «Последней правды», которую выпускала редакция вгороде Б. В обеих газетах была опубликована одна и та же статья снезначительными вариациями, подписанная Анфисой Заваркиной.

- Наконец-то, я узнаю, что ты нарыла, Аська! – сказалаАлиса. Бьорн прилег рядом с ней и поглядывал в ноутбук. Алиса обняла его илегонько гладила по голове, перебирая завитки на его макушке, поэтому вскореего веки стали смеживаться. К тому же текста на русском он пока не понимал, апросто смотреть в экран было скучно.

На протяжении этих четырех лет Анфиса помалкивала о ходесвоего расследования, справедливо полагая, что чем меньше Алиса знает, темкрепче спит. Впрочем, она не настаивала. Иногда ее одолевало любопытство, ноона больше страшилась узнать правду о ночи в лодочном сарае, чем стремиласьузнать правду. Теперь же, когда цепь событий была восстановлена, и Алисе вдругзахотелось увидеть картину целиком.

Алиса выбрала «Ятъ». Во-первых, ей понравился заголовок –«Руководство молодежного движения «Новый век» ставило опыты на детях». Во-вторых,Аська, составляя текст для «Последней Правды» не стеснялась в выражениях,использовала простецкие метафоры, что делало ее материалы насыщенными, дажежирными. Реальные факты, попадая в такую оправу, приобретали форму гротеска,отчего на Анфису все время пытались подать в суд. Она отбивалась от истцов ещена подлетах к предварительным слушаниям, забрасывала их «вещественнымиуликами», оправдывающими каждое из ее предположений. В основном, это былодобро, добытое незаконно: и аудиозаписи, сделанные при несанкционированномпрослушивании телефонных разговоров, видеофайлы, созданные шпионскими камерами,скриншоты взломанных переписок по почте и в соцсетях – то есть всё то, что немогло стать уликой на суде или пойти в статью как проверенный факт, но могло выволочьгрязное бельишко истца на свет и прополоскать при всем честном народе.

Учтя все это, Алиса решительно отвергла «Последнюю правду»:ей хотелось фактов, которые в «Ятъ» обычно представали сухими и четкими, тольколишь слегка увитые пафосными риторическими вопросами, которые не мешаливосприятию, а наоборот – подталкивали читателя к чтению следующего абзаца.

Алиса глубоко вздохнула, развернула окно браузера на весьэкран и принялась за чтение.

На прошедшей неделе городБ вел бурную общественную жизнь. Конечно, главным событием стал митинг противпереноса памятника Ленину с Главной площади, который тут же снискал скандальнуюславу, разбившись на несколько одиночных пикетов и четыре несанкционированныхстихийных митинга в защиту наследия советской эпохи. Последние закончилисьстолкновениями с полицией, и в результате семнадцать человек были взяты подстражу. Среди задержанных оказались старшеклассники школы Святого Иосаафа,которых, конечно же, пришлось отпустить.

Вторым, не менее яркимсобытием прошлой недели стало торжественное открытие нового проекта молодежногодвижения «Новый век» под названием «Верная инициатива».

На фоне скандалов, интриги расследований хорошо организованная демонстрация и заранее согласованныймитинг на Третьей площади города Б, проведенные «Новым веком», казались хорошоотрепетированным представлением. Молодые люди с чистыми, одухотворенными лицамипрошлись под знаменами организации, чтобы слиться в едином порыве своспитанниками постарше, поджидающими их на площади. Они, «оперившиеся ивылетевшие из гнезда», не оставили вскормившее их объединение. Все безисключения бывшие члены «Нового века» по сей день оказывают движению посильнуюпомощь, и этот внушительный денежный поток в совокупности с финансированием отадминистрации губернатора позволяет «Новому веку» развиваться и процветать.

Сторонники теориизаговоров задаются вопросом: что удерживает вместе такое внушительноеколичество столь непохожих друг на друга людей столь продолжительное время?Какая тайна кроется за фасадом штаб-квартиры «Нового века»? Что за шепоткипроносятся под этими разноцветными знаменами?

Две печенки

- В нашем движении нетничего особенного, - из года в год уверяет журналистов Марина Проценко, лидердвижения «Новый век», - нас объединяет общее дело, в которое каждый член«Нового века» вносит свой посильный вклад. Я уверена, что наша сплоченность –это результат стараний каждого. Мы используем общеизвестные схемы организациинашей деятельности: например, проводим ежегодные летние слеты, которые позволяют«старичкам» познакомиться с «новичками» в непринужденной обстановке. Болееопытные члены сообщества делятся своим опытом: читают лекции, даютмастер-классы, организуют деловые игры и спортивные состязания. У нас развитасистема кураторства, когда старший товарищ берет шефство над младшим и передаетсвой опыт непосредственно из рук в руки. Кроме того, руководство движениярассматривает каждый общественный проект, реальный или макетный (представленныйна летнем слете – прим. ред.) как некий эксперимент по объединению.

«Новый век» удивляет нетолько слаженностью, но и отсутствием текучки: за все время руководства г-жиПроценко движение не покинул ни один человек. Невольно напрашивается вопрос:существует ли вероятность того, что верхушка движения ведет неофициальный отсевпотенциальных членов?

- К нам каждый годприходят молодые люди, желающие присоединиться к движению, однако, не все изних готовы по-настоящему включиться в работу,  - дает пояснения МаринаПроценко. - Кто-то незаметно пересиживает собрание, а потом подсовывает заявкуна командировку в столицу, кто-то плетется нога за ногу в конце колонны намарше, после пытаясь зазвать куратора на чашечку кофе, чтобы выпросить себепроект. У нас бешеный ритм, в котором один завершенный общественный проектсменяет два новых, и если кто-то сидит в стороне – это сразу заметно. Такихлюдей мы обычно просим удалиться, чтобы его место занял кто-то, ктодействительно захочет участвовать в рабочем процессе. Неважно, куда именно«Новый век» бросил свои силы в данный момент: на марш, на митинг или наорганизацию конкурса детского рисунка. Мы – единый организм, а ведь если ворганизме что-то болит, то надо либо лечить этот участок, либо вырезать. Те,кто уходят, больше никогда не возвращаются. Мы в шутку зовем их «мед.отходами».

Выслушав слова г-жуПроценко, которые она говорит с искренней улыбкой, невозможно не задать игривыйвопрос: что делать, если в организме вдруг окажется две печенки? Неужели простосидеть и ждать, пока естественный отбор сделает свое дело и отсеет ненужныйбалласт?

Марина СтаниславовнаПроценко стоит у руля «Нового века» уже восемь лет. Придя двадцатилетнейдевчонкой в молодежный департамент администрации губернатора и, взяв под крылоедва проклюнувшее молодежное движение из десяти человек, она показала себятолковым руководителем и вырастила многочисленную и очень влиятельнуюмолодежную организацию. Неужели такой деятельный и хваткий человек будетпассивно ждать у моря погоды? Вряд ли. Но каков тогда он, этот негласный отсев?Сложна ли его процедура? Кто именно будет отбракован еще на подступах кдвижению? И кого в кулуарах штаб-квартиры «Нового века» называют таинственнымсловосочетанием «ошибка эксперимента объединения»?

Эксперимент объединения

- В 2006 году мы делалисайт для движения «Новый век», - говорит известный режиссер Нина Смоленская,лауреат театральной премии «Лимонная долька», - я и моя команда были приглашеныработать на летний слет. Организовано все было по высшему разряду: техническаябаза была предоставлена Строительной Академией. Сайт мы так и не доделали:контракт с нами был аннулирован без объяснения причин.

Правая рука МариныПроценко и весьма заметный персонаж «Нового века» Артур Ибатуллин согласилсяпрокомментировать аннулирование контракта с командой г-жи Смоленской:

- Тем летом на слете имелместо быть неприятный инцидент. Упомянутая команда веб-разработчиков неявлялась на тот момент участниками движения, поэтому они позволили себе внестина территорию базы отдыха спиртные напитки и, употребив их, устроили дебош, в результатекоторого случился пожар. К счастью, в огне никто не пострадал, и дажематериальный ущерб был нанесен незначительный: сгорел только старый лодочныйсарай. Однако, с этой командой нам пришлось попрощаться.

Нина Смоленская – человек,пропагандирующий здоровый образ жизни. Ее достижения на этом поприще былиотмечены самим «Новым веком»: организация признала режиссера Смоленскуюобразцом для подражания для молодежи города Б, после того, как та организовалазабег на четыре километра в честь дня города для студентов Института Искусств,а также демонстрацию в защиту животных от жестокого обращения. Нина Смоленская,по ее собственному признанию, старается держать себя в форме: не употребляет впищу мясных продуктов и крепкий алкоголь.

- Они подлили нам что-то впиво, - утверждает г-жа Смоленская, - мне и моим друзьям. У меня редкаяаномалия – устойчивость к общей анестезии – которую обнаружили в детстве: мнеудаляли аппендикс, а я очнулась на операционном столе. Естественно, этаинформация слишком интимна, и я не делюсь ею с первым встречным. Руководство«Нового века», так называемый Совет Десяти, не знало, что сильные наркотикидействуют на меня не так, как на обычных людей. То есть почти не действуют. Когдая допила последний стакан пива, то поначалу ничего не почувствовала. Черезнесколько минут ощущения изменились: я осознавала каждый свой шаг, но нефиксировала его в памяти. Я потеряла сознание на некоторое время, а когдаочнулась, то оказалось, что меня привели в лодочный сарай и зачем-то бросили вугол, на грязный пол. Мне было очень плохо: меня тошнило и лихорадило, мое теломеня не слушалось… Но я старалась оставаться в сознании и заставила себязапомнить каждое слово, сказанное на церемонии посвящения.

Заседание Совета Десяти –это и есть та процедура принятия новых членов в движение «Новый век», котораяпроводится каждый год на летнем слете и о которой до сих пор не знал никто запределами организации. В распоряжении редакции оказалось видео с одного изтаких собраний. С его помощью было опознано помещение, где проводиласьтаинственная церемония до 2006 года. Им оказался тот самый лодочный сарай,который сгорел якобы по вине команды веб-разработчиков, но так как видеопоказало, что церемония объединения проводилась при свечах, без соблюдения техникибезопасности, то вопрос в виновности Смоленской и ее друзей в поджоге ставитсяпод сомнение.

Видео также помоглосоставить представление о кое-каких ритуалах, проводимых на церемонииобъединения. Совет Десяти – десять старейших членов движения «Новый век»,образующие церемониальный круг – облачены в длинные мантии и маски, закрывающиелица. Их можно узнать лишь по голосу, как Марину Проценко, которая ведетцеремонию.

- Мы принимаем новыхчленов каждый год, - говорила Марина Проценко в одном из своих недавнихинтервью, - это и студенты двух университетов города Б, и активистыправозащитных организаций, и творческие люди, уже окончившие учебные заведения,и которым есть чем поделить с молодежью. У нас нет ограничений по возрасту. Наслет допускаются все желающие. Это способствует заведению новых знакомств иукреплению уже имеющихся связей. Иногда люди находят друг друга в романтическомсмысле, ведь работа над проектом или отдых на летнем слете, не возможны безобмена мнениями или энергией, если хотите. Например, я со своим мужем, Павлом,познакомилась именно на летнем слете в 2006 году.

Павел Проценко, единственныйсын ректора Строительной Академии, будущий муж руководителя движения, близкийдруг Нины Смоленской приехал на слет в составе команды веб-разработчиков. Навидео с церемонии объединения того лета видно, что Павел Проценко находится безсознания. Его буквально выволакивают в церемониальный круг, где он, опоенныйнаркотиками, не может ни согласиться, ни отказаться от членства в движении«Новый век». Его безжизненное тело убирают в угол, к ранее отбракованной НинеСмоленской, которая постепенно приходит в себя. Недавно стало известно, чтоименно Павел опознал в голосе, ведущем церемонию, голос своей супруги, МариныСтаниславовны Проценко, руководителя молодежного движения «Новый век».

- Безусловно, мненеприятно смотреть на себя в таком состоянии, - признается г-жа Смоленская, -тем более, мне неприятно демонстрировать себя окружающим в испачканной одежде ис испачканными волосами, не владеющую собственным телом. Никто бы не хотелподобного публичного унижения, и это открывает негодяям из «Нового века»широкие возможности для шантажа. До просмотра видео, я готова была  рассказатьправду, лишь бы показать людям то, что скрыто за словами Проценко и Ибатуллинао чести, долге и взаимопомощи. То, что я увидела на видео, лишь утвердило меняв мысли, что я все делаю правильно:  они поднимали мое лицо так, чтобы егохорошо было видно в кадре скрытой камеры.  Я решила, что должна сделать всевозможное, чтобы исключить саму возможность шантажа со стороны «Нового века».Пусть даже мне придется пережить несколько очень неприятных моментов, но ясделаю это по собственной воле.

Посмотреть видео можноздесь ->

Кровь за кровь

Примечательна и сама схемапринесения присяги. Потенциальный участник движения «Новый век», который втечение церемонии зовется «добровольцем» (иронично, не правда ли?), выходит вкруг и отвечает всего на два вопроса. Первый из них задается председателемСовета Десяти и звучит так:  «Ты знаешь, кто я?».

- Это проверка насоблюдение конфиденциальности, - поведал Николай Чекрыгин, блоггер, студент факультетажурналистики Гуманитарного Университета, - если ты говоришь «Да, я знаю, вы -Марина», то тебя отправляют досыпать. Как? Очень просто! Велят выпить еще«напитка» - жидкости с разведенным в нем наркотиком – и кладут спать на матрасили в угол.

Коля Чекрыгин, начинающийжурналист, студент четвертого курса, считает себя «ошибкой эксперимента пообъединению». Прилежный студент, отличник, популярный городской блоггер, редакторстуденческой газеты, внештатный фотокорреспондент, снабжающий снимками почтивсе издания города Б, Николай привык к бешеному ритму жизни и не боитсясложностей. Однако, молодой человек признался, что не выдержал морального давления,которое оказывал на него его куратор, Артур Ибатуллин. Главным предметом ихспоров, по словам Николая, был его отказ от прохождения второго этапа церемонииобъединения, а именно: на вопрос председателя «Отдашь ли ты нам свою кровьдобровольно?» Чекрыгин ответил «Нет».

- Я отказался даватькровь, и у меня ее взяли насильно, - говорил Николай, - просто один из тех, ктостоял рядом, ударил меня локтем в лицо. Из носа пошла кровь, капля которойугодила на подставленное предметное стекло. Артур все время вспоминал мое «нет»,и утверждал, что я не достоин звания участника движения, несмотря на то,сколько сил, времени и своих умений я вкладывал в проекты, в которых принималучастие.

На видео можнорассмотреть, насколько мала капля крови, изъятая у «добровольца».

- Сперва я подумала, чтокровь берут для анализа на наркотики, - призналась Нина Смоленская, - чтобывпоследствии иметь возможность шантажировать результатом. Но ведь заключениелегко подделать: поди докажи, что эта капля взята именно у меня! В любомслучае, я видела, что когда эти люди закончили мучить нас, они собралипредметные стекла в лабораторную тару и закрыли на замок. Мне кажется, нашакровь уехала на анализ.

Это вещество

Никаких официальныхсведений о договорах, заключенных между «Новым веком» и какими-либоисследовательскими лабораториями, фарм- или химпредприятиями, обнаружить неудалось.

Еще одна «ошибкаэксперимента по объединению», пожелавшая остаться неизвестной, утверждает, что«Новый век» сломал ей жизнь: после нанесенных побоев и увечий, а также побочныхэффектов наркотика, ей пришлось долго лечиться, оставить учебу и сменить работу.Как доказывает видео, тем летом эта девушка, в тот момент еще студенткаСтроительной Академии, вступила в церемониальный круг четвертой и последней.

- Вернувшись домой наследующий день, я сдала анализ, - призналась она, - наркотик все ещеприсутствовал в моей крови, но никто из лаборантов не смог опознать его. Но онивыдали мне структурную формулу вещества, в которой, как потом открылось, было несколькоошибок.

Похоже, что наркотик,попадая в организм, каждый раз вел себя по-разному, не давая отделить общиесимптомы опьянения от индивидуальных реакций. По крайней мере, такой выводможно сделать после внимательного просмотра видеоматериала. И, тем не менее, формуланаркотика была опознана как одна из вариаций флунитразепама, более известногопод названием «рогипнол» – наркотик для изнасилования. Чтобы разобраться, чтоэто за вещество и для чего оно нужно, мы обратились к экспертам.

- Сравнивать это веществос рогипнолом – это все равно, что сравнивать танк с микроскопом, - говоритпрофессор кафедры органической химии Гуманитарного Университета, д.х.н.,Витольд Яковлевич Ром. - Рогипнол не только лишает человека памяти, но и лишаетего воли и способности перемещаться в пространстве, тогда как это вещество,судя по видео, не оказывает седативного воздействия.

- Основываясь на данных,почерпнутых из вашего видео, и только на них, я могу сказать, что этот наркотиксоздает так называемый эффект «камеры без пленки», - прокомментировал отснятый«Новым веком» видеоматериал доктор-нарколог Юрий Порфирьевич Солнцев, кандидатмедицинских наук, владелец клиники Солнцева, - человек находится в сознании,отвечает за свои действия и способен принимать решения, руководствуясь тем действием,которое последним было сохранено в его кратковременной памяти. Но при этом онне запоминает ничего, будто видеокамера, которая все видит, но ничего не пишет.Главная проблема в разработке подобного препарата – это бесполезностьтестирования на животных. Никакое лабораторное животное – будь то мышь, собакаили обезьяна – не даст корректного результата. Описать производимый эффектсможет только человек, но так как это вещество имеет серьезные побочныедействия, в ряде случаев, похоже, и вовсе токсично, то можно сказать, что доиспытаний на добровольцах еще очень далеко.

 - В теории, такоевещество может найти применение в военном деле, - предположил Ким Малаховский,эксперт по химическому оружию, автор серии книг «Те, что потушили солнце». - Егоможно применять на своих бойцах или использовать против вражеских, взависимости от желаемого эффекта. Например, если вам нужно провернуть секретнуюоперацию. Но это в теории. Было уже несколько попыток внедрить нечто подобное,но вещества не прижились в армии из-за высокой стоимости, непредсказуемостирезультата и относительной сложности использования. Но в политическихманипуляциях, похоже, оно показало себя вполне удовлетворительно!

- Откуда у вас этоформула? Это же секретно!  - поинтересовался Арон Натанович Златопольский,профессор кафедры неорганической химии Строительной Академии, доктор наук,недавно отметивший свой девяностолетний юбилей, - если эти разработки ведутся вБ, то не так много людей могут синтезировать подобное вещество. За всю моюбытность в Академии (больше семидесяти лет – прим. ред.) случилось всего двачеловечка, которые могли бы справиться с такой задачкой. И вот совпадение: этиребята оказались на одном курсе. Один из них уже умер, а другой, к сожалению,подался в политику. Зовут его Артур Ибатуллин. Талантливый парень!

Добровольцы

Из открытых источниковстало известно, что Артур Ибатуллин недавно получил губернаторский грант наразработку в области неорганической химии. Он отказался от места старшегонаучного сотрудника на кафедре неорганической химии в Строительной Академии изанял предложенный ему пост исполнительного директора независимого объединенияразнопартийной молодежи «Доброволец».

НОРМ «Доброволец»несколько лет назад заключил несколько контрактов с лабораториями,разбросанными по всей стране. В одну из них, «Термоциклер» в городе В, которуюобнаружить было сложнее всего, в последние несколько лет отправляется некийбиологический материал для анализа. Заместитель генерального директоралаборатории «Термоциклер» Владимир Копейко заявил, что вся работа по этимобразцам сводится к тесту на антитела и группу крови.

-Заказчик интересовалсястоимостью расшифровки генома человека, - подтвердил Копейко, - но мы неоказываем подобной услуги:  у нас нет соответствующего оборудования.

Зачем нужны эти анализы?Неужели Ибатуллин ищет зависимость реакции на изобретенный им наркотик отиндивидуальности человеческого существа? Исчерпывающий ответ на этот вопрос намсмогут дать лишь бухгалтерские отчеты НОРМ «Доброволец», ведь анализ нарасшифровку генома, столь необходимый Ибатуллину для совершенствования егопрепарата, стоит чуть больше 4000$, тогда как суммарная стоимость анализов наантитела и на группу крови не превышает 1000 рублей. Кто такой Артур Ибатуллин– злой гений или банальный бюджетный воришка? Какова его цель: внедрить своюдьявольскую неустойчивую разработку или отдохнуть в красивом месте, где растуткокосовые пальмы?

- Просто нам все завидуют,- заявил Артур Ибатуллин в интервью нашему корреспонденту, - «Новый век» -динамично развивающаяся общественная структура, работающая практически безсбоев. Мы построили ее с нуля, вложив в каждый этап частичку своей души, новсем вокруг так и не терпится отхватить кусок откуда-нибудь из ее фундамента,чтобы вся организация заскрипела и дала крен. Тем, кому мы мешаем, я скажупрямо: мы не сдадимся!

От комментариев по поводусвоей работы г-н Ибатуллин отказался, сославшись на секретность.

Четвертая ошибка

- Молодежное движение«Новый век» - это организация, скрепленная отнюдь не честью, долгом передобществом и вкладами в общее дело, - уверяет Коля Чекрыгин, бывший участникдвижения, - это гигантская паутина, где лидер организации – паук, дергающий затоненькие ниточки своих запутавшихся мух. Мне несколько раз намекали насуществования какого-то видео, где я якобы под кайфом, и что его публикация наЮТюбе как-то мне навредит. Мне нечего бояться в отличие от других участников«Нового века»: мой организм достойно перенес влитый в меня наркотик. Но как жеостальные? Чего стоит только эта четвертая девчонка с уже опубликованноговидео! Я здесь ради нее и ради таких, как она.

- «Новый век» ставитэксперименты на живых людях, - с грустью констатирует Нина Смоленская,несостоявшийся участник движения, - не спрашивая их согласия – нашего согласия!– Проценко и Ибатуллин записали нас в добровольцы. Они должны за это ответить.

Перед началом посвящения«добровольцев» Совет Десяти произносит клятву соблюдать свои заповеди. Их всеготри. Первая – не болтай. Вторая – не лги. Третья – не навреди. Чтопримечательно, ни одна из них не касается здоровья и благополучия членовсообщества. У каждой заповеди один и тот же смысл: нужды большинства важнеенужд меньшинства или одного.

Совет Десяти восемь летобеспечивал жизнь своему организму, отсекая, как им казалось, ненужное ибольное и выбрасывали то, что сами называли «мед. отходами». Они надсекалиартерии», вместо того, чтобы ставить катетер, ампутировали конечности вместотого, чтобы подпилить вросший ноготь, снимали кожу вместо того, чтобы вскрытьнарыв – и в результате от их «человека» остался только скелет, не способныйдвигаться вперед, только крошиться и разрушаться. Хотя основатели «Нового века»все еще принимают этот скелет за прочный и надежный фундамент.

Анфиса Заваркина

Сан Саныч Барашкин, заместитель губернатора, заведующийинформационной политикой в регионе, двигал бегунок видеоплейера. На его вискеблестела капля пота: просмотр записи давался ему нелегко. Наконец, видеокончилось, и Барашкин с облегчением вытащил флешку и подал ее Анфисе, сидевшейнапротив.

Они объявили перемирие в своей войне, чтобы объединитьсяпротив общего врага.

- Как она? – спросил Сан Саныч, вытирая лоб платочком.

- Переживает, - коротко сказала Анфиса, - уже не так, какчетыре года назад, но все же...

- Зачем он это сделал? – спросил Барашкин, грохнув ладоньюпо столу.

- Я думала, может, вы мне расскажете, - нахмурилась Анфиса,закусив губу.

Барашкин покачал головой и запустил в волосы обе пятерни. Онпереживал увиденное.

- Этого же нет в интернете? – уточнил он.

- Нет, только церемония посвящения, причем смонтированнаятак, что нигде не видно ее лица.

- Я его уничтожу, - проревел он.

- Я с вами, - откликнулась Анфиса флегматично.

- А почему вы такая спокойная? – поинтересовался Барашкин раздраженно.

- Потому что нужно остыть, чтобы подавать то самое блюдо, -устало откликнулась Заваркина. Она выбила из пачки сигарету, пододвинула к себепепельницу, щелкнула зажигалкой. Ей впервые было позволено курить в кабинетезаместителя губернатора, заведующего информационной политикой в регионе.

Барашкин смотрел на нее и раздумывал о чем-то.

- Она поэтому со мной порвала? – спросил он нарочитонебрежно. Анфиса кивнула.

- Она полгода ни с кем не общалась, - сказала она, - хотите,расскажу, как это было?

- Зачем? – удивился Сан Саныч.

Анфиса посмотрела на него.

- Затем, что я никому об этом не рассказывала, - сказала оназлобно, - знаете, почему? Потому что никому дела до нее нет! Вы представляете?Она – само совершенство, но какое-то ненужное, забытое, заброшенное. Потому чтоона слишком хороша, и мы все комплексуем рядом с ней.

- И вы тоже? – с улыбкой спросил Барашкин. Когда он говорилоб Алисе, его лицо прояснялось, морщины, расположившиеся на лбу гармошкой,разглаживались. Заместитель губернатора будто выглядывал на секунду из своегококона пятидесятилетнего начальствующего мужика, на миг становясь озорныммальчишкой, влюбившимся в одноклассницу.

- И вы тоже.

- У меня брюшко и волосы выпадают, - вдруг признался он, - ау вас?

- Я – злая, - насупилась Анфиса, - она – добрая. Даже к тем,кто ее наизнанку вывернул. Она, когда видео посмотрела, первым делом попросиламеня не шлепать этого говнюка слишком сильно. Не шлепать! Я его хотела напродольные полоски зубами разодрать!

- Вы злитесь, - заметил Сан Саныч, - он, кстати, тожезлится.

Он ткнул пальцем вверх, что в его положении могло означатьодно из двух: либо Кравченко, либо Господь Бог.

- Я знаю, - откликнулась Заваркина, из двух зол выбравКравченко, - но я не расскажу ему про видео.

- Не надо, - кивнул Барашкин, - я все улажу.

«Я все улажу» - это та фраза, которую Анфиса впервые слышалав кабинете господина Барашкина, привыкшего в пыль растирать нашкодивших писак.

- Расскажи мне все, - попросил он, - сначала. Сподробностями. После мы подумаем, с чего бы нам начать.

Анфиса уже набросала в голове план. Марина. Ибатуллин.Лаврович. Совет Десяти. Сбор информации, ее анализ, подготовка, удар и всёсначала.

Выплеснуть злобу можно будет и после.

Глава десятая.2010 год. Новая госпожа.

Шаги Марины Проценко гулким эхомотдавались от стен и терялись где-то между балками на потолке. Теперь, когдаремонт был закончен, лофт совершенно не был похож на заброшенную фабрику попроизводству котлов, которой он принадлежал раньше. Теперь помещение было разделенона маленькие комнатки-закутки, между которыми извивался темный коридор. Недавнов каждую дверь был врезан замок футуристической конструкции, и всестены-перегородки обзавелись звукоизоляцией для удобства клиентов. Идеальноеукрытие на сегодняшний вечер. Единственный набор декораций, устоявший вразразившейся буре.

Ее брак рухнул окончательно:Павел, вернувшись из Осло, собрал чемодан, молча отвесил жене легкий, но оченьобидный подзатыльник и ушел. Ее временно отстранили от руководства «Новымвеком», а свекор, который, видимо, скоро станет бывшим, не отвечал на звонки.

Только в этом лофте она моглаукрыться от ставшей вдруг враждебной внешней среды: по какой-то неведомой ейпричине Заваркина не упомянула в своей статье ни его, ни проходящие здесь хм… мероприятия.

Секретарша встретила возле входав угловую комнату.

- Новенькая? - спросила Марина.

Секретарша коротко кивнула.Марина зашла в свою любимую Черную комнату.

В отличии от смежных – Красной иСиней – в Черной не было ничего деревянного. Вокруг была только сталь и кожа.Стальные бондажи и кандалы на длинной цепи, свисающей с потолка, кожаные стекии плетки-семихвостки – все это рождало в Маринином солнечном сплетениирадостное предвкушение, а внизу живота – тягучее томление.

Тот летний слет, когда Маринесобственноручно пришлось облить керосином и поджечь лодочный сарай, завершил ее«режиссерскую карьеру». Собрания Совета Десяти пришлось прекратить, как исъемки, и те крохотные разговорчики с демонстрацией отснятого, которые здороводисциплинировали, организовывали и мотивировали ее подопечных. Теперь ее птенцыподрастали без присмотра, капризничали, срывали сроки, пили и бездельничали.Движение становилось разболтанным, проекты срывались, страдала репутация – ивсе это сказывалось на финансировании.

Идея этого проекта пришла вголову Марине давно. Была какая-то афтепати после какого-то экономическогофорума. Грохотала музыка, извивались девичьи тела между потными мужиками вдорогих костюмах – высокопоставленными чиновниками города Б, расслабляющимися вузком кругу под крепкий алкоголь. Остро и непристойно пахло мускусом. Рядом сМариной, скучавшей в углу на диванчике, приземлилось рыхлое туловище, сунулослюнявые губы в ее ухо и жарко зашептало какие-то невнятные пьяные откровения.

- Барахло все это, - махнул мужикрукой на девиц на танцполе, - дырки на ножках. Ни личности, нииндивидуальности, одинаковые и скучные. Улыбаются, а стукнешь – обижаются ивизжат. Без понимания совсем…

Позже Марина узнала, что этопохотливое туловище – заместитель губернатора Колдырев, заведующийздравоохранением. Он-то и стал ее первым клиентом.

«Ишемическая болезнь. Никакогоэлектричества выше пояса», - была дана ему пометка, которая, впрочем, оказаласьбесполезной: замгубернатора был доминантом и испытывал удовольствие, унижаядругих людей. Марина подобрала ему идеальную «нижнюю», которая теперь купаласьв роскоши. Когда Марина купила и переделала этот лофт, они обосновались в Синейкомнате, где был бархат и полированные деревянные колодки.

Марина вложила в свой салон все,что у нее было. Чтобы получить это помещение, она использовала все доступныеисточники, вычерпав некоторые из них до капли. Она вложила в оборудование всесвои сбережения. Она воплощала свою мечту. Господи, она даже Смоленскую хотелапривлечь к обучению персонала!

Теперь, если узнают о ееувлечении, она с большой долей вероятности потеряет опеку над ребенком. Никакойсудья в городе Б не пойдет ей навстречу. Лицемеры. Подлые крысы. Сначалавыпрашивают скидочные карты, а потом сделают вид, что впервые тебя видят. ВчераКолдырев прошел по коридору администрации мимо Марины, даже не взглянув на нее.

Недавно, буквально через деньпосле того, как Заваркина подняла в прессе оглушительный звон, Марине сообщили,что ее новая доминанта готова приступить к работе. Она не видела ее ни разу,стараясь держаться подальше от кастингов и обучения, которое, впрочем, сейчасбыло довольно паршивого качества. Вот для чего ей и нужна была Смоленская: ееспектакли были проникнуты эротизмом, и та, к тому же, каким-то чудом умудриласьсексуально приручить ее мужа. Если «нижних» всему учили сами клиенты, то«верхних» натаскивала одна чокнутая актриса, которая когда-то играла уСмоленской в труппе и которая посоветовала привлечь режиссершу к «дрессировке»сексуальных актрис.

Войдя в комнату, она щелкнулавыключателем. Вспыхнул жесткий люминесцентный свет, и Марина, поморщившись,щелкнулась другим. Откуда-то снизу полился теплый оранжевый свет, выгодноподсветивший ее лицо. Она привычно отметила этот факт, взглянув в большоезеркало в оловянной раме.

Марина сняла с себя всю одежду иаккуратно сложила ее в шкаф в дальнем углу. На ней остались только черныелакированные туфли на высокой шпильке и на красной подошве.

Это было ее заранее оговоренноеусловие, ее блажь, ее прихоть. Она оставляла их при себе, как мерилоизысканности, до тех пор, пока не привыкнет к новой госпоже, не сможет ейдовериться и отдаться ее прихотям. Если ее унижение казалось ей чрезмерным иликазалось, что ее госпожа не чувствует тонкостей их отношений, допускаетвульгарность или пошлую грубость, она бросала взгляд на свои обутые ноги. Еслиее чувства не были похожи на те, которые она ощущала, втискивая стопу в изящнуютуфлю, стоимостью в три тысячи долларов, то она произносила стоп-слово. Ношениеэтих туфель – предвкушение боли в пальцах, ломоты в подъеме и приятнойусталости в икрах, которое полностью перекрывалось бесстыдным самолюбованием иощущением собственного величия на высоте 120 мм над землей – она сопоставляла с легкой поркой плеткой-семихвосткой и ласками, которыми неизменно награждала еегоспожа за ее покорность.

Марина закусила губу, стараясьскрыть свою нетерпеливую улыбку. Раздетая, она завязала волосы в хвост, села нанизкую кожаную скамью у двери, положила руки на колени и опустила взгляд в пол.Ее спина была напряжена, и даже пришлось вздохнуть несколько раз, чтобыпритушить нетерпение.

За ее спиной открылась и тут жемягко закрылась дверь. Повернулся ключ. Пахнуло ванилью.

В следующее мгновение Маринапоняла, что она схвачена сильной и беспощадной рукой за волосы. Ее новаягоспожа приподняла ее за завязанный конский хвост, вытащила на середину комнатуи бросила на пол на колени. Марина подумала было, что это чересчур, как вдругее взгляд упал на ноги своей новой «верхней». На ней были точно такие же туфлии подвернутые широкие светлые джинсы.

Марина поняла, что они – «наодной волне». Женщина, носящая такие туфли, никогда не будет вести себявульгарно или неумно, и уж точно должна хорошо разбираться в чувственныхудовольствиях.

Все еще невидимая госпожазаломила Маринины руки за спину и быстро и ловко перевязала кожаной плетенойверевкой. Начав с кистей, она оплела ее локти так, что Марине пришлось прогнутьпозвоночник и нагнуться вперед, и накинула петлю ей на шею. Вдобавок на шее защелкнулсястальной ошейник, что крепился к толстой цепи, свисающей с потолка, а на каждойиз щиколоток повисли тяжелые полицейские наручники, которые прикрепили ее ногидалеко друг от друга к петлям, торчащим из пола.

Марине показалось, что ее новаягоспожа стремится скорее приковать ее, как узника, нежели как свою сабмиссив –на эту мысль ее навела та спешка и сила, с которой она обездвиживала ее. Маринапочти не могла шевелиться, когда получила первый шлепок стеком. Он пришелся наее правую ягодицу, которая тут же разгорелась – шлепок был слишком сильным.Второй ударил ее поясницу, третий – плечо. В следующий момент госпожа обошлаплененную рабыню и стеком приподняла ее подбородок. Марина непроизвольнозастонала, выгнула шею и поясницу.

- Я здесь, чтобы заключить стобой сделку, - произнес голос над ее головой, в первое мгновение эротичнопощекотав Маринины слуховые косточки. Но в следующий миг она узнала его ипохолодела.

Анфиса Заваркина, злорадноухмыляясь, уселась на пол перед Марининым лицом и легонько шлепнула ее стекомпо носу.

Это была катастрофа, и Маринамедленно осознавала ее масштабы. Опека. Источник дохода. Репутация. Любимыеигрушки. Все это она потеряет, если Заваркина выпустит статью о ее салоне.Хотя, скорее всего, Заваркина ее просто убьет…

- Слышала, тебя сняли с должностии тебе грозит расследование, - Заваркина чувствовала себя вполне непринужденноперед своей связанной жертвой. Она сцепила руки замком, положила локти наколени и сменила злобную гримасу на ехидную улыбку, которая еще больше напугалаМарину.

- Отстранили, - бодро отозваласьМарина и услышала, как фальшиво звучит ее голос.

- Значит, тебе еще не сообщили, -обрадовалась Анфиса, - тебя уволили и собираются посадить… Обожаю такиемоменты! Какой взлет! И какое падение!

Заваркина от души наслаждаласьмоментом, но Марина видела, что она еще и кипит от злости.

- Я здесь, чтобы предложить тебесделку, - Заваркина закурила, и дым ее сигареты поплыл к потолку, - и я думаю,ты сочтешь нужным меня выслушать.

- Будто у меня есть выбор? –Марина дернула, и цепь привязанная к ее шее покачнулась и звякнула.

- В твоем положении – исиюминутном, и вообще – выбора у тебя нет, - подтвердила Заваркина.

Прежде, чем перейти к делу, онавстала, растерла сигарету об пол (Марина возмутилась про себя, но вслух ничегоне сказала), с противным скрипом подтащила к связанной Марине низенькую кожануюлавочку и удобно уселась, достав из сумки маленькую камеру. Откинув окошко,Заваркина включила запись и поставила рядом с собой на лавочку, направив наМарину. Та сглотнула поднявшуюся по пищеводу горечь.

- Не возражаешь противвидеосъемки? – издеваясь, спросила Заваркина.

Марина глянула на нее сненавистью и ничего не ответила.

- Ладно, к делу, - Заваркинахлопнула в ладоши, - сделка. Ты получишь опеку над ребенком – тут уж я тебя,как мать, понимаю. После развода получишь содержание от твоего беспутного мужа.Главное, я не напишу об этом месте ни строчки.

Марина подивилась такойневиданной щедрости. Объяснение может быть только одно: Заваркина потребует отнее чего-то невыполнимого.

- Что ты хочешь? – спросилаМарина.

- Двух вещей. Первая: я хочу,чтобы Лаврович больше никогда не приближался к моей сестре.

Марина даже не попыталась скрытьудивления.

- Зря ты корчишь рожи, душа моя,- окрысилась Заваркина, снова закуривая, - я с его психотерапевтом поболтала…Словом, вот его медкарта, сама разберешься. Я уловила что-то про биполярноерасстройство…

Заваркина снова нырнула в своюсумку и извлекла оттуда папку с ксерокопиями.

- Видимо, не имеет смысласпрашивать тебя, откуда это у тебя? – ехидно поинтересовалась Марина, осторожношевеля левой кистью и проверяя, нет ли возможности освободиться.

- Никакого, - улыбнуласьЗаваркина, - как и интересоваться, как я проникла сюда. Это мой дар.

- С чего ты взяла, что ясправлюсь с этой задачей?

- Ты ему нравишься.

Позабыв о своем плачевномположении, Марина улыбнулась. Предположение о том, что она может нравитьсяЛавровичу, доставило ей удовольствие.

Заваркина с отвращением наблюдалаза ней.

- Возможно, тебе тоже стоитпровериться? – спросила она, скривившись, - вы так похожи…

- А тебе? – обнаглела вдругМарина.

- Я уже, - равнодушно пожалаплечами Анфиса и стеганула Марину стеком, который все еще держала в руках, -найди обратный триггер.

- Что?

- Что-то, что возвращает его изего психотических завихрений обратно в занудную серую действительность. Из себяего выводит моя сестра – ее появление, секс с ней или мысли о сексе с ней – нотак как Алисы больше не будет рядом, то ты уж постарайся. Короче, делай, чтохочешь.

- Не будет рядом? – переспросилаМарина и пошевелила затекающими ногами. Коленей, на которых она стояла, она ужене чувствовала.

- Она остается в Норвегии, -сообщила Заваркина довольно, - кстати, твой мальчонка, Олег, тоже не вернется…

- Какой мальчонка? – не понялаМарина.

- Забудь, - махнула Анфиса рукой,- прежде, чем я оглашу тебе вторую часть своего предложения, ответь мне на парувопросов. Зачем ты послала Лавровичу видео? Решила признаться? Облегчитьсовесть?

- Откуда...?

- Взломала его почту, - сказалаАнфиса одними губами, указав пальцем на камеру.

Заваркиной хотелось, чтобы видео,которое послушно писала ее маленькая камера, оставалось компроматом только наодного человека.

- Он решил жениться на… Алисе, -скрипнув зубами, поведала Марина, - я помогала ему выбирать кольцо…

- И ты подставила под удар своюработу, свою семью, своего ребенка, из-за банальной ревности? – Заваркинарасхохоталась. Марина кисло скривилась, поневоле признавая свою глупость.

Она трижды пожалела о своемэкспрессивном решении: когда Лаврович спешно улетел в Осло, когда ее отобрали(пусть и сказав, что на время) ее детище и вот сейчас. Если бы она неподдавалась чувствам и не послала видео, Заваркина никогда бы не раскопаланичего связанного с «Новым веком». И Марина не стояла бы сейчас на коленях, какстреноженная лошадь.

- Второй вопрос: на твоих видеозапечатлены несовершеннолетние?

Марина поперхнулась слюной.Заваркина ударила в больное место: в ее коллекции действительно были записи,главными героями которых стали обдолбанные семнадцатилетние первокурсники. Ихсделал Ибатуллин без ведома Марины. Здесь ее совесть была чиста, но вслух онаничего говорить не собиралась.

Заваркина не настаивала. Онаусмехнулась и продолжила.

- Театральных проституток ты дляэтого места отбираешь и взращиваешь?

Марина кивнула, и стальнойошейник впился в ее горло.

- Смоленскую ты хотелазахомутать, потому что она все видела?

Снова кивок. Марина радовалась,что ей не надо ничего произносить вслух.

- Что было приоритетным на собранииСовета Десяти: тест лекарства на людях или сбор материала для шантажа?

Заваркина задала два довольно безобидных вопроса, закоторыми последовал один убийственный. Два тычка и подзатыльник. Интересно, онавесь допрос построит по одной схеме? На всякий случай Марина решила бытьчестной и не врать по мелочи. Незаконная съемка и опаивание студентов теперьказалось самой мелкой из ее проблем.

- Сначала мы снимали церемониюобъединения ради смеха, - ответила она, - но когда Артур подлил студентамизобретенный им наркотик, мы заметили, что добровольцы под кайфом ведут себяодин причудливее другого. Мы поговорили с одним, с другим, и эти разговорыпошли на пользу движению. Вот и все! Разработок этой дряни я не касалась…

Марина вела свой сбивчивыйрассказ, Заваркина слушала и внимала. Камера записывала.

- Эти четверо – наша самаябольшая ошибка, - заключила Марина угрюмо.

- Трое, - поправила ее Заваркинаи в ответ на вопросительный взгляд пояснила, - никто не обратил внимания, ноЛаврович был практически трезв, прошел церемонию объединения и, так сказать,влился в ваши ряды. Я заметила. Я один просмотр специально следила только заним. Расскажи мне. Он знал про камеру?

- Нет, - ответила Марина,стараясь не смотреть Заваркиной в глаза, - если честно, я тоже про нее забыла…

- Не ври, - велела Анфиса. Стексо свистом рассек воздух и стеганул Марину по животу.

Марина не могла произнести вслух то, что ее «госпожа» хотелауслышать.

- Говори, - велела она и сновапустила в ход стек.

- Артур до сих пор не разобралсяс дозировкой, - нехотя заговорила Марина, - в тот раз тоже. Лаврович высокий икрупный, отрава его не забрала. Он увидел своих друзей в невменяемой состоянии,и я ему все рассказала. Мне пришлось во всем ему признаться. Мы договорились,что я предоставлю ему лодочный сарай во временное пользование и не нальюдополнительной дозы, но он присоединится к нам. Без наркоты нет компромата, вотя и оставила камеру, чтобы посмотреть, что он там станет делать…

Марина внезапно так разозлилась, что даже выпрямилась, забывпро путы.

- Я послала ему запись, чтобы онодумался, - злобно сказала она, сверкая глазами, - чтобы забыл ее! Он женасильник! А он каяться решил!

Анфиса странно взглянула на нее и выключила камеру. Маринаиспугалась: что она собирается с ней сделать? Но Заваркина устало потерланенакрашенное лицо и вдруг спросила:

- Зачем он это сделал?

Марина молчала.

- По той же причине, по котороймы с тобой здесь, - сказала она осторожно.

Заваркина вопросительно изогнула бровь.

- Власть.

Заваркина раздраженно взмахнула руками и встала со скамейки.Она принялась ходить по комнате, и Марине пришлось вертеть с головой. Онастаралась не думать, что ошейник оставляет на ее коже некрасивые следы.

- Твоя сестра уничтожает мужчин,- заговорила Марина с пылом, - она сама того не ведает, но она выпивает измужчин все соки, подчиняет их, растаптывает в пыль! Для мужика помешанного навласти, на доминировании, для такого, как Лаврович, влюбиться в твою сестру –смерти подобно!

- Он ее не любит, - крикнулаЗаваркина, не прекращая кружить, как коршун, - поверь мне, я видела мужчин,которые ее любили. Этот любит только себя! И свое отражение, может быть, в еевлюбленных глазах…

- В любом случае, он не сможетжить спокойно, пока не подчинит ее, - сказала Марина, с любопытствомприглядываясь к Анфисе. Та снова опустилась на лавочку и укрыла лицо в ладонях.

- Он – твое наказание, -резюмировала она, подняв лицо, - он -  доминант, ты – сабмиссив. Вот инаслаждайтесь.

Марина поморщилась. Она всегда выбирала себе женщин вдоминанты, потому что ни одному мужчине она не позволила бы себя унижать.Заваркина наблюдала за ней с иронией.

- Почему ты его просто не убьешь? – спросила Марина, - я бытак и сделала…

- Потому что моя сестра попросила меня этого не делать, -скривилась Заваркина, - только поэтому. Но если он снова окажется рядом с ней,поверь мне, жить он не будет.

- Я впервые вижу тебя такой… переживающей, - заметила Маринаосторожно.

- На этом свете не так много людей, о которых я забочусь, -усмехнулась Анфиса, - но Алиска живет по каким-то другим законам. Чем больше мыс братом о ней пеклись, тем в большее количество неприятностей она влипала.Тогда в 2006 я практически не спускала с нее глаз, и ее изнасиловали. Теперь япопробовала отказаться от своих обязанностей совсем, и когда ее насильникпокупает ей бриллиант, чтобы навек закрыть в пыточной, она вдруг встречаеточаровашку-норвежца, который тоже не прочь на ней жениться…

Марина с улыбкой слушала ее. Когда Анфиса говорила о сестре,ее лицо озарялось мягкой полуулыбкой, мгновенно преображалось и дажестановилось привлекательным.

- Она шумная, бесстрашная, и это пугает…

- Мне нравится твоя заботливая сторона, - заметила Марина инеожиданно для себя подмигнула своей мучительнице.

- Вернемся ко второму пункту нашей сделки, - очнуласьАнфиса, - тебе грозит уголовное преследование. Если у тебя найдут видео, тотебе грозит срок. Если не найдут… Ты дашь мне слезное интервью, в которомбудешь сокрушаться, что не замечала всего, что творится у тебя под носом. Тебе,конечно, никто не поверит, но кому какое дело… Будешь упирать на то, что тыпримерная жена, мать и печешь вкусные пирожки. Короче, прими мои условия, и завсе ответит твой заместитель.

Заваркина сделала паузу, давая Марине осмыслить сказанное.Марина ждала продолжения.

- За это ты отдашь мне видео. Все. Всё, что записал «Новыйвек» за годы существования и всё, что записано здесь, в лофте. И пусть этобудут единственные копии. Тебе ведь не нужно, чтобы всплыли доказательства,способные отправить тебя в тюрьму, правда же?

- Они нужны тебе, - усмехнулась Марина.

- Я не заинтересована в твоей изоляции, - ответилаЗаваркина, - ты же должна Лавровича контролировать, помнишь?

- У меня ведь нет выбора, верно? – спросила Марина. Анфисаотрицательно покачала стриженой головой.

Марине самой хотелось избавиться от записей и забыть о нихнавсегда. Как материал для шантажа они ей больше не были интересны.

- Открой шкаф, в нем – сумка. В сумке – карман, в кармане –ключ от автоматической камеры хранения. В ней – двадцать девять DVD-R, на них –все, что нужно.

- Камера хранения? Как-то ненадежно…

- Перенесла на время из домашнего сейфа. На случай обысков.

Заваркина подошла к шкафу и порылась в оранжевой «биркин».Марина не обманула: в кармашке действительно нашлась магнитная карточка отячейки в камере хранения.

- Когда я увижу, что Лаврович под контролем, я пришлю тебевсе, что наснимала сегодня. Надеюсь, ты меня не обманываешь…

- Не обманываю, - уверила ее Марина и вдруг неожиданнодобавила, - может, закончим?

Заваркина непонимающе уставилась на нее.

- Развяжи меня, и мы начнем все сначала, - предложилаМарина.

Ей понравилось то, как уверенно и жестко обходилась с нейАнфиса в самом начале. Она даже порядком завелась, пока та тащила ее за волосыот двери.

- Если хочешь, можем сходить на настоящее свидание, -затараторила она быстро.

Анфиса опустилась перед Мариной на колени и стянула с плечсвою кожаную куртку с шипами, оставшись в белой майке-«алкоголичке».

- Посмотри, - сказала она и провела пальцем по тонким белымшрамам на своих руках.

Она была так близко, что Марина чувствовала тепло ее кожи.Похоже, животный магнетизм в семье Заваркиных – это семейное.

Анфиса стянула с себя майку, под которой оказался телесныйкружевной бюстгалтер, обнимавший внушительного размера грудь. Анфиса провеларукой по животу, отвлекая Марину от своих сосков. Ее живот украшали такие жедлинные тонкие шрамы, когда-то бывшие порезами от скальпеля или очень острогоножа.

- Я – «нижняя». Как и ты, - пояснила она, - просто моймастер взял отпуск.

Марине непроизвольно вытянула шею, пытаясь разглядеть еще что-то.Анфиса, улыбнувшись ее телодвижениям, отогнула пояс джинсов и показала Маринешрам от кесарева сечения. Та улыбнулась и опустила взгляд на свой живот, указавна точно такой же шрам.

Марина подалась вперед, звякнув кандалами, и аккуратнокоснулась своим ртом губ Анфисы. Та мягко отстранилась и легонько погладилаМарину по щеке. На ее лице не было абсолютно никаких эмоций.

- Я сплю со своими врагами, только если мне нужен образец ихДНК, - прошептала она и усмехнулась.

Заваркина натянула майку, надела куртку и, подхватив сумку,направилась к двери.

- Я скажу твоей секретарше, чтобы развязала тебя.

С этими словами Анфиса Заваркина навсегда исчезла из жизниМарины Проценко.

Главаодиннадцатая. 2010 год. Демоны ищут тепла и участья.

Прошло несколько месяцев…

Пьеса вчера стартовала в Осло: Алиса договорилась о трехспектаклях с маленьким экспериментальным театром. «Кто-то» шел по-русски ипривлекал к себе довольно разношерстную публику: эмигрантов, соскучившейся породной речи, столичных бездельников, целенаправленно убивающих время,отмороженных любителей искусства, которым было все равно, что смотреть и чтооценивать.

Нина Смоленская была в восторге. Она с удовольствием рассказалавсему Б о премьере за границей, организовав восемнадцать интервью, в том числеи для критиков из «Б-Афиши». Она привезла с собой Павла Проценко и заставилаего фотографировать рукоплещущий ей сброд, велев выбрать «интеллектуальные»ракурсы. Фотографии с премьеры Нина выложила в блог: на них мелькалиседобородые завсегдатаи премьер с наливным брюшком в буржуазных рубашках,молодые парни в кожанках, больших смешных кепках под руку с девушками в дырявыхкардиганах и Анфиса Заваркина в смокинге на голое тело.

- Слишком надрывно на мой вкус, - Заваркина то и деломорщилась, - мы же сможем продолжить вечер?

- Я покажу тебе группу, в которой хочу играть на басу, -поведала ей Алиса, не отрывая взгляда от сцены.

- Ты играешь на басу? – удивилась Заваркина и уставилась насестру.

- Хотела на лид-гитаре, но им не хватает как раз басиста.

- Я не знала, что ты умеешь…

Анфиса разглядывала сестру. Ее глаза были ярко подведены,зад обтягивали узенькие кожаные штаники, а на ногах красовались черные боты наплатформе из тонкой замши. Выглядела она сногсшибательно. Напитанные влажнымвоздухом светлые кудри теперь ровной завесой лежали на плечах, глаза сияли, нащеках, словно покусанных сентябрьским ветром, розовел румянец. Гармония,которую она обрела в этой холодной северной стране, была ей к лицу. Словно еедуша задубела под ветрами, стряхнула из себя толстый слой пыли, состоящей изнавязанных сомнений, наполнила ее невидимой, но явно ощутимой силой. АлисаЗаваркина не расцвела. Она расправила плечи, словно ветер выполоскал из неенакопившуюся слизь.

Во время финального монолога на сцену вдруг вышел худенькийкудрявый мальчик в очечках и со скрипочкой. Это была задумка Алисы. Юныйскрипач был встречен ею на набережной, где он сосредоточенно выдавливал изсвоего инструмента жалобные ноты. Алиса в тот момент усердно размышляла надпостановкой, и паренек со всхлипывающей скрипкой напомнил ей грустногохерувима, не справившегося со своей работой и теперь скорбящего над осколкамиразбитого сердца главной героини. Нина приняла ее идею и нарядила юного потомкавикингов в старомодные джинсы, в каких ходили в России в начале девяностых, иочки типичного ботаника. Смоленская заявила, что это барахло будетсимволизировать желание божка любви вписаться в современный мир, и в то же время– его провал и бесконечную усталость от черствости и пустоты.

Так или иначе, из Смоленской и Заваркиной-младшей получилсяотличный тандем, и уже на втором спектакле зал был наполнен до отказа, даввозможность Павлу Проценко – несчастному фотостарателю – запечатлеть настоящийуспех. Внушительный, по меркам  новой драмы.

Скрипка взвизгнула, Нина Смоленская, наконец, «утонула»,после чего вылезла из ванны, залив водой первые ряды, раскланялась и со сценыпредставила Алису, стоящую позади зрительских рядов, как автора. Осветительнаправил на нее софит, она скромно махнула рукой. Бородатый критик, которыйстрочил что-то в блокноте на протяжении всего спектакля, тихо ахнул.

Анфиса Заваркина закатила глаза. Если она не уведет своювеликолепную сестру сейчас же, эти норвежские черти ее до смерти затискают. Онарешительно взяла ее за руку и вытащила из круга ослепительного горячего света.

Они пили в каком-то прокуренном баре, перекрикивая рокотгитар, после шатались по улицам Осло. И говорили, говорили, говорили. Обо всемна свете: о хюльдрах, о счастье, о предательстве, о будущем. Когда речь зашла оЛавровиче, Алиса закусила губу и робко взглянула на сестру.

- Что ты с ним сделала? – спросила она.

- Пока ничего, - соврала Анфиса и скривилась, - жду, когда тыпопросишь.

- Я не попрошу, - задумчиво пропела Алиса, наматывая напалец свою светлую прядь, - я не знаю, как к этому относиться. К нему. Я незнаю, как относиться к нему.

- Вспомни, что ты пережила, когда вернулась из лагеря, -тихо сказала Анфиса.

Алиса задумалась.

«Ничего я не чувствую. Не хочу ни думать, ни вспоминать».

Анфиса похлопала ее за плечо и сменила тему.

- Как твоя книга?

- Продвигается, - поедала Алиса с улыбкой, - теперь это нефольклорный сборник, а роман.

- Ты меня весь вечер шокируешь! – Анфиса всплеснула руками инедоверчиво уставилась на сестру.

- Я сама себя шокирую, - рассмеялась та, - я, оказывается,столько всего умею! И мне можно просто играть музыку и писать тексты, и не надоникуда стремиться, чтобы «кем-то стать»! Это жутко приятно! Вот что значит житьв Европе!

- Это не Европа, а правильный мужчина, - пробурчала Анфисасебе под нос.

- Я пока не свыклась с мыслью, что я теперь – настоящийписатель, - поведала Алиса, - поэтому воображаю, что роман за меня пишет кто-тодругой. Кто-то, живущий в моей голове. Кое-кто, кого я встречала раньше, в моейголове преобразился и заговорил о несвойственных ему вещах…

Сзади посигналил нагнавший их одинокий полуночныйвелосипедист: Анфиса шла по его дорожке и мешала проехать. Она отпрыгнула ирассмеялась. Велосипедист, не оборачиваясь, легко и приветливо махнул им рукой.

Они доплелись до Dronningens gate 15, и настал моментистины: Анфиса могла подняться наверх вместе с Алисой или уйти ночевать в свойотель за углом.

- Моя жизнь в моей голове идет в формате ток-шоу, - вдругпризналась Анфиса. Замедлив шаг, она взглянула вверх, на окна последнего этажа,и принялась вслепую рыться в сумке в поисках сигарет. – Сейчас у меня в головеругань, вроде той, что была в «Окнах» или самых скандальных выпусках «Моейсемьи», в которых мать не давала своему ребенку общаться с отцом, то ли отревности, то ли из зависти.

- Забавно, - улыбнулась Алиса, - еще я воспоминания ввоображаемых домах запираю. Самые неприятные попадают в заброшенный особняк навершине холма.

- Я знаю, - Анфиса улыбнулась и порывисто обняла сестру, -ты мне о нем в детстве рассказывала. Когда тебе было одиннадцать, там целаятолпа жила. Почти все твои одноклассники, почтальон и противнаястаруха-соседка, которой не нравились кошки, которых ты прикармливала у двери.

- Там сейчас почти пусто, - задумчиво проговорила Алиса.

- Посели там этого говнюка, - посоветовала Анфиса.

- Ася!

- Я молчу, - Заваркина-старшая подняла руки, словносдаваясь, - я не только не нарежу его на тонкие кусочки, но и слова больше онем не скажу…

Проворчав что-то еще, она завернула за угол и удалиласьдальше по Dronningens gate, не оборачиваясь и так и не найдя сигарет.

На Лавровича, что той ночью сидел за кухонным столом имрачно курил, за две тысячи километров от решающих его судьбу сестерЗаваркиных, напало беспокойство.

- Я должен снова лететь в Осло. И все объяснить, - произнесон вдруг.

Марина, которая уже почти заснула, напряглась.

- Ты не можешь никуда лететь, – прошептала она холодно.

Заваркина четко дала ей понять: если насильник ее сестрыприблизится к норвежской границе, то их сделке – конец. Она потеряет опеку надребенком, который на время развода был спрятан у ее матери, и работу в школеСвятого Иосаафа, на которую она заступила полторы недели назад. Марина не былав восторге от своей новой должности:  она была даже не шагом назад, а падениембездну, а зарплаты учителя, даже в привилегированной и обласканной спонсорамишколе, хватало только на бутерброд и колготки. Но Марине казалось, что эта работа– ее временная опора, каменная площадка, посреди которой она, сидя в позелотоса с закрытыми глазами, пережидает бурю, позволяя беспощадному ветрутрепать и раскачивать себя. Когда стихия отступит, она оттолкнется от своейопоры, чтобы снова взлететь ввысь.

На Лавровича надеяться не было смысла. Он был в раздрае.

Марина сначала помогала ему, как могла, потратив несколькомесяцев только на терпеливое выслушивание его пламенных речей. Их основнымлейтмотивом была недопустимость побега от проблем, из которой вытекаланедопустимость легкомысленного отношения к жизни. Имя Алисы ни разу несорвалось с его уст, но она будто выглядывала из-за каждого слова, издевалась икорчила рожи. Лаврович обсасывал ее поступки, рассуждал, вышагивая по комнате иотчаянно жестикулируя.

Марина терпела, иногда поддакивая, и убивала на этибесполезные разговоры вечер за вечером. Она была ласкова, мягка и всегдадоступна, не уходя дальше расстояния вытянутой руки. Переехав в его холоднуюстудию, она развлекала его: варила кофе, играла с ним в консольные игры,готовила киш с лососем. Но Лаврович будто не замечал ее стараний, и в Марининуголову закралось подозрение: не повторяет ли она Алисин путь, усиленно работаяеще на трех «работах»: в гостиной, на кухне и в спальне?

Впрочем, в спальне ей напрягаться не пришлось: их отношениябыли далеки от отношений нежных любовников. Секс случился лишь однажды:Лаврович был вежлив и отстранен, но основательно подошел к поцелуям, касался еелегко, нежно, но безучастно. Акт был профессионально исполнен с обеих сторон,но не принес никому из них удовольствия. Марину не покидало чувство, что онпросто стремился закрепить и обозначить ее положение рядом с собой, а оназачем-то сделала ему одолжение.

Упомянутый Анфисой Заваркиной обратный триггер Марина ненаходила. Она начала сомневаться в том, существует ли он вообще. Алисазаполняла собой все его сознание, и избавить его от этой одержимости не былоникакой возможности.

- Почему я не могу лететь в Осло? – кричал он.

Последнее время, не находя ответов на свои вопросы, онсрывался на Марине. Пелена мягкости и ласки, которой она прикрывалась от егобезумия до сих пор, от агрессивных нападок быстро истончилась и сталабесполезной. Марина чувствовала, что еще чуть-чуть, и Лаврович примется ломать ее:разрушать, подавлять, подчинять, уничтожать ее личность – словом, делать всето, что собирался сделать с маленькой Заваркиной, женившись на ней. Маринестало страшно.

- Как же она терпела его все это время? – тихо удивиласьМарина, увернувшись от запущенной в ее голову чашки.

Но она не Алиса. Она будет защищаться.

Сперва она решила прибегнуть к проверенным методамподчинения – медикаментозным. Но Ибатуллин находился под следствием, еголаборатория была опечатана, его экспериментальные препараты были изъяты ипроходили экспертизу. Тогда Марина, перелопатив кучу психологическойлитературы, записалась на прием к психотерапевту, чтобы выпросив у тогоантидепрессанты. Ее затея провалилась: врач принял ее за наркоманку и вежливо,но настойчиво попросил покинуть его кабинет.

- Видимо, я слишком нормальная, - решила Марина.

Исчерпав свою фантазию и не найдя ничего лучше, она смениласвою приторную нежность на жестокость, схожую с той, с которой она управляласьс движением «Новый век» и сотнями своих подопечных. В конце концов, наЛавровича у нее были почти такой же рычаг давления – видео.

- Ты изнасиловал ее, - сказала она однажды вечером, когдаЛаврович снова завел свою шарманку о «недопустимостях», - ты сделал с нейужасную вещь, и она тебя никогда не простит.

Лаврович бросил на нее больной взгляд и остаток вечерапровел, закрывшись в ванной. Марина смогла сделать маникюр, выпить чаю ипосмотреть телевизор.

- Она выходит замуж.

- Она тебя больше не любит.

- Ты давно видео пересматривал?

Этими обидными репликами – по одной за вечер – Маринаосвободила себе почти целый месяц. Но Лаврович адаптировался к этому стрессу:его речи, пестревшие обвинениями, окрасились жалобными интонациями и репликамио возможном скором прощении.  Марина поменяла тактику. Она помнила об одномнеобычайном свойстве Алисы Заваркиной: со временем она забыла нанесенные ейобиды, словно обнуляла счетчик, каждый раз начиная отношения с человекомзаново.

- Ты ей не нужен.

- Ты скучен.

- Ты зануда.

Все повторялось: Лаврович уходил в ванную, Маринанаслаждалась покоем. Она понимала, что планомерно доводит его до нервногосрыва, но в ее положении не приходилось особенно привередничать. Сделка еетяготила, и она готова была пожертвовать его психическим здоровьем ради своейсвободы.

- Возможно, удастся запереть тебя в психушку, - сказала оназакрытой двери в ванную, нарезая себе бутерброд.

В ноябре к стараниям Марины добавились усилия высших сил, вданном случае, сил, управляющих городом Б. Она понимала, что несмотря напросьбы ее сестры, Анфиса Заваркина не оставит насильника безнаказанным, инанесет ему ущерб если не прямо, то исподтишка.

Сперва были мелочи, вроде пожарной инспекции, заявившейся вофис. Потом Лавровичем заинтересовалась налоговая, и пока он улаживал связанныес ней вопросы, кто-то взломал его сайт, наполнив раздел «Портфолио» скриншотамипорносайтов. Видимо, над его «уничтожением» работала целая командамедиамаркетологов, потому что в течение следующих трех дней ссылки наподдельное портфолио расползлись по тематическим ресурсам, и до конца недели,каждая собака в городе Б знала фамилию Лавровича в неприятном контексте.Репутация была подмочена.

- Все это ерунда! – отрезал Лаврович, - детский лепет!

На следующей неделе от него ушли два крупных клиента изгорода Б. Еще через два дня слились двое из Сибири и Западной Украины, объяснивсвое решение неким звонком, поступившим якобы от доверенных лиц. Вымышленныеили реальные доверенные лица поведали им, что Лаврович – мошенник.

В пятницу в его квартире в престижном районе «Ракушка»объявились судебные приставы и объявили пребывающему в прострации хозяину, чтоотчуждают собственность в связи с неуплатой кредита. Никакие уверения в том,что это – ошибка, и никакого кредита не было и в помине, суровыегосударственные мужи скорбно покачали головами и велели паковать носочки.

На стадии поливания грязью в социальных сетях Маринеказалось, что за травлей стоит старшая Заваркина: уж больно происходящее былопохоже на проводимые ею информационные войны. Но вскоре стало понятно, чтоЛаврович не поделил Алису с кем-то очень могущественным. Рассмотрев ситуацию итак и сяк, Марина решила, что у девчонки вполне мог быть влиятельный любовник,который мстит за ее изнасилование.

Она с любопытством следила за развертыванием событий. Имбыла дана неделя передышки, в течение которой Лаврович доказывал всем –приставам, налоговой, клиентам – что он – не верблюд, а Марина тихопосмеивалась. За три месяца вынужденной совместной жизни, она возненавидела еговсей душой.

Но однажды декабрьским вечером, в дверь к Лавровичупостучалась прелестная девчушка: тоненькая эффектная блондинка, закутанная вобъемный шарф. Марина, открывшая дверь и не разглядевшая сразу в полутьме еелица, вздрогнула, подумал, что это Алиса Заваркина прилетела со своего фьорда.Но уже через секунду она рассмотрела ее мордашку – девушке на вид было небольше шестнадцати. И она хотела видеть Лавровича.

Едва ступив на порог, девчушка заявила, что а) ей пятнадцатьлет б) Лаврович переспал с ней этим летом в) она беременна г) если он не дастей денег на позапрошлой неделе и не компенсирует моральный ущерб, то она пойдетв полицию и скажет, что Лаврович ее изнасиловал.

Под яркими лампами, освещавшими каждый уголок комнаты,Марина видела, что девчушка врет насчет возраста: ей было не меньше двадцатипяти. На ее лбу и в уголках глаз прорезались тоненькие крохотные морщинки, акожа уже утратила девичье сияние. Однако, ее субтильность смущала, а Лавровичаи вовсе заставила покрыться холодным потом, ведь он действительно с ней переспал.И все это было таким… знакомым, что Марина невольно почуяла издевательскиеинтонации в этой шитой белыми нитками подставе. Вся эта игра была такая грубаяи дерзкая, без тонких нюансов, словно кто-то отпустил вожжи и понесся во весьопор на горячих неуправляемых лошадях по жизни Лавровича, превращая ее вкитайский набор «Сделай сам», собрать из которого обещанную на коробке игрушкуне представлялось возможным. Потому что вроде все в наличии, но детали нестыкуются меж собой.

- Оставьте свой номер, - Марина пришла на помощь совсемрастерявшемуся Лавровичу и подтолкнула девчушку к двери, - мы обязательно свами свяжемся…

Выпроводив незваную гостью, она улеглась на кровать скнижкой, сочтя, что с Лавровича на сегодня испытаний хватит. Но стоило Маринезадремать, как он сказал ту самую, ключевую для их отношений фразу.

- Я должен снова лететь в Осло. И все объяснить, - произнесон вдруг.

- Ты не можешь никуда лететь, – отрезала Марина, иприготовилась отражать словесную атаку. Но Лаврович замолчал.

Он просидел за кухонным столом всю ночь, изредка стряхивая ссебя оцепенение, чтобы закурить. Когда в семь сорок пять утра включилсябудильник и заиграл его любимый вальс, он встал, взял скалку, которую Алиса поего словам любила использовать для выпечки пирогов, и расколотил сначалабудильник, потом кофеварку, после чего принялся крушить все подряд. Когда вквартире не осталось ни единого целого предмета – даже журнальный столик былпереработан в стеклянную крошку и набор погнутых алюминиевых трубок – Лаврович вышелвон из квартиры, хлопнув дверью. Воцарилась оглушительная тишина, и Марина,собиравшаяся на работу и пережидавшая эмоциональную бурю в ванной, позвонила вшколу, уведомив, что задерживается, собрала свои нехитрые пожитки в большуюсумку и уехала прочь, бросив ключ на тумбу, а входную дверь открытой.

Тем же утром Алиса Заваркина вышла из квартиры наDronningens gate 15. На ней было серое кашемировое пальто, пушистый фиолетовыйшарф и оранжевая сумка через плечо.

 - Демоны ищут тепла и участья, - прошептала она строчку изфинального монолога «Кто-то».

Алиса внесла эти правки после того, как прочитала туАнфисину статью. Она вдруг поняла, на что способна пойти ее сестра, чтобызащитить ее. Она пожертвует чужими жизнями, сомнет танком чужие карьеры, разрушитбраки – все ради того, чтобы Алиса перестала мучиться кошмарами, бросила винитьсебя и стала, наконец, счастлива. Раньше ей казалось, что только Вася защищаетвсю семью, но теперь… Теперь Анфиса, набралась сил, выпустила наружу сжигавшуюее ярость и встала бесплотным могущественным демоном за Алисиной спиной, рядомсо своим братом.

Алиса видела себя и своего племянника, идущих рука об руку,а за их спинами двигались две зловещие тени. Люди без души, не имеющиенастоящих имен, демоны-хранители, кормящиеся теплом, участьем, безусловнойлюбовью, которую обеспечивали им их сын и их маленькая сестра.

Алисины демоны всегда были с ней. Но лишь представив намгновение себя без их защиты, а себя не умеющей любить просто так, не требуяничего взамен, она испытала ужас, холодящий тело и лишающий разума. Стараясьуспокоиться, она поскорее выплеснула его на бумагу.

Она вообразила себе сломанную и израненную героиню «Кто-то»,которая не смогла удержать своего одержимого возлюбленного, потому что не умелалюбить. Ее демон был готов защищать ее, но она, экономя свой ограниченный запасдушевных сил, дозируя внимание и ласку, держала его на строгой диете. И однаждыслучилось то, чего она так боялась и чего хотела избежать: он разозлился ивысосал ее до капельки, а пустую оболочку отшвырнул прочь.

Нине Смоленской, похоже, вся эта «демоническая» возня былазнакома, поэтому она с радостью приняла правки и вдохновенно отыгрывалафинальную сцену раз за разом, а  Алиса, нашептывая сочиненные ею строчки,чувствовала себя всемогущей.

Спускаясь в престарелом лифте на Dronningens gate 15, онасжимала в своей руке теплую ладошку Васи Заваркина-младшего: ее счастливогоплемянника, который впервые в жизни полетал на самолете, впервые увидел своегоотца и получил свой первый мотоцикл – детский мини-Bugatti с чернымилакированными боками, который тоже ехал с ними в лифте. Отец и сын провеливместе целые сутки и, видимо, нашли общий язык. Лифт всё ехал, Вася улыбался,Алиса вспоминала спектакль.

Они вышли из подъезда. На улице их поджидала Анфиса, на лицекоторой не было и следа бессонной ночи.

- Какой классный! – сказала она с улыбкой мотоциклу. Васягордо улыбнулся и оседлал своего пластикового друга.

«Подними голову. Посмотри наверх. Подними голову».

Алиса знала, что на балконе последнего этажа стоял ВасяЗаваркин-старший и смотрел вниз на своих сестер и сына.

- Тут адски холодно, - поежилась она. Температура упала,жители норвежской столицы достали пальто и шапочки.

- Впору запевать рождественские гимны, - согласилась Алиса.

- Ты приедешь к нам на праздники? - спросил маленький Вася.На своем мотоцикле он держался очень естественно и выглядел как заправскийгонщик.

- Приеду, детка, - пообещала Алиса ласково, - мы вместе спапой приедем.

Вася важно кивнул.

Анфиса хмыкнула и погладила белобрысую голову сына, послечего, не слова ни говоря, натянула на эту голову шапку с помпоном. Васяобиженно хрюкнул и стянул шапку. Анфиса отобрала головной убор из его цепкихручонок и снова натянула ее ему до ушей.

- Мама, мне не нравится эта шапка, - серьезно заявил он,упрямо стягивая с себя вязаный шлем в оленях, - она дурацкая.

- Походи в ней, пожалуйста, до посадки в самолет, -попросила его Анфиса, - а то у тебя отвалятся уши, а пришивать их дорого исложно.

Вася вздохнул и надел шапку, а его мать хитро улыбнулась.Разговаривать с ребенком как со взрослым – это был ее излюбленный методвоспитания.

Алиса украдкой посмотрела наверх: Вася-старший все еще стоялна балконе. Алиса пожалела, что не может различить выражение его лица.

«Подними голову. Посмотри наверх. Подними голову».

Анфиса наотрез отказалась увидеться с ним. Она даже неподнялась наверх, чтобы сопроводить сына. Нельзя сказать, что маленького Васюэто расстроило: предчувствуя что-то необычное, он тут же забыл про мать.

- Нас пустят с самолет с мотоциклом? – спросил Вася, снадеждой глядя на мать.

- Пусть только попробуют не пустить, - весело сказалаАнфиса, обнимая Алису на прощание.

Они скрылись за углом. Алиса смотрела им вслед: Анфисапозволила Васе сесть на мотоцикл и поехать по тротуару. К счастью, прохожих вэтот час на Dronningens gate было мало, и Заваркин-младший успевал объезжатьих. Алиса смотрела им вслед, пока они не свернули на улицу Карла Юхана и нескрылись из виду.

Алиса взглянула наверх. Васи на балконе не было.

Лаврович шел по темному коридору. Он вышел на свет,падающий из вечно распахнутой створки двери, не успев удивиться тому, чторассохшиеся половицы не скрипят под его ногами.

В кресле у камина сидел бритый наголо мужчина в кожанке иприхлебывал виски. В руках он держал исписанные листы, скрепленные большойклипсой для бумаг. Другие, видимо, уже не нужные страницы валялись у его ног.Другие, скомканные, были отброшены к камину.

- Я давно жду тебя, - сказал мужчина, поднимая наЛавровича свои черные мертвые глаза, - после того как старая грымза спацаненком уехала, тут стало намного спокойнее. Нам с тобой будет, о чемпоболтать…

Лаврович робко прошел к камину и нерешительно остановилсяу кресла напротив Черноглазого.

- Чего застыл? – насмешливо спросил тот и протянулЛавровичу свой стакан с виски, - присаживайся. Ты здесь надолго…

Глава двенадцатая.2019 год. Эликсир 26.

- Спаси мою мать, - потребовал маленький ВасяЗаваркин-младший. Он был упрям, как его мать.

Анфиса Заваркина второй год лежала в коме: пять ножевыхранений в живот надолго оставили ее мозг без кислорода - врачи считали чудом,что она выжила. Если, конечно, сделать допущение и назвать жизнью растительноесуществование на больничной койке с трубкой в горле.

О том, что Анфиса технически жива и исправно служитподгнивающим контейнером собственному мертвому мозгу, Заваркины никому неговорили, объявив ее мертвой. Никому не хотелось, чтобы какие-нибудь паломникииз города Б, которые непременно потянулись бы к постели умирающей, столкнулисьбы в больничном коридоре с ее вполне живым «братом-тире-мужем».

Маленький Вася за последние полтора года не сказал своемуотцу и сотни слов. Он задерживался после школы, болтался с дружками по вечерам,курил в подворотнях. Вася-старший приглядывал за ним одним глазом ипринципиально не вмешивался в его жизнь.

Лишь когда Заваркин-старший объявил о своем решенииотключить еле живую жену от аппарата, Вася взорвался.

- Это ты ее убил, - злобно сказал он своему отцу, сжимаякулаки.

Надо сказать, что от Анфисы, вдобавок к высокому росту итонкой кости, Вася унаследовал достойное восхищения бесстрашие и хладнокровие.Алиса, которая была свидетелем этой сцены, невольно удивилась тому, как похожон был в тот момент на свою мать. Он боролся за нее с таким пылом, с каким онакогда-то защищала его.

Василий-старший ничего не ответил на обвинения.

- Это ее решение, - сообщил он, спокойно глядя сыну в глаза.Алиса чувствовала, что за видимым спокойствием у него внутри клокочет лава. –Этого хотела твоя мать. Всю свою жизнь, после самого первого попадания вбольницу, она просила меня отключить ее сразу, как только врачи опустят руки…

Врачи отказались от Анфисы давным-давно, вынесянеутешительный вердикт: мозг Анфисы Заваркиной мертв. Энцефалограмма непоказывала никакой активности.

- Перерезал бы ты ей тогда еще и сонную артерию и дело сконцом, - Вася-младший сделал шаг навстречу отцу.

-Полегче, - буркнул тот, глядя на сына исподлобья.

Заваркин-старший перевез Анфису в Осло. Никто не был ввосторге от этого решения: и Алиса, и ее племянник точно знали, что Ася этогоне одобрила бы – она ненавидела Норвегию. Однако, они оба признавали, чтопереезд – необходимость. В больницу в Блэкхите Анфису доставили четыревыпускника школы Святого Иосаафа, от которых и надо было ее, по мнениюЗаваркина-старшего, немедленно укрыть. Алиса знала, что причина – ревность:среди ее спасителей был молоденький любовник ее молоденький любовник Егор.

Василий вызвонил свою сестру с севера, где они семьяЙоргесен проводила каникулы, фотографируя северные сияния и накапливая материалдля персональной выставки Бьорна в Америке. Брат сообщил Алисе о своем решенииотключить жизнеобеспечение и попросил приехать попрощаться. Алиса егоподдержала: она видела, насколько мужчинам Заваркиным тяжело видеть Анфису втаком состоянии.

Но маленький Вася, оказывается, не желал сдаваться. Онзазвал ее для серьезного разговора в знакомую и родную, но уже давно нежилуюквартиру-студию на Dronningens gate 15.

- Спаси мою мать, - это было первое, что он сказал, едва онаступила на порог. Он сидел за стойкой, собранный и напряженныйчетырнадцатилетний мальчик, который был не готов отпустить любимого человека.Он пер на Алису с такой энергией, что она сперва не поняла, куда он клонит ичего именно хочет от нее добиться.

- Ты же хюльдра! – нетерпеливо пояснил он, - ты можешьисцелять.

Алисино сердце разрывалось от жалости: он был в отчаянии иготов был цепляться за что угодно, даже за сказку. Самое страшное: она не моглапридумать, что ему сказать, чем отвлечь его от этой бредовой мысли о волшебномисцелении.

- Перестань, - поморщился Вася, - перестань делать вид, чтоне веришь.

- Вася… - начала Алиса, приблизившись к нему.

- Сядь, - велел он ей, кивнул на стул за барной стойкой, -поговорим.

Алиса послушно села, и невольно поддалась приступуностальгии. Казалось, еще совсем недавно, она привезла фото пятилетнего Васи,чтобы образумить его не в меру пугливого папашу, и вот уже сам Вася, совсемвзрослый, сидит за этой стойкой, за которой они когда-то прихлебывали аквавит,и строит план по спасению жизни своей матери, великой и ужасной АнфисыЗаваркиной.

- Перво-наперво, я тебя попрошу мыслить шире, - сказал Васясерьезно и зачем-то открыл блокнот и взял ручку. Алиса вспомнила об этой егопривычке: он любил составлять списки и следовать им. – Мы не будем сейчасговорить о вере и неверии. Мы примем за аксиому, что хюльдры существуют. Этораз. Так и запишем.

Он черканул что-то в блокноте, а Алиса невольно имзалюбовалась. Вася был лучшим учеником в классе, говорил по-русски,по-английски и по-норвежски, разбирался в тригонометрии и химии, писал бойкиесочинения и преуспевал в такой трудно осваиваемой подростками науке, какфилософия. Если и была причина для того, чтобы два монстра – Ася и ВасяЗаваркины – сошлись в одной точке пространства во Вселенной, то этой причиной,несомненно, стало появление на свет Вася-младшего – блестящего во всехотношениях молодого человека. Прибавив к его недюжинному уму отцовское обаяниеи яркую внешность – светлые кудри, широкие плечи, серые глаза – и воспитанноеАнфисой умение располагать к себе, то Алиса готова была признать здесь исейчас: перед сидел настоящий идеал мужчины.

- Вторым пунктом мы вспомним Крысу.

Крысой звался золотистый ретривер, которого Вася забрал изприюта, когда ему было десять лет. Крыса был глуп, как пробка, не слушалсяникого, но был весел и бесконечно добр. Его знала вся улица в Блэкхите, гдетогда жили Заваркины: с ним с удовольствием возились соседские дети, конечно,когда важный и серьезный десятилетний Вася им это позволял. Да что тамговорить, Крыса приглянулся даже Заваркину-старшему, который терпеть не могживотных!

Алиса в то лето заехала к ним погостить на неделю. В тотдень, о котором теперь Вася просил ее вспомнить, они в Лондон, а по возвращениюобнаружили Крысу на подъездной дорожке. Он не дышал. Из его пасти вытекалакровь, и Алиса предположила, что собаку сбили машиной, и чтобы скрытьпреступление подкинули его безжизненное тело им во двор.

- Скорее, в ветеринарку! – крикнул побелевший лицом Вася.

- Он мертв, зайчик, - сказала Алиса тихо.

Она опустилась перед телом Крысы на колени и подтянуламертвую собаку к себе. Обняв его и не переставая поглаживать, она стала баюкатьего, как младенца, напевая старинную норвежскую песенку, которую она подслушалана севере у одной старой фру. У фру были такие белые-белые волосы, что в них небыло заметно седины. Несмотря на возраст, она носила косу до пояса и все времяулыбалась.

Улица была пустынна: Вася убежал то ли искать того, кто могбы им помочь с транспортом, то ли выяснять, кто виноват в гибели Крысы. Алисапотеряла счет времени: все сидела и напевала, монотонно раскачиваясь. Васявернулся, когда на Блэкхит опустились сумерки.

- Никто ничего не видел! – зло сказал он, опускаясь рядом.На его лице были черные разводы: похоже, Вася вытирал слезы грязными руками, -никто не хочет нам помогать!

Вдруг Крыса шевельнулся. Алиса не поверила своим глазам: песоткрыл глаза и заскулил.

- Он жив! – Вася вскочил на ноги, не помня себя, но тут жевзял себя в руки, - не отпускай его!

Алиса послушалась.

- Пой! – велел Вася. Алиса снова запела, хоть и не понялазачем.

Они перенесли его в дом. Пока они перекладывали его напростынку с Анфисиной кровати – старшие Заваркины уехали по делам в Кардифф –Алисе пришлось отпустить бедолагу, отчего тот тут же отчаянно завыл.

- Тише-тише, я тут, - успокоила Алиса животное и, сама непонимая зачем, легла рядом с ним на пол и прижавшись к нему всем телом. Песдрожал. Вася сбегал за миской с водой для Крысы, и одеялом для них обоих, послечего улегся рядом.

- Пой, пожалуйста, - попросил он, - пусть даже Крыса невыживет, но меня это успокоит.

Алиса гладила пса и пела. О бескрайних фьордах, о соколе,что нарезает над ними милю за милей, о зеленоглазой девушке с хрупкимизапястьями, что ждет своего любимого. Под ее тоненький голосок они втроемзаснули.

Наутро Крыса подполз к миске и как следует напился. Тут жепроснувшийся Вася смотрел на удивительным образом исцелившегося питомца и, нестесняясь, плакал.

Они просидели с Крысой на полу весь день. По приказу ВасиАлиса не отнимала от него рук. Он отпустил ее только один раз в туалет, на чтопес отреагировал жалобным поскуливанием и попытался уйти за ней. Тут они иобнаружили, что у него передняя лапа выбита из сустава.

На следующее утро, когда Крыса попросил поесть, они вызвалитакси и отвезли собаку к ветеринару.

- Повезло тебе, - сказал доктор Крысе, - попал под машину, аповредил всего лишь лапу.

Крыса лизнул доктора в руку.

Вася настоял на полном обследовании: псу сделали не толькоповерхностный осмотр, но и УЗИ, и рентген. Никаких повреждений и внутреннихкровотечений обнаружено не было. Крыса был здоров, а Вася спустил все деньги,накопленные на велосипед.

Когда его родители вернулись из поездки, Вася рассказал имту же версию, что и собачьему доктору. Вася-старший потрепал сына по белобрысоймакушке и, видимо, растрогавшись, купил ему велосипед.

Чудесное исцеление так и осталось их с Алисой тайной.

- Я вижу, что ты помнишь Крысу и готовишься возражать, -усмехнулся он, по-заваркински хитро прищурившись, и снова черканул что-то вблокноте, - не трать слова, потому что третьим пунктом мы вспомним…

- Эликсир 26, - закончила за него Алиса.

Алисе пришлось показать брату видео, снятое 26 июля 2006года, опустив, конечно, сцену своего изнасилования – статья Анфисы о «Новомвеке» и присланные ею формулы неизвестного вещества его заинтриговали.

- Почему ты себя так странно ведешь? – недоумевал он,бесконечно рассматривая ту сцену, где Алиса странно вытягивала руки и сжималапальцы.

- Не знаю, - пожимала она плечами, - может, эта дряньобостряет какие-нибудь психозы? Может, я просто психопатка?

Василия не удовлетворял такой ответ: он лишь пристальнеевглядывался в запись кадр за кадром. После чего он принялся за расспросы оСмоленской, Пашке и Лавровиче. Заваркин-старший расспрашивал сестру об иххарактерах, что они любят, какой образ жизни ведут. Алиса честно отвечала. Чутьпозже к их исследованию присоединилась любопытная Анфиса, которая приняласьпомогать сестре, и оказалась едва ли не двое полезнее: она обладала чудеснойспособностью подмечать детали.

Раскладывая эту «ошибку объединения» по полочкам, троеисследователей рискнули сделать совершенно неожиданное, невероятноепредположение: неизвестное вещество, этот слегка модифицированный рогипнол,вытаскивал на свет истинную людскую сущность.

Непокорная, чрезмерно гордая, всегда стремящаяся отличатьсяот других Нина Смоленская переработала вещество не как наркотик, а как несвежийбутерброд с сыром. Ее рвало и крючило, но она осталась в сознании и непозволила себя сломить.

Лентяй Пашка Проценко, полноватый, конформный, трусоватый,живущий в тени своего могущественного отца, как какая-нибудь незабудка,отрубился от первой же дозы и проспал до утра, мирно похрапывая в углу. Именноон проснулся первым, и именно у него хватило сил вести машину до города.

Что касается Лавровича, то тут сестры запнулись ипереглянулись: они не сказали Васе о том, почему Алиса прекратила общение сэтим человеком. Тот заметил их перемигивания и усмехнулся, решив, что Алиска нехочет болтать о бывшем любовнике.

Тогда слово взяла Анфиса.

- Доминантный самец, ради власти готовый на все. Выпил и непоперхнулся. Друзей с легкостью променял на теплое место в напавшей на нихстае. Лгун, социопат, предатель. Неудачник. Профукал бизнес. Не умеет держатьудар. Психанул и ушел в цирк факиром работать.

Алиса уставилась на свои руки, пытаясь скрыть смятение: онаникогда не рассматривала на Лавровича с этого ракурса. Кстати, ей дажепоказалось занятным и достойным восхищения, что Лаврович (теперь зовущий себяВаллийцем) так резко сменив область деятельность, достиг внушительных успехов всвоем новом ремесле и даже дорос до гастролей по Европе.

Конечно, подобные наблюдения могли быть обычным совпадением,подтасовкой, выдаванием желаемого за действительного, но Вася-старший сэнтузиазмом взялся за разработку. Он закрывался в своей мини-лаборатории, вподвале под гаражом, и что-то смешивал, выпаривал, фильтровал.

- Один старенький профессор с кафедры химии в СтроительнойАкадемии, сказал, что с этой разработкой могли справиться только двое в городеБ, - поведала Анфиса как-то за ужином, с улыбкой глядя на мужа, - ты ипосаженный мною за решетку твой заклятый друг Артур Ибатуллин. Который оказалсятам исключительно потому, что завалил разработку. А ты справился…

Вася скромно кивнул, но Алиса видела, что Анфисин комплиментпопал в точку. Она знала его, как свои пять пальцев.

Заваркин-старший действительно справился: частьсинтезированного вещества он доработал и превратил в рогипнол с немного инымэффектом, тем самым, которого не смог добиться Ибатуллин – эффектом «камеры безпленки». Вася не стал патентовать его и продавал задорого, как наркотик. Алисапредпочитала об этом не думать.

Зато над оставшейся частью он продолжил трудиться и вскоревыудил из него то самое, что оказывало побочное действие и заставляла«добровольцев», вступающих в «Новый век» выкидывать коленца перед камерой нарадость шантажистке Марине. Они дали ему название – эликсир 26, в честь ночи 26июля, чтобы обозначить то, что ничего не происходит напрасно.

- Я попробую его на себе, - решила Анфиса, - давно хотелапонять, какая именно черта характера так портит мне жизнь.

Вася улыбнулся и вколол ей в вену полкубика. Эффектпревзошел все ожидания: Анфиса впала в безудержную, первобытную ярость, всжигающее все вокруг неистовство. Она выкрикивала что-то бессвязное, ломаламебель с устрашающей силой, била вазы и стекла, давая ему выход. Алисе и Васепришлось связать ее и запереть в подвале, получив попутно пару синяков, фингалпод глазом и разбитый нос. К ее чести стоит сказать, что на свою семью онаобратила свою злость, только когда ее члены попытались ее утихомиритьрадикальными средствами. Вася-старший наблюдал за ней несколько дней: у эликсира26 был удивительно стойкий эффект. На третий день Анфиса жалобно попросиласьвыйти и отвезти ее в больницу. Она сломала руку и оборвала все ногти, пытаясьвыбраться из подвала.

- Если захотите от меня избавиться, просто накачайте меняэтой дрянью и сдайте властям, - мрачно пошутила она, поглаживая свой гипс.

Следующим подопытным кроликом выступил сам Заваркин. Учтяпредыдущий опыт, он загодя заперся в подвале и вколол себе намного больше, чемАнфисе – он был почти на тридцать килограммов тяжелее.

И здесь эликсир 26 снова удивил их. ВасилийЗаваркин-старший, человек-кремень, супермэн, который всегда все держал в себе,вдруг скис и стал до зубовного скрежета сентиментальным. Он вдруг принялсякрасочно признаваться Анфисе в любви и вспоминать такие интимные моменты, чтотой пришлось попросить Алису и маленького Васю выйти. Чем они занимались вподвале, они так и не узнали.

- Если вдруг захотите избавить от меня, - «протрезвев», Васяпродолжил развивать семейную шутку, - то не давайте мне этот трэш. Простопристрелите!

Ему было неловко.

- Лучший секс в моей жизни, - шепнула Анфиса Алисе на ухо,когда мужчины отвлеклись. Девчонки Заваркины захихикали, а Вася-старший,смущенный и покрасневший, до кончиков ушей, кинул в них подушкой.

- Я тоже хочу попробовать, - разохотился Вася-младший.

- Нет, - хором сказали его родители.

Две недели сын ходил за ними следом и канючил, убеждал иаргументировал. Ему было десять, но он был убедительнее, чем агитаторы навыборах за «Справедливую Россию».

- Он напоминает мне вас, - сказала им Алиса, ощутив однаждыстойкое чувство дежавю, - когда вы уговаривали моих родителей усыновить вас…

Заваркины переглянулись и допустили сына к исследованию.

- Упорство должно быть вознаграждено, - заявил Вася-старшийи, стиснув зубы, вколол сыну четверть кубика.

На этот раз они вооружились своей аптечкой: там былирелаксанты, атропин, адреналин, и даже бинты и антибиотики. Заваркины ни насекунду не собирались оставить сына наедине с эликсиром 26.

Однако, Вася-младший тихо и мирно поднялся в свою комнату,сел за стол, достал учебники и за два дня, пока вещество плескалась в егокрови, прорешал математику, химию и физику на несколько лет вперед, после чегораскрыл «Идиота» Достоевского и проглотил его залпом. Он почти не спал и согласилсяпоесть, только когда Анфиса накормила его с ложечки йогуртом и свежими ягодами.

- Надо присмотреться к ребенку, - Анфиса толкнулазадремавшего мужа в бок, - он, похоже, необычный мальчик…

Алиса впряглась в эксперимент последней. Собственно, ее никтои не просил: ее результаты уже были запечатлены на пленку.

- Запиши и этот, - попросила Алиса, - мне интересно.

В случае с Алисой эксперимент не принес почти ничего нового.Она повела себя точно также – те же странные телодвижения, поразившие ее старшегобрата, тот же стеклянный взгляд, будто направленный внутрь себя. Так как она ненаходилась во враждебной обстановке, как на церемонии посвящения, она неругалась и не дралась, лишь ходила по двору босиком и болтала с птицами идворовыми котами. Словом, вела себя как совершенно обычная наркоманка.Единственным отличием была ее речь: Алиса говорила по-норвежски. Но так как ктому моменту она уже пять лет жила в Норге, этому факту никто не удивился.

- Присмотри за ней, - велела Анфиса своему сыну, невероятноответственному мальчику десяти лет, который проходил за Алисой двое суток скамерой, снимая ее, даже когда та спала.

Через неделю после того, как она отошла от эликсира 26,Крыса попал под машину.

- Никто тогда не обратил внимания, - сказал четырнадцатилетнийВася, вырывая Алису из воспоминаний, - что ты говоришь не на букмоле и не нанюношке, а на каком-то древнем скандинавском наречии, которого ты знать немогла. Еще я не заметил, что ты просидела большую часть времени на одномучастке земли, с которым потом произошло кое-что невероятное.

- Что? – Алиса уже и не думала перечить племяннику. Ей былолюбопытно.

- На проплешине на газоне, где папа собирался сделатьбаскетбольную площадку, потому что там никогда ничего не росло, вдруг…

Вася жестом фокусника достал цифровой фотоаппарат исориентировал его на просмотр снимков.

- Вдруг проклюнулись ростки, - пояснил он, протягиваяаппарат Алисе, - мы заметили их после твоего отъезда. К концу лета мы имели вотчто…

На фотографии на том месте, где по утверждению Васи «никогданичего не росло», буйно цвели ирисы. Много ирисов, с крупными цветами имясистыми листьями – не бог весть что с точки зрения ботаники, но большойпрорыв в Васином исследовании скандинавского фольклора.

- Я не хочу делать никаких выводов, - отрезала Алиса. Ей,вернее, ее рациональному разуму было страшно поверить в реальностьпроисходящего. Но ее древняя подкорка ликовала: Алиса чувствовала мощную инепонятную ей волну радости, нарастающую в солнечном сплетении.

- Не надо, - улыбнулся Вася, поняв, что Алиса потихонькусдает свои рационалистические позиции, - четвертым пунктом у нас стоит твойроман.

- Что с ним? – поинтересовалась Алиса. О романе, ужеопубликованном в России и переведенном на норвежский и английский, она говориламного и с удовольствием, благосклонно принимая и жесткую критику, ивосторженные отзывы. С публикацией ей помогла Анфиса, которая, где бы нипоявлялась, непременно обзаводилась связями в кругу писак и их издателей.

Алиса отметила, что привычный укол горя при мысли о сестресменился легким толчком в висок. Вдруг она и правда сможет ей помочь? Или хотябы сможет попытаться? Или хотя бы убедит ее сына в том, что он сделал всевозможное?

- Ты в нем ссылаешься на кое-какую любопытную информацию, -пояснил Вася, - о хюльдрах, их силе и замужестве. Расскажи.

Когда Алиса всерьез засела за книгу, Инга, будучи к томумоменту уже бывшей подружкой Заваркина-старшего, как и обещала, свела ее сосвоим дядей, историком, мистиком и любителем фольклора. Насчет любителя Ингаявно приуменьшила – херр Йохансен был настоящим профи. Высокий седовласыймужчина с чарующими манерами, худой как жердь, он летал меж книжных полок всвоем кабинете и выкладывал труды, которые могли бы заинтересовать Алису. Таотхлебывала кофе и никак не могла улучить момент и задать один животрепещущийвопрос.

- Скажите, что вы думаете о мифах в которых говорится, чтохюльдра лишается волшебной силы, как только выходит замуж?

Их с Бьорном свадьба была назначена на следующий месяц.

Херр Йохансен перестал метать книги и сел в кресло напротив.

- Мифы говорят, что хюльдры добровольно отдают свою силувзамен на любовь человека и становятся обыкновенными женщинами после венчания.Но это не совсем верно…

Алисино сердце подпрыгнуло и затрепетало. Чашка в ее рукахзадрожала, и ей пришлось поставить ее на столик рядом с креслом.

- Во-первых, венчание в церкви как поворотный момент в жизнихюльдры подразумевает то, что она невинна. Если вы, моя дорогая, хотите писатьв вашем произведении о современном мире, то вам придется заменить венчание вцеркви подходящей аналогией, потому как в современной Норвегии к церквиобращаются мало, а девственность у невест встречается и того реже. Если вашагероиня – хюльдра, я правильно понимаю? – современная молодая девушка, к томучертовски привлекательная, то вряд ли она сбережет свою невинность послепятнадцати-шестнадцати лет. Предания наших прадедов гласят, что самый расцветженственности хюльдры приходится на возраст после двадцати. Таким образом, всовременном мире хюльдра попросту не сможет разменять свою силу на такоебанальное действо, как первый секс. Хотя это возможно будет любопытный сюжетныйход, эдакий конфликт…

Херр Йохансен постучал указательным пальцем по подбородку, очем-то раздумывая. Алиса ждала продолжения.

- Что касается брака, - снова заговорил историк, - то ибраки стали сами по себе стали разниться. Женщины выходят замуж ради статуса,ради карьеры или потому что пора… Черт знает что творится с нашим миром,правда?

Алиса улыбнулась. Ей нравился этот странный увлеченный своимделом норвежский дядька.

- Если взглянуть на миф о хюльдре не прямо, а под углом,который позволяет нам не принимать в расчет ритуалы, соответствующие тому илииному времени, то я бы сказал: хюльдра теряет силу, когда признает себяпринадлежащей одному, выбранному ею мужчине, тому, кого она любит всей душой.

Алиса, стараясь скрыть разочарование, снова схватила чашку скофе и спрятала свое лицо в ней.

- Впрочем, она всегда может освободить себя, - продолжалрассуждать Ингин дядя, - согласно мифам, проведя над своей головой или плечомчем-нибудь железным. Это может означать лишь одно: сила хюльдры остается с нейвне зависимости от ее гражданского состояния. Просто она, вытесненная любовью кмужчине, таится где-то в глубине ее души. Так что о потере как таковой говоритьне приходится. Я вас порадовал, моя дорогая?

Всю эту информацию Алиса использовала в романе, не преминуввоспользоваться советом херра Йохансена: сделала основным конфликтом метаниягероини между страхом лишиться своей магии и своей сексуальностью. Получилосьочень метафорично.

Всю эту информацию она вкратце пересказала племяннику,опустив свои собственные эмоции. Тот задумался и принялся набрасывать что-то всвоем блокноте. Алиса вытянула шею, чтобы посмотреть, но увидела лишьнепонятные закорючки. Шифр?

- Я все понял, - обрадовался он, - слушай и не перебивай.Если ты на самом деле хюльдра, или полукровка, или еще какая-нибудь смесь, еслив тебе есть хоть один аллель, доставшийся по наследству от древней норвежскойведьмы, то ты сможешь спасти мою мать и свою сестру.

- Как? – Алиса попыталась унять дрожь в пальцах, сцепив их взамок.

- Держа в уме принятое нами за аксиому «Хюльдры существуют»имеем следующее: женщина, блондинка, зеленые глаза, очень светлая кожа.Добродушна, доверчива, но в то же время не позволяет над собой доминировать.При принятии решений больше полагается на мощную интуицию, чем на разум.Происхождение: мать родом с севера России, отец имеет бабку-шведку.

Вася тыкал ручкой в блокнот и перечислял набросанные импункты, а Алиса удивлялась про себя, как ее собственная биография в выбранномим контексте начинает играть неожиданными красками.

- Оказывает необычное влияние на людей: мужчины, как один,испытывают сексуальное влечение и желание обладать, женщины, несмотря на своюзавистливую сущность, не выказывают ей знаков неодобрения. Так? Так. Идемдальше.

Алиса улыбнулась краешком рта, услышав, как еечетырнадцатилетний племянник рассуждает о влечении и сущности женщин.

- Единственный мужчина, по-настоящему увлекший собой предметнашего исследования – представитель народа, создавшего мифы и легенды охюльдрах, следовательно, умеющего с ними обращаться. Отношение к своимфольклорным персонажам они пронесли сквозь века, как самураи – кодекс «бусидо»,а каждый русский – свою загадочную душу.

Алиса удивилась тому, как точно Василий сформулировал еесобственные мысли, которыми она развлекалась, только познакомившись с Бьорном.

- Встретив мужчину, выйдя замуж, родив ребенка, онапохоронила свою силу под любовью и прочим бытом, - Вася допустил презрительныенотки, на что Алиса усмехнулась, вспомнив, что ему четырнадцать, и, наверно,вся эта взрослая возня кажется ему нелепой. - Однако, после употребленияэликсира 26, который снова вытащил силу на поверхность, субъект стал проявлять неожиданные качества: говорить намертвом языке, оживлять погибших собак и выращивать задницей цветы.

Алиса рассмеялась. Вася тоже улыбнулся: ему надоелканцелярский стиль, который он избрал в самом начале.

- Ты хоть поняла, что с тобой произошло? – спросил он вдруг,- ты поняла, что ты делала под эликсиром?

- Не совсем, - призналась Алиса, - я уловила, что это моеистинное лицо, но ты уж извини, если это хюльдра, то она жуткая.

- Жуткая, - согласился Вася, - но полезная. Кому сейчаслегко-то?

Алиса поняла, что пора переходить непосредственно к делу.

- Почему ты решил, что я могу привести Асю в чувство? –спросила она, намеренно не используя слов, намекающих на смерть, - она же несобака.

- Есть еще кое-что, - Вася был доволен, что Алиса принялаего правила игры и больше не оспаривает пункт номер один, - когда ты трогаешьмаму, у нее начинается тахикардия.

- Не всегда! – обиделась Алиса, которой действительно парураз пришлось воспользоваться кнопкой экстренного вызова реанимационной бригады,- два раза всего!

- Хоть на пару ударов, но сердцебиение учащается, -заупрямился Вася.

- Хорошо, - сдалась Алиса, - какой у тебя план?

Вася закрыл блокнот и глубоко вздохнул. Алиса поняла, что онпытается отстраниться от эмоций. Ее снова затопила жалость к этому серьезному,очень умному, решительному маленькому мальчику.

- Я уверен, что ножом ее истыкал мой отец, - выпалил Вася и,видя что Алиса открыла рот, чтобы возражать, затараторил, - но мне наплевать! Яс детства знал, что они странные! Эти встречи тайком, легенда о брате и сестре,жуткие рассказы о детстве, садомазо-комната в подвале…

- Фу, - сказала Алиса.

- Мне наплевать, правда, - поспешил уверить ее маленькийВася, - как и на наркотики, и вечные споры о том, кто главнее, которыезаканчиваются кровью в раковине…

Алиса боялась этого больше всего: что Вася узнает омаленьких странностях своих родителей, или, что еще хуже, пойдет по их стопам,найдя в их психопатии что-то интересное для себя. Но глядя сейчас нараскрасневшуюся мордаху племянника, на которой уже начали проступать первыечерты мужественности, они увидела, что ее опасения напрасны: он умеетсочувствовать и переживать, по-настоящему, всей душой, в отличие от своейматери, чтит жизнь как наивысшую ценность и не стремится к разрушению, как егоотец.

- Они бы давно убили друг друга, если бы не появился я! –заявил Вася, - из-за меня они разошлись и подумали, как следует, и сновасошлись и жили вместе счастливо четыре года. Но я упустил момент, когда всерухнуло! Я не смог предвидеть всего, вроде этого противного Егора! Я должен былпредвидеть! Я ведь спас их тогда! Я мог бы спасти и сейчас! Я должен ее спасти!

По Васиным щекам полились слезы, которые он стыдливоспрятал, потерев лицо рукавами своей толстовки.

- Я с тобой, что бы ты ни затеял, - сказала Алиса твердо.

Васина речь попала в точку: Алиса вдруг вспомнила как сама,приехав в Норвегию, отчаянно пыталась стянуть две половины своего мира,объединить их в единое целое, сшив крепко-накрепко при помощи маленького Васи,который теперь хотел использовать ее саму для тех же целей. Алиса решила, чтобы ни затеял ее племянник, каков бы ни был его безумный план, она сделает все,о чем он попросит. Хюльдра они или не хюльдра, существуют они на самом деле илинет, верит она или нет – все это потеряло свою значимость.

Потому что они должны хотя бы попытаться.

Когда они, согласовав свои действия, вышли из пятнадцатогодома по Dronningens gate, уже смеркалось.Василий-старший ждал их в больнице.

Но у кровати он стоял не в одиночестве: в палате находилсяпредставительного вида мужчина, оказавшийся нотариусом, хранящим завещаниеАнфисы Заваркиной. В документе за ее подписью говорилось, что все ее движимое инедвижимое имущество отходит ее сыну, Василию Заваркину-младшему.

Кроме одной вещи.

- Своей сестре Алисе Йоргесен я завещаю содержимое моейячейки № 2387, арендованной в «Нордбанке», центральный офис в Осло, улица,строение…. Ключ от ячейки должен быть передан немедленно по оглашениюзавещания.

Алиса опешила. Ни про какую ячейку Ася никогда не упоминала.Она приняла из рук нотариуса маленький ключик и быстро спрятала его вовнутренний карман куртки, подальше от настороженного взгляда старшего брата.Она решила попасть в банк как можно скорее.

Нотариус откланялся, «передав слово» доктору.

- Я объясню вам процесс, - начал он, навесив на своюфизиономию сочувственную мину, - я отключу аппарат искусственной вентиляциилегких, без которого она не сможет дышать самостоятельно. Процесс.. хкм… можетзанять достаточно длительное время, возможно, около суток…

- Начинайте, - приказал Заваркин-старший и непроизвольносжал кулаки.

- Это он ее покромсал, - говорил Вася-младший Алисе, когдаони сидели в студии, - я понятия не имею, что именно между ними произошло, ноточно знаю: он ее любит. Безумно. У нас нет времени обращать его в нашу с тобойверу, поэтому я должен буду его увести из палаты на время…

Алиса согласилась с ним. Василий-старший не позволитсовершать никаких манипуляций со своей женой, какими глупыми они ему непоказались бы.

Доктор отсоединил аппарат, и из Анфисиных легких вырвалсявоздух. Дальше он вынул из ее горла длинную трубку и выключил звук у тревожнозапищавшего монитора, на который выводились параметры: пульс, сатурация крови кислородом и ещекуча всего непонятного. После чего доктор скорбно кивнул и оставил семьюЗаваркиных с их умирающей матерью.

- Это ты виноват, - сказал вдруг Вася-младший, - это ты ееубил. Перерезал бы ей горло и дело с концом!

- Ты можешь хоть сейчас помолчать?! – взорвался его отец.

- Не могу! – Вася вдруг громко всхлипнул и заплакал, - явообще не собираюсь сидеть тут и смотреть, как она умирает. Я должен что-тосделать!

С этими словами Вася вылетел вон из палаты и помчался срыданиями по коридору. Вася-старший, на секунду замявшись, устремился за ним.Их никто не остановил: персонал знал, что сегодня кто-то отключает родственникаот аппарата, а значит – возможна драма, в которую не следует вмешиваться.

Алиса по их уговору промолчала. Она смотрела только на своюсестру, из горла которой стали раздаваться страшные хрипы: ее легкиеотказывались работать.

Анфиса Заваркина страшно исхудала: настолько, что даже она,бывшая больная булимией, не осталась бы довольна своей худобой, если вдругочнулась бы. От нее остались лишь кости и натянутая на нее желтоватая сухаякожа. Волосы вновь были сострижены до сантиметрового ежика: так медсестрамлегче было за ней ухаживать.

Склеры глаз пожелтели: Алиса убедилась в этом, приподнявзапавшее веко. У Анфисы отказывала печень, за которыми должны были отключитьсяи другие органы. К тому же, война с пролежнями медленно, но верно подходила кконцу, и Анфисино тело проигрывало. Алиса прекрасно понимала, почему брат,наконец, решился отключить свою жену от аппарата.

Алиса вдохнула, выдохнула и решительно достала из своейогромной сумки шприц с коричневой жидкостью. Она аккуратно ввела его сестре ввену, туда, где еще несколько часов назад красовался катетер, через которыйподавалось внутривенное питание и лекарства. Выдавив все до капли, Алиса, вороватооглядевшись, сунула шприц в свою сумку.

Изначально Алиса была против введения эликсира 26 человеку сразлагающейся печенью: наркотик мог повредить ее совсем, что повлекло бы засобой отказ, заражение крови и смерть.

- Нам нужно достучаться до почти мертвого мозга, - возразилмаленький Вася, - риск того стоит. Печень можно пересадить, мозг – нет. Намнужна ее ярость! Та, что стены прошибала! Помнишь?

Алиса согласилась. Как только яд потек по Анфисиным венам,она положила одну свою ладонь на ее лоб, а другую – на грудь.

- Помнишь, что у Крысы зажило все, кроме костей? – спросилее Вася уже на пороге больницы, - здесь будет проще: ранения у нее зажили.

Насчет проще Алиса сомневалась, но возражать не стала.

- Когда начнешь, не думай! – велел Вася, - мы не знаем, чтоименно надо делать, поэтому доверься интуиции и смело действуй!

«Мысли – прочь! Пустота останься».

Алиса закрыла глаза и принялась напевать. Она отключилась отвнешнего мира. В ее голове не было ни единой мысли. В душе она не оставиламеста сомнению. Она вообразила себя хюльдрой, созидающей силой, созданная самойприродой и заключенной в человеческое тело.

«Так пусть же сила поделится надвое и займет два сосуда!».

Кожа под ее ладонями вспыхнула огнем. Алиса тихо вскрикнула,но рук не отняла и даже не открыла глаз. Она бросила напевать. Онапочувствовала вдруг как через пальцы утекает ее жизнь, а на смену ей приходитнечто ужасное: тьма, пустота, гниение. Она усилием воли подавила панику.

Алисе стало трудно дышать. Она делала глубокие вдохи, но этоне помогало: ее горло, бронхи, легкие словно сжались в маленький липкийкомочек. Из ее груди вырывались хрипы, а кишки будто намотало на колючуюпроволоку.

Алиса почувствовала, как ее мышцы будто разом ослабли: шеябольше не могла служить опорой для головы, позвоночник – удерживать тело прямо.Ее колени подогнулись, и Алиса упала на пол, оторвав ладони от тела своейсестры.

Она подняла глаза на монитор: показатели не изменились.

Всё, что она могла – это прочувствовать Анфисино тело, каксвое: ее слабость, ее боль, ее тяжелое дыхание.

Не в силах больше сдерживаться, Алиса разрыдалась. Она струдом поднялась на ноги и  закинула сумку на плечо, решив больше здесь неоставаться. Она не вынесет горя своего племянника. Чувство вины за то, что несмогла помочь сестре и оправдать Васиных надежд, буквально пригибало ее кземле.

- Прощай. Я люблю тебя, - сказала она Анфисе, сквозь слезыне заметив небольшой красноты там, где лежали ее ладони.

Алиса кинулась через коридор в туалет, где ее вывернуло наизнанку.Ее лихорадило и рвало желчью и чем-то мерзким, похожим на сгустки черной слизи.

Она не поняла, сколько времени провела в туалете, но,приоткрыв дверь, она увидела брата и племянника, возвращающихся в палату вобнимку. Они помирились, видимо, твердо решив, перенести это испытание вместе.

- Это больно и страшно. Но мы должны находиться с ней рядом,- говорил Вася-старший.

- Да, знаю, папа, прости, - грустно отвечал Вася-младший.

Едва за ними закрылась дверь, Алиса ломанулась прочь изтуалета. Она бежала так быстро, что воздух, пропитанный запахом мочи,антисептика и страданий, свистел у нее в ушах.

Алиса очнулась только у центрального офиса «Нордбанка»: ейвдруг перестало казаться, что за ней кто-то гонится. Здесь она остановилась исогнулась пополам: живот все еще болел. И паника, и боль – все это принадлежалоне ей, а ее сестре. Как и ключ от одной из ячеек в этом банке.

Алиса вошла внутрь, продемонстрировала служащей ключ и наавтомате велела проводить ее к ячейке. Она отвечала на какие-то вопросы,которые даже не отпечатались в ее мозгу.

Оставшись один на один с целой стеной маленьких дверец,Алиса сначала не поняла, что нужно делать. Потом забыла номер ячейки, как и то,что требуемый номер написан на бирке ключа, что она сжимала в руке.

Алиса не понимала, затуманен ли ее рассудок горем или онавсе еще чувствует растерянность, которую вытащила из Анфисы.

Собрав волю в кулак, она отперла нужную дверцу и вытащилапрямоугольник в алюминиевом корпусе. Это был жесткий диск.

В тот момент, когда Алису тошнило в туалете, в палате АнфисыЗаваркиной происходило кое-что странное. Температура поднялась на несколькоградусов, а жалюзи, повернутые так, чтобы пропускать совсем немного света сулицы, заколыхались, хотя в палате не было никакого движения воздуха.

Правая рука Анфисы едва заметно дернулась. За ней – левая. Вследующее мгновение обе руки, которые еще минуту назад лежали безжизненнымиветочками поверх одеяла, принялись пальцами загребать и отпускать воздух.Анфиса методично сжимала и разжимала кулаки, будто кисти были ее вторымилегкими, которыми она изо всех сил пыталась компенсировать недостачу кислороду,которую устроили ей первые. Когда она выпрямляла пальцы, то было заметно, какпо каждому пальцу пробегает судорога.

Губы Анфисы, сухие и потрескавшиеся, исказились вмучительном оскале, а тело выгнулось дугой, словно кто-то невидимый и сильныйподхватил его под поясницу и резко дернул вверх. Изо рта вырвался безмолвныйкрик, и она снова упала на кровать.

- Это больно и страшно. Но мы должны находиться с ней рядом,- донесся до ее ушей голос ее убийцы, ее любимого мужа.

- Да, знаю, папа, прости, - грустно отвечал ему ее сын, еемаленький обожаемый Васенька.

К Анфисе Заваркиной вернулась память, и заработали органычувств, но тело было по-прежнему неподвижно.

- О, Господи! – испуганно воскликнул Вася-младший.

- Не бойся, она еще жива, это пульсоксиметр соскочил, -успокоил его Вася-старший. Он снова закрепил на Анфисином указательном пальцепластмассовую прищепку. – Хм, странно.

- Что?

- Все параметры в норме! – Заваркин-старший щелкнул кнопкойна задней панели монитора, и он снова стал издавать звуки.

В его голосе было столько радостного удивления, что Анфисарассмеялась про себя.

- Скучал, мерзавец? – подумала она, - не будешь больше мне впузико ножом тыкать?

К Заваркиной вернулось ее привычное мировосприятие,смешанное со страхом остаться навсегда заточенной в этом теле: оно по-прежнемуее не слушалось. Ее затопил адреналин, и следующее, что она услышала – этоучащающийся писк кардиомонитора.

- Мам? – позвал Анфису ее сын. Он наклонился к ней, и онапочувствовала его свежее дыхание и тепло, исходящее от его разгоряченноголичика.

- Я здесь, мой сладкий, - проворковала мысленно Анфиса, - ясейчас очнусь…

- А где Алиска? – поинтересовался вдруг Вася-старший.

Алиса Заваркина вернулась в квартиру на Dronningensgate 15. Она помнила, что там был лэптоп, у которого еще был usb-порт, и где-тотам же, в коробках, валялись нужные кабели.

Она снова чувствовала себя здоровой, хоть и смертельноуставшей. Борясь с желанием сорвать целлофан, который предохранял матрас накровати от пыли, и упасть вздремнуть, даже не расстилая постель, Алиса досталакомпьютер, нашла usb-кабель, подходящий к таинственному жесткому диску ирешительно воткнула его в гнездо.

Алиса открыла папку диска и увидела видеофайлы. Многовидеофайлов, отсортированных по папкам с датами. Приблизительно один терабайтотносительно легких видеозаписей. Наугад ткнув в одну из них, Алиса увиделацеремонию принятия новичков в движение «Новый век».

В ее руках был компромат на несколько тысяч жителей городаБ.

В этот момент Алиса почувствовала, что она не одна. Оназакрыла глаза.

«Привет, Заваркина».

- Привет, Заваркина, - подумала Анфиса.

«Ты умерла?».

- Похоже, что я еще жива, - сделала вывод Анфиса.

Большой Вася, в которого показатели жизнедеятельности женывселили безумную надежду, побежал за врачом. Маленький Вася схватил Анфису заруку, прижал ее к своей груди, наклонился к уху матери.

- Мам, очнись, прошу тебя, очнись, - шептал он, и его слезыстекали со щек прямо Анфисе в ухо. Было мокро и щекотно.

Она сделала усилие, подняла руку и погладила сына повихрастому затылку. Рука тут же обессилено упала на живот, словно выполнив своюдневную рабочую норму. Кожа больше не была желтой.

- Мама! – закричал Вася.

Анфиса открыла глаза.

Склеры тоже больше не были желтыми. Напротив, белки былибелыми-белыми, отчего радужка казалась зеленой, как молодая лягушка. Щекипокрылись слабым розоватым румянцем, а губы, еще полчаса назад растрескавшиеся,словно земля в Аризоне, были здоровыми, наполненными цветом и готовымирастянуться в улыбке.

- Молчи, - строго велел маленький Вася и попыталсянахмуриться для «сурьезу», - тебе нельзя говорить, у тебя в горле трубка двагода торчала.

Анфиса с улыбкой кивнула.

Старший Заваркин стоял в дверях палаты и по его небритым,изможденным почти двухлетним испытанием щекам, струились слезы. Рядом с нимстоял доктор, отключавший аппарат. Он был настолько поражен случившимся с егопациенткой, что забыл закрыть рот. За их спинами, казалось, маячила всябольница, собравшаяся поглазеть на чудо. Но Анфиса смотрела только на сына.

«Ты простишь его?».

- А у меня есть выбор? – усмехнулась Анфиса про себя, - еслине прошу, то он меня подушкой прям тут и додушит.

«О, Один, опять этот сарказм! А если серьезно?».

- Если серьезно, то смотри, - велела Анфиса и в голове уАлисы завертелись разноцветные картинки из воспоминаний.

Пятилетний важный Вася-старший дарит маленькой испуганнойАсе печенье.

Следующий кадр, и вот они смеющиеся школьники, укрывшиеся начердаке школы Святого Иосаафа, чтобы покурить. Их первый поцелуй: Анфиса нежнопроводит языком по верхней Васиной губе. Картинка сменилась: желтый свет фонаряпадает на смятую постель и два переплетенных обнаженных тела – ночь, когда онизачали сына. Хлоп! Подвал дома в Блэкхите: Ася гладит Васю по бритой голове. Онодурманен эликсиром 26.

- Если бы ты смогла сама уйти, - жарко шепчет он, и по егощекам текут слезы, - если бы ты нашла силы оставить меня, под любым предлогом,в который бы я поверил… У меня больше нет сил делать тебе больно…

«Ты ушла от него, потому что он сам попросил?!».

- Он не помнит об этом, - усмехнулась Анфиса про себя иподмигнула своему растерянному и счастливому мужу, который все еще не верил вто, что это происходит на самом деле.

- Мама! – тихо сказал маленький Вася, сияя победной улыбкой,- мне удалось! У меня все получилось! Нам всем удалось!

«Нам всем удалось».

- В основном тебе удалось, наконец, поверить в то, что вседавно поняли, - усмехнулась про себя Анфиса Заваркина, - только скажи, почемумою грудь словно придавило машиной для производства сладкой ваты? Отчего мнетак тяжело, больно и радостно одновременно?

«Побочный эффект колдовства. Знакомься, это чувства. Теперьты можешь чувствовать».

Хюльдра. Все еще2019 год. Эпилог.

 Она наверняка знает, что он здесь. Весь центр Осло заклеенафишами, сообщающими о гастролях театра «Арагоста» и его уникальном огненномшоу «Валлийский огонь».

Лаврович специально выбрал в свои ассистенткидевчонку-блондинку, которая была похожа на Алису, как две капли воды, и самсверстал макет афиши.

Он послал ей e-mail на старый адрес: туда все еще доходилиписьма. Он сообщил ей, что остановится в отеле «Анкер» и будет ее ждать. Онписал, что им нужно поговорить и что, возможно, ее обрадуют кое-какиепроизошедшие с ним изменения.

Лаврович не хотел показаться навязчивым или хвастливым, но вто же время не мог допустить, чтобы текст выглядел сухим или был наполненфальшью. Скорее всего, она и так уже знает, что он теперь – Валлиец, что онбольше не зануда и не деспот, каким она его знала.

В ожидании ответа Лаврович нетерпеливо постукивал поколенке. Интересно, какая она сейчас? Может, постарела? Поправилась? Непостигнет ли его горькое разочарование, когда на пороге вместо легкой и милойдевчушки вдруг окажется расползшаяся бабища?

И каков он, ее муж? Счастлива ли она с ним?

В почту Лавровича упало уведомление, что письмо прочитано.Ответа он так и не дождался.

На следующий день, едва заселившись в свою комнату в отеле,он стал ждать. Он специально приехал на день раньше всех остальных, чтобы у нихбыло время.

Когда на Осло опустились сумерки, за которыми пришлавечерняя пряная темнота, Лавровича кольнуло беспокойство. Вдруг она не придет?Он не стал включать свет, подошел к окну и уставился на море огней, которымиподмигивала ему столица.

Внезапно жалюзи на окне рядом с ним пошевелились, хотявоздух в комнате оставался недвижим. Лаврович прислушался: щелкнул двернойзамок или ему показалось?

Показалось. Он снова повернулся к окну, но вдругпочувствовал движение у себя за спиной: как будто кто-то легкий и невесомыйпроскользнул от кровати к креслу. Пахнуло ванилью.

Лаврович, чье сердце заколотилось с бешеной скоростью,обернулся. Перед ним, освещаемая тусклым светом фонарей, стояла ослепительнокрасивая женщина.

Лаврович не мог двинуться с места, словно парализованный.Ему только и оставалось, что разглядывать явившееся ему чудо.

Женщина была высокого роста. На ней были черные джинсы,черная кожаная куртка с заклепками и черная свободная майка, которая, впрочем,не смогла укрыть собой аппетитную грудь. На ее ногах красовались заношенныекеды, а на кисть левой руки, которую выхватывал из темноты уличный фонарь, быланадета черная перчатка из тонкой кожи. Вторая рука терялась в тени, нопочему-то показалось Лавровичу намного длиннее, чем она должна быть.

Весь облик своей ночной гостьи он оценил за секунды и сновавгляделся в ее ничего не выражающее лицо. Оно было красивым, но совершенно незапоминающимся: выхватишь такое из потока прохожих, задохнешься от восхищения,но как только его обладательница пройдет мимо, тут же забываешь.

Лаврович тоже его не запомнил бы, если бы оно не приходило кнему в кошмарных снах, не издевалось над ним, выкрикивая «Имя тебе легион, моймилый!».

В темноте номера перед Лавровичем стояла свирепаяпохитительница человеческих душ, восставшая из мертвых гарпия, разрушившая егожизнь несостоявшаяся свояченица  Анфиса Заваркина.

Лаврович не на шутку струхнул. Что он должен сделать сейчас?Улыбнуться? Что-то сказать? Определенно он должен что-то сказать, что-то, чтообозначило бы его добрые намерения и не выдало бы волнения и страха. Он хотелоткрыть рот, но мышцы его не слушались.

Анфиса сделала шаг ему навстречу, и Лаврович, невольноприсмотревшись, поразился гладкости ее кожи, зелени ее глаз и мягкостикаштановой гривы ее волос, рассыпавшихся по плечам. Ему вдруг пришла в головушальная мысль, что не заложила ли душу дьяволу эта раньше обыкновенная на видбабенка ради молодости и этой чарующей, парализующей красоты…

Может быть, оно и к лучшему, что пришла именно она, а неАлиса?

Мысль промелькнула в голове Лавровича и тут же пропала,уступив место липкой панике: Анфиса подняла правую руку, до сих порнаходившуюся в тени, и он понял, почему она показалась ему длиннее, чем должнабыла быть – ею Анфиса сжимала пистолет с глушителем.

- Беретта М-86, меня брат учил стрелять из такой… -пронеслась в голове Лавровича мимолетная фраза, сказанная Алисиным голосом,часть какого-то далекого позабытого разговора.

Эта фраза стала его последней мыслью.

Анфиса нажала на курок, пуля неслышно вылетела из ствола ипробила лоб Лавровича. Из раны вытекла тоненькая струйка крови, и он упалсначала на колени, а потом вперед к ногам Анфисы Заваркиной.

- Люди не меняются, - пропела она, как-то по-птичьи повернувголову и посмотрев на труп у своих ног.

Эта фраза почему-то развеселила ее. На пути к выходу онаостановилась у зеркала и откинула куртку со своего плеча. На нем был тонкийдлинный порез: нанесенный недавно, он еще кровоточил с одного конца, но сдругого – заживал на глазах, не оставляя после себя ни шрама, ни рубца.

Выйдя из отеля незамеченной, Анфиса повернула налево. Там,сразу за углом, начинался эмигрантский квартал, где Заваркина избавилась от оружия,просто выбросив его в мусорку. После она вернулась на освещенную улицу, где,оседлав свой черный мощный мотоцикл, ее ждал ее крест, ее проклятие, любовьвсей ее жизни.

- Я ведь не должен ничего об этом  знать? – спросил Вася,подавая ей шлем.

- Никогда меня об этом не спрашивай, - попросила Анфиса сулыбкой, поцеловав его в шею, как всегда вызвав этим удивление. Прошло слишкоммало времени с ее чудесного воскрешения, и ее муж не успел привыкнуть ни к ееновой чарующей улыбке, заменившей хищный оскал, ни к неожиданным ласкам,пришедшим на смену ее холодности и отстраненности.

- Кто-то из Б? – спросил Вася, стараясь отвлечь себя отразглядывания ее груди, исчезающей под застегивающейся курткой.

- Кто-то из Б, - подтвердила Ася. Ее голос звучал глухо из-зашлема.

Она села на мотоцикл позади него, прижавшись к его спине иобвив его руками. Вася постарался не обращать внимания на ставшую почтипривычной бешеную пульсацию крови в паху, начинающуюся всякий раз, когда егожена касалась его тела.

Они возвращались домой, оставляя позади последнего своегопреследователя из города Б – города, напоминающего мутное озерцо, наполненноечужими погибшими надеждами, и надежно хранящее под толщей воды затонувшиесундуки с тайнами семьи Заваркиных, которые не будут раскрыты никогда.

Конец

Белгород, 2011-2013