Книги

Читать онлайн Заряна-печальница бесплатно

Заряна-печальница

МОЯ ЗВЕЗДА

Апрельская земля

Оттаявшей земли
Улыбчивы глаза
Таят былых веков заботы и тревоги.
Как дедам и отцам,
Зыбучая лоза
Мне кланяется низко у дороги.

Мы исходили тысячи дорог,
Но лишь единственной верны,
Верны до гроба.
Апрельская земля,
Я без тебя не мог,
Не мог забыть о доле хлебороба!

Она приходит полою водой,
Улыбками веселыми проталин,
Подснежника застенчивой звездой
И муравой оттаявших прогалин.

Звезда моя

Игорю Григорьеву

Звезда далекая моя,
Моя планида в буйстве лета,
В болотинах затерянная где-то!
А может —
Заблудился я?

Густой ольховою лозой
Мои позарастали тропы
В страну отца,
Где терпкие укропы
Встречают солнышко
Слезой.

Где рожь,
Как в давние года,
Ютится у трясины робко.
И в тихом хлебе
Выбитая тропка
Уводит в мох,
Где клюква да вода.

По той тропе
Уйти легко,
Уйти и сгинуть в зябкой сини,
Где по утрам
Задумчивый осинник
Туманы пьет, как молоко.

Я сам туманы эти пил,
Под стать березам и осинам,
Не потому ль
В краю мшаринном
Я ничего не разлюбил!

Вожак

Собирались журавли на мшарине,
На мшарине,
Будто на перине, —
Здесь не только танцевать,
Ходить невмочь!
С каждым днем короче день,
Длиннее ночь.

По кустам гуляет ветер,
Как по гуслям,
Что ни прутик —
Отзывается грустью.
Проплывают грузно тучи кораблями,
Переполненные долгими дождями.

Молодые веселятся —
Ну и пусть!
Не для них, как видно,
Осени грусть.

Только старый знает цену расставанью.
Встал в сторонке,
Подперев себя ногой:
Видит он
Такие расстоянья,
Слышит ветер —
Верховик тугой.

Старый знает:
С ветром шутки плохи,
Не найдешь и выверенный путь.
Взмахи крыльев
Тяжелы, как вздохи,
И назад
Уже не повернуть.

Верховик подвластен
Молодому,
Годами не битому крылу.
Видятся,
Всё видятся седому
Вожаки,
Упавшие во мглу!..

Он стоит,
Но нет ему покоя:
Время,
Время стаю подымать…
И зачем придумано такое,
Что куда-то надо улетать!

Ночь над Псковой

Ночь,
Пскова,
Шеломы колоколен
Стерегут Россию тыщи лет.
Я не спать ночами волен, —
Волен
Белой ночью бодрствовать поэт.

От дремотной башни Кутекромы
Заводские трубы мне видны.
И слышны баталий давних громы,
Всплески колдовские старины.

Сверстники простят великодушно,
Что былину слышу в этот час:
Дым,
Огонь…
И колоколу душно.
Но гудит он, вслушиваясь в нас!..
Не жалей дремотного уюта,
Выспишься, успеешь, —
Быть поре, —
Погляди,
Как над Псковою круто
Башни подымаются к заре!

Собор

Давным-давно
Взошел на кручу:
Не встать виднее и слышней, —
А огнедышащие тучи,
Как необъезженных коней,
Хватать за молнии-постромки
Крестастой вскинутой рукой,
Стоять у «Крома» возле кромки:
Оберегать земли покой.
И первому
На всю округу
Благословлять в полет зарю.
На ветрах греться звонарю
В январскую студёну вьюгу.
А если что —
Ударить басом,
Да так,
Чтоб в новые лета
Не одолела пустоплясом
Забот житейских суета.

Тебе туристы —
Не помеха.
Как пыль — разноязыкость слов.
Под куполами бьется эхо —
Последний гром колоколов.
Стоишь со звонницей пустою,
И безголос,
И безъязык, —
Людской дивишься пестротою
И к этому давно привык.

Но колокол безгласый
Слышим —
Не слышать
Боже упаси!
И вечным эхом дышим,
Дышим!..
И жить нам вечно на Руси!

Псковские мастера

То не лебедь
Выходила из реки
И вставала
Белокрыла и легка —
Становили на Великой мужики
Церковь-крепость,
Словно песню, на века.

Поприладилась плечом к плечу артель.
На стене —
Сам бог и князь —
Мастеровой.
По земле идет, играючи, апрель,
Обжигает прибауткой ветровой:

«Ох ты,
Каменщиков псковская артель,
Плитняков многопудовых карусель!
Балуй,
Балуй карусельной даровой,
Словно не было годины моровой».

Камнетесы на подручных:
— Наддадим! —
Прохлаждаются кафтаны под кустом.
Скинул рясу даже дьякон-нелюдим.
Ох не время нынче
Тешиться крестом!
Не в угоду
Злым и добреньким богам,
Не заради,
Чтобы слава вознесла, —
По горбатым,
По отлогим берегам,
Будто шлемы, —
Подголоски-купола.

Их оглаживали дальние ветра —
От восточных гор
И западных морей.
Поосыпано вороньего пера
У крещеных не крестом монастырей

И незваный
Часто жаловал гостёк
Не молиться на резные купола…
Только срок начальной силы
Не истек —
Та лебедушка стоит белым-бела.

Позабыты именитых имена,
Что звенели на устах
Семи ветров.
Но поныне мы хмелеем от вина,
Поминая безымянных мастеров.

Гусляры

То не песня в поднебесье лебединая,
Перед бурей
Не птенцов скликают гуси, —
Взрокотали звончатые гусли.

Шли калики с прибаутками да охами
По векам, как по ступенькам.
В стольный град
Заявилися ватажно скоморохами:
Слушай гусельки —
Кто рад и кто не рад!

Смерды слушали —
Душою приосанились.
А монахи да ярыжки —
Прячут нос:
Чуть стемнело — к володыке,
Земно кланялись,
Спешно стряпали на вольницу донос.

И затеялось гонение на звончатые…
Только видано ль, —
Чтоб песню на Руси
На кресте распяли и прикончили!
Наши деды гусли пронесли
Через все кресты и все запреты,
Деды —
Безымянные поэты!

Ивану Малякову,

отцу моему

Прости, отец,
Что память я тревожу.
Так воды вешние
Тревожат землю-мать.
Я понимаю,
Может, и негоже
Житейской суетой ушедших донимать.

Но мы без вас
Подобны пустоцвету, —
Луга без трав,
К зиме — пустая клеть.
Забывшим вас
Не улыбаться лету
И малого пути не одолеть!

О ваших днях
Рожденья и кончины
Пускай себе молчат календари.
Вы — наши
И великие почины,
И завтрашних дорог поводыри…

Не зря, отец,
В низинном нашем крае,
Со мной встречаясь,
Мужики опять,
На «о» по-псковски
Крепко упирая,
И о тебе
Не прочь потолковать.

«Отвыкли мы от цокота копыт…»

Отвыкли мы от цокота копыт,
Но с давних пор
Звенит он в наших душах,
Как в позаброшенных церквушках
Под куполами давний звон гудит.

На все лады
Не только в городах
Поют заливисто веселые моторы.
Нам по плечу подлунные просторы,
Мы с веком
Вроде бы в ладах.

Так почему ж,
Завидев иногда
В строю машин
Обычную повозку,
Мы замираем возле перекрестка,
Как будто с ней
Простились навсегда?

И раз в году,
На празднике Зимы,
Коней впрягаем
В сани с бубенцами
И норовим гнедых потешить сами,
И, словно дети,
Радуемся мы?!

Иваны России

Сыну моему Ивану

В душе моей российские Иваны
Как звезды в небе, —
Нету им числа:
Оратаи,
Ваятели,
Смутьяны
И мастера иного ремесла.

Коль памятью не слаб —
Бери повыше:
Князей,
Царей Иванов
Знала Русь.
…Иван мой спит,
Пожалуйста, потише!
Но зашумите —
Я не рассержусь.

Ведь и в России
Кое-кто из русских
Улыбится ехидно:
«A-а, Иван…»
Безродным душам,
Маленьким и узким,
Доныне снится:
Русь — не океан…

В сараи,
Как в музеи,
Спрятав сохи,
Мы землю нынче пашем всё равно,
И на заре космической эпохи
Земная суть —
Обычной ржи
зерно.

И пусть наш век,
Как паруса тугие,
Орбиты рвет,
Ликуя и грозя.
Хоть Русь теперь не та
И мы другие,
Но без Иванов
Нам — никак нельзя!

«Позади, впереди…»

Позади, впереди
Разлилась непролазь:
На проселке грязь,
На обочине грязь.

По брезенту гудит,
Выкаблучивает дождь.
— Стоп, шофер, погоди:
Тут и пеше не пройдешь!

У шофера на висках
Засинели жилы:
«Газик» в глине, как в тисках.
— Выходи, Данила!..

За бугром трактора,
Силосные кручи,
Трактора, видать, с утра
Ужимают кучи.

Мы подходим:
— Так и так,
Помогите малость.
— Подсобить мужик мастак, —
Говорят, —
Случалось!..
У самих в глазах смешок,
Словно дождь колючий:
— На-ка вилы да чуток
Покидай на кручу!

«Захмелев, мой тихий дед…»

Захмелев, мой тихий дед,
Эх, куражился!
Повстречаться с ним
Сосед
Не отваживался.

И добро бы дед шумел
Перед бабкою.
Перед бабкою не смел:
Бабка — тяпкою.

Шел, крамольник,
Сам себе
Воля-вольница.
Дед ни власти, ни судьбе
Не поклонится.

А иначе
Чем проймешь
Жисть проклятую…
Только бабку не вернешь,
Конопатую.

Налетала с помелом
Черным коршуном…
Ох и тешилось село,
В смехе корчилось!

Дед себя —
В тугую грудь,
Будто в колокол…
И свершал обратный путь
К дому волоком.

«Километрах в ста от Пскова…»

Километрах в ста от Пскова,
Возле Тушиных болот,
Есть деревня, право слово,
Не деревня —
Сто забот.

Не успеет под капелью
Воробей перо омыть, —
Трактора гудят апрелю
Стоголосо:
«Будем жить!»

Молодухи за деревней,
На разливе,
У реки,
По привычке стародревней
Звонко бьют половики.

И дедам столетним
Дела
Тоже хватит по весне:
Старым вот как надоело
Греться солнышком во сне.
Окружили у правленья
Агрономшу
Брадачи:
Преподносят наставленья,
Словно в праздник калачи.

А над ними май,
Как мячик,
Кинул солнышко в зенит.
И, суля земле удачи,
Новосел-скворец звенит.

Землячкам

Мы не густо о доярках
Сочиняем песен:
Нет на фермах красок ярких,
Хлев Пегасу тесен.

Для него подайте воздух
И простор из края в край,
Для него гоните звезды —
Не какой-нибудь сарай.

На худой конец — мураву,
Чтоб нырнуть в ее уют…
На дворе ж —
Коров орава
Ту мураву знай жуют.

Не до рифмы, если толком
Погостишь тут как-нибудь!..
Почему же комсомолкам
По плечу и этот путь?

Знают больше?
Видят что-то
С высоты в семнадцать лет?
Ни забота, ни работа
Не впечатывают след

Ни в походку,
Ни в улыбку,
Не свели зари с лица.
Вот для них мураве зыбкой
Выстилаться до крыльца.

Над извилистой дорожкой
В полночь месяцу гореть,
Звездам сыпаться в ладошки,
Пальцы зябнущие греть.

Им опять вставать до света,
Окунаться в сто тревог…
Вот поэму бы про это,
Ну хотя бы в сотню строк!

Встреча

Видит бог —
Не часты встречи…
— Угощаю нынче я.
Председателевы речи —
Ох не песни соловья!

Все проблемы,
Как двухрядку, —
Ничего, что под хмельком,
Перебрал он для порядку,
Припечатав каблуком.

Я сижу,
Речам внимаю:
То поддакну, то смолчу,
Кой-чего не понимаю,
Но, ей-ей, понять хочу!

Эту нашенскую землю
Снова чувствую спиной.
Как земля дожди,
Приемлю
Жгучий холод,
Зябкий зной.
Снова вижу деревеньку,
Что и нынче светит мне.
Согреваюсь помаленьку
На притушенном огне.

В гостях у деда

В окна осень смотрит хмуро,
Дед стучит на верстаке.
Разговаривают куры
На курином языке.

Ходит по двору подсвинок,
Носом пробует плетень.
Кот ленивый возле кринок
Стережет котовью лень.

Словно дрема
Нескончаем,
День улегся у ворот.
Бабка балуется чаем
После утренних хлопот.

День за днем течет,
Как в сказке.
Всё тут ясно, что к чему.
Мудрость дедовской закваски
С давних пор живет в дому.

Старый тоже
Старым не был —
Бедовал и воевал.
И, случалось,
Верил в небыль,
Что сбивала наповал.

Было всяко:
Ел мякину,
Лыко драл, растил овес,
Пас колхозную скотину…
Вот —
До пенсии дорос.

Старику теперь не к спеху
Торопить остатки лет:
Всей деревне на утеху
Телевизор сладил дед.

Ставит мачту и антенну —
В доме,
Как на корабле.
Надо видеть непременно,
Что творится на Земле.

Бабка,
Больше для порядка,
Поворчит на старика…
Пригорюнилась двухрядка
На столе у верстака.

Забота

Ох жарынь,
Ну и день —
Ни конца ни края, —
Сдвинув солнце набекрень,
Едет стог к сараю!

Под стогом тягач урчит
От натуги басом.
А в кабине
Как в печи,
Хоть бы кружку квасу!

Хоть воды
Один глоток,
Чтоб душа остыла!..
Марья шали уголок
Крепко прикусила.

За рулем перемоглась:
Не уйдешь —
Работа.
Ой, земли родимой власть,
Марьина забота!

На свадьбе

С посвистами, вскриками
Рюмками звенит —
Свадьба многоликая
Катится в зенит.

Половицы охают
На особый лад.
Каблучищи грохают
Невпопад.

Вздрагивают бровушки
У девчат крылом…
Лишь осталась вдовушка
За столом.

Опустила синие,
Затаив тоску;
Бабий август инеем
Прикипел к виску.

Думы тучей вислою
Накатились вновь:
Где-то там,
под Вислою,
Сгинула любовь.

Ей на долю выпало:
Всё одна,
одна…
Не могла, да выпила
Горькую до дна.

Потому и сдобрены
Памятью-слезой
Свадьбы наши добрые,
Словно май грозой.

Березовый край

Я рос в краю,
Где дорожат копейкой
И знают цену черствому куску.
Березы там,
За старой водогрейкой,
Роняют в пруд весеннюю тоску.

Березам что,
Им на Руси — приволье,
Не то что вдовым бабам на селе.
Им нипочем любое семиполье —
Идут посевами, навеселе.

А вот немужним,
Кинутым и вдовым —
Кормить Россию
И растить ребят…
Июнь колышет веником медовым,
На крылья подымая голубят.

Июнь, июнь,
Качни сердца нелюбы
И зарони в забытые огонь,
Полынные,
Застуженные губы
Теплом улыбки запоздалой тронь!

Уже не за горами бабье лето,
Посентябрило загодя виски.
И никакого малого ответа
Не ждется
От березовой тоски.

Единственная грезится отрада,
Июнем прожитым висит на волоске,
Что, может быть,
Заботиться не надо
Об этом самом
Завтрашнем куске.
«Деревеньке, заряне-печальнице…»
Деревеньке,
3аряне-печальнице,
Не судьба называться селом.
Никогда не сидела начальницей
За высоким сановным столом.

Ей привычно
Руками натруженными
Угощать, —
Не самой гостевать…
На роду ей,
Как видно, присужено
Мужиков да солдаток рожать.

А солдата судьбина
Не сладкая —
Ой не все возвратились домой!..
Свет дивуется русской солдаткою,
Что не ходит по миру с сумой.

Ну а русична
Маялась с малыми,
Как могла подымала сирот
И глядела очами усталыми
На проселка крутой поворот.
Горькой доле своей не поддакивала,
Улыбалась сквозь слезы весне.
Залежалое горе выплакивала
Потихоньку от малых, во сне…

А сыны
(Из которых и я)
Подрастали.
Упреков не слыша,
Уходили в иные края,
Где, казалось им,
Небушко выше.

Ты стояла,
Глядела им вслед,
И молчала в печали сердечной.
С той поры —
И на тысячи лет —
Горесть,
Гордость твоя —
Бесконечны!

Поле

Полюшко виды видало,
Поле живет не с твое:
Горькие песни певало,
Тощее знало жнивье.

Межи стояли,
Как стены,
Только попробуй затронь —
Вспомнит межу непременно
В пасху христову гармонь.

Благословленные властью
И помолившись кресту,
Колья со злобною сластью
Бились на шатком мосту.

Пенясь, река завивала
Сбитых в крутые ключи…
В голос жена причитала,
Только кричи не кричи…

С майского ярого поля
В шаткое вдовье крыльцо
Веет голодною долей —
Углится бабье лицо.

Будь же ты проклята,
Клята,
В поле родимом межа!..
Нам ли не помнить, ребята,
Время стыда-дележа?

Нас,
Кто о межах по книжкам
Вычитал страшную суть,
Поле вздымало, как вышка,
В завтрашний день заглянуть.

Щедро оно одаряло
Нас прямотою борозд,
Выдало смалу орала,
В небе —
По пригоршне звезд.

В пожни
Мы к батькам послушно
Бегали, видно, не зря.
Зябкими росами души
Нам омывала заря.

Нрав непокорный и кроткий —
Псковским увалам сродни.
Валкой мужицкой походкой
Вышли в недобрые дни.

Помним не кровные счеты
Дедов в сивушном чаду —
Старосты знаем работу
Мы в сорок первом году.

Жилистый,
На руку крепкий,
Филька свой час не проспал.
Даже урядника кепку
Где-то, подлец, раскопал.

С хлебом на скатерти белой
Бил чужеземцам поклон…
Полюшко,
Что ж ты хотело?..
Старый вернули закон.

На поле Филька покоен —
Как же — евона взяла!
Щупает землю ногою,
Землю,
Что людям была

Радостью,
Родиной,
Болью,
В ней и восход и закат…
В бороздах крепкие колья,
Словно занозы, торчат.

Враз обескровились зори,
Криком хотелось кричать!..
Горькое плакало горе
В полюшке нашем опять.

Будто и не было детства.
Вот он —
Мужания срок.
Приняли дети в наследство
Мести нелегкий зарок.

В дружбу подпольную веря,
Мы в лопоухий бурьян
Ставили,
Словно на зверя,
Волчий на Фильку капкан.

И довелось посмеяться:
Фильке раздроблена кость.
Но матерям отдуваться
За малолеток пришлось.

Поняли:
Волчьи капканы
Надо сберечь про запас.
Слово с тех пор
«партизаны»
Стало священным для нас.

В пади Сорокина бора,
В топи Соколичьих мхов
Нас проводили просторы
Под переклик петухов.

Шли по родимому полю,
Взяв его силу и страсть,
Чтоб усмехаться от боли,
Чтобы без крика упасть.

Волю неслыханной болью
Мы закалили, как меч.
Ради родимого поля
Можно ли сердце беречь?!

Можно ль тому удивляться,
Что мы вернулись опять?
Поле кричало нам:
«Братцы!» —
Руки тянуло обнять.

«Жизнь прожить — не поле перейти…»

Во моем во полюшке —
Ни тропки, ни пути.
Трын-травою поле заросло,
Затянуло дымом,
Снегом занесло.

Стелются в нем жухлые кусты
Да стоит березонька,
А под ней—
Кресты!..

Я в том поле уцелел едва, —
Пожалела малого
Матросская братва:

Насмерть, до последнего,
Встали у ракит…
Красным цветом полюшко
До сих пор горит.

«О время, время…»

О время, время!
Плачут соловьи,
А вороны восторженно кричат…
Мне до сих пор
Грозят глаза твои
И душит по ночам
Сожженья чад.

Я видел сам:
Каратели в гумно
Людей швыряли,
Как поленья в печь…
Я сам — живой,
Но душу все равно
Мне от того сожженья
Не сберечь,

Огонь пылает с четырех сторон.
Вокруг солдаты
Курят не спеша.
А я в траве.
Горит моя душа,
И не сдержать никак
Проклятья стон.
Душа горит!
И через двадцать лет
Тревожат рощу плачем соловьи.
О время, время,
Мне дымы твои
И ныне заволакивают свет!

Туристы из ФРГ

Людно и цветасто на вокзале…
Недругов
Не так у нас встречали.

Нашенское «милости прошу»
Ихнее «гут морген» заглушает.
Только я с поклоном не спешу,
Что-то мне под ложечкой мешает.

Из Германии гостей
Экскурсовод
Провожал глазеть на стены-кручи.
А в глазах моих
Былого тучи
Поднимались,
Кроя небосвод.

Я стоял
И в прошлое глядел:
Над Псковой
Молчали грозно башни,
Давний день,
Как будто день вчерашний,
Болью незабытою гудел.

Юнкерсов кресты
Опять в глазах,
Кажется, земля насквозь пробита
Бомбами.
Земля моя в слезах,
Кровью нашей русскою
Залита.

И не кто-нибудь — отец,
Отец
У стены под дулом автомата.
Без промашки
Бьет в упор свинец,
Смерть-свинец немецкого солдата…

Я ни в чём туристов не виню,
Их тогда и не было на свете.
За отцов
Не отвечают дети.
Но и память
Не предашь огню!

Верность

С годами тяжелее ноша
И осторожнее шаги.
Не скроет ямину пороша,
В тени не спрячутся враги.

Смотрю я ближе,
Вижу дальше,
Не ослепит и яркий свет.
Я не лечу,
Как глупый вальдшнеп,
С открытым сердцем под дуплет.

Мне прозевать зарю —
Потеря,
Как летом полю —
Суховей.
Я, время на минуты меря,
Ничуть не становлюсь скупей.

И мера радости иная,
И горя мера уж не та.
Но Русь
Ржаная и стальная
Не канет в прошлые лета.

Иные у нее орбиты,
Но взлет ее у той межи,
Где у печальницы-ракиты,
Навылет пулями пробиты,
Солдаты держат рубежи.

ТЕТЕРЕВИНАЯ
ПОЛЯНА

Тетеревиная поляна

Сюда слетались
Не впервые
Драчливые тетерева.
Им сосны нравились кривые
И прошлогодняя трава.

Слетались затемно,
Сходились
И славили весну и высь.
И сотней зорь они светились
И, как положено, —
Дрались.

Крыло в крыло —
Сшибались гулко,
Раскинув радугой хвосты…
И никла дедовская «тулка»,
Не смея тронуть красоты.

От света сказочного пьяный,
Сосновый покидаю кров,
И в честь меня
Дает поляна
Стозвонный залп тетеревов!

Сохатый

Давным-давно
Он бродит в одиночку,
Беду и радость
Делит сам с собой,
Осин промерзлых
Горестные почки
Жует неспешно замшевой губой.

У ельника в затишке
Греет тело
На предвесеннем солнышке скупом.
Но изморозь,
Что по хребту осела,
Не растопить и мартовским теплом.

И даже к шуму
Вовсе равнодушен:
Не слышит потревоженных сорок,
И грохота машинного дорог.
Он лишь безмолвью ельника
Послушен.

Стоит, жует…
И всё же сила сока,
Что бродит тайно в почках молодых,
Ударила по жилам
Жарким током
И заискрилась на боках крутых.

И вздрогнул лес
От радостного грома.
Пропала белка молнией в снегах.
Весенний зов,
Как солнышко, весомо
Сохатый нес
На вскинутых рогах.

Листопад

Срывает листья
Осенний ветер,
Мечутся, рыжие, на планете.
В метелице знобкой
Такая тревога!..
Прилягу устало
У доброго стога.

Прилягу,
Озябшую спину согрею.
А листья куда-то —
Скорее, скорее…
Вот-вот закричат беспокойно,
Как птицы,
Над полем продрогшим
Начнут табуниться.

Но листья — не птицы,
Не сбиться им в стаи.
Куражится ветер,
Бездомных взметая.

А рыжим —
К земле бы холодной щекою,
Окутать огромную
Желтой тоскою!

И хочешь не хочешь,
И надо ль не надо —
Вбираешь душой
Маяту листопада.

Подранок

Он жил, как все,
Законом стаи:
Бездумно шел за вожаком,
То к тучам весело взмывая
С гусиным звонким косяком,
То из-за туч,
Крыла смыкая,
Скользил за дальний косогор…
Гуляла,
Пела в небе стая,
И в сердце ликовал простор!

Ему бы петь и мчать бездумно,
Как прежде,
Вторить вожаку,
Когда бы там,
внизу,
не гумна
И не ударил гром в строку!

Взметнулась стая,
Строй нарушив,
Сомкнула поредевший ряд…
Предзимье люто веет в душу,
И раны под крылом
Горят.
Его болото приютило,
Озера грели
Как могли.
Но не вернулась крыльям сила,
Что отрывает от земли.

Подстерегают птицу страхи
За каждой кочкой и кустом.
И елка,
В старенькой рубахе,
Склонилась маковкой-крестом.

Я иду

Не пойму я:
Поле или море?
Счастье впереди,
Глухое ль горе?
Но иду…

А мне сейчас бы — в сани
Под тулуп овчинный!
Гикнуть: «Н-о-о!»
И в родную хату,
К тетке Мане…
Не видались мы
Давным-давно!

Только теток на пути —
Не часто.
И скрипят,
Скрипят мои шаги
По разливу мартовского наста.
По волнам-сугробинам
Глазасто
Катятся зеленые круги.

Даже солнце смотрит
Неулыбкой,
Стынет
Незнакомою звездой.
Синь
Нависла ледяною глыбой,
Ждет,
Чтобы обрушиться бедой.

Не пойму я:
Поле или море?
Счастье впереди,
Глухое ль горе?
Но иду!

Отголосок ноября

С годами
Мыслится и любится
Иначе:
Не властна тьма,
Не ослепляет свет.
И горькие былого неудачи
Становятся лишь суетой сует.

Награды нет,
И нету круглой даты.
Но и черта ведь
Не подведена.
И луч последний
Тихого заката
Звенит и греет сердце, как струна.

Сгущаются лиловые потемки,
Но где-то зреет новая заря!
И первый лед,
Задумчивый и ломкий,
Пока лишь —
Отголосок ноября.

Далекая страна

Валентине и Николаю Буйловым

В далекую страну,
Как в старину,
Назад на тридцать
Или триста лет
Уводит незаметный след.

В полузабытой той стране
Идет мальчишка по стерне,
Идет, по колкой,
Босиком,
К отцу на пашню с узелком.

А в поле
В очи сорванца —
Улыбка добрая отца,
На пашне шумные скворцы
И скирды —
Скирды-близнецы.

В мальчишке том
И в той стране
Я узнаю себя
И Русь.
Я
К темной, выцветшей стерне
Всем сердцем снова прикоснусь!

Как в годы давние,
Меня
Отец посадит на коня:
И вновь придвинутся леса!
И что мне колкая стерня,
И августовская роса!

А мой отец смеется мне,
Придержит,
Если что не так.
Смеется солнце в вышине,
Не отставая ни на шаг.

Горят в отавах клеверов
Огни цветов, как светляки.
Деревня
В двадцать шесть дворов
Полощет вербы у реки.

Навстречу нам выходит мать,
Ласкает доброго коня…
Вот так же
Будут ли встречать
Еще когда-нибудь меня?!

О край родной,
Весенний гром!
Неужто там не ждут меня!..
Кипрей дымится над бугром,
Собой полнеба заслоня.

Но я не верю
Ни бугру,
Ни почерневшему кресту,
Я сам на ветреном юру
Веселой вишней прорасту!

«Под полою у красавицы зари…»

Под полою у красавицы зари
Отбивают косы косари:
Звонкие литовки, будто тетива,
Каждая по-своему поет.
Замирая,
Слушает трава,
Тянется,
На цыпочки встает.

Молоточки клювами стучат
И с ресниц у девонек-девчат
Склевывают звонко — чок, чок, чок! —
Золотинки — ласковые сны.
Месяц,
Раскаленный пятачок,
Стынет на ладони у сосны.

Дробным цокотом
Молчунья-тишина
Поразбужена,
Зарей подпалена.
По округе гул моторный
Вкривь и вкось
Перестуком крепко-накрепко прошит.
Спозаранку дело каждому нашлось,
Только, чур,
Коль веселиться — от души!

Видишь —
Зоренька откинула полу!..
Пригласила нас хозяюшка к столу,
На заречные луга с духмян-травой
Всей деревнею на праздник даровой.

«Ой широко-широко…»

Ой широко-широко
Разлилась водица.
Поругаться легко —
Трудно помириться.

Боль-обида —
Не ручей,
Не положишь лавы.
Лучше не было б ночей —
Заревой отравы.

Омуты любимых глаз
Вовсе не видать бы…
Зря сказали,
Что у нас
Скоро будет свадьба!

Нюшкина подружка

У деревни на виду
Встретила подружку.
Бросив на руку узду,
Ты шагаешь, как по льду,
Анна, Нюра, Нюшка!..

У Настены каблуки —
Гвоздики-копытца:
Бабам вслед из-под руки
Есть чему дивиться.

А у Нюшки сапоги —
Каблучищи всмятку,
Будто с мужниной ноги.
На фуфайке — латки.

Хоть разбейся —
На виду
Не она, а Настя:
К агроному и в страду,
И в обычный день идут
Люди —
Вот где счастье.

Не подружка, а беда —
Нюшкино ненастье.
И куда теперь,
Куда
Схорониться от стыда?..
Помоги ей, Настя!

Настя рада бы помочь,
Да самой,
Самой невмочь!..

Нюшке, видно,
Невдогад,
Что краса не вечна:
У Настены листопад
Шелестит о плечи.

Не семнадцать —
Двадцать семь:
Ягода-калина.
Кольца в пепельной косе
Развиваются совсем,
Ей теперь бы
Сына!..

Нету силушки в ночи —
Сердце не остыло:
В душу смотрит,
Хоть кричи,
Нюркин муж Данила.

«От земли и вроде не земная…»

От земли и вроде не земная,
По деревне шла княжной княжна…
И глядел я вслед,
Еще не зная,
Как ты стала мне с тех пор нужна!

Лада-свет,
Живительная сила,
Не прошла меня ты стороной:
То звездой далекою светила,
То вставала солнцем надо мной!..

Верю,
Как язычник в солнце верил:
Ты —
Мое начало всех начал:
Дальний путь от материнской двери,
Мой приют,
Конечный мой причал.

«Вдвоем бы за околицу…»

Вдвоем бы за околицу
С любым —
Хоть в бега!
Пускай игласто колются,
Секут снега.

Метель на нашей улице
Раскинула сеть.
Проезжий не сутулится —
Любо глядеть!

Машиною пропахшая,
Раскинута пола.
— Эх, пропащая,
С кем пошла!

Думано ль,
С проезжим
Судьбу пытать?..
Рассвет белесый брезжит.
В окошке — мать.

А ей и горя мало —
Любовь хмельней вина!
Она чуть-чуть устала,
От счастия пьяна!

Не то что за околицу —
За тридевять земель…
Пускай игласто колется
Белёсая метель!

«Мимо кузни с ведрами…»

Мимо кузни с ведрами,
Покачивая бедрами,
Настя ходит по воду
По тропке, как по проводу.

За день Настя сотню раз
Души вывернет из нас.
Ей-то что — работает,
Ходит, где короче.

А у нас забота —
Шеями ворочать.
Ломит шеи к ночи
Так, что нету мочи.

Прицепилась, как простуда,
Накануне посевной.
— Ой, с ремонтом, братцы, худо,
Станем к выходу спиной:
Бегай хоть по двести раз —
На затылке нету глаз.

Искры звездами взметнулись —
Знаем горю чем помочь!..
Про себя же усмехнулись:
Как на привязи, точь-в-точь.

Бьются искры, будто пчелки,
Сыплют роем на стену.
Не видать теперь ни челки,
Ни походки Настиной.

Что-то в кузне стало душно,
И удар уже не тот…
Вот те раз —
Сквозь грохот слышно:
Ведра звякнули о лед.

Мы, как будто ненароком,
Повернулись к двери оком.
Эх, была не была,
Веселей пойдут дела!

Зимний гром

Не странно ли:
Я помню свадьбу,
Но не свою,
Твою, твою!
О если знать бы,
Если знать бы,
Затеряна в каком краю?

Та свадьба прочих не богаче,
А для меня,
Как зимний гром.
Твоей завидуя удаче,
Плясали девки под окном.

В глуби избы, глотнув сивухи,
Орал за здравие Федот.
Не зря селом змеились слухи:
«Любаша лейтенанта ждет…»

А от Любаши, от доярки, —
Лишь руки, мнущие платок.
Вздыхали девки-перестарки:
«Вот нам бы счастьица глоток!»
А я, считай еще мальчишка,
Плясал, как черт,
Себя казня:
Сжималось сердце в кулачишко
От взрослой тайны у меня.

Не ждала

Заявился,
Как свалился с неба.
Это я, ведь я, —
Не злая небыль.

Из вчера к тебе пришел,
От мая.
Видишь:
В волосах черемух цвет…
Шел я через годы,
Разметая
Сумрак дней,
Ночей зеленый свет…

Ты глядишь спокойно,
Незнакомо.
Помолчим,
К чему теперь слова.
Нагляжусь
И в ночь уйду из дома,
Тихий, как сентябрьская трава.

По ягоды

Осень молодицей
Из подола
Ягод понасыпала,
В лес позвала,
Я пришел на вырубку
По утру
В жаркую малиновую
Гущеру.
Ягода-кровинушка —
Знай бери.
Про люли-Малинушку
Лопочут глухари:
— Сладкая, с Михайлою
Спозналась,
На заре с хозяином
Те-ши-лась…
Я не буду слушать
Брехов-глухарей,
Только ты, сладобушка,
Приголубь-согрей!
От молвы-напраслины
Тебя уберегу.
Но горда Малинушка —
Ни гу-гу.
А за той за вырубкой
На пол-России мох.
Что ни кочка-выскочка
То подвох.
Стелются багульника
Сизые леса,
Гоноболи-скромницы
Синие глаза.
Припаду я к синим —
Буду пить и пить.
Мне без Гоноболины
Не прожить.
Закружила голову,
Остудила боль.
Ох пьяна ты, ягода
Гоноболь!

«На моей ромашковой стороне…»

На моей ромашковой стороне
Прокатилось солнышко по стерне,
Зацепилось, ласковое, за стога
И упало
В скошенные луга.

Не певучи сумерки в сентябре.
Догорают ясени на бугре.
Затаились чуткие камыши.
И на всем-то озере —
Ни души.

Не пойму, где небо,
А где вода.
Звездные заметаны невода:
В неводах тех месяц, словно линь,
Золотым хвостом волнует синь!..

Мне давно бы к берегу пора,
Только сам попался я в невода:
Словно околдованный,
До утра
Слушаю, как дышит сонная вода.

У костра

Деревья совсем одичали,
Последние сбросив листы.
И негде приткнуться печали
Среди городской суеты.

Уеду отпраздновать осень
Туда,
Где и вовсе не ждут.
Вечерние тени, как лоси,
Тихонько к костру подойдут.

В лесу у озерного плёса
Всю ночь промолчу под сосной.
Прогрохают гулко колеса
По тряской дороге лесной.

Ничем тишины не нарушу —
Один на один у огня.
Лишь сосны в открытую душу
Глядят
И врачуют меня.

А угли мерцают,
Мигают,
По углям змеятся огни.
Мне думать они помогают,
Забыться помогут они.

РАДУГИ МОРЯ

Краски моря

Я гляжу на море
И свечусь
Теплой переменчивостью света:
На прибрежье катит,
Катит грусть,
Желтым жаром осени согрета.

А в просторах —
Рыже-зелена,
Поднялась и будто бы застыла,
Исподволь накапливает силу
Глубины
Ленивая волна.

Горизонт подернут синевой,
Горизонт — задумчиво-седой.
Море это,
Небо ль? —
Разберись!
Смотришь —
Будто сам взмываешь ввысь.

До чего же переменчивы цвета, —
Радугой меня околдовали,
Словно нет душе другой печали!
Всё иное —
Тлен и суета.

Кавказия

Отныне я — «дикарь»:
Навес над головой
Под виноградным пологом упрятан,
Три кипариса, как солдаты,
Оберегают мой покой.
Мне солнце и вода
Сегодня — Муза,
Их власть я принимаю целиком.
Вот-вот сольюсь я с морем,
Как медуза,
Пошлепаю по волнам босиком.

Вода
То сизая,
То голубого тона,
То цвета золотистого вина,
Смотри хоть вверх,
Хоть вниз —
Она бездонна,
В ней искра каждая видна.

И пусть со мной
Заигрывают рыбы,
Несут дельфины,
Словно скакуны.
Загадки мне
И дороги, и любы
Кавказии —
Неведомой страны!

«Пальмы трепетные листья…»

Пальмы трепетные листья
Трогают,
Как пальцы,
Небо.
Дотянуться этак мне бы
До рассветной чистой выси.

Дотянуться и понять бы:
Почему грустят закаты,
Почему приливов свадьбы
Белым пламенем объяты?

На приморской благодати
Почему я помню север?
Видится с какой-то стати
В росной измороси клевер.

И осина,
Словно пальма,
В легком трепете сгорает…
И до слез чего-то жаль мне,
А чего —
И сам не знаю.
Слышу:
Рожь шумит, как море,
Ластится под стать прибою…
И какого черта спорю
Бесконечно сам с собою?

«Кто на море не бывал…»

Кто на море не бывал —
Тот и горя не видал.
Я гулял на море —
Знал не только горе!

В волнах плещут зори,
Как дельфины,
Гребни желтым жаром опалив.
Тяжкую о береге кручину,
Будто камень,
В море утопи.
Цепкую взамен возьми походку,
Что велит зыбучая вода.
Под веслом упругим будет кротко
Пениться крученая беда.

В рифовой опасности пролива
Волны зеленей и вороней —
Будешь их сноровисто за гривы
Брать,
Как необъезженных коней.

Ох как пригодится эта хватка:
Ныне зыбки,
Зябки берега.
В мае, как веселая солдатка,
Хохотом заходится вьюга!

Доброта моря

Я с морем бывал,
Будто с полем,
На «ты».
Я принял
Соленой его доброты.
Случалось —
Ложилась кругом тишина,
И в поле меня уносила волна…

А ныне и поле, как море,
Опять
На кручи кидает меня.
И хочешь не хочешь —
Приходится внять
Велению страдного дня!

Приемлю расплату.
За беды твои
Без хлеба оставь, без воды!
Лишь в сердце обиды слепой не таи,
Чтоб вновь не случилось беды.

Позволь хоть однажды
Хозяином быть —
И море не мог я вполсилы любить!
Гривастое море —
Морщины у рта —
О как пригодилась твоя доброта!

Цыганка

Цыганка не гадала —
Торговала,
На рынке продавала виноград,
С ее плеча
Косынка черно-ала
Текла на белый
Форменный халат.

Не карты
Пальцы ловко тасовали —
Перебирали гроздья
Целый день.
О незабытом
Пальцы тосковали,
И густо
Под глаза ложилась тень.

Хотя шутить цыганка не устала,
Грустят о чем-то
Черные глаза.
И на прилавок ягода упала,
Как светлая,
Нежданная слеза.

На юге

Разукрашена, будто на свадьбу,
Свет-земля в дорогие дары.
Землякам эту яркость видать бы,
Эту зелень
Осенней поры!

В черноморской октябрьской теплыни
Услыхать бы им скрипки цикад!..
У моей северянки-Псковщины
Догорает теперь листопад.

В поле лужица,
Ямка любая
Застеклела,
Закована в лед.
А на юге вода голубая
Искрит радуги,
Песни поет.

По-над морем светлынь —
И в июле
Северянке не снилось такой!
Но меня в этом блеске
И в гуле
Приласкало нежданной тоской.

В дальний путь поезда провожая,
Шлю всё чаще на север поклон…
Ни к чему мне
Невеста чужая, —
Я метелью навек полонён!

Письмо деду Егорию

Я лежу у синя моря —
Пообжарился слегка.
Вот бы, дедушка Егорий,
И тебе погреть бока.

Полежать бы в белой пене,
На песке, как на полку,
В небо выставив колени,
Словно в баньке к потолку.

Окунуться бы для пробы
В моря Черного теплынь,
Может, давние хворобы
Смыла б ласковая синь.

Только где тебе, трудяге…
Пишешь мне:
Не те лета.
Да к тому ж
Без старой тяги
Наше поле — сирота.

Прописали деду ванны
С давних пор
У тех болот,
Где и за полдень туманы
Жарким солнцем не проймет.

Но Егорий не в обиде,
Лишь бы я писал ему.
Он с письмом к соседу выйдет,
Растолкует,
Что к чему.

Словно сам на синем море
Грел ребрастые бока…
Ты прости меня, Егорий,
Не считай за чудака.

«Опять заладили дожди…»

Опять заладили дожди,
Как будто не на юге я,
А возле озера Чудского.
И небо обложило снова,
И снова солнышка не жди.

Колотят палочки дождинок
Не спеша
В банановые листья,
Словно в бубны.
А с моря наползают будни,
Лениво галькою шурша.

И я в тех буднях,
Как туман,
То загрущу,
То посветлею.
Не надо, морюшко, елею:
Не в силах мне помочь обман.

Я нынче вижу всё как есть:
Вот кипарис,
А это — просто палка…
Не жду зеленую русалку:
Что отцвело
Тому не цвесть.

«Дремлет море в кротости тюленьей…»

Дремлет море в кротости тюленьей,
Шевеля волною-плавником.
Пользуйся его короткой ленью,
Сверив курс надежно
С маяком.

Потому что эта кротость-ласка
Грузностью свинцовой налита!..
Море про царевну плещет сказку,
Сказка та — рыбачка,
Не мечта.

Выйди ей навстречу
Рано-рано,
Удаль и уменье покажи…
Ждет тебя,
Зовет к себе моряна,
Завивает в волнах куражи!

Ожиданье

А. Т.

Я верю:
Этот миг настанет,
И все-таки она придет!
Былое
Камнем в волны канет,
И новая заря взойдет.

Она поманит робким взглядом
К себе
На праздничный песок.
И я покорно встану рядом —
От гибели на волосок.

Мы постоим на многолюдье,
Не замечая никого,
Себе —
Волшебники и судьи,
И боги счастья своего.

Объятые крылатой силой,
Пойдем по голубым волнам.
И солнце ласково б стелило
Дороги золотые нам.

Она в русалочьей одежде —
Лишь на полшага впереди.
Мне кажется:
Что где-то прежде
Я видел этот взлет груди,

И обжигался смуглой кожей,
Ревнуя,
Мучаясь,
Любя…

И до чего она похожа,
Точь-в-точь похожа
На тебя.

В ущелье

Огрузела осень.
Свысока
Катится в Юпшарское ущелье.
Там,
внизу,
Отменное веселье —
Захмелела горная река.

Брызг веселых солнечный фонтан
Взвихривает
Радужно и пенно.
К буйной силе преклоню колена,
Окунусь —
И тоже буду пьян.

На меня седые облака
Наползают медленно и строго.
Их бока косматые потрогать
Тянется веселая рука.

Искрами затепленный гранит
Хочется ладонями погладить…
Что-то мне
С самим собой не сладить:
Как в ущелье,
Всё во мне гремит.

Мне бы самому теперь
Волной
Осени навстречу покатиться,
И под стать реке —
Повеселиться,
Выплеснуться
Силою хмельной!

Вдохновенье

Сюда,
Где горы и седое море,
Съезжаются художники, поэты…
Они подстерегают зори
И краски субтропического лета.

И каждый ждет с надеждой
Незнакомку,
Подолгу морю вглядываясь в очи,
И в душу,
Словно камешки в котомку,
Цикадные укладывает ночи.

Но Незнакомку
Отыскать не просто.
Она смугла
И небольшого роста,
Глаза, как море,
Сини и зелёны…
Бог весть куда
Влечет она влюбленных.

Когда волна бушует
И клокочет,
Бросая смело к тучам
Брызги злые,
Та Незнакомка покидает Сочи:
Уходит в море,
В дали ветровые.

Нет, не ищи ее на тихой глади,
Когда волна покоится на камне.
Ее нельзя,
Как милую, погладить
И удержать
Холодными руками.

Mope

Привечает море каждого,
Кто на сердце не скупой:
Напоило море жаждою,
Смыло завтрашний покой.

Звездным вечером окутало,
Распластало синь крылом,
Сказку с былью перепутало,
Нашептало о былом.

Поманило сизой дымкою,
В чудо-дали повело,
Обратило невидимкою,
Подымает на крыло.

Над волной,
Над белым облаком
Понесло невесть куда:
К деревеньке с псковским обликом,
К вербам,
Сникшим у пруда…

Надо мной заря рябинная
И рябина, как заря,
Колоколенка старинная
Привечает скобаря.

Здравствуй,
Диво несказанное,
В белой шапке отчий дом
И ко мне дорога санная
Катит —
В бело-голубом.

Заряна-печальница

МОЯ ЗВЕЗДА

Апрельская земля

Звезда моя

Вожак

Ночь над Псковой

Собор

Псковские мастера

Гусляры

Ивану Малякову, отцу моему

«Отвыкли мы от цокота копыт…»

Иваны России

«Позади, впереди…»

«Захмелев, мой тихий дед…»

«Километрах в ста от Пскова…»

Землячкам

Встреча

В гостях у деда

Забота

На свадьбе

Березовый край

Поле

«Жизнь прожить — не поле перейти…»

«О время, время…»

Туристы из ФРГ

Верность

ТЕТЕРЕВИНАЯПОЛЯНА

Тетеревиная поляна

Сохатый

Листопад

Подранок

Я иду

Отголосок ноября

Далекая страна

«Под полою у красавицы зари…»

«Ой широко-широко…»

Нюшкина подружка

«От земли и вроде не земная…»

«Вдвоем бы за околицу…»

«Мимо кузни с ведрами…»

Зимний гром

Не ждала

По ягоды

«На моей ромашковой стороне…»

У костра

РАДУГИ МОРЯ

Краски моря

Кавказия

«Пальмы трепетные листья…»

«Кто на море не бывал…»

Доброта моря

Цыганка

На юге

Письмо деду Егорию

«Опять заладили дожди…»

«Дремлет море в кротости тюленьей…»

Ожиданье

В ущелье

Вдохновенье

Mope

Контакты для правообладателей

Ивану Малякову,

отцу моему

ТЕТЕРЕВИНАЯ
ПОЛЯНА