Крылья
Ждать в приемной пришлось недолго. Вскоре после того, как из кабинета Генерального степенно вышел какой-то солидный мужчина в дорогом костюме, секретарша пригласила войти Михаила Ивановича.
Павловский поднялся из глубокого кресла, и, добродушно кивнув секретарше, шагнул в широкие двери. Он был спокоен, как может быть спокоен главный бухгалтер крупного Конструкторского Бюро, когда все финансовые документы в порядке. Да и как иначе? Почти всю жизнь Михаил Иванович Павловский отдал бухгалтерскому делу, и ближе к пенсионному возрасту был асом дебета и кредита. Невысокий, чуть полноватый, он тщательно следил за собой, и никто не дал бы ему шестидесяти лет. Ну, максимум, пятьдесят пять. Лишь обширная плешь, и изрядно поседевшие волосы выдавали, что Михаил Иванович немолод.
Генеральный директор при виде Павловского встал из-за своего огромного стола, и, выйдя навстречу, с чувством пожал руку главбуха.
– Здравствуйте, здравствуйте, Михаил Иванович! Проходите, присаживайтесь, где удобно. Надо нам поговорить.
С недоумением посмотрев на Генерального, Михаил Иванович ответил на пожатие, и сказал:
– Здравствуйте, Игорь Петрович! А в чем дело-то? Случилось что-то?
– Нет, не случилось ничего. Да вы присаживайтесь. Надо нам один вопрос решить. Безотлагательно.
Павловский присел на один из стульев, отодвинув его от стола, сложил руки на коленях, и приготовился слушать начальника.
– Михаил Иванович, я слышал, что вы на пенсию уходите? Не собираетесь дальше работать?
– Я еще не решил. Жена хочет, чтобы я дома посидел, мол, хватит тебе этой нервотрепки. А сам-то я давно привык. Вроде бы и не в тягость.
– Я вас не отпущу! Где я найду такого главбуха? Нет, даже и не думайте! Кстати, мы к вашему юбилею уже готовимся. Думаем, какой подарок вам сделать. А я решил у вас спросить. Вы-то что хотите? Может быть, пожелания есть? В разумных, естественно, пределах, но и не стесняйтесь. Чтобы вам из КБ уйти не хотелось, мы готовы потратиться. Ну, признавайтесь, о чем мечтаете?
Михаил Иванович серьезно, и немного печально взглянул на Генерального, потупился, и опустил глаза вниз. Помолчав, он снова, но уже твердо посмотрел в глаза начальнику, и решительно сказал:
– Есть у меня мечта, Игорь Петрович! Есть! И только от вас, будем говорить, зависит, исполнится она, или нет. По гроб жизни вам буду благодарен, если исполните!
– Господи, Михаил Иванович, вы меня просто пугаете! – немного нервно ответил Генеральный. – Что у вас за мечта такая? Выкладывайте! Чем смогу, – помогу!
Павловский снова замялся, но, решившись, горячо, и немного сумбурно, заговорил:
– Игорь Петрович, вы же знаете, что большинство деловых бумаг проходит через меня. Конечно, я понимаю, что поступаю неэтично, но я любопытен. И не только по долгу службы. И вот, накапливая факты, я, где догадался, где домыслил, но понял, что в КБ прошли испытания четырех пар индивидуальных крыльев. Поскольку испытания прошли успешно, я это говорю на основании приказа о премировании двух испытателей от семнадцатого мая сего года, они полностью готовы к эксплуатации. Не знаю, отданы ли они в производство, но я прошу одну пару у вас. Как поощрение, будем говорить.
– Михаил Иванович, да вы с ума сошли. Во-первых, это секретная разработка. Вы и знать-то ничего не должны. У вас, конечно, допуск есть, но не к таким секретам. Во-вторых… Зачем они вам?
– Эх, Игорь Петрович! Я понимаю! Смешно, конечно! Но, ничего с собой поделать не могу. Как мальчишкой мечтал о крыльях, так до сих пор мечтаю. Представляете, мне ночью часто снится, что я парю над землей. Вы меня понимаете? Это мечта всей моей жизни, будем говорить! Не откажите!
– Ну, не знаю. Нетрудно, конечно, изготовить еще пару. Да и себестоимость там…
– Тридцать две тысячи двести восемьдесят два рубля сорок копеек.
– Вот именно! Но, Михаил Иванович! Где же вы на них летать-то будете? Это ведь когда их рассекретят!
– Не знаю. Может в поле где-нибудь за городом? Где людей нет. Ну, ведь испытывали их не в ангаре же? Тоже кто-то, наверняка видел, будем говорить? Я думаю, что ничего страшного. Подумают на НЛО. Да я и не буду часто летать. Так, когда взгрустнется. Выручите, Игорь Петрович!
Генеральный сел за стол рядом с Павловским, и задумался. Потом встал, подошел к селектору и, нажав кнопку, произнес:
– Зайди ко мне.
Через минуту в кабинет вошел зам Генерального директора. Поздоровавшись, он подошел к столу, и почтительно вытянулся, глядя на начальника.
– Вот, Сергей Николаевич. Задачку нам задал Михаил Иванович. Просит подарить ему пару крыльев. Как ты думаешь, потянем?
Ошеломленный услышанным, зам глянул на Павловского, и отвесил нижнюю челюсть.
– Так ведь это…, как? Я даже не знаю! Разве можно?
Еще раз, пристально взглянув на с мольбой смотрящего ему в лицо Павловского, зам отрицательно помотал головой, пожал плечами, и снова обратился к Генеральному.
– Если подумать, то по деньгам потянем. Еще и на спиннинг какой хватит.
– Не надо мне спиннинга! – вскричал Михаил Иванович. – Мне крылья нужны!
– Ну, если, вы, Игорь Петрович, не против, то и я за. А зачем вам крылья, Михаил Иванович?
– Да, низачем! – в сердцах сказал Павловский, – я летать хочу! Вот хочу летать, и все! Мечта у меня такая, будем говорить! Могу я мечтать?
– Да, конечно, Михаил Иванович! Не волнуйтесь вы так. Просто странная какая-то мечта. Другие вот мечтают об автомобиле, квартире в Москве, миллионе долларов. А вы…, как-то нестандартно.
– Ну, что же мне делать? Такой уж я, нестандартный, будем говорить!
– Ну ладно, ладно, – встал из-за стола Генеральный. Идите, Михаил Иванович. Мы тут с замом пошепчемся.
Павловский тяжело поднялся, чуть поклонился начальству, и вышел.
Нежно обнимая плоскую коробку, на которой ярко выделялся логотип компании, выпускающей плазменные телевизоры, Михаил Иванович с трудом открыл багажник своей «Хонды» и осторожно загрузил туда подарок. Сияющая жена поспешила положить следом аккуратный чехол со спиннингом, и на секунду прижалась к мужу.
– Все хорошо, Миша! Такой юбилей отгрохали! Молодцы! И начальство у тебя очень доброе! Вон, цветов сколько надарили, – кивнула она на пластиковое ведро, полное разнообразных букетов, стоящее у машины. – Давай, поехали домой! А то я что-то устала. А ты, я вижу, тоже доволен? – улыбнулась она, – вон, светишься весь. Поехали! Здорово же тебя уважают! Я и не знала, – продолжила она уже в машине. – Меня уж ваш главный начальник попросил, чтобы я не препятствовала твоей работе. Да я что ж? Есть силы – работай! Я думала, ты там время проводишь. А тут вона как!
Внутренне ликуя, под неумолчный говор жены, Михаил Иванович вел свою «Хонду» домой. В коробке из под телевизора ждали его вожделенные крылья. Крепко держа руль, Павловский предвкушал свой первый полет, как когда-то в юности предвкушал обладание своей первой женщиной. То же волнение и трепет, то же состояние робости, азарта и неистребимого желания. Его душа чудесным образом помолодела, стала увереннее, и сильнее. Она и без крыльев летела сейчас высоко над землей!
Приехав домой, Михаил Иванович загнал машину в гараж, пристроенный к дому, и, вынув подарки, зашел в прихожую. В гостиной горел верхний свет, слышался шум голосов. Вероятно, это были сын со снохой, и дочь с зятем. Раздевшись, он прошел в комнату, посреди которой стоял накрытый стол, и увидел, что не ошибся. Вся семья была в сборе. Даже теща, восьмидесятидвухлетняя тучная старуха приперлась. Вот уж кого не ждал Павловский! Она развалилась на диване, заняв его полностью. Ну что же, натура такая!
В одном из кресел сидела дочь, любимица. Марина. Высокая, красивая в мать, к своим сорока еще стройная и цветущая блондинка. Взглянув на нее, Михаил Иванович, в который раз порадовался за нее. Все-то у нее было в порядке, все-то у нее получалось. И с мужем, который сейчас стоял рядом с ней, они явно были парой. И дети у них были умницами и отличниками. Да что там говорить? Даже собака у них была какая-то очень породистая, настолько, что непременно получала на выставках первый приз.
Сын, тридцатидвухлетний здоровяк, был попроще. Жену он себе нашел тихую и незаметную. На первый взгляд. Но Михаил Иванович не зря прожил шестьдесят лет, и с наблюдательностью у него все было в порядке. Света крутила мужем, как хотела. Но Алексей и не возражал. Наверное, привык быть управляемой марионеткой. Хотя, это не мешало им быть довольно дружной семьей, в которой их десятилетний сын, Сережка, был ухожен, обласкан, и любим.
Павловский, выслушав всплеск восторженных голосов, улыбнулся, и, извинившись, отправился переодеваться. Он привык дома ходить в халате, но в данный момент это было не совсем то, поэтому он надел легкие брюки и рубашку с короткими рукавами. Глянув в зеркало, Михаил Иванович пригладил остатки волос, и уже собрался войти в гостиную, но, внезапно умолкшие голоса заставили его насторожиться. Вместо гостиной он прошел в прихожую, и, убедившись в отсутствии упаковочной коробки от телевизора, тихо охнул.
Торопливо войдя в комнату, Михаил Иванович увидел немую сцену. Вся семья стояла у дивана, удивленно разглядывая высыпанные кем-то из коробки детали крыльев. Прозрачные маховые сегменты, блестящие детали каркаса, небольшой обтекаемый блок биодвигателя выглядели столь чужеродно на белой коже дивана, что немудрено было удивиться.
– Вы это зачем? – волнуясь, спросил Павловский, – кто вам позволил? Что за самовольство, будем говорить?
– Папа, что это? – спросила дочь, с трудом оторвав взгляд от сверкающей груды деталей. – Мы думали, там телевизор!
– Думали вы, – ворчливо произнес, успокаиваясь, Михаил Иванович.
– Это что же, зятек, – скрипучим голосом вопросила теща, стоящая чуть поодаль, – а где же телевизор? Что это за мусор? Неужто это подарок тебе такой дали? Что-то я ничего не пойму. Всем людЯм нормальные подарки дают, а тебе это барахло?
– Да, папа, – подключился сын, – что это за штуковины? Ничего не понятно! Может, что перепутали?
– Ничего не перепутали! – твердо сказал Павловский. – Это мне подарок подарили. Мне, понятно? И не суйтесь, будем говорить! Какое ваше дело?
– Миша, ты чего грубишь? – удивилась жена, – мы же просто хотим знать, что это такое, и зачем.
– Крылья это! Крылья! – уже с раздражением произнес Павловский. – Мне подарили крылья!
– Крылья? – удивилась жена. – Что за ерунда? Зачем они тебе?
– Ты что, зятек, умом повредился, что ли? Или его у тебя и не было никогда? – ласково спросила теща. – Ты что творишь-то? В детство впал? В самолетики играть собрался?
– Мама, ну что ты говоришь? Он, наверное, для Сережи старался? – Жена попыталась смягчить ситуацию. Но, Павловский был уже неуправляем.
– Нет, я сказал! Это мне подарили! Вы что тут, за дурака меня держите? Будем говорить, вам какая разница? Что вы так разволновались? Вам, что ли подарили?
Гости притихли, внимательно глядя на Михаила Ивановича. Тот подошел к дивану, собрал в коробку части крыльев, и, под теми же молчаливыми взглядами родственников, понес их в гараж.
Когда он вернулся, гости уже приступили к трапезе. Веселья не было. Дочь, жалея отца, попыталась, с фальшивым оживлением, растормошить семью, но, без успеха. Как-то вяло были произнесены традиционные тосты, и даже количество выпитого алкоголя не подняло настроения. Вскоре гости разошлись, и Павловские остались одни. Жена принялась убирать грязную посуду и заталкивать ее в посудомойку, а Михаил Иванович в одиночестве остался сидеть за столом. Тупо глядя на налитую рюмку водки, стоящую перед ним, он все еще тяжело переживал обиду. Наконец, он взял рюмку, и осторожно перелил ее содержимое снова в бутылку.
Перейдя на диван, Михаил Иванович включил телевизор, но, пощелкав пультом, ничем не заинтересовался. Раздраженно отбросив пульт на диван, он сунул ладони между колен, и, сгорбившись, замер. Мысли вяло кружились в голове, было тошно и безрадостно. Сквозь дурацкий смех и бурные аплодисменты, доносившиеся с экрана, он вдруг подумал, что, возможно, они правы. Не заигрался ли он, будем говорить, в игрушки? Но крылья, настоящие, реальные крылья! Плевать на все, лишь бы взлететь!
Павловский расправил плечи, и поднявшись, заглянул на кухню. Жена расставляла посуду в шкафчике. Он кашлянул, и, когда жена повернулась к нему, сухо сказал:
– Я в гараже буду.
Осторожно высыпав содержимое коробки на верстак, он принялся разбирать свое богатство. Разложив все по порядку, приступил к сборке. Изделие получилось очень простым и компактным, а со сборкой справился бы даже ребенок благодаря комиксу, подготовленному КБ. Постепенно на верстаке вырастали прозрачные, стрекозиные крылья. Михаил Иванович пожалел, что в тесном гараже никак невозможно было их примерить: слишком широк был размах собранных крыльев, и потому, отсоединив от каркаса маховые плоскости, убрал аппарат в машину.
Когда он вернулся в дом, жена уже лежала в постели. Приняв душ, Павловский надел пижаму, и осторожно лег рядом, повернувшись спиной. Жена тут же повернулась к нему, и укрыла одеялом.
– Ну как ты, Миша? – спросила она, – отошел уже? Сердце не болит?
– Нормально все! – пробурчал Михаил Иванович.
– Ох, мужчины, мужчины! Всю-то жизнь вы в игрушки играете. Кто оружием забавляется, кто рыбалкой, или футболом. А тебя вот на крылья пробило! Каждому, видать, свое! Я только за тебя переживаю. Не шандарахнешься ты с неба-то? Не мальчик ведь!
– Павловский тут же повернулся к ней, и, обняв, горячо зашептал ей в ухо:
– Да там сверхнадежность! Там и ломаться то, будем говорить, нечему! Все хорошо будет!
– Хорошо. Ладно, если хорошо. Только все думается!
– Ты не думай, я тебе обещаю! А хочешь, – вдруг встрепенулся Павловский, – хочешь тоже слетать? Давай, поедем, по очереди летать будем!
– Ну, уж нет! Да я со страху помру! Нет уж, сам летай! Да осторожнее, пожалуйста! На провода, какие не налети.
– Я осторожно, – счастливо улыбаясь, Михаил Иванович еще крепче прижал к себе жену.
Он проснулся на рассвете. Июльская ночь отползала к западу, уступая широко шагавшему с востока рассвету. Павловский торопливо привел себя в порядок, одел спортивный костюм и кроссовки. Ключи от машины нашлись в кармане пиджака. Осторожно шагая, стараясь не разбудить жену, Михаил Иванович прошел в гараж, и, открыв ворота, выгнал свою Хонду за ограду. Полусобранные крылья протянулись через весь салон, но вождению они не мешали. Автомобиль, как всегда легко, полетел по шоссе к выезду из города. На знакомом перекрестке Павловский повернул на грунтовку, и через лес вскоре выехал на одному ему известную поляну, которую он обнаружил, собирая грибы. Вроде бы поляна находилась недалеко от шоссе и города, но выглядела девственной. Бывают такие места в лесу, словно закрытые от большинства грибников и охотников.
Остановив машину на краю поляны, Михаил Иванович споро достал крылья, и собрал их. Оставалось только пристегнуть их и влететь, но Павловский медлил. Он присел на корточки возле крыльев, и ласково погладил рукой нежные на вид, но упругие пластины. Посмотрев на чистое, голубое небо, он широко улыбнулся, и, приподняв всю конструкцию, нацепил ее на себя. Надев мотоциклетные очки, Михаил Иванович уверенно включил моторчик, и тотчас крылья за его спиной с жужжанием завращались, набирая силу. Щелкнул механизм каркаса, фиксируя ноги Павловского, и он почувствовал, как крылья неодолимо влекут его вверх. Гигантской стрекозой аппарат поднялся метров на триста, и резко рванул горизонтально в сторону от шоссе.
– У-хууу! – донеслось с неба, и стрекоза принялась нарезать круги над лесом, забирая все шире, и шире. Прозрачные крылья сверкали под утренним солнцем, а пилот, достав из кармана телефон, набрал номер, и кричал в трубку:
– Я лечу! Ты слышишь? Я лечу! Я в небе! Тамара, я уже лечу!
Кузнечик
Не понимаю, как эта история не попала в прессу, или на телевидение, для меня это просто удивительно! Я, может быть, и сам не узнал бы ее, но теща, живущая в своем доме в Подмосковье, настоятельно просила подлатать ей крышу. Не ее «крышу», конечно, она еще вполне крепкая женщина, но вот крыша ее дома основательно прохудилась. А тут, как назло, зарядили дожди, превращающие лето в осень, и теща просто взвыла. Ее вой, конечно же, был услышан моей женой, и мне пришлось брать неделю за свой счет, чтобы срочно сделать ремонт.
Теща встретила меня радостно, и сразу усадила за стол. Я устроился поудобнее, и огляделся. Нечасто приходится теперь бывать в этом маленьком поселке, не хватает времени. Но, все было по-прежнему, кроме одной детали. На полу стояли ведра и тазы, которые звонко откликались на капающую с потолка воду. Пахло плесенью и мокрыми тряпками.
Уставленный закусками стол примирил меня с унылой действительностью, и я с аппетитом принял внутрь соточку, и занюхал солеными грибочками. Но только я принялся за жареную картошку, как за окном послышался громкий приближающийся звук: – Туп, туп, туп, туп, – который вскоре удалился.
– Что это? – спросил я тещу. И в ответ услышал такую историю.
Живет в поселке, на его окраине, скромный паренек, Витя Загорский. К моменту случившегося с ним, ему исполнилось двадцать три года, и жил он со своей матерью в небольшом домике с палисадником. Жили они бедно, так как Витя никак не мог найти работу, по причине того, что никакой специальности у него не было. Даже в грузчики его не брали, имея в виду его субтильную внешность. Радуясь случайным заработкам, Витя, чем мог, помогал матери – пенсионерке. Так и жили они, перебиваясь с хлеба на квас, как говорится, пока не случилось несчастье.
Однажды, весной, поехал Витя со своим знакомым на его «четверке» в райцентр, на оптовку. Ну, там, помочь, покараулить. А то, мало ли что! И вот, на крутом повороте, в гололед, заносит их жигуленок, и бросает прямо на отбойник. И вылетает Витя в кювет, выбивая лобовое стекло головой. Водитель погиб, а Витя, к счастью, или к несчастью, остался жив, потому как, непристегнутым был. Получил сильное сотрясение мозга, с которым и провалялся в районной больнице две недели.
Выписался Витя, и уехал домой. И тут начались странности. Вдруг стала расти у него правая нога. Да не вширь, а в длину. Сначала незаметно, а потом все больше и больше. Или длиньше надо говорить, не знаю? В общем, когда Витя догадался приехать в больницу на консультацию, нога увеличилась на двадцать четыре сантиметра.
Посмотрели врачи ногу, помяли ее, постукали, да и покачали головами.
– Неизвестное науке заболевание, – говорят, – надо исследования проводить. Взяли у Вити анализы, да и спровадили его домой.
А нога все растет. Все длиньше и длиньше. И, главное, и бедро растет, и голень. Пришлось Вите приспосабливаться. Вытянет длинную ногу вперед, согнет в колене, да так и ходит. Спервоначалу неудобно было, да потом постепенно привык. И сам привык, да и соседи к его необычному виду привыкли. Ну, мало ли какие уроды у нас обитаются! Устанешь удивляться!
А нога к тому времени удлинилась до полутора метров. И все бы хорошо, но чувствовал Витя неудобство, и какую-то неопределенность. А соседка, баба Маша, ему и говорит:
– Слышь, Витек, ты бы похлопотал, инвалидность себе выбил. Все в дом копеечку, какую-никакую.
Послушался Витя. Поехал в райцентр, инвалидность себе выбивать. Промурыжили его долго, да все бестолку. На комиссии, после долгого ожидания, суровый дядя в белом халате сказал ему:
– Вам, батенька, инвалидность не положена. Нога у вас работает? Работает! Не болит? Не болит! А что по поводу длины, так это не к нам. К хирургу.
Уехал Витя домой, да призадумался. Может, и вправду, к хирургу поехать, пусть ногу укоротит?
Думал, думал, да ничего не надумал. Нога же, к тому времени вымахала до двух метров длины и в росте остановилась. Идет Витя, впереди нога ботинком шлепает, а за ним и он сам. Брючину, конечно, пришлось надшивать. А куда деваться?
И тут, вдруг, пригодилась Витина нога. Все началось с пустяка. Залез соседский котенок на березу, орет, а спуститься не может. Боится! Хозяйка бегает вокруг дерева, вверх смотрит, да заразу эту и уговаривает:
– Мурзик, слезай, я тебе сосиску дам! Иди ко мне, Мурзичек! – ну и разные такие слова. А Витя мимо своей ногой шлепал. И говорит соседке, словно в шутку:
– А мне сосиску дашь, если достану?
А соседка-то и говорит:
– Кило сосисок дам, Витя, если котика моего достанешь.
Подошел парень к березе, да и выпрямился на своей длинной ноге. Аккурат с котенком и сравнялся! Взял бережно котика, да и снова ногу согнул. Подает безобразника хозяйке, да улыбается:
– Вот она, нога-то, для чего предназначена!
Так и начался Витин триумф.
Стали его использовать вместо лестницы. Вытянутой рукой Витя на четырехметровую высоту доставал, а уж на три с половиной и ремонт делал. Стали и денежки в кармане водиться, и продуктами брать он не брезговал. Мамаша его заулыбалась, стала даже в палисаднике ничегонеделать. А зачем, если и так сыты?
Только Витя новый финт освоил. Стал он прыгать на этой длинной ноге. Да так у него ловко это получалось, благо машин-то в поселке немного. Скачет по дороге, ссутулившись, чтобы за провода не задевать, на мопеде не догонишь. Туп, туп, туп, туп, туп. Как кузнечик. Тут мужики, которым по вечерам делать нечего, его и оценили.
– Витя, – говорят, – сгоняй в магазин, возьми пивка, да водочки не забудь.
А он и рад! Нужный человек! Ну и нальют ему стопочку. А что? Уважают! Пристрастился понемногу. Но, счастлив! Везде-то он нужен, всюду его угощают! Правда, не загордился. Со всей душой ко всем. Прискачет вечером домой, матери деньги, днем заработанные, отдаст, да и отдыхать. Сам на кровать, а ногу на специально купленный пуфик, чтобы тоже отдыхала. Кормилица!
Подумал я, да и попросил тещу, чтобы пригласила Витю мне помочь. А что? Выгода большая! Лестницу не надо, да и с шифером корячиться не придется. Все равно, что подъемный кран.
На следующий день прискакал Витя. Симпатичный парень, если смотреть сверху, кареглазый, коротко стриженный. Носик курносый. Познакомились мы с ним, да и за работу принялись. Работаем, да разговариваем. Понравился он мне. Хороший парень, не злой совершенно. И оптимист! Все-то ему хорошо! Даже когда его пару раз на деньги кинули, он и то не разозлился.
– Да ладно, – говорит, – мы с моей ногой еще заработаем.
К вечеру закончили мы ремонт, да за стол. Я Вите из своих заплатил, чтобы тещу не нервировать, да выпили еще. Считай – в расчете.
Через два дня я уехал, поправив в доме все, что я мог самостоятельно поправить. Теща была довольна. Загрузила меня соленьями – вареньями, и я отбыл домой.
А вскорости теща снова позвонила, и, между прочим, грустным голосом сообщила, что Витя попал под поезд. Нет, сам-то он жив остался, а вот нога… Да, та самая. Отрезало ему ногу, короче. После дождя было скользко, а он поскакал, зачем-то, на станцию. Поехала нога по мокрой глине, и прямиком под колеса проходящего поезда.
Не поверите, как у меня на душе стало тяжело! Уж больно парень-то хороший! Накупил я в выходной на рынке всяких фруктов, усадил в машину жену и детей, и рванули мы к теще в гости. Пока жена с тещей миловалась, смотался я в райцентровскую больницу.
Витя лежал в коридоре на топчане. Был он бледный, и донельзя грустный. Видок у него был еще тот. Ну, я же понимаю, не у тещи на блинах. Но, все же, почему, говорю, в коридоре?
– А мест в палатах нету. – говорит он мне. – Да ты не беспокойся! Мне и тут хорошо. Люди разные ходят, врачи там, да медсестры. Не так скучно, как в палате. Да и не в этом дело.
– А в чем? – говорю.
– Ноги моей больше нету! Понимаешь? Что я без нее? Кто я без нее? Опять в нищете сидеть? Копейки считать? Я с ней человеком был! Она мне глаза открыла! Э-эх, была житуха, да вся кончилась!
– Ну что ты, Витя, – говорю, – и с одной ногой можно жить, что ты, что ты! Выздоровеешь, да все и образуется. И инвалидность тебе теперь точно дадут.
– Да на фига мне эта инвалидность? Разве в ней дело? Просто я опять никому не нужен буду. Вот, что самое главное!
Ничего я не смог толком возразить Вите. Промямлил что-то, посидел еще немного, да ушел.
Уехали мы домой, а через неделю опять теща звонит. Умер, говорит, Витя. Украл у медсестры какие-то таблетки, да и выпил все. Мучился долго, но спасти не удалось. Очень уж сильные таблетки были.
Пошел я в магазин, купил бутылку водки, да и помянул бедного Витю, счастье которого было таким недолгим.
Наследство колдунов
Часть первая
Глава первая
На сияющий чистотой голубой купол летнего неба наползала полупрозрачная вуаль облаков. Их невесомые полосы и спирали постепенно прикрыли весь небосвод, но солнечное тепло легко пробивало эту преграду. Поэтому Захаров чувствовал, как пригревает светило. Он стоял здесь, у каменной стены, уже довольно давно, и лишь нервное напряжение не позволяло ему обратить внимание на жар нагретого камня и опаляющий зной ветерка, дующего в лицо. Слишком уж опасна и необычна была для него эта работа: охранять друзей от дракона.
Всего лишь несколько дней назад, проснувшись утром, около девяти, он вдруг ощутил себя вольной птицей. Накануне сократили его должность, которая была им так нелюбима, что увольнение он принял с благодарностью. Правда, накоплений у него не было, а в кошельке шуршало лишь несколько бумажек неважного достоинства, но он, наконец, был свободен. Жена ушла от него полтора года назад, встретив вдруг своего одноклассника, к которому питала нежные чувства еще со школы, а Захаров не противился разводу, благо детей они за пять лет совместной жизни не завели. А жена? Ну, была – и нету. И слава Богу!
А теперь сгинула и ненавистная работа.
Да о чем тужить? Квартира, подаренная его родителями на свадьбу, хоть и однокомнатная, но имелась, коммуналка за месяц оплачена, а работа найдется. Захаров работы не боялся. Никакой. Мог пойти и грузчиком, и дворником. Да хоть ассенизатором. И плевать, что скажут соседи. Тем более, что Захаров их почти и не знает. Так, здоровается, увидев в подъезде смутно знакомое лицо, и все. Не волнует! Вот только отдохнет немного, да и найдет себе ярмо. Лишь бы платили прилично. Да ему, Захарову, много и не надо. Не мальчик уже, чтобы по дискотекам шляться, да модно одеваться. Скоро тридцатник уже! Хотелось бы, конечно, хотелось. И по дискотекам хотелось, и по кабакам… Да только «всяк сверчок знай свой шесток», как говорила покойная бабушка. Вот если заработает он много денег, тогда, можно и подумать. А пока – нет! Банку пива вечером – и все! Все удовольствия.
А ближе к обеду позвонил коллега по работе. Теперь уже бывший коллега, конечно. Обрадовался, что застал Захарова дома, да и говорит:
– Захаров, как ты вовремя уволился-то! Ты мне так нужен! Я тебя с утра в конторе ищу. Спасибо, шеф раскололся, сказал, что тебя выперли. И телефон дал. Давай-ка встретимся.
– Зачем?
– Надо, Захаров, надо! И даже очень. Ты ведь когда-то боксом занимался?
– Ну ты вспомнил! Когда это было? Я и кикбоксингом потом занимался. Но уже давно! А что?
– Дело не на миллион, конечно, но сумма тоже неплохая нас поджидает. Хочешь поучаствовать?
– А что делать надо?
– Просто подстраховать. Мало ли что, хотя особых трудностей не предвидится. Но это не телефонный разговор. Я через часок к тебе подъеду, и мы с тобой все обговорим.
Сержик Алабин появился в квартире у Захарова не через час, а через три. Невысокий, щуплый, он никак не тянул на «Сержа», как он любил представляться, поэтому на работе все его звали Сержиком. Но программистом и человеком он был хорошим, несмотря на невзрачную внешность, поэтому его ценили и часто хвалили. Сержик, которому это было, конечно, приятно, немного задирал свой большой нос, но это понятно. Никто не без греха.
Они с Захаровым уселись на кухоньке, и, попивая крепкий горячий чай, Сержик начал свой рассказ:
– Я с тобой, Захаров, буду говорить честно. Ты знаешь, оказывается, за свои двадцать шесть лет я не приобрел друзей. Знакомые есть, а друзей нет. Но, вот получилось так, что мне необходимо кому-то довериться. Стал перебирать всех своих знакомых: нет достойных кандидатов! Кроме, может, Люськи Дорониной, но она девушка, а мне, кроме человеческих качеств, нужны еще и мускулы. Вот я и подумал о тебе. Может быть, мы с тобой и не друзья, но и не враги, и тебе, по-моему, можно доверять. Ты не завистливый, не злой, никого никогда не подводил, и ни на кого не стучал, короче, сквозь положительный герой. Ну, это я так, вообще. А в частности, я, уж извини, навел о тебе справки, и результаты мне понравились.
– Ты что же, досье на меня завел?
– Ну, не досье, это громко сказано, но должен же я знать своего напарника.
– А я?
– Что?
– А я должен?
– Ну, спрашивай!
– Да ну тебя. Говори уж, в чем дело.
– Дело простое. И касается оно моей бабки, которая недавно померла.
– Наследство, что ли привалило? – догадался Захаров.
– Наследство. Только не мне, а моему отцу. А он руками и ногами упирается. Говорит, мол, пусть оно огнем горит, это наследство, а он и пальцем к нему не прикоснется. Ему, мол, душа дороже.
– А в чем дело-то? – загорелся интересом Захаров.
– Ну, тут мистика какая-то. Точно тебе говорю. Я сам-то плохо бабку знал, да и не бабка она мне, а прабабка, но и я только недавно узнал, что она у себя там, в деревне была колдуньей, или ведьмой.
– Круто! Ну? Дальше!
– Так вот, все имущество она оставила отцу, причем все ему одному, и в том числе шкатулку с драгоценностями. Не знаю точно, что там за драгоценности, но отец обмолвился, мол, больших денег стоят. Но главное, что есть условие, по которому можно получить это наследство. А отец эти условия выполнять наотрез отказался. Я его начал уговаривать, а он сказал, чтобы я все себе забирал, если мне не страшно.
– Так что за условие-то? Говори уж!
– Даже и не знаю, как сказать! Поверишь ли? – смутился Сержик.
– Давай, не тяни, рассказывай! Иди уж до конца!
– Короче, надо ночью в полнолуние выкопать определенного покойника на кладбище, снять с его пальца кольцо, покойнику вбить в сердце осиновый кол, а кольцо употребить как ключ к шкатулке. Или сначала вбить, а потом кольцо? Ну, как-то так! Тогда и драгоценности будут наши. В смысле напополам. А без кольца драгоценности будут прокляты, и пойдут владельцу только во вред.
Вот такие инструкции. Странно звучит, но хочешь, верь, хочешь, нет.
Ты уж извини, что я тебя в такое дело втравливаю, но мне больше не к кому обратиться, а один я не справлюсь. Я тоже боюсь.
– Ну, знаешь, и я еще никогда могилы не разрывал. Ты, может, все это придумал? Приколоться решил?
– Если бы! Конечно, звучит все это полным бредом, но ты бы видел моего отца! Вот он натурально в шоке. Отфутболил меня вместе с завещанием, и пошел напиваться. Со страху.
– Так завещание у тебя?
– Ну да, вот в бумажнике лежит.
– Ну-ка, дай посмотреть.
– Ты мне, Захаров, сначала скажи, ты со мной? Ты мне веришь?
– Да с тобой, с тобой, конечно! Я тоже, как и ты, р-романтик! Неисправимый, кстати.
– Тогда на, читай!
Сержик достал из заднего кармана брюк небольшой потертый бумажник, и вынул сложенный в несколько раз лист бумаги. Захаров нетерпеливо забрал документ себе, и, развернув, углубился в чтение. Несколько раз он прерывался, возвращался к началу, гадливо морщился, а под конец даже понюхал бумагу как заправский сыщик.
Сержик все это время попивал чаек, поглядывая на Захарова. Потом скорчил значительную мину и сказал:
– Шанель номер пять!
Захаров хмыкнул, и протянул завещание Сержику:
– На, спрячь. А что, она правда колдуньей была?
– Откуда я знаю? Я ее никогда и не видел.
– А на похоронах?
– Я не поехал. Отец ездил.
– Ну, понятно. Далеко ездил?
– В Тульскую область. Тут недалеко.
– Похоронили?
– Похоронили, конечно. Правда, не отпевали, она не велела. Да и помощница ее тоже была против.
– Что за помощница?
– Да бабка какая-то. На похоронах-то только она, да отец были. Ну, еще четверо мужиков. И все.
– Понятно! Ну и что дальше? Какой план действий? Что- нибудь наметил?
– Да я еще и не составлял никакого плана. Я думал, с тобой.
– Логично! «Чего один не сделает, сделаем вместе». Ну, давай, рассказывай, куда ехать, на чем, когда? Ты, кстати, не забыл, что тебе завтра на работу? Что делать будешь?
– Заявление на отпуск напишу. А если не дадут, на увольнение.
– Ну, хорошо! Дальше. На чем поедем?
– На поезде.
– Прямо в деревню?
– Нет, до Тулы, а там еще километров тридцать.
– Ну, давай, разрабатывай маршрут. Когда у нас полнолуние?
– Щас посмотрю в инете. У тебя где комп?
– Да у меня его сроду не было.
– Вот черт. Ну ладно, дома посмотрю. Короче, тогда я пошел. Маршрут составлять, время подбирать. Ну и всякое такое.
– И деньги.
– Какие деньги?
– А ты что, зайцем в Тулу поедешь? На экспедицию нужны средства. И с запасом. А у меня как в поговорке: «в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи». Так что думай, родной!
– Ладно, что- нибудь придумаем. Пока!
С тем Сержик и отбыл.
Глава вторая
Хорошо выспавшись, часов в одиннадцать утра Захаров решил побаловать себя завтраком. Благо холодильник не успел еще опустеть. Достал хлеб, масло, сыр, и поставил на огонь чайник. Поразмыслив, затеял яичницу. Порезал кусочек бекона, и только собрался бросить его на раскаленную сковородку, как раздался звонок. Он радушно отворил дверь, и увидел Сержика в компании такой симпатичной девушки, что чуть не потерял дар речи. Чуть выше Сержика, с отличной фигурой, затянутой в джинсу, с волнистыми каштановыми волосами, стянутыми на затылке в хвост, и с решительным выражением прекрасных карих глаз под соболиными бровями.
– Проходите, – промямлил Захаров, засмущавшись, – что-то вы рано.
– Кой черт рано, Захаров! – воскликнул бодрый Сержик, – время к обеду.
– А я только завтракать собрался. Будете?
– Давай, ты завтракать будешь, а мы пообедаем. Знакомься, это Люська. Она теперь будет в нашей команде. Ты уж извини, но по-другому никак было нельзя. Я ей все рассказал, и она впечатлилась.
Захаров застенчиво взглянул исподлобья, протянул Люське руку, и буркнул: – Антон.
– Люсьена, но все зовут меня Люськой – обворожительно улыбнулась ему девушка, и он внезапно почувствовал, что эта девушка и есть та самая его вторая половинка, про которую говорят, что ее обязательно нужно найти.
Почувствовав запах перекаленной сковородки, Захаров, извинившись, бодро рванул на кухню, оставив молодых людей раздеваться и разуваться. Когда они вошли на кухню, десяток яиц уже шкворчал на сковородке, а целая куча бутербродов была увенчана полосками сыра. Подоспел и чайник, так что завтрако-обед получился на славу.
Наконец Сержик оторвался от кружки с чаем, и, отдуваясь, торжественно объявил:
– Дело в шляпе! У Люськи есть машина!
Захаров сразу представил себе ярко-красный «Матиз», подходящий для такой роскошной девицы, и поморщился. Сержик между тем продолжал:
– Полнолуние – послезавтра. Лопаты есть, ключи от бабкиного дома есть. У Люськи есть немного денег. Рассчитаемся с ней позже. Ты не против? – спросил он у Захарова.
– Да нет, не против. Только – за! Люся для нас просто находка.
– Это ты ее просто плохо знаешь, – засмеялся Сержик.
– Что у тебя с работой? – спросил Захаров. – Уволился?
– Нет, к моему удивлению шеф дал две недели в счет отпуска. Видно, не хочет со мной расставаться.
– Ну конечно, ты программист, а меня, охранника, вышвырнул не глядя. Вообще-то я не в претензии. Обрыдло каждый день цепного пса изображать.
– Ну и ладно, – сказал Сержик, – Люська у нас пока вообще вольная орлица в поисках работы, так что готовимся к выезду. Люська, на тебе припасы.
– Какие припасы? – спросила Люська. – Список давай.
– Да какой список? Купи чего-нибудь пожрать на троих дня на два, да и все.
– Ладно. Когда выезжаем?
– Давайте завтра с утра, часов в десять. Чтобы заранее все обсмотреть и подготовиться.
На том и порешили.
На следующий день Захаров встал пораньше, размялся, и стал собираться в дорогу. Достал смену белья, чистые носки, свитер и штык-нож от винтовки Манлихера, подаренный ему одним приятелем – «черным копателем». Вернее, это был окопный вариант штыка в металлических ножнах – кинжал. Выглядел он очень внушительно, что добавляло его владельцу уверенности в себе.
Далее последовал хороший аккумуляторный фонарь, заряженный «под завязку», складной швейцарский нож со множеством функций, солдатская фляжка, заполненная чистым спиртом, и пара банок тушенки. Завершил дорожный набор хороший электрошокер, такой же, как выдавался ему на постылой работе. Немного подумав, Захаров достал с антресолей почти новые юфтевые сапоги офицерского образца. Сапоги чуть ссохлись, но под действием свиного жира и обувного крема приняли первоначальный вид. Следуя логике, Захаров пошарил на бельевых полках и нашел прекрасный кусок байки, который чудесным образом превратился в две портянки. Ничего, что они были розового цвета, зато в них можно было смело пускаться в дальний путь.
Наконец сотовый запел «Комбат, батяня, батяня, комбат», и Сержик предложил ему спускаться. Мол, карета подана. Захаров не спеша оделся, поправил криво висевшее зеркало в прихожей, и внимательно посмотрел на себя. В зеркале хмурился рослый, коротко стриженный, лопоухий молодой человек с трехдневной щетиной на широком лице. Его голубые глаза внимательно вглядывались в Захарова, словно запоминая его таким, как сейчас.
Вздохнув на прощанье, Захаров надел шапку, куртку, подхватил дорожную сумку, и, громко топая сапогами, отправился за приключениями.
На улице был месяц март, вроде бы и весенний, но до настоящей весны в Москве было еще далеко, судя по всему. Снег на обочинах лежал плотными грязными кучами, и не собирался таять. Солнце скрылось за плотными облаками свинцового цвета, легкий ветерок мел по дороге поземку.
Никакого красного «Матиза» поблизости не было, а вместо него у подъезда стояла темно-синяя трехдверная «Нива» с работающим мотором. Захаров было замешкался, но тут отворилась водительская дверь, и Люська, сидевшая за рулем, крикнула ему:
– Давай, Антон, шевелись! А то у меня бензина мало.
Захаров оббежал «Ниву», и открыл дверцу, из которой выпал задремавший Сержик. Подхватив его, и сунув на заднее сиденье, Захаров втиснул туда же свою сумку, и, устроившись на переднем сиденье, захлопнул лязгнувшую дверцу.
– Осторожней, ты, – заворчала на него Люська, – не на тракторе.
Она лихо тронулась с места, и «Нива», грохоча своими членами, резво рванулась вперед. В машине было тепло, правда, из печки пованивало вениками, но это скоро прошло. Сержик на заднем сиденье опять задремал, а Захаров, почуяв тепло, с довольным видом расстегнулся и снял шапку.
– Куда едем? – спросил он у Люськи, ловко крутящей баранку.
– Сейчас на заправку заедем, а потом на Варшавское шоссе, и прямо в Тулу. А там еще раз сориентируемся. Мимо Тулы не проедем.
Захаров согласно кивнул головой, и прикрыл глаза. Правда, задремать ему не удалось. Люська оказалась экстремальным водителем, склонным к нарушению правил, поэтому процесс вождения сопровождался вскриками, руганью и яростными жестами непутевым водителям, не желавшим уступить ее «Ниве» дорогу. Захаров, ничего не понимавший в вождении, инстинктивно вжимался в сиденье, когда стремительно летящая по скользкому асфальту «Нива» обгоняла сразу несколько автомобилей, осторожно плетущихся по своим делам. В общем, через несколько минут он уже пожалел, что сел на переднее сиденье. На заднем он, в случае чего, был бы значительно целее.
– Люсь, не гони так, – несмело попросил он, – мы же никуда не торопимся.
– Отвали, не мешай! Я тут хозяйка. Как захочу, так и поедем. Понял? – с остервенением прорычала Люська.
– Да понял я, понял. Только осторожнее, пожалуйста.
Люська презрительно фыркнула и ничего не ответила.
Заправившись, Люська решительно вырулила на «Варшавку», держа курс на Тулу. Вопреки опасениям Захарова, «боевая подруга» держала руль уверенными руками, и не собиралась попадать в аварии. Они проскочили через МКАД и влились в компанию автомобилей, спешащих на юг. Присмотревшись к их номерам, Захаров удивился обилию москвичей и жителей Подмосковья, но подумав, решил, что это закономерный результат экспансии столицы в областные центры. Наверняка в Туле имеют недвижимость, ведут свой бизнес тысячи москвичей, а руководство области плотно повязано с властями столицы.
Успокоившись, и прикрыв глаза, под завывания Григория Лепса из магнитолы, Захаров задремал, и проснулся уже за Серпуховым, за Окой. Проснулся, чтобы в скором времени снова задремать, потому что заснеженные деревья и кусты не вызывали в нем желания бодрствовать, наблюдая красоты природы. Сержик на заднем сиденье тоже «давил на массу». Только Люська, уморительно гримасничая, ворчала что-то себе под нос, сосредоточенно глядя вперед.
Наконец проснулся Сержик, вжикнул молнией Захаровой сумки, и, покопавшись там, достал штык-нож, вынул его из ножен, и восхищенно вскрикнул:
– Ух, – ты-ы! Вот это кинжал!
Проснувшийся Захаров недовольно обернулся назад, и хриплым со сна голосом сказал:
– Положи на место! Чего ты шаришь по чужим вещам?
– Да ладно тебе! Я только посмотреть. А тебе зачем такой?
– В зубах после еды ковырять. А ты что, ничего с собой не взял?
– Как же не взял? Взял. Ноутбук.
– Да уж грозное оружие! Люсь, а у тебя?
– У меня газовик. Револьвер. Я без него никуда. Я девушка слабая, беззащитная, меня каждый обидеть может.
В разговор вступил Сержик:
– Кто тебя обидит, трех дней не проживет. Ты, Захаров ее не слушай, она у нас девушка боевая, задержание преступника имеет.
– Это как?
– Да какой-то чудак сумочку у нее вырвал, и попытался убежать. Так она сняла туфли, его догнала, и так ему по тыкве туфлями надавала, что его прямиком в реанимацию увезли.
– Да-а, круто! Молодец, Люсь!
– Ладно вам, – отмахнулась Люська, – просто так получилось. В туфлях я его не догнала бы, да и не задержала. Так что просто стечение обстоятельств. Бог вразумил разуться. Да и треснула я его всего пару раз. Просто у него котелок слабый оказался.
Наконец, проехав очередную развязку, они увидели впереди город. Люська свернула на обочину, и затормозила.
– Ну что, Сержик, будь нашим навигатором, а то я все никак не сподоблюсь прибор приобрести. Куда едем дальше?
Глава третья
Сержик неловко заворочался, доставая ноутбук, раскрыл его, и стал рассматривать осветившийся экран.
– Хе-х! Мы поворот-то проехали. Надо возвращаться.
– Намного пролетели?
– Да нет, километров на двадцать. Помнишь, Т-образный перекресток со светофором проезжали? Так вот на нем надо было не налево, а направо поворачивать. Давай, разворачивайся.
Люська послушно сделала разворот под носом отчаянно сигналящей «Ауди», и «вдарила по газам». «Нива» басовито рыкнула, и помчалась вперед. Оскорбленная в лучших чувствах «Ауди» еще немного помигала фарами, и угомонилась. Догонять наглую девку по такой дороге – себе дороже.
Между тем погода стала отличаться от московской. Выглянуло уже совсем весеннее Солнце, асфальт становился мокрым и опасным. Но пригревающее сквозь стекла светило незаметно подняло настроение даже Люське, которая, крутя баранку начала подпевать Ваенге: «…снова стою одна, снова курю, мама, снова…».
Минут через двадцать они пролетели тот самый перекресток и двинулись дальше. Наконец Сержик замычал что-то нечленораздельное, замахал руками, и исторгнул из себя вопль:
– Направо поворачивай!
– А чего орешь-то? – лениво спросила Люська.
– Да чуть опять не проехали.
«Нива» свернула на проселочную дорогу всю в ледяных скользких наростах и глубоких ямах. Темп езды сразу заметно спал, а Люська напряженно вглядывалась в простиравшийся перед ними путь. Автомобиль раскачивался как лодка на волнах, но иного пути не было. Наконец дорога пошла под гору, ям стало поменьше, и Люська сразу прибавила скорость. Загудев мостами, «Нива» понеслась с холма, не затормозив, перевалила через железнодорожный переезд, и, наконец, пронеслась по мостику через небольшую речушку под названием «Упа», как было объявлено на столбе с табличкой, вкопанном на обочине. Дальше дороги не стало совсем, она только угадывалась по расположению придорожных кустов, оправдывая мнение, что в России нет дорог, одни направления.
До сей поры молчавший Сержик встрепенулся, и торопливо воскликнул:
– Сейчас налево поворот должен быть. К Галанихе.
– К кому?
– Да не к кому, а к чему. Деревня так называется.
– Где ж там поворот? Никакого поворота не вижу, – сказала Люська.
– На карте есть. Смотри внимательнее.
– Вижу, – перебил их Захаров, – вон там, прогалина между кустов.
Люська пожала плечами, и «Нива» вломилась в узкую прогалину. За ней простиралось чистое поле, на дальнем краю которого виднелось несколько домиков, и, вроде бы, из трубы одного из них шел дым.
– Вон она, Галаниха! – победно воскликнул Сержик. – Карта правильная!
– И как к ней ехать, – ехидно спросила Люська. – Конечно, у меня «Нива», но не трактор же!
Захаров, не застегнувшись, только нахлобучив на голову шапку, вышел из машины, и стал осматривать нетронутый снег в поисках дороги. Наконец он потопал сапогом вблизи кустов, и, возвратившись в салон, сказал:
– Давай, Люся, вдоль кустов. Там вроде когда-то дорога проходила. Да и по логике, через поле редко ездят. Так что – в объезд.
– Ага, – ответила Люська, – «Нормальные герои всегда идут в обход»? Ладно!
Повинуясь умелым рукам Люськи, «Нива» повернула направо, и медленно двинулась вдоль шеренги ивовых кустов, припорошенных снегом. Колеса держали машину хорошо, поэтому Люська прибавила скорость. Домики стали заметно приближаться. Жадно разглядывая деревню, Сержик заметил:
– Заброшенная какая-то. И поле непаханое. Видишь, как бурьяном заросло? Да и березки кое-где уже подрастают. Эх, родина наша, Рассея, никому ты не нужна. Наполовину брошена, наполовину разворована.
Подъехав к деревне ближе, стало ясно, что Сержик был прав. От всей деревни домов в двадцать, целых осталось не более пяти. Остальные лишились кто крыши, кто пристройки, кто забора, и все, без исключения, окон. Раззявив немые рты настежь распахнутых дверей, деревня молила о помощи, но помощи ей ждать было неоткуда. Этой деревне было суждено умереть.
– Ну, Сержик, и где хоромы твоей прабабки? – стараясь бодриться при виде столь печального зрелища, воскликнул Захаров.
– Щас посмотрим.
Сержик опять полез куда-то за сиденье, зашелестел бумагой, и уверенно сказал:
– Крайний дом к лесу по левой стороне.
Действительно, за деревней начинался лес. Как и деревня, он производил гнетущее впечатление. Когда команда подъехала к крайнему дому, стало видно, что опушка леса завалена упавшими деревьями, заросла низким кустарником, и производит впечатление непроходимых дебрей.
Крайний дом по левой стороне выглядел жилым. По крайней мере, он был цел, с окнами, закрытыми ставнями, с аккуратным заборчиком вокруг палисада, большими воротами и красной железной крышей.
Нива подъехала вплотную к воротам, и мужчины непроизвольно вздрогнули, когда Люська нажала на сигнал.
– Ты что, чокнулась? Там же нет никого! – заворчал на нее Сержик.
– Да я нечаянно, – покаянно ответила Люська.
Выйдя из машины, друзья через небольшую калитку в палисаднике прошли к высокому крыльцу, построенному из широких и толстых плах. Понятно было, что делалось все это на века. Сержик вынул из кармана связку обычных современных ключей, и немного посопев над скважиной замка, открыл высокую дверь.
– Люсь, давай я сейчас ворота изнутри открою, а ты машину во двор загонишь.
Он прошел по коридорчику вперед, где виднелась еще одна дверь, выходящая во двор, а Люська вернулась в машину, и когда Захаров уже закрыл за собою дверь, войдя в дом, он смутно услышал гул заезжающего во двор автомобиля.
Перешагнув порог, Захаров окунулся в темноту. Лишь слабые лучики света пробивались сквозь закрытые ставни, но они были не в силах разогнать мрак, царивший в доме. Пахло ладаном, корицей, и чуть- чуть прополисом. Захаров пошарил рукой по стене справа, а потом слева, и, наконец, отыскал выключатель. Почти одновременно со вспышкой света под потолком, за окном раздался скрип, и ставни начали открываться, а за оконным стеклом показалось улыбающееся лицо Сержика. Захаров махнул ему рукой, и огляделся.
Обстановка для деревенского жилища выглядела довольно богато. Неполированная «стенка» белого дерева, большой овальный стол с вычурными стульями, широкий диван обитый дорогим гобеленом, и два вместительных кресла такой же обивки. На полках стенки книги в тисненых переплетах, странные маски, явно ручной работы, пыльные хрустальные вазы. Обилие разномастных фарфоровых фигурок. Без системы, без коллекций. Видно, собирались просто для души. Тут были и собачки, и ангелочки, и слоники, да чего только не было!
Подивившись увлечению колдуньи, Захаров пересек комнату, и открыл другую дверь. Судя по всему, это была спальня, и, по совместительству, рабочий кабинет. В углу стояла односпальная кровать, застеленная темно-красным ковром, и с небрежно брошенной большой подушкой, широкий комод с резьбой, и круглый стол, на котором расположились три предмета, выдававшие занятия хозяйки. Это были: стопка игральных карт, большой прозрачный шар, и человеческий череп с отпиленной верхушкой. Череп скорее всего был старинным, так как на полоске серебра, которым был отделан край черепной кости, явно чернела благородная патина. Весь этот антураж словно вышел из старинного фильма «Рукопись, найденная в Сарагосе». Захаров положил руку на стеклянный шар, но тут же убрал ее: ему показалось, что в глубине стекла промелькнула какая-то зубастая тень.
Скрип открывшейся двери заставил его вздрогнуть, но это была просто Люська, которая так же, как и Захаров, осматривала дом.
– Как тут интересно-о! – протянула она. – И не подумаешь, что деревня. Я была у своих в деревне, так там печка, сажа, да грязь. Потом никак не отмоешься.
– Не знаю, – сказал Захаров, – у меня никого в деревне нет. Я был на срочной в деревнях, но таких домов тоже не видел. Пойдем, где-то тут должна быть печь. Надо затапливать, а то замерзнем.
– Так Сержик уже затапливает. Печка в кухне. Там котел, который весь дом по трубам обогревает. Пойдем-ка лучше в машину за сумками. Кушать хочется. Мы сегодня без обеда, а уж скоро стемнеет.
Они снова вышли в коридорчик, который привел их к кухонной двери. Войдя внутрь, Захаров опять удивился. Странно было видеть здесь, в заброшенной деревне, такую чистоту и белизну. Кухня соседствовала со столовой, и большой белый стол, покрытый белой же вязаной скатертью, такого же цвета венские стулья, поражали какой-то инородностью, были неуместны здесь. «Странная же была эта прабабка», – подумал Захаров.
Сержик сноровисто подбрасывал полешки в небольшой чугунный отопительный котел, в котором уже гудело пламя. Истопник был нахмурен и озабочен.
– Вы знаете, а котел-то теплый был, заявил он. Кто-то за домом присматривает. Наверное, та, бабкина помощница.
– Наверное, – без интереса откликнулся Захаров.
– Ну что встали, когда жрать-то будем? – сердито воскликнул Сержик, – Давайте уже, несите!
Захаров с Люськой повернулись, и уже открыли дверь, когда с улицы кто-то несмело постучал.
Глава четвертая
Молодые люди замерли, переглянулись, и, наконец, Захаров произнес:
– Я пойду, открою.
– Все пойдем, – возразила Люська, – а то я боюсь.
Никто не возразил, и троица двинулась к входной двери. Захаров нажал на ручку, дверь отворилась, и они увидели в палисаднике, на полпути к калитке, невысокого человечка в темной куртке, валенках, и кроличьей шапке. Солнце садилось в лес за его спиной, поэтому лица незнакомца никто не увидел.
– Вы кто такие? – спросил человечек низким голосом. – Вы зачем здесь? Вы что, не знаете куда попали?
– Знаем, – ответил Сержик, – это прабабушки моей дом. Имею право!
– Так ты Алабин, что ли?
– Да, Алабин. А вы кто?
– Это неважно. Только оставаться вам здесь опасно. Местные боятся к дому приближаться. Я, и то боюсь. Уезжали бы вы отсюда поскорее. Зло здесь, зло!
– Да мы только переночуем, отдохнем и уедем, – ответил Сержик. – Вроде все тихо.
– Да? Тихо? Точно тихо? – Он помолчал, задумчиво покивал головой, и снова взглянул на непрошеных гостей. – Ну, если ты Алабин! Тогда смотрите сами. Я вас предупредил. Если что, бегите ко мне. Я тут недалеко живу. Дом с большой сосной. Спросите деда Анатолия. И вот еще что, – дед Анатолий порылся в карманах. – Вы крещеные?
– Сержик оглядел друзей, и, получив утвердительный кивок, ответил:
– Да, все.
– А кресты у всех есть?
Люська сказала:
– У меня нет. Я его не ношу.
– Тогда вот, – сказал человечек, – я кладу здесь крест, надень его на себя обязательно.
Он наклонился, и что-то положил в снег у тропинки. Люська сорвалась с крыльца, чтобы взять подарок, но дед Анатолий вдруг резко подался назад к калитке, и встревожено закричал:
– Назад! Стой, где стоишь!
И перекрестил Люську.
Испуганная Люська осталась стоять у подножия крыльца, а дед, постоянно оглядываясь, словно ожидая нападения сзади, протопал за калитку, аккуратно прикрыл ее, и, прощально взмахнув рукой, пошел в деревню.
Сбившаяся в кучку троица смотрела ему вслед, пока тот не пропал за углом. Наконец, Люська, осторожно ступая, прошла по тропинке, и подняла серебряный крестик на тонком черном шнурке. Осмотрев его, она сунула подарок в карман, и вернулась к крыльцу. Подняв лицо к мужчинам, стоящим на крыльце, она хриплым от волнения голосом спросила:
– Ну что, уезжаем?
Захаров открыл было рот, но посмотрел на Сержика, и промолчал. Наследник колдуньи понурился, повертел головой, словно разминая шейные мускулы, потом резко выпрямился, и твердо произнес:
– Не дождутся! Не за тем мы сюда ехали! Лично я остаюсь! Вы со мной?
– Я – с тобой! Мне терять нечего, – сказал Захаров, – я остаюсь!
Они оба вопросительно смотрели на девушку, пока та не стала переминаться с ноги на ногу, и не воскликнула:
– А-а! Пропадай моя пустая голова! Я с вами!
Все оживились, и гурьбой ввалились в коридорчик, захлопнув за собой дверь. Пока Сержик показывал Люське расположение «удобств» во дворе, Захаров вытащил из «Нивы» все имущество, и, тяжело нагруженный, вернулся в уже нагретую кухню. Вернулась раскрасневшаяся Люська, и стала готовить ужин. На маленькой газовой плите, стоявшей за котлом, вскипятила чайник, заварила крепкий чай, нарезала хлеба и колбасы. Для изголодавшейся троицы этого было достаточно. Они устроились за белоснежным столом на белоснежных стульях, строго предупрежденные Люськой, что она убьет любого, испачкавшего скатерть. Сержик раскрыл ноутбук, но интернет здесь не работал, поэтому немного «поюзав», он закрыл компьютер, и присоединился к беседе Захарова с Люськой.
Люська вспоминала свои детские поездки в деревню в Калининской, а теперь Тверской области. Вспоминалось, конечно, только хорошее, как у всех хороших людей. Грибы-ягоды, озеро, бабушкина корова, и соседский конь. Травы до пояса, горячее солнце, и вечерний чай на веранде.
А Захаров, слушая Люську, вспоминал, но не вслух, лето 2001 года, и чеченское село Алхан-кала, где ему довелось поучаствовать в уничтожении банды Арби Бараева. И его воспоминания совсем не походили на воспоминания Люськи. Не было там ни грибов, ни ягод, а только автоматная трескотня, взрывы гранат, да свист пуль над головой. Но рассказывать об этом Захаров не хотел, как не любил и вспоминать об этой войне. Слава Богу, он вышел из нее без единой царапины, а вот многим его друзьям не повезло.
Сержик включился в воспоминания, и рассказал, что был в этом доме только однажды, в пятилетнем возрасте, и совершенно ничего не помнит. Фотографии прабабки у отца не было, да она и не фотографировалась никогда, кажется. Жила она одна, а по хозяйству ей помогала какая-то женщина, живущая по соседству. Отец сказал, что на похороны она пришла, побыла недолго, отдала ключи от дома, и пропала. Больше отец ее не видел. Схоронили прабабку не отпевая, в могиле, выкопанной трактором «Беларусь» в мерзлой почве. Поэтому старушку закопали без долгих речей, да и речи говорить было некому: бабкина помощница, трое любопытных жителей деревни, да представитель местной администрации, встревоженный неясными слухами. Поминки отец делать в деревне не стал, просто дома, уже расслабившись, выпил бутылку водки, и моментально заснул сидя на диване. Вот и все похороны.
– Так она, значит, не упокоенная лежит? – блеснула знаниями Люська, – это нехорошо!
– Да уж, я тоже слышал, что это плохо, – согласился с ней Сержик. – Но что ж поделаешь. Боялись ее при жизни, боятся и после смерти. Видали, как мужичонка стреканул? Как черт от ладана. Правда, в данном случае с точностью до наоборот. Как праведник от черта.
– Давай не нагнетай! А то я и так уже дрожу! – заявила Люська.
– Что делать будем? Спать – рано, может, в картишки перекинемся? Я видел у бабки на столе, – сказал Сержик.
– Давайте, а то и правда, рано еще, – поддержал его Захаров.
Сержик на правах хозяина сходил в спальню, и принес оттуда колоду карт. Но что это были за карты! На всех рубашках были изображены скелеты в богатых одеяниях, в глазных отверстиях горел дьявольский огонь, а сами изображения были нарисованы так искусно, что скелеты, казалось, движутся, следят впадинами глаз за игроком, источая ненависть и страх.
