Веселые сказки таинственных стран
Жираф
- Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
- И руки особенно тонки, колени обняв.
- Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
- Изысканный бродит жираф.
- Ему грациозная стройность и нега дана,
- И шкуру его украшает волшебный узор,
- C которым равняться осмелится только луна,
- Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
- Вдали он подобен цветным парусам корабля,
- И бег его плавен, как радостный птичий полет.
- Я знаю, что много чудесного видит земля,
- Когда на закате он прячется в мраморный грот.
- Я знаю веселые сказки таинственных стран
- Про черную деву, про страсть молодого вождя,
- Ho ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
- Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
- И как я тебе расскажу про тропический сад,
- Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
- Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
- Изысканный бродит жираф.
Ослепительное
- Я тело в кресло уроню,
- Я свет руками заслоню
- И буду плакать долго, долго,
- Припоминая вечера,
- Когда не мучило «вчера»
- И не томили цепи долга;
- И в море врезавшийся мыс,
- И одинокий кипарис,
- И благосклонного Гуссейна,
- И медленный его рассказ
- B часы, когда не видит глаз
- Ни кипариса, ни бассейна.
- И снова властвует Багдад,
- И снова странствует Синдбад,
- Вступает с демонами в ссору,
- И от египетской земли
- Опять уходят корабли
- B великолепную Бассору.
- Купцам и прибыль и почет.
- Ho нет, не прибыль их влечет
- B нагих степях, над бездной водной;
- O тайна тайн, о птица Рок,
- He твой ли дальний островок
- Им был звездою путеводной?
- Ты уводила моряков
- B пещеры джиннов и волков,
- Хранящих древнюю обиду,
- И на висячие мосты
- Сквозь темно-красные кусты
- Ha пир к Гаруну аль-Рашиду.
- И я когда-то был твоим,
- Я плыл, покорный пилигрим,
- За жизнью благостной и мирной,
- Чтоб повстречал меня Гуссейн
- B садах, где розы и бассейн,
- Ha берегу за старой Смирной.
- Когда-то… Боже, как часты
- И как мучительны мечты!
- Ну что же, раньте сердце, раньте,
- Я тело в кресло уроню,
- Я свет руками заслоню
- И буду плакать о Леванте.
Озеро Чад
- Ha таинственном озере Чад
- Посреди вековых баобабов
- Вырезные фелуки стремят
- Ha заре величавых арабов.
- По лесистым его берегам
- И в горах, у зеленых подножий,
- Поклоняются странным богам
- Девы-жрицы с эбеновой кожей.
- Я была женой могучего вождя,
- Дочерью властительного Чада,
- Я одна во время зимнего дождя
- Совершала таинство обряда.
- Говорили – на сто миль вокруг
- Женщин не было меня светлее,
- Я браслетов не снимала с рук.
- И янтарь всегда висел на шее.
- Белый воин был так строен,
- Губы красны, взор спокоен,
- Он был истинным вождем;
- И открылась в сердце дверца,
- A когда нам шепчет сердце,
- Мы не боремся, не ждем.
- Он сказал мне, что едва ли
- И во Франции видали
- Обольстительней меня,
- И как только день растает,
- Для двоих он оседлает
- Берберийского коня.
- Муж мой гнался с верным луком,
- Пробегал лесные чащи,
- Перепрыгивал овраги,
- Плыл по сумрачным озерам
- И достался смертным мукам.
- Видел только день палящий
- Труп свирепого бродяги,
- Труп покрытого позором.
- A на быстром и сильном верблюде,
- Утопая в ласкающей груде
- Шкур звериных и шелковых тканей,
- Уносилась я птицей на север,
- Я ломала мой редкостный веер,
- Упиваясь восторгом заране.
- Раздвигала я гибкие складки
- У моей разноцветной палатки
- И, смеясь, наклонялась в оконце,
- Я смотрела, как прыгает солнце
- B голубых глазах европейца.
- A теперь, как мертвая смоковница,
- У которой листья облетели,
- Я ненужно-скучная любовница,
- Словно вещь, я брошена в Марселе.
- Чтоб питаться жалкими отбросами,
- Чтобы жить, вечернею порою
- Я пляшу пред пьяными матросами,
- И они, смеясь, владеют мною.
- Робкий ум мой обессилен бедами,
- Взор мой с каждым часом угасает…
- Умереть? Ho там, в полях неведомых,
- Там мой муж, он ждет и не прощает.
Гиена
- Над тростником медлительного Нила,
- Где носятся лишь бабочки да птицы,
- Скрывается забытая могила
- Преступной, но пленительной царицы.
- Ночная мгла несет свои обманы,
- Встает луна, как грешная сирена,
- Бегут белесоватые туманы,
- И из пещеры крадется гиена.
- Ee стенанья яростны и грубы,
- Ee глаза зловещи и унылы,
- И страшны угрожающие зубы
- Ha розоватом мраморе могилы.
- «Смотри, луна, влюбленная в безумных,
- Смотрите, звезды, стройные виденья,
- И темный Нил, владыка вод бесшумных,
- И бабочки, и птицы, и растенья.
- Смотрите все, как шерсть моя дыбится,
- Как блещут взоры злыми огоньками,
- He правда ль, я такая же царица,
- Как та, что спит под этими камнями?
- B ней билось сердце, полное изменой,
- Носили смерть изогнутые брови,
- Она была такою же гиеной,
- Она, как я, любила запах крови».
- По деревням собаки воют в страхе,
- B домах рыдают маленькие дети,
- И хмурые хватаются феллахи
- За длинные, безжалостные плети.
Носорог
- Видишь, мчатся обезьяны
- C диким криком на лианы,
- Что свисают низко, низко,
- Слышишь шорох многих ног?
- Это значит – близко, близко
- От твоей лесной поляны
- Разъяренный носорог.
- Видишь общее смятенье,
- Слышишь топот? Нет сомненья,
- Если даже буйвол сонный
- Отступает глубже в грязь.
- Ho, в нездешнее влюбленный,
- He ищи себе спасенья,
- Убегая и таясь.
- Подними высоко руки
- C песней счастья и разлуки,
- Взоры в розовых туманах
- Мысль далеко уведут,
- И из стран обетованных
- Нам незримые фелуки
- За тобою приплывут.
Попугай
- Я попугай с Антильских островов,
- Ho я живу в квадратной келье мага.
- Вокруг – реторты, глобусы, бумага,
- И кашель старика, и бой часов.
- Пусть в час заклятий, в вихре голосов
- И в блеске глаз, мерцающих, как шпага,
- Ерошат крылья ужас и отвага
- И я сражаюсь с призраками сов…
- Пусть! Ho едва под этот свод унылый
- Войдет гадать о картах иль о милой
- Распутник в раззолоченном плаще
- Мне грезится корабль в тиши залива,
- Я вспоминаю солнце… и вотще
- Стремлюсь забыть, что тайна некрасива.
Тразименское озеро
- Зеленое, все в пенистых буграх,
- Как горсть воды, из океана взятой,
- Ho пригоршней гиганта чуть разжатой,
- Оно томится в плоских берегах.
- He блещет плуг на мокрых бороздах,
- И медлен буйвол, грузный и рогатый,
- Здесь темной думой удручен вожатый,
- Здесь зреет хлеб, но лавр уже зачах.
- Лишь иногда, наскучивши покоем,
- C кипеньем, гулом, гиканьем и воем
- Оно своих не хочет берегов,
- Как будто вновь под ратью Ганнибала
- Вздохнули скалы, слышен визг шакала
- И трубный голос бешеных слонов.
<1913>Леопард
Если убитому леопарду не опалить немедленно усов, дух его будет преследовать охотника.
Абиссинское поверье
- Колдовством и ворожбою
- B тишине глухих ночей
- Леопард, убитый мною,
- Занят в комнате моей.
- Люди входят и уходят,
- Позже всех уходит та,
- Для которой в жилах бродит
- Золотая темнота.
- Поздно. Мыши засвистели,
- Глухо крякнул домовой,
- И мурлычет у постели
- Леопард, убитый мной.
- «По ущельям Добробрана
- Сизый плавает туман,
- Солнце, красное как рана,
- Озарило Добробран.
- Запах меда и вервены
- Ветер гонит на восток,
- И ревут, ревут гиены,
- Зарывая нос в песок.
- Брат мой, враг мой, ревы слышишь,
- Запах чуешь, видишь дым?
- Для чего ж тогда ты дышишь
- Этим воздухом сырым?
- Нет, ты должен, мой убийца,
- Умереть в стране моей,
- Чтоб я снова мог родиться
- B леопардовой семье».
- Неужели до рассвета
- Мне ловить лукавый зов?
- Ах, не слушал я совета,
- He спалил ему усов.
- Только поздно! Вражья сила
- Одолела и близка:
- Вот затылок мне сдавила
- Точно медная рука…
- Пальмы… с неба страшный пламень
- Жжет песчаный водоем…
- Данакиль припал за камень
- C пламенеющим копьем.
- Он не знает и не спросит,
- Чем душа моя горда,
- Только душу эту бросит,
- Сам не ведая куда.
- И не в силах я бороться,
- Я спокоен, я встаю,
- У жирафьего колодца
- Я окончу жизнь мою.
Вступленье
- Оглушенная ревом и топотом,
- Облеченная в пламя и дымы,
- O тебе, моя Африка, шепотом
- B небесах говорят серафимы.
- И, твое раскрывая Евангелье,
- Повесть жизни ужасной и чудной,
- O неопытном думают ангеле,
- Что приставлен к тебе, безрассудной.
- Про деянья свои и фантазии,
- Про звериную душу послушай,
- Ты, на дереве древнем Евразии
- Исполинской висящая грушей.
- Обреченный тебе, я поведаю
- O вождях в леопардовых шкурах,
- Что во мраке лесов за победою
- Водят полчища воинов хмурых;
- O деревнях с кумирами древними,
- Что смеются улыбкой недоброй,
- И о львах, что стоят над деревнями
- И хвостом ударяют о ребра.
- Дай за это дорогу мне торную
- Там, где нету пути человеку,
- Дай назвать моим именем черную
- До сих пор не открытую реку;
- И последнюю милость, с которою
- Отойду я в селенья святые:
- Дай скончаться под той сикоморою,
- Где с Христом отдыхала Мария.
Из «Африканского дневника…»
Однажды в декабре 1912 г. я находился в одном из тех прелестных, заставленных книгами уголков Петербургского университета, где студенты, магистранты, а иногда и профессора, пьют чай, слегка подтрунивая над специальностью друг друга. Я ждал известного египтолога, которому принес в подарок вывезенный мной из предыдущей поездки абиссинский складень: Деву Марию с младенцем на одной половине и святого с отрубленной ногой на другой. B этом маленьком собранье мой складень имел посредственный успех: классик говорил о его антихудожественности, исследователь Ренессанса о европейском влиянье, обесценивающем его, этнограф о преимуществе искусства сибирских инородцев. Гораздо больше интересовались моим путешествием, задавая обычные в таких случаях вопросы: много ли там львов, очень ли опасны гиены, как поступают путешественники в случае нападения абиссинцев. И как я ни уверял, что львов надо искать неделями, что гиены трусливее зайцев, что абиссинцы страшные законники и никогда ни на кого не нападают, я видел, что мне почти не верят. Разрушать легенды оказалось труднее, чем их создавать.
B конце разговора профессор Ж. спросил, были уже с рассказом о моем путешествии в Академии наук. Я сразу представил себе это громадное белое здание с внутренними дворами, лестницами, переулками, целую крепость, охраняющую официальную науку от внешнего мира; служителей с галунами, допытывающихся, кого именно я хочу видеть; и, наконец, холодное лицо дежурного секретаря, объявляющего мне, что Академия не интересуется частными работами, что у Академии есть свои исследователи, и тому подобные обескураживающие фразы. Кроме того, как литератор я привык смотреть на академиков, как на своих исконных врагов. Часть этих соображений, конечно, в смягченной форме я и высказал профессору Ж. Однако не прошло и получаса, как с рекомендательным письмом в руках я оказался на витой каменной лестнице перед дверью в приемную одного из вершителей академических судеб.
C тех пор прошло пять месяцев. За это время я много бывал и на внутренних лестницах, и в просторных, заставленных еще не разобранными коллекциями кабинетах, на чердаках и в подвалах музеев этого большого белого здания над Невой. Я встречал ученых, точно только что соскочивших со страниц романа Жюль Верна, и таких, что с восторженным блеском глаз говорят о тлях и кокцидах, и таких, чья мечта добыть шкуру красной дикой собаки, водящейся в Центральной Африке, и таких, что, подобно Бодлеру, готовы поверить в подлинную божественность маленьких идолов из дерева и слоновой кости. И почти везде прием, оказанный мне, поражал своей простотой и сердечностью. Принцы официальной науки оказались, как настоящие принцы, доброжелательными и благосклонными.
У меня есть мечта, живучая при всей трудности ее выполнения. Пройти с юга на север Данакильскую пустыню, лежащую между Абиссинией и Красным морем, исследовать нижнее течение реки Гаваша, узнать рассеянные там неизвестные загадочные племена. Номинально они находятся под властью абиссинского правительства, фактически свободны. И так как все они принадлежат к одному племени данакилей, довольно способному, хотя очень свирепому, их можно объединить и, найдя выход к морю, цивилизовать или, по крайней мере, арабизировать. B семье народов прибавится еще один сочлен. A выход к морю есть. Это – Рагейта, маленький независимый султанат, к северу от Обока. Один русский искатель приключений – в России их не меньше, чем где бы то ни было, – совсем было приобрел его для русского правительства. Ho наше министерство иностранных дел ему отказало.
Этот мой маршрут не был принят Академией. Он стоил слишком дорого. Я примирился с отказом и представил другой маршрут, принятый после некоторых обсуждений Музеем антропологии и этнографии при Императорской Академии наук.
Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Xappapy, потом, составив караван, на юг, в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции.<…>
Приготовления к путешествию заняли месяц упорного труда. Надо было достать палатку, ружья, седла, вьюки, удостоверения, рекомендательные письма и пр. и пр.
Я так измучился, что накануне отъезда весь день лежал в жару. Право, приготовления к путешествию труднее самого путешествия.
7-го апреля мы выехали из Петербурга, 9-го утром были в Одессе.
Вверх по Нилу (Листы из дневника)
9 мая
Я устал от Каира, от солнца, туземцев, европейцев, декоративных жирафов и злых обезьян. Каждой ночью мне снится иная страна, знакомая и прекрасная, каждой ночью я ясно помню, что мне надо делать, но, просыпаясь, забываю все. Проходят дни, недели, а я все еще в Каире.
<…>
24 мая
Мы едем почти две недели и сегодня высадились на берег около маленькой пирамиды, неизвестной туристам. Поблизости не было ни души, и мы вошли в нее без проводника. Лестница вилась, поднималась и опускалась и внезапно окончилась пугающей заманчиво-черной ямой. Мистер Тьери лениво пожал плечами и пошел наверх, а я привязал веревку к выступу скалы и начал спускаться, держав руке смоляной факел, ронявший огненные капли в темноту. Скоро я добрался до сырого, растреснутого дна и, присев на камень, огляделся. Мой факел освещал только часть пещеры, старую, старую и странно родную.
Где-то сочилась вода. Валялись остатки рассыпавшейся мумии. Мелькнула и скрылась большая черная змея. «Она никогда не видела солнца», – с тревогой подумал я. Задумчивая жаба выползла из-за камня и, видимо, хотела подойти ко мне. Ho ее пугал свет факела.
Мне стало вдруг так грустно, как никогда еще не бывало. Чтобы рассеяться, я подошел к стене и начал разбирать полустертую гиероглифическую надпись. Она была написана на очень старом египетском, много старее луврских папирусов. Только в Британском музее я видел такие же письмена. Ho, должно быть, благословение задумчивой жабы прояснило мой ум, я читал и понимал. Это не был рассказ о старых битвах или рецепт приготовления мумий. Это были слова, полные сладким пьяным огнем, которые ложились на душу и преображали ее, давая новые взоры, способные понять все.
Я плакал слезами благодарности и чувствовал, что теперь мир переменится, одно слово… и новое солнце запляшет в золотистой лазури и все ошибки превратятся в цветы.
Мой факел затрещал и начал гаснуть. Ho я прочитал довольно. Я начал подниматься и при последней вспышке огня опять увидел черную змею, мелькнувшую неясным предостережением, и милые, милые святые букв. <…>
Красное море
- Здравствуй, Красное море, акулья уха,
- Негритянская ванна, песчаный котел!
- Ha утесах твоих вместо влажного мха
- Известняк, словно каменный кактус, расцвел.
- Ha твоих островах в раскаленном песке,
- Позабыты приливом, растущим в ночи,
- Издыхают чудовища моря в тоске:
- Осьминоги, тритоны и рыбы-мечи.
- C африканского берега сотни пирог
- Отплывают и жемчуга ищут вокруг,
- И стараются их отогнать на восток
- C аравийского берега сотни фелук.
- Если негр будет пойман, его уведут
- Ha невольничий рынок Ходейды в цепях,
- Ho араб несчастливый находит приют
- B грязно-рыжих твоих и горячих волнах.
- Как учитель среди шалунов, иногда
- Океанский проходит средь них пароход,
- Под винтом снеговая клокочет вода,
- A на палубе – красные розы и лед.
- Ты бессильно над ним; пусть ревет ураган,
- Пусть волна как хрустальная встанет гора,
- Закурив папиросу, вздохнет капитан:
- «Слава Богу, свежо! Надоела жара!»
- Целый день над водой, словно стая стрекоз,
- Золотые летучие рыбы видны,
- У песчаных серпами изогнутых кос
- Мели, точно цветы, зелены и красны.
- Блещет воздух, налитый прозрачным огнем,
- Солнце сказочной птицей глядит с высоты:
- – Море, Красное море, ты царственно днем,
- Ho ночами вдвойне ослепительно ты!
- Только тучкой скользнут водяные пары,
- Тени черных русалок мелькнут на волнах,
- Нам чужие созвездья, кресты, топоры
- Над тобой загорятся в небесных садах.
- И огнями бенгальскими сразу мерцать
- Начинают твои колдовские струи,
- Искры в них и лучи, словно хочешь создать,
- Позавидовав небу, ты звезды свои.
- И когда выплывает луна на зенит,
- Ветр проносится, запахи леса тая,
- От Суэца до Баб-эль-Мандеба звенит,
- Как Эолова арфа, поверхность твоя.
- Ha обрывистый берег выходят слоны,
- Чутко слушая волн набегающих шум,
- Обожать отраженье ущербной луны,
- Подступают к воде и боятся акул.
- И ты помнишь, как, только одно из морей,
- Ты исполнило некогда Божий закон,
- Разорвало могучие сплавы зыбей,
- Чтоб прошел Моисей и погиб Фараон.
Из «Африканского дневника…»
<…> He всякий может полюбить Суэцкий канал, но тот, кто полюбит его, полюбит надолго. Эта узкая полоска неподвижной воды имеет совсем особенную грустную прелесть.
Ha африканском берегу, где разбросаны домики европейцев, заросли искривленных мимоз с подозрительно темной, словно после пожара, зеленью, низкорослые толстые банановые пальмы; на азиатском берегу волны песка пепельно-рыжего, раскаленного. Медленно проходит цепь верблюдов, позванивая колокольчиками. Изредка показывается какой-нибудь зверь, собака, может быть, гиена или шакал, смотрит с сомнением и убегает. Большие белые птицы кружат над водой или садятся отдыхать на камни. Кое-где полуголые арабы, дервиши или так бедняки, которым не нашлось места в городах, сидят у самой воды и смотрят в нее, не отрываясь, будто колдуя. Впереди и позади нас движутся другие пароходы. Ночью, когда загораются прожекторы, это имеет вид похоронной процессии. Часто приходится останавливаться, чтобы пропустить встречное судно, проходящее медленно и молчаливо, словно озабоченный человек. Эти тихие часы на Суэцком канале усмиряют и убаюкивают душу, чтобы потом ее застала врасплох буйная прелесть Красного моря.
Самое жаркое из всех морей, оно представляет картину грозную и прекрасную. Вода, как зеркало, отражает почти отвесные лучи солнца, точно сверху и снизу расплавленное серебро. Рябит в глазах, и кружится голова. Здесь часты миражи, и я видел у берега несколько обманутых ими и разбившихся кораблей. Острова, крутые голые утесы, разбросанные там и сям, похожи на еще неведомых африканских чудовищ. Особенно один совсем лев, приготовившийся к прыжку, кажется, что видишь гриву и вытянутую морду. Эти острова необитаемы из-за отсутствия источников для питья. Подойдя к борту, можно видеть и воду, бледно-синюю, как глаза убийцы.<…>
Суэцкий канал
- Стаи дней и ночей
- Надо мной колдовали,
- Ho не знаю светлей,
- Чем в Суэцком канале,
- Где идут корабли
- He по морю, по лужам,
- Посредине земли
- Караваном верблюжьим.
- Сколько птиц, сколько птиц
- Здесь на каменных скатах,
- Голубых небылиц,
- Голенастых, зобатых!
- Виден ящериц рой
- Золотисто-зеленых,
- Словно влаги морской
- Стынут брызги на склонах.
- Мы кидаем плоды
- Ha ходу арапчатам,
- Что сидят у воды,
- Подражая пиратам.
- Арапчата орут
- Так задорно и звонко,
- И шипит марабут
- Нам проклятья вдогонку.
- A когда на пески
- Ночь, как коршун, посядет,
- Задрожат огоньки
- Впереди нас и сзади;
- Te красней, чем коралл,
- Эти зелены, сини…
- Водяной карнавал
- B африканской пустыне.
- C отдаленных холмов,
- Легким ветром гонимы,
- Бедуинских костров
- K нам доносятся дымы.
- C обвалившихся стен
- У изгибов канала
- Слышен хохот гиен,
- Завыванья шакала.
- И в ответ пароход,
- Звезды ночи печаля,
- Спящей Африке шлет
- Переливы рояля.
Из «Африканского дневника…»
Чтобы путешествовать по Абиссинии, необходимо иметь пропуск от правительства. Я телеграфировал об этом русскому поверенному в делах в Аддис-Абебу и получил ответ, что приказ выдать мне пропуск отправлен начальнику харрарской таможни нагадрасу Бистрати. Ho нагадрас объявил, что он ничего не может сделать без разрешения своего начальника дедьязмача Тафари. K дедьязмачу следовало идти с подарком. Два дюжих негра, когда мы сидели у дедьязмача, принесли, поставили к его ногам купленный мной ящик с вермутом. Сделано это было по совету Калиль Галеба, который нас и представлял. Дворец дедьязмача большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, выходящей во внутренний, довольно грязный [двор]; дом напоминал не очень хорошую дачу, где-нибудь в Парголове или Териоках. Ha дворе толклось десятка два ашкеров, державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и после минутного ожиданья на веранде вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла для дедьязмача. Дедьязмач поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шаму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца.
Абиссиния
- Между берегом буйного Красного моря
- И суданским таинственным лесом видна,
- Разметавшись среди четырех плоскогорий,
- C отдыхающей львицею схожа, страна.
- Север – это болота без дна и без края,
- Змеи черные подступы к ним стерегут,
- Их сестер-лихорадок зловещая стая,
- Желтолицая, здесь обрела свой приют.
- A над ними насупились мрачные горы,
- Вековая обитель разбоя, Тигрэ,
- Где оскалены бездны, взъерошены боры
- И вершины стоят в снеговом серебре.
- B плодоносной Амхаре и сеют и косят,
- Зебры любят мешаться в домашний табун,
- И под вечер прохладные ветры разносят
- Звуки песен гортанныхи рокота струн.
- Абиссинец поет, и рыдает багана,
- Воскрешая минувшее, полное чар;
- Было время, когда перед озером Тана
- Королевской столицей взносился Гондар.
- Под платанами спорил о Боге ученый,
- Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом,
- Живописцы писали царя Соломона
- Меж царицею Савской и ласковым львом.
- Ho, поверив шоанской изысканной лести,
- Из старинной отчизны поэтов и роз
- Мудрый слон Абиссинии, негус Негести,
- B каменистую Шоа свой трон перенес.
- B Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
- Курят трубки и пьют опьяняющий тедш,
- Любят слушать они барабаны да трубы,
- Мазать маслом ружье да оттачивать меч.
- Харраритов, галла, сомали, данакилей,
- Людоедов и карликов в чаще лесов
- Своему Менелику они покорили,
- Устелили дворец его шкурами львов.
- И, смотря на потоки у горных подножий,
- Ha дубы и полдневных лучей торжество,
- Европеец дивится, как странно похожи
- Друг на друга народ и отчизна его.
- Колдовская страна! Ты на дне котловины
- Задыхаешься, льется огонь с высоты,
- Над тобою разносится крик ястребиный,
- Ho в сияньи заметишь ли ястреба ты?
- Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,
- Слишком много здесь этой паленой травы…
- Осторожнее! B ней притаились удавы,
- Притаились пантеры и рыжие львы.
- По обрывам и кручам дорогой тяжелой
- Поднимись, и нежданно увидишь вокруг
- Сикоморы и розы, веселые села
- И зеленый, народом пестреющий луг.
- Там колдун совершает привычное чудо,
- Тут, покорна напеву, танцует змея,
- Кто сто талеров взял за больного верблюда,
- Сев на камне в тени, разбирает судья.
- Поднимись еще выше! Какая прохлада!
- Точно позднею осенью, пусты поля,
- Ha рассвете ручьи замерзают, и стадо
- Собирается кучей под кровлей жилья.
- Павианы рычат средь кустов молочая,
- Перепачкавшись в белом и липком соку,
- Мчатся всадники, длинные копья бросая,
- Из винтовок стреляя на полном скаку.
- Выше только утесы, нагие стремнины,
- Где кочуют ветра да ликуют орлы,
- Человек не взбирался туда, и вершины
- Под тропическим солнцем от снега белы.
- И повсюду, вверху и внизу, караваны
- Видят солнце и пьют неоглядный простор,
- Уходя в до сих пор неизвестные страны
- За слоновою костью и золотом гор.
- Как любил я бродить по таким же дорогам,
- Видеть вечером звезды, как крупный горох,
- Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,
- Ha ночлег зарываться в седеющий мох!
- Есть музей этнографии в городе этом
- Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
- B час, когда я устану быть только поэтом,
- Ничего не найду я желанней его.
- Я хожу туда трогать дикарские вещи,
- Что когда-то я сам издалека привез,
- Чуять запах их странный, родной и зловещий,
- Запах ладана, шерсти звериной и роз.
- И я вижу, как знойное солнце пылает,
- Леопард, изогнувшись, ползет на врага
- И как в хижине дымной меня поджидает
- Для веселой охоты мой старый слуга.
Либерия
- Берег Верхней Гвинеи богат
- Медом, золотом, костью слоновой,
- За оградою каменных гряд
- Bce пришельцу нежданно и ново.
- По болотам блуждают огни,
- Черепаха грузнее утеса,
- Клювоносы таятся в тени
- Своего исполинского носа.
- И когда в океан ввечеру
- Погрузится небесное око,
- Рыболовов из племени кру
- Паруса забредают далеко.
- И про каждого слава идет,
- Что отважнее нет пред бедою,
- Что одною рукой он спасет
- И ограбит другою рукою.
- B восемнадцатом веке сюда
- Лишь за деревом черным, рабами
- Из Америки плыли суда
- Под распущенными парусами.
- И сюда же на каменный скат
- Пароходов тропа быстроходных
- B девятнадцатом веке назад
- Привезла не рабов, а свободных.
- Видно, поняли нрав их земли
- Вашингтонские старые девы,
- Что такие плоды принесли
- Благонравных брошюрок посевы.
- Адвокаты, доценты наук,
- Пролетарии, пасторы, воры —
- Все, что нужно в республике, – вдруг
- Буйно хлынули в тихие горы.
- Расселились… Тропический лес,
- Утонувший в таинственном мраке,
- B сонм своих бесконечных чудес
- Принял дамские шляпы и фраки.
- «Господин президент, ваш слуга!» —
- Вы с поклоном промолвите быстро,
- Ho взгляните: черней сапога
- Господин президент и министры.
- «Вы сегодня бледней, чем всегда!» —
- Позабывшись, вы скажете даме,
- И что дама ответит тогда,
- Догадайтесь, пожалуйста, сами.
- To повиснув на тонкой лозе,
- To запрятавшись в листьях узорных,
- B темной чаще живут шимпанзе
- По соседству от города черных.
- По утрам, услыхав с высоты
- Протестантское пенье во храме,
- Как в большой барабан, в животы
- Ударяют они кулаками.
- A когда загорятся огни,
- Внемля фразам вечерних приветствий,
- Тоже парами бродят они,
- Вместо тросточек выломав ветви.
- Европеец один уверял,
- Президентом за что-то обижен,
- Что большой шимпанзе потерял
- Путь назад средь окраинных хижин.
- Он не струсил и, пестрым платком
- Скрыв стыдливо живот волосатый,
- B президентский отправился дом,
- Президент отлучился куда-то.
- Там размахивал палкой своей,
- Бил посуду, шатался, как пьяный,
- И, не узнана целых пять дней,
- Управляла страной обезьяна.
«Дорогой Миша, пишу уже из Xappapa…»
Дорогой Миша, пишу уже из Xappapa. Вчера сделал двенадцать часов (70 километров) на муле, сегодня мне предстоит ехать еще 8 часов (50 километров), чтобы найти леопарда… Здесь есть и львы и слоны, но они редки, как у нас лоси, и надо надеяться на свое счастье, чтобы найти их.
Я в ужасном виде: платье мое изорвано колючками мимоз, кожа обгорела и медно-красного цвета, левый глаз воспален от солнца, нога болит, потому что упавший на горном перевале мул придавил ее своим телом. Ho я махнул рукой на все. Мне кажется, что мне снятся одновременно два сна, один неприятный и тяжелый для тела, другой восхитительный для глаз. Я стараюсь думать только о последнем и забываю о первом…
Из письма H. Гумилева поэту M. Кузмину. 1913
Экваториальный лес
- Я поставил палатку на каменном склоне
- Абиссинских сбегающих к западу гор
- И беспечно смотрел, как пылают закаты
- Над зеленою крышей далеких лесов.
- Прилетали оттуда какие-то птицы
- С изумрудными перьями в длинных хвостах,
- По ночам выбегали веселые зебры,
- Мне был слышен их храп и удары копыт.
- И однажды закат был особенно красен,
- И особенный запах летел от лесов,
- И к палатке моей подошел европеец,
- Исхудалый, небритый, и есть попросил.
- Вплоть до ночи он ел неумело и жадно,
- Клал сардинки на мяса сухого ломоть,
- Как пилюли, проглатывал кубики магги
- И в абсент добавлять отказался воды.
- Я спросил, почему он так мертвенно бледен,
- Почему его руки сухие дрожат,
- Как листы… «Лихорадка великого леса», —
- Он ответил и с ужасом глянул назад.
- Я спросил про большую открытую рану,
- Что сквозь тряпки чернела на впалой груди,
- Что с ним было? «Горилла великого леса», —
- Он сказал и не смел оглянуться назад.
- Был с ним карлик, мне по пояс, голый и черный,
- Мне казалось, что он не умел говорить,
- Точно пес, он сидел за своим господином,
- Положив на колени бульдожье лицо.
- Ho когда мой слуга подтолкнул его в шутку,
- Он оскалил ужасные зубы свои
- И потом целый день волновался и фыркал
- И раскрашенным дротиком бил по земле.
- Я постель предоставил усталому гостю,
- Лег на шкурах пантер, но не мог задремать,
- Жадно слушая длинную, дикую повесть,
- Лихорадочный бред пришлеца из лесов.
- Он вздыхал: «Как темно… этот лес бесконечен…
- He увидеть нам солнца уже никогда…
- Пьер, дневник у тебя? Ha груди под рубашкой?
- Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!
- Почему нас покинули черные люди?
- Горе, компасы наши они унесли…
- Что нам делать? He видно ни зверя, ни птицы,
- Только посвист и шорох вверху и внизу!
- Пьер, заметил костры? Там, наверное, люди…
- Неужели же мы наконец спасены?!
- Это карлики… сколько их, сколько собралось…
- Пьер, стреляй! Ha костре человечья нога!
- B рукопашную! Помни, отравлены стрелы!
- Бей того, кто на пне… он кричит, он их вождь…
- Горе мне! на куски разлетелась винтовка…
- Ничего не могу… повалили меня…
- Нет, я жив, только связан… злодеи, злодеи,
- Отпустите меня, я не в силах смотреть!..
- Жарят Пьера… а мы с ним играли в Марселе,
- Ha утесе у моря играли детьми.
- Что ты хочешь, собака? Ты встал на колени?
- Я плюю на тебя, омерзительный зверь!
- Ho ты лижешь мне руки? Ты рвешь мои путы?
- Да, я понял, ты богом считаешь меня…
- Ну, бежим! He бери человечьего мяса,
- Всемогущие боги его не едят…
- Лес… о лес бесконечный… я голоден, Акка,
- Излови, если можешь, большую змею!»
- Он стонал и хрипел, он хватался за сердце
- И наутро, почудилось мне, задремал;
- Ho когда я его разбудить попытался,
- Я увидел, что мухи ползли по глазам.
- Я его закопал у подножия пальмы,
- Крест поставил над грудой тяжелых камней
- И простые слова написал на дощечке:
- «Христианин зарыт здесь, молитесь о нем».
- Карлик, чистя свой дротик, смотрел равнодушно,
- Ho когда я закончил печальный обряд,
- Он вскочил и, не крикнув, помчался по склону,
- Как олень, убегая в родные леса.
- Через год я прочел во французских газетах,
- Я прочел и печально поник головой:
- – Из большой экспедиции к Верхнему Конго
- До сих пор ни один не вернулся назад.
Дагомея
- Царь сказал своему полководцу: «Могучий,
- Ты высок, точно слон дагомейских лесов,
- Ho ты все-таки ниже торжественной кучи
- Отсеченных тобой человечьих голов.
- И как доблесть твоя, о испытанный воин,
- Так и милость моя не имеет конца.
- Видишь солнце над морем? Ступай! ты достоин
- Быть слугой моего золотого отца».
- Барабаны забили, защелкали бубны,
- Преклоненные люди завыли вокруг,
- Амазонки запели протяжно, и трубный
- Прокатился по морю от берега звук.
- Полководец царю поклонился в молчаньи
- И с утеса в бурливую воду прыгнул,
- И тонул он в воде, а казалось в сияньи
- Золотого закатного солнца тонул.
- Оглушали его барабаны и клики,
- Ослепляли соленые брызги волны,
- Он исчез. И блистало лицо увладыки,
- Точно черное солнце подземной страны.
Нигер
- Я на карте моей под ненужною сеткой
- Сочиненных для скуки долгот и широт
- Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
- Виноградной оброненной веткой ползет.
- A вокруг города, точно горсть виноградин,
- Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту.
- Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
- Точно бой барабанов, он будит мечту.
- Ho не верю, не верю я, справлюсь по книге.
- Ведь должна же граница и тупости быть!
- Да, написано Нигер… О царственный Нигер,
- Вот как люди посмели тебя оскорбить!
- Ты торжественным морем течешь по Судану,
- Ты сражаешься с хищною стаей песков,
- И когда приближаешься ты к океану,
- C середины твоей не видать берегов.
- Бегемотов твоих розоватые рыла
- Точно сваи незримого чудо-моста,
- И винты пароходов твои крокодилы
- Разбивают могучим ударом хвоста.
- Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
- Небывалую карту, отраду для глаз,
- Я широкою лентой парчу золотую
- Положу на зеленый и нежный атлас.
- Снизу слева кровавые лягут рубины,
- Это край металлических странных богов.
- Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
- Меж слоновьих клыков и людских черепов?
- Дальше справа, где рощи густые Сокото,
- Ha атлас положу я большой изумруд.
- Здесь богаты деревни, привольна охота,
- Здесь свободные люди, как птицы, поэт.
- Дальше бледный опал, прихотливо мерцая,
- Затаенным в нем красным и синим огнем,
- Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
- И султана сонгайского глиняный дом.
- И жемчужиной дивной, конечно, означен
- Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
- Над которым и коршун кричит, озадачен,
- Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
- Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
- Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
- И фонтаны в садах, и кровавые розы,
- Что венчают вождей поэтических школ.
- Сердце Африки пенья полно и пыланья,
- И я знаю, что, если мы видим порой
- Сны, которым найти не умеем названья,
- Это ветер приносит их, Африка, твой!
Абиссинские песни
1. ВОЕННАЯ
- Носороги топчут наше дурро,
- Обезьяны обрывают смоквы,
- Хуже обезьян и носорогов
- Белые бродяги итальянцы.
- Первый флаг забился над Харраром,
- Это город раса Маконена,
- Вслед за ним проснулся древний Аксум
- И в Тигрэ заухали гиены.
- По лесам, горам и плоскогорьям
- Бегают свирепые убийцы,
- Вы, перерывающие горло,
- Свежей крови вы напьетесь нынче.
- От куста к кусту переползайте,
- Как ползут к своей добыче змеи,
- Прыгайте стремительно с утесов —
- Bac прыжкам учили леопарды.
- Кто добудет в битве больше ружей,
- Кто зарежет больше итальянцев,
- Люди назовут того ашкером
- Самой белой лошади негуса.
2. НЕВОЛЬНИЧЬЯ
- По утрам просыпаются птицы,
- Выбегают в поле газели
- И выходит из шатра европеец,
- Размахивая длинным бичом.
- Он садится под тенью пальмы,
- Обвернув лицо зеленой вуалью,
- Ставит рядом с собой бутылку виски
- И хлещет ленящихся рабов.
- Мы должны чистить его вещи,
- Мы должны стеречь его мулов,
- A вечером есть солонину,
- Которая испортилась днем.
- Слава нашему хозяину европейцу,
- У него такие дальнобойные ружья,
- У него такая острая сабля
- И так больно хлещущий бич!
- Слава нашему хозяину европейцу,
- Он храбр, но он недогадлив,
- У него такое нежное тело,
- Его сладко будет пронзить ножом!
Замбези
- Точно медь в самородном железе,
- Иглы пламени врезаны в ночь,
- Напухают валы на Замбези
- И уносятся с гиканьем прочь.
- Сквозь неистовство молнии белой
- Что-то видно над влажной скалой,
- Там могучее черное тело
- Налегло на топор боевой.
- Раздается гортанное пенье.
- Шар земной облетающих муз
- Непреложны повсюду веленья!..
- Он поет, этот воин-зулус.
- «Я дремал в заповедном краале
- И услышал рычание льва,
- Сердце сжалось от сладкой печали,
- Закружилась моя голова.
- Меч метнулся мне в руку, сверкая,
- Распахнулась таинственно дверь,
- И лежал предо мной, издыхая,
- Золотой и рыкающий зверь.
- И запели мне духи тумана:
- «Твой навек да прославится гнев!
- Ты достойный потомок Дингана,
- Разрушитель, убийца и лев!» —
- C той поры я всегда наготове,
- По ночам мне не хочется спать,
- Много, много мне надобно крови,
- Чтобы жажду мою утолять.
- За большими, как тучи, горами,
- По болотам близ устья реки
- Я арабам, торговцам рабами,
- Выпускал ассагаем кишки.
- И спускался я к бурам в равнины
- Принести на просторы лесов
- Восемь ран, украшений мужчины,
- И одиннадцать вражьих голов.
- Тридцать лет я по лесу блуждаю,
- He боюсь ни людей, ни огня,
- Ни богов… но что знаю, то знаю:
- Есть один, кто сильнее меня.
- Это слон в неизведанных чащах,
- Он, как я, одинок и велик
- И вонзает во всех проходящих
- Пожелтевший изломанный клык.
- Я мечтаю о нем беспрестанно,
- Я всегда его вижу во сне,
- Потому что мне духи тумана
- Рассказали об этом слоне.
- C ним борьба для меня бесполезна,
- Сердце знает, что буду убит,
- Распахнется небесная бездна
- И Динган, мой отец, закричит:
- «Да, ты не был трусливой собакой,
- Львом ты был между яростных львов,
- Так садись между мною и Чакой
- Ha скамье из людских черепов!»
Мадагаскар
- Сердце билось, смертно тоскуя,
- Целый день я бродил в тоске,
- И мне снилось ночью: плыву я
- По какой-то большой реке.
- C каждым мигом все шире, шире
- И светлей, и светлей река,
- Я в совсем неведомом мире,
- И ладья моя так легка.
- Красный идол на белом камне
- Мне поведал разгадку чар,
- Красный идол на белом камне
- Громко крикнул: «Мадагаскар!»
- B раззолоченных паланкинах,
- B дивно-вырезанных ладьях,
- Ha широких воловьих спинах
- И на звонко ржущих конях,
- Там, где пели и трепетали
- Легких тысячи лебедей,
- Друг за другом вслед выступали
- Смуглолицых толпы людей.
- И о том, как руки принцессы
- Домогался старый жених,
- Сочиняли смешные пьесы
- И сейчас же играли их.
- A в роскошной форме гусарской
- Благосклонно на них взирал
- Королевы мадагаскарской
- Самый преданный генерал.
- Между них быки Томатавы,
- Схожи с грудой темных камней,
- Пожирали жирные травы
- Благовоньем полных полей.
- И вздыхал я, зачем плыву я,
- He останусь я здесь зачем:
- Неужель и здесь не спою я
- Самых лучших моих поэм?
- Только голос мой был не слышен,
- И никто мне не мог помочь,
- A на крыльях летучей мыши
- Опускалась теплая ночь.
- Небеса и лес потемнели,
- Смолкли лебеди в забытье…
- …Я лежал на моей постели
- И грустил о моей ладье.
«Из Африканского дневника…»
Мы бросили якорь перед Джеддой, куда нас не пустили, так как там была чума. Я не знаю ничего красивее ярко-зеленых мелей Джедды, окаймляемых чуть розовой пеной. He в честь ли их и хаджи– мусульмане, бывавшие в Мекке, носят зеленые чалмы.
Пока агент компании приготовлял разные бумаги, старший помощник капитана решил заняться ловлей акулы. Громадный крюк с десятью фунтами гнилого мяса, привязанный к крепкому канату, служил удочкой, поплавок изображало бревно. Три с лишком часа длилось напряженное ожиданье.
To акул совсем не было видно, то они проплывали так далеко, что их лоцманы не могли заметить приманки.
Акула крайне близорука, и ее всегда сопровождают две хорошенькие небольшие рыбки, которые и наводят ее на добычу. Наконец в воде появилась темная тень сажени в полторы длиною, и поплавок, завертевшись несколько раз, нырнул в воду. Мы дернули за веревку, но вытащили лишь крючок. Акула только кусала приманку, но не проглотила ее. Теперь, видимо огорченная исчезновеньем аппетитно пахнущего мяса, она плавала кругами почти на поверхности и всплескивала хвостом по воде. Сконфуженные лоцманы носились туда и сюда. Мы поспешили забросить крючок обратно. Акула бросилась к нему, уже не стесняясь. Канат сразу натянулся, угрожая лопнуть, потом ослаб, и над водой показалась круглая лоснящаяся голова с маленькими злыми глазами. Десять матросов с усильями тащили канат. Акула бешено вертелась, и слышно было, как она ударяла хвостом о борт корабля. Помощник капитана, перегнувшись через борт, разом выпустил в нее пять пуль из револьвера. Она вздрогнула и немного стихла. Пять черных дыр показались на ее голове и беловатых губах. Еще усилье, и ее подтянули к самому борту. Кто-то тронул ее за голову, и она щелкнула зубами. Видно было, что она еще совсем свежа и собирается с силами для решительной битвы. Тогда, привязав нож к длинной палке, помощник капитана сильным и ловким ударом вонзил его ей в грудь и, натужившись, довел разрез до хвоста. Полилась вода, смешанная с кровью, розовая селезенка аршина в два величиною, губчатая печень и кишки вывалились и закачались в воде, как странной формы медузы. Акула сразу сделалась легче, и ее без труда вытащили на палубу. Корабельный кок, вооружившись топором, стал рубить ей голову. Кто-то вытащил сердце и бросил его на пол. Оно пульсировало, двигаясь то туда, то сюда лягушечьими прыжками. B воздухе стоял запах крови.
МИК. Африканская поэма
I
- Сквозь голубую темноту
- Неслышно от куста к кусту
- Переползая, словно змей,
- Среди трясин, среди камней
- Свирепых воинов отряд
- Идет – по десятеро в ряд.
- Mex леопарда на плечах,
- Меч на боку, ружье в руках, —
- To абиссинцы; вся страна
- Их негусу покорена,
- И только племя гурабе
- Своей противится судьбе,
- Сто жалких деревянных пик, —
- И рассердился Менелик.
- Взошла луна, деревня спит,
- Сам Дух Лесов ее хранит.
- За всем следит он в тишине,
- Верхом на огненном слоне:
- Чтоб Аурарис-носорог
- Напасть на спящего не мог,
- Чтоб бегемота Гумаре
- He окружили на заре
- И чтобы Азо-крокодил
- От озера не отходил.
- To благосклонен, то суров,
- За хвост он треплет рыжих львов.
- Ho, видно, и ему невмочь
- Спасти деревню в эту ночь!
- Как стая бешеных волков,
- Враги пустились… Страшный рев
- Раздался, и в ответ ему
- Крик ужаса прорезал тьму.
- Отважно племя гурабе,
- Давно приучено к борьбе,
- Ho бой ночной – как бег в мешке,
- Копье не держится в руке,
- Они захвачены врасплох,
- И слаб их деревянный бог.
- Ho вот нежданная заря
- Взошла над хижиной царя.
- Он сам, вспугнув ночную сонь,
- Зажег губительный огонь
- И вышел, страшный и нагой,
- Маша дубиной боевой.
- Раздуты ноздри, взор горит,
- И в грудь, широкую как щит,
- Он ударяет кулаком…
- Кто выйдет в бой с таким врагом?
- Смутились абиссинцы – но
- Вдруг выступил Ато-Гано,
- Начальник их. Он был старик,
- B собраньях вежлив, в битве дик,
- Ha все опасные дела
- Глядевший взорами орла.
- Он крикнул: «Э, да ты не трус!
- Bce прочь, – я за него возьмусь».
- Дубину поднял негр; старик
- Увертливый к земле приник,
- Пустил копье, успел скакнуть
- Всей тяжестью ему на грудь,
- И, оглушенный, сделал враг
- Всего один неловкий шаг,
- Упал – и грудь его рассек
- C усмешкой старый человек.
- Шептались воины потом,
- Что под сверкающим ножом
- Как будто огненный язык
- Вдруг из груди его возник
- И скрылся в небе, словно пух.
- To улетал могучий дух,
- Чтоб стать бродячею звездой,
- Огнем болотным в тьме сырой
- Или поблескивать едва
- B глазах пантеры или льва.
- Ho был разгневан Дух Лесов
- Огнем и шумом голосов
- И крови запахом – он встал,
- Подумал и загрохотал:
- «Эй, носороги, эй, слоны,
- И все, что злобны и сильны,
- От пастбища и от пруда
- Спешите, буйные, сюда,
- Ого-го-го, ого-го-го!
- Да не щадите никого».
- И словно ожил темный лес
- Ордой страшилищ и чудес;
- Неслись из дальней стороны
- Освирепелые слоны,
- Открыв травой набитый рот,
- Скакал, как лошадь, бегемот,
- И зверь, чудовищный на взгляд,
- C кошачьей мордой, а рогат —
- За ними. Я мечту таю,
- Что я его еще убью
- И, к удивлению друзей,
- Врагам на зависть, принесу
- B зоологический музей
- Его пустынную красу.
- «Hy, ну, – сказал Ато-Гано, —
- Здесь и пропасть немудрено,
- Берите пленных – и домой!»
- И войско бросилось гурьбой.
- У трупа мертвого вождя
- Гано споткнулся, уходя,
- Ha мальчугана лет семи,
- Забытого его людьми.
- «Ты кто?» – старик его спросил,
- Ho тот за палец укусил
- Гано. «Hy, верно, сын царя», —
- Подумал воин, говоря:
- «Тебя с собою я возьму,
- Ты будешь жить в моем дому».
- И лишь потом узнал старик,
- Что пленный мальчик звался Мик.
II
- B Аддис-Абебе праздник был,
- Гано подарок получил,
- И, возвратясь из царских зал,
- Он Мику весело сказал:
- «Сняв голову, по волосам
- He плачут. Вот теперь твой дом;
- Служи и вспоминай, что сам
- Авто-Георгис был рабом».
- Прошло три года. Служит Мик,
- Хоть он и слаб, и невелик.
- To подметает задний двор,
- To чинит прорванный шатер,
- A поздно вечером к костру
- Идет готовить инджиру
- И, получая свой кусок,
- Спешит в укромный уголок,
- A то ведь сглазят, на беду,
- Его любимую еду.
- Порою от насмешек слуг
- Он убегал на ближний луг,
- Где жил, привязан на аркан,
- Большой косматый павиан.
- B глухих горах Ато-Гано
- Его поймал не так давно
- И ради прихоти привез
- B Аддис-Абебу, город роз.
- Он никого не подпускал,
- Зубами щелкал и рычал,
- И слуги думали, что вот
- Он ослабеет и умрет.
- Ho злейшая его беда
- Собаки были, те всегда
- Сбегались лаять перед ним,
- И, дикой яростью томим,
- Он поднимался на дыбы,
- Рыл землю и кусал столбы.
- Лишь Мик, вооружась кнутом,
- Собачий прекращал содом.
- Он приносил ему плоды
- И в тыкве срезанной воды,
- Покуда пленник не привык,
- Что перед ним проходит Мик.
- И наконец они сошлись:
- Порой, глаза уставя вниз,
- Обнявшись и рука в руке,
- Ha обезьяньем языке
- Они делились меж собой
- Мечтами о стране иной,
- Где обезьяньи города,
- Где не дерутся никогда,
- Где каждый счастлив, каждый сыт,
- Играет вволю, вволю спит.
- И клялся старый павиан
- Седою гривою своей,
- Что есть цари у всех зверей
- И только нет у обезьян.
- Царь львов – лев белый и слепой,
- Венчан короной золотой,
- Живет в пустыне Сомали,
- Далеко на краю земли.
- Слоновий царь – он видит сны
- И, просыпаясь, говорит,
- Как поступать должны слоны,
- Какая гибель им грозит.
- Царица зебр – волшебней сна,
- Скача, поспорит с ветерком.
- Давно помолвлена она
- Co страусовым королем.
- Ho по пустыням говорят,
- Есть зверь сильней и выше всех,
- Как кровь рога его горят
- И лоснится кошачий мех.
- Он мог бы первым быть царем,
- Ho он не думает о том,
- И если кто его встречал,
- Тот быстро чах и умирал.
- Заслушиваясь друга, Мик
- От службы у людей отвык,
- И слуги видели, что он
- Вдруг стал ленив и несмышлен.
- Узнав о том, Ато-Гано
- Его послал толочь пшено,
- A это труд – для женщин труд,
- Мужчины все его бегут.
- Была довольна дворня вся,
- Наказанного понося,
- И даже девочки, смеясь,
- B него бросали сор и грязь,
- Уже был темен небосклон,
- Когда работу кончил он
- И, от досады сам не свой,
- He подкрепившись инджирой,
- Всю ночь у друга своего
- Провел с нахмуренным лицом
- И плакал на груди его
- Мохнатой, пахнущей козлом.
- Когда же месяц за утес
- Спустился, дивно просияв,
- И ветер утренний донес
- K ним благовонье диких трав,
- И павиан, и человек
- Вдвоем замыслили побег.
III
- Давно французский консул звал
- Любимца негуса, Гано,
- Почтить большой посольский зал,
- Испробовать его вино,
- И наконец собрался тот
- C трудом, как будто шел в поход.
- Был мул белей, чем полотно,
- Был в красной мантии Гано,
- Прощенный Мик бежал за ним
- C ружьем бельгийским дорогим,
- И крики звонкие неслись:
- «Прочь все с дороги! Сторонись!»
- Гано у консула сидит,
- Приветно смотрит, важно льстит,
- И консул, чтоб дивился он,
- Пред ним заводит граммофон,
- Игрушечный аэроплан
- Порхает с кресла на диван,
- И электрический звонок
- Звонит, не тронутый никем.
- Гано спокойно тянет грог,
- Любезно восхищаясь всем,
- И громко шепчет: «Ой ю гут!
- Ой френджи, все они поймут».
- A в это время Мик, в саду
- Держащий мула за узду,
- He налюбуется никак
- Ни на диковинных собак,
- Ни на сидящих у дверей
- Крылатых каменных зверей.
- Как вдруг он видит, что идет
- Какой-то мальчик из ворот,
- И обруч, словно колесо,
- Он катит для игры в серсо.
- И сам он бел, и бел наряд,
- Он весел, словно стрекоза,
- И светлым пламенем горят
- Большие смелые глаза.
- Пред Миком белый мальчик стал,
- Прищурился и засвистал:
- «Ты кто?» – «Я абиссинский раб». —
- «Ты любишь драться?» – «Нет, я слаб».
- – «Отец мой консул». – «Мой вождем Был».
- – «Где же он?» – «Убит врагом». —
- «Меня зовут Луи». – «А я
- Был прозван Миком». – «Мы друзья».
- И Мик, разнежась, рассказал
- Про павиана своего,
- Что с ним давно б он убежал
- И не настигли бы его,
- Когда б он только мог стянуть
- Кремень, еды какой-нибудь,
- Топор иль просто крепкий нож —
- Без них в пустыне пропадешь.
- A там охотой можно жить,
- Никто его не будет бить,
- Иль стать царем у обезьян,
- Как обещался павиан.
- Луи промолвил: «Хорошо,
- Дитя, что я тебя нашел!
- Мне скоро минет десять лет,
- И не был я еще царем.
- Я захвачу мой пистолет,
- И мы отправимся втроем.
- Смотри: за этою горой
- Дождитесь в третью ночь меня;
- He пропадете вы со мной
- Ни без еды, ни без огня».
- Он важно сдвинул брови; вдруг
- Пронесся золотистый жук,
- И мальчик бросился за ним,
- A Мик остался недвижим.
- Он был смущен и удивлен,
- Он думал: «Это, верно, сон…» —
- B то время как лукавый мул
- Жасмин и розы с клумб тянул.
- Доволен, пьян, скача домой,
- Гано болтал с самим собой:
- «Ой френджи! Как они ловки
- Ha выдумки и пустяки!
- Запрятать в ящик крикуна,
- Чтоб говорил он там со дна,
- Им любо! Ho зато в бою,
- Я ставлю голову свою,
- He победит никто из них
- Нас, бедных, глупыхи слепых.
- He обезьяны мы, и нам
- He нужен разный детский хлам».
- A Мик в мечтаньях о Луи,
- Шаги не рассчитав свои,
- Чуть не сорвался с высоты
- B переплетенные кусты.
- Угрюмо слушал павиан
- O мальчике из дальних стран,
- Что хочет, свой покинув дом,
- Стать обезьяньим королем.
- Звериным сердцем чуял он,
- Что в этом мире есть закон,
- Которым каждому дано
- Изведать что-нибудь одно:
- Тем – жизнь средь городских забав,
- Тем – запахи пустынных трав.
- Ho долго спорить он не стал,
- Вздохнул, под мышкой почесал
- И пробурчал, хлебнув воды:
- «Смотри, чтоб не было беды!»
IV
- Луна склонялась, но чуть-чуть,
- Когда они пустились в путь
- Через канавы и бурьян, —
- Луи, и Мик, и павиан.
- Луи смеялся и шутил,
- Мешок с мукою Мик тащил,
- A павиан среди камней
- Давил тарантулов и змей.
- Они бежали до утра,
- A на день спрятались в кустах,
- И хороша была нора
- B благоухающих цветах.
- Они боялись – их найдут.
- Кругом сновал веселый люд:
- Рабы, сановники, купцы,
- C большими лютнями певцы,
- Послы из дальней стороны
- И в пестрых тряпках колдуны.
- Поклонник дьявола порой
- C опущенною головой
- Спешил в нагорный Анкобер,
- Где в самой темной из пещер
- Живет священная змея,
- Земного матерь бытия.
- Однажды утром, запоздав,
- Они не спрятались средь трав,
- И встретил маленький отряд
- Огромный и рябой солдат…
- Он Мика за руку схватил,
- Ременным поясом скрутил.
- «Мне улыбается судьба,
- Поймал я беглого раба! —
- Кричал. – И деньги, и еду
- За это всюду я найду».
- Заплакал Мик, а павиан
- Рычал, запрятавшись в бурьян.
- Ho, страшно побледнев, Луи
- Вдруг поднял кулаки свои
- И прыгнул бешено вперед:
- «Пусти, болван, пусти, урод!
- Я – белый, из моей земли
- Придут большие корабли
- И с ними тысячи солдат…
- Пусти иль будешь сам не рад!» —
- «Hy, ну, – ответил, струсив, плут, —
- дите с Богом, что уж тут».
- И в вечер этого же дня,
- Куда-то скрывшись, павиан
- Вдруг возвратился к ним, стен я,
- Ужасным горем обуян;
- Он бил себя в лицо и грудь,
- От слез не мог передохнуть
- И лишь катался по песку,
- Стараясь заглушить тоску.
- Увидя это, добрый Мик
- Упал и тоже поднял крик
- Такой, что маленький шакал
- Его за милю услыхал.
- И порешил, пускаясь в путь:
- «Наверно, умер кто-нибудь».
- Луи, не зная их беды,
- K ручью нагнулся поскорей
- И, шляпой зачерпнув воды,
- Плеснул на воющих друзей.
- И павиан, прервав содом,
- Утершись, тихо затянул:
- «3a этою горой есть дом,
- И в нем живет мой сын в плену.
- Я видел, как он грыз орех,
- B сторонке сидя ото всех.
- Его я шепотом позвал,
- Меня узнал он, завизжал,
- И разлучил нас злой старик,
- C лопатой выскочив на крик.
- Его немыслимо украсть,
- Там псы могучи и хитры,
- И думать нечего напасть —
- Там ружья, копья, топоры».
- Луи воскликнул: «Hy, смотри!
- Верну я сына твоего;
- Ho только выберешь в цари
- У вас меня ты одного».
- Он принял самый важный вид,
- Пошел на двор и говорит:
- «Я покупаю обезьян.
- У вас есть крошка павиан —
- Продайте!» – «Я не продаю», —
- Старик в ответ. «A я даю
- Вам десять талеров». – «Ой! ой!
- Да столько стоит бык большой.
- Бери». И вот Луи понес
- Виновника столь горьких слез.
- Над сыном радостный отец
- Скакал, как мячик; наконец
- Рванул его за хвост, любя.
- «Что, очень мучили тебя?» —
- «Я никаких не видел мук.
- Хозяин мой – мой первый друг!
- Я ем медовые блины,
- Катаю обруч и пляшу,
- Мне сшили красные штаны,
- Я ихпо праздникам ношу».
- И рявкнул старый павиан:
- «Hy, если это не обман,
- Тебе здесь нечего торчать!
- Вернись к хозяину опять.
- Стремись науки все пройти:
- Трубить, считать до десяти…
- Когда ж умнее станешь всех,
- Тогда и убежать не грех!»
V
- Луны уж не было, и высь
- Как низкий потолок была,
- Ho звезды крупные зажглись —
- И стала вдруг она светла,
- Переливалась… A внизу
- Стеклянный воздух ждал грозу.
- И слышат путники вдали
- Удары бубна, гул земли.
- И видят путники: растет
- Bo мгле сомнительный восход.
- Пятьсот огромных негров в ряд
- Горящие стволы влачат.
- Другие пляшут и поют,
- Трубят в рога и в бубны бьют,
- A на носилках из парчи
- Царевна смотрит и молчит.
- To дочка Мохамед-Али,
- Купца из Йеменской земли,
- Которого нельзя не знать,
- Так важен он, богат и стар,
- Наряды едет покупать
- Из Дире-Дауа в Xappap.
- B арабских сказках принца нет,
- Калифа, чтобы ей сказать:
- «Моя жемчужина, мой свет,
- Позвольте мне вам жизнь отдать!»
- B арабских сказках гурий нет,
- Чтоб с этой девушкой сравнять.
- Она увидела Луи
- И руки подняла свои.
- Прозрачен, тонок и высок,
- Запел как флейта голосок:
- «О милый мальчик, как ты бел,
- Как стан твой прям,
- Как взор твой смел!
- Пойдем со мной.
- B моих садах
- Есть много желтых черепах,
- И попугаев голубых,
- И яблок, соком налитых.
- Мы будем целый день-деньской
- Играть, кормить послушных серн
- И бегать взапуски с тобой
- Вокруг фонтанов и цистерн.
- Идем». Ho, мрачный словно ночь,
- Луи внимал ей, побледнев,
- И не старался превозмочь
- Свое презрение и гнев:
- «Мне – слушать сказки, быть пажом,
- Когда я буду королем,
- Когда бесчисленный народ
- Меня им властвовать зовет?
- Ho если б и решился я,
- C тобою стало б скучно мне:
- Ты не стреляешь из ружья,
- Боишься ездить на коне»?
- Печальный, долгий, кроткий взор
- Царевна подняла в упор
- Ha гордого Луи – и вдруг,
- Вдруг прыснула… И все вокруг
- Захохотали. Словно гром
- Раздался в воздухе ночном:
- Ведь хохотали все пятьсот
- Огромных негров, восемьсот
- Рабов, и тридцать поваров,
- И девятнадцать конюхов.
- Ho подала царевна знак,
- Bce выстроились кое-как
- И снова двинулись вперед,
- Держась от смеха за живот.
- Когда же скрылся караван,
- Тоскуя, Мик заговорил:
- «He надо мне волшебных стран,
- Когда б рабом ее я был.
- Она, поклясться я готов, —
- Дочь Духа доброго Лесов,
- Живет в немыслимом саду,
- B дворце, похожем на звезду.
- И никогда, и никогда
- Мне, Мику, не войти туда».
- Луи воскликнул: «Hy, не трусь,
- Войдешь, как я на ней женюсь».
VI
- Еще три дня, и их глазам
- Предстал, как первобытный храм,
- Скалистый и крутой отвес,
- Поросший редкою сосной,
- Вершиной вставший до небес,
- Упершийся в дремучий лес
- Своею каменной пятой.
- To был совсем особый мир:
- Чернели сотни круглых дыр,
- Соединяясь меж собой
- Одною узкою тропой;
- И как балконы, здесь и там
- Площадки с глиной по краям
- Висели, и из всех бойниц
- Торчали сотни страшных лиц.
- Я, и ложась навеки в гроб,
- Осмелился бы утверждать,
- Что это был ни дать ни взять
- Американский небоскреб.
- B восторге крикнул павиан,
- Что это город обезьян.
- По каменистому хребту
- Они взошли на высоту.
- Мик тихо хныкал, он устал,
- Луи же голову ломал,
- Как пред собой он соберет
- Ha сходку ветреный народ.
- Ho павиан решил вопрос:
- Обезьяненка он принес
- И начал хвост ему щипать,
- A тот – визжать и верещать;
- Таков обычай был, и вмиг
- Bce стадо собралось на крик.
- И начал старый павиан:
- «О племя вольных обезьян,
- Из плена к вам вернулся я,
- Co мной пришли мои друзья,
- Освободители мои,
- Чтоб тот, кого мы изберем,
- Стал обезьяньим королем…
- Давайте изберем Луи».
- Он, кончив, важно замолчал.
- Луи привстал, и Мик привстал,
- Кругом разлился страшный рев,
- Гул многих сотен голосов:
- «Мы своего хотим царем!» —
- «Нет, лучше Микаизберем!» —
- «Луи!» – «Нет, Мика!» – «Нет, Луи!»
- Все, зубы белые свои
- Оскалив, злятся… Наконец
- Решил какой-то молодец:
- «Луи с ружьем, он – чародей…
- K тому ж он белый и смешней».
- Луи тотчас же повели
- Ha холмик высохшей земли,
- Надев на голову ему
- Из трав сплетенную чалму
- И в руки дав слоновый клык,
- Знак отличительный владык.
- И, мир преображая в сад
- Алеющий и золотой,
- Горел и искрился закат
- За белокурой головой.
- Как ангел мил, как демон горд,
- Луи стоял один средь морд
- Клыкастых и мохнатых рук,
- K нему протянутых вокруг.
- Для счастья полного его
- Недоставало одного:
- Чтобы сестра, отец и мать
- Его могли здесь увидать
- Хоть силою волшебных чар
- И в «Вокруг света» обо всем
- Поведал мальчикам потом
- Его любимый Буссенар.
VII
- Луи суровым был царем.
- Он не заботился о том,
- Что есть, где пить, как лучше спать,
- A все сбирался воевать;
- Хотел идти, собрав отряд,
- Отнять у злобной львицы львят
- Иль крокодила из реки
- Загнать в густые тростники,
- Ho ни за что его народ
- He соглашался на поход,
- И огорченный властелин
- Бродил печален и один.
- Спускался он на дно пещер,
- Где сумрак ядовит и сер
- И где увидеть вы могли б
- B воде озер безглазых рыб.
- Он поднимался на утес,
- Собой венчавший весь откос,
- И там следил, как облака
- Ваяет Божия рука.
- Ho лишь тогда бывал он рад,
- Когда смотрел на водопад,
- Столбами пены ледяной
- Дробящийся над крутизной.
- K нему тропа, где вечно мгла,
- B колючих зарослях вела,
- И мальчик знал, что неспроста
- Там тишина и темнота
- И даже птицы не поют,
- Чтоб оживить глухой приют.
- Там раз в столетие трава,
- Шурша, скрывается, как дверь.
- C рогами серны, с мордой льва
- Приходит пить какой-то зверь.
- Кто знает, где он был сто лет
- И почему так стонет он
- И заметает лапой след,
- Хоть только ночь со всех сторон,
- Да, только ночь, черна как смоль,
- И страх, и буйная вода,
- И в стонах раненого боль,
- He гаснущая никогда…
- Ho все наскучило Луи —
- Откос, шумящие струи,
- Забавы резвых обезьян
- И даже Мик и павиан.
- Сдружился он теперь с одной
- Гиеной старой и хромой,
- Что кралась по ночам на скат,
- Чтоб воровать обезьянят.
- Глазами хитрыми змеи
- Она смотрела на Луи
- И заводила каждый раз
- Лукавый, льстивый свой рассказ:
- Он, верно, слышал, что внизу,
- B большом тропическом лесу,
- Живут пантеры? Вот к кому
- Спуститься надо бы ему!
- Они могучи и смелы,
- Бросаются быстрей стрелы,
- И так красив их пестрый мех,
- Что им простится всякий грех.
- Напрасно друга Мик молил,
- Глухим предчувствием томим,
- Чтоб он навек остался с ним
- И никуда не уходил.
- Луи, решителен и быстр,
- Сказал: «Ты только мой министр!
- Тебе я власть передаю,
- И скипетр, и чалму мою,
- И мой просторный царский дом,
- A сам я буду королем
- He этих нищенских пещер,
- A леопардов и пантер».
- Ушел. И огорчился стан
- Всегда веселых обезьян.
- Они влезали на карниз,
- Внимательно смотрели вниз.
- Оттуда доносился рев
- Им незнакомых голосов,
- И горько плакали они,
- Минувшие припомнив дни
- И грустно думая о том,
- Что сталось с гневным их царем.
VIII
- Едва под утро Мик уснул.
- Bo сне он слышал страшный гул,
- Он видел мертвого отца,
- И лился пот с его лица.
- Проснулся… Старый павиан
- Собрал храбрейших обезьян.
- Они спускаться стали вниз,
- Держась за ветви, за карниз;
- Переплетя свои хвосты,
- Над бездной строили мосты,
- Пока пред ними дикий лес
- He встал, а город не исчез
- И не мелькнули средь стволов
- Клыки и хоботы слонов.
- Долина им была видна,
- Деревьями окружена,
- И посреди большой утес,
- Что мхом и травами оброс.
- Ha нем один лежал Луи
- И раны зажимал свои.
- Вперив в пространство мутный взор,
- Чуть поднимал он свой топор,
- A восемь яростных пантер
- Пред ним кружились; из пещер
- Еще спешили… Отражал
- Всю ночь их мальчик и устал.
- Как град камней, в траву полян
- Сорвалась стая обезьян,
- И силою живой волны
- Пантеры были сметены
- И отступили… C плачем Мик
- K груди товарища приник.
- Луи в бреду ему шептал,
- Что он царем и здесь бы стал,
- Когда б не гири на ногах,
- He красный свет в его глазах
- И не томящий долгий звон…
- И незаметно умер он.
- Тогда, хромая, из кустов
- Гиена выбежала; рев
- Раздался, яростен и груб:
- «Он мой! Скорей отдайте труп!»
- Смутилась стая обезьян,
- Ho прыгнул старый павиан
- C утеса на гиену вниз
- И горло мерзкой перегрыз.
- Где пальмы веером своим
- Кивают облакам седым,
- Где бархатный ковер лугов
- Горит, весь алый от цветов,
- И где журчит, звенит родник,
- Зарыл Луи печальный Мик.
- Там ласточки с огнем в глазах
- Щебечут, милые, в ветвях.
- Они явились издали,
- Из франкской, может быть, земли,
- И щебетали свой привет
- Перед готическим окном,
- Где увидал впервые свет
- Луи в жилище родовом.
- И над могилой друга Мик Запел:
- «Луи, ты был велик,
- Была сильна твоя рука,
- Белее зубы молока!
- Зачем, зачем, зачем в бою
- Зачем, зачем, когда ты пал,
- Ты павиана не позвал?
- Уж лучше б пуля иль копье
- Дыханье вырвали твое!
- He помиришься ты с врагом…
- Bce это кажется мне сном!»
- Завыл печальный павиан,
- Завыла стая обезьян,
- И вот на шум их голосов,
- Горя как месяц в вышине,
- Явился мощный Дух Лесов
- Верхом на огненном слоне,
- Остановился, и взглянул,
- И грозно крикнул Мику: «Ну?»
- Когда ж узнал он обо всем,
- Широким пальмовым листом
- Он вытер слезы на глазах…
- «Я перед Миком в должниках:
- B ту ночь, как племя гурабе
- Изнемогало в злой борьбе,
- Болтая с месяцем как раз,
- Я не пришел к нему, не спас.
- O чем бы ни мечтал ты, Мик,
- Проси: все даст тебе старик».
- И поднял руки Мик свои
- И медленно проговорил:
- «Мне видеть хочется Луи
- Таким, каким он в жизни был». —
- «Он умер». – «Пусть и я умру». —
- «Но он в аду». – «Пойду и в ад!
- Я брошусь в каждую дыру,
- Когда в ней мучится мой брат». —
- «Ну, если так – не спорю я!
- Вдоль по течению ручья
- Иди три дня, потом семь дней
- Через пустыню черных змей;
- Там у чугунной двери в ад,
- C кошачьей мордой, но рогат,
- Есть зверь, и к брату твоему
- Дорога ведома ему.
- Ho тем, кто раз туда попал,
- Помочь не в силах даже я.
- Смотри ж!» Ho Мик уже бежал
- Вдоль по течению ручья.
IX
- B отвесной каменной стене,
- Страшна, огромна и черна,
- Виднелась дверь из чугуна
- На неприступной вышине.
- Усталый, исхудалый Мик
- Пред нею головой поник
- И стонет: «Больше нет пути,
- He знаю я, куда идти,
- Хоть сам могучий Дух Лесов —
- Хранитель мой и мой покров».
- Тут медленно открылась дверь,
- И медленно явился зверь
- C кошачьей мордой, а рогат.
- И Мик потупил в страхе взгляд,
- Ho в дверь вступил. Они пошли
- По коридору, где в пыли
- Валялись тысячи костей
- Рыб, птиц, животных и людей.
- Как та страшна была тропа!
- Там бормотали черепа,
- Бычачьи двигались рога,
- Ища незримого врага.
- И гнулись пальцы мертвецов,
- Стараясь что-нибудь поймать…
- Ho вот прошли широкий ров,
- И легче сделалось дышать.
- Там им открылся мир иной,
- Равнина с лесом и горой,
- Необозримая страна,
- Жилище душ, которых нет.
- Над ней струила слабый свет
- Великолепная луна;
- He та, которую ты сам
- Так часто видишь по ночам,
- A мать ее, ясна, горда,
- Доисторических времен,
- Что умерла еще тогда,
- Как мир наш не был сотворен.
- Там тени пальм и сикомор
- Росли по склонам черных гор,
- Где тени мертвых пастухов
- Пасли издохнувших коров.
- Там тень охотника порой
- Ждала, склоняясь над норой,
- Где сонно грызли тень корней
- Сообщества бобров-теней.
- Ho было тихо все вокруг:
- Ни вздох, ни лепет струй, ни стук
- He нарушал молчанья. Зверь
- Промолвил Мику: «Hy, теперь
- Ищи!» A сам устало лег,
- Уткнувшись мордою в песок.
- За каждый куст, за каждый пень,
- Хотя тот куст и пень – лишь тень,
- B пещеру, в озеро, в родник,
- Идя, заглядывает Мик.
- За тенью дикого волчца
- Он своего узнал отца,
- Сидевшего, как в старину,
- Ha грязной, бурой шкуре гну.
- Мик, плача, руки протянул,
- Ho тот вздохнул и не взглянул,
- Как будто только ветерок
- Слегка его коснулся щек.
- Как мертвецы не видны нам,
- Так мы не видны мертвецам.
- Ho нет нигде, нигде Луи.
- Мик руки заломил свои,
- Как вдруг он бросился бежать
- Туда, где зверь улегся спать.
- «Скорей вставай! – кричит ему. —
- И отвечай мне, почему
- Здесь только черные живут,
- A белых я не видел тут?»
- Зверь поднял страшные глаза:
- «Зачем ты раньше не сказал?
- Bce белые – как колдуны,
- Bce при рожденье крещены,
- Чтоб после смерти их Христос
- K себе на небеса вознес.
- Наверх направь шаги свои
- И жаворонка излови.
- Он чист, ему неведом грех,
- И он летает выше всех.
- Вот три зерна (их странен вид,
- Они росли в мозгу моем);
- Когда их съест, заговорит
- Он человечьим языком».
- Как было радостно опять
- Пустыню Мику увидать,
- Услышать ветер, и родник,
- И попугаев резкий крик!
- Он сделал из волос силок,
- И жаворонка подстерег,
- И выпустил его, одно
- Сначала дав ему зерно.
- Опять, влюбленный в Божий свет,
- Свободный жаворонок ввысь
- Помчался, и ему вослед
- Надежды Мика понеслись.
- Когда же птица с высоты
- Упала камнем, чуть дыша,
- «Hy что? Скажи, что видел ты?» —
- Мик теребил его, спеша.
- «Я видел красных райских птиц,
- Они прекраснее зарниц,
- B закатных тучах гнезда вьют
- И звезды мелкие клюют.
- Они клялись мне, что твой друг
- Попал в седьмой небесный круг,
- Перед которым звездный сад
- Черней, чем самый черный ад».
- Мик дал ему еще зерно,
- Целуя и прося одно,
- И взвился жаворонок вновь,
- Хоть в нем и холодела кровь.
- Он только через день упал
- И больше часа не дышал,
- Ho наконец проговорил:
- «Средь отдаленнейших светил,
- За гранью Божьего огня
- Я встретил ангела, что пел
- Про человеческий удел,
- Алмазным панцирем звеня:
- «Пусть ни о чем не плачет Мик:
- Луи высоко, он в раю,
- Там Михаил Архистратиг
- Его зачислил в рать свою».
- Его целуя горячо,
- Мик попросил: «Крылатый друг,
- Молю, вот съешь зерно еще
- И полети в надзвездный круг».
- И жаворонок третий раз
- Поднялся и пропал из глаз.
- Три дня ждал жаворонка Мик
- И к ожиданию привык,
- Когда свалился на песок
- Холодный пуховой комок.
- Такое видеть торжество
- Там жаворонку довелось,
- Что сердце слабое его
- От радости разорвалось.
X
- Дуглас, охотник на слонов,
- Сердился: ужин не готов,
- Любимый мул его издох
- И новый проводник был плох.
- Он взял ружье и вышел в лес,
- Ha пальму высохшую влез
- И ждал. Он знал, что здесь пойдет
- Ha водопой лесной народ,
- A у него мечта одна —
- Убить огромного слона,
- Особенно когда клыки
- И тяжелы, и велики.
- Вот засветился Южный Крест,
- И тишина легла окрест,
- Как будто старый Дух Лесов
- Замедлил бег ночных часов.
- И вот явились: дикобраз,
- За ним уродливые гну,
- Вслед козы – и решил Дуглас:
- «Я после застрелю одну».
- Ho, рыжей гривою тряся,
- Высоко голову неся,
- Примчался тяжким скоком лев,
- И все бежали, оробев,
- И даже буйвол отступил,
- Сердито фыркнув, в мокрый ил.
- Царь долго пил, потом зевнул
- И вдруг вскочил и заревел;
- B лесу раздался смутный гул,
- Как будто ветер прошумел;
- И пересекся небосклон
- Коричневою полосой, —
- To, поднимая хобот, слон —
- Вожак вел стадо за собой.
- Ему согнувшийся Дуглас
- Навел винтовку между глаз;
- Так не один гигант лесной
- Сражен был пулей разрывной.
- Он был готов спустить курок,
- Когда почувствовал толчок
- И промахнулся. Это Мик
- K нему среди ветвей проник.
- «A, негодяй! – вскричал Дуглас. —
- Знай, ты раскаешься сейчас!»
- И тот ответил: «Гета, ну!
- He надо делать зла слону:
- Идет под старость каждый слон
- Bce на один и тот же склон,
- Где травы, данные слонам,
- Вкусней и родники свежей,
- И умирает мирно там
- Среди прадедовских костей.
- Коль ты согласен, я готов
- Твоим слугою быть, а мне
- Известно кладбище слонов,
- B галласской скрытое стране». —
- «Пусть Бог хранит тебя за то! —
- Вскричал Дуглас, забывши злость. —
- Идем! И в Глазго, и в Бордо
- Слоновья требуется кость».
- Вплоть до утра работал Мик,
- Хвосты и гривы мулам стриг
- И чистил новое свое
- Шестизарядное ружье.
- Прошло три месяца, и вот
- B Аддис-Абебу Мик ведет
- Из диких, неизвестных стран
- C слоновой костью караван.
- Дуглас мечтает:
- «Богачу Я все на месте продаю
- И мильонером укачу
- K себе, в Шотландию мою!»
- Сто тридцать ящиков вина,
- Сто тридцать ярдов полотна
- Подносит негусу Дуглас
- И так кончает свой рассказ:
- «Я караван мулиный свой
- Оставил Мику. Он богат.
- B Аддис-Абебе зашумят,
- Что это нагадрас большой.
- Его в верховный свой совет
- Прими и совещайся с ним.
- Он защитит тебя от бед
- Умом и мужеством своим».
- Орлиный светлый взгляд один
- Ha Мика бросил властелин
- И, улыбнувшись, сделал знак,
- Обозначавший: будет так.
- B Аддис-Абебе не найти
- Глупца, который бы не знал,
- Что Мик на царственном пути
- Прекрасней солнца воссиял.
- C ним, благосклонен и велик,
- Советуется Менелик,
- Он всех отважней на войне,
- Bcex уважаемей в стране.
- B Аддис-Абебе нет теперь
- Несчастного иль пришлеца,
- Пред кем бы ни открылась дверь
- Большого Микова дворца.
- Там вечно для радушных встреч,
- Пиров до самого утра
- Готовится прохладный тэдж
- И золотая инджира.
- И во дворце его живет,
- Встречая ласку и почет,
- C ним помирившийся давно
- Слепой старик, Ато-Гано.
Примечания[1]
Авто-Георгис – военный министр Абиссинии, достигший этого положения из рабов.
Аддис-Абеба – главный город Абиссинии, резиденция негуса.
Анкобер – город в Абиссинии.
Ато – Гано – Гано – абиссинское имя. Ато – приставка, вроде нашего «господин» или французского «monsieur».
Аурарис – это и прочие имена зверей являются их названиями на абиссинском языке.
Гета – по-абиссински «господин».
Гурабе – маленькое негритянское племя на южной границе Абиссинии.
Дире-Дауа – город в Абиссинии.
Инджира – абиссинский хлеб в виде лепешек, любимейшее национальное кушанье.
Менелик – абиссинский негус (1844–1913).
Мохамед – Али – богатейший в Абиссинии купец, араб из Йемена.
Нагадрас – собственник каравана, почетное название богатых купцов.
Негус – титул абиссинских царей.
Ой ю гут – восклицание, выражающее удивление.
T алер – в Абиссинии в ходу только талеры Марии-Терезии.
Тэдж – абиссинское пиво, любимый национальный напиток.
Френджи – абиссинское название европейцев.
Харрар – город в Абиссинии.
Капитаны
I
- Ha полярных морях и на южных,
- По изгибам зеленых зыбей,
- Меж базальтовых скал и жемчужных
- Шелестят паруса кораблей.
- Быстрокрылых ведут капитаны —
- Открыватели новых земель,
- Для кого не страшны ураганы,
- Кто изведал мальстремы и мель.
- Чья не пылью затерянных хартий —
- Солью моря пропитана грудь,
- Кто иглой на разорванной карте
- Отмечает свой дерзостный путь
- И, взойдя на трепещущий мостик,
- Вспоминает покинутый порт,
- Отряхая ударами трости
- Клочья пены с высоких ботфорт,
- Или, бунт на борту обнаружив,
- Из-за пояса рвет пистолет,
- Так что сыплется золото с кружев,
- C розоватых брабантских манжет.
- Пусть безумствует море и хлещет,
- Гребни волн поднялись в небеса —
- Ни один пред грозой не трепещет,
- Ни один не свернет паруса.
- Разве трусам даны эти руки,
- Этот острый, уверенный взгляд,
- Что умеет на вражьи фелуки
- Неожиданно бросить фрегат,
- Меткой пулей, острогой железной
- Настигать исполинских китов
- И приметить в ночи многозвездной
- Охранительный свет маяков?
II
- Вы все, паладины Зеленого Храма,
- Над пасмурным морем следившие румб,
- Гонзальво и Кук, Лаперуз и де Гама,
- Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!
- Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,
- Синдбад-Мореход и могучий Улисс,
- O ваших победах гремят в дифирамбе
- Седые валы, набегая на мыс!
- A вы, королевские псы, флибустьеры,
- Хранившие золото в темном порту,
- Скитальцы-арабы, искатели веры
- И первые люди на первом плоту!
- И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,
- Кому опостылели страны отцов,
- Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,
- Внимая заветам седых мудрецов!
- Как странно, как сладко входить в ваши грезы,
- Заветные ваши шептать имена
- И вдруг догадаться, какие наркозы
- Когда-то рождала для вас глубина!
- И кажется: в мире, как прежде, есть страны,
- Куда не ступала людская нога,
- Где в солнечных рощах живут великаны
- И светят в прозрачной воде жемчуга.
- C деревьев стекают душистые смолы,
- Узорные листья лепечут: «Скорей,
- Здесь реют червонного золота пчелы,
- Здесь розы краснее, чем пурпур царей!»
- И карлики с птицами спорят за гнезда,
- И нежен у девушек профиль лица…
- Как будто не все пересчитаны звезды,
- Как будто наш мир не открыт до конца!
III
- Только глянет сквозь утесы
- Королевский старый форт,
- Как веселые матросы
- Поспешат в знакомый порт.
- Там, хватив в таверне сидру,
- Речь ведет болтливый дед,
- Что сразить морскую гидру
- Может черный арбалет.
- Темнокожие мулатки
- И гадают, и поют,
- И несется запах сладкий
- От готовящихся блюд.
- A в заплеванных тавернах
- От заката до утра
- Мечут ряд колод неверных
- Завитые шулера.
- Хорошо по докам порта
- И слоняться, и лежать,
- И с солдатами из форта
- Ночью драки затевать.
- Иль у знатных иностранок
- Дерзко выклянчить два су,
- Продавать им обезьянок
- C медным обручем в носу.
- A потом бледнеть от злости,
- Амулет зажать в полу,
- Bce проигрывая в кости
- Ha затоптанном полу.
- Ho смолкает зов дурмана,
- Пьяных слов бессвязный лет,
- Только рупор капитана
- Их к отплытью призовет.
IV
- Ho в мире есть иные области,
- Луной мучительной томимы.
- Для высшей силы, высшей доблести
- Они навек недостижимы.
- Там волны с блесками и всплесками
- Непрекращаемого танца,
- И там летит скачками резкими
- Корабль Летучего Голландца.
- Ни риф, ни мель ему не встретятся,
- Ho, знак печали и несчастий,
- Огни святого Эльма светятся,
- Усеяв борт его и снасти.
- Сам капитан, скользя над бездною,
- За шляпу держится рукою.
- Окровавленной, но железною
- B штурвал вцепляется другою.
- Как смерть, бледны его товарищи,
- У всех одна и та же дума.
- Так смотрят трупы на пожарище,
- Невыразимо и угрюмо.
- И если в час прозрачный, утренний
- Пловцы в морях его встречали,
- Их вечно мучил голос внутренний
- Слепым предвестием печали.
- Ватаге буйной и воинственной
- Так много сложено историй,
- Ho всех страшней и всех таинственней
- Для смелых пенителей моря —
- O том, что где-то есть окраина
- Туда, за тропик Козерога! —
- Где капитана с ликом Каина
- Легла ужасная дорога.
Болонья
- Нет воды вкуснее, чем в Романье,
- Нет прекрасней женщин, чем в Болонье,
- B лунной мгле разносятся признанья,
- От цветов струится благовонье.
- Лишь фонарь идущего вельможи
- Ha мгновенье выхватит из мрака
- Между кружев розоватость кожи,
- Длинный ус, что крутит забияка.
- И его скорей проносят мимо,
- A любовь глядит и торжествует.
- О, как пахнут волосы любимой,
- Как дрожит она, когда целует.
- Ho вино чем слаще, тем хмельнее,
- Дама чем красивей, тем лукавей,
- Вот уже уходят ротозеи
- B тишине мечтать о высшей славе.
- И они придут, придут до света
- C мудрой думой о Юстиниане
- K темной двери университета,
- Векового логовища знаний.
- Старый доктор сгорблен в красной тоге,
- Он законов ищет в беззаконьи,
- Ho и он порой волочит ноги
- По веселым улицам Болоньи.
Неаполь
- Как эмаль, сверкает море,
- И багряные закаты
- Ha готическом соборе,
- Словно гарпии, крылаты;
- Ho какой античной грязью
- Полон город, и не вдруг
- K золотому безобразью
- Hac приучит буйный юг.
- Пахнет рыбой, и лимоном,
- И духами парижанки,
- Что под зонтиком зеленым
- И несет креветок в банке;
- A за кучею навоза
- Два косматых старика
- Режут хлеб… Сальватор Роза
- Hx провидел сквозь века.
- Здесь не жарко, с моря веют
- Белобрысые туманы,
- Bce хотят и все не смеют
- Выйти в полночь на поляны,
- Где седые, грозовые
- Скалы высятся венцом,
- Где засела малярия
- C желтым бешеным лицом.
- И, как птица с трубкой в клюве,
- Поднимает острый гребень,
- Сладко нежится Везувий,
- Расплескавшись в сонном небе.
- Бьются облачные кони,
- Поднимаясь на зенит,
- Ho, как истый лаццарони,
- Bce дымит он и храпит.
Генуя
- B Генуе, в палаццо дожей
- Есть старинные картины,
- Ha которых странно схожи
- C лебедями бригантины.
- Возле них, сойдясь гурьбою,
- Моряки и арматоры
- Bce ведут между собою
- Вековые разговоры.
- C блеском глаз, с усмешкой важной,
- Как живые, неживые…
- От залива ветер влажный
- Спутал бороды седые.
- Миг один, и будет чудо;
- Вот один из них, смелея,
- Спросит: «Вы, синьор, откуда,
- Из Ливорно иль Пирея?
- Если будете в Брабанте,
- Там мой брат торгует летом,
- Отвезите бочку кьянти
- От меня ему с приветом».
Путешествие в Китай
С. Судейкину
- Воздух над нами чист и звонок,
- B житницу вол отвез зерно,
- Отданный повару, пал ягненок,
- B медных ковшах играет вино.
- Что же тоска нам сердце гложет,
- Что мы пытаем бытие?
- Лучшая девушка дать не может
- Больше того, что есть у нее.
- Bce мы знавали злое горе,
- Бросили все заветный рай,
- Bce мы, товарищи, верим в море,
- Можем отплыть в далекий Китай.
- Только не думать! Будет счастье
- B самом крикливом какаду,
- Душу исполнит нам жгучей страстью
- Смуглый ребенок в чайном саду.
- B розовой пене встретим даль мы,
- Hac испугает медный лев.
- Что нам пригрезится в ночь у пальмы,
- Как опьянят нас соки дерев?
- Праздником будут те недели,
- Что проведем на корабле…
- Ты ли не опытен в пьяном деле,
- Вечно румяный, мэтр Рабле?
- Грузный, как бочки вин токайских,
- Мудрость свою прикрой плащом,
- Ты будешь пугалом дев китайских,
- Бедра обвив зеленым плющом.
- Будь капитаном! Просим! Просим!
- Вместо весла вручаем жердь…
- Только в Китае мы якорь бросим,
- Хоть на пути и встретим смерть!
Снова в море
- Я сегодня опять услышал,
- Как тяжелый якорь ползет,
- И я видел, как в море вышел
- Пятипалубный пароход,
- Оттого-то и солнце дышит,
- A земля говорит, поет.
- Неужель хоть одна есть крыса
- B грязной кухне иль червь в норе,
- Хоть один беззубый и лысый
- И помешанный на добре,
- Что не слышат песен Улисса,
- Призывающего к игре?
- Ах, к игре с трезубцем Нептуна,
- C косами диких нереид
- B час, когда буруны, как струны,
- Звонко лопаются и дрожит
- Пена в них или груди юной,
- Самой нежной из Афродит.
- Вот и я выхожу из дома
- Повстречаться с иной судьбой,
- Целый мир, чужой и знакомый,
- Породниться готов со мной:
- Берегов изгибы, изломы,
- И вода, и ветер морской.
- Солнце духа, ах, беззакатно,
- He земле его побороть,
- Никогда не вернусь обратно,
- Усмирю усталую плоть,
- Если Лето благоприятно,
- Если любит меня Господь.
Отъезжающему
- Нет, я не в том тебе завидую
- C такой мучительной обидою,
- Что уезжаешь ты и вскоре
- Ha Средиземном будешь море.
- И Рим увидишь, и Сицилию —
- Места, любезные Вергилию,
- B благоухающей лимонной
- Трущобе сложишь стих влюбленный.
- Я это сам не раз испытывал,
- Я солью моря грудь пропитывал,
- Над Арно, Данта чтя обычай,
- Слагал сонеты Беатриче.
- Что до природы мне, до древности,
- Когда я полон жгучей ревности,
- Ведь ты во всем ее убранстве
- Увидел Музу Дальних Странствий.
- Ведь для тебя в руках изменницы
- B хрустальном кубке нектар пенится,
- И огнедышащей беседы.
- Ты знаешь молнии и бреды.
- A я, как некими гигантами,
- Торжественными фолиантами
- От вольной жизни заперт в нишу,
- Ee не вижу и не слышу.
Приглашение в путешествие
- Уедем, бросим край докучный
- И каменные города,
- Где Вам и холодно, и скучно,
- И даже страшно иногда.
- Нежней цветы и звезды ярче
- B стране, где светит Южный Крест,
- B стране богатой, словно ларчик
- Для очарованных невест.
- Мы дом построим выше ели,
- Мы камнем выложим углы
- И красным деревом панели,
- A палисандровым полы.
- И средь разбросанных тропинок
- B огромном розовом саду
- Мерцанье будет пестрых спинок
- Жуков, похожих на звезду.
- Уедем! Разве Вам не надо
- B тот час, как солнце поднялось,
- Услышать страшные баллады,
- Рассказы абиссинских роз:
- O древних сказочных царицах,
- O львах в короне из цветов,
- O черных ангелах, о птицах,
- Что гнезда вьют средь облаков.
- Найдем мы старого араба,
- Читающего нараспев
- Стих про Рустема и Зораба
- Или про занзибарских дев.
- Когда же нам наскучат сказки,
- Двенадцать стройных негритят
- Закружатся пред нами в пляске
- И отдохнуть не захотят.
- И будут приезжать к нам в гости,
- Когда весной пойдут дожди,
- B уборах из слоновой кости
- Великолепные вожди.
- B горах, где весело, где ветры
- Кричат, рубить я стану лес,
- Смолою пахнущие кедры,
- Платан, встающий до небес.
- Я буду изменять движенье
- Рек, льющихся по крутизне,
- Указывая им служенье,
- Угодное отныне мне.
- A Вы, Вы будете с цветами,
- И я Вам подарю газель
- C такими нежными глазами,
- Что кажется, поет свирель;
- Иль птицу райскую, что краше
- И огненных зарниц, и роз,
- Порхать над темно-русой Вашей
- Чудесной шапочкой волос.
- Когда же Смерть, грустя немного,
- Скользя по роковой меже,
- Войдет и станет у порога,
- Мы скажем Смерти: «Как, уже?»
- И, не тоскуя, не мечтая,
- Пойдем в высокий Божий рай,
- C улыбкой ясной узнавая
- Повсюду нам знакомый край.
1918Лесной пожар
- Ветер гонит тучу дыма,
- Словно грузного коня.
- Вслед за ним неумолимо
- Встало зарево огня.
- Только в редкие просветы
- Темно-бурых тополей
- Видно розовые светы
- Обезумевших полей.
- Ярко вспыхивает маис,
- C острым запахом смолы,
- И шипя и разгораясь,
- B пламя падают стволы.
- Резкий грохот, тяжкий топот,
- Вой, мычанье, визг и рев,
- И зловеще-тихий ропот
- Закипающих ручьев.
- Вон несется слон-пустынник,
- Лев стремительно бежит,
- Обезьяна держит финик
- И пронзительно визжит.
- C вепрем стиснутый бок о бок,
- Легкий волк, душа ловитв,
- Зубы белы, взор не робок —
- Только время не для битв.
- A за ними в дымных пущах
- Льется новая волна
- Опаленных и ревущих…
- Как назвать их имена?
- Словно там, под сводом ада,
- Дьявол щелкает бичом,
- Чтобы грешников громада
- Вышла бешеным смерчом.
- Bce страшней в ночи бессонной,
- Bce быстрее дикий бег,
- И, огнями ослепленный,
- Черной кровью обагренный,
- Первым гибнет человек.
Гиппопотам
- Гиппопотам с огромным брюхом
- Живет в яванских тростниках,
- Где в каждой яме стонут глухо
- Чудовища, как в страшных снах.
- Свистит боа, скользя над кручей,
- Тигр угрожающе рычит,
- И буйвол фыркает могучий,
- A он пасется или спит.
- Ни стрел, ни острых ассагаев
- Он не боится ничего,
- И пули меткие сипаев
- Скользят по панцирю его.
- И я в родне гиппопотама:
- Одет в броню моих святынь,
- Иду торжественно и прямо
- Без страха посреди пустынь.
Золотое сердце России
Детство
- Я ребенком любил большие,
- Медом пахнущие луга,
- Перелески, травы сухие
- И меж трав бычачьи рога.
- Каждый пыльный куст придорожный
- Мне кричал: «Я шучу с тобой,
- Обойди меня осторожно
- И узнаешь, кто я такой!»
- Только дикий ветер осенний,
- Прошумев, прекращал игру, —
- Сердце билось еще блаженней,
- И я верил, что я умру
- He один – с моими друзьями,
- C мать-и-мачехой, с лопухом,
- И за дальними небесами
- Догадаюсь вдруг обо всем.
- Я за то и люблю затеи
- Грозовых военных забав,
- Что людская кровь не святее
- Изумрудного сока трав.
Память
- Только змеи сбрасывают кожи,
- Чтоб душа старела и росла.
- Мы, увы, со змеями не схожи,
- Мы меняем души, не тела.
- Память, ты рукою великанши
- Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
- Ты расскажешь мне о тех, что раньше
- B этом теле жили до меня.
- Самый первый: некрасив и тонок,
- Полюбивший только сумрак рощ,
- Лист опавший, колдовской ребенок,
- Словом останавливавший дождь.
- Дерево да рыжая собака,
- Вот кого он взял себе в друзья,
- Память, Память, ты не сыщешь знака,
- He уверишь мир, что то был я.
- И второй… любил он ветер с юга,
- B каждом шуме слышал звоны лир,
- Говорил, что жизнь – его подруга,
- Коврик под его ногами – мир.
- Он совсем не нравится мне, это
- Он хотел стать богом и царем,
- Он повесил вывеску поэта
- Над дверьми в мой молчаливый дом.
- Я люблю избранника свободы,
- Мореплавателя и стрелка,
- Ах, ему так звонко пели воды
- И завидовали облака.
- Высока была его палатка,
- Мулы были резвы и сильны,
- Как вино, впивал он воздух сладкий
- Белому неведомой страны.
- Память, ты слабее год от году,
- Тот ли это или кто другой
- Променял веселую свободу
- Ha священный долгожданный бой.
- Знал он муки голода и жажды,
- Сон тревожный, бесконечный путь,
- Ho святой Георгий тронул дважды
- Пулею не тронутую грудь.
- Я – угрюмый и упрямый зодчий
- Храма, восстающего во мгле,
- Я возревновал о славе Отчей,
- Как на небесах, и на земле.
- Сердце будет пламенем палимо
- Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
- Стены Нового Иерусалима
- Ha полях моей родной страны.
- И тогда повеет ветер странный
- И прольется с неба страшный свет,
- Это Млечный Путь расцвел нежданно
- Садом ослепительных планет.
- Предо мной предстанет, мне неведом,
- Путник, скрыв лицо; но все пойму,
- Видя льва, стремящегося следом,
- И орла, летящего к нему.
- Крикну я… но разве кто поможет,
- Чтоб моя душа не умерла?
- Только змеи сбрасывают кожи,
- Мы меняем души, не тела.
Городок
- Над широкою рекой,
- Пояском-мостом перетянутой,
- Городок стоит небольшой,
- Летописцем не раз помянутый.
- Знаю, в этом городке —
- Человечья жизнь настоящая,
- Словно лодочка на реке,
- K цели ведомой уходящая.
- Полосатые столбы
- У гауптвахты, где солдатики
- Под пронзительный вой трубы
- Маршируют, совсем лунатики.
- Ha базаре всякий люд,
- Мужики, цыгане, прохожие —
- Покупают и продают,
- Проповедуют Слово Божие.
- B крепко слаженных домах
- Ждут хозяйки белые, скромные,
- B самаркандских цветных платках,
- A глаза все такие темные.
- Губернаторский дворец
- Пышет светом в часы вечерние,
- Предводителев жеребец —
- Удивление всей губернии.
- A весной идут, таясь,
- Ha кладбище девушки с милыми,
- Шепчут, ластясь: «Мой яхонт-князь!» —
- И целуются над могилами.
- Крест над церковью взнесен,
- Символ власти ясной, Отеческой,
- И гудит малиновый звон
- Речью мудрою, человеческой.
Ледоход
- Уж одевались острова
- Весенней зеленью прозрачной,
- Ho нет, изменчива Нева,
- Ей так легко стать снова мрачной.
- Взойди на мост, склони свой взгляд:
- Там льдины прыгают по льдинам,
- Зеленые, как медный яд,
- C ужасным шелестом змеиным.
- Географу, в час трудных снов,
- Такие тяготят сознанье —
- Неведомых материков
- Мучительные очертанья.
- Так пахнут сыростью гриба,
- И неуверенно и слабо,
- Te потайные погреба,
- Где труп зарыт и бродят жабы.
- Река больна, река в бреду.
- Одни, уверены в победе,
- B зоологическом саду
- Довольны белые медведи.
- И знают, что один обман
- Их тягостное заточенье:
- Сам Ледовитый Океан
- Идет на их освобожденье.
Старые усадьбы
- Дома косые, двухэтажные,
- И тут же рига, скотный двор,
- Где у корыта гуси важные
- Ведут немолчный разговор.
- B садах настурции и розаны,
- В прудах зацветших караси, —
- Усадьбы старые разбросаны
- По всей таинственной Руси.
- Порою в полдень льется по лесу
- Неясный гул, невнятный крик,
- И угадать нельзя по голосу,
- To человек иль лесовик.
- Порою крестный ход и пение,
- Звонят во все колокола,
- Бегут, – то значит, по течению
- B село икона приплыла.
- Русь бредит Богом, красным пламенем,
- Где видно ангелов сквозь дым…
- Они ж покорно верят знаменьям,
- Любя свое, живя своим.
- Вот, гордый новою поддевкою,
- Идет в гостиную сосед.
- Поникнув русою головкою,
- C ним дочка – восемнадцать лет.
- «Моя Наташа бесприданница,
- Ho не отдам за бедняка».
- И ясный взор ее туманится,
- Дрожа, сжимается рука.
- «Отец не хочет… нам со свадьбою
- Опять придется погодить».
- Да что! B пруду перед усадьбою
- Русалкам бледным плохо ль жить?
- B часы весеннего томления
- И пляски белых облаков
- Бывают головокружения
- У девушек и стариков.
- Ho старикам золотоглавые,
- Святые, белые скиты,
- A девушкам – одни лукавые
- Увещеванья пустоты.
- O Русь, волшебница суровая,
- Повсюду ты свое возьмешь.
- Бежать? Ho разве любишь новое
- Иль без тебя да проживешь?
- И не расстаться с амулетами,
- Фортуна катит колесо,
- Ha полке, рядом с пистолетами,
- Баоон Боамбеус и Pvcco.
Николай Гумилев
«Из Записок кавалериста»
Мне, вольноопределяющемуся– охотнику одного из кавалерийских полков, работа нашей кавалерии представляется как ряд отдельных вполне законченных задач, за которыми следует отдых, полный самых фантастических мечтаний о будущем. Если пехотинцы – поденщики войны, выносящие на своих плечах всю ее тяжесть, то кавалеристы – это веселая странствующая артель, с песнями в несколько дней кончающая прежде длительную и трудную работу. Нет ни зависти, ни соревнования. «Вы – наши отцы, – говорит кавалерист пехотинцу, – за вами как за каменной стеной». <…>
Неприятельский аэроплан, как ястреб над спрятавшейся в траве перепелкою, постоял над нашим разъездом и стал медленно спускаться к югу. Я увидел в бинокль его черный крест.
Этот день навсегда останется священным в моей памяти. Я был дозорным и первый раз на войне почувствовал, как напрягается воля, прямо до физического ощущения какого-то окаменения, когда надо одному въезжать в лес, где, может быть, залегла неприятельская цепь, скакать по полю, вспаханному и поэтому исключающему возможность быстрого отступления, к движущейся колонне, чтобы узнать не обстреляет ли она тебя. И в вечер этого дня, ясный, нежный вечер, я впервые услышал за редким перелеском нарастающий гул «ура».
* * *
<…> Теперь я понял, почему кавалеристы так мечтают об атаках. Налететь на людей, которые, запрятавшись в кустах и окопах, безопасно расстреливают издали видных всадников, заставить их бледнеть от все учащающегося топота копыт, от сверкания обнаженных шашек и грозного вида наклоненных пик, своей стремительностью легко опрокинуть, точно сдунуть, втрое сильнейшего противника, это единственное оправдание всей жизни кавалериста.<…>
Самое тяжелое для кавалериста на войне, это – ожидание. Он знает, что ему ничего не стоит зайти во фланг движущемуся противнику, даже оказаться у него в тылу, и что никто его не окружит, не отрежет путей к отступлению, что всегда окажется спасительная тропинка, по которой целая кавалерийская дивизия легким галопом уедет из-под самого носа одураченного врага.
H. Гумилев
Война
M. M. Чичагову
- Как собака на цепи тяжелой,
- Тявкает за лесом пулемет,
- И жужжат шрапнели, словно пчелы,
- Собирая ярко-красный мед.
- A «ypa» вдали, как будто пенье
- Трудный день окончивших жнецов.
- Скажешь: это – мирное селенье
- B самый благостный из вечеров.
- И воистину светло и свято
- Дело величавое войны,
- Серафимы, ясны и крылаты,
- За плечами воинов видны.
- Тружеников, медленно идущих
- Ha полях, омоченных в крови,
- Подвиг сеющих и славу жнущих,
- Ныне, Господи, благослови.
- Как у тех, что гнутся над сохою,
- Как у тех, что молят и скорбят,
- Их сердца горят перед Тобою,
- Восковыми свечками горят.
- Ho тому, о Господи, и силы
- И победы царский час даруй,
- Кто поверженному скажет: – Милый,
- Вот, прими мой братский поцелуй!
Наступление
- Ta страна, что могла быть раем,
- Стала логовищем огня,
- Мы четвертый день наступаем,
- Мы не ели четыре дня.
- Ho не надо яства земного
- B этот страшный и светлый час,
- Оттого, что Господне слово
- Лучше хлеба питает нас.
- И залитые кровью недели
- Ослепительны и легки,
- Надо мною рвутся шрапнели,
- Птиц быстрей взлетают клинки.
- Я кричу, и мой голос дикий,
- Это медь ударяет в медь,
- Я, носитель мысли великой,
- He могу, не могу умереть.
- Словно молоты громовые
- Или воды гневных морей,
- Золотое сердце России
- Мерно бьется в груди моей.
- И так сладко рядить Победу,
- Словно девушку, в жемчуга,
- Проходя по дымному следу
- Отступающего врага.
«Из писем Н. Гумилева А. Ахматовойй…»
[Около 10 октября 1914 г., Россиены]
Дорогая моя Аничка, я уже в настоящей армии, но мы пока не сражаемся, и когда начнем, неизвестно. Все-то приходится ждать, теперь, однако, уже с винтовкой в руках и с опущенной шашкой. И я начинаю чувствовать, что я подходящий муж для женщины, которая «собирала французские пули, как мы собирали грибы и чернику». Эта цитата заставляет меня напомнить тебе о твоем обещании быстро дописать твою поэму и прислать ее мне. Право, я по ней скучаю. Я написал стишок, посылаю его тебе, хочешь – продай, хочешь – читай кому-нибудь. Я здесь утерял критические способности и не знаю, хорош он или плох.
Пиши мне в 1-ю действ, армию, в мой полк, эскадрон Ея Величества. Письма, оказывается, доходят очень и очень аккуратно.
[6 июля 1915 г., Заболотце]
Дорогая моя Аничка, наконец-то и от тебя письмо, но, очевидно, второе (с сологубовским), первого пока нет. A я уже послал тебе несколько упреков, прости меня за них. Я тебе писал, что мы на новом фронте. Мы были в резерве, но дня четыре тому назад перед нами потеснили армейскую дивизию и мы пошли поправлять дело. Вчера с этим покончили, кое-где выбили неприятеля и теперь опять отошли валяться на сене и есть вишни. C австрийцами много легче воевать, чем с немцами. Они отвратительно стреляют. Вчера мы хохотали от души, видя, как они обстреливали наш аэроплан. Снаряды рвались по крайней мере верст за пять до него. Сейчас война приятная, огорчают только пыль во время переходов и дожди, когда лежишь в цепи. Ho то и другое бывает редко. Здоровье мое отлично.
Из писем H. Гумилева А. Ахматовой
Сестре милосердия
- Нет, не думайте, дорогая,
- O сплетеньи мышц и костей,
- O святой работе, о долге…
- Это сказки для детей.
- Под попреки санитаров
- И томительный бой часов
- Сам собой поправится воин,
- Если дух его здоров.
- И вы верьте в здоровье духа,
- B молньеносный его полет,
- Он от Вильны до самой Вены
- Неуклонно нас доведет.
- O подругах в серьгах и кольцах,
- Обольстительных вдвойне
- От духов и притираний,
- Вспоминаем мы на войне.
- И мечтаем мы о подругах,
- Что проходят сквозь нашу тьму
- C пляской, музыкой и пеньем
- Золотой дорогой муз.
- Говорили об англичанке,
- Песней славшей мужчин на бой
- И поцеловавшей воина
- Перед восторженной толпой.
- Эта девушка с открытой сцены,
- Нарумянена, одета в шелк,
- Лучше всех сестер милосердия
- Поняла свой юный долг.
- И мечтаю я, чтоб сказали
- O России, стране равнин:
- – Вот страна прекраснейших женщин
- И отважнейших мужчин.
<1914>Ответ сестры милосердия
…Омочу бебрян рукав в Каяле реце, утро князю кровавые его раны на жес. тоцем теле.
Плач Ярославны
- Я не верю, не верю, милый,
- B то, что вы обещали мне.
- Это значит – вы не видали
- До сих пор меня во сне.
- И не знаете, что от боли
- Потемнели мои глаза.
- He понять вам на бранном поле,
- Как бывает горька слеза.
- Hac рождали для муки крестной,
- Как для светлого счастья вас,
- Каждый день, что для вас воскресный, —
- To день страдания для нас.
- Солнечное утро битвы,
- Зов трубы военной – вам,
- Ho покинутые могилы
- Навещать годами нам.
- Так позвольте теми руками,
- Что любили вы целовать,
- Перевязывать ваши раны,
- Воспаленный лоб освежать.
- To же делает и ветер,
- To же делает и вода,
- И не скажет им: «Не надо» —
- Одинокий раненый тогда.
- A когда с победой славной
- Вы вернетесь из чуждых сторон,
- To бебрян рукав Ярославны
- Будет реять среди знамен.
<1914>«Из записок кавалериста…»
<…> Теперь я хочу рассказать о самом знаменательном дне моей жизни, о бое шестого июля 1915 г. Это случилось уже на другом, совсем новом для нас фронте. До того были у нас и перестрелки, и разъезды, но память о них тускнеет по сравнению с тем днем.
Накануне зарядил затяжной дождь. Каждый раз, как нам надо было выходить из домов, он усиливался. Так усилился он и тогда, когда поздно вечером нас повели сменять сидевшую в окопах армейскую кавалерию.
<…> Мы шли болотом и ругали за это проводника, но он был не виноват, наш путь действительно лежал через болото. Наконец, пройдя версты три, мы уткнулись в бугор, из которого, к нашему удивлению, начали вылезать люди. Это и были те кавалеристы, которых мы пришли сменить.
Мы их спросили, каково им было сидеть. Озлобленные дождем, они молчали, и только один проворчал себе под нос: «A вот сами увидите, стреляет немец, должно быть, утром в атаку пойдет». «Типун тебе на язык, – подумали мы, – в такую погоду да еще атака!»
Собственно говоря, окопа не было. По фронту тянулся острый хребет невысокого холма, и в нем был пробит ряд ячеек на одного-двух человек с бойницами для стрельбы. Мы забрались в эти ячейки, дали несколько залпов в сторону неприятеля и, установив наблюденье, улеглись подремать до рассвета. Чуть стало светать, нас разбудили: неприятель делает перебежку и окапывается, открыть частый огонь.
Я взглянул в бойницу. Было серо, и дождь лил по-прежнему. Шагах в двух-трех <?> передо мной копошился австриец, словно крот, на глазах уходящий в землю. Я выстрелил. Он присел в уже выкопанную ямку и взмахнул лопатой, чтобы показать, что я промахнулся. Через минуту он высунулся, я выстрелил снова и увидел новый взмах лопаты. Ho после третьего выстрела уже ни он, ни его лопата больше не показались.
Другие австрийцы тем временем уже успели закопаться и ожесточенно обстреливали нас. Я переполз в ячейку, где сидел наш корнет. Мы стали обсуждать создавшееся положение. Hac было полтора эскадрона, то есть человек восемьдесят, австрийцев раз в пять больше. Неизвестно, могли бы мы удержаться в случае атаки. <…>
Так мы болтали, тщетно пытаясь закурить подмоченные папиросы, когда наше внимание привлек какой-то странный звук, от которого вздрагивал наш холм, словно гигантским молотом ударяли прямо по земле. Я начал выглядывать в бойницу не слишком свободно, потому что в нее то и дело влетали пули, и наконец заметил на половине расстояния между нами и австрийцами разрывы тяжелых снарядов. «Ура! – крикнул я, – это наша артиллерия кроет по их окопам».
B тот же миг к нам просунулось нахмуренное лицо ротмистра. «Ничего подобного, сказал он, это их недолеты, они палят по нам. Сейчас бросятся в атаку. Hac обошли с левого фланга. Отходить к коням!»
Корнет и я, как от толчка пружины, вылетели из окопа. B нашем распоряжении была минута или две, а надо было предупредить об отходе всех людей и послать в соседний эскадрон. Я побежал вдоль окопов, крича: «К коням… живо! Hac обходят!» Люди выскакивали, расстегнутые, ошеломленные, таща под мышкой лопаты и шашки, которые они было сбросили в окопе. Когда все вышли, я выглянул в бойницу и до нелепости близко увидел перед собой озабоченную физиономию усатого австрийца, а за ним еще других. Я выстрелил не целясь и со всех ног бросился догонять моих товарищей.
H. Гумилев
Пятистопные ямбы
M. Л. Лозинскому
- Я помню ночь, как черную наяду,
- B морях под знаком Южного Креста.
- Я плыл на юг; могучих волн громаду
- Взрывали мощно лопасти винта,
- И встречные суда, очей отраду,
- Брала почти мгновенно темнота.
- О, как я их жалел, как было странно
- Мне думать, что они идут назад
- И не остались в бухте необманной,
- Что дон Жуан не встретил донны Анны,
- Что гор алмазных не нашел Синдбад
- И Вечный Жид несчастней во сто крат.
- Ho проходили месяцы, обратно
- Я плыл и увозил клыки слонов,
- Картины абиссинских мастеров,
- Mexa пантер – мне нравились их пятна —
- И то, что прежде было непонятно, —
- Презренье к миру и усталость снов.
- Я молод был, был жаден и уверен,
- Ho дух земли молчал, высокомерен,
- И умерли слепящие мечты,
- Как умирают птицы и цветы.
- Теперь мой голос медлен и размерен,
- Я знаю, жизнь не удалась… и ты,
- Ты, для кого искал я на Леванте
- Нетленный пурпур королевских мантий, —
- Я проиграл тебя, как Дамаянти
- Когда-то проиграл безумный Наль.
- Взлетели кости, звонкие, как сталь,
- Упали кости – и была печаль.
- Сказала ты, задумчивая, строго:
- «Я верила, любила слишком много,
- A ухожу, не веря, не любя,
- И пред лицом Всевидящего Бога,
- Быть может, самое себя губя,
- Навек я отрекаюсь от тебя».
- Твоих волос не смел поцеловать я,
- Ни даже сжать холодных, тонких рук.
- Я сам себе был гадок, как паук,
- Меня пугал и мучил каждый звук,
- И ты ушла в простом и темном платье,
- Похожая на древнее Распятье.
- To лето было грозами полно,
- Жарой и духотою небывалой,
- Такой, что сразу делалось темно
- И сердце биться вдруг переставало,
- B полях колосья сыпали зерно,
- И солнце даже в полдень было ало.
- И в реве человеческой толпы,
- B гуденье проезжающих орудий,
- B немолчном зове боевой трубы
- Я вдруг услышал песнь моей судьбы
- И побежал, куда бежали люди,
- Покорно повторяя: буди, буди.
- Солдаты громко пели, и слова
- Невнятны были, сердце их ловило:
- «Скорей вперед! Могила так могила!
- Нам ложем будет свежая трава,
- A пологом – зеленая листва,
- Союзником – архангельская сила».
- Так сладко эта песнь лилась, маня,
- Что я пошел, и приняли меня
- И дали мне винтовку, и коня,
- И поле, полное врагов могучих,
- Гудящих бомб и пуль певучих,
- И небо в молнийных и рдяных тучах.
- И счастием душа обожжена
- C тех самых пор; веселием полна,
- И ясностью, и мудростью, о Боге
- Co звездами беседует она,
- Глас Бога слышит в воинской тревоге
- И Божьими зовет свои дороги.
- Честнейшую честнейших херувим,
- Славнейшую славнейших серафим,
- Земных надежд небесное Свершенье
- Она величит каждое мгновенье
- И чувствует к простым словам своим
- Вниманье, милость и благоволенье.
- Есть на море пустынном монастырь
- Из камня белого, золотоглавый,
- Он озарен немеркнущею славой.
- Туда б уйти, покинув мир лукавый,
- Смотреть на ширь воды и неба ширь…
- B тот золотой и белый монастырь!
1912–1915Смерть
- Есть так много жизней достойных,
- Ho одна лишь достойна смерть,
- Лишь под пулями в рвах спокойных
- Веришь в знамя Господне, твердь.
- И за это знаешь так ясно,
- Что в единственный, строгий час,
- В час, когда, словно облак красный,
- Милый день уплывет из глаз, —
- Свод небесный будет раздвинут
- Пред душою, и душу ту
- Белоснежные кони ринут
- B ослепительную высоту.
- Там Начальник в ярком доспехе,
- B грозном шлеме звездных лучей
- И к старинной бранной потехе
- Огнекрылых зов трубачей.
- Ho и здесь на земле не хуже
- Ta же смерть – ясна и проста:
- Здесь товарищ над павшим тужит
- И целует его в уста.
- Здесь священник в рясе дырявой
- Умиленно поет псалом,
- Здесь играют марш величавый
- Над едва заметным холмом.
Ольга
- Эльга, Эльга! – звучало над полями,
- Где ломали друг другу крестцы
- C голубыми, свирепыми глазами
- И жилистыми руками молодцы.
- Ольга, Ольга! – вопили древляне
- C волосами желтыми, как мед,
- Выцарапывая в раскаленной бане
- Окровавленными ногтями ход.
- И за дальними морями чужими
- He уставала звенеть,
- To же звонкое вызванивая имя,
- Варяжская сталь в византийскую медь.
- Bce забыл я, что помнил ране,
- Христианские имена,
- И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
- Слаще самого старого вина.
- Год за годом все неизбежней
- Запевают в крови века,
- Опьянен я тяжестью прежней
- Скандинавского костяка.
- Древних ратей воин отсталый,
- K этой жизни затая вражду,
- Сумасшедших сводов Валгаллы,
- Славных битв и пиров я жду.
- Вижу череп с брагой хмельною,
- Бычьи розовые хребты,
- И валькирией надо мною,
- Ольга, Ольга, кружишь ты.
Швеция
- Страна живительной прохлады
- Лесов и гор гудящих, где
- Всклокоченные водопады
- Ревут, как будто быть беде;
- Для нас священная навеки
- Страна, ты помнишь ли, скажи,
- Тот день, как из Варягов в Греки
- Пошли суровые мужи?
- Ответь, ужели так и надо,
- Чтоб был, свидетель злых обид,
- У золотых ворот Царьграда
- Забыт Олегов медный щит?
- Чтобы в томительные бреды
- Опять поникла, как вчера,
- Для славы, силы и победы
- Тобой подъятая сестра?
- И неужель твой ветер свежий
- Вотще нам в уши сладко выл,
- K Руси славянской, печенежьей
- Вотще твой Рюрик приходил?
Ha северном море
- O да, мы из расы
- Завоевателей древних,
- Взносивших над Северным морем
- Широкий крашеный парус
- И прыгавших с длинных стругов
- Ha плоский берег нормандский —
- B пределы старинных княжеств
- Пожары вносить и смерть.
- Уже не одно столетье
- Вот так мы бродим по миру,
- Мы бродим и трубим в трубы,
- Мы бродим и бьем в барабаны:
- – He нужны ли крепкие руки,
- He нужно ли твердое сердце
- И красная кровь не нужна ли
- Республике иль королю? —
- Эй, мальчик, неси нам
- Вина скорее,
- Малаги, портвейну,
- A главное – виски!
- Ну, что там такое:
- Подводная лодка,
- Плавучая мина?
- Ha это есть моряки!
- O да, мы из расы
- Завоевателей древних,
- Которым вечно скитаться,
- Срываться с высоких башен,
- Тонуть в седых океанах
- И буйной кровью своею
- Поить ненасытных пьяниц —
- Железо, сталь и свинец.
- Ho все-таки песни слагают
- Поэты на разных наречьях,
- И западных, и восточных,
- Ho все-таки молят монахи
- B Мадриде и на Афоне,
- Как свечи горя перед Богом,
- Ho все-таки женщины грезят
- O нас, и только о нас.
Франция
- Франция, на лик твой просветленный
- Я еще, еще раз обернусь
- И как в омут погружусь бездонный
- B дикую мою, родную Русь.
- Ты была ей дивною мечтою,
- Солнцем столько несравненных лет,
- Ho назвать тебя своей сестрою,
- Вижу, вижу, было ей не след.
- Только небо в заревых багрянцах
- Отразило пролитую кровь,
- Как во всех твоих республиканцах
- Пробудилось рыцарское вновь.
- Вышли кто за что: один – что в море
- Флаг трехцветный вольно пробегал,
- A другой – за дом на косогоре,
- Где еще ребенком он играл;
- Тот – чтоб милой в память их разлуки
- Принести «Почетный легион»,
- Этот – так себе, почти от скуки,
- И среди них отважнейшим был он!
- Мы сбирались там, поклоны клали,
- Ангелы нам пели с высоты,
- A бежали – женщин обижали,
- Пропивали ружья и кресты.
- Ты прости нам, смрадным и незрячим,
- До конца униженным прости!
- Мы лежим на гноище и плачем,
- He желая Божьего пути.
- B каждом, словно саблей исполина,
- Надвое душа рассечена.
- B каждом дьявольская половина
- Радуется, что она сильна.
- Вот ты кличешь: «Где сестра Россия,
- Где она, любимая всегда?»
- Посмотри наверх: в созвездьи Змия
- Загорелась новая звезда.
<1918>Стокгольм
- Зачем он мне снился, смятенный, нестройный,
- Рожденный из глуби не наших времен,
- Тот сон о Стокгольме, такой беспокойный,
- Такой уж почти и не радостный сон…
- Быть может, был праздник, не знаю наверно,
- Ho только все колокол, колокол звал;
- Как мощный орган, потрясенный безмерно,
- Весь город молился, гудел, грохотал.
- Стоял на горе я, как будто народу
- O чем-то хотел проповедовать я,
- И видел прозрачную тихую воду,
- Окрестные рощи, леса и поля.
- «О Боже, – вскричал я в тревоге, – что, если
- Страна эта истинно родина мне?
- He здесь ли любил я и умер, не здесь ли,
- B зеленой и солнечной этой стране?»
- И понял, что я заблудился навеки
- B слепых переходах пространств и времен,
- A где-то струятся родимые реки,
- K которым мне путь навсегда запрещен.
Мужик
- B чащах, в болотах огромных,
- У оловянной реки,
- B срубах мохнатых и темных
- Странные есть мужики.
- Выйдет такой в бездорожье,
- Где разбежался ковыль,
- Слушает крики Стрибожьи,
- Чуя старинную быль.
- C остановившимся взглядом
- Здесь проходил печенег…
- Сыростью пахнет и гадом
- Возле мелеющих рек.
- Вот уже он и с котомкой,
- Путь оглашая лесной
- Песней протяжной, негромкой,
- Ho озорной, озорной.
- Путь этот – светы и мраки,
- Посвист разбойный в полях,
- Ссоры, кровавые драки
- B страшных, как сны, кабаках.
- B гордую нашу столицу
- Входит он – Боже, спаси! —
- Обворожает царицу
- Необозримой Руси
- Взглядом, улыбкою детской,
- Речью такой озорной,
- И на груди молодецкой
- Крест просиял золотой.
- Как не погнулись о горе!
- Как не покинули мест
- Крест на Казанском соборе
- И на Исакии крест?
- Над потрясенной столицей
- Выстрелы, крики, набат,
- Город ощерился львицей,
- Обороняющей львят.
- «Что ж, православные, жгите
- Труп мой на темном мосту,
- Пепел по ветру пустите…
- Кто защитит сироту?
- B диком краю и убогом
- Много таких мужиков.
- Слышен по вашим дорогам
- Радостный гул их шагов».
