Олимп

Древнегреческий миф. Пересказ Н. А. Куна

Высоко на светлом Олимпе царит Зевс[8], окруженный сонмом[9] богов. Здесь и супруга его Гера[10], и златокудрый Аполлон с сестрой своей Артемидой[11], и златая Афродита[12], и могучая дочь Зевса Афина[13], и много других богов. Три прекрасные Оры[14] охраняют вход на высокий Олимп и подымают закрывающее врата густое облако, когда боги нисходят на землю или возносятся в светлые чертоги Зевса. Высоко над Олимпом широко раскинулось голубое, бездонное небо, и льется с него золотой свет. Ни дождя, ни снега не бывает в царстве Зевса; вечно там светлое, радостное лето. А ниже клубятся облака, порой закрывают они далекую землю. Там, на земле, весну и лето сменяют осень и зима, радость и веселье сменяются несчастьем и горем. Правда, и боги знают печали, но они скоро проходят, и снова водворяется радость на Олимпе.

Пируют боги в своих золотых чертогах, построенных сыном Зевса Гефе́стом[15]. Царь Зевс сидит на высоком золотом троне. Величием и гордо-спокойным сознанием власти и могущества дышит мужественное, божественно прекрасное лицо Зевса. У трона его – богиня мира Эйре́на и постоянная спутница Зевса крылатая богиня победы Ни́ке. Вот входит прекрасная, величественная богиня Гера, жена Зевса. Зевс чтит свою жену; почетом окружают Геру, покровительницу брака, все боги Олимпа. Когда, блистая своей красотой, в пышном наряде, великая Гера входит в пиршественный зал, все боги встают и склоняются перед женой громовержца Зевса. А она, гордая своим могуществом, идет к золотому трону и садится рядом с царем богов и людей – Зевсом. Около трона Геры стоит ее посланница, богиня радуги, легкокрылая Ири́да, всегда готовая быстро нестись на радужных крыльях исполнять повеления Ге́ры в самые дальние края земли. Пируют боги. Дочь Зевса, юная Ге́ба, и сын царя Тро́и, Ганиме́д, любимец Зевса, получивший от него бессмертие, подносят им амброзию и нектар – пищу и напиток богов. Прекрасные хариты[16] и музы[17] услаждают их пением и танцами. Взявшись за руки, водят они хороводы, а боги любуются их легкими движениями и дивной, вечно юной красотой. Веселее становится пир олимпийцев. На этих пирах решают боги все дела, на них определяют они судьбу мира и людей.

С Олимпа рассылает людям Зевс свои дары и утверждает на земле порядок и законы. В руках Зевса судьба людей; счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть – все в его руках. Два больших сосуда стоят у врат дворца Зевса. В одном сосуде дары добра, в другом – зла. Зевс черпает в них добро и зло и посылает людям. Горе тому человеку, которому громовержец черпает дары только из сосуда со злом. Горе и тому, кто нарушает установленный Зевсом порядок на земле и не соблюдает его законов. Грозно сдвинет сын Кро́на[18] свои густые брови, черные тучи заволокут тогда небо. Разгневается великий Зевс, и страшно подымутся волосы на голове его, глаза загорятся нестерпимым блеском; взмахнет он своей десницей[19] – удары грома раскатятся по всему небу, сверкнет пламенная молния, и сотрясется высокий Олимп.

Не один Зевс хранит законы. У его трона стоит хранящая законы богиня Феми́да. Она созывает, по велению громовержца, собрания богов на светлом Олимпе и народные собрания на земле, наблюдая, чтобы не нарушился порядок и закон. На Олимпе и дочь Зевса, богиня Ди́ке, наблюдающая за правосудием. Строго карает Зевс неправедных судей, когда Дике доносит ему, что не соблюдают они законов, данных Зевсом. Богиня Дике – защитница правды и враг обмана.

Зевс хранит порядок и правду в мире и посылает людям счастье и горе. Но хотя посылает людям счастье и несчастье Зевс, все же судьбу людей определяют неумолимые богини судьбы – мо́йры, живущие на светлом Олимпе. Судьба самого Зевса в их руках. Властвует рок над смертными и над богами. Никому не уйти от велений неумолимого рока. Нет такой силы, такой власти, которая могла бы изменить хоть что-нибудь в том, что предназначено богам и смертным. Лишь смиренно склониться можно перед роком и подчиниться ему. Одни мойры знают веления рока. Мойра Кло́то прядет жизненную нить человека, определяя срок его жизни. Оборвется нить, и кончится жизнь. Мойра Лахе́сис вынимает, не глядя, жребий, который выпадает человеку в жизни. Никто не в силах изменить определенной мойрами судьбы, так как третья мойра, Атро́пос, все, что назначили в жизни человеку ее сестры, заносит в длинный свиток, а что занесено в свиток судьбы, то неизбежно. Неумолимы великие, суровые мойры.

Есть и еще на Олимпе богиня судьбы – это богиня Тю́хэ, богиня счастья и благоденствия. Из рога изобилия, рога божественной козы Амалфе́и, молоком которой был вскормлен сам Зевс, сыплет она дары людям, и счастлив тот человек, который встретит на своем жизненном пути богиню счастья Тюхэ; но как редко это бывает, и как несчастлив тот человек, от которого отвернется богиня Тюхэ, только что дававшая ему свои дары!

Так царит окруженный сонмом светлых богов на Олимпе великий царь людей и богов Зевс, охраняя порядок и правду во всем мире.

Гиацинт

Древнегреческий миф. Пересказ Н. А. Куна

Прекрасный, равный самим богам-олимпийцам своей красотой, юный сын царя Спа́рты[20] Гиацинт был другом бога-стреловержца Аполлона. Часто являлся Аполлон на берега Эфро́та в Спарту к своему другу и там проводил с ним время, охотясь по склонам гор в густо разросшихся лесах и развлекаясь гимнастикой, в которой так искусны спартанцы.

Однажды, когда близился уже жаркий полдень, Аполлон и Гиацинт состязались в метании тяжелого диска. Все выше и выше взлетал к небу бронзовый диск. Вот, напрягши силы, бросил диск могучий бог Аполлон. Высоко к самым облакам взлетел диск и, сверкая, как звезда, падал на землю. Побежал Гиацинт к тому месту, где должен был упасть диск. Он хотел скорее поднять его и бросить, чтобы показать Аполлону, что он, юный атлет, не уступит ему, богу, в умении бросать диск. Упал диск на землю, отскочил от удара и со страшной силой попал в голову подбежавшему Гиацинту. Со стоном упал Гиацинт на землю. Потоком хлынула алая кровь из раны и окрасила темные кудри прекрасного юноши.

Подбежал испуганный Аполлон. Склонился он над своим другом, приподнял его, положил окровавленную голову себе на колени и старался остановить льющуюся из раны кровь. Но все напрасно. Бледнеет Гиацинт. Тускнеют всегда такие ясные глаза Гиацинта, бессильно склоняется его голова, подобно венчику вянущего на палящем полуденном солнце полевого цветка. В отчаянии воскликнул Аполлон:

– Ты умираешь, мой милый друг! О, горе, горе! Ты погиб от моей руки! Зачем бросил я диск! О, если бы мог я искупить мою вину и вместе с тобой сойти в безрадостное царство душ умерших! Зачем я бессмертен, зачем не могу последовать за тобой!

Крепко держит Аполлон в своих объятиях умирающего друга, и падают его слезы на окровавленные кудри Гиацинта. Умер Гиацинт, отлетела душа его в царство Аида[21]. Стоит над телом умершего Аполлон и тихо шепчет:

– Всегда будешь ты жить в моем сердце, прекрасный Гиацинт. Пусть же память о тебе вечно живет и среди людей.

И вот, по слову Аполлона, из крови Гиацинта вырос алый ароматный цветок – гиацинт, а на лепестках его запечатлелся стон скорби бога Аполлона. Жива память о Гиацинте и среди людей, они чтут его празднествами во дни гиацинтий.

Недуг Уладов[22]

Кельтский миф. Перевод А. А. Смирнова

Один богатый улад жил в горах, в пустынной местности. Кру́нху, сын Агно́мана, звали его. Богатство его сильно возросло, и много сыновей было у него. Но жена, мать его детей, умерла. Долгое время он жил, не имея жены.

Однажды, когда он лежал в своем доме, он увидел, как вошла прекрасная юная женщина; дивно хороши были облик, одежда и движения ее. Ма́ха[23] было имя женщины, как говорят люди знающие. Она села на скамью у очага и развела огонь. До самого конца дня оставалась она в доме, никому не говоря ни единого слова. Она достала квашню и решето и стала готовить и прибирать все в доме. Когда наступили сумерки, она, никого не спрашивая, взяла ведро и выдоила коров. Войдя опять в дом, она повернулась вправо, прошла на кухню, распорядилась по хозяйству и затем села на скамью возле Крунху.

Когда все ушли спать, она осталась у очага и потом притушила огонь. Затем она повернулась вправо, подошла к Крунху, легла под его плащ и обняла его рукой. Так и зажили они вместе, и она зачала от него. Теперь еще больше возросло его богатство; для нее же было радостью, что он здоров и хорошо обряжен.

В те времена у уладов было в обычае устраивать частые собрания воинов и празднества. На одно из таких празднеств стекались все улады, мужчины и женщины, кто только мог.

– Я тоже пойду на праздник, как все другие, – сказал Крунху жене.

– Не ходи туда, – сказала она, – чтобы не подвергнуться искушению рассказать о нас. Знай, что нашей совместной жизни конец, если ты кому-нибудь расскажешь о ней.

– Я буду молчать на празднике, – отвечал Крунху.

Все улады собрались на праздник. Пришел и Крунху вместе с другими. Сборище блистало людьми, конями, одеждами. Были состязания в беге колесниц, в метании копий и выжимании тяжестей. К концу праздника в состязании приняла участие колесница короля, и его кони превзошли всех своим бегом. Тогда собрались все певцы, чтобы восславить короля и королеву, его филидов[24] и друидов[25], слуг и воинов, а также все собрание.

– Никогда еще, – говорили они, – не видели мы коней, подобных белым коням короля. Поистине, нет более быстрых коней по всей Ирландии!

– Моя жена бегает быстрее этих белых коней, – сказал Крунху.

– Схватить этого человека, – воскликнул король, – и не отпускать до тех пор, пока его жена не явится на состязание!

Его схватили, а король послал людей за женщиной. Она приветствовала посланцев и спросила, зачем они пришли.

– Мы посланы за тобой, – отвечали они, – чтобы ты выкупила своего господина, которого король велел схватить. Ибо он сказал, что ты бегаешь быстрее, чем белые кони короля.

– Плохое дело! – сказала она. – Он не должен был говорить так. Но у меня есть справедливый отвод: я ношу в своем чреве младенца, и уже близок час моего разрешения.

– Нет отвода! – воскликнули посланцы. – Твой муж должен умереть, если ты не придешь.

– Придется мне согласиться, – сказала она.

И она пошла вместе с ними на праздник. Все собрались, чтобы посмотреть на нее.

– Непристойно, – сказала она, – чтобы все так смотрели на меня. Для чего привели меня сюда?

– Чтобы ты состязалась в беге с белыми конями короля, – был ей ответ.

– У меня есть отвод, – сказала она, – близятся мои родовые муки.

– Занесите меч над ее мужем! – воскликнул король.

– Дайте мне хоть небольшую отсрочку, пока я разрешусь от бремени.

– Нет отсрочки, – сказал король.

– Стыд вам поистине, что даже отсрочки мне не дали, – сказала женщина. – Это покроет вас великим позором. Пускайте же вскачь коней.

Так и было сделано. И к концу бега она оказалась впереди коней. Тут испустила она крик и разрешилась от бремени. В муках родила она двойню – мальчика Фиа́ру и девочку Фиа́л.

Когда собравшиеся мужчины услышали крик этой женщины, они почувствовали, что силы в них не больше, чем в женщине, рожающей ребенка.

– Это пятно позора навсегда останется на вас, – сказала им женщина, – за то, что вы подвергли стыду мою честь. Всякий раз, как вашему народу придется тяжко, на всех вас, сколько ни есть вас в королевстве, будет нападать болезнь, подобная родовым мукам. И сколько времени женщина мучится родами, столько же будет длиться и ваше страдание: пять дней и четыре ночи или пять ночей и четыре дня, – и так целых девять поколений. И это оказалось правдой. Такая напасть тяготела над уладами со времени Крунху до царствования Фергу́са, сына Домна́ла.

Создание мира

Древнегерманский миф. Пересказ Ю. Г. Светланова

Сначала не было ничего: ни земли, ни неба, ни песка, ни холодных волн. Была лишь одна огромная черная бездна Ги́нунгагап. К северу от нее лежало царство туманов Ни́фльхейм, а к югу – царство огня Му́спелльхейм. Тихо, светло и жарко было в Муспелльхейме, так жарко, что никто, кроме детей этой страны, огненных великанов, не мог там жить; в Ни́фльхейме же, напротив, господствовали вечный холод и мрак.

Но вот в царстве туманов забил родник Ге́ргельмир. Двенадцать мощных потоков, Эли́вагар, взяли из него свое начало и стремительно потекли к югу, низвергаясь в бездну Гинунгагап. Жестокий мороз царства туманов превращал воду этих потоков в лед, но источник Гергельмир бил не переставая, ледяные глыбы росли и все ближе и ближе подвигались к Муспелльхейму. Наконец лед подошел так близко к царству огня, что стал таять. Искры, вылетавшие из Муспелльхейма, смешались с растаявшим льдом и вдохнули в него жизнь. И тогда над бескрайними ледяными просторами из бездны Гинунгагап вдруг поднялась исполинская фигура. Это был великан Имир, первое живое существо в мире.

В тот же день под левой рукой Имира появились мальчик и девочка, а от его ног родился шестиголовый великан Трудгельми́р. Так было положено начало роду великанов – Гри́мтурсенов, жестоких и коварных, как лед и пламя, их создавшие.

В одно время с великанами из таявшего льда возникла гигантская корова Ауду́мла. Четыре молочные реки потекли из сосков ее вымени, давая пищу Имиру и его детям. Зеленых пастбищ еще не было, и Аудумла паслась на льду, облизывая соленые ледяные глыбы. К концу первого дня на вершине одной из этих глыб появились волосы, на другой день – целая голова, к исходу же третьего дня из глыбы вышел могучий гигант Бу́ри. Его сын Бер взял себе в жены великаншу Бе́слу, и она родила ему трех сыновей-богов: Одина, Ви́ли и Be.

Братьям-богам не нравился мир, в котором они жили, не пожелали они сносить и господство жестокого Имира. Они восстали против первого из великанов и после долгой и жестокой борьбы убили его.

Имир был так огромен, что в крови, хлынувшей из его ран, потонули все остальные великаны, утонула и корова Аудумла. Лишь одному из внуков Имира – Бе́ргельмиру удалось построить лодку, на которой он и спасся вместе со своей женой.

Теперь уже никто не мешал богам устраивать мир по своему желанию. Они сделали из тела Имира землю в виде плоского круга и поместили ее посреди огромного моря, которое образовалось из его крови. Землю боги назвали «Ми́дгард», что означает «средняя страна». Затем братья взяли череп Имира и сделали из него небесный свод, из его костей они сделали горы, из волос – деревья, из зубов – камни, а из мозга – облака. Каждый из четырех углов небесного свода боги свернули в форме рога и в каждый рог посадили по ветру: в северный – Но́рдри, в южный – Су́дри, в западный – Ве́стри и в восточный – Аустри. Из искр, вылетавших из Муспелльхейма, боги сделали звезды и украсили ими небесный свод. Часть звезд они укрепили неподвижно, другие же, для того чтобы узнавать время, разместили так, чтобы они двигались по кругу, обходя его за один год.

Сотворив мир, Один и его братья задумали его населить. Однажды на берегу моря они нашли два дерева: ясень и ольху. Боги срубили их и сделали из ясеня мужчину, а из ольхи – женщину. Затем один из богов вдохнул в них жизнь, другой дал им разум, а третий – кровь и румяные щеки. Так появились первые люди, и звали их: мужчину – Аск, а женщину – Эмбля.

Не забыли боги и великанов. За морем, к востоку от Мидгарда, они создали страну ётунхейм и отдали ее во владение Бергельмиру и его потомкам.

Со временем богов стало больше; у старшего из братьев, Одина, родилось много детей, они построили для себя страну высоко над землей и назвали ее Асгардом, а себя асами…

Но́рны

Древнегерманский миф. Пересказ Ю. Г. Светланова

Беззаботно и счастливо жили люди в золотом веке, но недолго он продолжался. Однажды с востока, из страны великанов, в Мидгард пришли три женщины. Одна из них была уже стара и дряхла и звалась Урд – Прошедшее, другая была средних лет и ее звали Верда́нди – Настоящее, третья же была еще совсем юна и носила имя Скульд – Будущее. Эти три женщины были вещие норны, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов.

– Скоро, очень скоро жажда золота, жажда наживы проникнет в сердца людей, и тогда золотой век окончится, – сказала старшая норна.

– Люди будут убивать и обманывать друг друга ради золота. Много славных героев ослепит оно своим блеском, и они погибнут в борьбе за него, – произнесла средняя из них.

– Да, все будет так, как вы сказали, – подтвердила младшая норна. – Но придет время, когда золото потеряет свою власть над людьми, и тогда они снова будут счастливы, – добавила она.

– Жажда золота овладеет не только людьми, но и богами, и они тоже будут проливать кровь и нарушать свои клятвы, – вновь заговорила старшая.

– Великаны начнут войну с богами. Эта война будет продолжаться много лет и закончится гибелью и богов и великанов, – сказала средняя.

– Да, будет так, как вы сказали, но не все боги погибнут. Их дети и те из них, кто не повинен в убийствах и клятвопреступлениях, останутся в живых и будут править новым миром, который возникнет после гибели старого, – возразила младшая.

И вот все в мире стало происходить так, как предопределили норны. Постепенно в сердца людей закралась алчность, жажда наживы. Многие из них оставили свой мирный труд и сменили сохи и лопаты на мечи и копья, чтобы воевать друг с другом, а вместе с войнами на землю пришли нужда и преступления. Солнце на небе продолжало светить по-прежнему, но никто под ним уже не был так счастлив, как прежде. Сбылось и другое предсказание норн: между богами и великанами началась жестокая борьба, которая продолжается и по сей день. Бессильные достигнуть Асгарда и победить асов, Гримтурсены – так, если вы помните, называют себя великаны – обрушили весь свой гнев на людей. Потомкам Имира, рожденного из льда и огня, подвластны все враждебные человеку стихии. Великаны посылают на землю мороз и засуху, бури и град, а порой сбрасывают с гор огромные лавины, под которыми исчезают целые селения. Чтобы защитить Мидгард от их нападения, боги окружили его высоким кольцом гор, которые они сделали из бровей Имира, но великанам часто удается перебраться через них, и горе тому, кто попадется им на пути. Желая погубить мир, Гримтурсены натравили на луну (Ма́ни) и солнце (Суль) двух огромных волков: Ске́ля и Ге́ти. С тех пор Скель гоняется за солнцем, а Гети за луной, и Суль и Мани вынуждены убегать от них до тех пор, пока не скроются за горами.

Перун и Скипер-зверь

Славянский миф в пересказе Буса Кресеня

То не пыль в поле распыляется, не туманы с моря поднимаются, то с восточной земли, со высоких гор выбегало стадо звериное, что звериное стадо – змеиное. Наперед-то бежал лютый Скипер-зверь, лютый Скипер-зверь – пасть, что в пекло дверь.

Как на Скипере шерстка медная, а рога и копыта – булатные. Голова его – велика как гора, руки-ноги – столбы в три обхвата. Он рогами цеплялся за тучи и по своду небесному шаркал. Как бежал Скипер-зверь – Мать Земля колебалась, в море синем вода замутилась, и круты берега зашатались.

Как схватил трех сестер лютый Скипер-зверь – Лелю, Живу, Марену в охапочку, и вонзил в них зверь когти острые, и унес с собой в царство темное.

А затем покорил весь подсолнечный мир, по Земле стал без спросу разгуливать. Тут увидел он, как у реченьки, у того бел горючего камешка тихо-тихо ребенок похаживает и играет булатною палицей, тяжкой палицей – стопудового! Рядом с ним жеребенок поскакивает, а от скоков его Мать Земля дрожит. То Перун, колыбельку оставивши, у горючего камня похаживал, на свирепого Скипера-зверя исподлобия хмуро поглядывал.

И сказал тогда лютый Скипер-зверь, и подвыла ему нечисть черная:

– Отрекись, Перун, от отца своего, поклонись, Перун, зверю-Скиперу! И борись, Перун, против наших врагов, послужи-ка царству подземному!

Отвечал Перун зверю-Скиперу:

– Ах злодей, Скипер-зверь, подземельный царь! Я не буду служить черной нечисти, биться против врагов зверя-Скипера! Я служу только Роду-Пращуру, Ладе-матушке богородице и отцу Сварогу небесному!

Осерчал тут злодей лютый Скипер-зверь, повелел мукой мучить Перуна он. Стали бить Перуна, рубить мечом – только лезвие затупилось, ничего Перуну не сделалось.

Повелел тогда лютый Скипер-зверь привязать его к камню тяжкому и нести топить в море синее. Но не тонет Перун с тяжким камешком, не берет его море синее. Он поверх воды в море плавает – ничего Перуну не сделалось.

Повелел тогда лютый Скипер-зверь закопать его в Землю-матушку. И тогда слуги верные Скипера стали яму рыть во Земле Сырой – сорока сажен глубиною, поперечины двадцать пять сажен. И сажал тогда лютый Скипер-зверь в яму ту Громовержца Перуна. Закрывал досками железными, запирал запорами тяжкими, задвигал щитами дубовыми. Забивал гвоздями, присыпал песками. Засыпал песками и притаптывал, а притаптывал – приговаривал:

– Не бывать Перуну на Сырой Земле, не видать Перуну света белого, света белого – Солнца Красного!

Триста лет с тех пор миновало, триста лет и еще три года. Спал Перун мертвым сном во Земле Сырой.

А как триста лет миновало – разгулялась непогодушка, туча грозная поднималась. Из-под той из-под тучи грозной – со громами гремучими и дождями ливучими вылетала могучая птица – птица Матерь Сва – Лада Матушка. И забила она крылами, стала звать Сварога на помощь:

– Ты пошли, Сварог, сыновей своих, пусть отыщут они братца милого, пусть отыщут Перуна мощного!

По велению Рода небесного, по хотенью Сварога-батюшки, поднялись из светлого Ирия, из-за гор высоких Рипейских птица Сирин – вещунья печальная с птицей радостной Алконостом, а за ними – Стратим сильнокрылая. Подлетели они к зверю-Скиперу. Стали Скипера-зверя расспрашивать:

– Ты скажи, Скипер-зверь, где наш брат родной, где Перун младой, разъясни скорей!

– А ваш брат родной в море плавает, в море плавает сизым селезнем!

– Не обманывай нас, лютый Скипер-зверь! Его палица – вон у камешка, в море синем нет серых селезней!

– А ваш брат родной в чисто полюшко погулять пошел, поиграть пошел!

– Не обманывай нас, лютый Скипер-зверь, никого-то нет в чистом полюшке, его конь стоит – вон у камешка!

– А ваш брат родной в небо синее полетел Орлом сизой птицею!

– Не обманывай нас, лютый Скипер-зверь, не парит Орлом в поднебесье он!

И ударились птицы грозные, в Землю-матушку грудью грянулись, обратились они, обернулись в грозных братьев-богов: Сирин в Велеса, Алконост в Хорса, в Красное Солнышко, а Стратим в Стрибога могучего. Все те боги – братья Сварожичи, все потомки Рода небесного.

Как увидел их лютый Скипер-зверь, поспешил назад в царство темное – на восток за хребты неприступные.

И задумалися Сварожичи:

– Видно, нет на Земле братца нашего, как найдем мы его во Земле Сырой?

Тут сорвался добрый Перунов конь с привязи у камня горючего. Побежал по чистому полюшку – вслед за ним Сварожичи двинулись. Прибежал на яму глубокую, стал он ржать, плясать, да копытом мять те песочки и камешки тяжкие.

– Видно, здесь лежит братец наш Перун!

И Сварожичи братья скорым-скоро раскопали яму глубокую. Им светил бог Хоре – Солнце Красное. Бог Стрибог поднял ветры буйные и разнес пески крутожелтые, а щиты разметал вместе с досками Белее мощный бог.

И раскрылся тогда в подземелье гроб. В том гробу – Перун, спящий мертвым сном.

– Как же нам разбудить братца милого, как поднять нам бога могучего?

Мудрый Велес на ухо коню прошептал – добрый конь из ямушки выскочил, поскакал по чистому полюшку, и ложился он на горючий песок.

Пролетала тут матушка птица Могол с молодыми своими детками.

И сказала она, посмотрев на коня:

– Вы не трогайте, детушки, в поле коня! Не добыча то – хитрость Велеса!

Не послушали детушки птицу Могол, полетели они в чисто полюшко, и садились они на того коня.

Тут из ямушки Велес выскочил и схватил за крылышко птенчика. Тут явились братья Сварожичи – не пускают Могола к Велесу, отгоняют ее в небо синее. И взмолилась Могол сильнокрылая:

– Отпусти птенца, буйный Велес!

Ты слетай, Могол, ко Рипейским горам за Восточное море широкое! Как во тех горных кряжах Рипейских на горе на той Березани ты отыщешь колодец с Сурьей, что обвит дурманящим Хмелем! Принесешь из колодца живой воды – мы отпустим птенца на волю! И привязывали Сварожичи бочку птице Могол под крылья, чтоб Могол зачерпнула Сурьи.

Поднималась Могол к тучам темным, понеслася быстрее ветра ко Рипейским горам в светлый Ирий. Зачерпнула живой водицы на горе на той Березани – принесла ту воду обратно.

Прилетела она и сказала:

– Вы возьмите живую воду! Отпустите птенца на волю!

Отпустили птенца на волю, а Перуна водой обмыли.

– Выходи, Перун, на Сырую Землю! Ты расправь, Перун, плечи сильные, разомни скорей ноги резвые!

Поднялся сын Сварога небесного, и увидел он яркий белый свет. Обогрело его Солнце Красное – кровь его расходилась по жилочкам. Размочило дождями ливучими уста сахарные Перуна. Усмехнулся Перун и расправил усы – золотые усы, жаром пышущие, и тряхнул бородой серебристою, головой своей златокудрою. И сказал он братьям Сварожичам:

– Как я долго спал во Земле Сырой!

– Коль не мы, тогда б век тебе здесь спать! – отвечали братья Сварожичи.

Поднесли Перуну Сварожичи рог глубокий с хмельною Сурьей, принесенной Моголом с Рипейских гор.

– Ты испей, Перун, не побрезгуй! Выпивал Перун тот глубокий рог.

– Как, – спросили его, – чуешь силушку?

– Возвратилась мне силушка прежняя! Поднесли вновь Перуну глубокий рог:

– Ты испей, Перун, не побрезгуй! Как, Перун, теперь себя чувствуешь? – Я теперь чую силу великую – кабы было кольцо во Сырой Земле, повернул бы я всю Вселенную!

Меж собой зашептались Сварожичи:

– Слишком много Перуну подарено сил, он не сможет ходить по Сырой Земле! Мать Земля Перуна не вынесет.

Поднесли ему снова глубокий рог.

– Допивай, – сказали, – напиток. Сколько силы теперь в себе чувствуешь?

– Стало силы во мне вполовиночку.

– А теперь отправляйся, могучий Перун, поезжай скорей к зверю-Скиперу, отомсти ему за обидушки и за раны свои и за милых сестер!

И сверкнула тотчас в туче молния, раскатился по небу гром.

Бил коня Перун да по тучным бедрам – рассердился тогда под Перуном конь. С гор на горы он перескакивал, он с холма на холм перемахивал, он озера и реки хвостом устилал, мелки реченьки промеж ног пускал.

И подъехал к первой заставе. Там леса с лесами сходились, там коренье с кореньем свивались, там сплетались колючка с колючкою. Не пройти, не проехать Перуну!

И сказал Перун темным лесушкам:

– Вы, леса дремучие, темные! Разойдитеся, расступитеся, становитесь, лесочки, по-старому. Да по-старому все и по-прежнему. Буду вас иначе я бить-ломать и рубить на мелкие щепочки!

Все лесочки встали по-старому – та застава его миновала.

Грозный бог Перун ехал полюшком, грудь свою копьем ограждая и небесный закон утверждая. С гор на горы конь перескакивал, он с холма на холм перемахивал, мелки реченьки промеж ног пускал.

Наезжал на быстрые реки, реки быстрые и текучие. Там волна с волною сходились, с берегов крутых камни сыпались. Не пройти, не проехать Перуну!

И сказал Перун рекам быстрым:

– Ой вы, реки, реки текучие! Потеките, реки, по всей Земле, по крутым горам, по широким долам и по темным лесам дремучим. Там теките, реки, где Род велел!

По велению Рода небесного, по хотенью Перуна мощного потекли эти реки, где Род велел, – та застава его миновала.

Грозный бог Перун ехал полюшком, грудь свою копьем ограждая и небесный закон утверждая. С гор на горы конь перескакивал, он с холма на холм перемахивал, мелки реченьки промеж ног пускал.

И наехал на горы толкучие: горы там с горами сходились, а сходились и не расходились, там пески с песками ссыпались, и сдвигались каменья с каменьями. Не пройти, не проехать Перуну!

И сказал Перун тем толкучим горам:

– Ой вы, горы, горы толкучие! Разойдитеся, расшатнитеся! Ну-ка, станьте, горы, по-старому! А иначе буду вас бить-крошить и копьем на каменья раскалывать!

Встали горы на место по-старому – та застава его миновала.

Грозный бог Перун ехал полюшком, грудь свою копьем ограждая и небесный закон утверждая. С гор на горы он перескакивал, он с холма на холм перемахивал, мелки реченьки промеж ног пускал. И подъехал он к грязи черной и ко той ли речке Смородине. Не случилось у речки Смородины ни мосточков, ни перевозчиков. Стал тогда Перун вырывать дубы, начал он через реченьку мост мостить. Переехал он на ту сторону.

Видит он – сидит у Смородины на двенадцати на сырых дубах люта птица Грифон страховитая. Под той птицей дубы прогибаются, а в когтях ее рыба дивная: чудо-юдище рыба-кит морской.

Зарычал Грифон по-звериному, засвистал Грифон по-змеиному – все травушки-муравы уплетались, все лазоревы цветочки осыпались, темны лесушки к земле приклонились. Добрый конь под Перуном попятился. Не пройти, не проехать Перуну!

Закричал коню грозный бог Перун:

– Что же ты подо мной спотыкаешься? Аль не слышал крику звериного? Аль не слышал свиста змеиного?

Тут снимал Перун лук тугой с плеча, натянул тетивочку шелковую – и пустил стрелу позлаченую. Прострелил птице правое крылышко – из гнезда тотчас птица выпала.

И сказал Перун грозной птице той:

– Ой ты, гой еси, люта птица Грифон! Ты лети, Грифон, к морю синему, отпусти кита в море синее. Пей и ешь, Грифон, ты из синя моря – будешь ты, Грифон, без меня сыта! А иначе, Грифон, птица лютая, я тебя убью – не помилую!

Полетел Грифон к морю синему – та застава его миновала.

Грозный бог Перун ехал полюшком, грудь свою копьем ограждая и небесный закон утверждая. С гор на горы он перескакивал, он с холма на холм перемахивал, мелки реченьки промеж ног пускал.

И наехал на стадо свирепое, на звериное стадо – змеиное. Змеи те Перуна палят огнем, изо ртов у них пламя жаркое, из ушей у них дым валит столбом.

И пасут то стадо три пастыря, три пастыря – да три девицы, три родные сестрицы Перуновы: Леля, Жива, Марена, украденные триста лет назад зверем-Скипером. Набрались они духа нечистого, испоганил их лютый Скипер-зверь. Бела кожа у них – как елова кора, на них волос растет – как ковыль-трава. Не пройти, не проехать Перуну!

И сказал Перун трем сестрицам:

– Вы ступайте, сестрицы, к Рипейским горам, вы пойдите к Ирию светлому. Окунитесь в реку молочную и в сметанное чистое озеро, искупайтеся во святых волнах и омойте-ка лица белые. Набрались вы духа нечистого от свирепого зверя-Скипера!

И сказал Перун стаду лютому, что звериному стаду – змеиному:

– Поднимайтеся, змеи лютые, ударяйтеся о Сырую Землю, рассыпайтеся вы на мелких змей! А вы, змеи, ползите к болотам, пейте-ешьте вы от Сырой Земли! А вы, лютые звери рыскучие, расступитеся, разойдитеся по лесам дремучим и диким, все по два, по три, по единому. Без меня вы все сыты будете!

Все случилось так, как Перун сказал, – та застава его миновала.

Грозный бог Перун ехал полюшком, грудь свою копьем ограждая и небесный закон утверждая. С гор на горы конь перескакивал, он с холма на холм перемахивал, мелки реченьки промеж ног пускал.

Вот приехал он в царство темное, горы там в облака упираются и чертог стоит между черных скал. Наезжал на палаты Скипера – стены тех палат из костей людских, вкруг палат стоит с черепами тын. У дворца ворота железные, алой кровью они повыкрашены и руками людскими подперты.

Выступал на него лютый Скипер-зверь, выходил к нему по-звериному, а шипел-свистел по-змеиному.

Он шипел:

– Я всей подвселенной царь! Как дойду до столба я небесного, ухвачу за колечко булатное, поверну всю Землю на синее Небо и смешаю земных я с небесными, стану я тогда всей Вселенной царь!

Но могучий Перун не страшился, наезжал он на лютого Скипера, и рубил его, и колол копьем. – Это что за чудо-чудесное? Кто ты – витязь или небесный бог? Родом-Пращуром смерть мне написана, да написана и завязана лишь от сына Сварога небесного, от Перуна сильно могучего! Только тот Перун во Сырой Земле – значит, быть герою убитому!

– Я не чудо-чудное, я не диво-дивное – а я Смерть твоя скропостижная! – отвечал Перун зверю-Скиперу.

– Только плюну я – утоплю тебя, только дуну – тебя за сто верст отнесет, на ладонь положу и прихлопну другой – от тебя ничего не останется! Не поймавши Орла – рано перья щипать! Не хвались, Скипер-зверь, поезжая на брань! А хвались, Скипер, с поля съезжаючи!

– У меня же есть сабля острая! – зашипел тогда лютый Скипер-зверь. – Отмахну твою буйну голову!

– Ай, не хвастай ты, лютый Скипер-зверь, у меня же есть острое копье, отворю твою кровь поганую!

Замахнулся зверь саблей острою – по велению Рода небесного во плече рука застоялась, никуда рука не сгибалась, и из рук его сабля падала и изранила зверя-Скипера. Скипер-зверь тут стал уклоняться, приклонился он ко Сырой Земле, стал просить-молить бога мощного:

– Я узнал тебя, праведный Перун! Ты не делай мне смерть ту скорую! Смерть ту скорую, скропостижную! Дай три года мне сроку-времени! Я тебе подарю горы золота!

Отвечал ему сильный бог Перун:

– Я не дам тебе даже трех часов! Твое золото все неправое, оно кровью людскою полито!

– Ой ты, праведный, грозный бог Перун! Ты не делай мне смерть ту скорую! Смерть ту скорую, скропостижную! Дай ты срока мне хоть на три часа! Я тебе подарю горы золота, я отдам тебе силу всю свою!

– Я не дам тебе даже трех минут! Твое золото все неправое, твоя силушка – вся бессильная!

Ой ты, праведный, грозный бог Перун! Ты не делай мне смерть ту скорую! Смерть ту скорую, скропостижную! Дай ты срока мне три минуточки! Я тебе подарю горы золота, я отдам тебе силу всю свою, станешь ты царем поднебесной всей! – Я не дам тебе сроку-времени! Твое золото все неправое, твоя силушка вся бессильная, в темном царстве же правит Кривда пусть!

Тут пронзил Перун зверя-Скипера, отворил ему кровь поганую, из разверстой груди вынул сердце он – далеко метнул в море синее. Высоко поднял зверя-Скипера и на Землю Мать уронил его. Мать Сыра Земля расступилась, поглотила всю кровь поганую, и упал в провал лютый Скипер-зверь. И Перун могучий тогда завалил то ущелье горами Кавказскими.

Если Скипер-зверь зашевелится под горами-хребтами Кавказскими – Мать Сыра Земля восколеблется.

И забрал Перун трех родных сестер, и повел он их ко Рипейским горам, и привел их к Ирию светлому.

И сказал он им:

– Вы, сестрицы мои! Вы снимайте скорей кожу прежнюю, как кора еловая грубую. Искупайтеся во молочной реке и очистите тело белое.

И тогда три родные сестрицы кожу скинули заколдованную, во молочной реке купались, в чистых водах тех омывались.

Приходил Перун к Ладе-матушке, светлой матери, богородице.

– Государыня, Лада-матушка, Мать небесная, богородица! Вот тебе три родимые дочери, мне же – три родные сестрицы!

И вернулись так вместе с Лелею – Радость и Любовь в поднебесный мир. Вместе с Живою оживляющей возвратилась Весна со цветами. А с красавицею Мареною – Осень и Зима со снегами.

Вопросы и задания

1. Каковы взаимоотношения богов и людей в мифах?

2. Охарактеризуй взаимоотношения человека и природы.

3. Назови нравственные проблемы, которые поднимаются в мифах.

4. Что общего в описании создания мира в мифах разных народов?

5. Как отражаются в мифах национальные черты создававших их народов?

6. Какие черты Перуна сделали его почитаемым славянским божеством?

7. Что делает Скипера-зверя воплощением Зла?

8. Кто из мифологических персонажей олицетворяет силы природы в мифе о Перуне и Скипере?

9. В чем различие таких жанров, как миф, легенда, сказка?

10. Подготовь пересказ понравившегося мифа.

11. Подготовь сообщение о сходстве мифологического описания языческих богов у древних греков, германцев, кельтов и славян.

Наряду с мифами в древности были очень распространены легенды, тесно связанные с мифами, но отличающиеся от них. Я хочу напомнить тебе, что мы говорим с тобой о временах, когда не было не только печатного станка, но даже людей, умеющих читать и писать, было ничтожно мало.

А ведь в те времена происходили очень важные события и жили выдающиеся люди, но мало кто мог записать достоверные факты человеческой истории. Очевидцы передавали свои впечатления от увиденного устно, а те, на кого эти рассказы действовали особенно сильно, передавали рассказ дальше. Шло время, очевидцы событий умирали, а их рассказы продолжали жить, передаваясь от поколения к поколению.

Иногда несколько рассказов объединялись в один, а несколько деяний, совершенных разными людьми, приписывались одному, особенно любимому герою. И не было документов, по которым можно было проверить достоверность рассказа, обраставшего все новыми и новыми подробностями и деталями, нередко порожденными фантазией повествователя. Иногда рас– сказчик забывал какую-то важную подробность, без которой повествование становилось бессвязным, и тогда он сам придумывал недостающие эпизоды. Так рождались легенды.

Легенда – рассказ о подлинных событиях и о реальных людях из далекого прошлого, основанный на устном предании и переработанный фантазией рассказчика, нередко добавлявшего в легенду элементы мифа.

В период средневековья в Европе создавалось множество легенд. Особенно популярные легенды легли в основу народного героического эпоса.

Героический эпос, или эпопея, – поэтическое произведение, созданное на основе одной или нескольких легенд и представляющее собой завершенный художественный мир. Иногда ряд таких произведений оказывался посвященным одному герою или одному значительному событию, и таким образом возникал цикл эпических произведений. В героическом эпосе отразились важнейшие события из жизни всех народов.

Ты, конечно же, помнишь, что устное народное творчество опирается на общенародный идеал, а героический эпос был частью фольклора. Обрати внимание на такую особенность: среди многих героев, о которых слагались легенды, народные сказители выбирали тех, кто в наибольшей степени выражал народные представления об идеале, и именно им приписывали наиболее значительные подвиги, рассказанные в легендах.

Так, на Руси был создан Киевский цикл былин (об этом жанре мы поговорим с тобой чуть позже), в котором главными действующими лицами оказались три наиболее популярных богатыря: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Во Франции очень популярным героем был Гильо́м Ора́нский, а в Испании – Родри́го Ди́ас. В Англии же выдающиеся деяния часто соотносили с королем Артуром и рыцарями Круглого стола[26].

Любовь к эпическим песням и уважение к их исполнителям были вызваны не только красотой и занимательностью этих произведений, но и очень важной ролью, которую они играли в жизни средневекового общества. Представь себе, ведь в то время не было современных государств. Каждый владелец земли, на которой жили зависящие от него люди, обладал полной властью над ними. Какой-нибудь барон, считавшийся подданным короля, на самом деле мог быть богаче, сильнее и свободнее его.

Законы мог придумывать любой феодал, но заставлял людей выполнять их только своим авторитетом или силой. Тогда ведь не было конституций, судов, полиции и всего того, что сегодня определяет права и обязанности человека. А в жизни людей возникают очень сложные ситуации, очень серьезные споры.

И вот тогда люди стали обращаться к эпическим песням, повествующим о героях, в которых воплощался народный идеал. Такие герои, по мнению людей, не могли совершать неверных поступков. Поэтому эпические поэмы пользовались непререкаемым авторитетом.

А теперь, если ты уже прочитал книгу «Мифы и легенды Древней Греции», постарайся ответить на вопрос: какие сказания в ней являются мифами, а какие – легендами? Вспомни, встречался ли ты уже с образцами народного героического эпоса.

Песнь о Роланде

Французский эпос. Перевод Ф. де ла Барта

«Песнь о Роланде» – одно из древнейших произведений французского героического эпоса. Поскольку события в этой эпопее основаны на легендах, а не на реальных фактах, я сначала расскажу тебе о том, что произошло на самом деле.

Было это очень давно, на рубеже VIII–IX веков. Тогда еще не существовало современных европейских государств, а почти всю территорию Европы занимала империя Карла Великого, короля из германского племени франков. Это не было государство в нашем современном понимании: в империю входили территории, завоеванные воинственным племенем, собиравшим дань с порабощенных народов. И вот, продолжая набеги на соседние, еще не порабощенные народы, Карл вторгся на Пиренейский полуостров, где находились владения мавров[27].

При возвращении на арьергард[28] его армии в Ронсевальском ущелье напали воины из племени басков (помнишь, я говорил тебе о них как о прямых потомках древних кельтов). В сражении погиб один из военачальников Карла – Хруотла́нд, маркграф Бретонской марки, то есть властитель Бретани. Вот и все. Было это в 778 году.

Память о битве в Ронсевальском ущелье сохранилась в народе. Наряду с именем Карла сохранилось и имя Хруотланда – Роланда. И вот в начале XII века на основе легенд возникла эпическая поэма, посвященная погибшему рыцарю Карла Великого. Только в «Песни» произошли очень серьезные изменения: на Роланда нападают не христиане-баски, а мавры-мусульмане, которых в эпопее называют даже язычниками, самому сражению предшествует спор Роланда с его отчимом Ганело́ном, а после гибели Роланда повествуется о суде над Ганелоном и его казни. Само сражение занимает хотя и центральную, но не основную часть поэмы.

Именно спор с Ганелоном и является главной темой данного эпоса. Дело в том, что Роланд – вассал (подданный) как своего отчима (по родовому праву), так и Карла (по праву феодальному). Ганелон возмущен поведением своего пасынка, явно подчиняющегося не родовому, а феодальному праву. Выполнив задание Карла и дождавшись окончания срока своей службы королю, Ганелон вступает с мавром в сговор: погубить Роланда. Опираясь на родовое право, он отвергает обвинение в предательстве, и лишь Божий суд доказывает превосходство феодального права над родовым и вину Ганелона.

Как видишь, в «Песни о Роланде» ставится очень сложная проблема, разрешение которой в средневековье имело весьма важное значение.

Все дело в том, что в поэме воплощен подлинно общенародный идеал настоящего рыцаря, преданного своему господину-сеньору, честного товарища своим собратьям-пэрам и заботливого, внимательного хозяина, охраняющего интересы своих слуг. Роланд, кроме всего прочего, очень сильный и мужественный человек. Свою силу и мужество он направляет против врагов, ведя с ними честный бой, не прибегая ко лжи и предательству.

Обрати внимание, как хорошо показаны в поэме характеры Ганелона, Роланда, Оливье́ра и Турпи́на. Подумай о том, какие черты определяют поведение каждого из них.

Заметь, насколько объективно песнь показывает и воинов-мавров, и предателя Ганелона. Как подчеркивается доблесть и внешняя красота воинов?

Мне бы очень хотелось, чтобы ты отметил позицию повествователя: его голос очень явственно слышится в поэме.

…………………………

………………………….

………………………

……………………………

……………………….

…………………………………………………….

.............................

.............................

.............................

.............................

.............................

.............................

.............................

……………………………

……………………………………

…………………………………….

……………………………………

…………………………………….

……………………………………………….

……………………………….

………………………………

………………………………

..........................

.............................

............................

..........................

.............................

............................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

.........................

............................

.........................

.........................

.........................

Вопросы и задания

1. Объясни значение характеристик, данных Ганелону повествователем.

2. Объясни поведение Ганелона, подкрепляя это объяснение текстом произведения.

3. Дай сопоставительную характеристику Роланда и Оливьера.

5. Охарактеризуй идейную и композиционную роль образа Турпина. Объясни идейное значение образа Карла и его сна в произведении.

6. Найди в тексте описания оружия рыцарей и объясни роль этих описаний в произведении.

7. Какими художественными средствами в произведении создается отрицательное отношение к маврам?

8. Почему в Божьем суде не принимает участия сам Ганелон? Какова идейная роль Пинабеля в произведении?

9. Самостоятельно подготовь пересказ эпизода Божьего суда.

На Руси тоже существовал героический эпос. Он складывался на протяжении довольно длительного времени, начиная с IX и по XIII век. После этого новые произведения героического эпоса уже не создаются, но продолжают исполняться певцами-сказителями в последующие времена. Героический эпос в художественной форме утверждал народный идеал, общенародные ценности. В нем содержались примеры того, как следует и как не следует действовать в различных ситуациях.

В русском устном народном поэтическом творчестве героический эпос проявился в жанре былины. Былина – это героическая песнь, повествующая о подвигах богатырей. Чаще всего герои былин выступают защитниками своего народа от внешних врагов, нередко представленных в полуфантастических образах (Соловей-разбойник, Змей Тугарин, Идолище Поганое).

В более древних былинах можно обнаружить отголоски славянских мифов. Например, в былинах о Вольхе Всеславьевиче герой-богатырь превращается в зверей и птиц. Образ Святогоpa-богатыря, несомненно, связан с представлениями древних русичей о горных великанах.

Более поздними считаются былины Киевского цикла, рассказывающие о богатырях, служащих князю Владимиру Красное Солнышко. Именно в этом цикле появляются знакомые тебе с детства защитники земли Русской: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович. Главная тема былин Киевского цикла – оборона русских земель и русского народа от степных кочевников. Но здесь же встречаются былины о жестокости и неблагодарности киевского князя.

Существует еще один интересный цикл былин, названный Новгородским, поскольку действие так или иначе оказывается связанным с северным русским городом-республикой Новгородом. Здесь же появляются любимые народом образы Ставра Годиновича, гусляра Садко, буйного молодца Василия Буслаева.

Во всех былинах используются общие приемы повествования. В них звучат былинные запевы, традиционные описания сборов богатыря в дорогу, традиционные обращения к друзьям и противникам. Широко употреблялись в былинах постоянные эпитеты (добрый молодец, сыра земля, красна девица, боский конь и др.) и гиперболы – художественные преувеличения (например, после вражеского удара богатырь по колено уходит в землю).

Поскольку былины сохранялись в памяти многочисленных певцов, для удобства запоминания в них вводились «общие места» (одинаковые описания, похожие характеристики героев) и повторы. Используются в былинах и яркие языковые средства для создания зримой, воздействующей на чувства слушателей картины. Ритм русских былин всегда плавный, напевный, без резких переходов. Это связано с особенностями их исполнения: былины пелись, часто под аккомпанемент гуслей. Содержанием былин всегда были эпические рассказы с большим количеством подробностей.

Сейчас ты познакомишься с двумя былинами. Первая из них – «Вольга и Микула Селянинович». Вольга (Вольх) очень древний эпический герой, наделенный мифологическими чертами. А сопоставляется с этим героем простой русский крестьянин.

Читая былину, поразмысли, для чего дано это сопоставление и кто из персонажей былины наиболее полно выражает народный идеал.

Вторая былина – «Илья Муромец и Соловей-разбойник». В ней повествуется об одном из подвигов знаменитого русского богатыря.

Обрати внимание, как создается характер народного героя. Выдели былинные черты, о которых я рассказал тебе, и покажи, как они используются в этом произведении.

Вольга и Микула Селянинович

Вопросы и задания

1. Почему самыми древними считаются повествования о герое-богатыре Вольхе (Вольге)?

2. Какие эпизоды в былине повторяются? Как называется такой прием, характерный для многих жанров устного народного творчества?

3. Найди в былине зачин. Объясни его роль в повествовании.

4. Зачем в былине использован прием ретардации (намеренного замедления развития действия)?

5. Выпиши постоянные эпитеты, которые встретились тебе в этой былине. Какие из них были тебе ранее не известны?

6. Вспомни приемы, основанные на образном употреблении слова. Приведи примеры.

7. Как былинным ритмом повествования подчеркивается любовь к русской земле?

8. Кто является главным героем этой былины? Обоснуй свое мнение.

9. Перескажи понравившийся тебе эпизод, сохраняя приемы повествования.

Илья Муромец и Соловей-Разбойник

Вопросы и задания

1. Какие черты народного идеала воплотились в образе Ильи Муромца?

2. Почему Илья Муромец отказывался стать черниговским воеводой, зачем он стремится в стольный Киев-град?

3. Как проявляются характеры Ильи Муромца и князя Владимира в их диалоге?

4. Каким общим мотивом связываются события, происходящие с Ильей у города Чернигова, у речки Смородины и в Киеве?

5. Найди в былине поэтические повторы.

6. Приведи примеры гипербол, встречающихся в былине.

7. Какой художественный прием в былине используется для того, чтобы показать силу свиста Соловья-разбойника?

8. Выпиши наиболее понравившиеся тебе эпитеты.

9. Подготовь выразительное чтение былины.

10. Нарисуй портрет Соловья-разбойника.

Ты уже убедился в том, насколько активно взаимодействуют фольклор и литература. Особенно тесной связь между этими двумя видами словесного искусства была в прошлом. Совершенно очевидно, что такую поэму, как «Песнь о Роланде», должен был сложить какой-то один конкретный автор, но его имя не сохранилось, а саму «Песнь» распевали по Франции многие жонглеры (странствующие певцы). Очень не просто ответить на вопрос, фольклорное или литературное произведение «Песнь о Роланде». Не только в период средневековья, но и в более позднее время многие авторы обращались к мифам и народным легендам, используя их в своем творчестве.

Что же привлекает писателей в этих легендах?

Несомненно, их привлекает народный идеал, нравственная позиция героев. Уже сам факт существования легенды на протяжении длительного времени свидетельствует о значимости ее содержания. Если угодно, фольклор сохраняет и передает от поколения к поколению наиболее ценный опыт народа, и вполне естественно желание писателей приобщиться к этому опыту.

Я уже говорил тебе, что миф возникает как попытка поэтического объяснения загадок окружающего человека мира. Таким образом, миф как бы восполняет недостаточность человеческого знания и придает картине мира известную завершенность.

Создавая легенду, сказитель также с помощью вымысла дополняет недостающие факты и добивается гармоничности и завершенности повествования.

Художественный мир фольклорных произведений различает добро и зло, правду и ложь, в нем всегда отчетливо видны патриотические идеи. А поскольку герои любят свою землю, родная земля всегда готова прийти им на помощь. Даже звери, птицы и растения оказывают им поддержку.

За время своего существования устное народное творчество разработало множество поэтических приемов, помогающих создать гармонический художественный мир. Это и поэтические повторы, и постоянные эпитеты, обращения к слушателям. Неудивительно, что писатели часто охотно используют эти же приемы. Но воспользоваться опытом народных сказителей очень не просто. В самом деле, что может сделать писатель?

Он может, например, пересказать какую-нибудь понравившуюся ему легенду или сказку. Если он перескажет ее, ничего не добавив от себя, она останется произведением устного народного творчества, а сам писатель выступит в роли одного из сказителей. Другое дело, если он попытается внести в легенду изменения и дополнения.

Вот тут-то писателя и подстерегает целый ряд опасностей. Мы уже говорили с тобой о том, что фольклорное произведение обладает гармонической замкнутостью своего художественного мира. Очень легко одним неуместным словом разрушить этот мир, внести в него фальшивую ноту. Кроме того, очень опасно проявление личного отношения автора к заключенному в фольклорном произведении народному идеалу. Фольклорное произведение может быть использовано писателем лишь в том случае, если он безоговорочно разделяет заключенный в произведении народный идеал.

Что же остается писателю? О, поверь мне, очень многое!

Хороший писатель, знающий и любящий фольклор, может создать на его основе замечательные произведения. Вспомни уже известные тебе произведения А. С. Пушкина и X. К. Андерсена. П. П. Бажов на основе уральских легенд создал свои сказы.

Подумай сам, ведь автор может по мотивам нескольких народных легенд создать собственную. Может написать и совершенно новую легенду, рассмотрев какие-нибудь известные ему события с позиций общенародного идеала и воспользовавшись приемами фольклора. Наконец, он может воспользоваться темами и героями народного произведения для создания произведения литературного.

Нам с тобой и предстоит сейчас знакомство с такими произведениями. На их примере мы более подробно поговорим о взаимодействии фольклора и литературы.

Мул без узды

Перевод Е. Васильевой

Ты, должно быть, обратил внимание на очень важную особенность героического эпоса: его герои, выражающие общенародный идеал, выступают в произведениях как защитники общенародного дела, а их поступки оцениваются с позиций общенародной морали. Именно эти качества и делали возможными ссылки на героический эпос как на норму поведения человека в сложных и спорных обстоятельствах. Легенды рассказывали о событиях и героях, тоже имевших общенародную значимость.

Думаю, в те периоды, когда народу угрожает опасность, когда он нуждается в мужественных защитниках, героический эпос может в полной мере удовлетворить его литературные потребности.

Но, подумай сам, ведь в жизни человека существуют не только войны, а и любовь, дружба, желание славы и личного счастья. Нет ничего постыдного в том, что человек желает счастья не только для своего народа, но и для самого себя. А между тем в героическом эпосе о личной жизни героев упоминается только вскользь. Например, в «Песни о Роланде» говорится о том, что у героя была невеста Альда, не вынесшая смерти жениха, но ничего, кроме этого, об их взаимоотношениях не известно. А ведь в мифах о богах их личным отношениям было уделено очень много внимания. Получалось так, что о частных делах богов люди узнавали больше, чем о собственных проблемах.

И вот в XII веке в европейской словесности происходят весьма серьезные изменения: в ней появляется рыцарский роман.

Я вновь попрошу тебя припомнить наш разговор об эпических жанрах, который мы вели в прошлом году. Тогда мы подробно обсудили такие жанры, как новелла, сказка, очерк и басня. Но вскользь я упомянул еще один жанр, пообещав поговорить о нем позднее. Речь шла именно о романе. Роман – это эпос частной жизни человека. В этом жанре отражаются сложные и противоречивые связи человека с окружающей его действительностью. Однако в романе на первый план выступают не общественные, а личные интересы персонажа, которые могут совпадать с интересами народа, а могут и противоречить им.

История современного европейского романа начинается как раз с романа рыцарского, с которым нам предстоит познакомиться.

Рыцарский роман появился на севере Европы на территории современной французской провинции Бретань. Внешне он был похож на героический эпос средневековья: рыцарские романы вначале были только стихотворными и повествовали о героических подвигах. Но в отличие от эпических поэм роман представлял героев, борющихся за свое личное счастье, ищущих подвигов для достижения славы и благополучия. И враги в рыцарском романе – это враги не народа, а конкретного рыцаря.

Не подумай, пожалуйста, что рыцарский роман – это развлекательный жанр. Вовсе нет. В рыцарском романе ставятся очень серьезные проблемы долга и чести, любви и ненависти, предательства и верности. Но рыцарь стремится проявить благородство, доблесть и верность не потому, что этого требуют от него общенародные интересы. Соперничая с другими рыцарями, он хочет доказать свое превосходство. Наиболее известным автором рыцарских романов был Кретье́н де Труа́.

Роман «Мул без узды» написан автором, явно соперничавшим с Кретьеном, спорившим с ним. И вот перед нами встает проблема. Я уже говорил тебе, что фольклор и литература переплетаются в средневековье очень тесно. Кто автор «Мула без узды»? На первый взгляд ответить на этот вопрос очень просто, ведь сам автор называет свое имя в начале романа: Пайе́н де Мезие́р. Но дело в том, что это не имя, а выпад против Кретьена де Труа (т. е. Кретьена из Труа). Мезие́р – небольшой городок недалеко от Труа, родного города Кретьена, чье имя означает «христианин». А вот имени Пайен нет, ибо в переводе это слово означает «язычник». Итак, автор «Мула без узды», выступая против «Христианина из Труа», называет себя «Язычником из Мезиера». Но скрывается ли за этим псевдонимом один или несколько авторов, или это обработка более раннего, не дошедшего до нас текста? Вот видишь, как не просто подчас разобраться в путях развития словесности. Но что совершенно очевидно – так это связь романа с древней фольклорной традицией. Сюжет этого романа восходит к древним кельтским легендам об одном из рыцарей Круглого стола короля Артура – Гавейне. Легенда эта называется «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Вот она связь древних кельтских легенд с литературой «высокого средневековья»[89].

Более того, я хочу показать тебе, что было после появления «Мула без узды» в XIII веке. В XVIII веке сюжет романа используют сразу три автора: французы аббат Англе и Легран д'Осси и немецкий поэт X. К. Виланд. Как видишь, древняя кельтская легенда продолжает жизнь и в новое время.

Популярность «Мула без узды» у современников и внимание к роману в последующие века не случайны. Этот небольшой роман обладает множеством художественных достоинств.

Во-первых, он очень изящен и соединяет редкую для рыцарских романов демократичность с изысканностью, свойственной этому жанру. Во-вторых, в нем очень хорошо разработан характер Гове́на, одного из наиболее популярных рыцарей Круглого стола. В-третьих, в «Муле без узды» легко проследить те черты, которые и сделали роман одним из самых популярных жанров.

На первый взгляд Говен берется за выполнение рыцарского подвига из личных соображений: он хочет поддержать репутацию бесстрашного и сильного рыцаря. Но в результате народ, живущий вокруг замка Виллана, освобождается от власти страшных чудовищ. Личный подвиг оказывается полезным и нужным народу.

Обрати, пожалуйста, внимание на эту особенность «Мула без узды». Для романа как жанра характерно такое совпадение личных стремлений и социальной значимости их проявлений, если только персонаж не пытается добиться собственного благополучия за счет других людей.

Наконец, я должен добавить, что в «Муле без узды» автор мастерски использует прием антитезы. Антитеза – это художественное противопоставление характеров, обстоятельств, понятий, положений, создающее эффект резкого контраста.

Надеюсь, ты сам сможешь назвать, когда и как используется антитеза в этом рыцарском романе.

Подумай и над тем, какие черты и приемы фольклора используются в «Муле без узды».

Вопросы и задания

1. Какие идеалы рыцарского поведения утверждает это произведение?

2. Для чего в это произведение вводится образ сенешаля Кея?

3. Перечисли волшебные предметы и детали, встречающиеся в тексте.

4. Какие признаки позволяют назвать это произведение литературным, а не фольклорным?

5. Охарактеризуй жанр произведения, указав его признаки.

6. Как в произведении используется прием градации (усиления)?

7. Какую роль в произведении играет авантюра?

8. Для чего вводится образ виллана, какую позицию он занимает по отношению к Говену?

9. Подготовь самостоятельно сопоставительную характеристику Говена и Роланда, назови их сходные и различные черты, укажи, какой из этих двух персонажей ближе к народному идеалу.

Чудо Георгия о Змие

Повесть о Евпатии Коловрате

Отрывок из «Повести о разорении Рязани Батыем[108]». Перевод Д. Лихачева

Средневековая русская словесность была необычайно разнообразна. Наши предки стремились сохранить память о наиболее примечательных деяниях и выдающихся людях. Ты уже знаешь, как создавались образы народных богатырей в былинах. Но тебе надо знать, что образы эти рождены не фантазией сказителей, а самим русским народом.

С древнейших времен на Руси создавались летописи. Летопись – это жанр средневековой русской литературы, письменный свод описаний реальных, легендарных и вымышленных событий. Летописи создавались, чтобы сохранить память о деяниях и событиях прошлого, свидетелем которых был сам летописец (составитель летописи), о чем он услышал или прочел в других книгах. Древнейшая дошедшая до нас летопись «Повесть временных лет», созданная в Киеве Нестором, восходит к XII веку, но содержит в себе сведения и о гораздо более ранних периодах.

Уже в ранних летописях начали появляться самостоятельные повествования, на основе которых возник жанр военной повести. Этот жанр воспевал ратные подвиги не только князей, но и доблестных дружинников, с оружием в руках отстаивающих дело, которые они считали правыми.

В 1236 году началось нашествие на Русь монголов, предводительствуемых ханом Батыем. В 1237 году их полчища напали на русский город Рязань, взяли и разорили его. Но нелегко далась врагу победа, и в суровой битве под стенами Рязани многие русские воины проявили силу и отвагу.

Об этом скорбном и героическом событии безымянным автором была написана «Повесть о разорении Рязани Батыем в 1237 году». Одна из частей этого произведения рассказывает о подвигах Евпатия Коловрата, мужественного и сильного воина, любящего родную землю и ненавидящего ее врагов.

Создатель «Повести о разорении Рязани Батыем», несомненно, очень хорошо знал и любил русские былины. Посмотри, как смело он вводит в свой рассказ о Евпатии Коловрате былинные приемы повествования. Попробуй сам назвать их, прочитав это произведение.

Да и облик Евпатия Коловрата напоминает богатырей героического эпоса. Роднит его с этими богатырями и беззаветная любовь к Родине, и ратное мастерство.

Но есть в «Повести» и отличия от былин. Во-первых, в ней отчетливо различается голос повествователя, оценивающего подвиги Коловрата. А во-вторых, отношение к герою здесь выражает и его злейший враг – Батый, восхищающийся этим человеком.

И увидел безбожный царь Батый страшное пролитие крови христианской, и еще больше разъярился и ожесточился, и пошел на Суздаль и на Владимир, собираясь Русскую землю попленить, и веру христианскую искоренить, и церкви Божьи до основания разорить. И некто из вельмож рязанских, по имени Евпатий Коловрат, был в то время в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем, и услышал о нашествии зловредного царя Батыя, и выступил из Чернигова с малою дружиною, и помчался быстро. И приехал в землю Рязанскую, и увидел ее опустевшую: города разорены, церкви пожжены, люди убиты. И примчался во град Рязань и увидел город разорен, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены. И воскричал Евпатий в горести души своей, распалялся в сердце своем. И собрал небольшую дружину – 1700 человек, соблюденных[109] Богом вне города. И погнались вослед безбожного царя, и едва нагнали его в земле Суздальской, и внезапно напали на станы Батыевы. И начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек их татарскими. Татарам почудилось, что мертвые восстали. Евпатий же, насквозь проезжая сильные полки татарские, бил их нещадно. И ездил средь полков татарских так храбро и мужественно, что и сам царь устрашился. И едва поймали татары из полка Евпатиева пять человек воинских, изнемогших от великих ран. И привели их к царю Батыю, а царь Батый стал их спрашивать: «Какой вы веры и какой земли и что мне много зла творите?» Они же отвечали: «Веры мы христианской, а витязи мы великого князя Юрия Ингваревича Рязанского, а от полка мы Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингваревича Рязанского тебя, сильного царя, почествовать и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу-рать татарскую». Царь же подивился ответу их мудрому. И послал шурича[110] своего Хостоврула на Евпатия, а с ним сильные полки татарские. Хостоврул же похвалился перед царем, обещал привести к царю Евпатия живого. И обступили Евпатия сильные полки татарские, желая живым его взять. И съехался Хостоврул с Евпатием. Евпатий же был исполин силою и рассек Хостоврула на-полы[111] до седла. И стал сечь силу татарскую, и многих тут знаменитых богатырей Батыевых победил, одних на-полы рассекал, а других до седла разрубал. И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество орудий для метания камней, и стали бить по нему из бесчисленных камнеметов, и едва убили его. И принесли тело его к царю Батыю. Царь же Батый послал за мурзами[112], и князьями, и санчакбеями[113], – и стали все дивиться храбрости, и крепости, и мужеству воинства рязанского. И сказали царю мурзы, князи и санчакбеи: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, и отцы наши не рассказывали нам. Это люди крылатые, не знают они смерти и так крепко и мужественно на конях бьются – один с тысячею и два с 10 тысячами. Ни один из них не съедет живым с побоища». И сказал Батый, смотря на тело Евпатьево: «О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малою своею дружиною, и многих богатырей сильной моей орды побил, и много полков разбил. Если бы такой вот служил у меня, – держал бы его у самого сердца своего». И отдал тело Евпатия оставшимся людям из его дружины, которых похватали на побоище. И велел царь Батый отпустить их и ничем не вредить им.

Вопросы и задания

1. Какие черты определяют характер Евпатия Коловрата?

2. Как в повести изображается русское войско? Чем объясняются причины его поражений?

3. Для чего вводится в повесть образ Батыя?

4. Какую художественную роль играет в повести прямая речь?

5. Подготовь пересказ повести.

6. Сравни образы Евпатия Коловрата и образы былинных богатырей и самостоятельно подготовь сообщение на тему: «Отличие образа Евпатия Коловрата от фольклорных».

Я должен признаться тебе в одной маленькой хитрости. Рассказывая о том, как древний кельтский сюжет, положенный в основу «Мула без узды», использовался в дальнейшем, я намеренно ограничился упоминанием только XVIII века. Ты, быть может, подумал, что позже писатели перестали обращаться к сокровищнице древних мифов и легенд? Ничего подобного!

И в XIX, и в XX веке сохраняется тяга писателей к устному народному творчеству. В подтверждение этой мысли я предлагаю тебе замечательное произведение, написанное в конце XIX века.

Оно принадлежит английскому писателю Роберту Льюису Стивенсону, чей знаменитый роман «Остров сокровищ» ты уже, возможно, читал. Я имею в виду балладу «Вересковый мед». Баллада Р. Л. Стивенсона тоже основана на древней кельтской легенде, восходящей к далекому прошлому, когда кельтское племя пиктов (отличавшихся маленьким ростом), жившее на территории современной Шотландии, было завоевано другим кельтским племенем ско́ттов, захвативших земли пиктов.

Обрати внимание, как поэт использует старинную легенду для утверждения мысли о свободолюбии народа. И конечно же раз речь зашла о балладе, проследи, как построен в ней диалог и какими художественными средствами передает поэт характеры персонажей.

Я также хочу напомнить тебе о содержании первого урока волшебства и попросить тебя посмотреть, какие эпитеты и тропы использует Р. Л. Стивенсон в балладе.

Роберт Льюис Стивенсон

Вопросы и задания

1. Какие душевные качества роднят пиктов с фольклорными героями?

2. Можно ли объяснить жестокость старого пикта к мальчику?

3. Как в балладе показана безжалостность шотландского короля?

4. Сколько раз и для чего используется в балладе прием антитезы?

5. Подготовь выразительное чтение баллады.

Многие поколения русских поэтов используют былинные мотивы в своем творчестве. При этом русские поэты конечно же знали, что былины – это фольклорный жанр далекого прошлого, поэтому ни один из великих русских поэтов не пытался создать литературную былину. Да и зачем? Ведь в их распоряжении уже был поэтический жанр, прекрасно передающий особенности народного поэтического взгляда на мир. Ты, без сомнения, уже догадался, что речь идет о балладе.

Литературная баллада легко справилась с новой нагрузкой, не утратив характерных жанровых черт, но расширив свой художественный мир за счет былинных мотивов.

Попробуй найти эти мотивы в известных тебе балладах.

Давай обратимся к конкретным примерам. Имя Алексея Константиновича Толстого тебе уже известно. Этот поэт проникновенно передает состояние души русского народа. Ему принадлежит много баллад с историческим, легендарным и былинным содержанием. Сейчас ты будешь читать его балладу «Илья Муромец». Само название сразу же устанавливает связь со знакомой тебе русской былиной. Заметь, поэт вовсе не стремится передать содержание какой-либо былины. Напротив, из множества былин он выбирает один-единственный эпизод – ссору русского богатыря с князем Владимиром. Он не описывает ни самой ссоры, ни того, что за ней последовало. В балладу вошло как раз то, что опущено в былине: момент, когда Илья Муромец, уезжая из Киева на богатырскую заставу, изливает горечь обиды на князя своему коню.

По существу, содержанием баллады А. К. Толстого является ворчание обиженного богатыря, но как замечательно использует этот прием поэт! Во-первых, раскрывается характер Ильи Муромца. Обида – лишь проявление чувства собственного достоинства. Она не связана ни с завистью, ни с жадностью. Богатырь прекрасно знает, что его место не на пиру, а на границе, откуда может появиться враг. Там место любого богатыря, посвятившего себя защите Родины. Скептическое отношение Ильи Муромца к другим витязям – не проявление превосходства, а сознание того, что нельзя сохранить силу на княжеских пирах.

Во-вторых, из рассказа Ильи выясняется довольно полная картина тяжелого ратного труда воинов.

И, наконец, в-третьих, этот прием позволяет создать именно балладу, а не былину. Ты догадался почему?

А теперь скажи, как и для чего вводится в балладу пейзаж: и какими языковыми средствами пользуется поэт для создания образа богатыря.

«Змей» Николая Степановича Гумилева, поэта рубежа XIX и XX столетий, тоже баллада, включающая в себя традиционный русский былинный мотив о Змее, похищающем русских девушек. В балладе Н. С. Гумилева в соответствии с былинной традицией образ Змея соотносится с монголо-татарским игом. В центре баллады монолог-сетование Змея, не понимающего, отчего русские девушки предпочитают смерть неволе. Патриотизм русских былин усиливается в балладе тем, что рассказ о нем вложен в уста Змея. А богатырский мотив русских былин реализуется Н. С. Гумилевым в последнем четверостишии, где появляется образ былинного богатыря Вольги Всеславича, выступающего против Змея.

Обрати внимание, как создается поэтический художественный мир легендарной былинной Руси в строках, предшествующих монологу Змея.

К образу Ильи Муромца обращается и Иван Алексеевич Бунин, великий русский писатель и поэт XX века. Он создает поэтическое переложение былины, в которой тяжелая ноша защитника Русской земли с плеч сказочного героя перекладывается на его «меньшого брата», обычного человека, крестьянского сына. В этой балладе как бы совершается переход от «былинных времен» к земным заботам. Обрати внимание на последнюю строфу этого произведения! Переход этот закрепляется и самой формой стихотворения – от былины к литературной балладе.

Заметь и еще одну особенность этого произведения: прямая речь здесь вкладывается только в уста Святогора, Илья же отвечает лишь действием, изменением своего настроения. Вот какой необычный диалог возникает в балладе И. А. Бунина!

Четвертая из представленных здесь баллад принадлежит уже знакомому тебе поэту Дмитрию Борисовичу Кедрину. Основой баллады послужил не былинный сюжет, а исторические события: пленение и героическая гибель ростовского князя Василька. «Князь Василько Ростовский» создан в XX веке, и его автор опирался на традицию не только былинного повествования, но и на литературные баллады, включающие в себя былинные мотивы, в частности баллады А. К. Толстого.

Д. Б. Кедрин, подобно древним авторам, сам создает легенду о мученике-патриоте Василько Ростовском.

Подумай о том, какие литературные приемы использует поэт и что роднит это произведение с былинами.

Познакомившись со всеми балладами, сопоставь их друг с другом. Отметь, какие изобразительно-выразительные средства используют авторы для создания картин Древней Руси и образов положительных и отрицательных персонажей.

Алексей Константинович Толстой

Вопросы и задания

1. Какие художественные средства использует автор для создания образа Ильи?

2. Соответствует ли характер Ильи в балладе характеру былинного Ильи Муромца?

3. Почему в этом произведении не упоминаются богатырские подвиги Ильи?

4. Какие художественные приемы использует автор, чтобы показать крестьянское происхождение богатыря?

5. Диалогической или монологической является в балладе речь Ильи?

6. Как в этой балладе проявляется прием антитезы?

7. Какую художественную роль играет в этом произведении пейзаж?

8. Как проявляется в балладе авторская позиция?

9. Укажи, какие фольклорные мотивы использует поэт в этом произведении.

10. Назови основные жанровые признаки баллады, проявляющиеся в этом произведении.

11. Подготовь выразительное чтение баллады.

Иван Алексеевич Бунин

Вопросы и задания

1. Почему в балладе Святогор был лишен «Божьего простора»?

2. Какими предстают в балладе характеры Святогора и Ильи Муромца?

3. Как используется в балладе фантастика?

4. Какие эпитеты использует поэт, какова их художественная роль?

5. Подготовь выразительное чтение баллады.

6. Подготовь сообщение о характерах Ильи Муромца в балладах А. К. Толстого и И. А. Бунина, сравнив сходные и отличные черты создаваемых поэтами образов.

Николай Степанович Гумилев

Вопросы и задания

1. Охарактеризуй жанр этого произведения и укажи его признаки.

2. Объясни смысл названия произведения. Почему оно не названо, например, «Вольга»?

3. Какими художественными средствами Н. С. Гумилев придает своему произведению патриотическое звучание?

4. Как в этом произведении создается образ Змея?

5. Объясни идейный смысл последнего катрена (четверостишия).

6. Почему русские девушки предпочитают смерть неволе в чертогах Змея?

7. Сколько голосов звучит в этом произведении?

8. Объясни смысл первого катрена и его значение в произведении.

9. Назови наиболее важные эпитеты и метафоры, используемые в этом произведении, и объясни их значение.

10. Сформулируй идею этого произведения.

11. Подготовь выразительное чтение баллады наизусть.

12. Подготовь сообщение на тему: «Образ Змея в христианской легенде и у Н. С. Гумилева». Нарисуй словесный портрет Змея.

Дмитрий Борисович Кедрин

Вопросы и задания

1. В чем основа «бесстрашия» Василька?

2. Какое лирическое чувство является главным в балладе?

3. Какая идея воплощена в последних словах Василька?

4. Как изображена в балладе жестокость захватчиков?

5. На чем построено в балладе противопоставление Василька и Батыя?

6. Подготовь выразительное чтение баллады.

7. Подготовь сообщение на тему: «Монголо-татарское нашествие в произведениях русской словесности».

В средневековой Руси была распространена житийная литература. Жития – это повествовательный жанр, описание жизни лиц, причисленных православной церковью к святым.

Имя Александра Ярославича, жившегов XIII веке и прозванного за блестящую победу над шведскими захватчиками Невским[125], известно всем. О нем написаны книги и сняты кинофильмы. После смерти князь Александр Ярославич был причислен церковью к лику святых. Много было на Руси славных ратников и мужественных князей, но не всем им выпала такая честь. В житии перед тобой предстанет человек, выполняющий предначертания Бога, святой, который и после своей смерти остается заступником русского народа.

Житие Александра Невского

Перевод И. Еремина

По воле Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божьего, я, ничтожный, грешный и неразумный, начинаю описывать жизнь князя Александра Ярославича, внука Всеволода. Слышал я о нем от отцов своих и сам был свидетелем деяний его, а потому рад был поведать о его праведной и славной жизни, – но, как сказал Приточник[126]: «В лукавую душу не входит премудрость», ибо «становится она на высоких местах, стоит посреди дорог, сидит у ворот мужей сильных». Хотя и прост я умом, но молитвой святой госпожи Богородицы и помощью святого князя Александра начну так.

Родился князь Александр по Божьей воле от отца – благочестивого, кроткого и милостивого, великого князя Ярослава, от матери – благочестивой Феодосии, – как сказал Исайя-пророк: «Говорит Господь: «Я ставлю князей, я возвожу их на престол». И воистину так: не княжил бы он без повеленья Божья. Рост его был выше других людей, голос его – как труба в народе, лицо его – как у Иосифа[127], которого египетский царь поставил вторым царем в Египте, сила же его была частью силы Самсона[128]. И дал ему Бог премудрость Соломонову, а храбрость царя римского Веспасиана, который пленил всю Иудейскую землю; некогда, во время осады города Атапаты, вышедшие из города жители победили полк его, и остался Веспасиан один, и прогнал войско их к городским воротам, и насмеялся над дружиной своей, и укорил ее, говоря: «Оставили вы меня одного». Так и князь Александр, – везде побеждая, был непобедим. И вот пришел некто знатный от западной страны, от тех, что зовут себя «слугами Божьими», желая повидать дивную силу его, как в древности царица Южская[129] приходила к Соломону, желая наслушаться премудрости его. Так и этот, по имени Андреяш[130], повидав князя Александра, возвратился к своим и сказал: «Прошел я много стран и городов, но не видал нигде такого ни во царях царя, ни во князьях князя».

И слышал это король от страны Полуночной[131], о таком мужестве князя Александра Ярославича, и подумал: «Пойду завоюю землю Александрову». И собрал он войско большое, наполнил многие корабли полками своими и пошел в силе великой, злопыхая духом ратным. И когда дошел до реки Невы, шатаясь от безумия, послал он послов к князю Александру в Новгород Великий и сказал, гордясь: «Уже я здесь, хочу попленить землю твою, – если можешь, обороняйся».

Князь же Александр, когда услышал слова эти, распалился сердцем, вошел в церковь святой Софии, пал на колено перед алтарем и стал молиться со слезами Богу: «Боже прехвальный и праведный, Боже крепкий и великий. Боже вечный, сотворивший небо и землю, поставивший пределы народам и приказавший им жить, не переступая чужой земли!» И вспомнил песнь псаломскую[132] и сказал: «Суди, Господи, и рассуди распрю мою с обидящими меня, побори борющихся со мною; возьми оружие и щит и восстань на помощь мне». И окончив молитву, встал и поклонился архиепископу, архиепископ же Спиридон благословил его и отпустил. Он же пошел из церкви, утирая слезы. И начал он крепить[133] дружину свою и сказал: «Не в силе Бог, но в правде. Помянем песнопевца Давида, который сказал: «Эти – оружием, иные – конями, мы же именем Господа Бога нашего хвалимся; поверженные, они пали, мы же восстали и стоим прямо». И сказав это, пошел на врагов с небольшой дружиной, не дожидаясь, когда соберется вся его сила, уповая на святую Троицу.

Жалостно слышать, что отец Александра, великий Ярослав, не знал о беде, приключившейся его милому сыну, что не успел Александр вовремя послать весть отцу: враги уже приближались, и даже новгородцы многие не успели собраться, потому что князь торопился в поход.

И встретился он с врагами в воскресенье[134], на память святых отцов собора Халкидонского и на память святых Кирика и Улиты и святого Владимира – крестителя земли Русской. И крепко верил он в помощь святых мучеников Бориса и Глеба. Был там некий муж, старейшина земли Ижорской[135], по имени Пелгуй; ему был поручен дозор утренний морской. Был он крещен и жил среди рода своего, остававшегося в язычестве; при крещении дано было ему имя Филипп. И жил он богоугодно, в среду и в пятницу соблюдая пост. И сподобил его Бог увидеть видение необычайное. Какое – кратко расскажем.

Увидел он вражеское войско, идущее против князя Александра, и решил рассказать князю о станах их и укреплениях. Всю ночь не спал он, стоял на берегу моря и следил за путями. Когда стало светать, услышал он шум страшный на море и увидел судно, плывущее по морю, а посреди судна – Бориса и Глеба в одеждах червленых, держащих руки на плече друг у друга. А гребцы сидели словно мглою одеты. И сказал Борис: «Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему, князю Александру». Видя это видение и слыша беседу эту святых мучеников, стоял Пелгуй в трепете, пока не скрылось судно от глаз его.

Когда вскоре пришел князь Александр, Пелгуй с радостью встретил его и ему одному поведал о видении. Князь же ему сказал: «Никому не рассказывай об этом». И решил он напасть на врагов в шестом часу дня. И была крепкая сеча с римлянами[136]; побил он бесчисленное множество врагов и самого короля ранил в лицо острым своим копьем.

Здесь же в полку Александровом явились шесть мужей храбрых и сильных, которые бились вместе с ним крепко. Один – Гаврило, по прозвищу Алексич; увидев короля, которого тащили под руки, напал он на судно, въехал по доске до самого корабля, и побежали все от него, затем оборотились и с доски, по которой всходили на корабль, сбросили его с конем в море; он же с помощью Божьей выбрался из моря невредимым и снова напал на них и бился крепко с самим воеводою среди полков их. Другой же – новгородец, по имени Збыслав Якунович; этот не раз нападал на врагов, не имея страха в сердце своем и сражаясь одним топорком, и многие пали от его топорка; дивился князь Александр Ярославич силе его и храбрости. Третий – Яков, родом полочанин, был он ловчим[137] у князя; этот напал на полк вражеский с мечом и мужественно бился, и похвалил его за это князь. Четвертый же – новгородец, по имени Миша; был он пеш и с дружиною своею потопил три корабля римлян. Пятый – из младшей дружины князя, именем Савва; этот наехал на большой шатер королевский златоверхий и подрубил столп шатерный; полки же Александровы очень радовались, когда увидели, как развалился этот шатер. Шестой же из слуг князя – по имени Ратмир; пешего окружили его враги, и от многих ран пал он и скончался. Обо всем этом слышал я от господина моего, князя Александра, и от других, кто в сече той участвовал. Было же в то время дивное чудо, подобное тому, какое было в древности при Езекии-царе, когда напал на Иерусалим Сеннахирим, царь ассирийский, желая взять в плен святой город Иерусалим: внезапно с неба спустился ангел Господень и избил 185 тысяч войска ассирийского; когда встали утром, нашли множество трупов. Так же было и после победы Александра, когда победил он короля; по обе стороны реки Ижоры, где полки Александровы пройти не могли, нашли множество побитых архангелом Божьим; оставшиеся побежали, а трупы мертвецов своих покидали на корабли и потопили в море. Князь же Александр возвратился с победою, хваля и славя Творца. На второй же год после этой победы Александра опять пришли те же из западной страны и построили город в земле Александровой[138]. Великий князь Александр немедля пошел на них, город срыл до основания, одних избил, других с собою привел, а иных помиловал и отпустил, ибо был он милостив без меры.

После победы Александра, когда победил он короля, на третий год зимой пошел он на землю Немецкую с большим войском – да не хвалятся они: «Посрамим народ славянский». Ведь уже взяли они город Псков[139] и тиунов[140] своих там понасажали. Князь Александр тиунов тех схватил, город Псков освободил от пленения, а землю их повоевал и пожег, много, без числа взял пленных, а других порубил. Собрались тогда немцы и, похваляясь, сказали: «Пойдем победим Александра, поймаем его руками». Когда стали они приближаться, стражи князя Александра проведали это. Князь Александр собрал войско и пошел навстречу врагам. И встретились они на Чудском озере – многое множество. Отец же его Ярослав послал ему в помощь брата его меньшего, князя Андрея, с большой дружиной. Много было и у князя Александра храбрых мужей, как в древности у царя Давида; крепкие и сильные, как у Давида-царя, мужи Александровы преисполнились духа ратного: сердца их были – как сердца львов, и сказали они: «О княже наш славный, дорогой, время настало нам головы свои сложить за тебя». Князь же Александр, воздев руки к небу, сказал: «Суди, Господи, и рассуди распрю мою, от народа велеречивого[141] избави меня, помоги мне, Господи, как помог ты в старые годы Моисею[142] на Амалика и прадеду моему Ярославу[143] на окаянного Святополка». Была тогда суббота. Когда взошло солнце, полки сошлись. И затрещали копья, и звон мечей раздался, и была сечь столь злая, что лед на озере задвигался, льда не было видать, весь покрылся он кровью. И это слышал я от очевидца: «Видели мы на небе полк Божий, пришедший на помощь князю Александру». И победил Александр врагов помощью Божьей, и обратились они в бегство. Так гнали и рубили врагов полки Александровы, словно неслись они по воздуху: некуда было тем бежать. Прославил тут Бог великого князя Александра перед всеми полками, как Иисуса Навина в Иерихоне[144]. И того, кто похвалялся «руками поймаем великого князя Александра», предал Бог в руки его. И не нашлось никого, кто бы мог ему воспротивиться.

И возвратился князь Александр после победы со славою великою. Многое множество пленных было с ним; подле коней вели тех, кого называют они «рыцарями». Когда подошел князь Александр к Пскову, встретили его у города игумены[145] со крестами и попы в ризах, многие жители городские, хваля Бога и славя господина великого князя Александра: «Помог ты, Господи, Давиду кроткому победить иноплеменников и верному князю нашему Александру крестным оружием и рукою его освободить город Псков от иноязычных!»

О неразумные псковичи! Если забудете об этом до правнучат Александровых, уподобитесь тем иудеям, которые в пустыне питались манною и печеными перепелами и которые забыли об этом, как забыли и Бога, освободившего их от египетской неволи.

И прославлено было имя Александра во всех странах – до моря Понтийского[146] и до гор Араратских, по обе стороны моря Варяжского[147] и до Рима.

В то время умножился народ литовский, и начали они тревожить область Александрову. Он же стал их избивать. Случилось ему однажды выехать на них, и побил он семь полков ратных за один выезд, множество князей и воевод, одних побил, других забрал в плен. Слуги же его привязали насильников к хвостам коней своих. И стали они бояться имени его.

В это же время объявился в стране восточной некий царь сильный[148], и покорил ему Бог многие народы от востока до запада. Прослышав про Александра, славного и храброго, послал тот царь к нему послов и приказал сказать: «Александр, разве не знаешь, что Бог покорил мне многие народы! Ты ли один не хочешь покориться силе моей? Если хочешь уберечь землю свою, немедля приходи ко мне и увидишь славу царства моего». Князь же Александр после смерти отца своего пришел во Владимир с большим войском, и был грозен приезд его. Прошла весть об этом до устья Волги, и стали моавитянки[149] пугать детей своих: «Александр едет!» Посоветовался князь с дружиной, благословил его епископ Кирилл, и поехал он к тому царю. Посмотрел на него царь Батый, подивился и сказал вельможам своим: «Правду мне говорили, нет князя подобного ему в отечестве его». И отпустил его с великой честью.

Потом же царь Батый разгневался на брата его меньшего, на князя Андрея, и послал на него своего воеводу Невруя, и разорял тот землю Суздальскую. Когда Невруй был взят в плен, великий князь Александр Ярославич церкви в Суздале восстановил, город отстроил, людей разбежавшихся вернул в дома их. Сказал о таких пророк Исайя: хороший князь – тих, приветлив, кроток и смирен – тем Богу подобен, не ищет богатства, сирот и вдовиц судит по правде, милостив, добр к домочадцам своим и гостеприимен к иноземцам. И за это исполняет Бог землю его богатством и славою и продлевает дни его.

Некогда же пришли послы из Рима от папы и так говорили князю Александру Ярославичу: «Папа наш сказал: «Слышал я, что ты князь славный и храбрый и что земля твоя велика. Того ради послал я к тебе от 12 моих кардиналов двух искуснейших, Агалдада и Гемонта, да послушаешь ученья их о законе Божьем». Князь же Александр подумал с мудрецами своими и так ему ответил: «От Адама до потопа и до разделения народов и до Авраама, от Авраама до прохода Израиля через море, от исхода сынов Израилевых до смерти Давида-царя, от начала царства Соломона до Августа и до рождества Христова, до распятия и воскресения, от воскресения и восшествия на небо до Константина-царя, от первого собора до седьмого – об всем этом я хорошо знаю». И добавил: «Учения вашего мы не примем». Они же возвратились восвояси.

Благословил Бог дни великого князя Александра Ярославича, ибо любил он иереев и монахов, митрополита же почитал, как самого Творца. Было тогда насилие великое от поганых язычников: сгоняли они христиан, приказывая ходить с ними в походы. Великий Александр пошел к царю, чтобы отмолить людей от беды, а брата своего меньшего Ярослава и своего сына Дмитрия послал с новгородцами в западные страны и все полки свои отпустил с ними. Пошел же Ярослав с племянником своим и большим войском и взял город Юрьев Немецкий[150], и вернулся назад со множеством пленников и с великою честью. Князь же Александр, возвращаясь от иноплеменников, остановился в Новгороде Нижнем и пробыл здесь несколько дней, а когда дошел до Городка – разболелся.

О горе тебе, бедный человек! Как можешь описать ты кончину господина своего! Как не выпадут зеницы[151] твои вместе со слезами! Как не разорвется сердце от горькой печали! Отца человек может забыть, а доброго господина забыть не может: хотел бы живым вместе с ним в гроб лечь. Великий же князь Александр, ревнуя по Господе крепко, оставил царство земное и, желая небесного, принял ангельский образ[152], а потом сподобил его Бог воспринять и высший чин – схиму[153]. И так с миром предал Господу дух свой, скончался месяца ноября в 14-й день[154], на память святого апостола Филиппа.

Сказал тогда митрополит Кирилл людям: «Дети мои, разумейте, – закатилось солнце земли Суздальской». Игумены же, и священники, и дьяконы, черноризцы[155], богатые и нищие, весь народ тогда громко воскричал: «Уже погибаем!» Святое же тело его понесли ко Владимиру. Митрополит со всем чином церковным, князья, и бояре, и весь народ от мала до велика встретили тело в Боголюбове со свечами и кадилами. Народ теснился, желая приступить ко гробу его. Был плач великий и крик и стон такой, какого еще никогда не было, – от крика и стона этого земля дрогнула. Случилось тогда дивное чудо, достойное памяти. По окончании святой службы над телом князя подошли ко гробу Кирилл-митрополит и его эконом Севастьян и хотели разогнуть руку князя, чтобы вложить в нее прощальную грамоту. Князь же, как живой, сам протянул руку и принял грамоту из руки митрополита. Страх и ужас напали тогда на всех. И положили честное тело его в церкви Рождества Богородицы месяца ноября в 23-й день, на память святого епископа Амфилохия, со псалмами и песнопениями, славя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Вопросы и задания

1. Как в житии представлен облик Александра – человека и государственного деятеля?

2. Какой период жизни князя лег в основу жития?

3. Как в произведении утверждается мысль о святости князя?

4. Какие его деяния причисляют его к лику святых?

5. Какую роль играет в житии образ повествователя?

6. Как проявляется в житии патриотизм автора?

7. Какую художественную роль играет в житии прямая речь?

8. Подготовь выразительное чтение жития.

9. На основе прочитанного жития подготовь рассказ о деяниях князя Александра Невского.

Николай Михайлович Карамзин был удивительно образованным и одаренным человеком. Он стал одним из первых русских профессиональных журналистов, и его журнал «Вестник Европы» читали все, кто интересовался литературой того времени (а творчество Н. М. Карамзина падает на последние годы XVIII и первые годы XIX века), он писал стихи и прозу, а среди его учеников и друзей был А. С. Пушкин.

Н. М. Карамзин очень любил свою Родину и серьезно изучал ее прошлое. Итогом этого изучения явилась многотомная «История государства Российского», труд, оказавший огромное воздействие на всех прогрессивных людей XIX столетия и использовавшийся в качестве научного источника многими русскими писателями, в том числе и А. С. Пушкиным.

Увлечение русской историей повлияло на собственные сочинения Н. М. Карамзина, в чем ты легко убедишься, прочитав «Наталью, боярскую дочь». В этом произведении писатель обращается к образам предков, когда-то живших на Руси. Но он пишет не историческое произведение, опирающееся на конкретные исторические факты, а с помощью воображения создает художественный мир, в котором причудливо переплетаются черты народной сказки, легенды и приключенческой повести. Обрати внимание, в самом начале повествования автор не случайно обращается к образу «бабушки своего дедушки», которая в «царстве воображения» якобы поведала эту историю. Воспроизводя какие-то детали и приметы исторического прошлого, автор тем не менее опирается именно на устное предание, а испытания, выпадающие на долю героев, отдаленно напоминают испытания, через которые должны пройти герои народных сказок, чтобы обрести свое счастье.

В то же время ты легко почувствуешь, что и Наталья, и Алексей не только говорят тем же языком, что и повествователь, но и многие их мысли и чувства скорее похожи на мысли и чувства человека конца XVIII века. Не торопись осуждать за это автора. В таком построении художественного мира произведения и проявляется главная задача писателя.

Выяснить, когда происходят события, далеко не просто. Н. М. Карамзин, очень хорошо знавший русскую историю, не пожелал точно обозначить время действия для того, чтобы своим повествованием связать прошлое и настоящее, напомнить читателям о благородстве души и патриотизме их предков, вызвать чувство гордости за них. В то время, когда писал Н. М. Карамзин, многие говорили об отсталости России и советовали учиться у Запада. Да и самого автора «Натальи, боярской дочери» упрекали в увлечении всем английским. Прочитай повнимательнее Н. М. Карамзина, и ты увидишь, насколько неразумны эти упреки. Писатель призывает гордиться своей Родиной, ее прошлым, ее национальными традициями.

А на вопрос, почему следует гордиться своими предками, я думаю, ты сумеешь ответить и сам, если задумаешься над тем, в чем проявляется патриотизм Алексея? Чем заслужил уважение царя и бояр Матвей? Какими принципами руководствуются все главные персонажи в своих поступках?

Наталья, боярская дочь

Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили, как думали? По крайней мере я люблю сии времена; люблю на быстрых крыльях воображения летать в их отдаленную мрачность, под сению давно истлевших вязов искать брадатых моих предков, беседовать с ними о приключениях древности, о характере славного народа русского и с нежностию целовать ручки у моих прабабушек, которые не могут насмотреться на своего почтительного правнука, не могут наговориться со мною; надивиться моему разуму, потому что я, рассуждая с ними о старых и новых модах, всегда отдаю преимущество их подкапкам[156] и шубейкам перед нынешними bonnets á la…[157] и всеми галло-албионскими[158] нарядами, блистающими на московских красавицах в конце осьмого-надесять[159]века. Таким образом (конечно понятным для всех читателей), старая Русь известна мне более, нежели многим из моих сограждан, и если угрюмая Парка[160] еще несколько лет не перережет жизненной моей нити, то наконец не найду я и места в голове своей для всех анекдотов[161] и повестей, рассказываемых мне жителями прошедших столетий. Чтобы облегчить немного груз моей памяти, намерен я сообщить любезным читателям одну быль или историю, слышанную мною в области теней, в царстве воображения, от бабушки моего дедушки, которая в свое время почиталась весьма красноречивою и почти всякий вечер сказывала сказки царице NN. Только страшусь обезобразить повесть ее; боюсь, чтобы старушка не примчалась на облаке с того света и не наказала меня клюкою своею за худое риторство[162]… Ах нет! Прости безрассудность мою, великодушная тень, – ты неудобна[163] к такому делу! В самой земной жизни своей была ты смирна и незлобна, как юная овечка; рука твоя не умертвила здесь ни комара, ни мушки, и бабочка всегда спокойно отдыхала на носу твоем: итак, возможно ли, чтобы теперь, когда ты плаваешь в море неописанного блаженства и дышишь чистейшим эфиром неба, – возможно ли, чтобы рука твоя поднялась на твоего покорного праправнука? Нет! Ты дозволишь ему беспрепятственно упражняться в похвальном ремесле марать бумагу, взводить небылицы на живых и мертвых, испытывать терпение своих читателей и, наконец подобно вечно зевающему богу Морфею[164], низвергать их на мягкие диваны и погружать в глубокий сон… Ах! В самую сию минуту вижу необыкновенный свет в темном моем коридоре, вижу огненные круги, которые вертятся с блеском и треском и, наконец, – о чудо! – являют мне твой образ, образ неописанной красоты, неописанного величества! Очи твои сияют, как солнцы; уста твои алеют, как заря утренняя, как вершины снежных гор при восходе дневного светила, – ты улыбаешься как юное творение в первый день бытия своего улыбалось, и в восторге слышу сладкогремящие слова твои: «Продолжай, любезный мой праправнук!» Так, я буду продолжать, буду; и, вооружась пером, мужественно начертаю историю Натальи, боярской дочери. Но прежде должно мне отдохнуть; восторг, в который привело меня явление прапрабабушки, утомил душевные мои силы. На несколько минут кладу перо – и сии написанные строки да будут вступлением или предисловием!

В престольном граде славного Русского царства, в Москве белокаменной, жил боярин Матвей Андреев, человек богатый, умный, верный слуга царский и, по обычаю русских, великий хлебосол. Он владел многими поместьями и был не обидчиком, а покровителем и заступником своих бедных соседей, – чему в наши просвещенные времена, может быть, не всякий поверит, но что в старину совсем не почиталось редкостию. Царь называл его правым глазом своим, и правый глаз никогда царя не обманывал. Когда ему надлежало разбирать важную тяжбу, он призывал к себе в помощь боярина Матвея, и боярин Матвей, кладя чистую руку на чистое сердце, говорил: «Сей прав (не по такому-то указу, состоявшемуся в таком-то году, но) по моей совести», – и совесть его была всегда согласна с правдою и с совестию царскою. Дело решалось без замедления: правый подымал на небо слезящее око благодарности, указывая рукою на доброго государя и доброго боярина, а виновный бежал в густые леса сокрыть стыд своей от человеков.

Еще не можем мы умолчать об одном похвальном обыкновении боярина Матвея, обыкновении, которое достойно подражания во всяком веке и во всяком царстве, а именно, в каждый дванадесятый[165] праздник поставлялись длинные столы в его горницах, чистыми скатертьми накрытые, и боярин, сидя на лавке подле высоких ворот своих, звал к себе обедать всех мимоходящих бедных[166] людей, сколько их могло поместиться в жилище боярском; потом, собрав полное число, возвращался в дом и, указав место каждому гостю, садился сам между ими. Тут в одну минуту являлись на столах чаши и блюда, и ароматической пар горячего кушанья, как белое тонкое облако, вился над головами обедающих. Между тем хозяин ласково беседовал с гостями, узнавал их нужды, подавал им хорошие советы, предлагал свои услуги и наконец веселился с ними, как с друзьями. Так в древние патриархальные времена, когда век человеческий был не столь краток, почтенными сединами украшенный старец насыщался земными благами со многочисленным своим семейством – смотрел вокруг себя и, видя на всяком лице, во всяком взоре живое изображение любви и радости, восхищался в душе своей. После обеда все неимущие братья, наполнив вином свои чарки, восклицали в один голос: «Добрый, добрый боярин и отец Наш! Мы пьем за твое здоровье! Сколько капель в наших чарках, столько лет живи благополучно!» Они пили, и благодарные слезы их капали на белую скатерть.

Таков был боярин Матвей, верный слуга царский, верный друг человечества. Уже минуло ему шестьдесят лет, уже кровь медленнее обращалась в жилах его, уже тихое трепетание сердца возвещало наступление жизненного вечера и приближение ночи – но доброму ли бояться сего густого, непроницаемого мрака, в котором теряются дни человеческие? Ему ли страшиться его тенистого пути, когда с ним доброе сердце его, когда с ним добрые дела его? Он идет вперед бестрепетно, наслаждается последними лучами заходящего светила, обращает покойный взор на прошедшее и с радостным – хотя темным, но не менее того радостным – предчувствием заносит ногу в оную неизвестность. – Любовь народная, милость царская были наградою добродетели старого боярина; но венцом его счастия и радостей была любезная Наталья, единственная дочь его. Уже давно оплакал он мать ее, которая заснула вечным сном в его объятиях, но кипарисы супружеской любви[167] покрылись цветами любви родительской – в юной Наталье увидел он новый образ умершей, и, вместо горьких слез печали, воссияли в глазах его сладкие слезы нежности. Много цветов в поле, в рощах и на лугах зеленых, но нет подобного розе; роза всех прекраснее; много было красавиц в Москве белокаменной, ибо царство Русское искони почиталось жилищем красоты и приятностей, но никакая красавица не могла сравняться с Натальею – Наталья была всех прелестнее. Пусть читатель вообразит себе белизну италиянского мрамора и кавказского снега: он все еще не вообразит белизны лица ее – и, представя себе цвет зефировой любовницы[168], все еще не будет иметь совершенного понятия об алости щек Натальиных.

Я боюсь продолжать сравнение, чтобы не наскучить читателю повторением известного, ибо в наше роскошное время весьма истощился магазин[169] пиитических уподоблений красоты, и не один писатель с досады кусает перо свое, ища и не находя новых. Довольно знать и того, что самые богомольные старики, видя боярскую дочь у обедни, забывали класть земные поклоны, и самые пристрастные матери отдавали ей преимущество перед своими дочерями. Сократ[170] говорил, что красота телесная бывает всегда изображением душевной. Нам до́лжно поверить Сократу, ибо он был, во-первых, искусным ваятелем (следственно, знал хорошо красоту душевную). По крайней мере наша прелестная Наталья имела прелестную душу, была нежна, как горлица, невинна, как агнец[171], мила, как май месяц; одним словом, имела все свойства благовоспитанной девушки, хотя русские не читали тогда ни Локка «О воспитании»[172], ни Руссова «Эмилия»[173] – во-первых, для того что сих авторов еще и на свете не было, а во-вторых, и потому, что худо знали грамоте – не читали и воспитывали детей своих, как натура[174] воспитывает травки и цветочки, то есть поили и кормили их, оставляя все прочее на произвол судьбы; но сия судьба была к ним милостива и за доверенность, которую имели они к ее всемогуществу, награждала их почти всегда добрыми детьми, утешением и подпорою их старых дней.

Один великий психолог, которого имени я, право, не упомню, сказал, что описание дневных упражнений человека есть вернейшее изображение его сердца. По крайней мере я так думаю и с дозволения моих любезных читателей опишу, как Наталья, боярская дочь, проводила время свое от восхода до заката красного солнца. Лишь только первые лучи сего великолепного светила показывались из-за утреннего облака, изливая на тихую землю жидкое, неосязаемое золото, красавица наша пробуждалась, открывала черные глаза свои и, перекрестившись белою атласною, до нежного локтя обнаженною рукою, вставала, надевала на себя тонкое шелковое платье, камчатную телогрею и с распущенными темно-русыми волосами подходила к круглому окну высокого своего терема, чтобы взглянуть на прекрасную картину оживляемой натуры, – взглянуть на златоглавую Москву, с которой лучезарный день снимал туманный покров ночи и которая, подобно какой-нибудь огромной птице, пробужденной гласом утра, в веянии ветерка стряхивала с себя блестящую росу, – взглянуть на московские окрестности, на мрачную, густую, необозримую Марьину рощу, которая, как сизый, кудрявый дым, терялась от глаз в неизмеримом отдалении и где жили тогда все дикие звери севера, где страшный рев их заглушал мелодии птиц поющих. С другой стороны являлись Натальину взору сверкающие изгибы Москвы-реки, цветущие поля и дымящиеся деревни, откуда с веселыми песнями выезжали трудолюбивые поселяне на работы свои, – поселяне, которые и по сие время ни в чем не переменились, так же одеваются, так живут и работают, как прежде жили и работали, и среди всех изменений и личин представляют нам еще истинную русскую физиогномию. Наталья смотрела, опершись на окно, и чувствовала в сердце своем тихую радость; не умела красноречиво хвалить натуры, но умела ею наслаждаться; молчала и думала: «Как хороша Москва белокаменная! Как хороши ее окружности!» Но того не думала Наталья, что сама она в утреннем своем наряде была всего прекраснее. Юная кровь, разгоряченная ночными сновидениями, красила нежные щеки ее алейшим румянцем, солнечные лучи играли на белом лице и, проницая сквозь черные, пушистые ресницы, сияли в глазах ее светлее, нежели на золоте. Волосы, как темно-кофейный бархат, лежали на плечах и на белой полуоткрытой груди, но скоро прелестная скромность, стыдясь самого солнца, самого ветерка, самых немых стен, закрывала ее полотном тонким. Потом будила она свою няню, верную служанку ее покойной матери: «Вставай, мама[175]! – говорила Наталья. – Скоро заблаговестят к обедне». Мама вставала, одевалась, называла свою барышню раннею птичкою, умывала ее ключевою водою, чесала ее длинные волосы белым костяным гребнем, заплетала их в косу и украшала голову наглей прелестницы жемчужною повязкою. Таким образом снарядившись, дожидались они благовеста и, заперев замком светлицу свою (чтобы в отсутствие их не закрался в нее какой-нибудь недобрый человек), отправлялись к обедне. «Всякий день?» – спросил читатель. Конечно, – таков был в старину обычай – и разве зимою одна жестокая вьюга, а летом проливной дождь с грозою могли тогда удержать красную девицу от исполнения сей набожной должности. Становясь всегда в уголке трапезы, Наталья молилась Богу с усердием и между тем исподлобья посматривала направо и налево. В старину не было ни клобов, ни маскарадов, куда ныне ездят себя казать и других смотреть; итак, где же, как не в церкви, могла тогда любопытная девушка поглядеть на людей? После обедни Наталья раздавала всегда несколько копеек бедным людям и приходила к своему родителю с нежною любовию поцеловать его руку. Старец от радости, видя, что дочь его день ото дня становится лучше и милее, и не знал, как благодарить Бога за такой неоцененный дар, за такое сокровище. Наталья садилась подле него или шить в пяльцах, или плести кружево, или сучить шелк, или низать ожерелье. Нежный родитель хотел смотреть на работу ее, но вместо того смотрел на нее самое и наслаждался безмолвным умилением. Читатель! Знаешь ли ты по собственному опыту родительские чувства? Если нет, то вспомни по крайней мере, как любовались глаза твои пестрою гвоздичкою или беленьким ясмином[176], тобою посаженным, с каким удовольствием рассматривал ты их краски и тени и сколь радовался мыслию: «Это – мой цветок; я посадил его и вырастил!», вспомни и знай, что отцу еще веселее смотреть на милую дочь и веселее думать: «Она – моя!» После русского сытного обеда боярин Матвей ложился отдыхать, а дочь свою с ее мамою отпускал гулять или в сад, или на большой зеленый луг, где ныне возвышаются Красные ворота с трубящею Славою[177]. Наталья рвала цветы, любовалась летающими бабочками, питалась благоуханием трав, возвращалась домой весела и покойна и принималась снова за рукоделье. Наступал вечер – новое гулянье, новое удовольствие; иногда же юные подруги приходили делить с нею часы прохлады[178]и разговаривать о всякой всячине. Сам добрый боярин Матвей бывал их собеседником, если государственные или нужные домашние дела не занимали его времени. Седая борода его не пугала молодых красавиц; он умел забавлять их приятным образом и рассказывал им приключения благочестивого Владимира и могучих богатырей российских.

Зимою, когда нельзя было гулять ни в саду, ни в поле, Наталья каталась в санях по городу и ездила по вечеринкам, на которые собирались одни девушки, тешиться и веселиться и невинным образом сокращать время. Там мамы и няни выдумывали для своих барышень разные забавы: играли в жмурки, прятались, хоронили золото, пели песни, резвились, не нарушая благопристойности, и смеялись без насмешек, так что скромная и целомудренная дриада могла бы всегда присутствовать на сих вечеринках. Глубокая полночь разлучала девушек, и прелестная Наталья в объятиях мрака наслаждалась покойным сном, которым всегда юная невинность наслаждается.

Так жила боярская дочь, и семнадцатая весна жизни ее наступила; травка зазеленелась, цветы расцвели в поле, жаворонки запели – и Наталья, сидя поутру в светлице своей под окном, смотрела в сад, где с кусточка на кусточек порхали птички и, нежно лобызаясь своими маленькими носиками, прятались в густоту листьев. Красавица в первый раз заметила, что они летали парами – сидели парами и скрывались парами. Сердце ее будто бы вздрогнуло – как будто бы какой-нибудь чародей дотронулся до него волшебным жезлом своим! Она вздохнула – вздохнула другой и в третий раз – посмотрела вокруг себя – увидела, что с нею никого не было, никого, кроме старой няни (которая дремала в углу горницы на красном весеннем солнышке), – опять вздохнула, и вдруг бриллиантовая слеза сверкнула в правом глазе ее, – потом и в левом – и обе выкатились – одна капнула на грудь, а другая остановилась на румяной щеке, в маленькой нежной ямке, которая у милых девушек бывает знаком того, что Купидон[179] целовал их при рождении. Наталья подгорюнилась – чувствовала некоторую грусть, некоторую томность в душе своей; все казалось ей не так, все неловко; она встала и опять села, наконец, разбудив свою маму, сказала ей, что сердце у нее тоскует. Старушка начала крестить милую свою барышню и с некоторыми набожными оговорками[180] бранить того человека, который взглянул на прекрасную Наталью нечистым глазом или похвалил ее прелести нечистым языком, не от чистого сердца, не в добрый час, ибо старушка была уверена, что ее сглазили и что внутренняя тоска ее происходит не от чего другого. Ах, добрая старушка! Хотя та и долго жила на свете, однако ж многого не знала; не знала, что и как в некоторые лета начинается у нежных дочерей боярских; не знала… Но, может быть, и читатели (если до сей минуты они все еще держат в руках книгу и не засыпают), – может быть, и читатели не знают, что за беда случилась вдруг с наглею героинею, чего она искала глазами в горнице, отчего вздыхала, плакала, грустила. Известно, что до сего времени веселилась она, как вольная пташка, что жизнь ее текла, как прозрачный ручеек стремится по беленьким камешкам между злачных, цветущих бережков; что ж сделалось с нею? Скромная Муза, поведай!..

С небесного лазоревого свода, а может быть, откуда-нибудь и повыше, слетела, как маленькая птичка колибри, порхала, порхала по чистому весеннему воздуху и влетела в Натальино нежное сердце – потребность любить, любить, любить!!! Вот вся загадка; вот причина красавицыной грусти – и если она покажется кому-нибудь из читателей не совсем понятною, то пусть требует он подробнейшего изъяснения от любезнейшей ему осьмнадцатилетней девушки.

С сего времени Наталья во многом переменилась – стала не так жива, не так резва – иногда задумывалась, – и хотя по-прежнему гуляла в саду и в поле, хотя по-прежнему проводила вечера с подругами, но не находила ни в чем прежнего удовольствия. Так человек, вышедший из лет детства, видит игрушки, которые составляли забаву его младенчества, – берется за них, хочет играть, но, чувствуя, что они уже не веселят его, оставляет их со вздохом. Красавица наша не умела самой себе дать отчета в своих новых, смешанных, темных чувствах. Воображение представляло ей чудеса. Например, часто казалось ей (не только во сне, но даже и наяву), что перед нею, в мерцании отдаленной зари, носится какой-то образ, прелестный, милый призрак, который манит ее к себе ангельскою улыбкою и потом исчезает в воздухе. «Ах! – восклицала Наталья, и простертые руки ее медленно опускались к земле. Иногда же воспаленным мыслям ее представлялся огромный храм, в который тысячи людей, мужчин и женщин спешили с радостными лицами, держа друг друга за руку. Наталья хотела также войти в него, но невидимая рука удерживала ее за одежду, и неизвестный голос говорил ей: «Стой в притворе[181] храма; никто без милого друга не входит в его внутренность». Она не понимала сердечных своих движений, не знала, как толковать сны свои, не разумела, чего желала, но живо чувствовала какой-то недостаток в душе своей и томилась. Так, красавицы! ваша жизнь с некоторых лет не может быть счастлива, если течет она, как уединенная река в пустыне, а без милого пастушка целый свет для вас пустыня, и веселые голоса подруг, веселые голоса птичек кажутся вам печальными отзывами уединенной скуки. Напрасно, обманывая самих себя, хотите вы пустоту души своей наполнить чувствами девической дружбы, напрасно избираете лучшую из подруг своих в предмет нежных побуждений вашего сердца! Нет, красавицы, нет! Сердце ваше желает чего-то другого: оно хочет такого сердца, которое не приближалось бы к нему без сильного трепета, которое вместе с ним составляло бы одно чувство, нежное, страстное, пламенное, – а где найти его, где? Конечно, не в Дафне, конечно, не в Хлое[182], которые вместе с вами могут только горевать, тайно или явно – горевать и крушиться, желая и не находя того, чего вы сами ищете и не находите в хладной дружбе, но что найдете – или в противном случае вся жизнь ваша будет беспокойным, тяжелым сном, – найдете в тени миртовой[183] беседки, где сидит теперь в унынии, в тоске милый юноша с светло-голубыми или черными глазами и в печальных песнях жалуется на вашу наружную жестокость. Любезный читатель! Прости мне сие отступление! Не один Стерн[184] был рабом пера своего. Обратимся снова к нашей повести.

Боярин Матвей скоро приметил, что Наталья стала пасмурнее: родительское сердце его потревожилось. Он расспрашивал ее с нежною заботливостию о причине такой перемены и, наконец, заключив, что дочь его не может, отправил нарочного гонца к столетней тетке своей, которая жила в темноте Муромских лесов, собирала травы и коренья, обходилась[185] более с волками и медведями, нежели с людьми русскими, и прослыла если не чародейкою, то по крайней мере велемудрою старушкою, искусною в лечении всех недугов человеческих. Боярин Матвей описал ей все признаки Натальиной болезни и просил, чтобы она посредством своего искусства возвратила внуке[186] здравие, а ему, старику, радость и спокойствие. Успех сего посольства[187] остается в неизвестности; впрочем, нет большой нужды и знать его. Теперь должны мы приступить к описанию важнейших приключений.

Время и в старину так же скоро летело, как ныне, и между тем как наша красавица вздыхала и томилась, год перевернулся на оси своей: зеленые ковры весны и лета покрылись пушистым снегом, грозная царица хлада воссела на ледяной престол свой и дохнула вьюгами на Русское царство, то есть зима наступила, и Наталья по своему обыкновению пошла однажды к обедне. Помолившись с усердием, она не нарочно обратила глаза свои к левому крылосу[188] – и что же увидела? Прекрасный молодой человек, в голубом кафтане с золотыми пуговицами, стоял так, как царь среди всех прочих людей, и блестящий проницательный взор его встретился с ее взором. Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: «Вот он!..» Она потупила глаза свои, но ненадолго; снова взглянула на красавца, снова запылала в лице своем и снова затрепетала в своем сердце. Ей казалось, что любезный призрак, который ночью и днем прельщал ее воображение, был не что иное, как образ сего молодого человека, – и потому она смотрела на него, как на своего милого знакомца. Новый свет воссиял в душе ее, как будто бы пробужденной явлением солнца, но еще не пришедшей в себя после многих несвязных и замешанных сновидений, волновавших ее в течение долгой ночи. «Итак, – думала Наталья, – итак, подлинно есть на свете такой милый красавец, такой человек – такой прелестный юноша?.. Какой рост! Какая осанка! Какое белое, румяное лицо! А глаза, глаза у него как молния; я, робкая, боюсь глядеть на них. Он на меня смотрит, смотрит очень пристально – даже и тогда, когда молится. Конечно, и я знакома ему; может быть, и он, подобно мне, грустил, вздыхал, думал, думал и видел меня, – хотя темно, однако ж видел так, как я видела его в душе моей».

Читатель должен знать, что мысли красных девушек бывают очень быстры, когда в сердце у них начинает ворошиться то, чего они долго не называют именем и что Наталья в сии минуты чувствовала. Обедня показалась ей очень коротка. Няня десять раз дергала ее за камчатную телогрею[189] и десять раз говорила ей: «Пойдем, барышня; все кончилось». Но барышня все еще не трогалась с места, для того и прекрасный незнакомец стоял как вкопанный подле левого крылоса; они посматривали друг на друга и тихонько вздыхали. Старая мама, по слабости зрения своего, ничего не видала и думала, что Наталья читает про себя молитвы и для того нейдет из церкви. Наконец дьячок загремел ключами: тут красавица опомнилась и, видя, что церковь хотят запирать, пошла к дверям, а за нею и молодой человек – она влево, он направо. Наталья раза два обступилась, раза два роняла платок и должна была ворочаться назад; незнакомец оправлял кушак[190] свой, стоял на одном месте, смотрел на красавицу и все еще не надевал бобровой шапки своей, хотя на дворе было холодно.

Наталья пришла домой и ни о чем больше не думала, как о молодом человеке в голубом кафтане с золотыми пуговицами. Она была не печальная, однако ж и не очень весела, подобно такому человеку, который наконец узнал, в чем состоит его блаженство, но имеет еще слабую надежду им насладиться. За обедом она не ела, по обыкновению всех влюбленных, – ибо для чего не сказать нам прямо и просто, что Наталья влюбилась в незнакомца? «В одну минуту? – скажет читатель. – Увидев в первый раз и не слыхав от него ни слова?» Милостивые государи! Я рассказываю, как происходило самое дело: не сомневайтесь в истине; не сомневайтесь в силе того взаимного влечения, которое чувствуют два сердца, друг для друга сотворенные! А кто не верит симпатии, тот поди от нас прочь и не читай нашей истории, которая сообщается только для одних чувствительных душ, имеющих сию сладкую веру!

Когда боярин Матвей после обеда заснул (не на вольтеровских креслах[191], так, как ныне спят бояре, а на широкой дубовой лавке), Наталья пошла с нянею в светлицу свою, села под любимым окном, вынула из кармана белый платок, хотела что-то сказать, но раздумала – взглянула на окончины, расписанные морозом, – оправила жемчужную повязку на голове своей и потом, смотря себе на колени, тихим и немного дрожащим голосом спросила у няни, каков показался ей молодой человек, бывший у обедни? Старушка не понимала, о ком говорит она. Надлежало изъясниться, но легко ли это для стыдливой девушки? «Я говорю о том, – продолжала Наталья, – о том, который – который был всех лучше». Няня все еще не понимала, и красавица принуждена была сказать, что он стоял подле левого крылоса и вышел из церкви за ними. «Я не приметила его», – холодно отвечала старушка, и Наталья тихонько пожала прекрасными своими плечиками, удивляясь, как можно было его не приметить!

На другой день Наталья пришла всех ранее к обедне и вышла всех позже из церкви, но красавца в голубом кафтане там не было – на третий день также не было, и чувствительная боярская дочь не хотела ни пить, ни есть, перестала спать и насилу ходить могла, однако ж старалась таить внутреннее свое мучение как от родителя, так и от няни. Только по ночам лились слезы ее на мягкое изголовье. «Жестокий, – думала она, – жестокий! Зачем скрываешься от глаз моих, которые тебя всеминутно ищут? Разве ты хочешь безвременной смерти моей? Я умру, умру – и ты не выронишь ни слезки на гробе злосчастной!» Ах! Для чего самая нежнейшая, самая пламеннейшая из страстей родится всегда с горестию, ибо какой возлюбленный не вздыхает, какой влюбленный не тоскует в первые дни страсти своей, думая, что его не любят взаимно?

На четвертый день Наталья опять пришла к обедне, несмотря на слабость свою, ни на жестокий мороз, ни на то, что боярин Матвей, приметив накануне необыкновенную бледность ее лица, просил ее беречь себя и не выходить со двора в холодное время. Еще никого не было в церкви. Красавица, стоя на своем месте, смотрела на двери. Вошел первый человек – не он! Вошел другой – не он! Третий, четвертый – все не он! Вошел пятый, и все жилки затрепетали в Наталье – это он, тот красавец, которого образ навсегда в душе ее впечатлелся! От сильного внутреннего волнения она едва не упала и должна была опереться на плечо няни своей. Незнакомец поклонился на все четыре стороны, а ей особливо, и притом гораздо ниже и почтительнее, нежели прочим. Томная бледность изображалась на его лице, но глаза его сияли еще светлее прежнего; он смотрел почти беспрестанно на прелестную Наталью (которая от нежных чувств стала еще прелестнее) и вздыхал так неосторожно, что она приметила движение груди его и, невзирая на свою скромность, угадывала причину. Любовь, надеждою оживляемая, алела в сию минуту на щеках милой нашей красавицы, любовь сияла в ее взорах, любовь билась в ее сердце, любовь подымала руку ее, когда она крестилась. Час обедни был для нее одною слаженною секундою. Все стали выходить из церкви; она вышла после всех, а с нею и молодой человек. Вместо того чтобы идти опять в другую сторону, он пошел уже следом за Натальею, которая поглядывала на него и через правое и через левое плечо свое. Чудное дело! Любовники никогда не могут насмотреться друг на друга, подобно как алчный корыстолюбец[192] не может никогда насытиться золотом. У ворот боярского дому Наталья в последний раз взглянула на красавца и нежным взором сказала ему: «Прости, милый незнакомец!» Калитка хлопнула, и Наталье послышалось, что молодой человек вздохнул; по крайней мере она сама вздохнула. Старушка няня была на сей раз приметливее и, не дождавшись еще ни слова от Натальи, начала говорить о незнакомом красавце, который провожал их от церкви. Она хвалила его с великим жаром, доказывала, что он похож на ее покойного сына, не сомневалась в знатном роде его и желала барышне своей такого супруга. Наталья радовалась, краснелась, задумывалась, отвечала «да!», «нет!», и сама не знала, что отвечала.

На другой, на третий день опять ходили к обедне, видели, кого видеть желали, – возвращались домой и у ворот говорили нежным взором: «Прости!» Но сердце красной девушки есть удивительная вещь: чем оно довольно ныне, тем недовольно завтра – все более и более, и желаниям конца нет. Таким образом, и Наталье показалось уже мало того, чтобы смотреть на прекрасного незнакомца и видеть нежность в глазах его; ей захотелось слышать его голос, взять его за руку, быть поближе к его сердцу и проч. Что делать? Как быть? Такие желания искоренять трудно, а когда они не исполняются, красавице бывает грустно. Наталья опять принялась за слезы. Судьба, судьба! Ужели ты не сжалишься над нею? Ужели захочешь, чтобы светлые глаза ее от слез померкли? Посмотрим, что будет.

Однажды вечером, когда боярина Матвея не было дома, Наталья увидела в окно, что калитка их растворилась – вошел человек в голубом кафтане, и работа выпала из рук Натальиных – ибо сей человек был прекрасный незнакомец. «Няня! – сказала она слабым голосом. – Кто это?» Няня посмотрела, улыбнулась и вышла вон.

«Он здесь! Няня усмехнулась, пошла к нему, верно, к нему– ах, Боже мой! Что будет?» – думала Наталья, смотрела в окно и видела, что молодой человек вошел уже в сени. Сердце ее летело к нему навстречу, но робость говорила ей: «Останься!» Красавица повиновалась сему последнему голосу только с мучительным принуждением, с великою тоскою, ибо всего несноснее противиться влечению сердца. Она вставала, ходила, бралась за то и за другое, и четверть часа показалась ей годом. Наконец дверь растворилась, и скрып ее потряс Натальину душу. Вошла няня – взглянула на барышню, улыбнулась и – не сказала ни слова. Красавица также не начинала говорить и только одним робким взором спрашивала: «Что, няня? Что?» Старушка как будто бы веселилась ее смущением, ее нетерпением – долго молчала и спустя уже несколько минут сказала ей: «Знаешь ли, барышня, что этот молодой человек болен?» – «Болен? Чем?» – спросила Наталья, и цвет в лице ее переменился. «Очень болен, – продолжала няня, – у него так болит сердце, что, бедный, не может ни пить, ни есть, бледен как полотно и насилу ходит. Ему сказали, что у меня есть лекарство на эту болезнь, и для того он прибрел ко мне, плачет горькими слезами и просит, чтобы я помогла ему. Поверишь ли, барышня, что у меня слезы на глазах навернулись? Такая жалость!» – «Что же, няня? Дала ли ты ему лекарство?» – «Нет; я велела подождать». – «Подождать? Где?» – «В наших сенях». – «Можно ли? Там превеликий холод; со всех сторон несет, а он болен!» – «Что ж мне делать? Внизу у нас такой чад, что он может угореть до смерти; куда ж его ввести, пока изготовлю лекарство? Разве сюда? Разве прикажешь ему войти в терем? Это будет доброе дело, барышня; он человек честный – станет за тебя Богу молиться и никогда не забудет твоей милости. Теперь же батюшки нет дома – сумерки, темно – никто не увидит, и беды никакой нет: ведь только в сказках мужчины бывают страшны для красных девушек! Как думаешь, сударыня?» Наталья (не знаю отчего) дрожала и прерывающимся голосом отвечала ей: «Я думаю… как хочешь… ты лучше моего знаешь». Тут няня отворила дверь – и молодой человек бросился к ногам Натальиным. Красавица ахнула, и глаза ее на минуту закрылись; белые руки повисли, и голова приклонилась к высокой груди. Незнакомец осмелился поцеловать ее руку, в другой, в третий раз – осмелился поцеловать красавицу в розовые губы, в другой, в третий раз, и с таким жаром, что мама испугалась и закричала: «Барин! Барин! Помни уговор!» Наталья открыла черные глаза свои, которые прежде всего встретились с черными глазами незнакомца, ибо они в сию минуту были к ним всего ближе; и в тех и в других изображались пламенные чувства, любовию кипящее сердце. Наталья с трудом могла приподнять голову, чтобы вздохом облегчить грудь свою. Тогда молодой человек начал говорить – не языком романов, но языком истинной чувствительности; сказал простыми, нежными, страстными словами, что он увидел и полюбил ее, полюбил так, что не может быть счастлив и не хочет жить без взаимной ее любви. Красавица молчала; только сердце и взоры говорили – но недоверчивый незнакомец желал еще словесного подтверждения и, стоя на коленях, спросил у нее: «Наталья, прекрасная Наталья! Любишь ли меня? Твой ответ решит судьбу мою: я могу быть счастливейшим человеком на свете или шумящая Москва-река будет гробом моим». – «Ах, барышня! – сказала жалостливая няня. – Отвечай скорее, что он тебе нравен! Ужели захочешь погубить его душу[193]?» – «Ты мил сердцу моему, – произнесла Наталья нежным голосом, положив руку на плечо его. – Дай Бог, – промолвила она, подняв глаза на небо и обратив их снова на восхищенного незнакомца, – дай Бог, чтоб я была столько же мила тебе!» Они обняли друг друга; казалось, что дыхание их остановилось. Кто видал, как в первый раз целомудренные любовники обнимаются, а как в первый раз добродетельная девушка целует милого друга, забывая в первый раз девическую стыдливость, пусть тот вообразит себе сию картину; я не смею описывать ее, – но она была трогательна – самая старая няня, свидетельница такого явления, выронила капли две слез и забыла напомнить любовнику об уговоре, но богиня непорочности присутствовала невидимо в Натальином тереме.

После первых минут немого восторга молодой человек, смотря на красавицу, залился слезами. «Ты плачешь?» – сказала Наталья нежным голосом, приклонив голову свою к его плечу. «Ах! Я должен открыть тебе мое сердце, прелестная Наталья[194], – отвечал он. – Оно еще не совершенно уверено в своем счастии». – «Что ж ему надобно?» – спросила Наталья и с нетерпением ожидала ответа. «Обещай, что ты исполнишь мое требование». – «Скажи, скажи, что такое? Исполню, все сделаю, что велишь мне!» – «В нынешнюю ночь, когда зайдет месяц, – в то время, как поют первые петухи, – я приеду в санях к вашим воротам, ты должна ко мне выйти и ехать со мною; вот чего от тебя требую!» – «Ехать? В нынешнюю ночь? Куда?» – «Сперва в церковь, где мы обвенчаемся, а потом туда, где я живу». – «Как, без ведома отца моего? Без его благословения?» – «Без его ведома, без его благословения, или я погиб!» – «Боже мой!.. Сердце у меня замерло. Уехать тихонько из дому родительского? Что ж будет с батюшкою? Он умрет с горя, и на душе моей останется страшный грех. Милый друг! Для чего нам не броситься к ногам его? Он полюбит тебя, благословит и сам отпустит нас в церковь». – «Мы бросимся к ногам его, но через некоторое время. Теперь он не может согласиться на брак нагл. Самая жизнь моя будет в опасности, когда меня узнают». – «Когда тебя узнают? Тебя, милого душе моей?.. Боже мой! Как люди злы, если ты говоришь правду! Только я не могу поверить. Скажи мне, как тебя зовут?» – «Алексеем». – «Алексеем? Я всегда любила это имя. Что ж беды, если тебя узнают?» – «Все будет тебе известно, когда ты согласишься сделать меня счастливым. Прелестная, милая Наталья! Время проходит, мне нельзя быть долее с тобою. Чтобы родитель твой, которого я сам люблю и почитаю за добрые дела его, – чтобы родитель твой не сокрушался и не почитал дочери своей погибшею, я напишу к нему письмо и уведомлю, что ты жива и что он может скоро увидеть тебя. Скажи, скажи, чего ты хочешь: жизни моей или смерти?» – При сих словах, произнесенных твердым голосом, он встал и смотрел огненными, пламенными глазами на красавицу. «Ты меня спрашиваешь? – сказала она с чувствительностью. – Разве я не обещала тебе повиноваться? С самого младенчества привыкла я любить моего родителя, потому что и он любит меня, очень, очень любит (тут Наталья обтерла платком слезы свои, которые одна за другой капали из глаз ее), – тебя знаю недавно, а люблю еще больше: как это случилось, не знаю». Алексей обнял ее с новым восхищением, снял золотой перстень с руки своей, надел его на руку Наталье, сказал: «Ты моя!» – и скрылся, как молния. Старушка няня проводила его со двора.

Вместе с читателем мы искренно виним Наталью, искренно порицаем ее за то, что она, видев только раза три молодого человека и услышав от него несколько приятных слов, вдруг решилась бежать с ним из родительского дому, не зная куда, – поручить судьбу свою незнакомому человеку, которого, по собственным речам его, можно было счесть подозрительным, – а что всего более – оставить доброго, чувствительного, нежного отца… Но такова ужасная любовь! Она может сделать преступником самого добродетельнейшего человека! И кто, любив пламенно в жизни своей, не поступил ни в чем против строгой нравственности, тот – счастлив, счастлив тем, что страсть его не была в противоположности с добродетелью, – иначе последняя признала бы слабость свою и слезы тщетного раскаяния полились бы рекою. Летописи человеческого сердца уверяют нас в сей печальной истине.

Что принадлежит до няни, то молодой человек (после того, как он увидел Наталью в церкви) нашел способ переговорить с нею и склонил на свою сторону разными пышными обещаниями и подарками. Увы! Люди, а особливо под старость, бывают падки на серебро и золото. Старушка забыла то, что она более сорока лет служила беспорочно и верно в доме боярина Матвея, – забыла и продала себя незнакомцу. Однако ж, по остатку честности, взяла с него слово жениться на прекрасной Наталье и до того времени не употреблять во зло ее любви и невинности.

Наталья, по уходе своего любовника, стояла несколько минут неподвижно; на лице ее видны были знаки сильных душевных движений, но не сомнения, не колебимости, – ибо она уже решилась! И хотя тихий голос из глубины сердца, как будто бы из отдаленной пещеры, спрашивал ее: «Что ты делаешь, безрассудная?», но другой голос, гораздо сильнейший, в том же самом сердце отвечал за нее: «Люблю!»

Няня возвратилась и старалась успокоить Наталью, говоря ей, что она будет супругою молодого красавца и что жена, по самому закону, должна все оставить и все забыть для мужа своего. «Забыть? – прервала Наталья, вслушиваясь в последние слова. – Нет! Я буду помнить моего родителя, буду всякий день об нем молиться. К тому же он сказал, что мы скоро бросимся к ногам батюшкиным, – не так ли, няня?» – «Конечно, барышня! – отвечала старушка. – А что он сказал, то будет». – «Верно, будет!» – сказала Наталья, и лицо ее стало веселее.

Боярин Матвей возвратился домой поздно и, думая, что дочь его уже спит, не зашел к ней в терем. Полночь приближалась – Наталья думала не обо сне, а об милом друге, которому навеки отдала она сердце свое и которого с нетерпением ожидала к себе. Еще месяц сиял на небе – месяц, которым прежде глаза ее всегда веселились, теперь он стал ей неприятен; теперь думала красавица: «Как медленно катишься ты по круглому небу! Зайди скорее, месяц, светлый! Он, он приедет за мною, когда ты сокроешься!» – Луна опустилась – уже часть ее зашла за круг земной – мрак в воздухе сгустился – петухи запели – месяц исчез, и серебряным кольцом брякнули в барские ворота. Наталья вздрогнула: «Ах, няня! Беги, беги скорее; он приехал!» Через минуту явился молодой человек, и Наталья бросилась в его объятия. «Вот письмо к твоему родителю», – сказал он, показав бумагу. «Письмо к моему родителю? Ах! Прочти его! Я хочу слышать, что ты написал». Молодой человек развернул бумагу и прочитал следующие строки: «Я люблю милую дочь твою более всего на свете – ты не согласился бы отдать ее за меня – она едет со мною – прости нас! – Любовь всего сильнее – может быть, со временем я буду достоин называться зятем твоим». Наталья взяла письмо, и хотя не умела читать, однако ж смотрела на него, и слезы лились из глаз ее. «Напиши, – сказала она, – напиши еще, что я прошу его не плакать, не крушиться и что эта бумага мокра от слез моих; напиши, что я не вольна сама в себе и чтобы он или забыл, или простил меня».

Молодой человек вынул из кармана перо и чернильницу – написал, что говорила Наталья, и оставил письмо на столе. Потом красавица, надев лисью шубу свою, помолившись Богу, взяв с собою тот образ, которым благословила ее покойная мать, и подав руку счастливому любовнику, вышла из терема, сошла с высокого крыльца, со двора, – взглянула на родительский дом, обтерла последние слезы, села в сани, прижалась к милому и сказала: «Вези меня куда хочешь!» Кучер ударил по лошадям, и лошади помчались, но вдруг раздался жалобный голос: «Меня покинули, меня, бедную, несчастную!» Молодой человек оглянулся и увидел бегущую няню, которая оставалась на минуту в светлице, чтобы прибрать некоторые из драгоценных Натальиных вещей, и которую наши любовники совсем было забыли. Лошадей удержали, посадили старушку, снова поскакали и через четверть часа выехали из Москвы. На правой стороне дороги, вдали, светился огонек; туда поворотили, и Наталья увидела деревянную, низенькую церковь, занесенную снегом. Алексей (читатель не забыл имени молодого человека) – Алексей ввел любовницу свою во внутренность сего ветхого храма, освещенного одною маленькою, слабо горящею лампадою. Там встретил их старый священник, согбенный бременем лет, и дрожащим голосом сказал им: «Я долго ждал вас, любезные дети! внук мой уже заснул». Он разбудил мальчика, в углу церкви спавшего, поставил любовников перед налой и начал их венчать. Мальчик читал, пел, что надобно, с удивлением глядел на жениха и невесту и дрожал при всяком порыве ветра, который шумел в худое окно церкви. Алексей и Наталья молились усердно и, произнося обет свой, смотрели друг на друга с умилением и сладкими слезами. По совершении обряда престарелый священник сказал новобрачным: «Я не знаю и не спрашиваю, кто вы, но именем великого Бога, которого нам и мрак ночи и глум бури проповедует (в сие мгновение страшно зашумел ветер), – именем непостижимого, ужасного для злых, для добрых милосердного, обещаю вам благоденствие в жизни, если вы будете всегда любить друг друга, ибо любовь супружеская есть любовь святая, Божеству приятная, и кто соблюдает ее в чистом сердце – в нечистом же она жить не может, – тот приятен Всевышнему. Грядите[195] с миром и помните слова мои!» Новобрачные приняли благословение от старца, поцеловали руку его, поцеловали друг друга, вышли из церкви и поехали. Ветер заносил дорогу, но резвые кони летели, как молния, – ноздри их дымились, пар вился столбом, и пушистый снег от копыт их подымался вверх облаками. Скоро путешественники наши въехали в темноту леса, где совсем не было дороги. Старушка няня дрожала от страха, но прекрасная Наталья, чувствуя подле себя милого друга, ничего не боялась. Молодой супруг отводил рукою все ветви и сучья, которые грозили уколоть белое лицо супруги его. Он держал ее в своих объятиях, когда сани опускались во глубину сугробов, и жаркими поцелуями удалял холод от нежных роз, которые цвели на устах ее. Около четырех часов ездили они по лесу, пробираясь сквозь ряды высоких дерев. Уже лошади начинали утомляться и с трудом вытаскивали ноги свои из глубин снежных; сани двигались медленно, и наконец Наталья, пожав руку своего любезного, тихим голосом спросила у него: «Скоро ли мы приедем?» Алексей посмотрел вокруг себя, на вершины дерев, и сказал, что жилище его недалеко. В самом деле, через несколько минут выехали они на узкую равнину, где стоял маленький домик, обнесенный высоким забором. Навстречу к ним вышли пять или шесть человек с пуками зажженной лучины и вооруженные длинными ножами, которые висели у них на кушаках. Старушка няня, видя сие дикое, уединенное жилище, посреди непроходимого леса, видя сих вооруженных людей и приметив на лицах их нечто суровое и свирепое, пришла в ужас, сплеснула руками и закричала: «Ахти! Мы погибли! Мы в руках у разбойников!»

Теперь мог бы я представить страшную картину глазам читателей – прельщенную невинность, обманутую любовь, несчастную красавицу во власти варваров, убийц, женою атамана разбойников, свидетельницею ужасных злодейств и, наконец, после мучительной жизни, издыхающую на эшафоте[196] под секирою правосудия, в глазах несчастного родителя; мог бы представить все сие вероятным, естественным, и чувствительный человек пролил бы слезы горести и скорби – но в таком случае я удалился бы от исторической истины, на которой основано мое повествование. Нет, любезный читатель, нет! На сей раз побереги слезы свои – успокойся – старушка няня ошиблась – Наталья не у разбойников!

Наталья не у разбойников!.. Но кто же сей таинственный молодой человек, или, говоря языком оссианским[197], сын опасности и мрака, живущий в глубине лесов? Прошу читать далее.

Наталья потревожилась восклицанием няни, схватила Алексея за руку и, смотря ему в глаза с некоторым беспокойством, но с полною доверенностию к любимцу души своей, спросила: «Где мы?» Молодой человек взглянул с гневом на старушку, потом, устремив нежный взор на милую Наталью, отвечал ей с улыбкою: «Ты у добрых людей – не бойся». Наталья успокоилась, ибо тот, кого она любила, велел ей успокоиться!

Вошли в домик, разделенный на две половины. «Здесь живут люди мои, – сказал Алексей, указывая направо, – а здесь – я». В первой горнице висели мечи и бердыши[198], шишаки и панцири, а в другой стояла высокая кровать и перед иконою Богоматери горела лампада. Наталья тут же поставила и свой образ, помолилась и, взглянув умильно на Алексея, низехонько поклонилась ему, как хозяину в доме. Молодой супруг снял с красавицы лисью шубу, дыханием своим отогрел ее руки, посадил ее на дубовую лавку, смотрел на прелестную и плакал от радости. Милая Наталья вместе с ним плакала, ибо нежность и счастие имеют также слезы свои…

Красавица забыла любопытство, или, лучше сказать, она совсем не имела его, зная то, что милый душе ее не может быть злым человеком. Ах! Если бы все люди, сколько их было тогда в русском царстве, в один голос сказали Наталье: «Алексей – злодей!», она бы с тихою улыбкою отвечала им: «Нет!.. Сердце мое знает его лучше, нежели вы; сердце мое говорит, что он всех любезнее, всех добрее. Я вас не слушаю».

Но Алексей сам говорить начал. «Любезная Наталья! – сказал он. – Тайна жизни моей должна тебе открыться. Воля Всевышнего соединила нас навеки; ничто уже не может разорвать союза нашего. Супруг не должен ничего скрывать от супруги своей. Итак, знай, что я сын несчастного боярина Любославского». – «Любославского? Возможно ли? Батюшка сказывал мне, что он пропал без вести». – «Его уже нет на свете! Выслушай. Ты не помнишь, но, конечно, слыхала о тех волнениях и бунтах, которые лет за тринадцать перед сим возмущали спокойствие нашего царства. Некоторые из знатнейших честолюбивых бояр восстали против законной власти юного государя, но скоро гнев Божеский наказал мятежников – рассеялись, как прах, многочисленные их сообщники, и кровь главных бунтовщиков пролилась на Лобном месте[199]. Родитель мой по некоторому подозрению, но совершенно ложному, взят был под стражу. Он имел неприятелей, злых и коварных; представили доказательства мнимой его измены и согласия с мятежниками; отец мой клялся в своей невинности, но обстоятельства осуждали его, и рука Вышнего Судии готова была подписать ему смерть… надежда исчезла в душе невинного – один Всевышний мог спасти его – и спас. Верный друг отворил ему дверь темницы – и родитель мой скрылся, взяв с собою самых усерднейших слуг и меня, двенадцатилетнего сына своего. В пределах России не было для нас безопасности: мы удалились в ту сторону, где река Свияга вливается в величественную Волгу и где многочисленные народы поклоняются лжепророку Магомету – народы суеверные, но страннолюбивые. Они приняли нас дружески, и мы около десяти лет жили с ними, не имели ни в чем недостатка, но беспрестанно горевали о своем отечестве; сидели на высоком берегу Волги и, смотря на ее волны, несущиеся от стран Российских, проливали жаркие слезы; всякая птица, летевшая с запада[200], казалась нам милее; всякую птицу, на запад летевшую, провожали мы глазами и – вздохами. Между тем отец мой ежегодно посылал в Москву тайного гонца и получал письма от своего друга, которые всегда подавали ему надежду, что невинность наша рано или поздно откроется и что мы с честию можем возвратиться в отечество. Но скорбь иссушила сердце моего родителя, силы его исчезали, и глаза покрывались густым мраком. Без ужаса чувствовал он приближение конца своего – благословил меня – и, сказав: «Бог и друг нагл не оставят тебя», умер в моих объятиях. Не буду говорить тебе о горести бедного сироты; несколько месяцев глаза мои не просыхали. – Я уведомил друга нашего о моем несчастии; в ответе своем, изъявляя душевную скорбь о кончине невинного страдальца, умершего в стране иноплеменных и погребенного в земле нехристианской, сей благодетельный друг звал меня в Россию. «Верстах в сорока от Москвы, – писал он, – в дремучем, непроходимом лесу построил я уединенный домик, не известный никому, кроме меня и надежных людей моих. Там будешь ты жить до времени в совершенной безопасности. Посланный знает сие место». Я изъявил благодарность мою гостеприимным жителям волжских берегов, простился с зеленою могилою родителя моего, поцеловал и оросил слезою каждый цветочек, каждую травку, на ней растущую, возвратился с верными слугами в пределы России, облобызал отечественную землю – ив густоте темного леса, на узкой равнине, наглел сей пустынный домик, где ты теперь со мною, любезная Наталья. Здесь встретил меня седой старец и сказал дрожащим голосом: «Ты сын боярина Любославского! Господин мой, верный друг его – тот, кто хотел быть вторым отцом твоим и строил для тебя сие жилище, – скончался! Но он помнил о сироте при кончине своей. Здесь найдешь все нужное для жизни; найдешь сокровища: они твои». Я поднял глаза на небо; молчал – и слезы мои катились градом. «Кто будет моим помощником? – думал я. – Моим наставником? Я один в свете!.. Всевышний! Ты – кому поручил меня родитель мой! Не оставь бедного!»

Я поселился в пустыне[201]; видел у себя множество серебра и золота, но нимало им не утешался. Через несколько дней захотелось мне побывать в царственном граде, где никто не мог узнать меня. Старый служитель моего благодетеля указал мне на деревах разные меты, которые вели к большой Московской дороге и которые никому, кроме нас, не могли быть понятны. Я увидел блестящие главы церквей, народное множество, огромные домы, все чудеса великого града, и радостные слезы сверкнули в глазах моих. Златые дни младенчества, дни невинности и забавы, проведенные мною в русской столице, представились моим мыслям как веселое сновидение. Я искал нашего бывшего дому и нашел одни пустые стены, в которых порхали летучие мыши… Хладный ужас разлился по моей внутренности.

Потом я часто бывал в Москве, останавливаясь в одной тихой гостинице и называя себя иногородным купцом, часто видал государя, отца народного, часто слыхал о благодеяниях родителя твоего, когда бояре, собираясь на площади против соборной церкви, рассказывали друг другу все добрые и похвальные дела, украшавшие столицу. Возвращаясь в пустыню, я сражался с дикими зверями, которых мы должны были истреблять для собственной нашей безопасности, но часто, выпуская из рук добычу, упадал на землю и проливал слезы. Везде было мне грустно – в пустом лесу и среди народа. С горестию ходил я по улицам царственного града и, смотря на людей, которые встречались со мною, думал: «Они идут к родным и ближним; их дожидаются; им будут рады – мне идти не к кому, меня никто не дожидается, никто о сироте не думает!» Иногда хотелось мне броситься к ногам государя, уверить его в невинности отца моего, в моей верности к царю благочестивому и поручить его милосердию судьбу мою; но какая-то могущественная невидимая рука не допускала меня исполнить сего намерения.

Пришла мрачная осень, пришла скучная зима; лесное уединение сделалось для меня еще несноснее. Я чаще прежнего стал ездить в город и – увидел тебя, прекрасная Наталья! Ты показалась мне ангелом Божиим… – Нет! Говорят, что сияние ангелов ослепляет глаза человеческие и что на них нельзя смотреть долго, а мне хотелось беспрестанно глядеть на тебя. Я видал прежде многих красавиц, дивился их прелестям и часто думал: «Господь Бог не сотворил ничего лучше красных московских девушек», но глаза мои на них смотрели, а сердце молчало и не трогалось – они казались мне чужими. Ты же первым взглядом привлекла к себе душу мою, которая тотчас полюбила твою, как родную свою. Мне хотелось броситься и прижать тебя к моей груди так крепко, чтобы ничто уже не могло разлучить нас. Ты ушла, и мне показалось, что красное солнце закатилось и ночь наступила. Я стоял на улице и не чувствовал снега, который на меня сыпался; наконец я пришел в себя – стал расспрашивать и, узнав, кто ты, возвратился в свою гостиницу и размышлял о милой дочери боярина Матвея. Батюшка часто говаривал мне о любви, которую почувствовал он к матери моей, увидев ее в первый раз, и которая не давала ему покоя до самого того времени, как их повели в церковь. «Со мною то же делается, – думал я, – и мне нельзя быть ни покойным, ни счастливым без милой Натальи. Но как надеяться? Любимый царский боярин захочет ли выдать дочь свою за такого человека, которого отец почитается преступником? Правда, если бы она полюбила меня… с нею и пустыня лучше Москвы белокаменной. Может быть, ошибаюсь – только мне показалось, что она взглядывала на меня ласково… Но я, верно, ошибаюсь. Как этому быть? Такое счастие не вдруг приходит!» Наступила ночь – и прошла, но глаза мои сном не смыкались. Ты беспрестанно была передо мною или в душе моей – крестилась белою рукою своею и прятала ее под соболью шубейку. На другой день почувствовал я сильную боль в голове и превеликую слабость, которая заставила меня около двух суток пролежать на постели». – «Так! – прервала Наталья. – Так! Я это знала; сердце мое тосковало недаром. Ни на другой, ни на третий день не было тебя у обедни».

«Однако ж и самая болезнь не мешала мне о тебе думать. Один из слуг моих был в доме твоего родителя, виделся с твоею нянею и уговорил ее прийти ко мне в гостиницу. Я открыл старушке любовь мою, просил, кланялся, уверял в моей благодарности – наконец она согласилась быть мне помощницею. Прочее ты знаешь. Я видел тебя в церкви – иногда льстился[202] быть любимым, примечая в глазах твоих нежную умильность и краску на лице твоем, когда встречались наши взоры, – наконец решился узнать судьбу мою – упал к ногам твоим, и бедный сирота стал счастливейшим человеком в свете. Мог ли я после твоего признания расстаться с тобою? Мог ли жить под другим кровом и всякий час беспокоиться и всякий час думать: «Жива ли она? Не угрожают ли ей какие опасности? Не тоскует ли ее сердце? Ах! не сватается ли за прекрасную какой-нибудь жених, богатый и знатный?» Нет, нет! Мне оставалось умереть или жить с тобою! Священник загородной церкви, который нас венчал, был не подкуплен, а упрошен мною: слезы мои тронули старца.

Теперь известно тебе, кто супруг твой; теперь совершились все мои желания. Грусть, скука! Простите! Для вас уже нет места в уединенном моем домике. Милая Наталья любит меня, милая Наталья со мною! Но я вижу томность в глазах твоих, тебе надобно успокоиться, любезная души моей. Ночь проходит, и скоро утренняя заря покажется на небе».

Алексей поцеловал Натальину руку. Красавица вздохнула. «Ах! Для чего нет с нами батюшки! – сказала она, прижавшись к сердцу супруга. – Когда мы с ним увидимся? Когда он благословит нас? Когда я при нем поцелую тебя, сердечного друга моего?» – «Тот, – отвечал Алексей, – тот милостивый Бог, который дал мне тебя, верно, все для нас сделает. Положимся на него: он пошлет нам случай упасть к ногам твоего родителя и принять его благословение».

Сказав сии слова, он встал и вышел в переднюю горницу. Там сидели люди его с нянею, которая (уверившись, что они не разбойники и что длинные ножи служат им только обороною от лесных зверей) перестала бояться, познакомилась с ними и с любопытством старой женщины расспрашивала о молодом их господине, о причине пустыннической жизни его и проч., и проч. Алексей пошептал на ухо одному человеку, и через минуту никого не осталось в передней: старушку схватили под руки и увели в другую половину. Молодой супруг возвратился к своей любезной – помог ей раздеться – сердца их бились – он взял ее за белую руку… Но скромная муза моя закрывает белым платком лицо свое – ни слова!.. Священный занавес опускается, священный и непроницаемый для глаз любопытных!

А вы, счастливые супруги, блаженствуйте в сердечных восторгах под влиянием звезд небесных, но будьте целомудренны в самых высочайших наслаждениях страсти своей! Невинная стыдливость да живет с вами неразлучно – и нежные цветы удовольствия не завянут никогда на супружеском ложе вашем! Уже солнце взошло высоко на небе и рассыпало по снегу миллионы блестящих диамантов[203], но в спальне наших супругов все еще царствовало глубокое молчание, старушка мама давно встала, раз десять подходила к двери, слушала и ничего не слыхала; наконец вздумала тихонько постучаться и сказала довольно громко: «Пора вставать – пора вставать!» Через несколько минут дверь отперли. Алексей был уже в голубом кафтане своем, но красавица лежала еще на постели и долго не могла взглянуть на старушку, стыдясь – неизвестно чего. Розы на щеках ее немного побледнели, в глазах изображалась томная слабость – но никогда Наталья не была так привлекательна, как в сие утро. Она оделась с помощью своей няни, помолилась Богу со слезами и дожидалась супруга своего, который между тем занимался хозяйством, приказывал готовить обед и прочее, что нужно в домашнем быту. Когда он возвратился к любезной супруге, она с нежностию обняла его и сказала тихим голосом: «Милый друг! Я думаю о батюшке. – Ах! Он, верно, тоскует, плачет, сокрушается!.. Мне бы хотелось об нем слышать, хотелось бы знать…» Наталья не договорила, но Алексей понял ее желание и немедленно отправил в Москву человека, чтобы наведаться о боярине Матвее.

Но мы предупредим сего посланного и посмотрим, что делается в царственном граде. Боярин Матвей долго ждал к себе поутру милой своей Натальи и наконец пошел в ее терем. Там все было пусто, все в беспорядке. Он изумился – увидел на столике письмо, развернул его, прочитал – не верил глазам своим – прочитал в другой раз – хотел еще не верить, – но дрожащие ноги его подогнулись, – он упал на землю. Несколько минут продолжалось его беспамятство. Образумившись, приказал он людям вести себя к государю. «Государь! – сказал трепещущий старец – Государь!..» Он не мог говорить и подал царю Алексеево письмо. Чело благочестивого монарха помрачилось гневом. «Кто сей недостойный соблазнитель? – сказал он. – Но везде найдет его грозная рука правосудия». Сказал, и во все страны Русского царства отправились гонцы с повелением искать Наталью и ее похитителя.

Царь утешал боярина, как своего друга. Вздохи и слезы облегчили стесненную грудь несчастного родителя, и чувство гнева в сердце его уступило место нежной горести. «Бог видит, – сказал он, взглянув на небо, – Бог видит, как я любил тебя, неблагодарная, жестокая, милая Наталья!.. Так, государь! Она и теперь мила мне более всего на свете!.. Кто увез ее из родительского дому? Где она? Что с нею делается?.. Ах! На старости лет моих я побежал бы за нею на край света!.. Может быть, какой-нибудь злодей обольстил невинную и после бросит, погубит ее… Нет! Дочь моя не могла полюбить злодея!.. Но для чего же не открыться родителю?.. Кто бы он ни был, я обнял бы его как сына. Разве государь меня не жалует? Разве он не стал бы жаловать и зятя моего?.. Не знаю, что думать!.. Но ее нет!.. Я плачу: она не видит слез моих – умру: она не затворит глаз отца, который полагал в ней жизнь и душу свою!.. Правда, без воли Всевышнего ничего не делается; может быть, я заслужил наказание руки его… Покоряюсь без роптания!.. Об одном прошу тебя, Господи: будь ей отцом милосердным во всякой стране. Пусть умру в горести – лишь бы дочь моя была благополучна!.. Нельзя, чтобы она не любила меня, нельзя… (Тут боярин Матвей взял письмо и снова прочитал его.) Ты плакала; эта бумага мокра от слез твоих; я буду хранить ее на моем сердце как последний знак любви твоей. Ах! Если ты ко мне возвратишься хотя за час до моей смерти… Но как угодно Всевышнему! Между тем отец твой, сирота на старости, будет отцом несчастных и горестных; обнимая их, как детей своих, – как твоих братии, – он скажет им со слезами: «Друзья! молитесь о Наталье». – Так говорил боярин Матвей, и чувствительный царь был тронут до глубины сердца.

Отныне, добрый боярин, жизнь твоя покрывается мраком печали – увы! и самая добродетель не может нас предохранить от горести! Беспрестанно будешь ты думать о милой сердца твоего – вздыхать и сидеть, подгорюнившись, перед широкими воротами своего дому! Никто, никто не принесет тебе вести о прелестной Наталье! Царские гонцы возвратятся, и вздох их будет ответом на вопросы твои. Сядут бедные за столы нищелюбивого боярина, но хлеб его покажется им горек – ибо они увидят скорбь на лице своего благодетеля!

Между тем Алексеев посланный возвратился в пустыню с известием, что боярин Матвей был во дворце царском и что во всей России велено искать его пропавшей дочери. Наталья хотела знать более и спрашивала, что написано было на лице родителя ее, когда он шел из дворца государева, вздыхал ли он, плакал ли, не произносил ли тихонько ее имени? Посланный не мог отвечать ни да, ни нет, ибо он хотя и видел боярина, но смотрел на него не проницательными глазами нежной дочери. «Для чего, – сказала Наталья, – для чего не могу я превратиться в невидимку или в маленькую птичку, чтобы слетать в Москву белокаменную, взглянуть на родителя, поцеловать руку его, выронить на нее слезу горячую и возвратиться к милому моему другу!» – «Ах, нет! Я не пустил бы тебя! – отвечал Алексей. – Почему знать, что бы могло с тобою случиться? Нет, мой друг! Я не могу и вздумать о разлуке – а ты можешь!» Наталья почувствовала нежную укоризну и оправдалась перед супругом улыбкою, слезами и поцелуем.

Теперь надлежало бы мне описывать счастие юных супругов и любовников, сокрытых лесным мраком от целого света, но вы, которые наслаждаетесь подобным счастием, скажите, можно ли описать его? – Наталья и Алексей, живучи в своем уединении, не видали, как текло или летело время. Часы и минуты, дни и ночи, недели и месяцы сливались в пустыне их, как струи речные, не различаемые глазом человеческим. Ах! Удовольствия любви бывают всегда одинаковы, но всегда новы и бесчисленны. Наталья просыпалась и – любила; вставала с постели и – любила; молилась и – любила; что ни думала – все любила и всем наслаждалась. Алексей тоже, и чувства их составляли восхитительную гармонию.

Но читатель не должен думать, чтобы они в уединенной жизни своей только смотрели друг на друга и сидели от утра до вечера, поджав руки, – нет! Наталья принялась за рукоделье, за пяльцы и скоро вышила разными шелками и разными узорами две прекрасные ширинки[204]: первую для милого супруга, чтобы он утирал ею белое лицо свое, а другую для любезного родителя. «Когда-нибудь мы поедем к нему!» – говорила красавица и тихонько вздыхала. Что принадлежит до Алексея, то он, сидя подле своей супруги, рисовал пером разные ландшафты и картинки – любовался тем, что нравилось Наталье, и старался поправить то, что ей казалось несовершенным. Так, любезный читатель! Алексей умел рисовать, и притом весьма не худо, ибо сама природа выучила его сему искусству. Он видел образ кудрявых дерев в реках прозрачных и вздумал означать тень сию на бумаге; опыт был удачен, и скоро чертежи его сделались верными копиями натуры: не только дерева, но и другие предметы изображались им с величайшею точностию. Красавица смотрела на движение руки его и дивилась, как он мог одними чертами пера своего представлять разные виды: то рощу дубовую, то башни московские, то дворец государев. Но Алексей уже не сражался с дикими зверями, ибо они (как будто бы из уважения к прекрасной Наталье, новой обитательнице их дремучего леса) не приближались к жилищу супругов и ревели только в отдалении. Таким образом прошла зима, снег растаял, реки и ручьи зашумели, земля опушилась травкою, и зеленые пучочки распустились на деревьях. Алексей выбежал из своего домика, сорвал первый цветочек и принес его Наталье. Она улыбнулась, поцеловала своего друга – ив самую сию минуту запели в лесу весенние птички. «Ах, какая радость! Какое веселье! – сказала красавица. – Мой друг! Пойдем гулять!» Они попели и сели на берегу реки. «Знаешь ли, – сказала Наталья супругу своему, – знаешь ли, что прошедшею весною не могла я без грусти слушать птичек? Теперь мне кажется, будто я их разумею и одно с ними думаю. Посмотри: здесь, на кусточке, поют две птички – кажется, малиновки – посмотри, как они обнимаются крылышками; они любят друг друга так, как я люблю тебя, мой друг, и как ты меня любишь! Не правда ли?» Всякий может вообразить себе ответ Алексеев и разные удовольствия, которые весна принесла с собою для наших пустынников.

Но нежная дочь, наслаждаясь любовию, не забывала и своего родителя. Алексей должен был всякую неделю два или три раза посылать в Москву человека наведываться о боярине Матвее. Вести привозились одинакие: боярин делал добрые дела, печалился, кормил бедных и говорил им: «Друзья! Помолитесь о Наталье!» Наталья вздыхала и смотрела на образ.

Однажды возвратился посланный с великою поспешностию. «Государь! – сказал он Алексею. – Москва в смятении. Свирепые литовцы восстали на Русское царство. Я видел, как жители престольного града собирались перед дворцом государевым и как боярин Матвей, именем царя православного, ободрял воинов; я видел, как толпы народные бросали вверх шапки свои, восклицая в один голос: «Умрем за царя-государя! Умрем за отечество или победим литовцев!» Я видел, как русское воинство в ряды становилось, как сверкали его мечи, и бердыши, и копья булатные. Завтра выйдет оно в поле под начальством воевод храбрейших». Сердце Алексеево затрепетало, кровь закипела – он схватил со стены меч отца своего – взглянул на супругу – и меч упал на землю – слезы покатились в глазах его. Наталья взяла его за руку и не говорила ни слова. «Любезная Наталья! – сказал Алексей по некотором молчании. – Ты желаешь возвратиться в дом к своему родителю?»

НАТАЛЬЯ. С тобою, мой друг, с тобою! Ах, я не смела говорить тебе; только мне всегда казалось, что мы напрасно скрываемся от батюшки. Увидя нас, он так обрадуется, что все забудет, а я возьму за руку тебя и его, заплачу от радости и скажу: «Вот они; вот те, которых люблю – теперь я совершенно счастлива!»

АЛЕКСЕЙ. Но мне надобно заслужить прежде милость царскую. Теперь есть к тому случай.

НАТАЛЬЯ. Какой же, мой друг?

АЛЕКСЕЙ. Ехать на войну, сразиться с неприятелями Русского царства и победить. Царь увидит тогда, что Любославские любят его и верно служат своему отечеству.

НАТАЛЬЯ. Поедем, мой друг! Лишь бы ты был со мною: я всюду готова.

АЛЕКСЕЙ. Что ты говоришь, милая Наталья? Там летают смертоносные стрелы, там рубятся мечами: как тебе ехать со мною?

НАТАЛЬЯ. Итак, ты хочешь меня оставить? Хочешь моей смерти? Потому что я не могу жить без тебя. Давно ли, мой друг, давно ли говорил ты, что никогда не покинешь меня? А теперь думаешь ехать один, и еще туда, где летают стрелы? Кто защитит тебя?.. Нет, ты возьмешь меня с собою – или бедная Наталья не мила уже сердцу твоему?

Алексей обнял свою супругу. «Поедем, – сказал он, – поедем и умрем вместе, если так Богу угодно! Только на войне не бывает женщин, милая Наталья!» Красавица подумала, улыбнулась, пошла в спальню и заперла за собою дверь. Через несколько минут вышел оттуда прекрасный отрок[205]…

Алексей изумился, но скоро узнал в сем юном красавце любезную дочь боярина Матвея и бросился целовать ее. Наталья оделась в платье своего супруга, которое носил он, будучи тринадцати или четырнадцати лет. «Я меньшой брат твой, – сказала она с усмешкою, – теперь дай мне только меч острый и копье булатное, шишак, панцирь и щит железный – увидишь, что я не хуже мужчины». Алексей не мог нарадоваться своим милым героем, выбрал ему самое легкое оружие, нарядил его в панцирь, сделанный из медных колец (на которых было подписано: «С нами Бог: никто же на ны[206]!»)[207], вооружил людей своих, готовых умереть за любезного господина, надел латы покойного отца своего – и через несколько часов в пустынном домике осталась одна Натальина мама с двумя стариками.

А мы оставим на несколько времени супругов наших, в надежде, что небо не оставит их и будет им защитою в опасностях там, где летают смертоносные стрелы, где мечи сверкают, как молнии, где копья трещат и ломаются, где кровь человеческая льется реками, где герои умирают за свое отечество и делаются бессмертными. Возвратимся в Москву – там началась нагла история, там должно ей и кончиться.

Увы! Какая пустота в столице российской! Все тихо, все печально. На улицах не видно никого, кроме слабых старцев и женщин, которые с унылыми лицами идут в церковь молить Бога, чтобы он отвратил грозную тучу от Русского царства, даровал победу православным воинам и рассеял сонмы литовские. Добросердечный, чувствительный царь стоит на высоком крыльце своем и с нетерпением ожидает вести от начальников воинства, пошедшего навстречу врагам многочисленным. Боярин Матвей неразлучен с царем благочестивым. «Государь! – говорит он. – Надейся на Бога и на храбрость своих подданных, храбрость, которая отличает их от всех иных народов. Страшно разят мечи российские; тверда, подобно камню, грудь сынов твоих – победа будет всегда верною их подругою». Так говорил боярин; думал о благе отечества – и тосковал о своей дочери.

В поту, в пыли прискакал вестник – царь встречает его на половине крыльца и дрожащею рукою развертывает письмо военачальников… Первое слово есть победа! «Победа!» – восклицает он в радости. «Победа!» – восклицают бояре, «Победа!» – народ повторяет, и во всем царственном граде раздавался один голос: победа! и во всех сердцах было одно чувство: радость! Начальники доносили государю обо всем с величайшею подробностию. Сражение было самое жестокое. Уже первый ряд русского воинства, теснимый бесчисленным множеством литовцев, начинал колебаться и хотел уступить врагу сильнейшему; но вдруг, как гром, загремел голос: «Умрем или победим!», и в то же мгновение от рядов российских отделился молодой воин и с мечом в руке бросился на неприятелей; за ним бросились и другие; все воинство двинулось и, восклицая «Умрем или победим!», устремилось, как буря, на литовцев, которые, невзирая на великое число свое, скоро побежали и рассеялись. «Мы не можем, – писали начальники, – восхвалить по достоинству того юного воина, которому принадлежит вся честь победы и который гнал, разил неприятелей и собственною рукою пленил их предводителя. Повсюду следовал за ним брат его, прекрасный отрок, и закрывал его щитом своим. Он не хочет объявить имени своего никому, кроме тебя, государя. Побежденные литовцы спешат из пределов России, и скоро воинство твое возвратится со славою во град Москву. Мы сами представим царю непобедимого юношу, спасителя отечества и достойного всей твоей милости».

Царь с нетерпением ожидал своих героев и выехал встретить их в поле, вместе с боярином Матвеем и с другими чиновниками. В Москве никого не осталось; слабые старцы, забыв слабость, спешили за город навстречу к своим детям; супруги и матери, неся младенцев или ведя их за руки, спешили туда же. Первый ряд воинства показался – второй и третий; разноцветные знамена веяли над оными: воины шли с обнаженными мечами, ровным шагом; назади ехали конные – впереди начальники, под сению трофеев. Увидели государя, и восклицания «Победа и здравие царю российскому!» – загремели в воздухе. Воеводы упали перед ним на колени. Он поднял их и сказал с улыбкою милости: «Благодарю вас именем отечества». – «Государь! – отвечали они. – Мы старались исполнить должность свою! Но Бог даровал нам победу рукою сего юного воина». Тут юный воин, стоявший подле них с потупленным взором, преклонил колено. «Кто ты, храбрый юноша? – спросил государь, простирая к нему правую руку свою. – Имя твое должно быть славно в пределах Русского царства». – «Государь! – отвечал юноша. – Сын осужденного боярина Любославского, скончавшего дни свои в стране иноверных, приносит тебе свою голову». Царь поднял глаза на небо. «Благодарю тебя, Боже, – сказал он, – что ты посылаешь мне случай хотя отчасти загладить неправосудие и злобу людей и за страдание невинного отца наградить достойного сына! Так, храбрый юноша! Невинность родителя твоего открылась – к несчастию, поздно! Увы! Я был тогда незрелым отроком, и боярин Матвей еще не имел места в совете моем. Злые бояре оклеветали Любославского; один из них, кончая недавно жизнь свою, признался в несправедливости доносов, по которым осудили невинного. Видишь слезы мои. Будь же другом царя своего, первым по боярине Матвее!» – «Итак, память отца моего, – сказал Алексей, – чиста от поношения!.. Но я – я винен перед тобою, государь великий! Я увез дочь боярина Матвея из родительского дому!» Царь удивился. «Где же она?» – спросил он с нетерпением. – Но боярин уже нашел дочь свою; прекрасная Наталья, в одежде воина, бросилась в его объятия; шишак спал с головы ее, и русые волосы по плечам рассыпались. Изумленный, восхищенный родитель не смел верить сему явлению, но сердце чувствительного старца сильным трепетом своим уверяло его, что милая нашлася. Едва мог он перенести радость свою и упал бы на землю, если бы другие бояре не поддержали его. Долго не говорил он ни слова, опустив голову на плечо Наталье, наконец назвал ее именем, как будто бы желая видеть, откликнется ли она, – назвал ее своею милою, прекрасною, – и при каждом ласковом слове сиял новый луч радости на лице его, которое так долго было печальным! Казалось, будто язык его учился произносить давно забытые имена: столь медленно он их выговаривал! И повторял столь часто! Наталья целовала его руки. «Ты меня так же любишь! – говорила она. – Так же любишь!», и теплые ручьи слез договаривали за нее прочее. Все воинство пребывало в тишине и в молчании. Государь был тронут сердечно, взял Алексея за руку и подвел его к боярину. «Вот, – сказала Наталья, – вот – супруг мой! Прости его, родитель мой, и люби так, как меня любишь!» Боярин Матвей поднял голову, посмотрел на Алексея и подал ему дрожащую руку свою. Молодой человек хотел броситься перед ним на колена, но старец прижал его к своему сердцу вместе с милою дочерью…

ЦАРЬ. Они достойны друг друга и будут твоим утешением в старости.

«Она дочь моя, – сказал боярин Матвей прерывающимся голосом, – он сын мой… Господи! Дай мне умереть в их объятиях!»

Старец снова прижал их к своему сердцу. Читатель вообразит себе все последующее. – Старушку няню привезли в город, боярин Матвей простил ее и, призвав к себе того священника, который венчал Алексея и Наталью, хотел, чтобы он снова благословил их в его присутствии. Супруги жили счастливо и пользовались особенною царскою милостию. Алексей оказал важные услуги отечеству и государю, услуги, о которых упоминается в разных исторических рукописях. Благодетельный боярин Матвей дожил до самой глубокой старости и веселился своею дочерью, своим зятем и прекрасными детьми их. Смерть явилась ему в виде юнейшего и любезнейшего внука его, он хотел обнять милого отрока – и скончался. Больше я ничего не слыхал от бабушки моего дедушки; но за несколько лет перед сим, прогуливаясь осенью по берегу Москвы-реки близ темной сосновой рощи, нашел надгробный камень, заросший зеленым мохом и разломанный рукою времени, – с великим трудом мог я прочитать на нем следующую надпись: «Здесь погребен Алексей Любославский с своею супругою». Старые люди сказывали мне, что на сем месте была некогда церковь – вероятно, самая та, где венчались нагни любовники и где они захотели лежать и по смерти своей.

Вопросы и задания

1. Каково идейное звучание произведения Н. М. Карамзина «Наталья, боярская дочь»?

2. Есть ли в этом произведении отрицательные персонажи? Прав ли был Алексей, склонив Наталью к побегу из отцовского дома? Как оценивает этот поступок автор?

3. О чем свидетельствует интерьер лесной избушки Алексея Любославского?

4. Как в этом произведении показывается любовь Натальи к отцу и Алексею?

5. Из скольких частей состоит произведение? Назови их.

6. Охарактеризуй язык этого произведения. Какими художественными средствами создается исторический колорит в этом произведении?

7. Охарактеризуй жанр этого произведения, укажи его признаки.

8. С какой целью в начале произведения приводится рассуждение повествователя о «бабушке своего дедушки»?

9. Как складываются взаимоотношения Алексея Любославского с царем? С какой целью рассказывает об этих взаимоотношениях автор?

10. Какие препятствия приходится преодолевать героям?

11. Самостоятельно подготовь устный рассказ об истории семьи Любославских.

О литературе нельзя говорить, не обращаясь постоянно к творчеству Александра Сергеевича Пушкина.

А. С. Пушкин живо интересовался историей русского народа. Он хорошо знал труды известных историков того времени и, как я уже говорил тебе, был учеником и другом Н. М. Карамзина. Интересовали А. С. Пушкина и подлинные свидетельства о далеком прошлом славян: он неоднократно перечитывал старинную летопись, называвшуюся «Повесть временны́х лет», составленную монахом Нестором. Из этой летописи и почерпнул поэт сюжет для произведения, с которым тебе предстоит познакомиться. А называется это произведение «Песнь о вещем Олеге».

Поэта поразила легенда о предсказании кудесника (или волхва, так в Древней Руси называли языческих жрецов) киевскому князю Олегу и об осуществлении этого пророчества в тот момент, когда князь уже был уверен, что опасность миновала.

Поэт описывает времена, когда на Руси существовало язычество (в «Песни» упоминается даже имя бога Перуна, главы славянских богов, славянского Зевса-громовержца, покровителя воинов, оружия и войн со времен военных походов на Балканы в VI веке) и были очень распространены суеверия, но тема предсказания и его осуществления продолжала волновать людей.

Я не случайно обратил твое внимание, что «Песнь» построена по принципу баллады, хотя и с былиной она имеет много общего. В ней есть сюжет, она состоит из определенных частей: вступления, где перед тобой возникает картина едущего по полю князя, основной части, в которой разворачивается действие, и концовки, показывающей наследников князя и пирующую «на бреге» дружину.

И все-таки это баллада. Будь внимателен, и ты найдешь и сразу же увидишь характерный признак баллады: ведущую роль диалога. Вся основная часть состоит из диалогов: князя с кудесником, обращения князя к своему коню и др. И еще одна особенность. Имя князя сопровождают два определения: «могучий» и «вещий». Первое позволяет выделить Олега среди обычных людей, второе указывает на его столкновение лицом к лицу с судьбой. «Вещим» называется и язык волхва.

Песнь о вещем Олеге

Вопросы и задания

1. Определи жанр стихотворения.

2. Как устанавливается связь времен в произведении?

3. Как создается исторический и национальный колорит в произведении?

4. Какими художественными средствами придает поэт своему произведению патриотическое звучание?

5. Почему «Песнь» начинается с упоминания набега «неразумных хазар»?

6. Охарактеризуй образ Олега в стихотворении.

7. Объясни значение эпитетов «вдохновенный» и «послушный Перуну одному», применяемых к кудеснику.

8. Сформулируй идею произведения.

9. Самостоятельно подготовь выразительное чтение «Песни» наизусть.

Ты, наверное, уже заметил, что название произведения нередко многое сообщает читателю. Вот, например, слово «песнь» в названии ряда произведений («Песнь о Роланде», «Песнь о вещем Олеге») указывает на связь их с народным героическим эпосом.

Михаил Юрьевич Лермонтов тоже называет одно из своих произведений песней – «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Это название четко указывает на национальную фольклорную традицию.

Попадая в художественный мир, напоминающий мир народного эпоса, мы переносимся в XV век, когда на Руси царствовал Иоанн IV, за свою суровость и жестокость прозванный Грозным.

Автор использует уже хорошо тебе известные былинные приемы. Например, широко распространенное былинное обращение «Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!». Воссоздать картины прошлого, передать исторический колорит и дух эпохи позволяет введение историзмов (князья, бояре, опричники, гусли и др.), архаизмов (али, лютая, оконечник) и просторечий (твово, супротив). Все они принадлежат не только персонажам, но входят и в речь повествователей– «гусляров». Пейзажные зарисовки создают атмосферу жизни средневекового русского города. А основной эмоциональный мотив повествования определяется напевным ритмом.

Один из основных приемов, на которых построено произведение, – это антитеза. В «Песне» противопоставляются два персонажа: царский опричник Кирибеевич и купец Степан Парамонович Калашников. Погруженный в тяжкие мысли опричник ведет себя эгоистично и за это заслуженно несет наказание. Но погибает и молодой купец, потому что вышел он на бой не царя тешить, а биться за честь своей семьи.

Характеры персонажей раскрываются в диалогах, и я прошу тебя попытаться самому рассказать о них, используя текст «Песни». Ну а кроме того, подумай, где еще используется в этом произведении прием антитезы.

Особое место в «Песне» занимает образ повествователя. Рассказ о событиях далекого времени ведут «гусляры», вроде бы собираясь «потешить» боярина и боярыню, исполняя «Песню» на «старинный лад», «под гуслярный звон». Но на самом-то деле сложили они эту песню в назидание людям, наделенным властью и могуществом, правом решать судьбы других людей.

Обратившись к далекому прошлому, поэт нашел в нем не только пример достойного поведения, чистую и открытую душу Степана Парамоновича Калашникова, но и горькие последствия самовластия царя и чувство безнаказанности его слуг.

Отметь слова и выражения, которыми характеризуют царя его подданные, «гусляры», он сам.

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

Вопросы и задания

1. Почему главным героем автор избирает купца?

2. Охарактеризуй идейное и композиционное значение образа царя Иоанна IV.

3. Зачем вводятся в повествование образы братьев Степана Парамоновича?

4. Для чего вводятся в «Песню» образы гусляров?

5. Назови основные части, составляющие «Песню».

6. Охарактеризуй основной конфликт в «Песне».

7. Как выражается в «Песне» лирическое отношение к описываемым событиям?

8. Какую художественную роль играют в «Песне» диалоги?

9. Какими художественными средствами создается исторический колорит в «Песне»?

10. Какие функции выполняет в «Песне» пейзаж?

11. Сформулируй основную идею произведения.

12. Подготовь самостоятельно выразительное чтение наизусть понравившегося отрывка из «Песни».

13. Самостоятельно подготовь сообщение на тему: «Фольклорные художественные приемы, используемые в «Песне».