Книги

Читать онлайн Мозаика. Стихотворения и поэмы бесплатно

Мозаика. Стихотворения и поэмы

Ленин на трибуне 18-го года

Вдоль по вагонам
Бабой Ягой
Горе стучит
Деревянной ногой.

Как колотушки —
Тук. Тук. —
Клюшки, култышки,
Кружки старух.

Нету ноги.
Руки-крюкú.
«Дай! Не побрезгуй
Жертвою брестской!»

Снег беспокоен.
Снег бестолков.
Под «Метрополем»
Стук каблучков.

Скука сквозь веки.
Смех да испуг.
Тоже калеки.
Тук. Тук.

Туго с деньгой.
Страшно одной.
Снег больно резкий.

III

Ямы России. Язвы России.
Страшные яства
Старой России…
Вот он стоит над трибуной, над лбами,
Гневными пальцами
барабаня!

Вот он стоит, по трибуне постукивающий —
Будто бы врач,
больного
простукивающий.
Цепкий, прямой,
безапелляционный —
Как посредине операционной!

Раны России. Церкви. Хоругви.
Жесткие, нежные пальцы хирурга…
Или же сердца взволнованный звук?…
Тук.
Тук.
Тук.

Год 1959

«Мир народам!»
«Хлеб голодным!» —
Бегут через годы
Слова по полотнам.
За мир! —
Чтоб не только на нашей земле.
За хлеб! —
Чтоб не только на нашем столе…
И черная Бирма вбирает отборные
Русские зерна, Ленина зерна.
И ленинский трактор пашет широко
У тропика Рака, в широтах Сирокко
В Марокко, на Яве
Рокочущей
явью!
Он к людям идет электрической молнией,
Турбиной,
машиною мукомольною,
Он в радиоволнах проходит сквозь тьму.
Он к людям приходит.
А люди — к нему.
От Ганга, Бандунга, Дунайских запруд —
Идут ли в атаку —
к нему идут,
Идут ли за плугом —
к нему идут,
Сквозь каторжный труд, сквозь пули окрест
Зовет их
Распахнутый
Ленинский
Жест!

Март

По Суздалю, по Суздалю
Сосулек, смальт.
Авоською с посудою
Несется март!

И колокол над рынком
Болтается серьгой.
Колхозницы — как кринки
В машине грузовой!

Я в городе бидонном,
Гудящем, молодом.
«Америку догоним
По мясу с молоком!»

Я счастлив, что я русский,
Так вижу, так живу.
Я воздух, как краюшку
Морозную, жую.

Весна рыжеет кручей.
Весна берет рубеж.

Весна играет крупом
И ржет, как жеребец!

А ржет она над критикой
Из толстого журнала,
Что видит во мне «скрытое
Посконное начало»…

Лунная Нерль

Есть церкви — вроде тыкв и палиц.
А Нерль прозрачна без прикрас.
И испаряется, как парус,
И вся сияет — испарясь.

Я сходу покидаю лыжню.
Всхожу из мрака на бугор.
Как в телевизорную линзу,
Гляжу в сияющий собор.

Меня пронизывают волны
Высокой, голубой воды.
Твои, Россия, сны и войны
И дикой девочки черты.

Кто жег тебя в татарских станах?
Чьих стай маячили крыла?
Ты рано женщиною стала
И свет нелегкий обрела.

Тебе, одной тебе подсудны
Мои поступки и труды.
Я весь как есть твоя посуда
Высокой, голубой воды.

А ночь ревет мотором МАЗа
Напоминает, торопя…
Поймешь ли, Маша? С кем ты, Маша?
Мне страшно, Маша, за тебя!

Елка

За окном кариатиды,
А в квартирах — каблуки…
Елок
крылья
реактивные
Прошибают потолки!

Что за чуда нам пророчатся?
Какая из шарад
В этой хвойной непорочности,
В этих огненных шарах?!

О, девчонка с мандолиной!
Одуряя и журя,
Полыхает мандарином
Рыжей челки кожура!

Расшалилась, точно школьница,
Иголочки грызет…
Что хочется,
чем колется
Ее следующий год?

Дурачится, робеет..
В окошках тает снег,
И дворничиха в белом,
Как лунный человек.

Века, бокалы, луны…
«Туши! Туши!»
Любовь всегда —
кануны.

В ней —
Новый год
души.
О, елочное буйство,
Как женщина впотьмах —
Вся в будущем,
как в бусах,
И иглы на губах!

Баллада 41-го года

Партизанам Керченской каменоломни

Рояль вползал в каменоломню.
Его тащили на дрова
К замерзшим чанам и половням.
Он ждал удара топора!

Он был без ножек, черный ящик,
Лежал на брюхе и гудел.
Он тяжело дышал, как ящер,
В пещерном логове людей.

А пальцы вспухшие алели.
На левой — два, на правой — пять…
Он
опускался
на колени,
Чтобы до клавишей достать.

Семь пальцев бывшего завклуба!
И, обмороженно-суха,
С них, как с разваренного клубня.
Дымясь, сползала шелуха.

Металась пламенем сполошным
Их красота, их божество…
И было величайшей ложью
Все, что игралось до него!

Все отраженья люстр, колонны…
Во мне ревет рояля сталь.
И я лежу в каменоломне.
И я огромен, как рояль.

Я отражаю штолен сажу.
Фигуры. Голод. Блеск костра.
И как коронного пассажа,
Я жду удара топора!

Мое призвание — не тайна,
Я верен участи своей.
Я высшей музыкою стану, —
Теплом и хлебом для людей.

Свадьба

Выходит замуж молодость
Не за кого — за что.
Себя ломает молодость
За модное манто.

За золотые горы
И в серебре виски…
Эх, да по фарфору
Ходят сапоги!

Где пьют, там и бьют,
Чашки, кружки об пол бьют!
Горшки — в черепки,
Молодым под каблуки.
Брыжжут чашки на куски —
Чье-то счастье —
В черепки!..

И ты в прозрачной юбочке,
Юна, бела,
Дрожишь, как будто рюмочка,
На краешке стола.

Спокойная наружно,
Сама ты не своя.
Браслеты — как наручники
И бусы — как петля.

Горько! Горько!
Нелегкая игра.
За что? За горку
С набором серебра?..

О сколько вас, девчонок,
Красивых дур,
Погибло за погоны,
Квартиры, гарнитур!

И сколько слез девчачьих,
Как и на этот раз,
Перерывает плачем
Веселый перепляс!
Где пьют, там и льют —
Слезы, слезы, слезы льют…

Последняя электричка

Мальчики с финками, девочки с «фиксами»…
Две проводницы дремотными сфинксами…

В вагоне спят рабочие,
Вагон во власти сна,
А в тамбуре бормочет
Нетрезвая струна…

Я еду в этом тамбуре,
Спасаясь от жары.
Кругом гудят, как в таборе,
Гитары и воры.

И как-то получилось,
Что я читал стихи
Между теней плечистых.
Окурков, шелухи.

У них свои ремесла.
А я читаю им,
Как девочка примерзла
К окошкам ледяным.

Они сто раз судились,
Плевали на расстрел.
Сухими выходили
Из самых мокрых дел.

На черта им девчонка?
И рифм ассортимент?
Таким как эта — с челкой
И пудрой в сантиметр?!

Стоишь — черты спитые.
На блузке видит взгляд
Всю дактилоскопию
Малаховских ребят…

Чего ж ты плачешь бурно?
И, вся от слез светла,
Мне шепчешь нецензурно —
Чистейшие слова?..

И вдруг из электрички,
Ошеломив вагон,
Ты
чище
Беатриче
Сбегаешь на перрон.

Параболическая баллада

Судьба, как ракета, летит по параболе
Обычно — во мраке и реже — по радуге.

Жил огненно-рыжий художник Гоген,
Богема, а в прошлом торговый агент.
Чтоб в Лувр королевский попасть
из Монмартра.
Он
дал
кругаля через Яву с Суматрой!
Унесся, забыв сумасшествие денег,
Кудахтанье жен, духоту академий,
Он преодолел
тяготенье земное.
Жрецы гоготали за кружкой пивною:
«Прямая — короче, парабола — круче,
Не лучше ль скопировать райские кущи?»

А он уносился ракетой ревущей
Сквозь ветер, срывающий фалды и уши,
И в Лувр он попал не сквозь главный порог —
Параболой
гневно
пробив потолок!

Идут к своим правдам, по-разному храбро.
Червяк — через щель, человек — по параболе.

Жила-была девочка рядом в квартале.
Мы с нею учились, зачеты сдавали.
Куда ж я уехал!
И черт меня нес
Меж грузных тбилисских двусмысленных звезд!
Прости мне дурацкую эту параболу.
Простывшие плечики в черном парадном…
О, как ты звенела во мраке Вселенной
Упруго и прямо, — как прутик антенны!
А я все лечу,
приземляясь, по ним —
Земным и озябшим твоим позывным.
Как трудно дается нам эта парабола!..

Сметая каноны, прогнозы, параграфы.
Несутся искусство, любовь и история —
По параболической траектории!

В Сибирской весне утопают калоши…
А может быть, все же прямая — короче?

Осень

С. Щипачеву

Утиных крыльев переплеск.
И на тропинках заповедных
Последних паутинок блеск,
Последних спиц велосипедных.

И ты примеру их последуй,
Стучись проститься в дом последний.
В том доме женщина живет
И мужа к ужину не ждет.

Она откинет мне щеколду,
К тужурке припадет щекою,
Она, смеясь, протянет рот.
И вдруг, погаснув, все поймет —
Поймет осенний зов полей,
Полет семян, распад семей…

Озябшая и молодая,
Она подумает о том,
Что яблонька и та — с плодами,
Буренушка и та — с телком.

Что бродит жизнь в дубовых дуплах,
В полях, в домах, в лесах продутых.
Им — колоситься, токовать.
Ей — голосить и тосковать.

Как эти губы жарко шепчут:
«Зачем мне руки, груди, плечи?
К чему мне жить и печь топить
И на работу выходить?»

Ее я за плечи возьму —
Я сам не знаю, что к чему…

А за окошком в первом инее
Лежат поля из алюминия.
По ним — черны, по ним — седы,
До железнодорожной линии
Протянутся мои следы.

Из окна самолета

В мире друзей, в мире транспорта долгого,
Что ты там делаешь в мире, где дождь?
Делишься с кем мандаринными дольками?
Что за экзамены снова сдаешь?

Или запальчивая, запальчивая,
Снова блистательно завалясь,
Ты пробегаешь цимбальною палочкой
Мимо перил, мимо пилястр!

Ой, вокалисточка, снова за шалости?
Или озябшая, бросив постель,
Бродишь босая и взять не решаешься
Трубку тяжелую, точно гантель…

Замужем ты. Все забылось и зажило.
Что же ты стынешь, свежо и светло,
Как над несущимися пейзажами
Стынет
пристальное
крыло?

Б. А

Дали девочке искру.
Не ириску, а искру,
Искру поиска, искру риска,
Искру дерзости олимпийской!
Можно сердце зажечь, можно — печь,
Можно
землю
к чертям
поджечь!

В папироске сгорает искорка.
И девчонка смеется искоса.

Шахты

Здесь у парней
Умный закон:
Уголь черней —
Чище огонь!

Руки черней —
Сердце честней.

Здесь у девчат
Косы, как жгут.
Выйдут — дичась.
Ночью — сожгут.

Кротче ручья? —
Кровь горяча!

Лезу, как в сон,
С ними
в забой,
Медведица
ковшом
Звенит над головой.

Снаружи — день-деньской,
А в шахте —
звездопад.
Округлый и большой.
Как лезвия лопат.

Так вот загвоздка в чем!
Высь —
это глубина.
Я вижу
звезды
днем
С шахтового
Дна.

Кузбасс.

Грузинские дороги

Вас зá плечи держали
Ручищи эполетов.
Вы рвались и дерзали, —
Гусары и поэты!

И уносились ментики
Меж склонов-черепах…
И полковые медики
Копались в черепах.

Но оставались песни.
Они, как звон подков,
Взвивались в поднебесье
До будущих веков.

Их горная дорога
Крутила, как праща.
И к нашему порогу
Добросила, свища.

И снова мёртвой петлею
Несутся до рассвета
Такие же отпетые —
Шоферы и поэты!

Их фары по спирали
Уходят в небосвод.
Вы совесть потеряли!
Куда вас занесет?!

Из горного озона
В даль будущих веков
Летят высоким зовом
Гудки грузовиков.

Художник

(Письмо К. Л. Зелинскому)

В век разума и атома
Мы — акушеры нового.
Нам эта участь адова
По нраву и по норову.

Мы — бабки повивальные,
А век ревет матеро,
Как помесь павиана
И авиамотора.

Попробуйте при родах
Подобных постоять
Сгорать на электродах,
И в руки радий брать.

Когда душа-актиния
К скелету приросла.
О, радиоактивная
Основа мастерства!

Слова, как кварц, лучатся.
Они разят и лечат,
Чтоб людям
улучшаться…
Чтоб людям было
легче…
Чтоб опухоли раковые
Спадали с душ и тел.
Чтоб Коммунизм,
как раковина,
Приблизившись, гудел…

И, счастлив этой долей,
Художник в мастерской
Стоит
бессмертно
болен
Болезнью лучевой!

Кассирша

Д. Н. Журавлеву

Немых обсчитали.
Немые вопили.
Медяшек медали
Влипали в опилки.

И гневным протестом,
Что все это сказки,
Кассирша, как тесто,
Вздымалась из кассы.

И сразу по залам,
Сыркам, патиссонам,
Пахнуло слезами,
Как будто озоном.

О, слез этих запах
В мычащей ораве.
Два были без шапок.
Их руки орали.

А третий с беконом
Подобием мата
Ревел, как Бетховен,
Земно и лохмато!

В стекло барабаня,
Ладони ломая,
Орала судьба моя
Глухонемая!

Кассирша, осклабясь,
Косилась на солнце
И ленинский абрис
Искала
в полсотне.

По не было Ленина.

Она была
фальшью…
Была бакалея.
В ней люди и фарши.

Колесо смеха

Летят — носы клубникой, подолы и трико.
А в центре столб клубится —
Ого-го!

Ой, смеху сколько —
Скользко!

Девчонки и мальчишки
Слетают в снег, визжа,
Как с колеса точильщика
Иль с веловиража.

(Ой, не стремись, мальчишка,
К высокому столбу —
Получишь шишку
Чугунную на лбу!)

Не так ли жизнь заносит
Товарищей иных,
Спины им занозит
И скидывает их?!

Как мне нужна в поэзии
Святая простота!
Но мчит меня по лезвию
Куда-то не туда…

И ты среди орбиты
Стоишь не про меня.
Колени в кровь разбиты,
Смеясь, кляня,
Слетаю метеором, сквозь хохот и галдеж…

Умора!..
Ой, умрешь!

В. Бокову

Нет у поэтов отчества.
Творчество — это отрочество.

Ходит он — синеокий,
Гусельки на весу,
Очи его — как окуни,
Или окно в весну.

Он неожидан, как фишка,
Ветреней, точно март…
Нет у поэта финиша.
Творчество — это старт.

Баллада точки

«Баллада? О точке?! О смертной пилюле?!..»
Балда!
Вы забыли о пушкинской пуле!

Что ветры свистали, как в дыры кларнетов,
В пробитые головы лучших поэтов.

Стрелою пронзив самодурство и свинство,
К потомкам неслась траектория свиста!
И не было точки. А было — начало.

Мы в землю уходим, как в двери вокзала.
И точка тоннеля, как дуло, черна…
В бессмертье она?
Иль в безвестность она?..

Нет смерти. Нет точки. Есть путь пулевой —
Вторая проекция той же прямой.

В природе по смете отсутствует точка.
Мы будем бессмертны.
И это — точно!

«Ты с теткой живешь. Она учит канцоны…»

Ты с теткой живешь. Она учит канцоны.
Чихает и носит мужские кальсоны.
Как мы ненавидим проклятую ведьму!..

Мы дружим с овином, как с добрым медведем.
Он греет нас, будто ладошки запазухой.
И пасекой пахнет.
А в Суздале — Пасха!
А в Суздале сутолока, смех, воронье,

Ты в щеки мне шепчешь про детство твое.
То сельское детство, где солнце и кони,
И соты сияют, как будто иконы.
Тот отблеск медовый на косах твоих…

В России живу — меж снегов и святых!

Гойя

Я — Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог,
слетая на поле нагое.
Я — Горе.

Я — голос
Войны, городов головни
на снегу сорок первого года.
Я — голод.

Я горло
Повешенной бабы, чье тело, как колокол,
било над площадью голой…
Я — Гойя!

О грозди
Возмездья! Взвил залпом на Запад —
я пепел незваного гостя!
И в мемориальное небо вбил крепкие
звезды —
Как гвозди.

Я — Гойя.

«Сидишь беременная, бледная…»

Сидишь беременная, бледная.
Как ты переменилась, бедная.

Сидишь, одергиваешь платьице,
И плачется тебе, и плачется…

За что нас только бабы балуют
И губы, падая, дают,

И выбегают за шлагбаумы.
И от вагонов отстают?

Как ты бежала за вагонами,
Глядела в полосы оконные…

Стучат почтовые, курьерские,
Хабаровские, люберецкие…

И от Москвы до Ашхабада,
Остолбенев до немоты,

Стоят, как каменные, бабы,
Луне подставив животы.

И поворачиваясь к свету,
В ночном быту необжитом —

Как понимает их планета
Своим огромным животом…

Кто ты?

(Из поэмы)

Кто мы — фишки или великие?
Гениальность в крови планеты.
Нету «физиков», нету «лириков» —
Лилипуты или поэты!

Независимо от работы
Нам, как оспа, привился век.
Ошарашивающее — «Кто ты?»
Нас заносит, как велотрек.

Кто ты? Кто ты? А вдруг — не то?..
Как Венеру шерстит пальто!
Кукарекать стремятся скворки,
Архитекторы — в стихотворцы!

И оттаивая ладошки,
Поэтессы бегут в латошницы!
Ну, а ты?..
Уж который месяц —
В звезды метишь, дороги месишь…

Школу кончила, косы сбросила,
Побыла продавщицей — бросила.

И опять и опять, как в салочки,
Меж столешниковских афиш,
Несмышленыш,
олешка,
самочка,
Запыхавшаяся, стоишь!..

Кто ты? Кто?! — Ты глядишь с тоскою
В книги, в окна — но где ты там? —
Припадаешь, как к телескопам,
К неподвижным мужским зрачкам…

Я брожу с тобой, Верка, Вега!..
Я и сам посреди лавин,
Вроде снежного человека,
Абсолютно неуловим.

Туманная улица

Туманный пригород, как турман.
Как поплавки, милиционеры.
Туман.
Который век? Которой эры?

Все — по частям, подобно бреду.
Людей как будто развинтили…
Бреду.
Верней — барахтаюсь в ватине.

Носы. Подфарники. Околыши.
Они, как в фодисе, двоятся.
Калоши?
Как бы башкой не обменяться!

Так женщина — от губ едва,
двоясь и что-то воскрешая,
Уж не любимая — вдова,
еще твоя, уже — чужая…

О тумбы, о прохожих трусь я…
Венера? Продавец мороженого!..
Друзья?
Ох, эти яго доморощенные!

Ты?! Ты стоишь и щиплешь уши,
одна, в пальто великоватом! —
Усы?!
И иней в ухе волосатом!

Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,
туман, туман — не разберешься,
О чью щеку в тумане трешься?..
Ау!
Туман, туман — не дозовешься…

Как здорово, когда туман рассеивается!

Вечер на стройке

Меня пугают формализмом.

Как вы рт жизни далеки,
Пропахнувшие формалином
И фимиамом знатоки!

В вас, может, есть и целина,
Но нет жемчужного зерна.

Искусство мертвенно без искры,
Не столько божьей, как людской, —
Чтоб слушали бульдозеристы
Непроходимою тайгой.

Им приходилось зло и солоно,
Но чтоб стояли, как сейчас,
Они — небритые, как солнце,
И точно сосны — шелушась.

И чтобы девочка-чувашка,
Смахнувши синюю слезу,
Смахнувши — чисто и чумазо,
Смахнувши — точно стрекозу,
В ладошки хлопала раскатисто…

Мне ради этого легки
Любых ругателей рогатины
И яростные ярлыки.

Бой! (Поэма)

Юрию Михайловичу Магалифу, впервые столкнувшему меня с этой дикой трагедией, — посвящаю;
посвящаю геологам, нашедшим в тайге «мальчика-черта»;
посвящаю сибирякам — строителям, летчикам, врачам, педагогам, боровшимся за его жизнь, пробуждая его сознание, поднимая Человека с четверенек.

Вступление,

в котором автор настраивается на позывные Сибири

«Ехали казаки,
Зубы казали.
На красных попонах
Лежали поповны!»

Сибирь?..

Соболь — Сибирь?
Сабля — Сибирь?
Староверы — Сибирь?
Сталевары — Сибирь?

Сибирь?..

Харя — точно хала,
Крута, кругла.
Кепчоночка копченая,
Как рыба-камбалá.
«Гитара семиструнная ай пистолет? —
Семь бед на свете, один ответ —
Четыре сбоку и ваших нет!»

Сибирь?..

Заборы — как пилы
Блестят на горе.
Краны —
верзилы
С солнцем в ноздре!

С и б и р ь!

«Была я смоляночка-а,
Стала самоедочка-а…
Мы всю ночь с миленочком
Строим семилеточку!
Ой!

А Витька с Галочкой,
Как винтик с гаечкой,
Полюбили намертво,
Д’не сошлись диаметром…
Ой!

От Онеги — до Омеги
Чиркнули,
как спичкой!
Догоняй, Америка!
Аль гипертоничка?»

«Бип — Бип…»
С и б и р ь!

Слово —
Сибири!
В нем сосны гудят и металл.
Слава —
Сибири
натруженной, как самосвал!
Слава вам, фары,
спугнувшие сов и куниц,
Грузчицы в фартуках,
искры твои, Коммунизм!
Слава — моторам!
И слава тебе, сатана,
Лешка-шофер, конопатый, как будто Луна!

Звезды — как терка.
Мы шпарим на грузовике
«Слышал про черта?
вчера изловили в тайге…»
Хвойный, бензинный, хохочет поселок ночной
Чья-то слезинка
бессонно
висит
над тайгой.

Черт мычит, что есть мочи.
Отвергает кумыс.
И мотаются в мочках
Два ведра с коромысла.

Он смыкает пельмени
Своих слипшихся век.
Он кричит по-оленьи
И кудахчет в ответ.

Партактив. Комсомольцы.
«Ну и тощ, троглодит!
Ему, жулику, молятся.
Ой, пенсне проглотил!

Осторожнее, Лешка!»
И сползает с лица,
Как столовая
ложка,
Зверовая слеза!

Детский взгляд близорукий
Из-под белых ресниц.
Его знали зверюги.
Его люди тряслись.

Он встает с четверенек, черт.
Он кричит на меня по-оленьи —
Черт, черт —
С сорок третьего года рожденья!

Тот год сорок третий пурга замела.
Якутка сынка без отца родила.

Он рано пошел. Он рыдал, как удод.
Он весил четыре кило восемьсот.

«Диавол! — поставил диагноз шаман,
Он — черт, покровитель скота и шайтан».

Мальчонку к свинье подложили в хлеву.
Таежному Маугли пели хвалу.

Он вырос в хлеву. Он сосал от свиньи.
Лес дал ему нравы и знанья свои.

III

Родился Ромео!
Родился Мурильо!
Румяный безмерно…
…Чавкают рыла.

А может, под елкой
Родился Шаляпин?
Ликуйте, галерки!..
…Он грязью заляпан.

Ему Афродиты,
Мольберты, комбайны…
…Копыта, копыта!
Кабаньи, кабаньи!

Он — сын человечий,
Чтоб жать, чтоб молоть,
Чтоб женские плечи —
Как дыни ломоть!..
…Щетина, как стрелы.
И уши до пят…
Родился Гастелло!
…Хряки храпят.

Ой…
Серой волчицей во поле вою…
Ой!
Мальчика, сыночки нету со мною —
Ой…

Люди, вы люди, лютые боровы,
Ой!
Как я рвала их щетинные бороды!
Ой…

Грызла стропила, ногти срывала,
Ой!
Грудь занозила — в щели совала,
Ой…

А он ночами снится —
Как яблочко, лежит…
А солнце бьет в ресницы,
Как бабочка, дрожит…
Ой…

Сибирь! Сибирь! Сибирь!
За Человека — бой.
Корчуй, корчуй и строй —
Сибирь! Сибирь! Сибирь!

В бой
лапою ковша,
В бой
молнией резца,
Индустрия? —
Душа!
Сердцá! Сердцá! Сердцá!

«Была я смоляночка-а…»
Сибирь!

Третий Лунник летит, как милый!
Но медвежьи храпят углы.
В них еще существуют рыла
Суеверья, злословья, мглы.

Рыла! Церкви стоят застенками
Рыла! Рынок рычит в окно.
Рыла, потные и застенчивые,
Чей-то лифчик жуют в кино!

Ну, а если душа раскрыта,
Ну, а если душа больна,
Забираются, как в корыто,
И вылизывают до дна.

Это лето! Ох, это лето…
Не пожалую и врагу.
И будь ты проклято, это лето —
Мой побег от Тебя в тайгу!

Жил я в Братске. Дышал кислородом.
Но один регулярный гад
Мне шипел по междугороднему,
Что в Москве про тебя шипят.

Ах, Наташа… Как дышишь тяжко,
С кем на танцах была вчера.
Моя маленькая Наташка,
Как берут тебя на-ура!

Как ты таешь, святая, хрупкая,
Между сплетен, ручищ, вина…
Телефонная трубка хрюкала.
Рылом, рылом плыла луна!

Но я сбился… Причем девчонка?
Я не с этим пришел сюда…
Мальчик маленький мой, волчонок,
Моя повесть, вина, судьба!

Ты как льдинка, лежал ледящая.
Чаща чавкала. Хвоя жгла.
И слезинка
твоя
летящая
Полпланеты спалить могла!

Верю, верю: теперь ты дома,
Ты тепло у людей возьмешь,
Разогнешь
стебелек
надломленный,
В очи синие
расцветешь…

«Бип — Бип…»
С и б и р ь!

Эпилог

Рыла, круглые, как кадушки!
Бой окончен? Да будет бой!
Чтобы первым забросить в души
Вымпел
времени
огневой!

Бой за книгой, за чайной чашкой.
Бой в обнимку с самим собой.
О, как боязно в чаще чавкающей —
Бой, бой!

Это логовище Иеговы? —
Бой, бой!
Мальчик, голенький, как иголочка —
Бой, бой!

Чтобы эта слеза — последняя,
Бой, бой!
Чтобы больше ни лжи, ни сплетни —
Бой!

Альфа времени и омега —
Бой.
Против зверя — за Человека.
Бой.

И поэту в ночах не спится…
Его сердце трубит трубой.
Не патрицием,
а партийцем —
В бой, в бой!

Это быль моя или боль?..
Бой окончен. Да будет бой!

Мастера (Поэма)

Поэма из семи глав с эпилогом и посвящениями

Первое посвящение

Колокола, гудошники…
Звон. Звон…

Вам,
Художники,
Всех времен!

Вам, —
Микеланджело,
Барма, Дант!
Вас молниею заживо
Испепелял талант.
Ваш молот, не колонны
И статуи тесал —
Сбивал со лбов короны
И троны сотрясал

Художник первородный —
Всегда трибун.
В нем дух переворота
И вечно — бунт.

Вас в стены муровали.
Сжигали на кострах.
Монахи муравьями
Плясала на костях.

Искусство воскресало
Из казней и из пыток
И било, как кресало,
О камни Маобитов.

Кровавые мозоли.
Зола и пот.
И Музу, точно Зою,
Вели на эшафот.

Но нет противоядия
Ее святым словам —
Воители,
ваятели.
Слава вам!

Второе посвящение

Москва бурлит, как варево,
Под колокольный звон…

Вам,
Варвары
Всех времен!

Цари, султаны,
В тиарах яйцевидных,
В пожарищах-сутанах
И с жерлами цилиндров!

Империи и кассы
Страхуя от огня,
Вы видели в Пегасе
Троянского коня.

Ваш враг — резец и кельма.
И выжженные очи,
Как
клейма,
Горели среди ночи.

Вас мое слово судит.
Да будет — срам.
Да
будет
Проклятье вам!

Жил-был царь.
У царя был двор.
На дворе был кол.
На колу не мочало —
Человека мотало!

Хром царь, хвор царь,
А у самых хором ходит вор и бунтарь.
Не туга мошна —
Да рука мощна!
Он деревни мутит.
Он царевне свистит.
И ударил жезлом
и велел государь —
Чтоб на площади главной
Из цветных терракот
Храм стоял семиглавый —
Семиглавый дракон.

Чтоб народ страшил.
Чтоб царя сторожил.

Их было смелых — семеро.
Их было — сильных — семеро.
Наверно, с моря синего
Или откуда с Севера.

Где Ладога, луга,
Где радуга-дуга.

Они дожили кладку
Вдоль белых берегов,
Чтоб взвились, точно радуга,
Семь разных городов.

Как флаги корабельные,
Как песни коробейные.

Один — червонный, башенный,
Разгульный, бесшабашный.
Другой — чтобы, как девица,
Был белогруд, высок.
А третий — точно деревце,
Зеленый городок.

Веселые, кирпичные,
Цветите по холмам.

Их привели опричники,
Чтобы построить храм.

III

Кудри — стружки.
Руки — на рубанки.
Яростные, русские,
Красные рубахи.

Ухали «Дубинушку» —
Площади дрожали.
Ухари-детинушки,
Силушку сдержали бы.

Очи — ой, отчаянны!
При подобной силе —
Как бы вы нечаянно
Царство не спалили!

Бросьте, дети бисовы,
Кельмы и резцы.
Не мечите бисером
Изразцы…

Не ярости юродивой
Вы возводили храм,
А богу плодородия,
Его земным дарам.

Здесь купола-кокосы,
И тыквы-купола.
И бирюза кокошников
Окошки оплела.

Сквозь кожуру мишурную
Глядело с завитков —
Что чудилось Мичурину
Шестнадцатых веков.

Диковины кочанные.
Их буйные листы.
Кочевников колчаны
И кочетов хвосты.

И башенки буравами
Взвивались по бокам,
И купола булавами
Грозили облакам!

И москвичи молились
Столь дерзкому труду —
Арбузу и маису
В чудовищном саду.

Взглянув на главы шлемы,
Боярин рёк —
«У, шельмы,
В бараний рог!

Сплошные перламутры,
Сойдешь с ума.
Уж больно баломутны
Их сурик и сурьма…»

Купец галантный,
Куль голландский,
Шипел — «Ишь, надругательство,
Хула и украшательство…»

Ярыжка — кочерыжка
Бубнил без передышки:

«Нашел уж царь работничков
Смутьянов и разбойничков!
У них не кисти,
А кистени,
Семь городов, антихристы,
Задумали они.
Им наша жизнь — кабальная
Им Русь — не мать!»

…«А младший у кабатчика
Все похвалялся, тать,
Как в ночь перед заутреней,
Охальник и бахвал.
Царевне целомудренной
Он груди целовал…»

И дьяки присные,
Как крысы по углам,
В ладони прыснули —
«Не храм, а срам!..»

…А храм пылал в полнеба,
Как лозунг к мятежам,
Как пламя
гнева,
Крамольный храм!

От страха дьякон пятился.
В сундук купчина прятался.
А немец, как козел,
Скакал, задрав камзол.
Уж как ты зол,
храм антихристовый!..

А мужик стоял, да подсвистывал.
Все посвистывал, да поглядывал,
Да топор рукой
все поглаживал….

Холод, хохот, конский топот да собачий звонкий лай.
Мы как дьяволы работали, а сегодня — пей,
гуляй!
Гуляй!
Девкам юбки заголяй!
Эх, на синих, на глазурных, да на огненных
санях.
Купола горят глазуньями на распахнутых снегах.
Ах! —
Только губы на губах!

Мимо ярмарок, где ярки яйца, кружки, караси.
По соборной, по собольей, по оборванной Руси —
Эх, еси —
Только ноги уноси!

Завтра новый день рабочий ослепителен и нов.
Ой, вы плотнички, пилите тес для новых городов.
Го-ро-дов?
Может, лучше — для гробов?!

VII

Тюремные стены.
И нем рассвет.
А где поэма?
Поэмы — нет.

Была в семь глав она —
Как храм в семь глав.
А нынче — безгласна.
Как лик без глаз.

Она у плахи
Стоит в ночи

… … … … … … … … … … … … … …

И руки о рубахи
Отерли палачи.