Расскажи мне о жизни в пустыне… читать онлайн бесплатно,

Читать онлайн Расскажи мне о жизни в пустыне… бесплатно

Расскажи мне о жизни в пустыне…

Дым

Потеряв своё прежнее имя,
в зимнем воздухе чудно клубясь,
дым несётся, с мирами иными
обнаружив незримую связь.

На него не устроишь облавы,
не даётся он в руки врагам…
Дым отечества, облачко славы
жизнь относит к иным берегам.

И отшельник лукавого беса
изгоняет из кельи постом:
бес — как дым: ни объёма, ни веса,
ни простого родства с веществом.

Облаков тонкорунных отару
в небе ласковый пастырь пасёт,
и душа в виде дыма и пара
достигает незримых высот.

Достигает неведомой цели,
к родникам припадает родным…
Неужели, мой друг, неужели
жизнь земная похожа на дым?

Божия коровка

Р

Лист кленовый в виде заголовка
Прячется в осеннем дневнике.
Ищет молча Божия коровка
крошки хлеба на твоей руке.

Девочка, принцесса Навзикая,
медленно старается ползти
по твоей руке, пересекая
длинный след от Млечного Пути.

И потоком слёз благословенных
льются листья цвета янтаря:
мир охвачен пламенем мгновенным
в первой половине октября.

Я слежу, дрожа и замирая.
за коровкой Божьей, чтоб опять
на твоей руке в преддверье рая
лёгкий след её поцеловать.

13 октября 2008 г.

Шмель пролетает, любуясь цветочками,
но появляется вдруг
в небе
украшенный чёрными точками
красно-коричневый жук.

То над полянами, солнцем согретыми,
то над холмами летит
красного лака шкатулка с секретами
зеркальце наших обид.

Мы забываем обиды, как водится,
просим, как дети во сне:
«Жук Богородицы, жук Богородицы,
сядь на ладошку ко мне!»

— Жизнь не раскрашивай, хлеб не выпрашивай,
жди не обид, а побед!
Видишь — горит на мизинце оранжевый,
лёгкий оранжевый след…

13 октября 2014 г.

* * *

В. Мошникову

По реке печальной луна проплывает рыбой,
Средь лещей и щук выбирает сестру и брата,
и в который раз совершает художник выбор
между блеском волн и гранёным зерном граната.

Совершает выбор между золотым кувшином,
виноградной гроздью, персиком и лимоном.
между блудной дочерью и непослушным сыном,
меж предсмертным хрипом и страстным любовным стоном.

Как легко запутаться в символах, знаках, нотах,
как легко забыть, что и сам ты — вода и глина…
Твой последний холст отразил потолок в тенётах,
но к нему прилипло сырое перо павлина…

* * *

Ире Блохиной

Спит осень на ложе Прокруста,
просторно и пусто вдали,
и грузные розы капусты
торчат из холодной земли.

Берёзы промокли до нитки,
стоят, не подняв головы,
и бедные две маргаритки
видны среди жёлтой травы.

Они ни о чём нас не просят
и нас понимают с трудом…
А жёлтые листья заносят
хозяином брошенный дом.

* * *

Борису Фёдоровичу Егорову

Берёз священная эротика,
дождя осеннего елей,
и пламенеющая готика
пирамидальных тополей.

Дрожащей рощицы осиновой
оглядка на романский стиль,
и старой лампы керосиновой
коптящий, как всегда, фитиль.

И клёны византийской роскоши,
и жалобы китайских ив,
что ясень у деревни Росташи
листвой торгует на разлив.

* * *

Элеоноре Денисовой

В кастрюльке бедной картошка сварена,
вода в корыте для стирки вспенена.
Душа молчит, как Татьяна Ларина,
или как Анна грустит Каренина.

Глядит луна сквозь стекло оконное,
сквозь ставни домика деревенского,
а наслаждение беззаконное
царит, как крест над могилой Ленского.

О, как нам хочется жить в Обломовке,
держать в ладонях плоды антоновки,
ночами звёзды считать огромные,
входить без страха в аллеи тёмные,

не знать, что в будущем Анна Снегина
в одежду белую вновь оденется,
что охлаждённый, как ум Онегина,
напиток жизни в стакане пенится.

* * *

Татьяне Кан

Хлеб горячий саратовской выпечки,
свет, летящий с небесных высот…
Ходит ангел под липами в Липецке
с длинным шлейфом сияющих нот.

Отломи же хрустящую корочку,
не томись непонятной виной —
пусть под липами в платьях с оборочкой
путешествует запах ржаной.

Льются звуки, как ливень лирический, —
вертикальное море судьбы, —
только хор замирает сферический
под архангельский голос трубы.

Что за дни нам для радости выпали!
Знаю я — где-то там, вдалеке,
ходит ангел под бедными липами
с остывающим хлебом в руке.

По пушкинскому камертону
настраивая жизнь свою,
ты подойдёшь к пустому трону,
примеришь посох и корону,
и вдруг очутишься в раю.

А там, в раю, восстав из праха,
такая музыка звучит,
что ангел,
вдохновлявший Баха,
(он грозен и многоочит),
стоит у трона и молчит.

А ты в восторге и печали,
в иную вслушиваясь речь,
давно уже не спишь ночами,
чтоб Слово, бывшее в начале,
в земную музыку облечь.

* * *

Ирине Евсе

Богомол на воле расставил усы-антенны.
Как сигналы «sos», дождевые он ловит капли.
И рифмуют смело цветущие хризантемы
лепестки свои с опереньем японской цапли.

Наступила осень — и стало темно и голо.
Перестал сизарь ворковать со своей голубкой.
Лёгкий пух небесный, летящий от уст Эола,
отменяя пафос, прикинулся снежной крупкой.

В телефонной трубке я голос знакомый слышу:
тёплый ветер с моря с кавказским звучит акцентом:
«Я сегодня буду орехи бросать на крышу,
покупать инжир и лежать на камнях под тентом».

Три банана купишь, в свободный зайдёшь автобус,
чтобы плач о жизни тебя с головой не выдал…
Под рукою Бога вращается старый глобус —
то ли шар земной, то ль фетиш непонятный, идол.

Есть такое племя, у коего нет тотема —
это племя слов, что колотит в свои тамтамы.
А в петлице осени астра иль хризантема
чуть привяла, словно букет для Прекрасной Дамы.

* * *

Андрею Дмитриеву

Любовь не слаще мёда и вина.
Но речь твоя уже растворена
в каком-нибудь Жасмине Полякове
или в простом Листе Лесовикове.
в крови и лимфе их течёт она.

Вот куст сирени — бабочек альков,
еда для пчёл, приют для мотыльков.
и. если мы листву не потревожим,
то куст сирени будет брачным ложем
для тех, кто отлюбил — и был таков.

Нам нужно не забыть между делами:
мы тоже бабочки с прекрасными крылами,
за нами вслед встают — неясные пока —
поэты — шелкопряды языка…

Страшная месть

Станиславу Минакову

— Никого не помилую,
только слёзы утру…
Гоголь с паном Данилою
тихо плыл по Днепру.

Волны серы, как олово.
Спят в земле мертвецы,
молодецкие головы
опустили гребцы.

— Кто не спит, тот спасается,
Плоть приемля и Кровь.
Украина, красавица,
соболиная бровь.

— Ни приветом, ни ласкою
не разбудишь меня,
только сталью дамасскою,
вольным храпом коня…

Стражу к городу вывели,
в хлев загнали овец.
Спит в сиятельном Киеве
есаул Горобець.

С голубями и птахами
мчит его экипаж
в дом, где борется с ляхами
друг его Бурульбаш.

Полночь многоочитая
в храм идёт на поклон,
чтоб уснуть под защитою
чудотворных икон.

Но не дремлют отдельные
мертвецов позвонки,
заведенья питейные,
казино и шинки,

синим светом подсвеченный
тот, чьё имя — Никто,
и проказою меченный
вождь в заморском пальто.

Он танцует «цыганочку»
со страной на горбу,
дразнит мёртвую панночку
в одиноком гробу.

И, не видя противника,
у Софийских ворот
Гоголь в облике схимника
на молитву встаёт.

* * *

памяти о. Игоря Цветкова

Среди странных взлётов и падений,
в лунном свете с головы до пят,
богомолы в виде привидений
молча над полянами висят.

Лишь один из них, лишённый крова,
от себя и мира отрешён,
силится обманутое слово
натянуть на лоб, как капюшон.

Но пока он к смысловой палитре
добавляет краску или две,
странный зверь в пирамидальной митре
в разноцветной движется траве.

И пока изгой из богомолов
с именем нащупывает связь, —
торжествует звука странный норов,
жизнь проходит, плача и смеясь.

И среди растений в виде свечек,
ничего не видя впереди,
засыпает навсегда кузнечик
с маленькою арфой на груди.

Близка мне исландская сага,
где скальд воспевает осот,
где пастырь на склоне оврага
словесное стадо пасёт.

где в зарослях диких растений
под сенью искусств и наук
таится непризнанный гений,
творец паутины — паук.

Блажен, кто в страдании весел,
кто знает таинственный путь,
но трижды блажен, Кто повесил
кузнечику арфу на грудь.

* * *

памяти Наташи

Мы не знаем, когда нам придётся
покидать навсегда этот свет…
С неба ливень невидимый льётся
нашей радости, скорби и бед.

Ты от этого ливня промокла
и, наверное, спать прилегла,
а в больничные целилась окна.
словно в сердце, стальная игла.

Сколько горечи в тщетной попытке
разгадать, где скрываешься ты —
то ли с Пушкиным мчишься в кибитке,
то ли смотришь со старой открытки
в ореоле своей правоты?

Ах, Наташа, тяжёлое бремя
избывая, мы верим и ждём,
что исчезнет пространство, и время
станет мелким солёным дождём,

и зажгутся пасхальные свечи.
словно солнце в дали голубой,
и случится великая встреча
всех со всеми. И встреча с тобой.

* * *

памяти Александра Ревича

Не могу понять, по чьей вине я стала заклинательницей слов
и зачем деревья, пламенея, закрывают лето на засов,
и зачем заканчивает осень на груди рубаху листьев рвать,
и зачем опять святой Амвросий созывает ангельскую рать.

Рано утром по дороге сельской дождь идёт, как много лет назад…
Как бы мне доехать до Козельска, заглянуть бы в Сергиев Посад,
помянуть там Влада и Наташу, услыхать синицы голосок
и увидеть, как из чаши в чашу погребальный сыплется песок.

Вот октябрь от холода и скуки гонит к югу роту мурашей,
ночь слепая простирает руки к освещённой стороне вещей,
тополь в одеянии богатом — словно церковь Спаса на крови,
и вздыхает на холме покатом старый вяз, взыскующий любви,

Нет любви — и смысла нет в пейзаже, и поэту не хватает сил
у истока слов стоять на страже, как стоит Архангел Михаил.
Что мне старость, поздняя расплата, молодость над пропастью во ржи,
как спасти мне атом от распада, слово — от сияния и лжи?

Волшебная рыба

памяти Этери Басария

На Страшном судищи без оглагольников обличаюся,
без свидетелей осуждаюся,
книги босовестные разгибаются,
и дела сокровенные ткрываются…
(Из тропаря по третьей кафизме)

Надев златотканую ризу, сидит безутешная мать
и хочет волшебную рыбу для мёртвого сына поймать.

Вокруг неё — травы и воды, и годы страданий и бед,
а в ней — времена и народы, и праведной совести свет.

В руках она держит корзину, в корзине — иголка и нить…
Я знаю — убитого сына боится она хоронить.

И кто её сына помянет там, где громоздятся гробы?
и как её мальчик восстанет при звуке последней трубы?

Но — чудо! Возможность спасенья душа прозревает на миг,
и чает она воскресенья при чтении совестных книг.

И призрак последней разлуки не манит её, не зовёт,
и к матери плачущей в руки волшебная рыба плывёт.

* * *

Расскажи мне о жизни в пустыне,
о тоске, о великом огне,
о любви, об отце и о сыне,
расскажи о бессмертии мне,

о грехе, милосердии, страхе,
о предательстве мне расскажи,
о победе, о жизненном крахе,
о молчанье, о правде, о лжи,

о страдании, смехе и плаче,
о враче — или нет — палаче
расскажи — ты не можешь иначе:
плачет мир у Тебя на плече.

Расскажи мне о жизни в пустыне…

Дым

Божия коровка

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Страшная месть

* * *

* * *

* * *

Волшебная рыба

* * *

Контакты для правообладателей