Случайны ли «случайные» события?

В 1982 году газета «Правда» поместила беседу Галины Кожуховой с известным всем Юрием Никулиным. Вот что, в частности, поведал популярный артист многочисленным читателям газеты. Однажды к нему зашел сосед, и они почему-то заговорили о песнях. Юрий Владимирович сказал ему, что очень любит песни Булата Окуджавы, особенно про войну. И сказал еще, что Б. Окуджава обещал написать ему песню о клоунах. «Но пока такой песни нет, — добавил Ю. Никулин, — я довольствуюсь старой шуточной про Ваньку Морозова, полюбившего циркачку». Когда сосед ушел, Никулин отправился по своим делам. Проезжая мимо «Красных ворот», он обратил внимание на то, что двое сотрудников ГАИ остановили «Жигули» и ведут беседу с его владельцем. Перед светофором, высунувшись из окна машины, артист обратился к ним со словами из песни: «За что ж вы Ваньку-то Морозова? Ведь он ни в чем не виноват...» Только Никулин это произнес, как дали зеленый свет и его машина тронулась. Через два квартала водитель «Жигулей» догнал артиста и сделал ему знак остановиться, Никулин останавливается, подходит к нему незнакомый мужчина и говорит: «Спасибо. Уважили Вашу просьбу. Хотя я действительно почти не виноват... Только вот никак не пойму: откуда вы меня знаете?» Оказалось, что хозяина «Жигулей» зовут Иван Морозов.

История, несомненно, неординарная. Как могла выстроиться такая закономерность? Юрий Владимирович сначала рассказывает соседу о том, что ему нравится песня про Ваньку Морозова, а спустя некоторое время обращается к постовым, чтобы отпустили задержанного, так как он, Ванька Морозов, ни в чем не виноват. Впоследствии оказывается, что неизвестный ему гражданин и в самом деле Иван Морозов.

По теории вероятностей такого не должно было бы произойти, тем более в многомиллионной Москве. Но случай реальный, произошел. Не верить знаменитому артисту нет никаких оснований.

А то, что любопытные, не вкладывающиеся в рамки наших обычных представлений всевозможного рода истории есть, подтверждают и другие факты. Вот некоторые из них.

В плане наших рассуждений заслуживает внимания статья Ярослава Голованова, опубликованная в июле 1989 года в «Комсомольской правде».

Она так и называется «Судьба». А рассказывается в ней о гибели космонавта Владимира Михайловича Комарова.

Произошло это трагическое событие весной 1967 года. В это время был назначен пилотируемый испытательный полет космического аппарата по достаточно сложной программе, Смысл ее заключался в том, что первым на трехместном «Союзе» стартует Комаров. А на следующий день должен был выйти на орбиту другой «Союз» с экипажем, в который входили Валерий Быковский, Алексей Елисеев, Евгений Хрунов. Далее предполагалось, что первый «Союз» приблизится ко второму, состыкуется с ним и из него перейдут к Комарову через открытый космос Елисеев и Хрунов. Затем космические аппараты должны расстыковаться и, подготовиться к посадке.

Старт управляемого Комаровым «Союза» прошел успешно, корабль вышел на космическую орбиту, однако дальше начались неполадки. Одна из панелей солнечных батарей корабля никак не могла раскрыться. Что-то в ней заклинило, хотя, по мнению специалистов, этого как раз и не должно было случиться. Принцип ее работы был максимально прост. Но, может быть, простота как раз и подвела? Факт тот, что «Союз» оказался без энергетического ресурса, без которого невозможно было выполнение намеченной программы.

Государственная комиссия постановила: ввиду возникших осложнений второй «Союз» с тремя космонавтами не запускать, а Комарову подготовиться на подходящем витке к посадке. На том и порешили.

Где-то над Африкой была включена тормозная система «Союза», и через некоторое время на нашей территории корабль, вошел в зону радиоконтроля наземных станций. По последним докладам Владимира Михайловича, все складывалось лучшим образом. Голос его был спокоен, что указывало на уверенность космонавта. Затем связь с Землей прекратилась, а через некоторое время поступило сообщение экипажа поискового самолета: «Вижу «Союз». Рядом люди. К кораблю идут машины...»

Приземлившись около корабля, группа спасателей увидела, что он разбился. Как потом оказалось, несовершенство конструкций парашютного блока привело к тому, что парашюты не раскрылись вовремя. Столкнувшись с землей на большой скорости, «Союз» раскололся на части и загорелся. Остаться в живых в таких условиях не представлялось возможным.

А теперь представим себе на мгновение, что панель солнечных батарей космического аппарата, управляемого Комаровым, раскрылась бы, как требовалось по условиям полета. В этом случае, естественно, запустился бы второй корабль, из него перешли бы в первый еще два космонавта, а затем... А затем была бы неминуема гибель троих, так как роковая ошибка в конструкции «Союза» уже воплотилась в металл.

Известны и другие удивительные истории, которые трудно объяснить.

Математик Уильям Кокс (США) задался целью проанализировать статистический материал, связанный с числом пассажиров в поездах и самолетах, потерпевших крушение. Оказалось, что всякий раз при катастрофе пассажиров было меньше нормы. То есть опоздавших, сдавших билеты и просто отказавшихся от поездки было больше, чем обычно. Странную закономерность можно объяснить лишь тем, что в катастрофы попадают люди неслучайные.

Представляющееся нам случайным в действительности происходит по воле Божией. Если мы рассматриваем какие бы то ни было происшествия и явления, не вникая в их причины и последствия, то нам многое кажется случайным. Если же посмотрим на них с истинной точки зрения, т. е. по разуму Божию судить будем о явлениях, происходящих в мире, то увидим, что в мире нет ничего случайного, что происходило бы без воли и без Провидения Божия. Разум Божий (Промысл, попечение Божие) безграничен и обнимает все, подлежащее нашему пониманию. Всемогущий Бог в одно мгновение проникает и видит все места: высоту неба и широту земли, глубину моря и неведомое в преисподних местах.

Во всех делах Божественного правления дивно сияет Его Провидение и попечение, которое не только распоряжается по Своей власти всеми созданиями, но присуще им и пребывает в них. Мы, слепые, думаем, что многое в мире бывает по слепому случаю, тогда как все без исключения происходит по предвечному совету Божию, по благоволению и Провидению Его.

Справедливо сказал Августин: «Все то, что, не понимая, считаем мы происходящим случайно, неразумно и без всякого Божия распоряжения, совершается по Божьему устроению». Объясним это примером. Господин посылает двоих слуг в одно и то же место, но различными дорогами, не сказав об этом ни тому ни другому. Встреча их в том месте есть случайная по отношению к слугам: они не думали встретиться друг с другом, но не случайная по отношению к господину. Таким же образом нищий находит клад (закопанное сокровище, деньги) случайно, но для Бога, благоволившего, чтобы сокровище было там закопано, чтобы этот нищий нашел его и обогатился, — это уже не случайность, но Божие отеческое Провидение, обогащающее бедняка. У Бога не бывает случайностей.

Часто мы обманываемся, называя случайностью то, в чем открывается высочайшая Божия Премудрость и Провидение.

«Многие не видят милости Божией. Бывали разные случаи. Один человек все роптал, что Матерь Божия, Господь не помогают ему ни в чем. Однажды явился к нему Ангел и сказал: «Вспомни, вот когда вы на лодке плыли с друзьями, лодка перевернулась и твой друг утонул, а ты жив остался. Тебя тогда Матерь Божия спасла; Она слышала и внимала молитвам твоей матери. А теперь вспомни, когда вы ехали на бричке и конь рванул в сторону — бричка перевернулась. Друг с тобой сидел; он был убит, а ты остался жив». И стал Ангел приводить столько случаев, которые были с этим человеком в его жизни, сколько раз грозила ему смерть или неприятность и все проносило мимо него... Просто мы слепы и думаем, что все это случайно, поэтому не благодарны Господу за спасение нас от бед» (из книги архимандрита Амвросия «Вопросы о Боге, вере, душе и спасении»).

Люди неверия смотрят по-своему. Они всеми силами стараются уверить нас о невмешательстве Промысла Божия в судьбу человека и все приписывают естественным и случайным законам природы.

Если есть Бог, то Он что-нибудь делает, хранит, ведет, управляет, значит есть Промысл, есть путь, есть цель для Земли, для вселенной.

Создавший ухо, неужели не слышит? И устроивший глаз, неужто не смотрит? Сознательная сила творящая — это Бог. Сознательную управляющую силу мы называем Его Божественным Промыслом, Провидением. Не в этом ли смысле сказано, что ни одна птица не упадет на землю без воли Отца Небесного, у вас же и волосы все на голове сочтены?

Все говорят от семени. А кто произвел семя? Кто образует из него сродное ему тело? Кто устраивает органы чувств и пищеварения? Кто превращает пищу в плоть? Кто сохраняет и предает это семя из рода в род? Кто, кто, кто, да этим «кто?» не может быть и конца, и ни на один из них разум человеческий ответить не в состоянии. Одно слово Божие указывает нам действующую силу во всемогущем, однажды навсегда изреченном слове Творца «да будет!»

Да ведь это более чем чудесно, а чудесам отрицатели не верят.

Здесь вполне видна вся печальная несостоятельность логики людей отрицания, и их ложного учения.

Эти близорукие и слепые скептики зашли в настоящее время за пределы всякого здравомыслия. Веря в одну только слепую силу природы и выдавая ее за Бога, они не видят, что этим голословным учением созидают самую дикую и всеразрушающую анархию (беспорядок) не в одной только религии, но и в священном очаге семьи, обществе и государстве.

Вот до какого прискорбного и жалкого положения могут дойти люди по своему безбожному заблуждению.

О, несчастное и гибельное время! Время сумасбродного неверия. Нет, говорят, Промысла. Самосущая природа сама и управляет собой. Все произошло само собой.

Отчего же ныне ничто не происходит само собой? Отчего не только ни один человек, но и ни одно животное не явились на свет сами собой? Почему не только ничего не происходит нового, но и старое не подвергается ни малейшему изменению?

Какая, значит, умная это управительница, сама неизвестно как и откуда получившая свое бытие. Как премудро она сотворила и образовала человека, как позаботилась о распространении рода человеческого, да ведь не забыла и того, чем должен питаться человек. Сколько и каких разнообразных плодов ежегодно является на земле, которыми род человеческий, состоящий из многих миллионов человек, обильно насыщается! Что. Если бы природа, сотворив человека. Оставила его без пищи вовсе? А ведь этого и можно было ожидать от природы, лишенной разума. О, слепота ума человеческого!

Все люди должны твердо знать, что только Бог есть источник счастья, мира и блаженства. Утешения и радости видимого мира Господь создал для нашей телесной природы. Но человек, пользуясь всем с умеренностью и обладая разумной душой, не должен забывать Бога. Ведь душа ничем земным и вещественным удовлетвориться не может. В большинстве же случаев так получается, что мы с какой-то ненасытностью удовлетворяем наши телесные пожелания, о душе же и о ее духовных нуждах совсем забываем. Поэтому Господь, который не хочет, чтобы мы от нашего призвания быть сынами Божиими снисходили на степень неразумных животных, посылает нам различные скорби. Таким образом мы, будучи биты в том, чего неразумно ищем, понемногу начинаем понимать суетность нашей деятельности и обращаемся к Богу.

Мы все должны твердо знать, что Бог бесконечно благ, что Он хочет только нашего счастья и спасения, потому должны с благодарностью принимать от Него различные скорби. Ведь и дети не перестают любить родителей, когда эти их справедливо наказывают, ибо знают, что родители им хотят только добра. Господь, как сказано в Писании, кого любит, того наказывает.

Если Господь постоянно промышляет о нас, то есть заботится о нашей жизни и спасении, то и мы должны научиться следить за действиями Промысла Божия в нашей жизни. Иногда мы замечаем, что у нас что-нибудь происходит вопреки нашим желаниям. Мы тогда сердимся, негодуем, ропщем на судьбу, и только потом, спустя много лет, мы понимаем, что лучше было, что сложилось так, ибо в противном случае было бы нам гораздо хуже. Мы, христиане, не должны столько радоваться удачам, сколько благодарить Бога за скорби, ибо скорби нас очищают от страстей, а земные успехи ведут к забвению Бога и цели нашей земной жизни.

Великая загадка жизни

Пред мыслью человеческой стоит великая загадка жизни мира и жизни человеческой, с неотразимой силой требующая себе разрешения. Эта загадка — вопрос о том кто, какая сила управляет миром и нашей жизнью? Самые сильные и лучшие умы древности стремились решить эту загадку, и при всех своих усилиях не могли пролить полного света на этот вопрос и дать на него ответ. Одно Божественное Откровение, как ясный луч с неба, развеяло мглу, облегавшую великий предмет, стоящий пред нашим мысленным взором. Но и после того, как воссиял этот луч, многие не хотят пользоваться его светом и, отвращая от него мысленный взор свой колеблющейся мыслью ищут во тьме руководящую нить, ведущую к разрешению великой загадки. И блуждания слабой, но гордой самонадеянной мысли, которой многие соблазняются, делают не лишним разъяснение для нашей веры вопроса, прекрасно решенного Откровением.

Вопрос, нами поставленный, чрезвычайно широкий. В ответ на него написаны многие тома, и мы не думаем исследовать его во всей полноте. Мы хотим наметить только главные пункты, которые могут послужить к уяснению предмета, своим величием подавляющего естественную мысль.

Главный пункт в этом вопросе, который тревожит нашу мысль и, как острое жало, уязвляет нашу душу, — в том, что жизнь наша полна противоречий. В нас вложено неудержимое стремление к счастью. Мы ждем от жизни и ищем в ней радостей и наслаждений. А что дает она нам? Нас окружают беды и страдания; мы видим слезы, которые не перестают орошать наши глаза; слышим тяжелые воздыхания и плач, которому не умолкнуть на земле. Плачем встречает человек свое явление на свет; бежит от горя-злосчастия в течение своей краткой жизни, а оно обгоняет его и находит его не только в хижине бедной вдовы, но и в раззолоченных палатах богача. И когда в смертельной болезни расстается он с жизнью, и в изнеможении уже не может плакать, то плачут над ним и за него другие, близкие ему и окружающие его. Когда мы расширим горизонт и посмотрим на судьбу царств и народов на свитке дел человеческих, увидим крупными буквами написанное рыдание и жалость. История окружает славой иные царства и народы, достигающие, по-видимому, верха могущества и благоденствия. Но эта слава и это могущество не легко достаются. На костях сотен и тысяч строится величие царств, и обильной кровью орошен путь, ведущий к славе. И эта крепость и это могущество царств и народов подвержены тяжелой, неотразимой судьбе всего конечного. Были сильные державы, поработительницы соседних народов, властительницы мира. А где их всесветное могущество?

В себе и вокруг себя мы ищем нравственного совершенства. Добро, как и счастье, стоит перед нами, как заветная цель, к которой влечет нас внутреннее чувство. Но это желанное добро, как и счастье, не дается нам. Гнездится грех в нас, и дикие поросли злого начала заглушают добрые семена, посеянные на почве наших душ творческой рукой. Мы желаем видеть всюду светлые картины добродетелей, а наш взор поражается оргиями порока и безобразием разных видов зла.

Спору нет, исполнена печалей жизнь наша. Но да не дерзаем возносить за них хулу и ропот на всеблагого Творца-Правителя вселенной. Не Он, а мы сами посеяли на земле семя болезней, скорбей, вражды и беспокойства. Вы знаете, что Господь, создавший все добрым, ввел нас или наших прародителей в рай сладости, и в этом раю сладости они не чувствовали ни нужды, ни печали, не испытывали ни болезни, ни стыда, ни страха, ни беспокойства. Но мы сами лишили себя этого рая сладости, отступив от повиновения Богу и Его закону, и отторгшись от единого источника всякого блаженства. Мы стали тогда, точно ветвь, оторвавшаяся от корня и ствола дерева и лишившаяся живительных соков. Нам ясно раскрыло причину этого несчастного переворота божественное Откровение, и отголоски этого откровенного слова слышатся в темных воспоминаниях о золотом веке, какие встречаются у всех народов. Но Господь не оставил нас в нашем печальном состоянии, — и после падения взыскал нас своей милостью и любовью. С велением Божиим мерцал свыше луч надежды на спасение, одушевлявший наших праотцев, а для нас воссиял уже полный свет, разогнавший прежнюю тьму, и мы можем предвкушать блаженство, нас ожидающее. Мы живем в чаянии откровения славы будущего века (Рим. 8; 18, 20), и это сладкое чаяние способно ослабить горечь страданий, нами испытываемых.

Но, может быть, обетованное славное будущее не дает вам наглядного доказательства Промышления Божия... Внимательным взором посмотрим на мир и жизнь в их настоящем состоянии: всюду увидим мы следы великой силы, премудрости и благости Божией.

Не приковывайте только взора к одним теням. Тучи ходят под небом; но не они одни видны здесь. Солнце светит, и своими лучами разгоняет сгущающиеся облака. Это солнце — всевидящее око Промыслителя, призирающее на наш грешный мир, поддерживающее и укрепляющее его. Картина вселенной широка и всеобъемлюща, и если поблекла ее красота в круге свободно-разумных существ, то каким блеском сияет она в мире неразумном, свидетельствуя о премудрой Руке, правящей во вселенной?

Смотрите на круги небесные, возвышающиеся над нами. Один вид их громко возвещал чистой душе Псалмопевца о величии и славе Божией (Пс. 18, 1), и он, пораженный зрелищем их, восклицал: Господи, господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли, яко высится великолепие Твое превыше небес (Пс. 8, 1). Бесчисленные миры носятся в необозримом нами пространстве, и какой несокрушимый строй в их движении! Как жених, выходит из чертога великое светило солнца и влечет за собой множество планет, и путь его ознаменован щедрым разливанием повсюду света и теплоты. Вокруг его неизменно движется Земля наша, держащаяся ни на чем, и на ней находят жилище и пищу многие тысячи разных существ во главе с человеком, как бы царем их. И как везде все строго размерено, и нет ни малейшего замешательства в исполнении предначертанных законов, — творческих велений Премудрого Правителя вселенной! Вы удивляетесь устройству и действию каких-либо машин, которые разумная воля человека заставляет служить нашему благу для облегчения труда, улавливая малую частицу силы, разлитой в природе Премудрым ее Зиждителем. Но что значит эта малость перед величием необъятных сил, действующих во вселенной? Это то же, что капли в море или песчинка в огромном теле земного шара. Машина действует потому, что разумная сила, ее устроившая, привела в известное целесообразное соотношение разные элементы и части, из которых она составлена, и направила их на закономерное движение, ведущее к предполагаемой цели. Малейшее отступление от закономерного движения, указанного разумом, — и все испорчено; машина перестает служить своему назначению. Не так ли, не в неизмеримо ли большем виде высшая разумная Сила дала начало правильного движения необъятным мирам, носящимся во вселенной?

Если отступит от них их создавшая и их направляющая божественная сила, превышающая всякое понимание, — все в природе придет в расстройство и исчезнет. Но все стоит, все прекрасно и стройно действует. Значит, бдит над мирами великая, правящая Сила Божия. «Спроси того, кто говорит, что в мире все существует само собой, — говорит св. Иоанн Златоуст, — спроси: если наше малое тело, и при помощи лекарств и врачебного искусства, при внутреннем управлении им со стороны души, при великом любомудрии и других бесчисленных пособиях, не может оставаться в благосостоянии, но, часто от происходящих в нем расстройств гибнет и разрушается, — то как бы столь великий мир, имеющий в себе такие массы тел, — как бы он был столько времени не расстроенным, если бы не был храним Провидением?» Нельзя и подумать, чтобы, если даже наше тело, оберегаемое извне и изнутри, с трудом поддерживает свое существование, то столь великий мир, будучи оставлен без всякого промышления, во столько лет не потерпел бы ничего такого, что терпит наше тело. Как это, скажи мне, ни одна из стихий не вышла из своих пределов, и не истребила все прочие? Кто соединил их в начале? Кто обуздал? Кто удерживает их столько времени? Когда такая борьба стихий была от начала, то кто так безумен, что станет думать, будто они сошлись сами собой и никто не соединил их, и сошедшись, так и остаются. Представьте, что мир есть корабль, киль его — земля, паруса — небо, плаватели — люди, лежащая внизу бездна — море. Как же в течение столь долгого времени не произошло кораблекрушения? Пусти корабль хотя бы на один день без кормчего и матросов, и увидишь, что он тотчас потонет; а мир ничего такого не потерпел, хотя существует уже пять тысяч лет, и даже гораздо более? Да что говорить о корабле? Пусть тот, кто построит небольшой шалаш в винограднике, и, по собирании плодов, оставит его пустым; он не простоит зачастую и двух дней, но скоро разрушится и упадет. Если же и шалаш не может стоять, когда его никто не оберегает, то как бы могло столько времени стоять невредимо без Промысла столь великое, прекрасное и удивительное создание. И какое разнообразное и многоразличное течение природы на земле, и на море, и в воздухе, и на небе, и в растениях, и в животных, и в превосходнейшем из всех их — роде человеческом... Вместе с тем представьте себе луга, сады, разные цветы, всякие травы, их употребление, благоухание, виды, положение, деревья плодовитые и бесплодные, свойство металлов, животных морских, земных, плавающих, летающих, горы, холмы, различные звезды; внизу розы, вверху радуга... подумайте о красоте неба: сколько оно времени существует и не постарело, но так сияет и блестит, как будто только сегодня создано; подумай о силе земли, как утроба ее столько времени рождает и не истощается. Подумайте об источниках, как они изобилуют водой, и не иссякли, хотя беспрерывно, день и ночь, текут с тех пор, как созданы; подумайте о море, как оно, принимая в себя столько рек, не выступило за пределы. О каждом из вышеупомянутых творений нужно сказать: «Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих» (Пс. 103, 24).

Если неизмеримые мировые пространства, наполненные бесчисленными чудесами, — немолчными свидетелями беспредельной премудрости и силы Творца, громко возвещают славу Божию, то с другой стороны не менее слышен звук славы Божией в движении времени, данного в распоряжение живущих на земле. Представьте, какая здесь стройность, какой мудрый порядок, и какая целесообразность в изменении времени! Как брат и сестра, день и ночь разделили между собой всю длину времени в полной равномерности и хранят свои пределы, не вытесняя друг друга. И какая благая и разумная распорядительность в этом делении времени! Какая великая польза для нас и для всех, живущих на земле! Воссияет солнце, настанет день, — «выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера» (Пс. 103, 23). Настанет мрак ночи, — и силы, утомленные дневным трудом, предаются покою и отдохновению, и в благотворном сне находят обновление и освежение для новой дневной работы. И заметьте, — когда расцветающая и плодоносящая природа, дающая пищу нам, зовет нас на усиленный труд, тогда день берет больше часов у ночи (времени покоя), чтобы мы могли дольше работать над снисканием всего необходимого. А когда природа скрывается под зимний покров и не расточает своих сокровищ, запасая их для будущего в недрах своих, тогда день уступает ночи большую часть протяжения, чтобы вместе с природой и человек в длинном покое имел больше возможности запасаться силами для будущей деятельности. «А что сказать, — говорит св. Златоуст, — о стройном порядке годичных времен, когда они, подобно девам в хороводе, весьма стройно идут одно за другим и не перестают постепенно и тихо переходить через средние к противоположным? Лето принимает нас не от зимы, а зима не тотчас от лета, но в середине поставлена весна, чтобы, переводя нас неприметно и мало-помалу, безвредно приводить к лету уплотнившиеся тела наши. Так как внезапные переходы к противоположному состоянию причиняют болезнь и крайний вред, то Бог и устроил, чтобы от зимы принимала нас весна, от весны — лето, от лета — осень, и потом передавала зиме, чтобы для нас были безвредны и постепенны переходы из противоположных времен года через средние. Кто же будет столько жалок и несчастен, чтобы, видя такое точное благорасположение годичных времен и неизменный порядок дня и ночи, будет думать, что это произошло само собой, а не поклонится Тому, кто устроил все это с надлежащей премудростью?

Мы указали великие горизонты, на которых поразительными и неизменными чертами изображена мудрость и сила Правителя вселенной, возбуждающая в живой душе удивление и благоговение перед Ним. Но если мы от этого широкого кругозора спустимся к рассмотрению разнообразных тварей, наполняющих нашу землю, — повсюду увидим такое обилие чудесных проявлений разума и благости Промыслителя, что вместе с Псалмопевцем воскликнем: «Кто изречет могущество Господа, возвестит все хвалы Его?» (Пс. 105, 2)? Я теряюсь и не знаю, что сказать и о чем умолчать. Все дивно, все повергает в изумление перед мудростью Создателя. «Одна травка или одна былинка, — говорит св. Василий Великий, — может занять всю мысль нашу рассмотрением искусства, с каким она произведена. Вот, например, стебель пшеницы: он опоясывается коленцами, чтобы они, подобно связкам, удобно удерживали тяжесть колосьев, когда наполненные плодами, они клонятся к земле; зерно же природа заключила во влагалище, чтобы оно не могло быть похищено птицами, и длинными остями, подобно иглам, предотвратила вред от мелких животных».

Или обратите внимание на мудрое устройство нашего тела. Да что тела. Нам не пересказать всех чудес премудрости Божией, видимых в нашем, из глины созданном, телесном организме. Возьмем один какой-либо член, например глаз, и можно бесконечно удивляться его чудному устройству и величию силы, ему данной. Небольшой, едва заметный зрачок в нем, но что он делает, какую услугу доставляет нам? Поставленный в верхней части нашего тела, он обнимает и обозревает обширные пространства, перед ним раскрывающиеся, и пользуясь подвижностью головы, без затруднения может смотреть в разные стороны. Он собирает и передает нашему уму разные виды, перед ним открывающиеся, и обнимая его представлениями, непрестанно доставляет ему множество капитала, каким он распоряжается. Он делает видными для нас красоты природы, на которые нельзя смотреть без услаждения, и по которым мы познаем Рододелателя. Он дает нам возможность и помогает совершать самые трудные и сложные работы. Он предохраняет нас от тех опасностей и преткновений, какие встречаются на путях наших. И будучи одним из самых необходимых для нас членов, он постоянно действует и при том никогда не утомляется, никогда не чувствует никакого изнеможения. Смотрите далее, как мудро обставлен и защищен этот чудный орган. Первую внешнюю защиту дает ему лобная кость, под которой он углублен. Как крепкая верная стража, она не допускает до него вредных прикосновений. Другой защитой для него служат ресницы, которые образуют как бы внутреннюю стражу для охранения глаза. Волоски ресниц на глазах, выдаваясь наподобие копий, отражают от глаз пыль, сор и все, что может беспокоить их. Далее, глаза Господь оградил веками, как покровами: закрываясь по нашему желанию, эти покровы защищают нежный орган, когда встречается что-либо, могущее повредить ему. «Увидишь и в бровях, — говорит св. Иоанн Златоуст, — не меньше того премудрости». Кто не изумится их положению? Они не слишком выставляются вперед, чтобы не затмевать глаза, и не углублены внутрь более надлежащего, но, выдаваясь сверху, наподобие кровельного навеса на доме, принимают на себя стекающий с головы пот, и не дают вредить глазам. Поэтому и волосы у них уплотнились между собой: этой плотностью они удерживают стекающую влагу, и весьма искусно прикрывая глаза, придают им и великое благообразие. И не только этому удивляться можно, оно и другому, что не меньше того. Для чего, скажи мне, волосы на голове растут и стригутся, а на бровях нет? Ведь и это сделано не без причины и не случайно, но для того, чтобы они, опустившись вниз, не затмевали глаз, как это бывает иногда у людей в глубокой старости.

Люди, овладеваемые мрачными чувствами при мысли о мире, нас окружающем, слышат в нем только стенания и плач. Но разве один этот печальный звук раздается в нем? Несмотря на повреждение его, вследствие нашего грехопадения, еще остались в нем и ясно видны следы красоты, первоначально ему данной; и не одни стоны оглашают слух внимательного зрителя его, но и радостные ликования жизни и громкая песнь хвалы Подателю всех благ тварям Своим. Представьте себе ясный весенний день. Солнце разливает повсюду живительную силу, пробуждая к бодрой работе заключенные в земле и проснувшиеся силы. Вновь юная природа, как прекрасная невеста, облекается в пышный наряд, каким не облекался и Соломон во всей славе своей. Деревья покрываются роскошной зеленью, луга пестреют самыми разнообразными и причудливыми цветами. Над ними и вокруг них разносится благоухание, немой свидетель наслаждения, испытываемого неодушевленной природой. Приятное веяние тихого ветра дает прохладу и умеряет зной солнца. Мерное движение воздуха, как будто легкое и свободное дыхание природы, спокойной и жизнерадостной, и глас хлада тонко при этом разносящийся, внушительно говорят чуткому сердцу о присутствии здесь силы всеблагого Творца и Промыслителя вселенной, всему дающего необходимое для жизни. Над землей носятся разные птицы, и поют песнь радости и любви, которая вместе с тем есть песнь хвалы Творцу, дающему им все обильно в наслаждение. Довольные ходят по лугам и полям животные, нам служащие, а в лесах и дубравах сытые ходят звери, уклоняющиеся от служения человеку. При этом общем ликовании оживляющейся природы, не чувствовали ли вы сами жизнерадостного настроения, и над всеми помышлениями вашими не брала ли верх сладостная надежда на богатую дань, какую готовит природа человеку, по праву властелина земли ждущему плодов ее? В такие минуты счастья, еще не исчезнувшего на земле, как бы сам Господь веселится о делах своих, и слава Его осеняет всю поднебесную. В такие минуты благоговейная душа невольно обращает мысленный взор на небо, к Престолу Вседержителя, и в радостном изумлении восклицает: «Чудны дела Твои, Господи» (Пс. 138, 14), и общий глас хвалы и благодарения всеблагому Промыслителю несется далеко, далеко, и пробегая незримые пространства, сливается с песней Серафимов, стоящих вокруг Престола Божия и взывающих: «Свят, свят, свят Господь Саваоф: исполнена вся земля славы Его!» (Ис. 6, 3).

Благ Господь всяческим, и щедроты его на всех делах Его (Пс. 144, 9). Не Он ли утоляет жажду земли и размягчает ее каплями дождя? Не от Него ли долины покрываются хлебом, и вся земля украшается растениями и цветами? Кто, как не Он, Всеблагой, питает, одевает, хранит бесчисленные роды животных и дает им жилище? Они не пашут земли, не рассекают морей, не строят житниц и домов, и не запасают для себя пищи. Но у всех у них всегда готова пища; все одеты, лишь выйдут из материнской утробы. Камень, пещера, ветви деревьев дают им приют или жилище. Крылья быстро носят пернатых по воздуху, и они скорее перелетают огромные пространства, чем переносят нас быстролетные машины, изобретенные гением человеческим. А звери лишь явились, и уже на ногах, и без затруднения находят пищу себе. И можно ли заметить у них что-либо, напоминающее нам печальный ропот, какой так часто слышится из уст людей, недовольных своим жребием?

А ты, человек, так часто ропщущий на судьбу свою и своим ропотом оскорбляющий Всеблагого Промыслителя, пекущегося о всех тварях своих, и о тебе более, чем о других, устыдись множества благодеяний, какими, велением твоего Промыслителя, окружает тебя вся природа, — устыдись той богатой дани, какую несут тебе все твари. Тебе служат моря и реки, перевозя на хребтах своих ладьи твои, несущие тебя от одного берега к другому, и наполненные предметами купли и продажи, и делясь с тобой сокровищами, в них сокрытыми. Тебе служит земля, с покорностью принимая от тебя в свои недра семена, какие тебе угодно сеять на ней, и в обилии предлагая тебе плоды, ею взращиваемые. Она открывает тебе и глубокие внутренности свои, и ты властной рукой берешь оттуда дорогие металлы, служащие к украшению твоей жизни, и другие хранящиеся там вещи, необходимые для удовлетворения твоих нужд. Тебе служит крылатый воздух, постоянно движущийся вокруг земли, — этот, по выражению блаженного Феодорита, содейственник нашей жизни, — это общее сокровище бедных и богатых, слуг и господ, простолюдинов и царей: ты постоянно вдыхаешь его, и он не истощается. Он собирает для тебя облака, сгущающиеся в тучи и дождем орошающие землю; крылами ветряными ты заставляешь его двигать мельничные жернова и производить другие полезные работы. Тебе служит огонь, освещая тебя во тьме ночной, согревая тебя во время зимней стужи и служа тебе к изготовлению снеди твоей. Ты заставляешь его служить тебе при изготовлении и обработке разных изделий, тебе нужных, и он, повинуясь тебе, посредством пара движет громоздкими машинами и тем облегчает для тебя работу рук твоих; далее он по твоему мановению быстрее быстроногих коней мчит по указанным тобой пространствам, целый ряд колесниц, на которых с удобством с одного места на другое переносятся люди и перевозятся товары. Ты уловил и подчинил себе неуловимую молнию, и ты можешь видеть на улицах города, какую службу несет для тебя эта молния, и с течением грядущих лет эта служба будет все более расширяться и разнообразиться. А какую дань несут тебе разнообразные животные, поставленные подле тебя! Одних ты заставляешь нести для тебя тяжелую работу, — возделывать землю или перевозить тяжести, и эти животные большей частью и умирают на службе тебе; у других берешь нужное или для твоего питания или для твоего одеяния, третьих убиваешь для того, чтобы не скудна была твоя трапеза. Самые дикие звери, не прирученные тебе, и пернатые, летающие в воздушных пространствах, не могут уклониться от служения тебе, и с них ты берешь дань, как победитель с непокорных народов.

Много сказали мы и, может быть, очень наскучили вам, указывая следы премудрости и благости Промыслителя — Бога, ясно запечатленные в видимом и окружающем нас мире. Но мы далеко не исчерпали всех благодеяний Божиих, а коснулись только, если можно так выразиться, верхушки их, поражающей и невнимательный глаз. «Судьбы Божии — бездна великая» (Пс. 35, 7) и от земли до небес простирается милость Его. Мы не добрались даже до самого зерна в вопросе, нами затронутом, — до тех несчастий и страданий, какие наполняют жизнь нашу, которые во многих подрывают веру в благое Провидение, пекущееся о нас.

Но посмотрим на эти несчастия и страдания при свете Божественного Откровения. Не увидим ли мы и здесь, на этих темных и печальных страницах нашей истории, явных следов божественной попечительности о нас?

Да, именно здесь и видна превосходящая наше понимание любовь Божия к нам грешным, глубоко оскорбившим своего Творца и Благодетеля. Несчастья, нас преследующие, — неизбежное следствие нашего грехопадения — наказание за грех. Но Бог и это наказание, нами самими навлеченное на себя, обращает к благу нашему, и наши бедствия делает лекарством для нас, подпавших неисцелимой болезни, так что наказания, на нас посылаемые, служат важнейшим видом помышления Божия о нас. Врача мы не осуждаем, когда он больному предписывает горькие лекарства, подвергает его сечению и жжению и заставляет лежать в постели, напротив, хвалим и благодарим его. Можем ли хулить Премудрого Промыслителя вселенной, если Он, для нашего блага, насылает на нас и допускает какую-либо неприятность, нами испытываемую? Нас, беспечно идущих путем погибельным, своими ударами, как голосом грома, Господь обращает к Себе и возвращает на путь, ведущий к миру и блаженству. Так было в Израиле. «Когда Он убивал их, — говорит Псалмопевец, — они искали Его и обращались, и с раннего утра прибегали к Богу, и вспоминали, что Бог — их прибежище, и Бог Всевышний — Избавитель их (Пс. 77, 34-35). А проходил гром, они слова огорчали и искушали Бога, и забывали руку, их милующую и спасающую. «Да будет у вас, — говорит св. Златоуст, — всегда твердой и непоколебимой мысль, что Бог благ и человеколюбив, не только когда благотворит, но и когда наказывает; потому что и наказания Его и кары составляют величайший удел благодеяния, важнейший вид промышления». Итак, когда увидишь, что случились неурожаи, и язвы, и засухи, и наводнения, и беспорядочные перемены в воздухе, или другой подобный бич человеческой природы, то не изъявляй досады и негодования, но поклонись Творцу, подивить Его попечительности. Он делает это и наказывает тело, чтобы спасти душу. И это, скажешь ты, Бог делает? Да, Бог делает это, и пусть предстанет здесь весь город, пусть вся вселенная, я не побоюсь сказать это. О, если бы у меня был голос сильнее трубы, и мог я стать на высоком месте и пред всеми воскликнуть и засвидетельствовать, что Бог делает это. Не по безумию говорю это, но имею на своей стороне пророка, который со мной восклицает и говорит: «Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы?» (Амос. 3, 6). Но это, — голод, язва, болезнь, — собственно не зло, по толкованию Златоуста, а только называется злом. Действительное зло то, которое подвергает нас осуждению, наказанию, навлекает на нас гнев Божий и лишает нас вечного блаженства, как-то блуд, прелюбодеяние, любостяжание и бесчисленное множество пороков. А то, что от Бога — вовсе не зло. Почему? Потому что, если бы было злом, то не делалось бы для нас причиной благ, не обуздывало бы гордости, не искоренило бы бесконечности, не возбуждало бы нас к рачительности и не делало бы более внимательными к себе.

Но бедам и злоключениям подвергаются не одни нечестивые, которых ударами нужно обратить на путь спасения, но часто вместе с ними и люди добродетельные. Даже более, мы видим, — люди, которых не был достоин и весь мир, жили в лишениях, скорбях, озлоблениях, а люди недостойные, преданные порокам, пользовались всеми удобствами жизни, жили в неге и роскоши. Эта неравномерность жребиев человеческих, эта несоразмерность внешнего счастья людей с их внутренним достоинством смущает душу многих и колеблет в них веру во всеблагой и праведный Промысл Божий. Где же Бог, где Его мудрое распределение судеб наших, спрашивают такие, когда такой непорядок в нашей жизни?

Напрасно соблазняет это малодушных. Чтобы не поднимать виновного ропота на Всеблагого Промыслителя за страдания благочестивых и благоденствие нечестивых, припомним, во-первых, что из земнородных нет никого чистого пред Богом, хоть и один день он жил на земле (Иов 6, 17; 9, 2); нет никого, кто бы не навлекал на себя праведной кары и гнева Божия. «Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит?» — говорит псалмопевец (Пс. 129, 3). Все мы «рабы ничего не стоящие» перед Богом. Даже праведник семижды на день падает. Вы не обидитесь, если я попрошу вас обратиться к своей совести. Если у вас нет грехов тяжких, явных, то не наполнена ли душа нечистыми помыслами, не грешите ли вы чувствами недружелюбия, не наносите ли оскорбления ближнему словами осуждения или укоризны? А Господь сказал, что, всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной (Мф. 5, 22). Что ж? Если требовать правды Божией для себя, то всех нас нужно бы подвергнуть наказанию Божию — ударам бед и злоключений. Но Господь наш так благ и человеколюбив, что не всех нас подвергает каре гнева Божия, видя, что тяжки для нас страдания, им посылаемые, а только некоторых. Бедствиями, какие обрушиваются на немногих, Он говорит всем нам: «если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк. 13, 2-3). Как не видеть в этом особенного попечения Божия о нас и Его милосердия к грешному роду человеческому?

Припомним, во-вторых, — и это главное, что нужно иметь в виду при суждении о действиях Промысла Божия в роде человеческом, — что наше существование не ограничивается пределами нашей земной жизни. Ныне у нас время сеяния, а жатва будет после, за пределами гроба; ныне время труда и подвига, а вознаграждение и венец ждут нас в будущем веке. Там уготовал нам Человеколюбец Бог великое воздаяние за подвиг, какой мы несем во время земной жизни своей. И земледелец в поте лица возделывает свое поле, одушевляемый надеждой получить более или менее обильную жатву с обрабатываемого поля, он терпеливо переносит зной и непогоду, и не жалуется на изнурение и усталость, какие испытывает в трудовые дни свои. Не то же самое ли и с нами? Тяжелый подвиг, выпадающий на нашу долю, то же, что работа земледельца; страдания и злоключения — то же, что зной и непогода, какие терпит он при своей работе. Выпадет нам тяжелая доля; в пути нашем нас постигнут бедствия, лишения, болезни, страдания, — все претерпим в сладостной надежде на будущее воздаяние. Беды и страдания — это средства очищения нашего. Бог посылает их нам, чтобы удостоить нас большей награды в день воздаяния. Не жалуйтесь на них. Апостол говорит: «думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в нас» (Рим. 8, 17). Страдания наши, конечно, бремя, нами несомое, но оно, по апостолу, не слишком тяжкое и облегчается непродолжительностью времени. А что впереди у несущего это бремя? Кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, говорит святой апостол (2 Кор. 4, 17). Вас соблазняет то, что порочные и нечестивые люди часто живут в неге и роскоши? Но если благодеяния Божии, на них изливаемые, не обращают их на путь спасения, то не завидовать им нужно, а сожалеть о них. Кратковременные блага, какими они наслаждаются в здешней жизни, послужат к отягчению их участи в будущем веке. Говорим это не мы, на сам Господь в известной притче о богатом и Лазаре. Чадо, вспомяни, — влагает Он в уста Авраама богачу, веселившемуся все дни, а по смерти оказавшемуся в муках, — что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь (Лк. 16, 25).

Одушевляемые надеждой на праведное воздаяние Божие и на получение венцов, уготованных добрым подвижникам веры, святые Божии с полным благодушием встречали и переносили ниспосылаемые им испытания, и не только с благодушием, но даже с радостью и хвалой Богу. Великий ветхозаветный праведник Иов еще не имел перед глазами такого света веры, каким пользуемся мы, чада новозаветной благодатной Церкви. Но смотрите, как отнесся он к тем поразительным бедствиям и лишениям, каким подвергся он в короткое время по попущению Божию. При всех великих несчастьях, внезапно обрушившихся на него, он благословлял Имя Господне, и не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге (Иов 1, 22). Апостолы подверглись бесчестию и бичеванию за проповедование имени Христова, и не сетовали на то, напротив, они пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие (Деян. 5, 41). Апостол Павел не раз выражает не скорбное, а радостное чувство по поводу злоключений, какие ему приходилось претерпевать во имя благовестия Христова. Благодушествую — говорит он, — в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа (2 Кор. 12, 10). Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых (Кол. 1, 24). Другие апостолы всем верным внушали не скорбеть, не роптать, а радоваться, когда их постигнут те или иные бедствия.

С великой радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка (Иак. 1, 2-4). Возлюбленные! — говорит св. апостол Петр, — огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете... Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь (1 Пет. 4, 12-16). Господь блаженными называет не тех, которые проводят жизнь в довольстве и веселии, а плачущих, алчущих и жаждущих правды, изгнанных за правду, подвергающихся поношениям и гонениям. «Радуйтесь и веселитесь, — говорит таковым Господь, — ибо велика ваша награда на небесах» (Мф. 5, 3-12).

Но надежда на будущие блага, как бы ни была сильна, она в нас не может совершенно подавить и умалить то чувство боли, какое причиняют нам временные страдания. Как острием меча, поражается бедой наше сердце, и слеза, невольный свидетель внутренней тучи, орошает наш глаз, когда скорбь, при виде несчастия, терзает нашу душу. Но мы отнюдь не оспариваем этого. Страдание, на нас посылаемое, не имело бы цены пред Богом, если бы оно ничего не стоило нам и не отзывалось в нас никаким чувством боли. Страдание неразлучно с терпением, и чем больше страдание, тем больше терпения от нас требуется. Но замечайте и здесь, среди страданий, нами испытываемых, попечительность о нас милосердного нашего Отца небесного и Промыслителя. Когда посещает Он скорбями нас, Он тогда особенно «Бог вблизи, а не Бог вдали» (Иер. 23, 23). Он видит слезы наши и принимает их как фимиам кадильный, как жертву для Него благоприятную. Милостивым оком, как Отец, призирает Он на нас во дни искушений, нас постигающих, и не посылает нам страданий, которых бы мы не могли понести. Ангелам своим Он заповедует хранить нас, когда жизненный путь наш становится тяжелым и трудно выносимым для нас. И когда, по-видимому, совершенная гибель угрожает нам, тогда внезапно приходит к нам избавление. Сами несчастья растворяются утешениями, посылаемыми свыше, и чем сильнее искушение, тем тверже и правдивее утешение, умеряющее боль душевную. Не даром святые Божии во время страданий сохраняли благодушие и не переставали воздавать хвалу Богу. Если хотите видеть разительное свидетельство скорой помощи Божией людям, подвергшимся тяжкому искушению, припомните пророка Даниила и трех отроков еврейских. Один был брошен в ров ко львам, свирепым и голодным; а те ввержены были в раскаленную печь, которая опалила возгревающих ее. Но праведники обратились с горячей молитвой к Богу, защитнику всех обуреваемых, и смотрите, — голодные и свирепые львы не смеют прикоснуться к пророку, Богом хранимому, а отроки, вместо палящего огня, нашли в печи прохлаждающую росу, и вышли из нее невредимыми, и мучителю виден был, в пылающей печи вместе с тремя отроками, Ангел Божий, ниспосланный с неба для сохранения их. Положим, это случай чудесный, служащий проявлением чрезвычайной силы Божией, которая дала спасение обреченным на тяжкую смерть для поражения неверия. А мы, заурядные люди, не дерзаем ожидать для себя такого величия благодати спасающей. Но если мы будем внимательны к себе, если благоговейной мыслью будем обсуждать разные обстоятельства, с нами приключающиеся, то не можем не увидеть над собой простертой руки Божией. Она управляет той утлой ладьей, на которой мы плывет по бурному житейскому морю, и спасает нас от потопления, когда волны бедствий ревут и бушуют вокруг нас и грозят нам полной гибелью. Вот признание одного мужа веры (игумена Парфения), которое изложено в его автобиографии, помещаемой в одном из наших духовных журналов. «Благодать Божия, — говорит он, — хранила меня во всех путях моих и даже обильно изливалась на меня, ибо сколько раз чудесным образом был я спасен от болезней, даже от самых смертей, от разбойников и от потопления, и исчислить не могу, сколько раз я был Богом спасен от душевных бед и опасностей, и много раз выхватывал Он меня уже из самого пламени и печи; ибо, бывало, где уже никакой помощи человеческой нет и не предвидится, то я, как дитя, поднимаю свои руки ко Господу Богу, и тот же час или самую ту же минуту получаю Его святую помощь; удивления было достойно, да и только. Это не только было одному мне заметно и известно, но и всем ближним моим и знакомым моим... ни одного порока так не прошло, чтобы Бог меня не наказал, но миловал, щадил и беспрестанно наказывал любя»... Подобно этому мужу веры, не каждый ли из нас должен говорить, если только внимательным оком посмотрит на пройденный путь жизни?

Видите безмерное милосердие и неизреченную попечительность Божию о всех нас. Что такое пред Лицом Божиим един от малых в бесчисленном роде человеческом и в необозримой системе мироздания? Праведный Иов говорит, что Господь каждое утро посещает его и каждое мгновение испытывает его (Иов, 7, 18), и ни один волос без воли Его не падет с головы нашей (Лк. 12, 7). Ангелам Своим Он заповедует хранить в особенности тех, которые, при своей беспомощности, нуждаются в покровительстве высшей силы.

Но зачем нам представлять частные следы Божественного Промышления, которые, пожалуй, и не видны для незоркого и невнимательного глаза, когда пред оком нашей веры светлее солнца блистает такое поразительное явление неизреченной, превышающей и ожидания и понимание наше, любви Божией к грешному роду человеческому? Это ниспослание Единородного Сына Божия на землю для совершения дела нашего спасения и ту великую жертву, какую принес Он за нас, чтобы возвратить нам то, что мы потеряли, и снискать нам еще большие блага. Мы были отвержены; мы были пленниками врага нашего спасения; как заблудшие овцы, мы делались добычей хищника... Но вот мы оправданы и очищены; разорваны оковы рабства, нас державшие, — нам даны божественные силы для борьбы с врагом и для преуспевания в добродетели, нас, как заблудших овец, отыскал, поднял на плечи Свои и к Отцу принес наш Искупитель, наше естество вознес на престол царский и «посадил на небесах во Христе Иисусе» (Еф. 2, 6). Не видят этого неверующие; но в веках грядущих, когда придет Господь, окруженный небесными силами, и для верующих и для неверующих откроется это преизобильное богатство благодати Божией, нам дарованной. И вы знаете, какой ценой, — ценой Крови куплено наше искупление и наше возвышение. Стоить только вспомнить об этом, (а кто из носящих имя христианина не помнит этого?), одна мысль об этом гонит далеко от нас все сомнения в попечительности о нас Господа, преисполняет нас чувствами благодарения и изумления пред неизреченным даром Божиим, каким наградил нас Бог, богатый милостью Своей. После этого чуда любви Божией, превышающего все возможные чудеса, нужно ли еще указывать на что-либо в доказательство промышления Божия о нас.

Чувствуем, впрочем, что многое, и очень многое не досказано нами, что можно привести в оправдание премудрого и всеблагого Промысла Божия. Не переплываемо море Промысла Божия, говорит один блаженный исследователь путей Провидения. Нам не исчерпать всей глубины богатства и премудрости и разума Божия, потому что, по апостолу, «непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 11, 33). Сколько бы мы ни старались постигнуть непостижимое, мы не можем с полной очевидностью представить все то, что заключается в бесконечном разуме Божием, распоряжающимся нашими судьбами. «Те, которые более надлежащего усиливаются смотреть на солнце — говорит тот же блаженный отец, — не достигают, чего желали, но портят зрение, и не только не привлекают солнечного света, но даже навлекают на себя тьму. Этому же самому подвергается и ум человеческий, когда хочет постигнуть непостижимую премудрость Божию». Потому не будем отваживаться разузнавать и исследовать все нити, из которых сплетается судьба наша, и которые держит и направляет всеблагая и премудрая десница Божия. Будем довольствоваться тем, что видно для нас и доступно нам. Но и то, что видно нам, заставляет нас удивляться неизреченной мудрости Мироправителя, восхвалять и благодарить всеблагого Промыслителя, дающего нам все обильно в наслаждение и мудро устраивающего все ко благу и спасению нашему. Слава и благодарение Богу, благодателю нашему, во веки веков!

(проф. В. Ф. Певницкий. О промысле Божием.

Киев. 1899)

Понятие О Промысле Божием

Все происходит по воле Божией

Промышление Божие о наших нуждах

О том, почему происходят несчастья и бедствия

Почему Бог попускает грехи?

Непостижимость судов Божиих

Необычные происшествия

Едва ли не у каждого из нас есть в прошлом, в памяти о прошлом, факты, говорящие о связи с духовным миром, факты материалистически не объяснимые, ясно свидетельствующие, что над нами есть Недремлющее Око. Только многие люди закрывают глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать. Но чаще бывает, что люди помнят такие факты, да не в силах согласовать с их голосом свою жизнь. В минуты раздумья или задушевной беседы всплывает наверх это таинственное, чтобы потом снова уйти в тайники памяти. Редко люди предают гласности такие переживания. Здесь может быть и скромность, и нежелание фигурировать своим именем в печати, и сомнение — поверят ли, ни сочтут ли выдумкой или даже плодом душевного расстройства. Однако некоторая часть таких фактов становится достоянием печати. Если бы даже собрать такого рода сообщения за последние годы, то получилась бы целая книга.

В газете «Труд» № 59 за 7 апреля 2007 года опубликована беседа с Патриархом Московским и всея Руси Алексием, в которой Святейший Патриарх приводит такой случай:

«Однажды чудесное избавление от неминуемой гибели случилось со мной еще до рождения. Тогда мама, уже носившая меня в себе, должна была из Литвы, куда она ненадолго ездила, вернуться домой, в Эстонию. Она пришла к автобусу, и оказалось, что мест уже нет. Мама должна была обязательно вернуться домой в этот день. Но, несмотря на ее долгие упрашивания, ей отказали. Она смогла поехать только на следующий день. А вернувшись, она узнала, что тот автобус сорвался с дороги и утонул. Никто не выжил.

Мистический смысл можно обнаружить и во многих других ситуациях, встречах, событиях, которые бывали в моей жизни, начиная с детства — во время посещений с родителями Валаамского монастыря, или в годы фашистской оккупации, или впоследствии, когда непреодолимые, казалось, препятствия преодолевались благодаря очевидной помощи свыше...»

В газете «Комсомольская правда» от 24 июня 2006 года приведены необычные происшествия, случившиеся в жизни обычных людей.

Владимир Андрианов, генерал-лейтенант:

— Однажды во время афганской войны мой начштаба увидел неподалеку черную птицу и засек по часам, что она просидела на месте семь минут. Упросил меня ускорить начало операции именно на этот срок... Я двинул колонну раньше. А ровно через семь минут в том месте, где стоял наш БТР, рванул мощный душманский снаряд.

Наталья Емельянова, дизайнер, Волгоград:

— Мы с мужем долго мечтали о ребенке, но ничего не получалось. Я пришла в церковь молиться о материнстве. Когда вышла из храма, услышала легкий шепот: «У тебя уже есть ребенок!» Через несколько дней я поняла, что это действительно так!

В Спасо-Преображенском храме Димитров-града есть старинная икона Казанской Божией Матери. Ее зимой 2003 года нашли послушники на месте прежнего храма, разрушенного при Сталине. Как только икона появилась в церкви, там сразу начались чудеса — стали светлеть лики на иконах, люди исцелялись от болезней.

Эту икону решил украсть один грабитель. Вор пробрался в храм через узкое слуховое окно под куполом храма, там не было сигнализации. Убедившись, что все тихо, по веревке спустился к алтарю. Надел перчатки и ножом попытался поддеть стекло, закрывающее икону с ликом Богоматери. Никто, казалось, уже не мог помешать ему скрыться с дорогим «трофеем». Но тут вдруг сработала пожарная (!) сигнализация: самое удивительное, что ничего не горело, да и система не была заведена на икону! Сработала сама.

Еще одно совпадение — наряд вневедомственной охраны в это время проезжал мимо церкви. Бойцы, получив сигнал по рации, рванули к храму. Разбудили охранника, который мирно спал в сторожке, и вместе вошли в храм. «Ночного гостя» обнаружили в алтаре, там и повязали.

— Это Божий Промысл, — говорили наутро старушки в храме. — Он защитил лик Богородицы и покарал преступника. (Станислав Иконников, «Комсомольская правда» от 22 июня 2004, Ульяновск).

Наместник Сретенского монастыря в Москве архимандрит Тихон (Шевкунов) рассказывает.

«Непостижимые, поразительные силы, которые нам невозможно представить, приводит в действие истинная молитва. Об этом может рассказать каждый православный человек, живущий христианской жизнью. Вот одна недавняя история. Поступивший в семинарию при нашем монастыре молодой человек (из алтайских немцев, ставший гражданином Германии) украл в монастыре из сейфа 180 тысяч долларов. Эти деньги мы долго копили, издавая книги. Мы хотели купить два зерноуборочных комбайна для того, чтобы поднять взятое нашим монастырем разрушенное хозяйство в Рязанской области. Так вот он украл эти деньги и уехал в Германию. Уголовное дело в Генпрокуратуре завели, но сказали: «Батюшка, забудьте. Вора не найдут никогда. Он уже, как гражданин Германии, уехал через зеленый коридор. А если даже найдут через Интерпол, Германия его России все равно не выдаст и деньги не отдаст. Таких прецедентов в истории не было». Мы сказали: «Тогда мы будем молиться». И стали молиться Матери Божьей, Покровительнице нашего монастыря. Мы же не для себя просим вернуть эти деньги, не дачи себе строить, а чтобы людям помочь. Через две недели нам сообщают: воришку арестовали на немецкой границе! Его обыскали только потому, что он пересекал границу через три дня после 11 сентября 2001 года, после нападения на Нью — Йорк. Тогда немцы обыскивали всех подряд — и своих и чужих, и в красном коридоре и в зеленом. Деньги он не смог декларировать, и их отобрали до суда. Но от суда вор скрылся. Мне говорят: «Пока не будет суда, вам деньги не вернут, а суда не будет, пока он не явится в суд, а он не явится никогда». Мы опять говорим: «Будем молиться!»

В связи с диалогом с Зарубежной Церковью я через год полетел в Мюнхен. В Германии 68 миллионов человек. Знаете, кого я первого там встретил?! Этого субчика! Я его схватил за руку и запер в местном православном монастыре. Звоню в Москву прокурору: «Я его поймал!» Он долго не мог поверить, но когда понял, что все серьезно, говорит: «Срочно отпустите его! Вы задержали гражданина Германии, вас сейчас посадят в соответствии с немецкими законами!» Я ему отвечаю: «Не знаю насчет немецких законов, но мне его Господь в руки послал. Какие тут еще законы?» Созвонились с немецкой прокуратурой, с Интерполом. Полиция приехала. Все допытывались, как я его нашел. А я его не искал, это Промысл Божий. Состоялся суд, и произошло так, что деньги нам вернули в наш престольный праздник — Пресвятой Богородицы, Которой мы и молились. Работники прокуратуры и Интерпола были тогда под сильным впечатлением от всего случившегося и очень нам помогли.

В Печорах у нас был примечательный случай. Приезжала семья, где восьмилетний мальчик привел родителей в Церковь. Сам пришел в храм, попросил, чтобы его крестили. Женечка — был такой. За ним пришли в храм совершенно этим потрясенные все его старшие — родители, бабушка — интеллигенты такие, с высшим образованием. И это тоже феномены нашего времени... (Из статьи «Отец Тихон: «Без Православия Россия невозможна», газета «Труд» № 169 за 14 сентября 2006 года).

А вот еще один случай, изложенный о. Тихоном (Шевкуновым) в газете «Аргументы и факты» в № 51 за 2004 год: «Если в человеке нет сознательного противления истине и он живет физически вне Церкви в силу обстоятельств, как было в советское время, то Господь управит его жизнь, и смерть, и спасение. У меня был старший друг, человек необыкновенной духовной жизни — епископ Василий (Родзянко). Он всю жизнь прожил в эмиграции, и вот как-то раз, в самом начале девяностых годов, когда он в очередной раз приехал в Россию, священник из деревни в Костромской области попросил его послужить в сельском храме. Владыка был бесконечно добрый человек и согласился. В пути, в глуши Костромской области, прямо перед ним на шоссе произошла авария: мотоцикл, на котором ехали отец и сын, столкнулся с грузовиком. Отец разбился насмерть. Сын в шоке стоял над погибшим. Владыка обнял молодого человека: «Я священник. Если ваш отец был верующим, я могу совершить отпевание». Молодой человек отвечает: «Да, он был верующим, только в церковь не ходил, храмы все закрыты вокруг. Но у него был духовник». Владыка удивился: «Как это — церкви закрыты, а духовник был?» — «А он каждую неделю много лет слушал по Би-би-си религиозные передачи отца Владимира Родзянко и считал его своим духовным отцом». Владыку Василия (Родзянко) до монашеского пострига звали отцом Владимиром. Владыка заплакал и опустился на колени перед своим духовным сыном, к которому Господь привел его по неисповедимым Своим путям, чтобы от имени Церкви проводить его в последний путь».

«Известный в 80-х годах украинский певец Николай Гнатюк — ныне глубоко верующий человек и видит Промысл Божий во всех событиях своей жизни.

— Однажды, — рассказывает он, — я был приглашен на концерт в итальянском городе Бари, где находятся мощи Святителя Николая, Мир Ликийских Чудотворца. Мне предстояло петь в основном с оперными певцами на итальянском языке, которого я не знаю. А в песне, посвященной житию Святителя, было 12 куплетов. Я учил ее в поезде на пути из Мюнхена в Рим. Учил долго, пока в конце концов не понял, что это бесполезно. Но дело в том, что, насколько мне это было известно, заглядывать в бумажку во время исполнения песен на этом концерте запрещалось. Так что меня могли просто снять с программы из-за незнания текста. И я здесь же, в поезде, написал песню о Святителе Николае. Хотел сказать устроителям концерта, что это старинная украинская песня...

В Бари с Николаем Васильевичем происходили поистине удивительные вещи. Перед самым выступлением его охватило беспокойство: как он будет петь без микрофона, и как его голос будет звучать рядом с голосами оперных знаменитостей мирового уровня? Он так разволновался, что готов был отказаться от выступления. Певец уже шел, чтобы сообщить об этом ведущему. Но тут его взгляд упал на большую икону Святителя Николая, которая висела на стене.

— Мне показалось, что святой смотрит на меня с укором, как бы говоря: «Разве это ты должен решать, что делать, а чего не делать? Иди и пой. А все остальное — не твое дело». И я пошел. Когда объявили мою фамилию, вышел на сцену... И увидел в руках у ведущего микрофон. Оказалось, что я был единственным исполнителем, которому разрешили петь с микрофоном. Более того: мне как иностранцу, не знающему языка, позволили заглядывать в шпаргалку. А песню о Святителе Николае, написанную в поезде, я с тех пор часто исполняю на своих концертах.

Но на этом чудеса не закончились. На оставшиеся у него лиры Гнатюк хотел купить в базилике святого Николая масло, миро, медальоны и еще кое-какие предметы, связанные с именем Святителя. Так называемый «здравый смысл» тут же стал подсказывать причины, по которым нельзя было этого делать. Во-первых, поезд на Мюнхен уходил вечером, а в течение целого дня надо было что-то есть. Во-вторых, певец собирался купить подарки — несколько маек и роскошный рождественский кекс. В-третьих, у Николая Васильевича была тяжелая сумка, и нужно было брать такси.

— Я все-таки махнул рукой на «здравый смысл» и потратил все деньги в базилике. А выйдя на площадь, увидел машины, с которых бесплатно раздавали... майки. Оказывается, в Бари в это время проходил рождественский марафон, и всем, кто желал в нем участвовать, дарили майки. Я взял три штуки, повязал одну из них поверх куртки и побежал... Немного позже настоятель местного православного храма сказал мне, что нас приглашает на обед богатая итальянка русского происхождения. Войдя в дом, я увидел на столе тот самый рождественский кекс. Там же я познакомился с земляком-украинцем. Он довез меня до вокзала на своей машине и даже не дал прикоснуться к сумке — сам занес ее в купе (Олег Маркелов, из книги «Между светом и тьмой»).

Отец Лазарь, иконописец Киево-Печерской Лавры: «На все есть Промысл Божий. Мы живем, не осознавая, что рядом с нами по жизни неотступно идет Господь. Наблюдает, сопереживает, помогает, оберегает, если ты искренне веруешь».

Нет слепого случая! Бог управляет миром, и все, совершающееся на небе и в поднебесной, совершается по суду премудрого и всемогущего Бога, непостижимого в премудрости и всемогуществе Своем, непостижимого в управлении Своем.

Бог управляет миром: разумные твари Его да покоряются Ему, и слуги Его да созерцают благоговейно, да славословят в удивлении и недоумении превышающее разум их, величественное управление Его!

Бог управляет миром. Слепотствующие грешники не видят этого управления. Они сочинили чуждый разума случай: отсутствие правильности во взгляде своем, тупости своего взгляда, взгляда омраченного, взгляда извращенного они не сознают; они приписывают управлению Божию отсутствие правильности и смысла; они хулят управление Божие, и действие премудрое признают и называют действием безумным (святитель Игнатий Брянчанинов).

Жизнь человека — цепь различных действий Промысла Божия

Чудеса на каждом шагу

В сороковых годах скончалась в городе Вараждине, в Югославии, старшая сестра писателя Алексея Николаевича Толстого — Елизавета Николаевна. Вот что она говорит о смысле и значении чуда.

«В нашем языке слово «чудо» соответствует понятию прекрасного, необычного, удивительного. Есть и другое слово, сходное с ним наружно, но в корне глубоко различное, это «знамение», то самое знамение, о котором книжники и фарисеи просили Учителя. Помните суровый ответ Его? «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему» (Мф. 12, 39).

Оба эти слова часто смешивают в разговорной речи, подменивают одно другим, забывая, что Спаситель употребляет их раздельно, когда говорит о втором Своем пришествии: «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса» (Мф. 24, 24).

Мне кажется, можно определить их следующим образом: знамение — громкий глас Божий, возвещающий, предостерегающий, указующий и поэтому явный и ко всем обращенный. Чудо, наоборот, есть нечто прикровенное, интимное.

И Спаситель, отказавшийся являть знамение, творил чудеса ежедневно, ежечасно. Это был поток любви, неудержимо истекающий от Того, Кто на земле являлся воплощенной любовью. Чаша сострадательной любви переполняла края и лилась свободным, сияющим потоком на малых, убогих, обиженных и страждущих во все время, пока стопы доброго Пастыря касались нашей убогой матери-земли.

А сейчас? Неужели же время чудес миновало? И Тот, Кто смертию смерть попрал, Кто победил мир, отвел от него Свою щедрую руку? Нет более чудес? Да кто это сказал Вам, братья мои? Кто возвел клевету на начало света?

Нет, есть чудеса: жизнь каждого человека сплошное чудо, потому что судьба его есть непрестанное действие Божьего о нас попечения и водительства. Не всегда это кажется ясным лишь потому, что заботы, печали и радости, из которых ткется ткань судьбы человеческой, мешают разглядеть ее узор.

Но в жизни каждого случаются минуты, когда, раздвинув чадный покров, мелькает ослепительной белизной рука Ведущего. Почему же не все умеют видеть? Почему, даже увидев, забывают?

Я, которая пишу эти строки, свидетельствую, что всякий раз, как мне приходилось в большом обществе заводить разговор о чудесном, большинство присутствующих рассказывали о своем, и выходило так, что почти с каждым бывали «непонятные случаи», «необъяснимые происшествия». Слово «чудесное», разумеется, не произносилось, потому что, как это всем известно, некоторым людям кажется стыдно «верить в сверхъестественное», а чудо есть именно то сверхъестественное, против которого возмущается мнимо-свободный разум человека.

А между тем чудо есть не нарушение, а наоборот: действие высших и вечных законов бытия в нашем преходящем мире. И законы эти действуют среди законов мира материи так же просто, обычно, как и остальные, только люди почему-то не хотят заметить их или, «отметив что-то необъяснимое», быстро забывают, иногда прямо стараются забыть, как будто души, слабые и тесные человеческие души, пугаются того необъятного, которое стучится к ним и которого они не в силах вместить.

Но бывает и иначе. Помнит ли кто случай, определивший жизнь знаменитого русского адвоката Плевако? Был он тогда совсем молоденький студент и такой бедный, что не имел денег заплатить за семестр в университете. Он искал, хлопотал и все напрасно... Когда исчезла последняя надежда, вышел он из университета, как потерянный... Глядит, а в придорожной пыли ветерок крутит бумажку, те самые 25 рублей, которые ему нужно было заплатить. И Плевако-то ведь, не колеблясь, признал, от Кого послана ему эта спасительная бумажка! Конечно, она не с неба упала, а была оттиснута в Экспедиции государственных бумаг, но разве это меняет дело?

Помню, шла я однажды вечером по улицам Москвы. Темнело. Старик в нагольном тулупе попросил милостыни. Мелочи у меня как на грех не было, один рубль, а ведь нищие на каждом перекрестке. Я прошла. Вдруг меня схватило за сердце, вот хочется дать этому нищему и сама не знаю почему. Я даже внимания на него не обратила. А хочется неудержимо. Даже рассердилась на себя: за чем дело стало? Ну хочется, так и дай! Велика важность рубль?.. Он принял милостыню, но, ощутив, вероятно, необычный размер монеты, поднес ее к фонарю, вскрикнул и рухнул мне в ноги. И поняла я по этому, за душу хватающему крику, что он не мне, а Богу кланялся, что какая-то страшная, неотложная нужда была утолена через меня, явившуюся лишь Его недостойным орудием. Вот это как бывает, да.

Надо лишь открыть глаза души своей, надо приучить слух свой слышать и тогда ясно станет, что мы окружены чудесами, что необъятный мир чудес обволакивает нас, стучится к нам и с неутомимой, смиренной настойчивостью Божественной любви «напрашивается» людям.

Потому-то всякий человек, какой бы они ни был, может стать и очень легко объектом чудотворения — до трепета легко! Ведь Христос-то для грешников пришел, и следом за Ним святые с особенной нежностью любили маленьких людей. Помните тихую улыбку великомученика Георгия в ответ на наивную просьбу крестьянина? «Иди, брат, жив вол твой». Разве такие могут кем или чем-нибудь гнушаться?

Меня всегда изумляло почему это люди думают, что творить чудеса дано одним святым, и это вопреки прямому указанию Спасителя: «Если имеете веру в зерно горчичное и скажете горе сей»... Разумеется, зерно горчичное еще далеко не святость, а так себе, зернышко, среди других малейшее...»

Главное чудо жизни есть, конечно, любовь человека к Богу и к другому человеку... И все, ведущее к этой любви, есть чудо жизни.

(Епископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) «Время веры»; Нью-Йорк, издательство имени Чехова, 1954)

Печаль ваша — в радость

События нашей жизни очень часто не зависят ни от наших желаний, ни от нашей воли. Как бы мы ни старались жить без огорчений, неприятностей и потерь, это плохо нам удается. Об этом предупреждает и Евангелие: «В мире будете иметь скорбь...» В то же время Церковь устами апостолов призывает нас не огорчаться, а даже радоваться печалям. Более того, по православному вероучению уныние относится к числу главных смертных грехов. Почему?

Священник Вячеслав Брегеда, настоятель Никольского храма в д. Малинники Сергиево-Посадского района, который служит также в храме-часовне при Абрамцевской областной психиатрической больнице № 5 говорит:

«Прежде чем говорить о печали и унынии, хочу обратить внимание читателей на одно известное выражение: «поставить на попа», — начал беседу о. Вячеслав. — В обыденной жизни это означает просто поставить какой-то предмет в вертикальное положение. Духовный же смысл упомянутой «формулы» — привести наши мысли, чувства, понятия в правильное состояние. Попробуем так и поступить.

Отчего мы печалимся и зачастую впадаем в уныние? К примеру, кошелек с деньгами потеряли — и нашла на нас печаль. На работе начальник нас отчитал — снова печаль. Сосед построил новый дом, а мы живем в старом — то же самое... Все эти примеры лишь означают, что мы неправильно духовно предрасположены, и переживаемая нами печаль нравственно нездоровая, суетная. Все мы постоянно экзаменуемся жизнью. И если впадаем в печаль, как в приведенных примерах, — мы экзамен не выдерживаем. Мало того, наносим своей душе большой вред.

Как же относиться к неприятностям и скорбям? Святитель Иоанн Златоуст преподает нам глубокие уроки христианского поведения в подобных случаях. Если, скажем, у вас воры украли имущество, нужно не огорчаться и унывать, а со смирением просить Господа, чтобы Он принял это как жертву от нас. Печалиться нужно лишь тогда, когда мы согрешаем и теряем близость к Богу. В Ветхом Завете повествуется о том, как праведный Иов, лишившись всего имущества и скота, потеряв детей, пораженный затем проказой, говорил: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь (в землю). Бог дал, Бог и взял; да будет имя Господне благословенно!»

Конечно, многие из нас далеки от такого высокого духовного состояния, однако нам необходимо хотя бы знать, к чему нужно стремиться.

Глубокие духовные поучения мы можем найти не только у святых отцов, но и почерпнуть из отечественной классической литературы. Например, как не внять Пушкину: «Хвалу и клевету приемли равнодушно...»

Почему уныние относится к смертным грехам? На первый взгляд, человек просто кручинится, никому ничего плохого не делает, зла не причиняет?..

Греховные проявления, свойственные человеческой природе, можно условно разделить на три вида: грехи против Бога, против ближнего и против самого себя. Не буду подробно на этом останавливаться, скажу только, что человек в унынии травмирует свою душу, помрачая в себе образ Божий, а по утверждению святых отцов, разумная душа дороже всей Вселенной. Такое состояние человека можно назвать душевной болезнью. Начальная ее ступень — печаль, затем уныние, которое нередко переходит в отчаяние. Как известно, Иуда после предательства Христа впал в отчаяние и совершил самоубийство — самый тяжкий из всех грехов.

Преподобный Силуан Афонский так нам советовал: «Держи ум свой во аде, но не отчаивайся».

Одна из евангельских заповедей гласит: «Блаженны плачущие...» Но разве плач — не выражение уныния? Нет ли здесь противоречия с заповедью?

Плач — одно из величайших свойств человеческого духа. Иногда оно обнаруживается даже у животных. На первый взгляд действительно может показаться, что Церковь «восхваляет» плач. На самом деле в Евангелии речь идет о плаче покаянном, очистительном, когда люди оплакивают свои грехи и при этом исполнены решимости направить свою жизнь в праведное русло. Именно такие люди блаженны, истинно счастливы.

В жизни мы видим, что плач (как, впрочем, и радость) имеет разное происхождение. Например, сын-солдат вернулся из «горячей точки» и от внезапной этой радости мать воина не может не прослезиться. Здесь мы видим естественное проявление высоких человеческих чувств. Если же кто-то плачет от зависти или, напротив, радуется тому, что у соседа украли машину, — это, понятно, духовно ущербные чувства.

Многие из нас очень тяжело переносят потерю близких, дорогих людей, некоторых охватывает глубочайшее отчаяние, и люди пытаются свое горе «залить» вином...

Понятна человеческая скорбь, связанная с потерей близких, смириться с этим очень непросто. Но верующие люди всегда помнят о грядущем всеобщем Воскресении и Страшном Суде, они убеждены, что расставание с умершим — временно. Однако многие люди по маловерию или неверию этого воспринять не могут, для них это область религиозной фантазии и предрассудков. Что сейчас высекают на могильных плитах или памятниках? Чаще всего: «Помним», «Скорбим». А, например, в римских катакомбах христиане писали: «Спи, брат, отдыхай до всеобщего Воскресения. Встретимся на Страшном суде».

Наш земной мир нередко называют «житейским морем». Главное для человека в тяжких, трагических обстоятельствах — не терять самообладания. Образно говоря, нельзя бросать весла, а надо изо всех сил стараться направить свою жизнь в спокойное, правильное русло. С Божией помощью любое горе возможно преодолеть.

Есть во всем этом и другая сторона. Нередко люди через скорби и страдания обретают веру и впервые переступают порог храма. У меня немало таких прихожан, которые признаются, что если бы в их судьбе не случилось скорбей, они вряд ли нашли бы дорогу к храму.

Житейские тяготы, огорчения и скорби приносят человеку больше духовной пользы, чем удовольствия и увеселения.

Это несомненно. Ибо «многими скорбями подобает нам внити в Царствие Божие». Необходимо учиться мужеству. Очень ценно, когда человек это понимает и старается преодолевать искушения и всякого рода жизненные коллизии, сложности. «Мужайтесь, — говорит Христос, — Я победил мир». Мы, к сожалению, в большинстве своем живем по другим принципам, мы хотим, чтобы все у нас было спокойно, безболезненно, беспечально — и подобное отношение к жизни прививаем своим детям, растим их неподготовленными к испытаниям. Зачастую именно в этом причина неспособности молодых людей создать семью. После первых же семейных неурядиц, ссор они впадают в панику и подают заявление о расторжении брака...

У карагандинского старца Севастиана была фотография на столе. Когда у него спрашивали, кто запечатлен на ней, он отвечал: «Мой благодетель. Через него я получил 10 лет тюрьмы и стал тем, кем являюсь. Я постоянно за него молюсь». Вот пример христианского отношения к жизни, осознания благости промысла Божия во всех, даже в трагических обстоятельствах. Ибо сказано: «Молитесь за обижающих вас и гонящих вас».

Еще одна характерная житейская ситуация: человек серьезно болен и многие годы, а иногда и всю жизнь, тяжело страдает...

Когда я учился в духовной семинарии, нас приглашали причастить тяжко болящую сестру одного известного (ныне уже покойного) владыки. У этой женщины был неизлечимый недуг, она многие годы не вставала с постели. Мне на всю жизнь запомнилось ее светлое лицо. В нем не было ни тени печали, хотя она очень страдала. Каждый день она вычитывала псалтирь, беседуя с ней, я не чувствовал, что нахожусь рядом с тяжело больной...

По учению святых отцов, главное, чтобы был здоров наш внутренний человек, то есть наша душа. Внешние болезни они считали за ничто и благодарили за них Бога. Даже вещи некоторых святых обладали целебной силой, хотя сами они имели смертельные недуги. Однако эти подвижники никогда не просили Господа о своем исцелении, они принимали болезни как дар Божий.

Самое тяжкое — это когда болящему приходится претерпевать боль. Но и в таких случаях отчаиваться не нужно. «Болезнь, хотя плоть твою мучит, но дух твой спасает», — полагал святитель Тихон Задонский. Ему вторил преподобный Серафим Саровский: «Кто переносит болезнь с терпением и благодарением, тому вменяется она вместо подвига и даже более».

(Раиса Денисенко, газета «Труд» № 74 от 33.04.2004)

Старец Паисий о Промысле Божием

Как святой Ефрем Сирин пришел к убеждению в бытии Промысла Божия

Св. Ефрем имел в юности не безупречный характер: часто сердился, был нетерпелив. Образ мыслей его был также не совсем крепок. Он, например, не мог убедиться в существовании Божественного Промысла. Но Бог наставил его и исправил. Вот что об этом говорит сам св. Ефрем. «В юности, когда меня тревожило сомнение, я однажды отправился за город, запоздал там и остался ночевать вместе с пастухом овец в лесу. Ночью напали на стадо волки и растерзали овец. Когда пастух объявил хозяевам о случившемся, те не поверили, обвинили меня в краже овец и отправили к судье. В то же время приведен был к судье и другой юноша, обвиняемый в тяжком преступлении. Судья отложил разбирательство дела и отправил обоих нас в темницу, где я нашел еще одного юношу.

В темнице я узнал, что заключенные со мной юноши также обвинены несправедливо, и еще более начал сомневаться. Семь дней провел я в темнице, все думая о Промысле Божием, и, наконец увидел во сне человека, который сказал мне: «перебери в мыслях, о чем ты думал и что делал, и по себе узнаешь, что заключенные с тобой юноши страдают по заслугам».

Пробудившись, я начал внимательно перебирать в мыслях все свои поступки и нашел что когда-то давно в том же селении со злым намерением выгнал из загона корову одного бедного селянина, и она была растерзана зверями.

Когда я рассказал сон и вину двум юношам, то и они проверили свою прошедшую жизнь и припомнили за собой нехорошие дела. Один вспомнил, что видел тонувшего в реке человека и не спас его, хотя мог это сделать, а другой — что присоединился однажды к обвинителям одной вдовы, имевшим намерение лишить ее отцовского наследства. Теперь только я убедился, что Бог все знает, обо всем печется и посылает наказания по заслугам. С этого времени я дал обещание исправить свою жизнь». И, действительно, трудами и строгим наблюдением за своими поступками Ефрем уничтожил все худые наклонности своего характера и достиг высокой степени святости (Четьи-Минеи).

Необъяснимые чудесные спасения

Промысл Божий по учению Исаака Сирина

Пути Промысла Божия в жизни человека

Господи Боже, упование мое от юности моей

На Тебе утверждался я от утробы;

Ты извел меня из чрева матери моей;

Тебе хвала моя не престанет

(Пс. 70, 6)

Так молился царственный пророк, — с одной стороны вспоминая с благодарением о бесчисленных благодеяниях Божиих, явленных над ним в течение всей дивной его жизни, от пастушеского посоха до царского скипетра, — с другой, вручая всецело водительству вседействующего Промысла Божия остаток жизни своей — дни старости и оскудения крепости сил: «И до старости, и до седины не оставь меня, Боже, доколе не возвещу силы Твоей роду сему и всем грядущим могущества Твоего». И святое упование на Бога Помощника не посрамило Давида. Много бедствий тяготело над главой его; но и многою славою вознаграждено его терпение. Много скорбей испытала святая душа его; но много и утешений небесных, много святых радостей вкусило его сердце.

Бог Давидов есть Бог каждого и всех; всегда близкий к избранным и другом своим, Он не далек и от каждого из нас; «ибо мы Им живем и движемся и существуем». Храня как зеницу ока жизнь избранных Своих, Он с той же отеческой благостью хранит и жизнь каждого человека; ибо «в Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти» (Иов 12, 10). И если есть что-либо особенно утешительного и поучительного в земной, страннической жизни нашей, то это мысль о благотворных и спасительных действиях Промысла Божия о нас, всегда бодрствующего над нами и никогда не оставляющего нас от рождения и до смерти.

Сокровенны и таинственны, дивны и непостижимы эти действия Божественного промышления о нас. Непостижимы потому, что пути Божии отстоят от путей человеческих, как небо от земли. Сокровенны от того, что мы созданы свободными, предназначены действовать собственным разумом и волей: потому премудрый Творец и Промыслитель наш, дабы не нарушить этого преимущества, скрывает от нас Свое вседейственное присутствие; подобно как воспитатели таятся иногда от детей, чтобы дать им возможность обнаружить свои наклонности и привычки, свои способности и характер. Таинственны для того, чтобы размышление о них питало бессмертный дух наш целую вечность, возносило ум наш от видимого и временного к невидимому и вечному. Впрочем, и при всей сокровенности Промысла Божия, нельзя внимательному оку не приметить Его действий; при всей непостижимости путей Божиих нам дано видеть, куда ведут они нас, и к чему вследствие того обязываемся мы.

Можно ли, в самом деле, не видеть непрестанного промышления Божия о нас, присматриваясь с разных сторон к нашей жизни?

И во-первых, что такое сама жизнь наша? Это непрестанно льющийся поток, который все мы видим и ощущаем, но которого не объяснил еще никакой мудрец: все мы видим течение его, но не видим ни входа, ни исхода его; все наслаждаемся струями его, но никто не может ни задержать, или обратить вспять, ни ослабить или усилить их течение. Откуда же струится этот дивный поток, как не из приснотекущего Источника жизни, который один «имеет жизнь в Самом Себе»?

Что есть жизнь наша? Это беспрестанно разгибающийся свиток, листы которого вращаются один за другим невидимой для нас рукой. Нам дозволено своими мыслями и чувствованиями, желаниями и делами вписывать в них известные письмена: но не в нашей власти переменить или загладить вписанное; нам нельзя обратить назад ни одного перевернувшегося листа, нельзя приподнять закрытого, чтобы видеть что-либо вперед. Чья же дивная рука держит сей таинственный свиток, как не всемогущая десница Вседержителя? Чей невидимый перст вращает в нем непослушные воле нашей листы, как не державный перст Господень? Что есть жизнь наша? Это таинственное сочетание невидимого с видимым, бессмертного со смертным, духа с плотью, мысли с брением. Чья могущая десница образовала мертвую персть в живое прекрасное тело? «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2, 7). Какою силою содержится непостижимая для ума человеческого связь души с телом? В руке Господней душа всех живущих и дух всякого человека (Иов 12, 10). Что же значит после этого всякое мгновение жизни нашей, каждое дыхание уст, как не дар милости и благости Божией? Что значит, продолжение жизни нашей, как не очевидное явление непрестанно действующей в нас присносущной силы Господней?

Не менее очевидно является благость Божия и в подаянии нам всего, что нужно для продолжения временного бытия нашего на земле. Вот, например, питательный злак, которым поддерживается и укрепляется мое тело. Как возникает этот живой и нежный злак из недр мертвой и грубой земли? По всемогущему слову Господню: «да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле» (Быт. 1, 11). Пока живоносное слово сие действует на землю, она не престанет произращать многоразличные злаки на службу человеку: если же отымет Господь благословение Свое, то никакое искусство человеческое не произведет из мертвой и сухой персти ни одной малой былинки. Мы бросаем в землю только голое семя: «но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело» (1 Кор. 15, 38). Ибо какая мудрость низведет на землю благотворный дождь, когда Господь заключит небо, и сделает его над главою нашей медяным? Кто повелит воссиять солнцу, если не повелит ему сиять Отец Небесный? Какое искусство исцелит воздух, если Господь повелит ему дышать смертью? Воистину Господи, «отверзаешь руку Твою — насыщаются благом; скроешь лице Твое — мятутся, отнимешь дух их — умирают и в персть свою возвращаются» (Пс. 103, 28-29).

Присмотримся наконец и к так называемым случаям, обстоятельствам и отношениям житейским; и сквозь них виден тот же вседействующий перст Господень. Долго ли, например, будет покровительствовать мне сильный человек, от которого зависит судьба моя? Сколько Господь Бог продлит собственную его жизнь; «выходит дух его, и он возвращается в землю свою: в тот день исчезают [все] помышления его» (Пс. 145, 4), а с тем погибнут и все мои надежды. Долго ли будет гнать и преследовать меня мой злобный и непримиримый враг? Доколе попустит ему Господь Бог, который властен отнять у него не только силы и средства вредить мне, но и саму жизнь, который силен избавить меня, когда нужно, не только от человека лукавого, но и от печи огненной. Долго ли мое искусство и трудолюбие будет доставлять мне средства к жизни? Доколе Господь Бог будет поддерживать и укреплять мои силы, не попустит повергнуться мне на одре болезни: «ибо в руке Его и мы и слова наши, и всякое разумение и искусство делания» (Прем. 7, 16). Надолго ли послужат мне приобретенные мною сокровища? Доколе попустит владеть ими Господь и Владыка живота моего, доколе не постигнет меня гнев Божий, и не лишит всего; доколе не поразит меня страшный глас: «в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12, 20). Воистину, один «Господь делает нищим и обогащает, унижает и возвышает, из праха подъемлет Он бедного, из брения возвышает нищего» (1 Цар. 2, 7-8). Господь разрешает узников, Господь отверзает очи слепым, Господь восставляет согбенных, Господь любит праведных. Господь хранит пришельцев, поддерживает сироту и вдову, а путь нечестивых извращает (Пс. 145, 7-9).

Само собой разумеется, что столь многообразные действия премудрости и благости Божией не могут не иметь какой-либо особенно важной и благотворной цели. Цель эта есть спасение наше во Христе Иисусе. Для этой цели мы и созданы во Христе на дела благие, да в них ходим, чтобы творением добрых дел стяжать наследие вечной жизни. Для этого-то Господь наш Иисус Христос просветил нас Своим Божественным словом, освятил нас святыми и спасительными таинствами, положил за нас душу Свою, пролил честнейшую кровь Свою во избавление наше. Для этого иногда продолжает и хранить временную жизнь нашу, как необходимое поприще покаяния и исправления, подвигов и добродетелей; иногда напротив поспешно восхищает неких от среды живых, чтобы злоба не изменила разума их, или коварство не прельстило души их (Прем. 4, 11). Для этого, соединяя различно и премудро пределы сожительства человеческого, Он предписывает каждому определенный путь жизни, устанавливает каждого на своем месте, назначает каждому свой круг деятельности, дарует каждому необходимое число талантов для применения. Для этого наконец Господь не оставляет человека и тогда, когда тот по неведению или по злобе сердца отвращается от Него, даже идет вопреки намерениям Промысла Его. Он, милосердный, то обилием даров благости Своей влечет к Себе заблуждающегося, ударами гнева Своего возбуждает усыпленного, то более или менее поразительными событиями в жизни вразумляет непокорного. Как этот порочный человек живет так долго — до последних пределов глубокой старости? Его хранит милосердный человеколюбивый Господь, ожидая покаяния обращения его: «живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был» (Иез. 33, 11). Зачем так рано — в расцвете лет похищен смертью этот благонравный юноша, который подавал о себе столь прекрасные надежды? «Как благоугодивший Богу, он возлюблен, и, как живший посреди грешников, преставлен. Восхищен, чтобы злоба не изменила разума его, или коварство не прельстило души его, ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил он из среды нечестия» (Прем. 4; 10, 11, 14). За что человеку, без трудов и забот, в таком обилии течет богатство? Ему посылает милосердный Господь для того, чтобы он имел по крайней мере средство приобрести себе друзей богатством неправедным, которые приняли бы его в вечные обители; чтобы имел возможность искупить милостынями грехи свои и за тленные стяжания приобрести сокровище вечной жизни. За что человеку суждено нести всю жизнь свою тяжкое бремя убожества и нищеты? Так судила ему премудрость Божия, чтобы он стяжал душу свою в терпении. За что в таком озлоблении и оклеветании, тесноте и скорби сей добродетельный и праведный муж, по справедливости достойный лучшей участи? Это знак особенной любви к нему Отца Небесного: «Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает» (Евр. 12, 6). Для чего? «И немного наказанные, они будут много облагодетельствованы» (Прем. 3, 5): «ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор. 4, 17). Для чего иногда так внезапно и неожиданно и так по-видимому, разновременно пресекаются нежнейшие узы родства и дружбы внезапной и неожиданной смертью? Это милосердный Отец Небесный пресечением временных удовольствий возбуждает дух наш к исканию вечного блаженства; отторгая сердце от земных пристрастий, влечет его к небу, где наше вечное жилище; разлучает между собой кровных родственников и друзей на время, чтобы лучше приготовить их к вечному соединению на небе. Так благотворны, так спасительны и плодоносны действия Промысла Божия и тогда, когда Он является нам не с дарами счастья временного, а с ударами гнева Своего, усыпает путь жизни нашей не цветами, а терниями.

Отсюда понятно и то, к чему обязывает нас мысль о спасительном промышлении Божием о нашей жизни — к благодарному прославлению близости Божией, твердой уверенности и живому упованию на Промысл Божий, тщательной внимательности к собственной своей жизни. Ибо как не благодарить и не славословить бесконечную любовь Отца Небесного, от Которого приемлем все — от собственного дыхания, до малейшей окружающей нас вещи? Можно ли не быть уверенным в непреложности обетований Того, Который есть самая истина, Которого обетования суть ей и аминь, Которого словеса не прейдут и тогда, когда прейдет самое небо и земля. Можно ли не предаться совершенно всеблагому промышлению Отца Небесного, когда мы знаем, что и отцы земные, «будучи злы, умеют даяния благие давать детям, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф. 7, 11)? Если Отец Небесный, по бесконечной любви Своей, не пощадил ради нас и Единородного Сына Своего? Как не быть внимательными к своей жизни, которая вся пред очами Бога вездесущего и всеведущего, всемогущего и правосудного, каждое мгновение которой подается нам как талант, для благого употребления Законоположником и Судьей вселенной?

Впрочем эта святая вера в Бога помощника, эта преданность святой воле Его, это внимательное хождение пред Богом во всех путях жизни сами в себе заключают высокую награду даже и в этой жизни, которая вся, по намерению Промысла Божия, есть только время делания и трудов, а не воздаяния и наград, производят то, всеми искомое и никем, кроме истинных христиан, не обретаемое благодушие, душевное спокойствие и мир сердечный, в самых тяжких искушениях и превратностях жизни, которым удивляемся в святых Божиих. Чьи это хвалебные торжественные гласы раздаются в глубокую полночь под мрачными сводами темницы Коринфской? Это Павел и Сила, славословящие Господа в узах и темнице, торжествующие в скорбях, радующиеся в страданиях. Отчего они радуются? От того, что уверены совершенно, что и власть главы их не погибнет без воли Отца Небесного, что им «жизнь — Христос, и смерть — приобретение» (Флп. 1, 21), что Отец Небесный, подавая временный крест, приготавливает за него неувядаемый венец славы на небе. Кто этот дивный муж, вне града, среди гниющих отбросов славословящий Господа? Это праведный Иов, лишившийся имущества и жилища, детей и здоровья, отверженный всеми. Почему он не плачет в таком бедствии? Потому что верует, что даровавший ему все Господь может не только вознаградить сторицей все потери, но и воскресить от персти самую плоть его, терпящую страдания и болезни: «неужели, — рассуждает он, — доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (Иов 2, 10; 1,21).

Кто этот человек, смущенный и растерзанный скорбью, который не ест хлеба и не пьет воды, и сон бежит от очей его? Это роскошный Ахав, Царь Израилев. Чего не достает его удовольствию, серебра или злата, драгоценных одежд, или усладительных снедей, великолепных покоев, или пышного ложа? Всего много и с избытком; не достает только малого виноградника Навуфеева! Стоит ли, скажете, такая малость скорби? Но что же делать, когда эта малость есть идол его сердца, предмет его желаний и надежд? Когда ни ум, ни сердце его не имеют других, высших желаний и надежд, которыми вознаграждалась бы всякая земная потеря, восполнялось бы с избытком всякое лишение; когда он не видит над собою покрова небесного, под которым одним мы можем быть совершенно спокойны.

Значит, от нас самих зависит, воспользоваться спасительными действиями Промысла Божия для внутреннего, духовного покоя в жизни временной, и вечного упокоения в Боге на небе; или напротив произвольно лишиться этого счастья. Будем благодарны Господу, дающему благо нам, и Он не пощадит для нас ничего, сделает для нас все. Будем уповать на вседействующий Промысл Его о нас, и, уповая, ходить по заповедям Его со страхом и трепетом, — и Он избавит нас от всех бед и скорбей: ибо, как ни «много скорбей у праведного, и от всех их избавит его Господь» (Пс. 33, 20).

(Из книги «Промысл Божий в жизни человека». Издание Афонского Русского Пантелеймонова монастыря, 1896)

Все пути Промысла Божия о роде человеческом для всякого поучительны. Каждое действие Божественное есть урок, которым человек должен, если может, воспользоваться к собственному наставлению и утешению.

Еще поучительнее и нужнее для человека-грешника наблюдать пути Промысла Божия в обращении подобных ему грешников. Здесь-то преимущественно Бог, промышляющий о роде человеческом, является любвеобильным Отцом, который не хочет смерти самого преступника Его закона, с неизреченной любовью взыскует погибшего, и всеми мерами премудрости Своей ведет к Своему возлюбленному Сыну, который Един воскрешает мертвых, исцеляет болящих, спасает погибающих. И человек, если не хочет подвергнуться вечной погибели, должен совершенно предаться водительству Божию, по крайней мере, не идти явно вопреки намерениям Его. Для этого он должен научиться различать пути, которыми благость Божия ведет его к покаянию; должен узнавать глас благодати Божией, дабы с усердием внимать ему.

Но при размышлении о действиях Промысла Божия, в отношении к роду человеческому, не нужно забывать, что каждое действие Божие всегда носит на себе печать непостижимости и таинственности; иначе оно ничем не отличалось бы от действий человеческих. Чтобы вполне постигнуть эти действия, надлежало бы проникнуть в самое начало их, которое сокрыто в таинстве сокровенных советов Божиих; «Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?» (Рим. 11, 34). При этом, в обращении каждого грешника у Промысла Божия, есть особый образ действий, сообразный личным свойствам человека и обстоятельствам, в которых он поставлен. Потому исчислить и указать все возможные пути, которыми благодать Божия ведет грешников к спасению, значило бы посягнуть на невозможное. Не стараясь разъяснить непостижимое, или исчислить неисчислимое, мы сделаем одно общее обозрение разнообразных путей Промысла Божия в обращении грешников, основанное на опытах людей обращенных, дабы видеть (насколько можно видеть): как действует Бог в обращении грешника и как должен действовать человек-грешник, чтобы действия благодати беспрепятственно достигали своей цели. Нет нужды напоминать, что не удовлетворения любопытству, а существенной пользы душевной нужно искать в подобных размышлениях.

(Из книги иером. Димитрия (Муретова Климента Ивановича) «О путях Промысла Божия в обращении грешников и о путях покаяния для обращаемых». М., 1900)

Как действует Бог в направлении грешника на путь истины

Выразительными чертами описывает Слово Божие несчастное состояние человека-грешника. То представляет его погруженным в глубокий, мертвенный сон, который чем продолжительнее, тем становится глубже и непробуднее: необходима посторонняя сила, чтобы прервать этот неестественный сон; нужно взывать крепким гласом: «встань, спящий!» (Еф. 5, 14). То прямо называет его мертвым (Лк. 15, 24 и 32; Еф. 2, 1). Это показывает, что грешник до того успевает привыкнуть к своему несчастному состоянию, что вовсе не почитает его плохим, не чувствует своей бедности, живет в совершенном спокойствии и беспечности.

Эта мрачная картина греховного усыпления всегда и у каждого перед глазами. Во все времена замечали, что не много идущих по трудному и неровному пути к Царствию Божию; большая же часть рода человеческого блуждает по распутьям, которых много устроил хитрый враг, и которые все гладки и приятны по виду.

Возбудить грешника от этого гибельного усыпления, нарушить его смертный покой, открыть перед ним ужасную бездну погибели, в которую он час от часу ниспадает глубже, привести в сознание своего несчастного состояния, поселить опасение и страх, и таким образом пробудить в нем желание спасения — есть дело Божие: Бог один производит в нас и хотение и действие по Своему благоволению (Флп. 3, 13). И к этому-то направлены все призывания и гласы неисповедимой любви Божией; для этого Иисус Христос стоит у двери сердца всякого грешника, и стучит (Откр. 3, 20).

Дело это по существу своему всегда одинаково: ибо всегда состоит в пробуждении грешника от усыпления, в обращении сердца его от греха к благодати, от ада к небу, от диавола к Богу. Но в приложении к каждому человеку в частности, в отношении к средствам, помощью которых производится, — разнообразится до бесконечности. Каждый человек, кроме общей всем порчи, имеет в своем греховном состоянии нечто свое личное, ему одному принадлежащее; потому и обращение каждого имеет в себе нечто особенное. С другой стороны, нет вещи в мире и происшествия в жизни, которые в руках Промысла Божия не могли бы служить средствами к пробуждению грешника: отсюда и пути Промысла в обращении грешников разнообразны также до бесконечности. Впрочем, при всем разнообразии, есть некоторые общие виды действий благодати Божией, которые могут быть указаны.

Промысл Божий вообще любит как бы скрывать свои действия в обыкновенных действиях природы и даже в случайных действиях свободы человеческой, направляя те и другие к благим целям своей Премудрости. Но иногда законы естественные становятся недостаточными к достижению этих целей, и обыкновенный круг событий не вмещает полноты действий Божественных: тогда рука Божия употребляет силы высшие, действует необыкновенно, сверхъестественно. Потому действия благодати Божией в обращении грешников, или, правильнее сказать, возбуждения грешника от сна греховного бывают или необыкновенные — чудесные, или обыкновенные — естественные.

Святая вера говорит нам, что вместе с тем, как Единородный Сын Отца Небесного воспринял на Себя дело искупления падшего рода человеческого, все небеса подвиглись, так сказать, на это великое дело неизреченной любви Божией; слуги Божии соделались служебными духами, «посылаемыми на служение для тех, которые имеют наследовать спасение» (Евр. 1, 14). Любвеобильный Отец Небесный, не пощадив Единородного Сына для спасения грешников, не щадит и всего могущества Своего для вразумления их и обращения к Своему Сыну. И общая история рода человеческого, и частная история жизни некоторых людей единогласно свидетельствуют, что нельзя почти представить ничего чудесного, чего не было бы употреблено Богом для возбуждения грешников, и не было почти чуда, которое было бы сотворено не для этой цели. Иногда Отец Небесный богатством необыкновенных благодеяний и даров Своих хочет взыскать и привлечь к Себе заблуждающихся чад Своих. Чего только не сделал Он, чтобы обратить к Себе сердца жестоковыйных израильтян, в которых египетское рабство до того погасило веру в Бога, что и после многократных чудес они сомневались еще, «говоря: есть ли Господь среди нас, или нет?» (Исх. 17, 7). Рукой крепкой и мышцей высокой извел Он их из Египта, разделил море и сокрыл от преследования Фараона, в бесплодной пустыне питал их хлебом небесным, поил водой из камня. Весь этот ряд чудес направлен был к тому, да увидят, как говорит Сам Бог, «что Я Господь, Бог ваш» (Исх. 16, 12). С явлением на земле Сына Божия, любовь Его излилась, так сказать, в благодетельных чудесах. Иисус Христос и Сам во время земной жизни Своей более всего привлекал к Себе сердца людей чудесным благодетельствованием несчастным, так что большая часть первых его последователей были люди, освобожденные Им от неисцелимых болезней и мучительства бесов; и, посылая учеников Своих на проповедь, заповедал им: «больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте» (Мф. 10, 8); и этим-то путем в краткое время привлечены ко Христу многие тысячи последователей. Рука Божия не сокращается и доныне в поднятии чудесных благодеяний: история чудотворных икон и чудодейственных мощей Святых Божиих в Церкви Христовой свидетельствует, что любовь Божия и ныне, как и всегда, обилием благодеяний своих возбуждает грешников искать Бога, пока не ощутят Его и не найдут, «хотя Он и недалеко от каждого из нас» (Деян. 17, 27); и есть без сомнения люди, которые внемлют гласу Божию, и, при чудесном врачевании тела, начинают врачевать душу свою покаянием.

Кроме этого, в Четьи-Минеях можно найти много примеров, показывающих, что Господь неоднократно привлекал к Себе сердца людей неожиданным и чудесным избавлением от каких-либо опасностей.

Иногда Господь Бог останавливает грешника на пути беззакония какими-либо необыкновенными случаями в жизни, которые тем глубже проникают в душу, чем внезапнее и неожиданнее поражают ее. Грешница Мария, привлеченная любопытством в Иерусалим, вместе с другими идет в храм, где находилось животворящее древо Креста Господня; но неизвестная сила воспрещает ей вход и отрывает грешницу от церковного порога. Несколько раз, всегда с новым усилием, она возобновляла свои попытки, и столько же раз неведомая сила отрывала ее: церковный порог при всем усилии оставался для нее недоступным. Пораженная чудом, она невольно углубилась в саму себя, стараясь открыть причину странного явления. Благодать Божия, ожидавшая, так сказать, этой минуты, озарила ум ее, и она, увидев с одной стороны, бездну греха, в которой находилась, с другой — бездну милосердия Божия, доселе щадившего ее, и долготерпеливо ожидавшего ее обращения, — в слезах раскаяния пала пред иконою Богоматери, призывая Пресвятую Деву во свидетельство искренности своего покаяния.

Иногда Иисус Христос, как бы не полагаясь на силу и действительность всех средств к возбуждению грешника, является Сам, чтобы удержать его от дальнейшего преуспевания в беззакониях; или являет знамения Своего присутствия, которые дают понять грешнику, что сам Господь, хотя невидимо, но непрестанно присущ ему, видит все мысли и дела его. Гонитель Савл, дыша угрозами и убийством на учеников Господних, отправляется в Дамаск, чтобы находящихся там христиан привести в Иерусалим. Свет небесный внезапно озаряет гонителя на пути. Сам Господь Иисус говорит ему кротким гласом: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?» И Савл уже не гонитель; он готов быть тем, кем угодно Господу: «Господи! что повелишь мне делать?» (Деян. 9, 1-6). Юный военачальник Неаний, отправленный Диоклитианом из Антиохии в Александрию для преследований и мучений находившихся там христиан, путешествуя ночью внезапно при ясном небе остановлен был ослепительным блеском молнии: «Куда идешь и против кого ты вооружился Неаний?» — воззвал к нему неведомый глас. «Иду, по повелению царскому, убивать верующих в Распятого» — отвечал трепещущий военачальник. «Неаний! И ты против меня?» — продолжал прежний глас. «Но кто ты, Господи?» — вопросил в смятении Неаний. Знамение креста из света и слова: «Я — Иисус распятый» — были ему ответом. Смятенный и трепещущий военачальник пал на лице своем, и сделался христианином. Император Константин (язычник) перед осадой Рима, вероятно, недоумевал о судьбе наступающего сражения, но явившееся на небе знамение креста с надписью: «этим побеждай» возбудило в нем веру в силу креста; а вера сделала его победителем и христианином.

(Из книги иером. Димитрия «О путях Промысла Божия в обращении грешников и о путях покаяния для обращаемых»)

Примеры чудесных обращений грешников

Чаще всего и обыкновеннее Бог вразумляет грешника, или наставляет обращающегося различными явлениями во время сна. Сон отлучает на время душу человека от всего невидимого; от того душа самого рассеянного человека в состоянии сна бывает спокойнее, а потому способнее к принятию благих впечатлений. И эти-то минуты благодать Божия употребляет к тому, чтобы душу грешника, естественно уединившуюся на некоторое время от мира, отторгнуть от него навсегда и обратить к Богу.

Примеры чудесных сновидений, которые служили побуждением к обращению грешников, многочисленны в истории. Ничтоже тебе и праведнику тому, — говорила Пилату жена его, когда он слушал неправедные доносы на единого не сотворившего зла, — «ныне во сне много пострадала за Него» (Мф. 27, 19). Когда Авимелех, царь Герарский, взял к себе Сару, жену Авраама, то «пришел Бог к Авимелеху ночью во сне и сказал ему: вот, ты умрешь за женщину, которую ты взял, ибо она имеет мужа» (Быт. 20, 3). Патермуфий — язычник, разбойник и гробокопатель, чтобы обокрасть жившую уединенно девственницу, в начале ночи скрылся наверху дома и там, в ожидании благоприятного момента, нечаянно заснул. Во сне предстал ему некий световидный муж, облеченный в царскую одежду, и строго обличая его злодеяния, требовал чтобы он сделался христианином и пустынником, угрожая в противном случае жестокой казнью. Устрашенный грозным видением Патермуфий немедленно, по пробуждении, принял Св. Крещение и удалился в пустыню.

Замечательно в этом отношении начало юродства св. Андрея Юродивого. Удачная борьба во сне со страшным Эфиопом и награждение от Ангела драгоценными вещами, с обещанием еще больших наград, вызвали его на трудное поприще юродства; а видение Бога в образе славного Царя укрепило его на этом поприще.

Иногда, наконец, как бы для опытного удостоверения грешника в том, что ожидает его после смерти, Бог переносит на время душу его в другой мир посредством обмороков, и поднимая завесу, скрывающую от нас состояние душ умерших братий наших, показывает грешнику, какие страшные истязания и муки ожидают его за гробом. Опыт показывает, что видения, соединенные с обмороками, глубоко проникают в сердце грешника, сильно потрясают его душу, и почти всегда сопровождаются решительной переменой жизни. Исихий Хоревитт, живя среди пустынников, долго и упорно скрывал под одеждой иноческой сластолюбивое сердце. Ни увещания братии, ни пример строгой жизни их не действовали на лицемера: от первых он ограждался личиной добродетели, тщательно утаивая свои слабости; к последнему огрубевшее сердце было совершенно равнодушно. Благодать Божия проникла однако же и сквозь эту кору лицемерия. После часового обморока, в продолжение болезни, Исихий провел двенадцать лет в затворе в самых строгих подвигах покаяния.

Нет, впрочем, нужды исчислять и описывать все виды чудес, которыми любовь Божия возбуждает грешников от их усыпления и беспечности. Довольно и этого краткого указания на некоторые виды чудесных обращений, чтобы увидеть, как Отец Небесный, не желающий смерти грешника, готов употребить все, только бы вразумить заблуждавшихся чад Своих и обратить их на путь покаяния. Опыт свидетельствует, что это попечение Божие о грешниках не остается без плода: самые ожесточенные и упорные враги Царства Христова становятся нередко первыми слугами этого Царства, живыми членами тела Христова. Во все времена можно замечать тоже, что заметил Ориген в свое время. «Многие, — говорит он, — как бы против воли своей обратились к христианству. Какая-то неизвестная сила истребила в душе их ненависть к христианскому учению, и вдохнула им ревность жертвовать за него своей жизнью, представив душе их в бодрственном состоянии или во сне известные образы. Мы знаем много примеров, но не хотим описывать их: ибо несмотря на то, что мы были очевидцами, неверующие стали бы смеяться над нами; они подумали бы, что мы выдумываем подобные истории. Но Бог свидетель нашей совести, мы не хотим утверждать Божественного учения Иисусова вымыслами. Но, с другой стороны, нужно заметить, что Бог и не расточает чудес там, где они не нужны и бесполезны (Лк. 23, 8-9). Желать видеть знамения и чудеса значит уже не доверять всемогуществу Божию, а в таком состоянии люди неспособны и недостойны видеть чудес (Мф. 16, 4); такие люди, если бы и увидели, что кто-то воскрес из мертвых, не поверили бы (Лк. 16, 31). Обыкновенный и всегдашний образ действия Промысла Божия есть путь естественный; употреблять малые и обыкновенные средства к достижению великих и спасительных целей есть постоянный закон премудрости Божией. В этом отношении все и в человеке и вне его так устроено, все происшествия жизни человеческой так располагаются Верховной Мудростью, что все направлено к одной главной цели, — все служит к возбуждению и обращению грешника; ибо у Промысла Божия нет другой цели, кроме спасения человека.

И во-первых, человек в самом себе постоянно слышит неумолкающий глас Божий; это совесть, которая всегда напоминает ему о необходимости обратиться к Богу и оставить жизнь греховную. Правда, грешник нередко успевает до того заглушить свою совесть, что она остается безмолвною свидетельницей и самых злодеяний его. Но зато и в жизни злодеев бывают минуты, когда совесть их, как бы по особенному велению Божию, с силой восстает против них, преследует их терзаниями и муками, так что, по слову Писания, «бежит нечестивый, когда никто не гонится за ним», и таким образом приводит к раскаянию.

В Египте был некто разбойник Моисей, за чрезвычайную силу телесную и особенную наглость и жестокость товарищи избрали его начальником своей шайки. Половину жизни Моисей провел в постыдном ремесле своем. Казалось, что огрубевшее в злодеяниях сердце уже неспособно было принять когда-либо тихие внушения благодати Божией. Но внезапно пробудившаяся совесть своими терзаниями сокрушила сердце Моисея: он оставил прежних товарищей своих злодеяний, тайно от них ушел в монастырь, и там подвигами покаяния удивил самых строгих подвижников. Подобный Моисею, разбойник в пустыне Ермопольской — Давид, почувствовав упреки совести и размыслив о своем гибельном состоянии, оставил все, почти насильно принудил игумена одного монастыря постричь себя в монашество, и путем строжайшего воздержания и смирения вошел на такую высоту духовного совершенства, что сподобился чрез Архангела получить от Господа прощение грехов своих и дар чудотворений.

Другой неумолкающий глас Бога, зовущего грешников к покаянию, есть Святое Слово Его, переданное нам в Священном Писании. Сколько оно сильно было в устах самых богодухновенных мужей, показывает пример св. апостолов. Одна проповедь св. Петра обратила ко Христу и привела в раскаяние три тысячи слушателей (Деян. 2, 14-41). Проповедь св. Павла побеждала строптивую мудрость еллинов, изнеженность и сластолюбие роскошных римлян, буйство и упорство жестоковыйных иудеев. Но и переданное письменно, оно сохраняет свою силу: «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4, 12); всегда полезно «для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3, 16). Чтение Слова Божьего препобеждает в людях самые закоренелые предрассудки, истребляет самое жестокое упорство. Еврей, невинно заключенный в темницу для рассеяния скуки, попросил у тюремного стража какую-нибудь книгу. У последнего был только Новый Завет, который тотчас и подан был еврею. Еврей сначала бросил книгу с негодованием; но потом в какой-то степени от скуки, отчасти из любопытства, а, может быть, с намерением посмеяться над христианами, начал читать ненавистную ему книгу. Простота и живость повествований св. евангелистов, привлекательность характера описываемого ими лица, скоро приохотили еврея к дальнейшему чтению. Он прочитал всю книгу с удовольствием; повторил еще раз, и потом, не рассуждая более, объявил намерение креститься. Иногда одно, нечаянно услышанное, выражение Св. Писания потрясает душу человека и производит решительную перемену жизни.

Св. Антоний, когда жил еще в своей деревне и в семействе, пришел некогда в храм во время чтения Евангелия; первые слова, коснувшиеся его слуха, были следующие: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах» (Мф. 19, 21). Антоний тотчас же вышел из церкви, и, возвратившись домой, раздал имение свое и удалился в пустыню.

Подобное действие производят на душу церковные обряды и священнодействия, особенно когда совершаются с торжественностью и благоговением, или если сами обряды имеют в себе нечто поразительное. «Не знаем, — говорили послы Владимировы, бывшие в Константинопольском храме при служении Патриарха, — не знаем, на земле или на небе мы были тогда: ибо на земле нет такой красоты и благочиния; не можем всего объяснить, только знаем, что Бог там пребывает». В особенности же простые, солью растворенные Слова Божия и с участием сердца произносимые при богослужении, поучения пастырей Церкви бывают орудиями благодати Божией к возбуждению грешников к покаянию. И, что особенно чудно, семя Слова Божия падает нередко на сердце таких людей, которые приходят в Церковь с рассеянной душой, с холодным и бесчувственным сердцем, не по внутреннему влечению и желанию получить пользу и назидание для души, а по какому-то безотчетному инстинкту, или просто для рассеяния. Один развратный юноша завлечен был другими в церковь послушать певчих, но здесь услышал проповедь о блудном сыне. Ему казалось, что проповедник говорил именно о нем и даже смотрел на него, произнося проповедь. Несколько раз он покушался выйти из Церкви; но не смел тронуться с места. Прослушав проповедь до конца, он вышел уже в слезах раскаяния, и благодарил Бога, вразумившего его.

Видимая природа, служа постоянно свидетельницей славы Божией, провозвестницей Его благости и премудрости, бывает нередко проповедницей покаяния для людей, забывающих о Творце Своем. Взгляд на небо, усеянное звездами, всегда умиротворяет душу, предрасполагает ее к впечатлениям благим и мирным, возбуждает в сердце чувство благоговения к величию и премудрости Творца. Но иногда это чувство бывает так живо и сильно, что служит началом решительного обращения души к Богу. Юная дочь язычника, тщательно воспитываемая в идолопоклонстве, взирая на небо, убеждается в ничтожности идолов, которым покланялся отец ее: сердце ее ощущает бытие Бога истинного, хотя уста не умеют произнести Его имени; и когда христианский священник открыл ей имя Отца Небесного и возлюбленного Его Сына, юная дева охотно предала жизнь свою за Бога, Которого сердце ее возлюбило еще прежде, нежели уста могли изречь Его имя.

В особенности же некоторые грозные явления природы сильно поражают сердце и закоренелых грешников. Летописец Зонар рассказывает об императоре Анастасии (который взошел на престол ослепленного им Филиппика и принадлежал к числу иконоборцев), что он всякий раз при ударах грома содрогался до исступления.

Подобное действие оказывают на душу произведения искусств, в которых изображается или предмет веры, или какое-либо трогательное событие из Священной Истории. Долго Философ Греческий убеждал князя Владимира к принятию христианской веры; слова его не оказывали заметного действия на сердце язычника; но один взгляд на картину страшного суда довершил победу над его сердцем.

Один германский богослов, закоренелый натуралист, зайдя в дом к простому гражданину, увидел картину, изображавшую Распятие Иисуса Христа, на которой находилась следующая надпись: «Вот что Я для тебя сделал! Что же сделал ты для Меня?» Трогательное изображение Распятого, и слова: «что сделал ты для меня?» так потрясли сердце натуралиста, что он не мог удержать слез, ушел поспешно в дом свой и оплакал свои заблуждения.

Наконец, вся жизнь человека от рождения до смерти, со всеми ее обстоятельствами и переменами, есть не что иное, как непрерывная цепь различных действий Промысла Божия, направленных к тому, чтобы отвратить грешника от пути его и привести в благодатное Царство Христово. Нет мгновения, когда находились бы мы вне благодатного Промысла Божия; нет поэтому ни малейшего случая в жизни нашей, который не зависел бы от воли Божией; но единственная воля Божия о нас есть святость наша. Потому в каждом обстоятельстве жизни нашей, сколь бы ни казалось оно малым можно и должно усматривать перст Божий, возбуждающий нас от греховного усыпления. И опыт показывает, что все происшествия жизни (великие и малые) служат в руках Промысла Божия действительным средством к возбуждению беспечных грешников. История представляет много тому примеров.

Случается видеть, что человек с переменой должности в кругу гражданском, или местожительства, изменяет и образ жизни и поведения; особенно, когда перемена во внешней его жизни случается неожиданно и против воли. Внезапно постигающие бедствия всегда почти обращают сердце к Богу. Нечестивый Манасия, царь Иудейский, отведенный пленником в Вавилон, «стал умолять лице Господа Бога своего и глубоко смирился пред Богом отцов своих и помолился Ему» (2 Пар. 33, 12-13). Покаяние его принято; возвращенный на царство он старался всю последующую жизнь загладить следы прежнего нечестия. Несправедливые притеснения от других, и другие несчастия, или так называемые неудачи, обращают внимание людей на самих себя и нередко побуждают обращаться к Богу с искренним раскаянием. «Вместе с положенным на меня крестом, — пишет некто о самом себе, — началась новая жизнь моя. Я все сделал, что от меня зависело, по внушению человеческого благоразумия, чтобы обнаружить терпимую мною несправедливость: писал, объяснял, просил суда, рассмотрения. Оставленный людьми без внимания и без ответа, я прибегнул к Богу, и начал в глубине души моей предаваться Его святой воле. Вот как вечно действующая Любовь рассудила за благо привлечь меня к Себе, по ожесточению моего сердца и мерою жестокою. Входя в себя и рассматривая мое отношение к Творцу моему, я увидел с удивлением, что я не Богу поклонялся, но тварям и миру, наполнявшим все пространство моего сердца, так что для Бога и места не было; познал оскорбительную для Бога самость мою, и ужаснулся. Одним словом, я увидел мое окаянство, и ухватился за Спасителя, взывая: «Благо мне, Господи, яко смирил меня еси! Обрати меня и обращусь, спаси меня и спасусь!»

Непредвиденная удача, счастливое окончание важного и трудного дела, избавление от великой опасности, невольно обращают сердце с благодарностью к Богу; но бывают случаи, когда такое временное обращение к Богу делается началом обращения постоянного.

Военачальник Петр (после названный Афонским) взят был в плен сарацинами, и заключен в темницу. Там, рассматривая жизнь свою, он вспомнил, что не раз давал обет посвятить себя Богу, но не исполнил его по нерадению, и начал со слезами молиться Богу. Освобожденный чудесно из темницы, не возвращаясь уже в свой дом, ушел в гору Афонскую. Приятные или неприятные случаи семейной жизни чем чувствительнее для сердца, тем глубже трогают его, тем скорее располагают к раскаянию.

«Я родился в Фиваиде, — говорит о себе преподобный Павел Фивейский, — имел сестру, которую родители мои еще при жизни своей выдали замуж за язычника. Пред кончиною своей они разделили нам свое богатое имение. Корыстолюбивый зять мой, по кончине родителей, чтобы воспользоваться принадлежащей мне частью имения, решился предать меня, как христианина, нечестивому князю на мучение. Видя, что ни сестрицыны слезы, ни родственный союз не действует на корыстолюбивое сердце зятя, и чувствуя угрожающую мне опасность, я оставил все, и удалился в сию пустыню».

В одной местности в Египте был земледелец, по имени Павел, за незлобие и простоту названный в последствии Препростым. Семейная жизнь его протекала мирно до преклонных лет. Но легкомыслие супруги его нарушило спокойствие благословенного семейства. Павел, случайно узнав о неверности своей супруги, оставил ее и дом свой, и удалился в пустыню к св. Антонию.

Нечаянные встречи и случайное обращение с людьми, до этого неизвестными, преимущественно с людьми благочестивыми, нередко приводят в раскаяние упорных грешников. Одна развратная женщина встретилась нечаянно с другой, неизвестной ей женщиной, несшей на руках умершего сына. Несчастная мать в отчаянии и скорби, не зная что делать, повергает мертвого младенца в объятия грешницы, и припадая к стопам ее, просит воскресить умершего. Пораженная этой встречей, грешница невольно признается в грехах своих, почитает себя недостойной не только чуда, но и того, чтобы воззреть на небо и раскрыть уста свои на молитву к Богу. Но безутешная мать, думая, что она отрекается, по смирению, повторяет свою просьбу. Тогда грешница, упала на землю, в слезах исповедала грехи свои и, сознавая себя недостойной милости Божией, молилась, чтобы Бог умилосердился над печальной матерью. Младенец ожил в руках ее, и обе женщины прославили Бога, приемлющего покаяние грешников.

Другой, не менее замечательный пример рассказывает Иоанн Мосх в своей книге «Лимонар». «Два старца, — пишет он, — шли из Эгов в Тарс: на дороге для успокоения от полуденного зноя зашли в гостиницу. Тут нашли они трех развратных юношей, и с ними столь же распутную женщину. Старцы, не обращая внимания на них, сели в отдалении, и один из них начал, по обыкновению, читать Евангелие. Благоговейный вид благочестивых мужей, их кротость и смирение возбудили внимание в женщине; она приблизилась к старцу, читавшему Евангелие, и начала слушать чтение. Старец сказал с негодованием: «Ты слишком уж бесстыдна, несчастная: как не постыдилась ты подойти и сесть возле нас?» «Не отгоняй меня, отец мой», — отвечала в смущении женщина. «Хотя я преисполнена всех грехов, но Владыко всех, Господь и Бог наш, не отверг и блудницу, пришедшую к Нему». «Но она с того времени не была уже блудницей», — возразил пустынник. «Уповая на Сына Бога живого, — воскликнула раскаивающаяся грешница, — отныне и я не пребуду во грехе».

Преимущественно сильное впечатление на душу производят геройские нравственные поступки других. Твердость и мужество, с которыми древние мученики исповедовали имя Христово среди самых жестоких мук, часто возбуждали в свидетелях их мучений — язычниках решимость сделаться христианами и пролить кровь за истину. «Когда я услаждался учением Платона, — говорит о себе христианский философ, св. мученик Иустин, — и слышал клеветы на христиан, и между тем был свидетелем их неустрашимости в виду самой смерти, то находил невозможным, чтобы они вели жизнь порочную».

Неожиданное ласковое обращение людей благочестивых, или облеченных высоким достоинством, нередко сильнее угроз и наказаний трогает сердце самых закоренелых злодеев. Разительный пример этому рассказывает Климент Александрийский о некоем юноше, обращенном св. Иоанном евангелистом. По нерадению епископа, которому св. Иоанн поручил для наставления этого юношу, он сблизился с порочными сверстниками, скоро привык к невоздержанию и разврату. Не имея средств для наслаждений чувственных, он приучился к воровству, и наконец, собрав несколько развратных товарищей, убежал с ними в горы и сделался главарем разбойничьей шайки. Св. Иоанн, узнав об этом, пошел сам в горы искать заблудшего. Стражи разбойничьей шайки схватили св. старца и привели к своему начальнику, который, по обыкновению, встречал пленных в вооружении, но едва узнал в пленнике Иоанна, смутившись от стыда, бросился бежать. Св. Иоанн, забыв старость и бессилие, преследовал бегущего, крича в след ему: «Сын мой! Зачем бежишь от меня, отца твоего? Зачем утруждаешь меня напрасно? Остановись, помилуй меня слабого и немощного старца! Остановись, не бойся! Я буду отвечать за тебя пред Богом; я душу положу за тебя, как Христос положил душу Свою за нас. Но бойся сын мой! Христос послал меня даровать тебе отпущение грехов». Тронутый слезами апостола, разбойник остановился, бросил с презрением оружие, и в слезах раскаяния пал к стопам св. старца.

В царствование императора Маврикия во Фракии был разбойник, столь злобный и сильный, что никто не мог схватить его. Благочестивый император употребил для укрощения его силу христианского милосердия: послал к нему свой крест, обещая прощение и уверяя его, чтобы он не боялся прийти к царю. Разбойник пришел, и с раскаянием пал к ногам императора.

Иногда несколько слов, сказанных с простодушием и откровенностью, возбуждают раскаяние в упорных грешниках. У одного рассеянного офицера заболели ноги. Через несколько месяцев болезнь его до того обострилась, что он не мог уже сам повернуться на своей постели. Однажды денщик, поднимая его, сказал: «Нет, батюшка, сколько тебе ни биться, а придется умереть!» Эти простодушные слова сначала возбудили смех в легкомысленном; но скоро потом заставили войти в себя и с искренним раскаянием обратиться к Богу.

«Однажды, — говорил о себе английский писатель XVII века Бюниан, — когда я под окном моей соседки бранился и сквернословил ужасным образом, женщина эта, хотя сама была не строгих правил, так возмутилась от слов моих, что, хлопнув окном, сказала, что такого сквернословца она еще не видывала, и что я всех молодых людей в городе заражаю моим примером. Это так меня поразило, что я тут же стоя под окном ее, потупя голову, из глубины сердца вздохнул и пожелал себе сделаться опять младенцем».

Есть и еще столь обыкновенный, но не менее примечательный путь, которым благодать Божия приводит людей к познанию истинного Бога во Христе: она возбуждает в душе их ничем неудовлетворимую жажду познаний, побуждающую их переходить от одного учения к другому, пока приведет, наконец, к учению Христову, которое одно может насытить бессмертный дух человека. «В одной христианской вере, — говорит св. Иустин мученик, — пройдя все школы известных тогда философов, нашел я достоверное и спасительное любомудрие. Охотно желал бы я сообщить всем то расположение, которое теперь сам имею, не уклоняться от учения Спасителя. Ибо сие учение внушает какое-то благоговение, и призывает к себе тех, которые захотели бы уклониться от истинного пути жизни. Те, которые верно следуют этому учению, наслаждаются совершеннейшим спокойствием».

«Я, Климент, — говорит о себе другой муж, — проводил первые годы жизни своей довольно благонравно: но с самого детства меня преследовала одна мысль, которая отвлекала меня от удовольствий и ввергала в тоску и самые мрачные думы. Эта мысль, не знаю каким образом поселившаяся во мне, напоминала мне о смерти; с ней соединялось представление, что по смерти моей не останется и памяти обо мне, ибо время все приводит в забвение. Итак я не буду существовать? Не буду знать тех, которые будут после меня, и они равным образом не будут знать меня? Размышляя об этом, я впал в глубокую скорбь; и, что особенно мучило меня, когда хотел отогнать от себя эту мысль, как бесполезную, тем она сильнее терзала дух мой... Чтобы узнать что-либо точнее об этом предмете, я посещал школы философов. Но здесь не нашел ничего, кроме попеременного, то доказательства, то опровержения одних и тех же догматов, кроме бесконечных состязаний и споров. Иногда, по-видимому, брало верх мнение, что душа бессмертна; иногда напротив сильнее защищаемо было мнение о смертности души. Когда шла речь о бессмертии, я радовался; когда же трактовали о смертности души, мною овладевала прежняя тоска». Наконец, когда столица древнего мира огласилась христианскою проповедью о воскресении, Климент всей душой прилепился к Божественному учению Христову, и стал одним из первых учеников Евангелия в Риме.

Полагаем завершить обозрение разнообразных путей, которыми Промысл Божий ведет заблудшего грешника из области тьмы в благодатное Царство Христово, не потому, чтобы этими только действиями ограничивалось милосердное попечение Божие о грешниках, и не оставалось бы предмета для размышления. Предмет этот неистощим так же, как неистощимы любовь и милосердие Божие к роду человеческому, но потому, что и такого указания достаточно, чтобы каждый грешник мог усмотреть богатство благости Божией, не оставляющей его в самом падении, но всеми мерами Премудрости Своей возбуждающей к покаянию; потому еще, что и из этого краткого обозрения можно извлечь некоторые общие свойства действий Промысла Божия в обращении грешников, которые могли бы послужить основанием для правильной деятельности человека в отношении к попечениям о нем Промысла.

Нельзя не видеть, что Бог призывает к покаянию всех без исключения и каждого порознь грешника; призывает всегда и непрестанно. Особенно в этом деле у Бога нет зрения на лица; ибо каждый грешник, кто и каков бы он ни был, все равно есть сын Божий, хотя и заблудший, за каждого из них одинаково пролита на Голгофе искупительная кровь Господа Иисуса Христа. А потому не только любовь к грешному человеку, но и любовь к пострадавшему за грешников Сыну Божию побуждает Отца Небесного одинаково заботиться о спасении каждого. Потому нет и не может быть человека, которого Промысл Божий оставил бы без благодатного призвания, который не был бы многократно возбуждаем к покаянию и обращению, и который сам, вследствие этих возбуждений, не чувствовал бы иногда нужды выйти из состояния греховного, начать новую жизнь, сообразную воле Божией; и нет, с другой стороны, времени, когда совершенно умолкнул бы глас Божий, зовущий к покаянию. Этому заключению отнюдь не противоречит опыт некоторых людей, которые в продолжение своей жизни не получают, по-видимому, никаких сильных потрясений, у которых сон греховный как будто не возмущается ничем, до самого покоя смертного. Если внимательнее рассмотреть всю жизнь таких людей, все обстоятельства и отношения, в которых они были поставлены рукой Промысла Божия, все, более или менее важные и замечательные, события в их жизни, непременно откроется то, что благодать Божия, какими бы то ни было средствами, напоминала им об исправлении, и что сами они чувствовали временами опасность греховного состояния, нужду покаяния и исправления. Но все напоминания Промысла Божия, все добрые чувствования собственного их сердца остались тщетными по их жестокосердию.

Отсюда, уже само собой следует, что благодатные возбуждения неизбежны для человека, т. е. никто не может избежать действий благодати Божией так, чтобы в течение всей жизни не получать никаких возбуждений. И это, между прочим, уже потому, что не может предвидеть и знать, где, когда и как воздействует на него благодать Божия. Возбуждения почти всегда постигают грешника внезапно, непредвиденно и неожиданно. А это между прочим служит причиной тому, что все возбуждения, сколько бы ни были они естественны, всегда носят на себе характер чудесности.

Наконец, впечатления, производимые возбуждениями в душе грешника, бывают иногда более, иногда менее глубоки и поразительны и, по степени живости и силы, бесконечно различны. Различие это зависит частично от различных природных свойств и характеров людей, которые разнообразны почти до бесконечности. Одно и то же явление на одного может действовать сильнее, на другого слабее: одного может поразить, а над другим не оказать никакого действия. В человеке легкомысленном и рассеянном возбуждения не могут производить глубоких и сильных впечатлений. Человек, по природе чувствительный, растрогается скоро и получает впечатления сильные; но они большей частью бывают непродолжительны. Человек по природе склонный к задумчивости и рассудительный хоть и не столь легко и скоро возбуждается, но зато получаемое им впечатление бывает глубже и прочнее.

Иногда возбуждение сопровождается такими обстоятельствами, которые некоторым образом предрасполагают душу к надлежащему принятию его. Бывают минуты, когда душа самого грубого и бесчувственного человека делается более или менее мягкой, способной к принятию благих впечатлений. Наконец, и сами возбуждения бывают иногда более поразительными. Так, возбуждения чудесные вообще действуют сильнее, нежели обыкновенные; повторяемые, если не находят ожесточенного сопротивления, проникают глубже, нежели первоначальные. Впрочем, как и самые сильные и поразительные возбуждения не имеют в себе ничего принуждающего, не обращают грешника против воли, и им всегда можно воспротивиться, так и самые, по-видимому, слабые могут обратить внимание грешника на опасность его состояния и побудить выйти из него. Что же встречает благодать Божия в сердцах грешников? Как приемлются и чем сопровождаются ее действия? На это преимущественно полезно обратить внимание.

(Из книги иером. Димитрия «О путях Промысла Божия в обращении грешников и о путях покаяния для обращаемых»)

О том, что препятствует благодати Божией проникнуть в сердце грешника

Опыт показывает, что не все возбуждения благодатные производят то, что должны бы произвести по своему назначению. Большей частью они встречают сердца неготовые к принятию их, и только малое число возбуждений принимаются надлежащим образом и приносят совершенный плод. Во всякое время видим более беспечных грешников, нежели истинно-обращающихся к Богу, несмотря на то, что Бог всех и всегда призывает к покаянию. Причина этому скрывается в самих грешниках, различно приемлющих действия благодати, как видно из евангельской притчи о семени. «Иное, — говорит Господь о семени Слова Божия, — упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его, а иное упало на камень и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги; а иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его» (Лк. 8, 5-8). Вот участь всех гласов благодати, зовущих грешника к покаянию, т. е. они или вовсе не приемлются и истребляются в самом начале; или и приемлются и прозябают, но по разным причинам не приносят совершенного плода. Что же препятствует благодати Божией проникнуть в сердце грешника? Когда и почему и проникнувшее в сердце грешника покаяние может остаться безуспешным и не принести плода? Решение этих вопросов покажет, как следует пользоваться действием благодати Божией к своему спасению.

Пробуждение совести грешника всегда сопровождается чувством скорбным и болезненным; и чем далее продолжается греховное усыпление, тем неприятнее пробуждение, тем неохотнее встреча со своей совестью. Это-то неприятное чувство обличения, противное самолюбию грешника, всегда побуждает его уклоняться и избегать всего, что может пробудить его совесть. И когда благодать Божия внезапно касается его сердца, он старается скорее истребить в себе впечатление, произведенное действием благодати. К этому, по несчастью, у грешника не одно средство. Истребляют в себе благодатное возбуждение, когда нисколько не останавливаются на нем мыслями, когда тотчас занимают внимание свое посторонними предметами, которые мало-помалу истребляют в душе все благие впечатления, произведенные действием благодати Божией. Так поступают, обыкновенно, люди легкомысленные и рассеянные, внимание которых привыкло уже перебегать от предмета к предмету, не останавливаясь ни на одном из них.

Истребляют благодатное возбуждение, когда с намерением скорее освободиться от соединенных с ним неприятных ощущений, предаются удовольствиям чувств. Так поступает грубый сластолюбец, не привыкший терпеть что-либо неприятное для его чувственности.

Истребляют благодатное возбуждение, когда о нем не размышляют с участием сердца, а ложно рассуждают; изыскивают причины, от которых естественно могло бы произойти известное впечатление и чувство. Вследствие таких умствований зов благодати Божией большей частью отвергается. Так, обыкновенно, противостоят действиям благодати Божией те образованные люди, которые исправление сердца и жизни, при образовании ума, почитают делом сторонним, которые боятся даже верить в сверхъестественные действия благодати, чтобы не показаться суеверными.

Истребляют благодатное возбуждение, когда посредством его побуждаются даже к негодованию и гневу, и с ожесточением говорят Богу: «отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!» (Иов 21, 14). Так поступают люди, закоренелые в пороке, делающие зло с намерением и сознанием.

Истребляют, наконец, возбуждение, когда, сознавая и нужду в обращении, откладывают исполнение этого дела на некоторое время. Так поступает большая часть грешников; все те полудобрые и полуплохие люди, вся жизнь которых проходит нередко в колебании между добром и злом, между светом и тьмою, которые хотели бы быть добрыми, не оставляя притом и некоторых плохих привычек и склонностей, желали бы принадлежать Христу, но так, чтобы вместе жить и для мира. Такая медленность и нерешительность производит большей частью то, что возбуждение мало-помалу теряет свою силу, благие мысли и чувства засыпают, грешник остается грешником. «Иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его». Явно, что все дело состоит в решимости человека оставить все по гласу благодати, предать себя воле Божией, идти туда, куда ведет его рука Промысла, Но этой-то решимости и не достает у человека, по природе закоснелого на все доброе. Потому весьма важно знать: как возбуждать в себе решимость последовать внушениям благодати.

По-видимому, решимость, как действие свободы, не может и не должна быть чем-нибудь вынужденным; и употреблять, какие бы то ни было, средства, чтобы побудить свободу свою решиться на то или другое, представляется как бы противным существу свободы. Но не так должно быть на деле. Свобода падшего человека так упорна в отношении к добру, что надобно влечь ее силой: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11, 12). Потому неудивительно, что и решимость обратиться к Богу, которая есть начало всякого доброго дела, может и должна быть понуждаема различными средствами.

Причиной того, что воля грешника так медлительна в решимости последовать гласу благодати Божией, зовущей его к покаянию, есть крайнее забвение о Боге, невнимательность к своему спасению, некоторая недоверчивость к предметам духовным и пристрастие к чувственному. Мысль о Боге, о добродетели и вечной жизни только изредка посещает душу грешника, и тотчас же изгоняется из нее впечатлениями предметов чувственных, которые устремляются в его душу с некоторым как бы насилием, наполняют ее и не дают в ней места никаким другим мыслям и чувствованиям. Недуг этот настолько общ всем людям и такой сильный, что и для тех, которые, по длительному упражнению, привыкли уже быть всегда с Богом, нужно постоянно прилагать усилия, чтобы воспротивиться чувственным впечатлениям, готовым преклонить душу их ко внешнему и отвлечь от предметов духовных. Но человеку, охваченному чувственностью, духовное обновление и исправление сердца представляется чем-то совершенно невозможным и не совсем нужным. Ему кажется, что он и всегда будет жить так же благополучно, как жил до этого; а потому и нечего опасаться. Ослепление это некогда пройдет: смерть откроет глаза грешнику, и он увидит всю важность того, что раньше казалось ему неважным. Но это вразумление будет уже поздно; за ним последует наказание, а не исправление. Самым лучшим врачевством против такого недуга было бы размышление о драгоценности для нас вечного блаженства, с которым ничто земное сравниться не может, размышление о необходимости и важности нравственного исправления и обновления, которого требует от нас Евангелие, если бы только грешник был способен к подобным размышлениям.

Чтобы сколько-нибудь отвлечь душу свою от всего земного, чувственного, возбудить себя к размышлению о важности и необходимости нравственного исправления, мужи, опытные в духовной жизни, советуют размышлять о непостоянстве и тленности всего земного, о смерти, которая лишит нас всего, чем услаждались чувства, к чему прилеплялось сердце наше в настоящей жизни, поставит нас одних со своей совестью на суд Бога Правосудного: «Поминай (о смерти и Суде Христовом) часто, — говорит один пастырь Церкви, — и рассуждай: «благополучие и неблагополучие временное минует, но то, что по смерти будет, не минует. Все здесь мирское останется и само тело в землю погребется, а одна душа на оный век отыдет и с ней добродетель, или грех неотступно. Горе душе, когда с грехом отыдет! Ибо с чем отыдет, с тем и на суде Христовом явится. Поминай это и будешь себя очищать покаянием». К подобным размышлениям способен всякий, ибо для всякого нет ничего известнее смерти; а за гробом только два места: блаженство с Богом и ад с диаволом. Итак, почувствовал в сердце зов благодати Божией, спроси самого себя, как бы стоя на краю гроба: «Где хочешь быть вечно — в царстве Отца Небесного, или в аду? С Богом, или с диаволом?» Одно из двух неизбежно. После этого само собою откроется, как важно и необходимо еще в этой жизни возродиться нравственно и начать жить с Богом.

С этим размышлением должна соединиться мысль об опасности противиться возбуждениям Промысла Божия. Возбуждение благодати Божией есть необходимое условие, при котором возможно истинное исправление: противиться этому возбуждению значит отдалять и отвергать то, что всего важнее и необходимее в жизни нашей, и что непременно должно когда-либо произойти. Притом нельзя знать, не есть ли полученное действие Промысла последнее в нашей жизни? Отказываясь от послушания ему, не делаем ли исправления нашего невозможным навсегда? При такой неверности земной жизни, которая может кончиться с каждым мгновением, нельзя полагаться на то, что не будет еще недостатка в случаях к обращению. Для нас совершенно неизвестно, имеем ли мы будущее, или нет, и не будем ли застигнуты смертью в своем неисправленном состоянии. Более того, если возбуждение грешника есть дело Божие, и если полностью зависит от Его воли о том, когда и как мы должны быть возбуждены от сна греховного; то как знать, что коснувшийся сердца нашего глас благодати не есть последний опыт милосердия Божия для исправления нашего? Как знать, что наша участь не решена уже правосудием? Наконец, если бы мы были даже уверены, что жизнь наша продлится и милосердие Отца Небесного будет еще призывать нас к покаянию, то и тогда упорство наше было бы безрассудно. Послушаем ли когда-нибудь гласа, который отвергли однажды? Из опыта известно, что через каждое таковое упорство нравственная порча увеличивается и состояние грешника становится сомнительнее. Чем чаще человек подавляет в себе благие мысли и чувствования, тем становится легкомысленнее и бесчувственнее; тем более утверждается в закостенелости и готовности противиться действиям благодати Божией; тем ближе становится к ужасному состоянию совершенного ожесточения, из которого переход в царство благодати крайне труден, и почти невозможен.

Но недостаточно только решиться последовать призыванию благодати, надобно решимость свою привести тотчас в исполнение. И во всяком деле одна решимость, без исполнения, не значит ничего, тем более в деле нравственного исправления, где все зависит от деятельности. Важнейший недостаток в этом отношении тот, что, приняв намерение исправиться, медлят и отлагают свое исправление на будущее время. Бесчисленные опыты доказывают, что такое отлагательство служит причиной закостенелости во грехах и отлагаемое намерение навсегда остается без исполнения. Напротив, трудно найти и один пример, чтобы отлагающий исправление свое до известного времени действительно исправился когда-либо. Причина тому очевидна: что препятствует грешнику начать исправление свое ныне. То же самое будет препятствовать и завтра. Пока человек в теле, телесные потребности не перестанут беспокоить его; до тех пор пока есть чувства, внешние предметы не перестанут действовать на душу и развлекать ее повсюду; доколе не прервутся все узы, которыми грешник прикован к миру, дотоле тысячи обстоятельств будут отвлекать его от деятельного занятия исправления себя. Потому-то мудрое правило сына Сирахова: «не медли обратиться к Господу и не отлагай день ото дня», должно быть выполняемо со всей точностью. Одна минута замедления в этом важном деле не может остаться без явного вреда. Тотчас нужно расторгнуть все узы, связующие сердце и удерживающие под игом греха, сколько бы ни были они драгоценны, какого бы ни стоило труда их расторжение: вечное спасение драгоценнее всего! Что необходимо сделать когда-нибудь непременно, то лучше сделать скорее; иначе сама продолжительность времени усугубит труд, и он будет уже не по силам. С чем надлежит расстаться когда-либо, с тем лучше расстаться скорее; иначе привязанность сердца возрастет и разрыв будет слишком болезненным, а, может быть, и невозможен. Если уже невозможно положить начала исправления без принуждения и некоторого насилия себе, то лучше сделать это скорее, когда возбуждение благодатное подает к тому силы.

(Из книги иером. Димитрия «О путях Промысла Божия в обращении грешников и о путях покаяния для обращаемых»)

Почему покаяние, проникнувшее в сердце грешника, может остаться безуспешным?

Когда и почему и проникнувшее в сердце грешника покаяние может остаться безуспешным и не принести плода?

Когда благодать Божия беспрепятственно проникает в сердце грешника, то возбуждает в нем раскаяние в прежней греховной жизни и желание исправиться. Но то и другое может нередко остаться без плода: многие, и раскаиваясь, по-видимому, остаются нераскаянными, а при желании исправиться — неисправленными. Другое упало на камень, говорит Господь о семени Слова Божия, и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги; а иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его. Это обязывает нас раскрыть подробнее, насколько возможно, свойства истинного покаяния и показать, каким образом, следует упражняться в деятельном исправлении себя.

Искреннее раскаяние начинается познанием греха. Хотя действие благодати Божией, возбуждающей грешника, уже открывает пред ним опасность его состояния, дает чувствовать его виновность пред праведным Судом Божием, то на этом познании, как на самом общем, нельзя остановиться. Для искреннего раскаяния нужно подробнее знать не только всю греховную жизнь, но и каждый грех в особенности со всеми окружающими его обстоятельствами, преимущественно же господствующую страсть с ее следствиями. Потому каждый должен подробно обозреть всю греховную жизнь свою от младенчества до настоящего возраста; найдя корень зла, исчислить потом, насколько возможно, все заблуждения воли, осмотреть подробно побуждения, обстоятельства и пагубные следствия своих грехов, поставить, так сказать, пред глазами картину прошедшей жизни со всеми ее подробностями. Нет нужды, что такое занятие покажется неприятно, даже болезненно. Чем неприятнее и постыднее представляется грех, тем скорее возбудит отвращение и ненависть к себе. Чем сильнее ощущается боль при вскрытии греховных язв, тем скорее ощутится нужда в спасительном врачевстве.

Кто познал тяжесть грехов своих, всю опасность своего состояния, всю бедность и немощь естества своего, для того это познание не может быть бесплодным: оно возбудит в нем сердечное раскаяние, называемое иначе в Св. Писании сокрушением сердца (Пс. 50, 19) и печалью ради Бога (2 Кор. 7, 8-11). Сущность раскаяния состоит в сильном и живом отвращении от низкого и опасного состояния, в котором находится грешник. Но это отвращение, эта сердечная печаль слагается из многих болезненных чувствований, которые все равно необходимы в истинно раскаивающемся. Грешник, внимательно окинувший взором все им соделанное, раскрывший все язвы своей совести, невольно сознается, что эти беззакония сделаны им по его безумному произволу, без всякого стороннего принуждения; эти язвы наложены ему собственной его рукой.

Отсюда первое чувство, пробуждающееся в нем, есть негодование, презрение и как бы ненависть к самому себе, к злому своему произволу.

Ощущая потом скверну грехов своих, он не может видеть, сколь много обезобразил ими то величие образа Божия, которым украшен был при сотворении, осквернил ту одежду чистоты и невинности, в которую облечен был в таинстве крещения; до какой степени унизил свою разумную природу, обесчестил благодать сыноположения. Отсюда пробуждается в нем глубокий стыд и негодование к тому унижению, в котором видит себя. Обозревая далее ряд беззаконий своих, он видит все вредные и ужасные следствия, которые или уже произошли, или произойдут неминуемо из его развратной жизни, чувствует, сколь тяжко грехами своими оскорбил правосудие Божие и предощущает муки и наказания, которые ожидают его в вечности. Отсюда в душе его возникает чувство болезненного страха и скорбного ожидания предстоящих зол. Постигая, наконец, свое несчастное состояние, он по необходимости убеждается, что сам собою он не может выйти из этого состояния; видит, что сделанного нельзя переменить, прошедшего — возвратить, опущенного — восполнить, потерянного — заменить; чувствует, что за содеянные преступления никакими средствами и силами человеческими нельзя удовлетворить правосудию Божьему. Отсюда в душе его пробуждается чувство крайней бедности и беспомощности; он приходит в некоторое замешательство и безнадежность.

Все эти чувства столь необходимы для истинно раскаивающегося, что, при недостатке одного из них, раскаяние будет несовершенно и неискренне. Кто не чувствует в себе недовольства собою, отвращения и ненависти к прежнему образу жизни, тот не имеет еще понятия о своей виновности, не почитает себя грешником, и, следовательно, не начинал еще истинно каяться. Кто не чувствует стыда, тот не видит всего безобразия греха, не понимает, сколько он преступлением своим унизил себя пред людьми и пред самим собою, тот может, не краснея, возвратиться к прежнему образу жизни. Кто не имеет страха, тот не чувствует вреда, происходящего от греха, не почитает себя достойным наказания, тот может опять грешить без всякого смущения. Наконец, кто не чувствует своей бедности и беспомощности, тот может еще обольщать себя мечтами, утешаться ложной надеждой. Во всех этих случаях раскаяние во грехах не будет искренне.

Впрочем, по степени силы и живости, покаянные чувствования могут быть весьма различны: в одних бывают они живы и сильны; в других, напротив, тихи и без особенных сильных движений. Причины этого различия заключаются отчасти в природном характере человека, частично в различных свойствах и степени греховного повреждения раскаивающегося. Неудивительно, если в человеке, по природе холодном, обнаруживаются признаки раскаяния не с такой силой и не в такой степени, как в человеке, по природе способном к чувствованиям живым и сильным. В первом раскаяние обнаруживается тихим сетованием о грехах; в последнем — сильными движениями душевными, которые не могут уже скрываться внутри, но обнаруживаются во внешних признаках, как-то: воздыханиях, жалобах, слезах и т. п. Есть люди, по природе столь чувствительные, что их все трогает гораздо сильнее, нежели других. В таких людях чувства раскаяния достигают высочайшей степени, обнаруживаются в таких признаках, которые имеют в себе нечто необыкновенное, ужасающее, как-то: отчаянные вопли, терзание волос, тела и т. п. Кроме этого, само греховное состояние людей имеет некоторые степени. Хотя нравственная порча, наследованная нами от прародителей, одинакова во всех людях, но в одном она раскрывается больше, в другом меньше. Иной так успевает приумножить свое несчастное наследие, что вся жизнь его делается цепью злодеяний; а есть и такие люди, которые не сознают в себе ни одного тяжкого преступления, которые во всех возрастах вели жизнь, по-видимому, честную. Другие при похвальном поведении в своем образе жизни сделались виновными только в некоторых пороках. Одни коснели во грехах больше времени, другие меньше. Все эти обстоятельства должны иметь влияние на степень силы и живости покаянных чувствований. Потому неудивительно, если человек, невинный в каких либо тяжких преступлениях, раскаивается не с таким сокрушением, как злодей. Неудивительно, если возвращающийся в себя после кратковременного заблуждения не впадет в такую глубокую скорбь, какую чувствует человек, всю жизнь служивший греху; если тот, кто своими преступлениями нанес вред только самому себе, не чувствует при раскаянии тех ужасов, какие ощущает нечестивец, ввергающий в несчастие других и своим примером развративший множество невинных душ.

Блудница обливает ноги Спасителя слезами; но она так горько плачет потому, что грехов у нее много.

Давид раскаивается со слезами и с сокрушением сердца; но он, после величайших к нему благодеяний Божиих, сделал два тяжких преступления.

Апостол Петр плачет горько; но он отрекся от Иисуса Христа, обещав прежде идти с Ним на самую смерть.

Впрочем, пример многих св. мужей показывает, что раскаяние, соединенное с тихим сетованием о грехах своих, может быть столь же успешно, как и соединенное с величайшим смущением и глубокой скорбью. Действительность раскаяния зависит от искренности, а не от большей или меньшей живости покаянных чувств; достаточно, если они производят действительное отвращение от греха. Но, на всех степенях силы и живости, высших и низших, покаянные чувствования могут принимать ложные направления, которые должны быть здесь указаны.

Чувство страха, само по себе справедливое, нужное и полезное для раскаивающегося, может иногда выйти за пределы и превратиться в безнадежное отчаяние. «Случается, — говорит св. Макарий, — что сатана в сердце так с тобой препирается: «смотри, сколько ты содеял зла, смотри, каким безумием исполнена душа твоя и как ты отягощен грехами, что тебе уже и спастись невозможно». Это творит он для того, дабы тебя довести до отчаяния, и потому, что твое покаяние ненавистно и неприятно ему». Этой опасности преимущественно подвергаются те, которые, по возбуждении от сна греховного, признают себя виновными в каких-либо тяжких преступлениях. Единственное предохранительное средство против этой опасности есть несомненная вера в милосердие Божие и силу заслуг Искупителя. «Ты же, — продолжает св. Макарий, — отвечай ему (сатане) так: я имею свидетельства Господни, в Писании находящиеся: не хочу смерти грешника, но покаяния, да обратится от пути развращенного и жив будет. Ибо этого ради Господь снисшел, да грешников спасет, мертвых воскресит и смертью уязвленных оживотворит». Если же отчаяние так овладеет душой раскаивающегося грешника, что он может сам собою прийти к подобным размышлениям, то должен открыться какому-либо опытному в духовной жизни мужу, преимущественно своему духовному отцу: столь опасной раны скрывать не нужно; ее тотчас надлежит показать врачу.

Чувство безнадежности и недоверчивости к своим силам — следствие сознания своего развращения — само по себе спасительно; оно заставляет грешника обращаться с молитвою к Богу, искать теснейшего соединения с Иисусом Христом, без Которого не можем делать ничего (Ин. 15, 5). Но иногда вместо спасительного действия производит уныние, духовное расслабление и леность. Человек, чувствуя, с одной стороны, свое бессилие, с другой — трудности, соединенные с деятельным исправлением себя, унывает, предается праздной печали и бездействию; страшась, что не может сделать всего, что необходимо, не делает ничего. В такое состояние могут удобно впадать люди, по природе слабые и малодушные, которых страшит и небольшая трудность. Предохранением от этого зла служит постоянный труд и частая молитва, живое упование на Бога и преданность Его воле. Когда же уныние овладеет душой, то один опытный в духовной жизни муж предлагает следующее врачевство: «Когда скука находит и тоска (в этих обыкновенно состояниях выражается уныние); тогда тем более падай на землю, и молись, и воздыхай ко Господу, так как это есть искушение. Так сатана хочет тебя к миру (к прежней греховной жизни) назад обратить. Смотри, крепись и не поддавайся, и говори так: хоть умру здесь, но не отойду. И воистину лучше умереть, нежели к старому возвратиться».

«Если скорбь принесена от людей, должно претерпеть ее благодушно, и за того, кто причинил, молиться, как выше сказано, твердо ведая, что все, бывающее с нами, не без Промысла Божия бывает, и что вообще Бог, все, что ни посылает нам, посылает на пользу и на спасение душ наших. И если посылаемое не представляется нам в настоящее время полезным, то последствия совершенно ясно удостоверяют, что истинно полезно нам не то, чего сами желаем, но то, что устраивает Бог. Посему не подобает нам увлекаться человеческими помыслами, но веровать вседушно, что око Господа Бога все видит, что без Его воли ничто не может с нами случиться, и что посылает, Он на нас искушения по Своей благости, дабы, претерпев искушения, мы приняли от Него венец» (Устав преподобного Нила Сорского).

Наконец, и чувство стыда и негодования к себе, которое в настоящем, правильном состоянии должно произвести и производит действительно отвращение, презрение и ненависть к прежней греховной жизни, укрепляет мужество и твердость в борьбе с греховными склонностями и привычками, может получить ложное направление.

Ложный стыд нередко удерживает грешника от исповедания грехов своих перед отцом духовным, без которого не может быть положено начало истинного исправления; делает его скрытным, притворным и, наконец, лицемером. Недовольство собой, вместо ненависти ко греху, может переродиться в ненависть к жизни и окончиться самоубийством. Средством против ложного стыда может быть память о Страшном суде Христовом, на котором обличатся все тайны сердца нашего пред собором Ангелов и людей, и размышление о всеведении Божием, пред Которым не сокрыто ни одно тайное движение ума и сердца нашего. Единственное и действительнейшее средство против отчаянной ненависти к собственной жизни есть неукоснительная исповедь перед отцом духовным. Пока таим в себе грех, до тех пор диавол в нас самих имеет сильное оружие против нас; но когда исповедуем грех, тогда власть его над нами прекращается.

С истинным раскаянием, возбужденным благодатью Божией в сердце грешника, начинается деятельное исправление жизни. Сущность дела состоит в том, что грешник, почувствовав отвращение и ненависть ко грехам своим, оставляет прежний противозаконный образ поведения и предпринимает новый, сообразный с волей Божией. Но в этом случае весьма часто уклоняются на распутья: опыт показывает, что весьма многие начинают жизнь добродетельную, но не многие оканчивают ее, как подобает. Всех препятствий, трудностей и опасностей, которые могут встретить каждого, обращающегося на пути к Царствию Божьему, исчислить и указать нет возможности. Здесь, по необходимости, следует ограничиться кратким указанием наиболее общих и главных недостатков. Не успевают в деле нравственного исправления или потому, что в самом начале предпринимают неправильный образ действия, по недостатку познания истинного пути добродетелей; или потому, что не могут одолеть греховную привычку, победить соблазны, перенести искушения, по недостатку постоянства, мужества, терпения и благоразумия.

Иногда начинают исправление свое со внешних действий, силятся привести в надлежащий порядок внешний образ поведения и, останавливаясь на этом, не доходят до корня зла, который скрывается в сердце. Например, человек, преданный грубым порокам и распутству, после сильного возбуждения, раскаявшись, перестает совершать свои преступления, изменяет внешний образ жизни, не заботясь, впрочем, о том, что в сердце его царствует еще грех. Иногда грешник, чувствуя в совести беспокойство и наказание особенно за главный порок, начинает ревностно противостоять ему, оставляя без внимания другие, не столь видные, но тем не менее пагубные пороки, например, гневливый делается кротким, сластолюбец воздержанным, не заботясь о том, что в них остается еще много других пороков, которые надлежало бы также искоренить. Иногда, наконец, чувствуют необходимость совершенного и полного исправления своего сердца и своей жизни и занимаются им со всей ревностью; но только думают, что это исправление можно произвести не иначе, как по частям, так что каждый порок побеждают особенно, и к борьбе с новым переходят не прежде, как истребив тот, которым с намерением занимались. По-видимому, во всех этих случаях истинное исправление приводится в дело — и с успехом; но можно почти решительно утверждать, что такие люди еще не начали исправления, какого требует Евангелие. Исправление христианское не есть приведение в порядок только внешней деятельности, отложение того или другого порока, и не может быть произведено по частям: оно состоит в перемене сердца, в отложении всего ветхого человека со всеми его деяниями. Для этого нужно, по учению Слова Божия, переродиться, сделаться новым человеком, объявить брань не одному пороку, или нескольким, а всему прежнему порочному образу мыслей, чувствований, желаний и действий. Чтобы иметь всегда в виду святой и царский путь и не уклоняться на распутья, для этого надлежит, по псалмопевцу, о законе Господа размышлять день и ночь (Пс. 1, 2); искать света и познания прежде всего в Слове Божием, которое преимущественно полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен (2 Тим. 3, 16-17), потом в писаниях святых мужей, которые сами прошли путем добродетели на небо и свои опыты передали в наставление наше. Чтобы и в самом Писании удобнее обрести путь к Царствию Божию, нужно взирать неуклонно на образ Господа нашего Иисуса Христа и примеры св. мужей прославляемых Св. Церковью. Чтобы приблизить еще более к уму и сердцу своему идеал истинно христианской жизни, напитаться, так сказать, и проникнуться духом истинного благочестия, полезно чаще обращаться с людьми благочестивыми. Разговоры, поступки, один взор таких людей поучителен. Их благочестие, подобно благовонию, исходя от них, насыщает все окружающее. «Кто входит, — говорит преподобный Макарий, — к составляющему благовония, тот, хотя бы и ничего не купил, непременно благовония заимствует несколько: так бывает и с тем, кто общается с отцами. Если он захочет подвизаться, то они покажут ему путь». И наконец, как во всяком деле нужен для нас советник и наставник, во всяком подвиге — руководитель, так преимущественно нужен наставник и руководитель в деле нравственного усовершенствования, в подвиге покаяния и исправления себя. Потому-то у древних подвижников почти единственным средством к исправлению себя была неограниченная преданность и послушание своему духовному отцу, которому открывали они все свои мысли и чувства, и без его воли не делали ничего. Такое послушание уже само по себе есть высокий подвиг самоотвержения, после которого не будет трудным всякое доброе дело; почему находящийся в послушании почитался безопасным от всех искушений. Для каждого христианина руководителем, наставником и отцом может и должен быть служитель алтаря, которому сама Церковь вручает души христианские для духовного надзора и руководства.

Впрочем, когда и верно будет познан истинный путь нравственного исправления, на том пути предстоят еще многие трудности, которые нужно суметь победить. «Чадо, если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению», — говорит мудрый сын Сирахов (Сир. 2, 1). «Как грешник, благодатью Божией подвигшись, начнет каяться, — говорит Святитель Тихон, — что встречает его различное искушение. Начнет человек ко Христу приступать, а сатана вслед его женет (преследует) и отвлекает от Христа: начнет работать Христу, и запинает ему враг и различные простирает сети».

Все, как в человеке, так и вне его, у диавола становится орудием искушения; ибо обращающийся к Богу, по необходимости, вступает в борьбу со всем: с самим собою и с целым миром. Первым источником искушений и, следовательно, первым препятствием на пути ко спасению есть наша греховная природа. Сколько необходимо усилий и трудов, чтобы преодолеть все худые наклонности сердца, особенно когда они обратились уже в привычку, как бы в необходимую потребность грешить. Каждый отказ в удовлетворении укоренившейся страсти стоит иногда чрезвычайных усилий.

Преподобная Мария Египетская, удалившись в пустыню, неустанно боролась с искушениями: «16 лет пробыла я в этой пустыне, — говорит преп. Мария, — словно со зверями лютыми борясь со своими помыслами. Когда стала эту пищу употреблять, то хотелось мне мяса и рыбы, как бывало в Египте. Хотелось мне вина, любимого мною, много ведь пила вина, когда жила в миру. Здесь же и воды не могла напиться и приходила в ярость, не в силах терпеть лишения. Одолевали меня страстные желания петь разгульные песни — влекло меня к песням бесовским, к которым привыкла в миру».

Предохранительное средство против искушений есть пост и телесный труд, которые преимущественно приветствуются подвижниками. Когда же брань восстает и усиливается, то вместо оружия должна служить прилежная молитва и воспоминание обетов, данных Богу при обращении и раскаянии.

«Но затем, — говорит преп. Мария, — прослезившись, в порыве благочестия била себя в грудь и вспоминала обеты, которые дала, входя в эту пустыню, и мысли, с которыми обращалась к иконе святой Богородицы, поручительницы моей. И жаловалась ей и молила ее отогнать от меня помыслы, иссушившие окаянную мою душу. Когда же я долго плакала и в рвении била себя в грудь, тогда вдруг виделся мне повсюду свет, меня озаряющий, и бурю сменяла тишина великая» («Житие преподобной Марии Египетской»).

Преподобный Арсений Великий, живя в пустыне, непрестанно спрашивал себя: «Арсений, зачем ты сюда пришел?» Даже написал этот вопрос на стенах своей кельи, дабы каждый брошенный взгляд на стену напоминал ему о его решимости посвятить жизнь свою на служение Богу. Полезно для этого свою нравственную перемену ознаменовать какой-либо переменой во внешнем образе жизни и окружать себя вещами, которые были при нас в то время, когда благодать Божия возбудила нас к покаянию, а преимущественно теми, посредством которых произведено возбуждение. Поскольку, наконец, духовное обновление наше есть вместе смерть для мира, для всего противного воле Божией, то св. апостол Павел советует представлять себя всегда мертвыми: «почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 6, 11). «Разве ты жив еще, Пимен?» — с удивлением спросил один святой старец преп. Пимена, когда тот жаловался на беспокойство, причиняемое ему от других. «Пойди, — продолжал старец, — живи в келье своей, и положи на сердце своем, что уже год, как ты в могиле».

Если обращающийся удачно выдержит первую борьбу, начнет, с помощью Божией, преодолевать и побеждать свои страсти, то искуситель применяет другое оружие. Для возбуждения усыпающих страстей он употребляет мир со всеми благами и удовольствиями. «Прельщает враг, — говорит святитель Тихон, — любовью мира и соблазнами, и отвлекает от пути скорбного (истинно христианской жизни). Хорошо быть в мире почтенным, быть в славе, чести, богатстве, в веселостях, знаться с людьми, проезжать в колясках, ездить в гости и принимать гостей и прочее». Борьба с этим искушением особенно тяжела для тех, которые до обращения своего жили постоянно в мирских удовольствиях. На эту брань дает оружие тот же учитель: «Отвечай внутрь себе так: пусть, что мне предлагаешь (сатана), будет хорошо для тех, которые ищут того; а мне несравненно лучше есть Христос и святое Его иго. Он меня несравненно более утешит и увеселит, нежели весь мир. Здесь я хочу с ним быть, да и там с ним буду». Весьма сильным оружием против соблазнов и обольщений мира служит еще, по опытному замечанию мужей благочестивых, непрестанная память о смерти, суде и мучениях за грех. «Во всех делах твоих помни о конце твоем, и во век не согрешишь» (Сир. 7, 39). «Добрый наставник и телу и душе — постоянное памятование о смерти, и, за оставлением без внимания всего, глазам представляющегося, предварительное взирание умом на самый одр, на котором некогда, разлучаясь с душою, будешь возлежать». Из этого памятования происходит оставление попечений и всех сует, хранение ума и непрестанная молитва, беспристрастие к телу от греха; и почти, если сказать правду, всякая добродетель из этого проистекает. Потому да будет оно столько же, если можно, неотъемлемо от нас, как наше дыхание».

С этим вместе враг не перестает возбуждать в душе обращающегося грешника различные плохие помыслы, хулы, сомнения, неверие и т. п. Воображение служит отверстой дверью, в которую входят тайные враги, как называют их святые мужи. Борьба с этими врагами требует всегдашней бодрости и неусыпного бдения над собою; и в этом-то, по замечанию опытных, состоит весь христианский подвиг. Соблюсти душу свою от непрестанного почти прилива худых мыслей — невозможно; но противиться им есть обязанность того, кто хочет решительно исправить свое нравственное состояние. Чтобы предохранить себя от нечистых мыслей, нужно очищать душу внутренней умной молитвой, иметь непрестанно мысль о Боге, всегда помнить, что Бог присущ нам, видит все наши мысли, желания, чувствования и дела, ходить, по примеру ветхозаветных праведников, пред Богом.

Труд над очищением ума известен у отцов под именем умного делания. Предмет этот изложен в уставе преп. Нила Сорского, который можно назвать руководством к внутренней христианской жизни и настольной книгой христианских подвижников.

Когда же худые помыслы усиливаются в уме; то оружием к отгнанию их служит пресвятое, страшное бесам имя Господа Иисуса Христа и усердное призывание Его в помощь. «Всякий раз, — говорит один св. муж, — когда станут умножаться в нас порочные помыслы, будем повергать в средину их призывание Господа нашего Иисуса Христа, тогда мы увидим их тотчас исчезающими, как дым в воздухе, как это опыт показал».

С внутренней борьбой соединяются нередко внешние бедствия и скорби: «в мире скорби будете» — вот завещание Спасителя своим последователям! «Будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется» (Мф. 10, 22). «Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, — по слову св. апостола Павла, — будут гонимы» (2 Тим. 3, 12). «Когда человек твердо в своем намерении стоит, то враг начнет чрез злых людей беспокоить. Тогда откуда что возьмется: тогда различная напасть нападет на него. Тогда все его отрекаются и ненавидят, и бывает, что и самые прежде бывшие друзья, во враги обратятся» (свт. Тихон Воронежский). Эти скорби необходимы в жизни каждого истинного христианина. Надобно, чтобы вера его была испытана, чтобы упование его на Бога укрепилось, чтобы искренность обращения его, пройдя сквозь огнь искушений, явилась во всей чистоте. Ветхий его человек должен быть умерщвлен, распят, а для этого нужен крест. Благодушное терпение бедствий, готовность нести крест свой вслед Спасителя есть орудие против подобных искушений: «претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24, 13). Основанием этого терпения служит крепкое упование на Бога. Мысль, что бедствия постигают нас по Его благой воле, ниспосылаются нам Его Промыслом для нашего же блага; а подкреплением в терпении — пример Иисуса Христа и святых. Кроме этого, во всех бедствиях нужно чаще вспоминать, по совету людей опытных, «что сей славной победе последует славнейшее, великолепнейшее и вечное на небесах торжество. Тогда все нынешнее бедствие обратится в блаженство, все поношение и укоризна — в славу, вся печаль и скорбь — в радость, все слезы и печали — в утешение, все труды и подвиги — в покой вечный. Все беды и печали тогда забудем и получим блага, которые «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Возьми сие в ум, и рассуждай, и возгорится сердце твое, и забудешь всю печаль».

Наконец, когда раскаявшийся грешник сделает несколько опытов самоотвержения, успеет благополучно одержать несколько побед над своими страстями; тогда враг оставляет его на некоторое время в покое, не тревожит новыми нападениями. Но эта тишина опаснее самой бури. Человек ощущая спокойствие в душе своей, которого, может быть, и не думал иметь, решаясь на подвиги истинно-христианской жизни, удобно приходит к мысли, что он сделал уже все для исправления себя, достиг желаемого совершенства, стал выше других, т. е. предается самообольщению и духовной гордости. Примеры такого падения нередки в истории жизни христианских подвижников. Порок этот имеет удобный доступ к сердцу каждого человека; потому-то его особенно страшились все святые мужи: «Самые чистые помыслы, — говорит св. Макарий, — в своем естестве, поползаются и падают. Начинает человек возноситься, осуждать и говорить: «ты грешен», мня из себя праведника. Сама чистая природа имеет в себе нечто горделивое». Следствия этого порока ужасны, он унижает и самые высокие подвиги нравственные, делает бесплодными все труды и удаляет от человека благодать Божию. «Если что сотворишь благое, — говорит святитель Димитрий Ростовский, — остерегайся похвалы; если же похвалишься, все, что стяжал, похвалой напрасно погубишь и благодати Божией лишишься». От похвалы бывает возношение, от возношения же — падение, от Бога отлучение. Святому апостолу Павлу вместо средства против духовной гордости дан был пакостник плоти, ангел сатанин (2 Кор. 12, 17). У каждого есть свой пакостник плоти — греховная природа; надобно только, подобно Давиду, грех свой пред собою вынуть (Пс. 50), всегда признавать себя грешником, недостойным милости Божией — и гордость не будет иметь силы над душой. Содействием к этому должно служить частное самоиспытание, строгое требование от себя отчета в своих делах и поступках, обозрение своей нравственной жизни. Один св. муж, великий отец наш Василий, говорит: «Весьма полезно, по окончании дня рассматривать в совести своей самих себя и в себе то, в чем мы согрешили и что доброго сделали». Такое ежедневное требование от себя отчета постепенно более и более просвещает ум. А просвещенный ум скоро узрит свои слабости и предохранит сердце от самообольщения.

«Впрочем, изыскивая и употребляя средства к преодолению всех трудностей, к избежанию всех опасностей, на пути истинного обращения к Богу, должен помнить, что дело это может быть произведено не нашими слабыми усилиями, но всемощной силой благодати Божией и что без этой вышней помощи все наши усилия ничтожны: «без Меня, говорит Господь, — не можете делать ничего» (Ин. 15, 5). Иисус Христос есть наш Учитель и Помощник, Наставник и Друг; прежде и прежде всего нужно обращаться к Нему с пламенной и усердной молитвой, искать с Ним теснейшего соединения в таинстве Евхаристии. Приобретший себе такого Учителя, другого не требует: сам Господь научит его всему. Это средство к утверждению себя на пути добродетели столь сильно и действительно, что может заменить все другие средства; а недостаток его не заменится ничем. В заключение нужно припомнить следующие слова Господа: «Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете» (Ин. 13, 17). Иначе на что и узнавать путь, если не идти по нему? Желающий же деятельно вступить на святой путь добродетели, много найдет средств, которые могут привести его к вожделенному пристанищу на небесах, как это показал уже опыт множества святых мужей; а для нежелающего и тысячи действительнейших средств были бы бесполезны. Чтобы сделать какие бы то ни было средства полезными для того, кто не хочет пользоваться ими, к этому нет уже средства: воли человеческой связать никто не может (свт. Тихон Воронежский).

Сущность же всего сказанного, заключим словами святителя Димитрия Ростовского: «Душа! Не будь беспечна; ибо через короткое время ты предстанешь пред грозным судилищем Христа Бога нашего, пробудись от сна греховного и, шествуя путем покаяния, радуйся о Господе и приноси Ему благодарение за то, что, если ты и тьмами тем согрешаешь пред Богом, Он милостиво принимает тебя кающегося. Сколько ты пред Ним согрешаешь! А Он тебя не отвергает. Сколько делаешь преступлений! А Он не отвращается от тебя. Сколько ты падаешь! А Он восстановляет тебя, долго терпит и не тотчас предает тебя смерти, но ожидает обращения твоего даже до самой смерти, когда ты, может быть, обратишься. Он дал тебе закон и видение воли Своей, не лишил тебя крещения, не оставил тебя быть погруженным в иноверии или пагубной ереси.

Слава неисповедимому Его Милосердию! Слава премудрому Его устроению! Слава неизреченной и непостижимой Его благости и человеколюбию! Яко Тому подобает всякая слава, честь и держава с безначальным Его Отцом и с Пресвятым, и благим, и животворящим Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

(Из книги иером. Димитрия «О путях Промысла Божия в обращении грешников и о путях покаяния для обращаемых»)

Промыслительное действие Бога в природе

Мы не можем отрицать существования в природе разума, хотя он находится в какой то неведомой нам форме. Видим, как растение своими корнями отвоевывает нужное ему для жизни пространство, ищет и находит в одной и той же почве питательные элементы совершенно различные, нужные именно только этому виду растений, соки, столь разнообразные для каждого из видов растений, добывая их путем искуснейшего химического разложения почвы. Равным образом, мы не можем отрицать существования в животном и растительном царстве эстетического, художественного начала, проявляющегося в разнообразии и гармонии красок и форм. И даже едва ли можем отрицать наличие некоего, как бы нравственного начала, в природе, видя содружество, взаимопомощь, готовность служения, когда травка готова себя предоставить в питание животному или когда дерево старается произвести возможно лучшие плоды человеку; готовность, иногда близкую к самопожертвованию. Скажут, что нельзя назвать это нравственным свойством, т. к. нравственность предполагает свободную, разумную волю. Да, но если так, то нужно искать источник сознательный, разумный для этого бессознательного. Мысль поднимается к Творцу и к силе Промысла Духа Божия, дающего всему, что существует «жизнь, дыхание и все».

Мир, творение Божие, является, в этом смысле отражением — пусть слабым и бледным — свойств своего Создателя и к этому Первоначалу, Первообразу направляет нашу мысль. Скажем и здесь словами о. Иоанна из его книги «Моя жизнь во Христе». «Весь мир: небо и земля и все, что в них, море и все, что в нем есть излияние бесконечной благости Божией, Его разума и бесконечной силы и могущества, благости к тварям, которых Он создал для радости и блаженства, в особенности — благости к человеческому роду. Мир есть зеркало благости, разума, премудрости и силы Божией.

Так как мир состоит из двух отличных друг от друга царств — разумно-сознательного и неразумного — природы, то и отношение Бога к миру, Его промыслительные действия носят двоякий характер. Иначе Бог относится к бессознательным существам, иначе к сознательным. В природе Бог является более как Охранитель мировой жизни, как Источник, поддерживающий силы и бытие тварей. В мире сознательных существ особенно ярко выступает Его руководительство тварями в достижении предположенных ими целей. Наконец, иначе Бог относится к человечеству, как целому, и к отдельному его индивидууму.

Механическая теория жизнь мира объясняет из механических условий. Для Бога нет места в мире: бытие и существование этого последнего легко и удобно объяснить из действующих в нем законов и сил природы. Они-то и есть единственные причины мировых событий и жизненных явлений. Говорить о какой-то первичной причине явлений значит вдаваться в пустую игру слов, впадать в бесплодную спекуляцию. Поставить Бога выше законов, конечно, возможно, но едва ли необходимо. Такова, в кратких словах, философия механической теории.

Объяснения механической теории незаконченные, а указываемые факторы неспособны поддержать бытие и жизнь мира. Только Бог может служить достаточным источником, могущим сохранять жизнь и силы тварей.

Что такое закон? Отождествляется ли он в человеческом сознании с реальной сущностью, есть ли он особый вид бытия, подобный силе, материи, духу? Имеет ли он «объективное», «реальное» бытие, носит ли характер индивидуального существования?

Механическая теория не отвечает на эти вопросы ни утвердительно, ни отрицательно. Но в своих исследованиях везде употребляет этот термин в указанном смысле какого-то особого существа. Закон является для нее каким-то отдельным, индивидуальным существом, самостоятельным бытием, из природы которого черпают свою жизнь отдельные мировые явления. Закон и причина, из самой себя производящая феномены, являются адекватными понятиями. В сочинениях английских физиков встречается фраза: «Creation bay Law» (творческая сила закона).

Но подобная терминология основывается на совершенно ненаучной и тенденциозной постановке дела. Под именем закона обыкновенно понимается идея, норма, посредством которой регулируются известные отношения, но регулируются непременно «кем-то». Самое первое, обычное значение слова: закон — это авторитетное выражение воли. Возьмем-ли мы закон государственный, возьмем-ли закон нравственный, закон логики, — все они предполагают законополагающую волю. Закон не в самом себе носит начала принудительности, а известная сила, известное существо выражает это свойство (принудительность в законе). Это общее воззрение человека, да иначе и нельзя мыслить закон. Но воля не мыслима без разума, без силы самосознания и без силы самоопределения. Значит, окончательное и полное понятие о законе будет таково: «он есть идея разума, приводимая в осуществление какой-либо силой».

Если таково понятие о законе вообще, то таково же должно быть понятие и о законе природы в частности. Закон природы это в сущности наша идея об известном, строго определенном отношении явлений природы. Это «необходимое отношение, причиной которого служит внутренняя природа самых вещей». В отношении к человеку, закон — это понятие, а в отношении к материальному миру — это следование его известным правилам.

Отсюда, всякое управление имеет своим источником не закон, а волю: закон есть только осуществление какой-нибудь идеи авторитетом воли. А потому, верующий всегда ответит защитнику механической теории: «я принимаю законы природы, но только не в смысле самостоятельных действований, а в смысле реализовывания в каком-либо явлении Божественной идеи чрез Божественное действие».

Сказанное дает нам основание сделать два следующих вывода: 1) закон не есть продукт материального бытия, а создание разума; 2) закон не есть действующая причина различных феноменов, и сам по себе не имеет силы выполнить известное действие. Он — просто идея и цель разума, направление или метод, по которому реализуется идея, осуществляется цель. Говорить, что мир управляется законами, и не вводить в это управление Высочайшего Источника этих законов, значит подставлять мифическое и баснословное существо на место живого и истинного бытия — Бога.

Таким образом, механическая теория, указывая в законах природы последнюю основу всего бытия, дает только вербальное объяснение. Она разрешает вопрос лишь о том, как происходит мировая жизнь, но не может объяснить, откуда, из какого источника черпает свои силы феноменальное бытие, не указывает движущегося нерва мировой жизни.

Правда, мы не можем представить, каким образом Высочайший Дух становится причиной видимого тварного бытия. Но ведь представить (т. е. вообразить в конкретной форме) мы можем только видимые предметы, или же наши собственные, когда-то пережитые нами состояния. Представить отвлеченный предмет, духовное бытие, отвлеченное, неощущаемое внешними чувствами отношение мы не можем, хотя их реальное бытие выше для нас всякого сомнения. Мы не имеем живого представления о действии одного предмета на другой. Мы не можем представить, как в силу толчка одного предмета другим в первом развивается движение, хотя и утверждаем действительность движения и даже строим различные понятия о нем. Далее, мы говорим о душевных эмоциях другого человека, описываем его жизнь, хотя собственно не переживаем его состояний, а потому и не имеем о них живых, непосредственных представлений. Непосредственно представимо только ощущаемое или переживаемое нами самими. Все остальное понимается посредственно, через аналогию. В человеческом духе мы находим силу действовать на мертвую материю, видоизменять ее свойства сообразно со своими целями, господствовать над ней. По аналогии мы должны приписать и Духу Божественному такую же силу и такую же способность, должны допустить не только возможную, но и реальную действительность Божественного воздействия: дух человеческий, образ духа Божественного, не только может, но и на самом деле действует. Представить это действие Божественного Духа мы не можем: не переживаем его в своем внутреннем опыте, но понять его возможность и допустить его реальность мы имеем внутреннее логическое основание.

Итак, богословское воззрение на действование Бога-Духа понятнее и логически обоснованнее механического учения о причинном действии идей — законов природы. Механическая теория дает здесь фиктивное объяснение. Фикция эта принимается на веру и по преданию переходит из рода в род.

Если представить дело так, что силы природы и материи сами вырабатывают разумность, известную под именем «закон природы», то необходимо допустить странное представление о присутствии сознания, разумности в материи и механической силе.

Итак, мы должны сделать следующий, прямо напрашивающийся, вывод: материя и сила — две параллельные, независимые формы бытия, одна другую ограничивающие и вместе с тем одна другой содействующие в произведении феноменов видимого, чувственного бытия, носящего название материального мира.

Уже из этого взаимоотношения силы и материи можно вывести то бесспорное заключение, что ни материя, ни сила не могут быть признаны первичными причинами, сохраняющими мировую жизнь, или космический порядок, и что за ними должна скрываться новая Сила, основа бытия и жизни самих этих форм материального бытия. А то обстоятельство, что он, при всей противоположности своих свойств, по-видимому исключающих всякую возможность совместного действования, дают, однако, один результат, стройное органическое целое, круг явлений внешне-чувственного мира, еще более наводит на мысль о существовании особого начала, координирующего и управляющего свойствами материи и силы. Учение о Промысле и указывает такую силу в Боге.

Немыслимость и совершенная необъяснимость бытия конечных предметов без допущения Высочайшей разумной Личности, силою Своего всемогущества поддерживающей конечный мир, заставляет смотреть на механическую теорию, как не дающую законченного и вполне удовлетворительного объяснения, и вынуждает признавать вполне законным и наилучшим объяснением только религиозное учение о Промысле.

Изложенное понятие о Боге, как об Источнике разумности в мире, дает нам возможность выяснить понятие и об Его управлении природой. Явления целесообразности и причинности, разумности и механичности, как было сказано, идут в природе рука об руку. А отсюда ясно, что управление Бога миром не сопровождается разрушением естественных связей вещей. Божественное управление не может быть названо вмешательством, вторжением в ход натуральной жизни. Оно есть руководство, творчески живительное соприсутствие высочайшего Разумного Духа. Оно не поправка плохо задуманного и плохо выполненного дела. Исправление необходимо для произведения ограниченных сил человека, а не Духа, обладающего бесконечной Премудростью.

Чем больше человек обладает предусмотрительностью, чем больше имеет сил осуществить наилучший план своей мысли, тем его произведение нуждается в меньших поправках и изменениях против первоначального вида. Произведение Божественной Премудрости и Всемогущества не нуждается в таких поправках и изменениях, введениях новых элементов.

Название вещей и явлений сверхъестественными выражает только наш уровень их понимания. У Бога все естественно, и сами чудеса не представляют для Него явлений другой области бытия, радикально противоположной естественному ходу вещей. «Чудо, — говорит Августин, — не противно самой природе, а является таким в отношении к нашему знанию природы». Все идеально создано Им от века, все вошло в Его план мира, а, следовательно, носит характер естественности.

Итак, законы природы не обладают абсолютной неизменяемостью они могут входить между собой в различные соотношения и воплощаться в реальный факт при помощи случайных безразличных для самого закона условий, но ум человека не мирится с понятием о случае, как бессмыслии. Там, где случайное событие действительно производит разумный результат, он обязан рассматривать его, как явление, приспособленное к достижению специального действия: не может же бессмыслие производить разумный факт. Даже и там, где он не видит ясно этой разумной деятельности случая, человек считает его только непонятным для себя, но никак не бессмысленным явлением.

Эта-то изменяемость физических законов служит почвой, на которой возможно построить понятие о Божественном управлении в мире физическом. А потому богословское понятие о комбинировании Богом явлений физического мира для выполнения или осуществления высоких планов (промыслительное управление) остается ничем не опровергнутым. Напротив, существование в физическом мире индивидуальных действий, хотя необходимо и не вытекающих из механических законов, но явно приспособленных к достижению разумных результатов, указывает на существование Разумного Духа за явлениями природы.

(Из книги В. А. Никольского «Вера в Промысл Божий и ее основания».

Казань, 1896)

Промысл Божий в истории

Учением о Промысле предполагается некоторая самостоятельность мировой жизни. При такой точке зрения каждый исторический факт следует рассматривать как результат, с одной стороны, Божественной воли, а, с другой — человеческой свободы.

Если какой-либо исторический факт сам по себе не соответствует началам высшей морали, то это его несоответствие всецело должно быть отнесено к свободной человеческой деятельности. Но такой характер этого факта нисколько не опровергает мысли о действительности Божественного Промысла в истории. Бог, как дух, и в истории действует духовно. А потому всегда следует посмотреть, не создал ли этот факт какое-либо чисто духовное, возвышенно-моральное явление, хотя сам по себе, по своему чувственно-духовному выражению, он и не особенно привлекателен. Вот это-то духовно-нравственное приобретение, развивающееся даже из безнравственных, порочных человеческих деяний, из самых ограниченных произведений человеческой мысли, и указывает на действие Промысла в истории. Бог только направляет действия человеческой воли, но не уничтожает их, не разрушает естественных, чисто человеческих связей в исторических событиях. Его действие в истории всего менее охарактеризовать термином «вторжение». Оно скорее может быть выражено словом «содействие».

Бог есть существо непостижимое. Тайной является то, каким образом Бог заставляет служить страсти и ошибки людей прогрессу человечества. Но ведь учение о непостижимости Божества нужно понимать в относительном смысле. Для человека непостижима внутренняя сторона Божественной жизни, хотя и о ней он знает нечто на основании богооткровенных истин. Что же касается внешних проявлений Божественной жизни и Божественного действования, то они, очевидно, могут постигаться человеком и при свете Откровения, а при помощи тех естественных приемов мысли и нравственного чувства, благодаря которым становится доступным познание и постижение всякой другой действительности. В противном случае у нас не могло бы образоваться и самого понятие о Боге, стремления к общению с Ним, побуждений объяснить мировую действительность как обнаружение Божественной воли.

Историки провиденциалисты первые взглянули на исторический процесс не как на механический ряд причин и действий, не как на бессмысленный агрегат явлений, а как на живое течение нравственно разумных событий. А именно с таким пониманием истории только и мирится человеческое сознание.

И строго, последовательно проводить его может только провиденциальное воззрение на историю. Равным образом, и принципы оценки исторических событий с точки зрения учения о Промысле далеко не так субъективны, как представляется противникам этого воззрения. При этом, конечно, нужно иметь в виду, что историки провиденциалисты объясняют или, по крайней мере, должны объяснять внутренний, чисто духовный смысл исторического процесса. Внешние события подлежат их оценке постольку, поскольку в них раскрывается этот внутренний смысл, эта чисто духовная жизнь. Историк-провиденциалист не разрушает своим толкованием естественной связи событий, не устраняет их чувственно-духовного характера. Он отыскивает движущий нерв событий, их внутреннюю цель, не отрицая причинного отношения события.

Итак, ход истории надлежит признать разумным и целесообразным. Если же в истории есть цель, то необходимо должен быть и план, как метод или путь, по которому совершается движение исторической жизни.

Общая цель мирового бытия не может быть известной для человека, не может быть и осуществлена его ограниченными силами. Человек не в состоянии стать выше самого исторического процесса, заглянуть за его пределы, понять ту цель, какая предназначена миру, и выбрать соответственные для осуществления его средства.

Мы найдем немало и фактических данных для обоснования мысли о действовании Божественного Промысла в истории.

Доказательная сила этих фактов определяется тем обстоятельством, что самое их существование становится понятным только при допущении мысли, что на исторический процесс воздействует Бог, как высочайший Руководитель исторических судеб. Ни в самих группах этих фактов, ни в других внешних этим процессам деятелях не можем указать достаточной причины их бытия. К таким группам фактов нельзя не относить явлений так называемой случайности, взаимосоподчиненности известных событий, избранничества известных народов и синхронности событий.

Случайность есть один из наиболее не установленных, а потому и злоупотребляемых терминов. Особенно это злоупотребление встречается там, где за тем или другим пониманием его можно укрыться от возражений противоположного мировоззрения. Богослов доказывает, например, удивительную приспособленность известных средств к достижению какой-либо цели и в этом приспособлении видит действие Высшего Разумного Существа. Ему отвечают: «Это произошло случайно».

В обычном мировоззрении существует твердое и постоянное определение «случая», как события, могущего быть и не быть. Сложное целое нисколько не пострадает от отсутствия случайности. Жизнь его может идти и развиваться и без участия этого элемента. Между тем в целом процессе есть много таких составных частей, без которых целое разрушается, прекращает свое существование, и эти элементы всегда пребывают в историческом процессе то в целом своем составе, то периодически чередуясь между собою. Включение случайных событий не необходимо для известного процесса. Но раз они вступают в него, то вступают по какой-нибудь причине и сами соединяются с элементами процесса в причинное отношение.

Видеть в исторических фактах следы Божественного Промышления заставляет особенная приспособленность случайности ко всему целому известного исторического процесса. Причем эта приспособленность, свидетельствующая о преднамеренности случайного события, не может быть приписана ни одному из известных и возможных деятелей. Случайное событие является восполнением сил самого процесса. Случай устраняет те реальные препятствия, которые может встретить исторический процесс на пути своего осуществления. Очень часто случайность придает ходу известного события реальность. Без соединения с каким-нибудь случайным обстоятельством это последнее могло и не осуществиться, или осуществиться иным способом.

Всякое случайное событие с явно выраженным преднамеренным приспособлением случайности или ряда случайностей к известному сложному факту мы в праве считать фактическим доказательством Божественного Промышления. Отсюда и сам исторический факт во всем его объеме, как направляемый и окончательно определяемый в своем характере случаем, мы должны считать актом Божественного Промышления. А тогда соединение случайного с необходимым должно будет считать преднамеренным актом какого-либо деятеля, и если этих деятелей нельзя указать в окружающей действительности, то необходимо отнести к Высшему Существу — Богу. Между тем, несомненно, случай в каждом крупном историческом событии (не говоря уже о мелких всегда играет весьма важную роль.

Важность случая особенно ярко сказывается в напряженные моменты исторической жизни. В истории бывает немало обстоятельств, где исход событий с одинаковой легкостью может направляться то в эту, то в ту, совершенно противоположную, сторону. Факторы, образующие такой двусторонний процесс, обладают одинаковой силой. Поэтому-то, они до известного момента находятся в равновесии и выводятся из этого неопределенного положения случайным воздействием. Бывают такие минуты исторической жизни, когда судьба известного народа, а иногда и всего мира, висела, так сказать, на волоске. Достаточно было самого небольшого влияния со стороны случайного обстоятельства, и тогда вся история пошла бы в другом направлении, чем это случилось на самом деле.

Вспомним, например, историю смутного времени в нашем отечестве. Наша государственность тогда была так расшатана, что не только Польша, но небольшие польские банды безнаказанно грабили и разоряли наше отечество, и Польше ничего не стоило подчинить себе Россию. Тогда, несомненно, русская история развилась бы совершенно по иной логике. Но поляки пропустили удобный момент захвата русской земли. Восстала вся земля на защиту православной веры и русской государственности, дотоле всегда защищавшей и веру и землю. И русская история снова потекла по старому руслу под тремя своими знаменами: православия, самодержавия и народности. И это вмешательство общественного элемента в борьбу за Церковь и государство не было явлением необходимым, вытекавшим из самого процесса прежней исторической жизни. Народный дух не есть что-либо самобытно-активное. Напротив, он всегда нуждается в руководительстве и объединении своих инстинктивных стремлений. Без этой объединяющей и руководящей силы самая бодрая и светлая народность падает в борьбе с более или менее организованным государственным строем. В данном событии русский народ объединился под знаменем не служилых людей, которых дотоле выставляла Русь в качестве защитников своей гражданской самостоятельности, а под водительством простого гражданина Козьмы Минина. Появление такого защитника было, следовательно, не обычным, а случайным делом. Не случись такого вождя-инициатора, и иноземная интрига, вероятно, восторжествовала бы, несмотря на высокий подъем религиозно-патриотических чувств. Завоевание такой крупной политической единицы, как Россия с ее своеобразным развитием и отношением к другим национальностям, совершенное нацией как раз с противоположными идеалами, понятное дело, создало бы и историю совсем иную, чем это случилось в действительности.

Но случается и наоборот. Направление исторического процесса, по-видимому, принимает определенный и твердый характер. Естественно ожидать, что дальнейший ход событий определится именно природой этого процесса. Но часто в самую решительную минуту, за которой должно следовать торжество, полное развитие и реализация намеченных предыдущим ходом событий, процесс нарушается действием посторонней и, следовательно, случайной силы. Вследствие этого не осуществляется множество таких событий, которые без вторжения случайности непременно произошли бы.

Могущество римлян, например, сильно было расшатано в борьбе с карфагенянами. Карфагенская знать сознавала всю пользу завоевания Рима и, несмотря на свою ненависть к Ганнибалу, снабдила его широкими военными полномочиями. И вот, в самый решительный момент борьбы, когда великому полководцу требовалось немного помощи, карфагенские сенаторы бросили своего вождя на произвол судьбы. Не будь этого непонятного партийного ослепления, не выразись оно именно в этот решительный момент (что произошло совершенно случайно: до этого карфагеняне поддерживали своего полководца), Рим погиб бы, и вся история развилась бы совершенно иначе. Вместо народа цивилизатора, на историческую арену выдвинулся бы народ-варвар с его грубо-чувственными вкусами и материальной культурой. А так как римский народ играл значительную роль в подготавливании великого исторического явления христианства и немало содействовал ему в его распространении, то победа римлян над Ганнибалом возвышается до степени всемирно-исторического акта: при поражении римлян история пошла бы очевидно, совершенно иным путем.

Неоспоримое доказательство действия Божества в истории представляет одновременное возникновение таких событий, которые делают переворот в жизни нации. Дело в том, что эти события приобретают все свое громадное историческое значение, именно благодаря их временной связи с другими. Не будь этой связи, они не имели бы этой силы. Как связь разумная, она и источником своим должна иметь разумное существо, находящееся вне процесса истории — Бога.

Поясним все сказанное самыми общеизвестными примерами. Изобретение книгопечатания, падение Византии и открытие Америки случились почти в одно время. Эти три события обыкновенно считаются в исторической науке гранями, отделяющими средневековую историю от новой. Каждое из этих событий очень важно само по себе, но всю силу и значение придает этим событиям их совокупность, взаимодействие, одновременность. Влияя друг на друга, эти три события тем самым усиливали значение каждого из них и все вместе они выработали тип новой исторической жизни. Не будь этой связи между указанными факторами, влияние каждого из них было бы существенно иное.

Падение Константинополя, как известно, заставило греческих ученых бежать на запад. Беглецы принесли на свою новую родину богатую сокровищницу знаний, своим благородным энтузиазмом мало-помалу зажгли в дотоле невежественном Западе Божественную искру любви к научной истине. Но влияние греческих ученых на просвещение западных стран было бы значительно слабее, если бы к тому времени не было изобретено книгопечатание. Равным образом, и это последнее потеряло бы значительную долю своего влияния на последующую культуру и цивилизацию, если бы оно не встретило готового материала в идеях греческих ученых. Не будь этих последних, ему (книгопечатанию) пришлось бы довольствоваться размножением католических требников и молитвенников, распространением подложных папских декреталий, астрологических бредней. Но и гуманитарная наука Греции не могла уже питать пытливый человеческий дух. Выдвигались новые задачи, новые потребности. Но сам этот факт всецело зависел от той дисциплины ума, которую сообщала романо-германскому миру классическая образованность. Именно с открытия Америки мы наблюдаем любопытное явление. Научная мысль из сферы чисто рассудочных представлений переходит в область исследования природы. Некоторые историки культуры справедливо видят в этом влияние новых географических открытий и, в частности, открытия Америки. Ее своеобразная природа своей новизной не могла не возбудить самодеятельности в умах европейцев и побудить к ее исследованию. Этого не могла сделать природа европейская по той простой причине, что ежедневно наблюдаемые нами явления не возбуждают нашей любознательности и, в силу своей ежедневной повторяемости, кажутся нам совершенно понятными. Величественная природа Америки, заставив человека близко и пристально присмотреться к ее явлениям, через это самое дала толчок к занятию явлениями природы вообще, явилась, таким образом, одной из причин направления, принятого наукой в германороманском мире, — направления, стоящего в положительном исследовании природы. А известно, каковы были результаты этого направления, как великие открытия Коперника, Галилея значительно изменили мировоззрение, унаследованное от средних веков, как они подействовали на весь строй культуры и цивилизации. Но такое значение открытия Нового Света получилось только потому, что оно сделано было культурным племенем, даже более того, — нацией, получившей научную подготовку в классическом образовании. Равным образом, открытия в Новом Свете при отсутствии книгопечатания составили бы достояние не многих и по этому самому никогда бы не могли достигнуть общего влияния на пробуждавшуюся цивилизационную деятельность.

Но из существования в мире неразумных (самих по себе) явлений нисколько не вытекает неразумность целого исторического хода. Ведь вполне возможно и фактически достоверно, что существо, обладающее высшей степенью разумности, даже из неразумных (в строгом смысле слова) действий извлекает разумные результаты. Между тем, историческая жизнь человека только с идеальной точки зрения неразумна. Тем, значит, легче представить возможность превращения неразумных идеально исторических явлений в идеально разумный результат, возможность существования разумного плана в целом, при неразумии отдельных исторических явлений.

Равным образом, с христианской точки зрения, существование в мире случайностей нисколько не нарушает планомерного хода исторических событий. Случай не есть какая-либо самобытная сила, ни от кого и ни от чего не зависимая. Случайное соединение событий есть только своеобразное выражение причинной связи. Ведь ясно, что если соединение явлений одного ряда происходит не беспричинно, то и случайное соединение самих этих рядов нельзя называть беспричинным. Только эта причинная связь лежит не в самых рядах, а дана извне.

Если же случай не есть особая самостоятельная сила, соединяющая группы событий по своим законам, если, далее, случайное соединение известных групп зависит не от них, то мы вправе приписать его Богу. Коль скоро же случайные соединения событий зависят от Бога, то ничто не мешает рассматривать их, как части Божественного плана, как явления, предусмотренные в идеальном плане Божества и, следовательно, нисколько не нарушающие порядка в его целом. Так на почве христианского учения о Промысле делается понятным существование в мире разумности, планомерности и видимой случайности, хаотичности событий. Разумная цель, предназначенная Богом, должна осуществиться, но способ этого осуществления зависит от свободы выбора. Вот почему мы и наблюдаем в действительном ходе исторической жизни смешение этой высшей нравственной разумности и греховного неразумия. Один и тот же факт носит в себе следы нравственного мироправления и зла. Рассматриваемый с одной точки зрения, он разумен; рассматриваемый с другой — не разумен. Но это неразумие, если к нему присмотреться, всегда покрывается Божественной любовью и премудростью.

Ошибочные тенденции целых человеческих народностей находят себе противовес в целом человечестве или таинственно превращаются чрез ряд постепенных явлений в разумно-нравственные явления. Так является возможным достижение Божественной воли, осуществление Божественного плана при случайном течении исторических событий. В истории есть внутренняя идея, но осуществление этой идеи не вполне совершенно.

Сказанное выше позволяет нам решить вопрос и о сущности исторического процесса. Провиденциальное толкование истории предполагает в ней двух деятелей — Бога и человека. Свобода человеческой воли — это краеугольной камень всякой исторической теории. Признавать человека деятелем в истории и вместе с тем отрицать свободу его воли, это очень странное недоразумение. Признавая в истории двух деятелей: Бога и человека, историк-провиденциалист совершенно последовательно определяет сущность исторического процесса, как воспитание человечества. История не развитие внутренней жизни Бога, а только осуществление Божественного плана в человечестве и через человечество. Планомерность исторического процесса — дело рук Божества. Идеально разумная цель мира достигается только при Божественной помощи. Человечество со своей греховностью, со своим ограниченным развитием, только мешает скорейшему осуществлению Божественных планов. Если бы Божество поработило себе человека, сделало его простым орудием своих целей, лишило бы его духовной самостоятельности, то мировая цель достигнута была бы скорее, чем при настоящем относительно свободном состоянии человека. Но Бог дал человеку свободу, следовательно, и в планах Бога было не скорейшее достижение предназначенной миру цели, но достижение ее в человечестве и через человечество. Смысл истории должен заключаться в воспитании, этого последнего до степени идеального совершенства, и исторический ход его развития — в постепенном возвышении человечества до понимания его идеального предназначения.

(Из книги А. П. Лопухина «Промысл Божий в истории человечества». Спб., 1898)

Необъяснимые совпадения в летописи истории

Таины высшего домостроительства в исторических судьбах человечества

Окидывая взглядом прожитые века новейшей христианской истории, мы видим, что хотя этот мир еще не закончен и следовательно, не представляя конечных результатов, вместе с тем не дает возможности более или менее полно обнять план его развития, однако и в том, что уже совершилось, нельзя не усмотреть поразительного водительства Промысла, все направляющего к определенной цели. Пути Его в этом отношении также неисповедимы и некоторые явления очевидно составляют тайну высшего домостроительства, в которую невозможно проникнуть ограниченному человеческому разуму. Такую тайну, например, представляет то явление, что огромные группы народов с высокоразвитой, своеобразной культурой, как Китай и Индия, остались в стороне от христианства, что многие уже христианские народы были отсечены от тела Церкви мечом лжепророка, знамя которого гордо развивается там, где некогда возвышался крест, что сам христианский мир распался на враждебные между собой общины, взаимным соперничеством истощающие свои силы, что сама Православная Церковь в значительной своей части несла и несет еще иго лжепророка и часто раздирается ересями и расколами, и многие другие подобные явления. Все это в известном отношении есть тайна домостроительства Божия, и никакой ум не может проникнуть в советы Промысла, как не мог бы проникнуть он в тайну причины страданий праведного Иова, превосходившую всякую возможность логического мышления о ней. Со временем, когда мы, освобожденные от чувственных ограничений своей природы, станем лицом к лицу с самым источником истины, пред нами конечно во всем объеме откроются все тайны исторического домостроительства. Но теперь наше знание ограниченно, мы познаем даже осязаемые предметы только как бы зерцалом гадания. Никогда не имея возможности проникнуть до вещи самой в себе; тем менее тайны Промысла Божия могут быть доступны нам во всей полноте в исторических судьбах человечества. Но даже и при теперешнем знании мы все-таки при помощи исторического созерцания можем отчасти понимать целесообразность даже и таких явлений, которые по-видимому стоят в прямом противоречии с общим планом исторического движения.

В нашу задачу не входит полное изложение этого плана, и для нас совершенно достаточно будет отметить лишь некоторые выдающиеся черты его. И прежде всего мы можем указать на тот самоочевидный факт, что новейший христианский мир, как более зрелый, пользуется в своей жизнедеятельности гораздо большей свободой самоопределения, чем древний избранный народ, который в сущности находился под игом закона, определявшего всю его жизнь до мельчайших подробностей. Это очевидно высшая ступень воспитательного процесса. Сообразно с этой ступенью зрелости, воспитываемому предоставляется больше возможности извлекать собственными силами уроки для себя из собственных житейских испытаний, так как это именно воспитание глубже захватывает все существо человека, чем внешние наставления и правила. И вся христианская история есть именно непрерывный ряд подобных воспитательных испытаний человечества, заканчивавшихся обыкновенно глубоким и плодотворным уроком для него. Так, уже с первых веков христианства мы встречаемся с тем фактом, что, злоупотребляя свободой, массы христиан уклонялись от истины Евангелия и впадали во всевозможные сектантские бредни, неизбежно сопровождавшиеся крайней распущенностью и упадком нравственности. Но этот печальный опыт немедленно вызвал реакцию, и плодотворным результатом его было то, что сущность христианского вероучения была точно и подробно определена на Вселенских Соборах. Когда, однако, и Вселенские Соборы не в состоянии были обуздать церковного и умозрительного своеволия еще не достаточно проникшихся духом Евангелия народов и по всему востоку продолжалось пагубное религиознонравственное брожение, проявлявшееся во множестве возникавших и исчезавших сект, которые дерзко разрывали Церковь и злоупотребляли свободой, то оказалась необходимой более сильная мера. Для очищения Церкви от накопившейся в ней сектантской и нравственной скверны нужен был бич, который в лице лжепророка и совершил свою очистительную работу. Как буря очищает застоявшуюся атмосферу, так и ислам, подобно буре пронесшись по всему востоку, очистил христианский мир от накопившихся в нем миазмов, поглотив в себя все негодные для Церкви элементы. Вместе с тем ислам, представляя собой новую форму подзаконного ига, как бы нарочно создан был для того, чтобы самим своим существованием представлять глубочайший контраст христианству, наглядно показывая все преимущество его как царства свободы. С этой же точки зрения не трудно понять и значение того факта, что такие старые культурные страны, как Китай и Индия, остались вне христианства. В них христианскому миру как бы специально сохранен наглядный пример того духовного и вообще культурного состояния, к которому мог придти языческий мир собственными силами, и дальше которого он оказался не в состоянии идти, и это состояние его по сравнению с состоянием христианского мира лучше всего показывает, какое великое значение имеет христианство для человечества. Понятным с этой воспитательно-промыслительной точки зрения становится и распадение христианства на враждебные между собой общины. Происхождение различных вероисповедных форм с достаточностью объясняется отчасти неспособностью человеческого ума в отсутствие веры обнять истину христианства во всей ее полноте и отчасти злоупотреблением христианской свободой — в предпочтении национально-культурных интересов интересу вселенской истины. С этой стороны разделение христианства таким образом есть зло или по меньшей мере выражение духовной немощи. Но с высшей точки зрения и оно не лишено глубокого значения и есть один из существенных элементов в деле воспитания христианского самосознания. В каждом из главных вероисповеданий выразилась особенно какая-либо одна из сторон христианства, и вследствие этого могла получить такое развитие, какого она не могла бы иметь при отсутствии разделения. В самом деле в римском католицизме с необычайной силой развилась внешняя юридическая сторона христианства до такой степени, что Римская Церковь в периоде ее высшего развития могла чисто внешним авторитетом сдерживать и подавлять самые грубые страсти диких и цивилизованных варваров и тем несомненно оказала громадную услугу новейшей культуре, единогласно признаваемую историками. С другой стороны протестантизм, являясь как необходимый противовес чрезмерному развитию папства, имел свое особое воспитательное значение. В нем особенно развилась внутренняя умозрительная сторона христианства, и в те периоды, когда православный восток застыл в своей умственной жизни под страшным гнетом ислама, а римско-католический запад под всеподавляющим авторитетом папства, в протестантском мире свободно развивалось христианское умозрение и, хотя оно и уклонялось от строгих начал вселенского христианства, однако несмотря на это дало богатейшую пищу для духовной христианской жизни и плодами протестантсткого богословия пользовались и не перестают пользоваться даже православные народы, особенно в борьбе с римским католицизмом. Вместе с тем, оба западные вероисповедания, представляя собой две крайние противоположности в понимании христианства и следовательно две односторонности, по необходимости должны вести постоянную борьбу и из этой полемической борьбы логически выясняется односторонность их обоих, является необходимость найти для них всеобъемлющий синтез, и этим синтезом для всякого серьезного и беспристрастного ума оказывается воззрение, тождественное с православием, как это и сказалось во многих новейших сочинениях и даже в целых движения, как старокатолическое. Отсюда западные вероисповедания, содействуя каждое со своей стороны развитию христианского самосознания, составляют воспитательные ступени к уяснению несравненного сокровища Вселенского Православия, для которого они вместе с тем служат часто возбуждающими жизнедеятельность мотивами. И не раз на опыте оказывалось, что сами православные тогда только начинали понимать и ценить Православие, когда они знакомились с западными вероисповеданиями и получали возможность для сравнения. Да и в народах православных жизнедеятельность православной мысли и жизни всегда особенно возвышалась в те периоды, когда им приходилось близко сталкиваться с народами инославными и защищаться от их нападения с оружием ли в руках, или пером и чернилами, на поприще духовного состязания.

В разделении христианского мира затем сказалась еще одна самая важная сторона промыслительного воспитания человечества. Хотя весь христианский мир есть избранный, свет для мира языческого, однако как в древнем избранном народе были особые избранники, более соответствовавшие идеи избрания, чем остальной народ, для которого они служили примером и облачением, так и среди христианских народов сама идея воспитания требует особого избранника, который бы служил светом и воплощением вселенской истины христианства во всей ее полноте. Западные народы, хотя и оставались в сущности христианскими, однако в значительной степени позволили себе увлечься своими земными идеалами, в жертву которым они принесли вселенскую истину. Вследствие этого они стали больше преуспевать в материальной земной культуре и образ Христа для них слишком часто стал затеняться идолом национальных интересов. Сам план воспитания требовал выставить противовес им — в лице народа, который больше всего в мире ценил бы Христа, хотя бы это временно и ставило его ниже других народов в успехах земной культуры. Какой это именно народ, на это может ответить только история. Но, конечно, это народ, который воплощает в себе не одностороннюю, а вселенскую истину христианства, именно народ православный. И благо тому народу, который вовремя поймет свое высшее назначение в истории и своей свободной деятельностью будет содействовать целям своего избрания, а не отрекаться от возложенного на него высшего признания во имя туманного космополитизма.

Настоящий мир находится в процессе воспитания, и никто не может сказать, что ожидает его в будущем. Но одно несомненно бросается в глаза наблюдателю исторических судеб, а именно то, что если Православие есть свет христианскому миру, то носящим его народам приходилось и приходится более всего испытывать на себе жезл наказующей любви и правды. В самом деле, православный восток с его народами более всего испытал исторических невзгод, и в то время, как западные народы могли свободно жить и развиваться, православные народы томились под тяжким игом азиатских варваров, всей своей тяжестью обрушившихся на них, как на передовых стражей христианского мира. Целые века православная Россия томилась под игом монгольским, и целые века православная Греция изнывала под игом турецким, тяготевшим и на балканских славянах. Никакая человеческая логика не в состоянии вполне объяснить себе этой тайны промыслительного домостроительства во всей ее полноте, и в этом отношении пути Божии неисповедимы. Но в полном неведении мы однако же не оставлены, и уже теперь один край тайны явно приподнят историей. И тут прежде всего открывается великая истина, кого Бог наказывает, его же любит. Избранники Его всегда подвергаются самым тяжким на человеческий взгляд испытаниям, составляющим однако же благо и для них и для всего мира. То же самое сказалось и в этом факте. Православная византийская империя подверглась тяжкому игу Магомета, водрузившего полумесяц на самых величавых храмах христианства и наложившего тяжелое иго на православные народы на целые века. Это конечно было великое бедствие. Но если всмотреться ближе, то оно не лишено было и весьма благих результатов. Так, после завоевания Константинополя, избегая жестокого ига варваров, массы греческих православных ученых переселились на запад и там своей православной ученостью оплодотворили мертвую схоластику латинства и несомненно содействовали тому великому возрождению наук и искусств, которое привело к порыву западного мира сбросить с себя иго латинства и восстановить более чистое, более близкое к вселенской истине христианство. Это было чистое благо для западного мира. Но бедствие не лишено было своей доброй, и притом глубоко важной стороны, и для самого православного востока. Под тяжелым игом он прекратил свое духовное развитие и тем с большей преданностью стал хранить вверенные ему сокровища Православия. Отчужденный от сношения с западом, он остался в стороне от его пагубного во многих отношениях влияния, сделался недоступным для посягательств папства, и в полной неприкосновенности. Подобно тому, как египетская древность во всей ее неприкосновенности сохранилась в каменных гробницах, сохранил древнее Православие до настоящего времени, когда ему суждено вновь выступить на поприще всемирно-исторической жизни. Вместе с Православием сохранили свою историческую жизненность и православные народы грекославянского мира, и конечно не случайно то поразительное явление, что те из славянских народов, которые в течение целых веков томились под тяжким турецким игом, теперь опять выступают на поприще всемирно-исторической жизни — свободные и в политическом и духовном отношении, между тем как их западные братья, не находившиеся под этим игом, теперь находятся и в политическом и духовном рабстве, во всяком случае не имеют ни политической, ни религиозной самостоятельности, будучи поглощены инославным западом.

Еще с большей поразительностью та же сторона промыслительного воспитания выступает в судьбе православного русского народа. Во многих отношениях это народ в полном смысле многострадальный, и жезл высшей любви и правды часто карал его в истории с необычайной суровостью. В самый расцвет его юношеской силы, когда все по-видимому обещало ему великую и светлую будущность, он был задавлен и сокрушен дикой азиатской ордой, которая наложила на него свое тяжкое иго на целые века. Вопль отчаяния разнесся по всей русской земле и мудрейшие сыны ее терялись в догадках о тайне неисповедимых путей Промысла, да и по сей день многие историки не видят в монгольском иге ничего, кроме великого зла, продолжающего сказываться в жизни и теперь. А между тем, стоит только взглянуть на это бедствие с другой высшей точки зрения, и все представится в ином свете: тяжкое бедствие окажется любящим наказанием, принесшим чудесно добрые и великие плоды. В самом деле, монгольское нашествие застало русский народ в тот самый момент, когда славянская рознь довела его до наиболее пагубного политического разъединения, когда княжества истощали друг друга в нескончаемых междоусобицах и когда начались уже опасные попытки вмешивать иноземцев в свои внутренние дела. Ясно, к чему могло бы привести это. Инославный запад не преминул бы наложить свою коварную руку на эти обессиленные взаимной враждой княжества, и за этим неминуемо последовало бы духовное рабство, которому и подверглись западные славяне. Тогда несомненно гораздо лучше было отдать в рабство свое тело, чтобы спасти душу, и в такое-то вещественное рабство русский народ повергнут был монголами. Конечно, тяжки были страдания православного русского народа и вопль летописцев, оплакивавших дымящиеся развалины городов и весей, не может не трогать сердца даже в настоящее время. И однако из этого великого бедствия вышло великое благо. Под тяжким испытанием рознь прекратилась, Русь начала собираться, нашла себе устойчивый центр тяжести в Москве, и все более и более стягивая к этому центру свои народные силы, она выросла в могучее государство, пред которым в изумлении остановились западные народы и затрепетал ислам. Россия стала именно тем, что она теперь есть, т. е. могущественной хранительницей вселенской правды христианства, русский же народ, являясь в своей церковной жизни носителем вселенской истины, начинает пред лицом мира обнаруживать силу и мощь, возбуждающие невольное удивление изживающегося в своей односторонности инославного запада.

Приведенные факты составляют лишь немногие страницы из великой книги истории, раскрывающей пред нами судьбы народов и всего человечества. Но и их достаточно для того, чтобы видеть, что не слепые силы необходимости управляют историей, которая в таком случае превратилась бы в мертвый, бездушный механизм, бесцельно воспроизводящий и беспощадно давящий выплывающие на поверхность личности и народы. Нет, в ней царствует Промысл Божий, который своей правдой и любовью обнимает весь мир, для которого дороги не только цари и народы, но и каждый отдельный человек составляет предмет Его любящего попечения, так что в собственном смысле слова и волос с головы его не падает даром. С этой точки зрения все человечество, выражаясь словами блаженного Августина, есть «град Божий», в котором с чудесной, единственно возможной только при отношении личного верховного Существа к личным же существам последовательностью все представляет собою цепь взаимно-ограничивающихся целей, сливающихся наконец в общей синтез, который есть согласие воли человечества с волей Бога, который есть идеал, ставящий для человека целью достижение совершенства божественного, т. е. совершенного подобия Богу, по слову самого Христа: «Будьте совершенны как совершен Отец ваш небесный» (Мф. 5, 48). И к этой великой цели, несмотря на противоречия личной свободы, все направляется с чудесной последовательностью. Даже то, что на поверхностный взгляд кажется противоречием этой цели, различные непредвиденные случайности, бедствия войны, язвы или голод, составляющие часто источник горя и слез для переживающих их лиц или поколений, в конце концов служит все той же конечной цели, представляя собою удары любовно воспитывающего жезла. В этом великом процессе домостроительства даже явно враждебные ему силы, сознательно идущие против него, в действительности работают для той же предопределенной Промыслом цели. Проповедники неверия несознательно для себя укрепляют веру; распространители ересей и расколов, направленных к подрыву Церкви, в действительности усиливают ее, возбуждая в ней жизнедеятельность; даже разбойники, производя разбои и убийства, несознательно служат усовершенствованию общественного благоустройства, побуждая принимать меры к ограждению безопасности своих граждан. Конечно, только неразумие может вменить им это в заслугу, и в действительности они вполне заслуживают известной общественной кары за свою злую волю. Из того, что зло часто оказывается содействующим добру, вовсе не следует, что он полезный и необходимый момент в историческом процессе, а следует лишь то, что оно сделалось таковым вследствие грехопадения человека, самовольно нарушившего нормальный ход своего развития, и потому в сущности этот факт есть лишь поразительное свидетельство греховности человека, сказывающейся во всей его жизни. Подобно тому, как в жизни отдельного человека самые естественные его процессы часто сопровождаются страданиями, и величайшим из них — процесс рождения человека (в силу проклятия: «в болезнях будешь родить детей»), так равным образом подобные же страдания сделались неизбежными в исторической жизни народов и человечества, и главные исторические процессы часто совершаются с невообразимыми муками, в которых погибают не только единицы, но часто целые города и государства. В силу греховности этот болезненный процесс сделался неизбежным, и отсюда даже самое торжество добра достигается страданиями. Нет такого победоносного войска, которое бы могло одерживать победы, не искупая их ужасными страданиями и даже смертью отдельных своих членов; так равным образом и человечество, достигая своего высшего блага, в силу той же греховности необходимо должно искупать его страданиями и даже гибелью многих своих членов — как отдельных лиц, так и народов. И если несмотря на все эти страдания, все-таки достигается высшая цель, которой содействует самое зло, то этот факт лишь показывает, как дивно все устроено в великом граде Божием, как все в нем сливается в одну великую цель, которая есть высшее благо человечества. С этой точки зрения становится наконец понятным высшее значение тех блужданий мысли, которые пережиты были и еще переживаются нашим веком. Если он, злоупотребляя свободой мысли, увлекался всяким ветром учений, доходивших до отрицания всего святого и великого, стараясь обосновывать самые чудовищные теории на данных научного и философского знания, то это был лишь новый великий опыт воспитательного попущения для человечества, чтобы оно наконец убедилось, что даже весь научный гений новейшего времени, даже все великие научные открытия, которыми так гордится наш век, в сущности никогда не в состоянии удовлетворить требованиям бессмертного духа. Рано или поздно, сколько бы ни питали его разными самоизмышленными измами, он опять возжаждет высшей духовной истины, и этой истины во всей ее полноте не даст ему никакая, даже самая гениальная теория, и поэтому он опять с необходимостью и с усиленной жаждой и любовью обратится туда, где истина живет в своем немеркнущем свете. И если этот поворот замечается уже теперь, если эта духовная жажда возгорается в миллионах душ, дотоле находившихся в рабстве бездушных теорий (а это факт, не подлежащий больше никакому сомнению), то в этом и будет существенная характеристика нашего века. Заключительное слово его будет состоять в том, что Христос есть единственный источник истины, жизни и света для мира.

И вот в виду этой дивной гармонии исторического процесса становится жалким утверждение эволюционизма, который, путаясь в самопротиворечиях, приходит наконец к безотрадному убеждению, что в истории нет никакого плана и не может быть никаких исторических законов, так как якобы все движется куда-то в неопределенную даль под давлением какой-то роковой или полусознательной тяги. Нет, в истории не только есть план, а есть даже своего рода божественное художество, развивающее по особым дивным законам, следы которых мы явственно можем видеть и в самом процессе и особенно в его результатах. И поэтому-то прав блаж. Августин, который, обозрев весь исторический процесс с высоты своего великого гения, пришел к убеждению, что весь мир и история есть как бы «превосходнейший стих, украшенный своего рода антитезами», или как бы картина, на которой свет и тени содействуют красоте целого. Правы поэтому те, кто говорит, что Бог свыше содержит в своих руках судьбы царств и народов». «То, что на наш взгляд может показаться случаем, есть определенное намерение, состоявшее в высшем совете, т. е. в том вечном совете, который сводит все причины и все следствия в один и тот же порядок. И так-то все сводится к одной и той же цели, и только по недостатку своего понимания мы можем находить случай или неправильность в частных противоречиях». Прав, наконец, знаменитый американский историк Банкрофт, который говорит: «Мировой порядок есть божественная поэма, которая развивается от вечности и которую не могут нарушить вмешательства людей. События развертываются в нем по предопределенному порядку, в величественной гармонии, и подобно тому, как искусный артист извлекает гармонические звуки из струн своей арфы, так и история отмечает божественные аккорды, звучащие на великой лире времен. Но эта гармония не может быть воспринята в тот самый момент, когда совершаются события. По следам событий идет философия, чтобы показывать причины и описывать результаты... События складываются в последовательную цепь. Люди, системы, народы, все человечество — все это повинуется божественной воле, и когда завершается часть судеб человечества, мы открываем в них пути Промысла. Да, под каждой страницей в летописях мира можно написать: «царствует Бог». События, по мере своего совершения, ведают о Его верховном плане, и когда мы прислушаемся внимательно, то услышим, как века, удаляясь в темные бездны исчезающих времен, своим бесчисленным хором поют хвалебную песнь: «Тебе Бога хвалим!»

(Из книги А. П. Лопухина «Промысл Божий в истории человечества». Спб., 1898)

О том, почему попускаются бедствия и войны

Жизнь народов, как и жизнь одного человека, имеет известные направления — добрые и плохие: иногда сообразуется с законами правды Божией; иногда уклоняется от них и согрешает. Потому-то Промысл Божий, бодрствующий неусыпно над сохранением вечных законов своей премудрости и правды, время от времени находит нужным возбуждать народы от усыпления нравственного гласом, иногда кротким и милосердным, иногда строгим и правосудным. Для этой цели являет Он великие суды над Своими народами нечестивыми; для этой цели попускаются гражданские перевороты, войны, опустошения, рассеяния народов, и грозные явления природы — землетрясения, глады, кровавые и каменные дожди и прочее. Мужи опытные, имеющие дар узнавать руку Промысла Божия, в каких бы ни являлась она знамениях, во всех разительных происшествиях в природе видимой и обществах гражданских видели перст Божий, карающий непокорных, и побуждали современников к покаянию и исправлению. «Давно уже, — говорил некогда блаж. Иероним, изобразив современные ему бедствия империи, — давно уже чувствуем над собой тяжесть гнева небесного, и однако же не думаем уповать на милость Бога. Что, как не наши преступления соделали дерзостными варваров? За что, как не за наши беззакония, поражается всюду римское воинство? Но, как будто вражеский меч еще мало пил кровь нашу, мы истребляем друг друга внутренними междоусобиями, более убийственными, нежели брани с врагами внешними. Бедственна была участь Израиля, когда Бог наказал его чрез Навуходоносора. Несчастна и наша судьба, когда Он во гневе Своем оставляет нас свирепству варваров... Мы везде мечтаем торжествовать своими силами, и везде падаем. Какой стыд! Какое неимоверное омрачение ума!... Неужели мы не понимаем силы слов пророка: «от угрозы одного [побежит] тысяча»? (Ис. 30, 17). Мы не думаем удалить от себя причины болезни — потому-то болезнь и свирепствует во всей силе; потому-то дикие толпы варваров и торжествуют над благоустроенным воинством».

«Когда в храмине доброго отца, — говорит один пастырь Церкви, — покажется розга, увидевший ее тотчас подумает: видно, между детьми есть провинившиеся. Вселенная есть дом Отца Небесного. Человеков, особенно детей веры, бережет Он более, нежели мать детей своих. Общественное бедствие, без сомнения, не венок, а розга. Итак, когда вижу сию розгу, не умею думать иначе, как что земные чада, видно, заслужили наказание Отца Небесного».

(Из книги иером. Димитрия (Муретова Климента Ивановича) «О путях Промысла Божия в обращении грешников и о путях покаяния для обращаемых». М., 1900)

Промысл Божий и Великая Отечественная Война

«Великая Отечественная война явилась тем огненным лекарством, которым Промысл Божий врачевал заблудших, обманутых атеистической пропагандой русских людей от безверия. Как всегда в дни великих потрясений, Господь Вседержитель явил тогда великие чудеса, и множество людей, ставших их свидетелями на фронте и в тылу, обратились к Матери-Церкви (свидетельствами о знамениях Божиих насыщены воспоминания очевидцев тех лет, однако подобные факты упорно замалчивались атеистическим режимом). Это было время, когда в России появилось новое поколение верующих, тем самым сохранилась неразрывность исповедания Православия в русском народе»2.

«Как бы развивалась наша история, если бы не было Великой Отечественной войны? Вспомним, что происходило в России до 41-го года. Происходило тотальное уничтожение русского народа безбожным правительством. Был организован мощный карательный аппарат. Каждый день люди умирали насильственной смертью, потому что власть сверху истребляла народ, которым управляла. Если бы не появилась внешняя военная угроза, неизвестно, остался ли бы вообще русский народ на этой земле и сколько еще такого насилия он бы перенес. Это явление — уничтожение народа внутри собственного государства, внутри себя самого — длилось почти четверть века. Русский народ лишался всего: жизни, достояния, имущества, религиозных и нравственных основ. Наконец, он развращался в течение всех этих лет. Маловероятно, что Россия пережила бы еще одно десятилетие такого самоуничтожения, унижения и полного искоренения веры»3.

Перед самым началом Великой Отечественной войны в 1941 году одному старцу Валаамского монастыря (Валаам в то время принадлежал Финляндии) было три видения во время службы в храме.

1. Он увидел Божию Матерь, Иоанна Крестителя, святителя Николая и сонм святых, которые молили Спасителя о том, чтобы Он не оставил Россию. Спаситель отвечал, что в России так велика мерзость запустения, что невозможно терпеть эти беззакония. Все эти святые с Богородицей продолжали молить Его со слезами, и, наконец, Спаситель сказал: «Я не оставлю Россию».

2. Матерь Божия и святой Иоанн Креститель стоят перед Престолом Спасителя и молят Его о спасении России. Он ответил: «Я не оставлю Россию».

3. Матерь Божия одна стоит перед Сыном Своим и со слезами молит Его о спасении России. Она сказала: «Вспомни, Сын Мой, как Я стояла у Креста Твоего и хотела встать на колени перед Ним». Спаситель сказал: «Не надо, Я знаю, как Ты любишь Россию, и ради слов Твоих не оставлю ее. Накажу, но сохраню...»

(Старец, которому было видение, почил в Псково-Печерском монастыре, прожив около ста лет.)

Началась страшная война, в которой враг имел единственную цель: уничтожить Россию, Святую Русь, уничтожить народ России, стереть с лица земли самое понятие — Россия. Тогда произошло событие, имеющее огромное значение для судеб России, а может быть, и для всего мира. Мы часто думаем, все чудеса и знамения были в прошлом, но они совершаются постоянно, только нужно быть в молитве. Не часто такое было в истории народов и потому они должны оставаться в памяти людей для нашего укрепления, утверждения в вере и надежде, что не оставлены Промыслом Божиим. Речь будет идти об иконе Божией Матери.

Стояла зима 1941 года. Немцы рвались к Москве. Страна стояла на грани катастрофы. В те дни почти никто не верил в победу; не знали, что делать, видели только погибель, повсюду были паника, страх, уныние.

Когда началась Великая Отечественная война, Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о молитвенной материальной помощи России. Очень немного истинных друзей оставалось у нашей страны тогда. Были великие молитвенники и на Руси, такие, как иеросхимонах Серафим Вырицкий. Тысячу дней и ночей стоял он на молитве о спасении страны и народа России в тяжелейшие годы, когда страну терзали враги, как и в 1612 году. Промыслом Божиим для изъявления воли Божией и определения судьбы страны и народа России был избран друг и молитвенник за нее из братской Церкви — митрополит гор Ливанских Илия (Антиохийский Патриархат). Он знал, что значит Россия для мира; знал, и поэтому всегда молился о спасении страны Российской, о просветлении народа. После обращения Александра III митрополит Илия стал еще горячее всем сердцем молиться за спасение России от погибели, от нашествия вражеского. Он решил затвориться и просить Божию Матерь открыть, чем можно помочь России. Он спустился в каменное подземелье, куда не доносился ни один звук с земли, где не было ничего, кроме иконы Божией Матери. Владыка затворился там, не вкушая пищи, не пил, не спал, а только, стоя на коленях, молился перед иконой Божией Матери с лампадой. Каждое утро владыке приносили сводки с фронта о числе убитых и о том, куда дошел враг. Через трое суток бдения ему явилась в огненном столпе Сама Божия Матерь и объявила, что избран он, истинный молитвенник и друг России, для того, чтобы передать определение Божие для страны и народа российского. Если все, что определено, не будет выполнено, Россия погибнет.

«Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и из тюрем, должны начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда, — сдавать нельзя. Пусть вынесут, — сказала Она, — чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнесут ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город. Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в Москве; затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя. Казанская икона должна идти с войсками до границ России. Когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена». Владыка связался с представителями Русской Церкви, с советским правительством и передал им все, что было определено. И теперь хранятся в архивах письма и телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву.

Сталин вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского) и обещал исполнить все, что передал митрополит Илия, ибо не видел больше никакой возможности спасти положение. Все произошло так, как и было предсказано. Не было сил, чтобы удержать врага. Был страшный голод, ежедневно умирали тысячи людей. Из Владимирского собора вынесли Казанскую икону Божией Матери и обошли с ней крестным ходом вокруг Ленинграда — город был спасен. Но многим до сих пор непонятно, чем держался Ленинград, ведь помощи ему практически не было: то, что подвозили, было каплей в море. И тем не менее город выстоял. Снова подтвердились слова, сказанные святителем Митрофаном (Воронежским) Петру I о том, что город святого апостола Петра избран Самой Божией Матерью, и пока Казанская Ее икона в городе и есть молящиеся, враг не может войти в город. Вот почему ленинградцы так почитают Казанскую икону Божией Матери. Она все время от основания города была Заступницей его, да и всей России. Интересно и то, что блокада Ленинграда была прорвана в день празднования святой равноапостольной Нины, просветительницы Грузии. После Ленинграда Казанская икона начала свое шествие по России. Да и Москва была спасена чудом. Разгром немцев под Москвой — это истинное чудо, явленное молитвами и заступничеством Божией Матери. Немцы в панике бежали, гонимые ужасом, по дороге валялась брошенная техника, и никто из немецких и наших генералов не мог понять, как и почему это произошло. Волоколамское шоссе было свободно, и ничто не мешало немцам войти в Москву.

Как гласит московское предание, чудотворная икона Тихвинской Божией Матери из храма Тихона в Алексеевском была обнесена самолетом вокруг Москвы. Столица была спасена, а 9 декабря 1941 года освобожден Тихвин. Можно припомнить и более ранние факты заступничества Царицы Небесной за Россию. В день празднования иконы Владимирской Божией Матери Тамерлан повернул домой из России (1395); произошло знаменитое Бородинское сражение. В день Рождества Богородицы состоялась Куликовская битва, а в Рождество Христово 1812 года последний неприятельский солдат покинул пределы Отечества.

Затем Казанскую икону перевезли в Сталинград. Там перед ней шла непрестанная служба — молебны и поминовения погибших воинов. Икона стояла среди наших войск на правом берегу Волги, и немцы не смогли перейти реку, сколько усилий ни прилагали. Был момент, когда защитники города остались на маленьком пятачке у Волги, но немцы не смогли столкнуть наших воинов, ибо там была Казанская икона Божией Матери (так называемая «Малая земля»).

Знаменитая Сталинградская битва началась с молебна перед этой иконой, и только после этого был дан сигнал к наступлению.

Келейник патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) архимандрит Иоанн (Разумов): «В день Богоявления 13 января 1943 года митрополит Сергий возглавил крестный ход на Иордань. Это были дни решающих боев за Сталинград, и Владыка особенно горячо молился о победе русского воинства. Неожиданная болезнь заставила его слечь в постель. В ночь на 2 февраля 1943 года Владыка, пересилив свой недуг, попросил келейника помочь ему подняться с постели. Встав, он с трудом положил три поклона, воссылая благодарение Богу. Когда келейник помогал ему снова лечь в постель, митрополит Сергий сказал: «Господь воинств, сильный в брани, низложил восстающих против нас. Да благословит Господь людей своих миром! Может быть, это начало будет счастливым концом». Утром радио передало весть о разгроме немецких войск под Сталинградом».

Икону привозили на самые трудные участки фронта, где были критические положения, в места, где готовились наступления. Священство служило молебны, солдат кропили святой водой. Как умиленно и радостно многие принимали все это!

Пришло время славной древности Российской! Какие были молитвенники на Русской земле! И Божия Матерь по их молитвам отгоняла врагов, вселяя в них ужас. Рассказы о чудесных случаях приходилось слышать и от многих фронтовиков, в том числе и от неверующих. Хочется рассказать об одном таком свидетельстве заступничества и помощи Божией Матери. Произошло это во время штурма Кенигсберга в 1944 году. Вот что рассказывает офицер, бывший в самом центре событий битвы за этот город-крепость: «Наши войска уже совсем выдохлись, а немцы были все еще сильны, потери были огромны и чаша весов колебалась, мы могли там потерпеть страшное поражение. Вдруг видим: приехал командующий фронтом, много офицеров и с ними священники с иконой. Многие стали шутить: «Вот попов привезли, сейчас они нам помогут...» Но командующий быстро прекратил всякие шутки, приказал всем построиться, снять головные уборы. Священники отслужили молебен и пошли с иконой к передовой. Мы с недоумением смотрели: куда они идут во весь рост? Их же всех перебьют! От немцев была такая стрельба — огненная стена! Но они спокойно шли в огонь. И вдруг стрельба с немецкой стороны одновременно прекратилась, как оборвалась. Тогда был дан сигнал — и наши войска начали общий штурм Кенигсберга с суши и с моря. Произошло невероятное: немцы гибли тысячами и тысячами сдавались в плен! Как потом в один голос рассказывали пленные — перед самым русским штурмом «в небе появилась Мадонна» (так они называют Богородицу), Которая была видна всей немецкой армии, и у всех абсолютно отказало оружие — они не смогли сделать ни одного выстрела. Тогда-то наши войска, преодолев заграждения, легко сломили (рукопашное) сопротивление и взяли город, который до этого был неприступен, и мы несли такие потери! Во время этого явления немцы падали на колени, и очень многие поняли, в чем здесь дело и Кто помогает русским!» И еще один факт. Киев — матерь городов русских — был освобожден нашими войсками 22 октября — в день празднования Казанской иконы Божией Матери (по церковному календарю, или 4 ноября гражданского стиля). И это было весьма знаменательно для народа России: отсюда началась Русь наша; здесь произошло Крещение нашего народа, который избрал навсегда христианство, Православную веру! Вся истинная сила и все истинное счастье русского народа — в Православной вере!

20 000 храмов Русской Православной Церкви было открыто в то время. Вся Россия молилась тогда! Молился даже Иосиф Сталин (об этом есть свидетельства). Б. М. Шапошников, царский генерал, не скрывавший своих религиозных убеждений, часами беседовал со Сталиным, и все его советы (в том числе одеть войска в старую форму царской армии с погонами) были приняты. А. В. Василевский, по рекомендации Б. М. Шапошникова назначенный на смену ему начальником Генштаба, был сыном священника, и отец его еще был жив.

Церковь благословила Отечественную войну русского народа, и Благословение это было утверждено на Небе. От Престола Всевышнего и возгорелся дух России!... Сколько старших офицеров, не говоря уже о солдатах, молились перед боем! Многие командиры, да и сам маршал Жуков говорили перед боем: «С Богом!» Один офицер, сидевший на связи с летчиками во время боевых вылетов, рассказывал, что часто слышал в наушниках, как пилоты горящих самолетов кричали: «Господи! Прими с миром дух мой!...»

Тогда же были открыты духовные семинарии, академии, возобновлена Троице-Сергиева лавра, Киево-Печерская лавра и многие монастыри. Было решено перенести мощи святителя Алексия, митрополита Московского и всея Руси, в Богоявленский собор, где стояла всю войну та самая чудотворная икона Казанской Божией Матери, которая была с ополчением 1812 года. Наступило время возвращения Веры на Русской земле, как и предсказывали наши святые.

Ныне чудотворная икона Казанской Божией Матери стоит во Владимирском соборе Ленинграда и все так же является знамением благодатного Покрова Царицы нашей Небесной. Мы все должны помнить обетование, что пока стоит Казанская икона в городе и молятся Божией Матери верующие, до тех пор будет жить Великий город Святого Петра, первоверховного апостола каменной веры, на которой стоит Святая Церковь Христова. В камень же одет и сам город: это напоминает о том, что все в мире держится верой и молитвой! Пусть каждый, кто приедет сюда, зайдет помолиться во Владимирский собор Заступнице Усердной, Матери Господа Вышнего, поклониться до земли образу Ее Казанскому со умилением сердечным.

Так и стоит икона Казанская в пережившем блокаду городе — с венчиком митрополита гор Ливанских Илии, преподнесенном Божией Матери в благодарность о спасении России в 1941-1945 годах. И ныне ограждают Российскую землю чудотворные иконы Матери Господа и нашей Заступницы: Тихвинская икона хранит и благословляет севера пределы. Иверская икона хранит и благословляет нижние пределы. Почаевская и Смоленская ограждают землю Российскую с запада. На востоке, сияя до края земли лучами благодати, ограждает и благословляет Россию Казанская икона Божией Матери. А в центре сияет образ Божией Матери Владимирской, написанный евангелистом Лукой на доске от стола, за которым совершалась Тайная Вечеря — первая Евхаристия, ознаменовавшая начало спасения человечества на Крови нашего Господа, начало новой жизни. Аминь...

(«Митрополит Илия (Карам) и Россия». Издательский Совет Русской Православной Церкви. М., 2005)

Невидимое действие премудрой силы

Господь недалеко от каждого из нас:

ибо мы Им живем и движемся и существуем

(Деян. 17, 27)

При поверхностном взгляде на мир легко может показаться, что все происходит в мире случайно, по действию неразумных сил и без всякого определенного плана и цели. Но следует только пристальнее всмотреться в жизнь мира вообще и в ход истории человечества в частноста, как наша мысль откроет в порядке явлений, совершающихся в мире, не просто причинную связь и последовательность, но и известный общий план и определенную конечную цель, а эти план и цель позади видимого действия слепых сил природы укажут нам также невидимое действие в мире силы премирной и премудрой, словом — того, что на языке веры называется Промыслом Божиим. Для людей, необычайными подвигами добродетельной жизни снискавших особенную благодать у Бога, истина таинственного влияния высших сил горнего мира на силы и явления земного мира, по соизволению Божию, нередко становилась предметом ясного духовного созерцания, открывалась в поразительной картине того или иного чудного вспоможения со стороны непосредственно ли самого Бога, или других существ, обитающих в небесном мире, нашему земному миру. Такой именно смысл наглядного откровения действия Промысла Божия в мире принадлежит, например, явлению в Влахернском храме блаженному Андрею Божьей Матери, сначала слезно молившейся за предстоявший в храме народ, а потом простершей над ним свой честный покров.

Непрестанное действие в мире всемогущества, премудрости и благости Божией, в которых все истинное и доброе находит себе опору и укрепление, и напротив, все злое и ложное — препятствие, пресечение или по крайней мере направление к тому, чтобы невольно влекло за собой добрые последствия, — эта истина заключает в себе величайшую отраду для сердца человеческого, сообщает непоколебимую устойчивость нашему духу в его тяжелых трудах при стремлении к каким-либо высоким, нелегко достижимым целям, и светлой надеждой на будущее ободряет наше сердце, спасает нас от малодушия и отчаяния при стечении даже самых несчастных обстоятельств в нашей жизни.

Итак, на чем же утверждается наша уверенность в действие Промысла Божия, все охраняющего и всем управляющего в мире?

Как вера вообще в бытие Божие, так и вера в управление мира Божественной силой и мудростью изначально и неискоренимо насаждены в сердце человеческом. Поэтому они составляют общее достояние всех народов и племен: везде, где находится вера в Бога, непременно существует и вера в Промысл Божий, и связь этих двух верований, оказывающаяся повсюду неразрывной, вполне понятна. Человек, истинно верующий, никогда не смотрит на Бога, как нередко делают философы, только как на начальный или исходный пункт всего существующего в мире. Напротив, всегда понимает Бога, как силу живую, личную (разумную и свободную) и потому вседействующую и всеуправляющую, без воли которой ничто не совершается и не может совершаться в мире. Бог, в представлении верующего, будучи личным Духом, первообразом человеческого духа, отнюдь не есть лишь Творец, но непременно и Вседержитель. Вот почему верующий, не как философ, не холодной только мыслью относится к Богу. Спокойно рассуждая о Нем, как о первопричине мира, но всегда с благоговейным трепетом сердца помышляет о Нем, всей душой и всеми силами своими обращается к Нему, как живому, всемощному существу, открывающему свою волю и власть даже в самых малейших проявлениях жизни в мире: и в легком дуновении ветра, и в едва заметном колебании воды. Вера в Бога немыслима без молитвы Богу, а молитва, как выражение человеческой нужды в Боге и надежды на Его покровительство и помощь, сама собой говорит также и о вере в Промысл Божий.

Покоящаяся на непосредственном свидетельстве сердца человеческого общая всем народам уверенность в божественном мироправлении находит себе также прочные основания и в воззрениях нашего разума, имеют ли они предметом своим самое существо Божие, или устройство мира или историческое раскрытие жизни рода человеческого.

Бог, как Существо всесовершенное, уже в силу бесконечной полноты своей жизни не может не быть вечно деятельным во всем, что входит в круг действительного бытия, обязанного Ему, как Творцу, своим происхождением. Вечная деятельность Божия, вытекающая из требований самой природы Бога, неисчерпаемой в своих силах и производительности, никоим образом не может встречать препятствия или границы в чем-либо тварном, происшедшем от Бога. Ибо эта граница противоречила бы безграничности божественного всемогущества; она не может также устраняться или исключаться и некоторой, несомненно принадлежащей миру, самодеятельностью его; ибо такое исключение отвергало бы безусловное владычество Божье над миром; между тем как мир без охранения Божия, предоставленный самому себе даже на один миг, не мог бы тотчас же не превратиться в ничто. Промыслительная деятельность Бога в мире может казаться невозможной или излишней лишь в том случае, если жизнь Бога по сотворении мира представляется самозамкнутой, безусловно разъединенной от жизни мира, или, наоборот, если она признается совершенно сливающейся с жизнью мира, причем Бог является сущностью мира, а мир — воплощением самого Бога. Но в обоих таких понятиях о Боге Бог перестает уже быть истинным Богом, теряет свой божественный характер, т. е. мыслится неправильно. В самом деле, представляемый замкнувшимся внутри Себя по сотворении мира, Бог является уже не живым духовным существом, а какой-то безличной и неопределенной силой, положившей только начало мировому бытию и не имеющей более к нему никакого отношения. Но такая сила, очевидно, не может быть признана Богом. С другой стороны, если Бог представляется и обитающим только внутри мира и в самой уже жизни мира обнаруживающим свою собственную жизнь, то также исчезает для нашей мысли как истинный Бог; ибо здесь Он признается подпадающим развитию, усовершенствованию; а такое существо может ли быть названо всесовершенным? Так истинный Бог в смысле всесовершеннейшего существа, каким его признают и верующее сердце, и здравый разум, ни сам в себе не замкнут, ни воплощает себя в жизни мира, а есть свободный личный Дух, владеющий самосущной жизнью, из неисчерпаемой полноты которой непрестанно исходят силы, влияющие или естественным путем — через саму природу, или сверхъестественным — через чудеса, на весь ход мировой жизни.

Останавливая взор на устройстве самого мира, мы видим, что оно прежде всего необходимо предполагает постоянное действие Божье уже в обыкновенном естественном течении вещей и, затем открывает в себе полный простор, по требованию Божественной премудрости, сверхъестественным действиям Бога среди естественного порядка вещей без внесения в последний какого-либо расстройства или разрушения. Мир представляет необозримое поле разнообразных явлений, и все явления в нем не только происходят одно от другого, но и всегда совершаются на основании строго определенных законов, так что явления однородные всегда имеют одну и ту же причину, и известная причина или сила при одинаковых условиях производит всегда одни и те же действия. Отсюда не напрасно утверждают, что мир управляется законами, что все в мире совершается законосообразно. Но, кроме того, различные царства природы поставлены в такую внутреннюю связь между собой, что одни из них (низшие) служат средством для других (высших) и потому явно открывают план в устройстве мира. Наконец, наблюдение над жизнью мира показывает постепенное движение ее вперед раскрытие или усовершенствование мировой жизни, а это бесспорно свидетельствует об известных целях, к которым стремится мир в отдельных своих частях, и об одной общей цели, к которой он направляется во всем своем бытии. Бог есть не только Творец мира, но и вечный деятель в нем, то есть промыслитель мира. Являя Себя таким уже в обыкновенном порядке вещей, Он с необычайной разительностью открывает свою мироправящую руку в так называемых чудесах, известных нам из истории Ветхого и Нового Завета. Чудеса, как особые, сверхъестественные действия Божии, наглядно до очевидности убеждающие нас в управлении Бога миром, нисколько не противны естественному ходу явлений в мире и не исключаются им. Как естественные законы, так и сверхъестественные действия в мире принадлежат одному и тому же виновнику — Богу, и уже по тому самому не могут заключать в себе внутреннего противоречия. Бог, создавший мир со всеми его силами и законами, без сомнения предвидел необходимость чудес в мире, как чрезвычайных орудий своей премудрой воли для достижения миром предназначенных ему целей, даже и после того, как войдут в мир зло и грех, и потому устроил мир так, что уже в самом творении его представил возможность будущих чудес внутри его естественного развития. Если духовная сила тварного существа, человека, присоединяясь к физическим силам природы и воздействуя на них, производит в природе такие явления, которые сами собой, по действию одних физических сил, никогда не произошли бы, то тем более непосредственная сила Творца мира может оказывать действия на естественные силы природы и производить через них явления, совершенно невозможные для них самих.

Напрасно говорят некоторые, что допускаемый нами Промысл своими действиями в мире, направляющими его к определенным целям, лишал бы свободы человеческую деятельность. Такое утверждение вытекает из ошибочного понимания самого существа свободы человеческой. Она не есть безусловный произвол или действие, не вызываемое никакими побуждениями, напротив, — свобода, хотя действие не вынужденное, совершающееся по внутренней саморешимости человека, однако предполагающее в основании своем всегда определенные побуждения. Свобода воли человека имеет своей общей целью или задачей осуществление блага и управляется в своих действиях нравственным законом или законом добра. Отсюда она должна делать не то, к чему может случайно побудить ее мысль человека, но то, что предписывает ей закон добра, присущий ее природе, т. е. должное; но только к исполнению этого должного она не принуждается насильственно или необходимостью, а всегда направляется личной добровольной склонностью, почему и может его делать или не делать. При таком понимании свободы Промысл, помогающий человеку в совершении добрых дел, отнюдь не стесняет его свободной воли, а только содействует ей, немощной самой-то себе, в ее естественном и добровольном стремлении к добру. Но даже и тогда, когда Промысл отвлекает нашу волю от недолжного, он не стесняет и не нарушает ее свободы, но только воздействует на дух человека так, чтобы человек, под влиянием этого воздействия, свободно, по собственной решимости, отрекся от задуманного им злого дела. Отсюда, если вопреки всем тайным, или более или менее явным предостережениям Промысла, человек остается при своем упорстве сделать злое, он делает его беспрепятственно со стороны Промысла. Вот почему и при существовании Промысла мы находим в мире зло. И сам человек чувствует, что Промысл не нарушает его свободы, и нимало не желая отказываться от нее, просит у Бога помощи своим слабым силам в осуществлении добра.

Выясненная нами совместимость действий Промысла Божия в мире и свободы действий человеческих делает теперь вполне понятным дальнейшее утверждение наше, что промыслительная сила Божия в особенно поразительном свете выступает пред нами в истории человечества, где определяет собой, как общее направление жизни всего человеческого рода, так и историю отдельных народов или царств. Слово Божье говорит, что каждому народу назначены Господом определенные границы земли, время и порядок выступления на историческое поприще (Деян. 17, 24-26). Не без воли также Божьей устраиваются города в царствах (Притч. 21, 2), учреждаются власти (Рим. 13, 1) и особенно высшая царская власть (Сир. 17, 14; Пс. 88, 21). Господь влияет на сердца помазанников своих (Притч. 21, 1), «разрушает советы язычников» (Пс. 32, 10) и в среде народных обществ «человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней» (Сир. 10, 4) для их народных целей. И все это учение Писания находит себе прямое и решительное подтверждение в истории народов, особенно уже окончивших свою историческую жизнь. Так мы видим, что в общей семье человечества каждый народ или каждое царство, появляясь в истории в известное время, служило прямо исполнителем предназначенной ему задачи жизни; многие из известнейших народов древности совершали всю свою историю, возвышались и процветали, склонялись к упадку и подвергались порабощению со стороны сильнейшего народа или совершенно истреблялись, прямо по предреченному ветхозаветными пророками определению воли Божьей, и наконец, вся история древнего человечества явно направлялась к одной цели — к тому, чтобы приготовить людей к принятию Спасителя, тяготела к одному историческому центру — ко Христу, второму Адаму рода человеческого (1 Кор. 15, 15). И само явление христианства со всем его чудно возвышенным и отрадным для сердца учением, необъяснимым ни из каких ранних учений собственного разума человеческого, не говорит ли красноречивее слов за сверхъестественное откровение Божье в истории человечества? Но более всего сам Господь наш Иисус Христос всей своей деятельностью, всеми чудесами и всеми совершенствами своей жизни не открывает ли миру в своем лицо Бога, явившегося в плоти человеческой (1 Тим. 3, 16)?

С верой в промыслительную деятельность Бога в истории человечества, по-видимому, стоит в противоречии признаваемое в наше время бесспорным положение науки, что история человечества, как и жизнь природы, управляется известными законами. Не будем спорить против этого утверждения науки; согласимся, что действительно в историческом развитии, как отдельных народов, так и целого человечества, заметно действие определенных законов. Но, как в природе несомненно действующие в ней законы оставляют еще широкое место действию в ней и Промысла, так точно и в нашей истории, хотя бы замечалось подчинение разных событий и явлений определенным законам, открывается также полный простор и для действий Промысла Божия. Что такое само выражение: «явления или события истории человечества управляются известными законами?» Какой смысл имеет это выражение? Что оно собственно означает? Не более как лишь то, что исторические явления не представляют собой какой-то бессмыслицы, не совершаются без порядка, без связи и последовательности, но имеют свой смысл, свои основания и причины, всматриваясь в которые, мы находим, что от одной и той же причины всегда происходят и явления сходные и тождественные. Если события однородные, хотя бы совершались в разные периоды истории и в разных местах или у разных народов, по замечанию историков, всегда и всюду имеют для себя одну и ту же причину, то эта причина, объясняющая собой целый класс одинаковых событий, в глазах историка получает уже значение исторического закона. Таким образом, закон истории есть ни что иное, как более или менее общая причина, под которую подводится целый ряд сходных явлений в качестве ее действий. Но существование известного числа такого рода общих причин в истории человечества не говорит ни того, что наряду с ними не могут действовать другого рода причины, более частные или даже и единичные для отдельных случаев, ни того, что кроме известной суммы познанных историками общих причин, действующих в истории, нет и не может быть такой причины, которая бы была над ними самой коренной и общей, объединяла бы в себе все другие причины или законы мира и держала бы их в своей зависимости.

Разъясним свою мысль на рассмотрении самой истории человечества. Говорят, в истории действуют определенные законы. Так. Но при несомненном действии этих нескольких законов в истории человечества, как уже выше сказано было нами, отдельные народы и целый человеческий род в своей истории заметно направляются к одной общей цели, к осуществлению одной задачи, например, в дохристианское время подготавливаются к принятию Спасителя мира. Эта единая основная причина, управляющая всеми другими причинами истории, этот коренной закон всех законов исторических и есть действие Промысла Божия в истории человечества. С другой стороны, при известных законах в истории, т. е. более или менее общих причинах, действующих в ней, всегда имеют место еще исключительные причины или силы, производящие и соответствующие им действия, необъяснимые из общих законов истории. Например: никакими историческими законами нельзя объяснить появления гениальных правителей, законодателей, ученых, поэтов и художников или ужаснейших бичей человечества вроде царя гуннов Аттилы (по прозванию «бич Божий»), в определенные времена и в определенных местах. В явлении этих лиц в истории мы видим нечто новое, оригинальное, имеющее начало только в них самих, в глубине их самородного духа и не объяснимое из предшествующей истории. И это новое, стоящее вне связи с явлениями ранней истории между тем оказывающее неотразимое влияние на последующую историю, явно есть действие руки Божьей, поставляющей в среде народов чрезвычайных лиц, которые, по планам премудрости Божией, признаются необходимыми для известных целей в определенное время и в определенном месте. Не исторические законы создают людей, а люди создают свою историю, в которой открываются известные законы. Но люди при всем естественном рождении друг от друга, однако, обязаны своим происхождением также и непосредственному действию Божию: души человеческие не составляют всецело родительского плода. Поэтому, несмотря на унаследование детьми некоторых душевных черт своих родителей, личные особенности детей по сравнению с родителями, разнообразный склад их душевных свойств, по своему источному началу, составляют дело Божие и, следовательно во всей истории человеческой всегда и непременно действует Промысл Божий.

Так истинно Господь «прозирает до концов земли и видит под всем небом» (Иов 28, 1), Его премудрость «распростирается от одного конца до другого» (Прем. 8, 1), а в жизни человеческой не позволяет ни одной слезе пролиться (Пс. 5, 9), ни одному вздоху испуститься (Пс. 78, 7) без своего ведома.

Повторяем: какая великая, всеукрепляющая сила для человека во всех положениях его жизни — эта вера в Промысл Божий! Она вносит ясный смысл в кажущуюся запутанность, беспорядочность и случайность разнообразных событий и явлений в мире, поддерживает доброе, соединенное с упованием на помощь Божию, настроение в нашем духе в борьбе его со всякого рода трудностями в жизни и даже под ударами самых тяжких бедствий исторгает из нашего сердца светло-радостную песнь: «Ты моя крепость, Господи, Ты моя и сила, Ты мой Бог, Ты мое радование!... На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки».

(Свящ. И. П-ский. Душеполезное чтение, № 12. 1889)

Смысл страданий

Страдание и вера в Промысл Божий

Уметь во всякое время во всех обстоятельствах жизни произносить смиренно: «да будет Твоя воля», есть верховная наука жизни. Блажен, кто научился произносить это слово с глубоко чувствуемым убеждением, что Тот, к Кому он его обращает, соприсутствует близко, слышит и ответствует. Но и для того, кто не имеет благодати такого чувства, великое утешение, по крайней мере, великая душевная опора, заключается в самом смысле этого слова.

Никому не дано постигнуть цели наших земных страданий; но каждый может постигнуть, что они от Бога, который всемогущ, следовательно, источник одного только блага. Наше дело состоит только в знании, что все — Его воля и все есть благо. Понимать ее мы не можем, и не нужно заботиться о невозможном. Принимать ее без толкования и ропота, со смирением и обожанием, вот наша единственная потребность. В чем бы состояла покорность, если бы мы могли дать себе отчет в тех причинах, которые определяют ее, если бы могли постигнуть ясно судьбы неисповедимые? Мы должны покоряться Богу потому, что Он Бог; а как покоряться Ему, тому научил нас Он Сам примером Христа, спасительным Его страданием и смирением.

Мы оттого впадаем в сомнения и в неверие, что хотим обнять все и постигнуть всеобщий порядок. Тот, кому дано наукой рассмотреть частицу этого порядка, более других подвержен опасности впасть в безверие, ибо он свою частицу принимает за целое, и ей это целое измеряет. Ему труднее других сказать: да будет Твоя воля.

Одно верно: Бог существует, все сотворил и всем управляет; все, что от Него происходит, есть благо: следовательно, и все, происходящее с нами, происходя от Бога, должно быть благо и благо не потому, что мы таким его признаем, а потому, что оно от Бога. Следовательно, — покорность без разбора, умствования и ропота.

Бог не может посылать человеку страдание только для того, чтобы душа его страдала. Но сколько однако таких страданий, цели которых мы понимать не можем! На что в таком случае опереться? На мысль о Боге. Страдание от Него, следовательно, дар Божий, следовательно, благо. «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте».

Наше верховное благо состоит в признании воли Божией и в то же время в признании ее неисповедимости. Что бы мы были без этого верховного блага, посреди бесчисленного множества бедствий житейских, тем более ощутимых, чем способнее душа любить и мыслить? Или, не постигая наших бедствий, мы бы приписывали их слепой силе, владычествующей всем созданием и нашей судьбой. В таком случае наше терпение было бы не что иное, как механическая безнадежность в присутствии неизбежного, необходимого бедствия, надменная сила стоиков, или беспечная чувственность эпикурейцев, или же просто тупоумие и безжизненная одеревенелость толпы, рабски согбенной под рукой железного фатума: в таком случае самым высоким, самым естественным актом жизни было бы самоубийство. Или мы старались бы постигнуть наши страдания и извлекать из этого ясного понятия о их необходимости, справедливости и всегда добрых их следствиях, наше понятие о Божьем Промысле. Такое напрасное усилие ума нашего произвело бы действие совсем противоположное: оно бы уничтожило нашу доверенность к Промыслу. Наши страдания редко бывают для нас понятны и в причинах своих, и в цели своей, и в своих последствиях. И не на этом понятии непонятного должны признавать Его благим, что понимаем ясно Его благость в ее на нас действиях. Мы должны Ему покорствовать потому, что Он Бог, и, следовательно, благ, как в ощутительном, ясном для нас добре, которое мы сами называем добром, так и в неощутительном, непонятном для нас добре, которое мы ошибочно называем злом. В такой беспрекословной покорности нет колебания; везде и всегда она для нас одинакова; она не есть плата Богу по таксе, не есть обмен нашего смирения на Его милость; она есть смиренная, любящая, покоряющая ум и волю вера; вера, что Он существует, и что мы в руке Его. Несказанная, чудно крепящая и успокаивающая душу сила заключается в этой безусловной преданности в Вышнюю волю, в которой, не стараясь ее постигать, мы видим верховную благость, верховную мудрость, верховное могущество. Это не стоицизм, хвастливо опирающийся на свою независимую силу и на гордое презрение судьбы — безотрадный обман нашего самолюбия; это не предание себя во власть необходимости, мертвого, механического предопределения, уничтожающее всякую нравственность, всякое достоинство человеческое; это верховная свобода, верховное величие. Мы становимся содействователями Самого Бога, мы говорим с Августином: Бог всегда исполняет мою волю, ибо моя воля есть всегда Его воля.

«Кто имеет Бога, тот легко теряет все ему милое, и даже радуется этой утрате» — говорит один писатель. Это не есть равнодушие. Выводить из любви исключительной к Богу равнодушие ко всему земному милому было бы ложной мыслью. Мы не можем любить Бога той любовью, какой любим сокровище земное. Мы можем Его любить, как сокровище верховное, такое сокровище, которое составляет, так сказать, прямое достоинство всего, что есть прекрасного, желанного и достойного любви в нашей жизни.

Земное счастье может быть прекрасно и драгоценно только Богом, его дающим; земное страдание теряет свою мрачность потому, что являет нам Бога вблизи, как помощника, кладущего руку свою в нашу руку. Итак из того, что земные блага имеют для нас свое достоинство только Богом, следует, что эти блага должны быть достойны Бога. Его недостойные или пред Ним исчезают, или Его заставляют для нас исчезнуть. От этого всякий предмет нашей любви становится Его достойным, когда эта любовь освящена любовью к нему; а любовь к Нему не уничтожает в нас нашей земной, достойной Его любви, она только дает ей надлежащую прочность, сделавшись ее основанием и опорой. Таким образом и предметы нашей любви, опираясь на нашу любовь к Богу, становятся неподверженными утрате: они или в Нем для нас утрачиваются, или Он становится их заменой, и тогда мы, теряя их, только меняем худшее на лучшее. Тратя здоровье, богатство, почести, мы выигрываем терпение; тратя своих милых, мы только их передаем лучшему; за них мы радуемся, за себя плачем, но плачем на груди Отца Небесного, Который, облекая лице их гробовым покровом, тем самым разоблачает для нас отеческое лице Свое. В этом нет равнодушия к тому, что нам мило, и любовь к Богу не только не требует такого равнодушия; она производит обратное. Любовь к Богу не потому благодеятельна, что она будто бы мешает нам плакать о наших милых, а потому, что заставляет нас смотреть на нашу скорбь с высшей точки зрения, потому что крики скорби превращает в молитву именующую и изъясняющую Бога.

Пока мы сами еще не испытали никакой болезненной утраты, мы с умилением слушаем голос Спасителя, исходящий нам из Евангелия, и можем мыслью постигать великое значение человеческой жизни. Но когда над нами самими совершается удар свыше, сколь более делается тогда понятен сердцу этот Евангельский голос; уже не в листах книги мы ищем тогда Спасителя, Он Сам нас находит. Он Сам становится с нами лицом к лицу; ценой бедствия покупаем мы лицезрение Бога. Но дорога ли эта цена в сравнении с тем сокровищем, которое мы за нее приобретаем? Все это я прежде думал; теперь я это видел, и опыт близкого мне сердца сделался моим собственным опытом. Я видел и слышал отца в ту минуту, когда закрылись глаза его любимой дочери, отца-христианина. Но здесь всего проще повторить его слова, сказанные им своей семье в первую минуту горькой утраты: «Великое дело милости Божией над нами совершилось; вы своими глазами видели, как наша милая дочь перешла к Небесному Отцу своему; она принесла Ему чистую, ничем житейским не потревоженную и с ним примиренную душу. И теперь мы знаем, что ей дано все то, чего бы никакой силой нашей любви мы не могли ни дать, ни сохранить ей в здешней жизни. Мы знаем, что это данное навсегда ей останется, что превратности жизни для нее миновали, что для нее уже нет ничего неверного: ни страха в настоящем, ни тревоги за будущее. Мы можем только благодарить и славить. И, после такого ясного узнания милости неизреченной, не позволим себе никогда ни пожалеть, что она от нас взята, ни пожелать, чтобы она была с нами. Будем смиренны, и, чтобы наше горе никогда не пересилило нашей теперешней радости, за себя будем покорны, за нее радостны и благодарны». Таково земное бедствие в присутствии христианства; без него оно раздавило бы душу, при нем человеческий мрак обращается в утешительный свет Божий.

Я читал описание несчастья, случившегося с ребенком. Он прыгал с копны сена; внизу в сене торчали вилы; ребенок их не заметил, прыгнул и наткнулся на вилы, которые прокололи его внутренности. Спасти его было нельзя, ибо зубцы вил нельзя было вынуть из тела, он был с заворотом наподобие острия удочки; ребенок был должен умереть в жесточайшем мучении. Как объяснить это ужасное событие в смысле Провидения? Для ребенка оно положительное зло, без всяких благих последствий; он должен был прострадать несколько часов, а может быть, и несколько дней, и все тут; и жизнь его закончилась вдруг страдальческим перерывом. Как согласовать это с мыслью, что беды житейские должны быть нам в пользу? Кому здесь польза от этого страшного мучения, обратившего минуты в годы и постигнувшего душу, не имеющую ни сил для его перенесения, ни способности — для извлечения из него высокой нравственной пользы? Где же благость Промысла? Можно ли обрести ее в этом страдании, посланном на создание непорочное без видимой цели и пользы, на создание бессильное благословлять в нем Того, Кем оно послано? Ответ на все это простой. Мы должны не по событиям судить Промысл Божий, а события по Промыслу Божию. В одних Он нам является во всей Своей благости, в других мы не видим своими слепыми глазами этой благости. В обоих случаях, как и во всем, мы должны смиряться. Но живой Бог существует; он действует самобытно и вполне во всякое мгновенье времени, во всяком атоме и для всякого атома в пространстве, действует без раздела, вполне, всевластно, следовательно, — во благо; следовательно, — во всем должны мы видеть благо, не потому, что это благо нам явно, а потому, что все истекает от Бога, и явное благо, называемое нами добром, и неявное, которое кажется злом.

Счастлив тот, кому Господь пошлет рано, а не поздно, тяжкие испытания. Он заранее узнает свои силы и свое бессилие; и в обоих случаях окрепнет, научась опытом действовать по воле Божией. Единственное, чему мы должны и чему можем в совершенстве здесь научиться, есть добровольное повиновение. В этом добровольном повиновении заключается все человеческое достоинство и вся его свобода. Мы сами никакого добра себе дать и никакого добра творить не можем: всякое добро нам дается; но быть покорными Богу, Творцу, источнику и подателю добра, во всякое время, с блаженным ли чувством любви, или без ощущения этого блаженства, по влечению ли воли, или против влечения воли, нам возможно, это наше. Счастлив тот, кого жизнь заранее приучила к покорности, кто в младенчестве получил привычку принимать с благоговением волю родителей и ей предаваться безусловно, кто мало-помалу мог понять все благо ее спасительной строгости, и кто из детских лет перенес в юношеские годы эту привычку — признавать неотрицаемость верховной власти, которая из образовательной, приготовительной, отеческой обращается в спасительную, искупительную, Божию, в то время, когда он вступит на дорогу самостоятельной деятельной жизни, для страшных встреч и тяжелых борений. И вдвое счастлив он, если эти встречи и борения начнутся для него в начале дороги, когда еще его силы свежи, и когда еще не укоренилось в нем никаких вредных насчет самого себя заблуждений, а не в конце дороги, когда силы иссякли, и когда так ужасно, так бесполезно вдруг очнуться из заблуждений, столь усыпительно его баловавших во все продолжение ленивой, никакими тревогами неприводимой в движение жизни.

Если мы терпим только в надежде, что будущее принесет нам отраду, и если только одна эта надежда дает нам силы для терпения, то наша подпора не верна. Можем ли мы опираться на ломкую тростинку, ожидая этой перемены на лучшее, которое равно может быть и не быть.

Надежда на Бога — другое дело. Но об этой надежде надлежит иметь ясное понятие, дабы иметь в ней твердую опору. Она есть не что иное, как безусловная покорность Его воле, что бы ни возложила на нас эта воля: крест ли страдания, или крест счастья. Кто дошел до высокого убеждения и в ком это убеждение обратится в смиренное, беспрестанное присутственное чувство, до убеждения, что нет никакого земного блага выше этой покорности, тот утвердил здание своей жизни на граните непотрясаемом. Будет ли младенец судить и осуждать своего отца, который подвергает его трудному лишению и строго наказывает? Со слезами приняв наказание младенец через минуту ласкается к отцу своему, и, не мысля о наказании, вдвое чувствует к нему привязанность, тайно понимая его всегдашнюю любовь в его минутной строгости.

Младенец знает одну настоящую минуту своей беспечной жизни; отец знает его будущее. Мы — младенцы в колыбели земной жизни, мы плачем от всего горького, что постигает нас в ее быструю минуту; но Отец Небесный знает, что мы — для вечности, и готовит нас для вечности.

В неизбежности Его власти и в необходимости ей покориться заключается великая сила души нашей. Древний фатум есть ужасное чудовище; необходимость ему покоряться и его неизбежность было безотрадным бедствием. Наш испытатель есть живой Бог; и сколько бы ни были непонятны для нас и тяжки Его испытания — для их разъяснения Он имеет для нас вечность. И это разъяснение уже дано нам предварительно ниспосланным для нас искуплением. Все здесь написанное есть неоспоримая истина, и ум мой ее принимает. Но кто передаст ее сердцу? Кто из мертвого, умственного убеждения сделает теплую молитву и животворящую веру? Один Бог. И что Его милосердие медлит выбить из камня души животекущую воду — это есть самое тяжкое из всех Его испытаний. Но и оно должно иметь свое благотворное последствие. Мы должны терпеть и бедствие собственного, внутреннего нашего недостоинства, с тем же смирением, с той же верой и надеждой, как всякое другое бедствие, на нас извне нападающее.

(В. А. Жуковский. Собрание сочинений, изд. 6-е. Т.6. 1869 г., С. 498-503)

«Стерпеть удар сей нестерпимый!»

Иван Иванович Козлов — талантливый поэт пушкинской эпохи. Родился в Москве 11-го апреля 1779 года; по происхождению принадлежал к высшему московскому обществу. В 1818 году с Козловым случилось несчастье, перевернувшее всю его жизнь и способствовавшее тому, то он сделался поэтом; паралич лишил его ног, а затем стало ухудшаться зрение, и в 1821 году он окончательно ослеп. Но Козлов не впал в безысходное отчаянье, он нашел в себе силы примириться с несчастьем. Козлов, по свидетельству Жуковского, «переносил бедственную свою участь с терпением удивительным — и Божий Промысл, пославший ему тяжкое испытание, даровал ему в то же время и великую отраду: поразив его болезнью, разлучившей его навсегда с внешним миром и со всеми его радостями, столь нам изменяющими, открыл Он помраченному взору его весь внутренний, разнообразный и неизменчивый мир поэзии, озаренный верой, очищенный страданием. Жизнь его была разделена «между религией и поэзией».

(Из книги «Смысл страданий». М., 1911)

Значение болезней

... Силы мои слабеют ежеминутно, но не дух. Никогда еще телесные недуги не были так изнурительны. Часто бывает так тяжело, так тяжело, такая страшная усталость чувствуется во всем составе тела, что рад бываешь, как Бог знает чему, когда, наконец, оканчивается день, и доберешься до постели. Часто, в душевном бессилии, восклицаешь: «Боже! Где же, наконец, берег всего?» Но потом, когда оглянешься на самого себя и посмотришь глубже себе внутрь — ничего уже не издает душа, кроме одних слез и благодарения. О, как нужны нам недуги! Из множества польз, которые я уже извлек из них, укажу вам только на одну: ныне каков я ни есть, но я все же стал лучше, нежели был прежде; не будь этих недугов, я бы задумал, что стал уже таким, каким следует мне быть. Не говорю уже о том, что само здоровье, которое беспрестанно подталкивает русского человека на какие-то прыжки и желание порисоваться своими качествами перед другими, заставило бы меня наделать уже тысячу глупостей. Притом ныне, в мои свежие минуты, которые дает мне милость небесная и среди самых страданий, иногда приходят ко мне мысли, несравненно лучшие прежних, и я вижу сам, что теперь все, что ни выйдет из-под пера моего, будет значительнее прежнего. Не будь тяжких болезненных страданий, куда бы я теперь не занесся! Каким бы значительным человеком вообразил себя! Но, слыша ежеминутно, что жизнь моя на волоске, что недуг может остановить вдруг тот труд мой, на котором основана вся моя значительность, и та польза, которую так желает принести душа моя, останется в одном бессильном желании, а не в исполнении, и не дам я никаких процентов на данные мне Богом таланты, и буду осужден, как последний из преступников, — слыша все это, смиряюсь я всякую минуту и не нахожу слов, как благодарить небесного Промыслителя за мою болезнь. Принимайте же и вы покорно всякий недуг, веря вперед, что он нужен. Молитесь Богу только о том, чтобы открылось перед вами его чудное значение и вся глубина его высокого смысла («Избранные места из переписки Н. В. Гоголя с друзьями». Из письма к гр. А. П. Т...му).

«Принимайте покорно все, что ниспосылается вам Тем, Кто нас создал и знает лучше нас, что нам нужно. Именем Бога говорю вам: все обратится в добро... Все, что ни делалось со мною, было спасительно для меня: все оскорбления, все неприятности посылались мне высоким Провидением на мое воспитание» (Из письма Н. В. Гоголя к Аксакову).

Молитвенное размышление об обращении во благо болезней

Господи, благий и добрый во всем, и столь милостивый, что не только благоденствие, но и самые несчастья, посылаемые избранным Твоим, истекают из Твоего милосердия, — благоволи научить меня, чтобы не действовать мне подобно язычнику в положении, назначенном мне твоим правосудием! Да признаю в Тебе, как истинный христианин, Отца моего и Бога, в каком бы состоянии я ни находился, ибо изменение в моем положении никакой перемены в Тебе не производит. Ты неизменен. Когда я подвержен превратностям. Посылая огорчение или кару, как и даруя утешение и прощение, Ты — все тот же Бог.

Ты даровал мне здоровье на служение Тебе, а я истратил его для суетных целей. Теперь Ты посылаешь мне болезнь, чтобы исправить меня; не допусти же меня прогневать Тебя моим нетерпением. Я злоупотребил своим здоровьем, и Ты справедливо покарал меня. Помоги мне извлечь должную пользу из Твоего наказания. Растление моей природы так велико, что обращает во вред мне Твои милости. Молю, Боже мой, чтобы Твоя всесильная благодать преложила казнь Твою во спасение мое. Если сердце мое было полно привязанности к миру, пока в нем была некоторая сила, — уничтожь эту силу для моего блага и сделай меня неспособным наслаждаться миром: ослабив ил мое тело, или возбудив во мне пыл любви к ближним, чтобы наслаждаться мне одним Тобою.

Господи, так как в минуту смерти моей я окажусь в разлуке с миром, лишенным всего, одиноким в Твоем присутствии, и должен буду отвечать пред судом Твоим за все движения моего сердца, сделай так, чтобы в этой болезни я смотрел на себя, как бы на подвергнувшегося некоторого рода смерти, отделенного от мира, лишенного всех предметов моих привязанностей, одинокого перед Тобою, умоляющего Твое милосердие об обращении моего сердца, и чтобы таким образом я мог вполне утешиться в посылаемом мне теперь Тобою подобии смерти, как появлении Твоего милосердия, прежде чем пошлешь мне настоящую смерть для совершения Своего суда. Молю Тебя, Боже мой: как Ты предупредил меня о моей смерти, так да предварю я строгость Твоего приговора и испытаю себя прежде Твоего суда, чтобы обрести Твое милосердие, когда буду пред лицом Твоим.

Господи, до сих пор я всегда был глух к Твоим внушениям, пренебрегал Твоим глаголом, судил вопреки Твоему суждению, противоречил святым правилам, которые Ты принес в мир от вечного Отца Твоего и по которым Ты будешь судить этот мир. ты говоришь: «Блаженны плачущие, и горе утешенным!» Я же сказал: «Несчастны скорбящие, и пресчастливы утешившиеся!» Я сказал: «Блаженны пользующиеся богатством, громким именем и цветущим здоровьем!» А почему считал я их счастливыми, как не потому, что эти преимущества доставляли им широкую возможность пользоваться тварями, то есть оскорблять Тебя? Да, Господи, каюсь, что считал здоровье благом не потому, что оно облегчает обязанность должным образом служить Тебе, обращать больше забот и времени на это служение и на помощь ближнему, но потому, что на его счет я мог свободнее предаться наслаждениям жизни и полнее вкусить от ее гибельных удовольствий. Яви мне, Господи, милость, преобрази мой поврежденный разум и приведи в согласие мои чувства с Твоими. Да в печалях своих буду полагать свое счастье, и лишением меня способности к внешним действиям очисти настолько мои чувства, чтобы они не сопротивлялись Тебе, чтобы, таким образом, я опрел Тебя внутри себя, и, по слабости своей, не был в состоянии искать Тебя во вне! Ибо, Господи, царство Твое среди верных Твоих, и я обрету его в себе самом если буду исполнен Твоего духа и Твоих чувств.

Господи, приложи милосердно утешения Твои к моим страданиям, дабы страдал я как подобает христианину. Не прошу избавить меня от скорбей, ибо такова награда святых, но молю не предоставлять меня недугам природы без утешений Твоего Духа, ибо таково проклятие иудеев и язычников. Не прошу полноты утешения без всякого страдания, ибо такова жизнь славы; но и не прошу полноты мучений без отрады, ибо таково состояние иудейства. Молю же, Господи, дать мне испытать одновременно и муки природы за грехи мои, и утешения Твоего Духа по Твоей благодати, ибо таково истинное состояние христианина. Да не испытаю болезней без утешения, но то и другое совместно, чтобы, наконец, чувствовать мне только Твое утешение без всякой боли. Ты, Господи, предоставил мир неутешным страданиям естества до пришествия Твоего Единородного Сына: ныне же Ты утешаешь и облегчаешь страдания Твоих верных благодатью Твоего Единородного Сына, и преизбытком чистейшего блаженства одаришь святых Твоих в царстве Твоего Единородного Сына. Таковы чудесные ступени в последовательности дел Твоих! Ты извел меня из первого состояния, помоги мне пройти вторым, чтобы достигнуть третьего; Господи, молю послать мне благодать Твою!

Не прошу у Тебя, Господи, ни здоровья, ни болезни, ни жизни, ни смерти; но чтобы Ты располагал моим здоровьем и недугами, моей жизнью и смертью в Твою славу, на мое спасение и на пользу Церкви и святых Твоих, в доле которых уповаю принять некоторое участие по Твоей благодати. Ты один ведаешь мою потребу. Ты — Владыка всяческих, и да будет воля Твоя. Приложи мне или отними у меня по своему изволению, но согласи мою волю с Твоей. Пусть, в совершенной и смиренной покорности и с блаженным упованием, я буду расположен принимать повеления Твоего вечного Промысла и одинаково буду поклоняться всему, что от Тебя исходит.

Даруй мне, Господи, силу одинаково относиться ко всем событиям, ибо мы не знаем, чего просить нам и чего желать, не впадая в самонадеянность и не становясь судьей и ответчиком за последствия, кои Твоей премудрости, по всей справедливости, угодно было сокрыть от нас. Господи, знаю, что мне известно только одно: что хорошо Тебе повиноваться и дурно согрешать пред Тобой. А затем, я уже не могу судить ни о чем, что хорошо или что дурно; не знаю, что может быть полезно для меня, здоровье или болезнь, богатство или бедность, или что бы то ни было в мире. Суждение об этом превышает силы человеческие и ангельские; оно сокрыто в тайнах Твоего Промысла, которому поклоняюсь, не дерзая проникать в него.

Даруй же, Господи, чтобы во всяком положении воля моя согласовалась с Твоей, чтобы испытывая болезнь, я прославлял Тебя в своих страданиях. Без них я не могу достигнуть славы. И Сам Ты, Спаситель мой, только ими восхотел войти в славу Свою. По знакам страданий Твоих был Ты узнан учениками Твоими, и по страданиям Ты Сам узнаешь учеников Твоих. Признай же меня за Твоего ученика в муках телесных и духовных, переносимых мой за содеянные мной согрешения. И так как ничто не угодно Богу, что приносится Ему не через Тебя, то соедини мою волю с Твоей, приобщи мои страдания к Своим. Сделай мои мучения Твоими. Соедини меня с Собой, исполни меня Собой и Духом Святым. Войди в мою душу и мое сердце, чтобы принять там мое бремя мучений и выстрадать то, что останется Тебе вынести из Твоих страданий, завершаемых Тобой в Твоих членах до окончательного восполнения тела Твоего, для того, чтобы, исполнившись Тебя, жил и страдал уже не я, а жил и страдал во мне Ты, Спаситель мой! И чтобы, допуская меня принимать хотя малейшее участие в Твоих страданиях, Ты всецело исполнил меня приобретенной путем их славой, в которой и пребываешь Ты с Отцом и Святым Духом во веки веков. Аминь.

(Из книги «Смысл страданий». М., 1911)

Молитва святителя Игнатия Брянчанинова

Благодарю Тебя, Господь и Бог мой, за все совершившееся надо мною! Благодарю Тебя за все скорби и искушения, которые посылал Ты мне для очищения оскверненных грехами, для исцеления изъязвленных грехами, моих души и тела!

Помилуй и спаси те орудия, которые Ты употреблял для моего врачевания: тех людей, которые наносили мне оскорбления. Благослови их в этом и будущем веке! Вмени им в добродетели то, что они делали для меня! Назначь им из вечных Твоих сокровищ обильныя награды.

Что же я приносил Тебе? Какие благоугодныя жертвы? Я приносил одни грехи, одни нарушения Твоих Божественных заповеданий. Прости меня, Господи, прости виновнаго пред Тобою и пред человеками! Прости безответнаго! Даруй мне увериться и искренно сознаться, что я грешник! Даруй мне отвергнуть лукавый оправдания! Даруй мне покаяние! Даруй мне сокрушение сердца! Даруй мне кротость и смирение! Даруй любовь к ближним, любовь непорочную, одинаковую ко всем, и утешающим и оскорбляющим меня! Даруй мне терпение во всех скорбях моих! Умертви меня для мира! Отыми от меня мою греховную волю, и насади в сердце мое Твою святую волю, да творю ее единую и делами, и словами и помышлениями, и чувствованиями моими.

Тебе за все подобает слава! Тебе единому принадлежит слава! Мое единственное достояние — стыдение лица и молчание уст. Предстоя страшному суду Твоему в убогой молитве моей, не обретаю в себе ни единого доброго дела, ни единого достоинства, и предстою, лишь объятый отвсюду бесчисленным множеством грехов моих, как бы густыми облаком и мглою, с единым утешением в душе моей: с упованием на неограниченную милость и благость Твою. Аминь.

Существует ли судьба?

«Сын Человеческий идет, как писано о Нем»

(Мф. 26, 24)

Так, сказал Господь наш Иисус Христос, когда шел на крестные страдания, и тем засвидетельствовал, что эти страдания предопределены были Его Отцом Небесным. Христос — «Агнец, закланный от создания мира» (Откр. 13, 8). А потому, когда ревностный ученик Христов, не понимая путей промысла Божия, бросился с мечом защищать своего Учителя, Он остановил его и сказал: «Возврати меч твой в его место...; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф. 26, 52-54). А еще раньше Он всем ученикам Своим сказал: «Должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу» (Лк. 22, 37). И вот, «собрались Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой» (Деян. 4, 28). «Сие же все было, да сбудутся писания пророков» (Мф. 26, 56).

Так ясно и определенно учит слово Божие, что великая голгофская жертва совершилась по предвечному предопределению Божию. А кто изучал Слово Божие, тот знает, что и вся земная жизнь Спасителя нашего не только была предопределена, но и предречена ветхозаветными пророками даже в деталях своих. Со стороны же Самого Богочеловека жизнь Его была непрерывным выполнением воли Пославшего Его. Сын Божий, по слову св. апостола, еще входя в мир говорит: вот иду. «Вот, иду исполнить волю Твою, Боже» (Евр. 10, 9). И Сам Христос неоднократно свидетельствовал: «Не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца» (Ин. 5, 30). И вот, когда настало время, Богом предопределенное, покорно шел Господь наш на страдания: «Как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис. 53, 7). «Не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22, 42), — вот последние слова Его молитвы ко Отцу Своему!

Христос Спаситель, как сказал св. апостол, «пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его» (1 Пет. 2, 21). А потому и каждый из нас должен быть всегда убежден, что и в его жизни все совершается по определению Божию, все — великое и малое, радостное и печальное, желательное и нежелательное: Господь ведь не только сотворил мир, но и управляет им, так что все в мире, даже в мире свободных тварей — в жизни людей, совершается только по Его Божественной воле. Он «произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию» (Деян. 17, 26). Им «цари царствуют и повелители узаконяют правду» (Прит. 8, 15). Он «дает мудрость мудрым и разумение разумным» (Дан. 2, 21). А о каждом из нас, грешных, Сам Господь Иисус Христос сказал: «А у вас и волосы на голове все сочтены». А потому: «не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом» (Мф. 6, 30-32).

Если так всецело жизнь наша определяется Промыслом Божиим, то возникает вопрос: что же требуется от нас самих, — одно ли беспрекословное повиновение воле Божьей, или нужна и самодеятельность, личная инициатива, забота, труд над устроением своей жизни, телесной и духовной?

Уже давно, еще до пришествия Христа Спасителя на землю, появилось среди людей учение о судьбе. Каждому будто бы предназначена Богом определенная, неизменная участь на земле: одному — болезни; одному — слава, другому — бесчестье; одному — радости и наслаждения, а другому — несчастья, скорби и слезы. Так и после смерти: одни будто бы предопределены к блаженству, а другие — к мучению. Существуют целые религиозные и философские системы, которые придерживаются такого учения. У язычников, греков и римлян, было даже особое божество — Рок, Судьба или Фатум, которое определяло неизменную участь не только людей, но и богов. Учение о судьбе, фатуме сохранилось и до сих пор не только у многих нехристианских народов, но даже и среди христиан. Да немало и среди нас в некотором роде фаталистов. Мы все так привыкли думать и говорить: «Такая уж судьба!» «От судьбы не уйдешь!» Следы такого фатализма можно видеть в суеверной боязни многих из нас перед разными приметами: один боится будто бы несчастных дней или чисел, или часов; другой боится встреч с некоторыми людьми, а то и животными! А в последнее время даже некоторые ученые-статистики стали доказывать справедливость учения фаталистов, причем то, что язычники приписывали судьбе, они приписывают неизбежному стечению обстоятельств, которыми будто бы решительно определяется вся жизнь каждого человека. Некоторые же спешат доказать, что такое учение о предопределении согласно и со словом Божиим, и ссылаются на слова св. ап. Павла: «Ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего... А кого Он предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил» (Рим. 8, 29-30). Значит, говорят, действительно, одни предопределены Богом ко спасению, а другие — к осуждению на вечные мучения.

Нам кажется, нет нужды особенно пространно доказывать, насколько фатализм противоречит здравому понятию и о человеке, и о Боге. Если Слово Божие и говорит о безусловном подчинении человека воле Божией, то оно же не менее ясно и настойчиво говорит и о свободе воли человека. Ведь человек создан по образу и подобию Божию, а одно из основных свойств Божиих это свобода. Ведь Сам Господь ясно говорит, что поведение человека зависит не от Бога, а от его, человека, воли: «Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас» (Ис. 1, 19-20). Противоречит учение фаталистов и здравому понятию о Боге, как существе разумном, святом и справедливом: если образ жизни, деятельность, все поступки человека зависят не от него самого, а от предопределения Божия, то было бы крайней непоследовательностью и несправедливостью со стороны Бога награждать одних из людей за содеянные по принуждению угодные Богу дела вечным блаженством, а других за невольные проступки осуждать на вечные мучения. Без личной свободы человека недопустимо мздовоздаяние. Наконец, неизбежные следствия фатализма в жизни каждого человека и в жизни целых народов так ужасны, что заставляют с содроганием решительно отказаться от этого нелепого учения. Фатализм ведь отнимает у человека всякую энергию, охоту к деятельности, как в житейском, так и в духовном отношении, ибо какой же смысл человеку бороться, например, со злом физическим или нравственным, если он все равно судьбы своей не избегнет. Жизнь человека поэтому должна быть сплошным безотрадным прозябанием, тупым, ленивым, покорным несением своей участи. А так как у большинства эта участь бывает горькой, то отсюда должен развиваться безнадежный пессимизм. С другой стороны, так как не у каждого найдутся силы нести свою горькую участь, то отсюда вытекает, как естественная необходимость, — или духовно умереть, погрузившись в нирвану, или насильственно прекратить свою жизнь, коль скоро она не может быть изменена в лучшую сторону. Вот почему у тех народов, где религия проповедует фатализм, невозможно никакое развитие, никакой прогресс — ни внешний, ни внутренний. Целая половина мира — Восток, как известно, именно вследствие того, что там религия и философия проповедуют фатализм, коснеет и до сих пор в невежестве, не поддается просвещению, насаждаемому даже большими усилиями культурных народов. Народы Востока застыли в древнейших формах своей жизни, целые тысячелетия остаются без развития и не смогут быть приобщены к культуре, пока не проснутся от тысячелетней спячки, как страшного результата фатализма! Нет, не такие должны быть результаты истинного учения о благом Промысле Божьем! Не о фатализме говорит нам Христос и Своим примером и учением Своим!

Сам Господь наш Иисус Христос, если и покорялся всецело воле Отца Своего Небесного, то и со Своей стороны прибегал, однако, к различным средствам борьбы с врагами Его учения, с опасностями, Ему угрожавшими, с различными препятствиями до самого последнего момента, когда, наконец, пришло время Его страданий. Он, например, ушел от разъяренной толпы назаретян, хотевших низринуть Его со скалы (Лк. 4, 29-30), ибо не пришел еще час Его страданий. Он ушел также и из Галилеи, когда узнал, что Ирод ищет Его, чтобы убить. Он даже пред самыми голгофскими страданиями пережил великое, непостижимейшее для разума человеческого Гефсиманское борение, когда в великой скорби, туге душевной Он взывал к Отцу: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф. 26, 39). Он и апостолам Своим заповедал, посылая на проповедь: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» (Мф. 10, 23). Да и в последней Своей беседе с учениками Он сказал им, что они и сами должны заботиться о себе и о деле проповеди, прибегая ко всем законным средствам самосохранения, запасаясь и сумой, и мешком, и мечом. Мало того, Он всех Своих последователей призывает к постоянной энергичной деятельности: каждому Господь, по слову Христа Спасителя, дает таланты «каждому по его силе» и каждому говорит: «употребляйте их, пока я возвращусь» (Лк. 19, 13); и горе лукавому рабу, который закопает свой талант в землю по лености, нерадению и злой воле своей! Тому, кто, благодаря своей энергии, имеет много, дано будет, а от неимущего по лености своей и то, что он имеет, отнято будет (Лк. 19, 26). «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11, 12). И эти усилия должны быть упорными и неизменными: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9, 62). О труде же житейском апостол прямо говорит: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес. 3, 10). Так, Слово Божие устами и примером Самого Христа Спасителя, уча о предопределении, призывает нас к постоянной энергичной деятельности, к личному труду над устроением земной и небесной своей участи. Только «побеждающему, — говорит Господь, — дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его» (Откр. 3, 21).

Но и на этом правом пути нашего отношения к промыслу Божию возможны уклонения в крайность, опасные и весьма вредные заблуждения. Если человек начнет чрезмерно преувеличивать значение своих собственных трудов, усилий и энергии в деле устроения своей жизни телесной или духовной, то от этого обычно происходит великое и весьма опасное зло. Преувеличивая значение своих сил, человек постепенно привыкает надеяться только на себя самого, особенно — если его труды и усилия увенчиваются успехом, начинает гордиться своими успехами, забывает о помощи благодати Божьей, все реже и реже вспоминает о Боге и, наконец, совсем забывает о Нем и, впадая в сатанинскую гордость, становится даже врагом Божиим. С другой стороны, человек, возгордившийся своими силами, забывая Бога, постепенно подпадает под власть мира, во зле лежащего, и становится несчастным, жалким рабом своих страстей.

Все это можно видеть не только на отдельных людях, но и на целых народах и даже на целых многовековых цивилизациях. Цивилизация на Западе шла до сих пор именно этим путем. Западная католическая церковь, уклонившись от истины, уже давно стала придавать личным усилиям человека чрезмерное значение даже в очах Божиих, признав, что человек может совершать даже так называемые сверхдолжные дела. Современный же европейский человек, всецело положившись только на свои собственные силы, впал в такую гордость, что стал совсем забывать Бога, поставив себя самого на Его место, и предался исключительно заботам об устройстве своего земного благополучия. Это привело к умножению потребностей, к развитию страстей, к крайней суетности, многозаботливости. Весь Запад обратился как бы в фабрику, где человек, подобно машинному колесу, должен день и ночь вращаться в суетном тяжком труде. Правда, там чрезвычайно умножились удобства жизни, но покоя, счастья человек и в них не нашел. Никакие удобства не могут удовлетворить беспредельно расширяющиеся потребности и страсти человека; труд поэтому там безгранично же умножается, растет потому все больше и больше неудовлетворенность, недовольство, разочарованность, тоска, туга душевная, умножаются преступления, самоубийства... Как ярко, сбывается на этой гордой западной культуре слово Христа Спасителя о богаче: «Безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12, 20). Нет, не к такой многозаботливости, суетности призывает нас Господь. Своим повелением «употребляйте их в оборот, пока я возвращусь» требует отчет в данных нам талантах! Еще в ветхозаветном Писании мы слышим оценку этой многозаботливости: «Суета сует, суета сует, — все суета, все — суета и томление духа! (Ек. 1; 2, 14). А Св. Евангелие еще яснее говорит нам о ничтожной ценности такой многозаботливости. Вспомните, например, чудную поэтическую картину беседы Христа Спасителя в доме Марфы и Марии и слова Господа: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10, 41-42). Личный труд, заботливость об устройстве своей жизни имеют с точки зрения Слова Божия громадное значение, но при одном условии, — если они не вредят духовным интересам, если они не удаляют человека от Бога, если они не потворствуют греху и страстям.

Таковы главные заблуждения Востока и Запада по вопросу о Промысле и о Предопределении Божием. Где же истина? Истина, как видим, как и всегда — посередине между двумя, взаимно исключающими себя крайностями. Жизнь человека устраивается Промыслом Божиим, но через личные свободные труды и усилия самого человека. Сущность промыслительных действий Господа состоит в том, что всякое благое дело Господь поддерживает Своей благодатью, а всякое зло, попускаемое Им в виду дарованной человеку свободы, направляет к благим последствиям.

Если же Слово Божие говорит о предопределении Божием, то этим нисколько не утверждается учение фаталистов, что будто каждый заранее предназначается насильственно или к оправданию, или к осуждению, ибо предопределение Божие основывается на предвидении Господнем. «Поскольку Бог предвидел, — говорят восточные патриархи в своем послании, — что одни хорошо будут пользоваться своей свободной волей, а другие худо, то потому Он одних предопределил к славе, а других осудил». Значит, имея свободную волю, мы должны свою деятельность всячески подчинять воле Божьей, чтобы Божественная благодать укрепляла слабые наши силы в устроении нашей жизни. Значит, вполне правильным будет наше отношение к Промыслу Божию только тогда, когда воля наша, вся энергия нашей души сольется с волей Божьей, когда человек вместе с апостолом может дерзновенно воскликнуть: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20). Такое настроение человека есть уже начало райского блаженства, начало вечной жизни уже здесь, на земле. А потому такое настроение имеет громаднейшее значение в жизни каждого человека.

При таком настроении человек, помня, что полученные от Господа таланты нужно приумножать и что Царство Божие только усилием берется, будет чудным, самым дорогим работником на всяком месте, во всяком деле. Он знает завет св. апостола: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (1 Кор. 7, 20), и потому, какое бы положение он ни занимал в обществе, он будет этим доволен, видя в этом волю Божию, а со своей стороны будет употреблять все усилия, работая «не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души..., зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал» (Еф. 6; 6, 8). Если он начальник, он будет помнить сказанное Господом: «Больший из вас да будет вам слуга» (Мф. 23, 11). Если он в подчинении, он будет верным слугой своего долга, повинуясь начальникам не только благим и кротким, но и строптивым (1 Пет. 2, 18), не за гнев только, но и за совесть (Рим. 13, 5). Словом, на каждом месте он будет трудиться, работать, не покладая рук своих, но не ради только своих личных выгод, не для своего только удовольствия, а ради славы Божией. Ест ли он, пьет ли, или иное что делает, все он делает во славу Божию (1 Кор. 10, 31). А потому нет таких обстоятельств, среди которых нарушился бы душевный мир, равновесие у такого человека. Если Бог благословляет его труды, умножает богатство, возвышает его в почестях, прославляет его на земле, он не себе самому приписывает все эти успехи, а Господу Богу, о себе же самом словами Господа говорит: раб я ничего не стоящий, потому что сделал только то, что должен был сделать. (Лк. 17, 10). Постигнут ли его несчастия: болезни, лишения, унижение, гонения, поношения, и здесь он не забудет, что все это — есть Господа Бога, благого и любящего, а потому не малодушие явит он в этом случае, не отчаяние, не ропот, а полную покорность воле Божией. «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (Иов 1, 21). «Благо мне, что я пострадал, дабы научиться уставам Твоим», — воскликнет он с Псалмопевцем (Пс. 118, 71). Он постарается увидеть в этих скорбях, или испытание, от Господа посланное, или наказание за грехи свои. По примеру св. апостола, он будет радоваться в страданиях своих (Кол. 1, 24). Он будет просить себе скорбей, ибо знает, что «кого любит Господь, того наказывает» (Притч. 3, 12). Придет ли к нему страшный час смертный, о! Он, всю жизнь свою стремившийся ко Христу, с величайшей радостью преселится к Нему, уже давно желая, по апостолу, «разрешиться и быть со Христом» (Флп. 1, 23), ибо смерть для него — приобретение. Да, счастлив тот человек, кто сочетал свою волю с волей Божией, свою жизнь с Божественным промыслом!

Но, дело такого сочетания, как будто простое на словах, бывает очень трудным на практике, в самой жизни. Иной решился всегда подчиняться воле Божией, всегда следовать Промыслу Божию, но как ему узнать, в чем заключается воля Божия в каждом отдельном случае его жизни? Ведь так легко свою волю счесть за волю Божию. Конечно, если бы каждый из нас в таких случаях решительно знал, какой его шаг будет согласен с волей Божией, редко кто из нас не последовал бы ей. Но ведь часто бывает, что мы беремся за дело, будучи уверены, что оно согласно с волей Божией, а потом оказывается, что нет на нем благословения Божия.

Как же узнать волю Божию на частные случаи жизни нашей?

Трудное это дело, но крайне вместе с тем и необходимое для каждого христианина. «Не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия», — говорит нам св. апостол (Еф. 5, 17). Если твоя совесть не помрачена грехом, страстями, если она легко различает добро от зла, для чего она и дана нам, то ты, руководствуясь словом Божиим и законами церковными, с помощью Божией легко всегда определишь, что в твоей жизни угодно Богу, а что нет. Если твоя совесть покойна, если она не укоряет, а одобряет тебя, то смело иди на это дело. Такая совесть будет разбираться даже в тех случаях, где сталкиваются наши обязанности к себе, к ближним и к Богу. Бог не попустит такому человеку заблудиться на пути угождения и служения Ему. «Кто есть человек, боящийся Господа? Ему укажет Он путь, который избрать» (Пс. 24, 12). Но, конечно, мало у кого из нас совесть вполне и всегда свободна от посторонних влияний, а потому в затруднительных случаях мы должны, подобно преп. Давиду, взывать к Господу в горячей молитве: «Укажи мне путь, по которому мне идти, ибо к Тебе возношу я душу мою» (Пс. 142, 8). «Укажи мне, Господи, пути Твои и научи меня стезям Твоим. Направь меня на истину Твою и научи меня» (Пс. 24, 4-5). Кроме того, у каждого из нас есть свой духовник, которому Сам Господь поручил руководить нас на пути к спасению, а потому в затруднительных случаях нашей жизни мы должны к нему, нашему духовнику, обратиться за советом, и что он скажет, то и делать надо. Господь по нашей вере и горячей молитве даже устами малодостойного духовника скажет нам Свою волю и направит путь наш на стезю правды. Если же и после этого мы не увидим благословения Божия на делах наших, предпринятых по совету даже духовника, то и этим не нужно смущаться: значит, Господу угодно было послать нам испытание. Ведь Господь и зло направляет к благим последствиям. Ведь часто ошибка в незначительном чем-нибудь предохраняет нас от больших преступлений и несчастий, а потому Господь иногда попускает и праведному человеку впадать в искушения. Сила Божия в немощах совершается (2 Кор. 12, 9)!

Итак, крестные страдания Христа Спасителя нашего, ныне нами благочестно воспоминаемые и прославляемые, убеждая нас в бытии Промысла Божия, учат нас подчинять свою волю воле Божией, видеть во всем волю Божию благую, ведущую нас ко спасению. А потому с готовностью, с радостью, «с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса» (Евр. 12, 1). Если и испытания пошлет нам Господь, с радостью будем нести крест свой. «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов 2, 10). «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14, 22). Как дорого, ныне такое назидание у креста Господня: у кого теперь нет горя, где теперь нет слез! Сколько страданий переносят наши отцы, братья и сыновья на поле брани! Сколько слез проливается в их осиротелых семьях! А сколько, быть может, горя еще впереди ждет нас! Но «да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога» (Ин. 14, 1), в его благой Промысл веруйте! Если Сам Господь наш, «будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному» (1 Пет. 2, 23), то нам тем более надлежит безропотно нести страдания за грехи наши. Одного будем бояться, «только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое» (1 Пет. 4, 15). А если мы будем терпеливо нести невинные страдания, то наше терпение увенчается величайшей наградой, — «если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться» (Рим. 8, 17). «Если терпим, то с Ним и царствовать будем» (2 Тим. 2, 12). Аминь

(Архимандрит Тихон. Слово о Промысле и предопределении Божием. Киев, 1915)

О Промысле и свободе воли

Человеку, созданному по образу и подобию Божию, дарована свободная воля. Он — не только частица вещества, организованная в живое существо и подчиненная, как все в вещественном мире, закону причинности. Он — носитель того таинственного и непостижимого начала свободы, которая делает его волю первопричиною тех или иных действий, ничем иным, кроме этой свободной воли, не обусловленных. Поступки человека не механические явления физического мира. Они не есть автоматические следствия какой-то причины, вне воли заключенной, и не являются простым следствием физико-химических процессов в самом человеке, они определяются его собственной волей, ибо воля его, как начало свободное, является в причинном ряде явлений причиной в себе. Сам человек определяет тот или иной ряд явлений и несет нравственную ответственность за свои поступки, потому что поступить так или иначе, хорошо или плохо зависит от его собственной воли, он всегда выбирает сам. И не по формальному своему определению, а по существу, свобода — это одно из свойств души человеческой, которая, являясь единой по существу, как подобие существа Божия, имеет и подобие ипостасей, в существе своем оставаясь единой и неделимой.

Господь дал человеку свободу. И не механическим путем, превращая человека в автомат и тем лишая все его поступки морального содержания, ведет его Господь ко спасению. Господь дал человеку свободу для того, чтобы он сам избрал себе путь спасения, и этим бы сделалось возможным его свободное соединение с Божеством в вечной жизни. И если человек избирает путь зла, то есть отхождения от Бога, — это не есть активное выражение Божественной воли.

Божественная воля попускает быть этому отхождению. Своей силой его не пресекает, и потому мы утверждаем истину: «все делается по воле Божией». В каждом, самом злом, поступке человека участвует воля Божия, поскольку она не препятствует его совершению.

Возьмем пример с разбойником. Разбойник напал на твой дом и совершил злодеяние. Была ли здесь воля Божия? Да, была, но не в том, что разбойник решил напасть на твой дом, а в том, что Господь попустил совершиться его злой воле и не приостановил ее действия.

Человеческая жизнь складывается не только из его поступков, но и из поступков окружающих людей. Ты не только сам своей волей определяешь свою жизнь, но гораздо в большей степени ее определяют тебя окружающие люди. Разбойник, напавший на тебя, может совершенно изменить внешние условия твоей жизни, вся жизнь твоя от этого события может пойти в другом направлении. И если представить себе, что окружающие тебя люди являются носителями свободной воли, ясно, что и все эти изменения в твоей жизни, происшедшие от злых поступков, не могут рассматриваться как активное проявление Божественной воли. Возьми эпоху мученичества. Святых распинали и бросали диким зверям. Что же, и это была активно действующая воля Божия? Нет, это была злая воля людей. А где же тогда «все по воле Божией»? Ответ и здесь тот же: все события, зависящие от свободной воли окружающих нас людей, не являются активным выражением Божественной воли. Но так как каждое свободное действие человека Господь может пресечь, то каждое, без исключения, проявление свободной человеческой воли в отношении нас зависит от воли Божественной. Господь его попускает, не пресекает своей высшей волей.

И пассивно попуская, и активно действуя, воля Божия в одинаковой мере является промыслительной в нашей жизни.

Господь не пресекает всех злых поступков человека, потому что это было бы лишением его свободы воли и превращало бы его поступки в причинно-обусловленные явления, где этой причиной являлась бы сила Божия. А этим бы уничтожался всякий смысл созданной Богом жизни. Ибо этот смысл лежит в свободном самоопределении человека к добру и соединении его с Богом как следствии этого самоопределения. Но это совершенно не значит, что промыслительное попечение о злых людях исчерпывается только предоставлением им полной свободы, а попечение о людях, в отношении которых совершается зло, — «попущением» этого зла. Тогда, действительно, люди были бы оставлены Богом и предоставлены только самим себе.

В чем же выражается Божественный Промысл при попущении Богом злых деяний? В том, что Господь промыслительно содействует пережить их во благо нашего спасения.

Когда человек делает нам зло, мы понимаем под этим злом лишь его душевное состояние, те побуждения, которые руководили им. Разбойник, напавший на дом, сделал зло, потому что им руководила злая его воля. Но для тебя — не с точки зрения мирской а с точки зрения христианской, — это может быть злом и не злом, в зависимости о того, как ты это переживаешь и что это дает для твоей внутренней жизни. И ограбление, и избиение, и бесчестие — может быть для тебя источником озлобления и разорения душевной жизни. И тогда злодеяние разбойника будет для тебя злом. Но то же ограбление, и избиение, и бесчестие, — хотя они и злые деяния, взятые сами по себе и в отношении злой воли, их совершившей, — но для тебя они могут быть источником великого блага, коль скоро ты переживаешь их во благо своего спасения, с терпением, неосуждением, всепрощением... Тебя обманули, оклеветали, оскорбили — это поступки злые, но ты можешь сделать их для себя источником добра. Вот почему святые мученики говорили: «Вы можете убивать нас, но не можете сделать нам зла». Тюрьма — страшное зло, но скольких людей привела она к Богу. Истязание — страшное зло, но сколько людей стало через него святыми. Ни в чем так не ясно это, как в промыслительной заботе Господа о святой Церкви. Сколько зла было сделано Церкви ее гонителями в эпоху мученичества. Господь до срока не пресекал этого зла. Но Церковь, пережив все во благо, стала Церковью святых мучеников, и руками ее врагов, проливших святую кровь по действию Божественного Промысла, созидалось величие Церкви. Много было испытаний в Церкви, и часто смущались верующие долготерпению Господа. Невольно вставал вопрос у них в сердцах: доколе, Господи? Почему попускаешь торжествовать злу? Почему не приостановишь его Своей всемогущей волей? Но ответ на этот вопрос полностью содержится в учении о Промысле: какое бы зло ни делалось в отношении Церкви — оно всегда ведет к ее благу, всегда очищает и возвеличивает ее. И самые злые ее враги по действию Божественного Промысла не могут сделать для нее ничего, кроме блага. Ибо Господь созидает Церковь Свою не только непосредственным действием Божественной силы, но и руками врагов, попуская злу, которое Церковь переживает во благо. Вот в чем Промыслительный смысл попускаемого Богом зла. Он — в сохранении человеческой свободы и нравственной задаче для каждого человека всякое совершающееся в отношении его зло превратить в источник нравственного совершенства и духовного устроения.

Божественная воля активно помогает нам в исполнении этой нравственной задачи. Дабы не лишить человека свободы, Господь не пресекает воли совершающего зло, но тем, в отношении кого зло совершается, Господь помогает пережить его во благо. И здесь Господь оставляет решающее слово за самим человеком, чтобы не лишить его свободы, не решает нравственной задачи за него, но содействует ее решению.

Пути разнообразны. Их не перечтешь. Через все Господь посылает ему помощь. Ведь нельзя Промысл Божий понимать только в смысле отрицательном. Господь не только представляет человеку свободу и не только требует от него исполнения определенных нравственных задач. По учению Церкви Господь соблюдает каждую человеческую душу. Каждое движение его, каждую его мысль, чувство, намерение — все видит Господь и все, что возможно сделать, не лишая его свободы, для его спасения, — делает по неизреченной своей любви и милости. Нам не ведомы все пути, которыми ведет Господь человека ко спасению. Но многое нам известно из слова Божия, из жития святых и из опыта Церкви. Вся жизнь человека исполнена иногда явного для него самого, иногда более прикровенного попечения. Нас не должно смущать, что не пресекает Он всегда злой воли и не делает добра за нас Своей всемогущей волей. И здесь Его милость. И здесь Его любовь. Ибо в противном случае жизнь перестала бы быть жизнью. Но, не отнимая свободы, Он помогает нашему доброму произволению, вразумляя, показывая, просвещая. На нашу жизнь невидимо действуют в этом отношении потусторонние силы, ибо у каждой души есть Ангел-хранитель, который бережно ведет душу ко спасению, есть помощь угодников Божиих, заступничество и ходатайство Матери Божией. Господь Своей волей ставит нас в такие жизненные положения, которые помогают нам идти по надлежащему пути. Он действует на нашу душу и таинственными, неведомыми путями, и через святую Церковь, и через определенных людей, которых посылает на нашем пути. И милость Божия к нам, недостойным, столь безмерна, что удостаивает иных и непосредственного воздействия в форме знамений, видений и чудес.

По церковному учению, активная Божественная воля, попускающая зло, всегда пресекает действие на нас злой воли, через которое создается непосильное искушение. Божественный Промысл попускает зло только потому, что оно может быть пережито во благо нашего спасения и потому не допускает зла «непосильного». Если зло попущено Богом — это всегда значит, что оно для нашей жизни, для нравственной задачи посильно. А потому и каждый человек, не переживший его во благо, — согрешает, и сам за это несет ответственность перед Богом. Церковь не знает «непосильных искушений». В слове Божием говорится прямо: «...верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил...» (1 Кор. 10, 13).

Промысл — это забота о спасении. В чем же выражается эта забота в отношении людей, совершающих зло? В том же, в чем она выражается и в отношении тех, кому делается зло. Господь всем хочет спасения. И никого не лишает свободы. Не добрых только, но и злых Он ведет ко спасению, и все, что я говорил об активном значении Божественной силы в деле нашего спасения, относится одинаково и к добрым, и ко злым. Он и злым помогает освободиться от рабства греху, помогает и их доброму произволению, вразумляя, наказывая и просвещая. Каждому давая потребное.

Бог превращается в «Отца», почти в земном смысле, но у которого миллиарды детей и который разбирается во всех мелочах повседневной их жизни.

Мы стремимся облечь все в земные образы и косное земное так заслоняет от нас высшее Божественное, что мы начинаем видеть только внешнюю, вещественную, окружающую тебя жизнь. Но мы должны судить о жизни по духу. Посмотреть на все изнутри. Забудьте о том, что мир — только вещество и душевная жизнь только физико-химические процессы. Пусть все переживаемое нами в течение нашего земного бытия не будет для нас лишь бессмысленным чередованием ничем не связанных между собой фактов. Вспомним, что тот иной мир — как в тумане за образом здешнего мира и душевная жизнь — лишь отблеск жизни иной, и вся она объемлется силой Божией. Мы поймем тогда, что, подобно тому, как Божественная воля, в неизменно действующих законах природы, участвует в каждом, самом ничтожном процессе физической жизни, так же и сила Божия, действующая в Промысле Божием, участвует и содержит каждый шаг жизни человеческой. Ведь мы не спрашиваем, каким образом каждый камешек притягивает к себе земля, хотя камней на земле бесчисленное множество. И не спрашиваем, каким образом каждая частица воды, нагретая солнцем, превращается в пар, хотя невозможно измерить все превратившиеся в пар частицы воды, потому что для этого не хватит никаких сил. Мы не спрашиваем об этом, потому что здесь воля Божия действует в физических, неизменных законах, так не спрашивай, каким образом сила Божия объемлет в промыслительном попечении каждое движение человеческой жизни, потому что людей — «миллиарды». Воля Божия все содержит и потому во всем действует, а раз во всем, то нет для измерения ее ни числа, ни меры.

Это не только можно принять, но без этого нельзя по-настоящему жить, ибо вера в Промысл дает истинное и твердое основание всей нашей жизни. Не имея в сердце своем чувства Божественного попечения о нас, человек отдается во власть слепого хаоса без основы, без порядка, без смысла. Он — просто песчинка, которая кружится в каком-то вихре слепых сил и бессильна осмыслить или изменить свое движение. Совсем иное, когда сердце озарено чувствованием Божественного Промысла. Тогда над собой человек ощущает твердое основание. Он знает, что жизнь его в руках Божиих и что эта всемогущая рука ведет его ко спасению. Он идет по жизненному пути спокойно, радостно, с твердым упованием, что милосердный Господь видит каждый шаг его жизни, все, что ни совершается с ним, все к «лучшему», все имеет высший смысл, все не «случайно», а разумно, ибо во всем, всегда и везде действует Божественная воля и сохраняет Его Божественное Промышление.

(Из книги протоиерея В. Свенцицкого «Диалоги»)

Открытие духовных очей на непрестанное о нас Промышление Божие

Как увидеть в своей жизни следы Промысла Божия?

Святой Давид находился некогда в одном из тех злополучных состояний, за которые удостоился быть не только вдохновенным провозвестником, но и одушевленным прообразом Божественного Страдальца — Господа Иисуса. Лютые враги (так он сам описывал свои бедствия) окружили его, как пчелы сот; стрелы бедствий проникали до души его; он сделался предметом поношения для всех знаемых; силы его истощились; Сам Господь, благодеявший Давиду, удалился от него: состояние ужасное!

Но праведник не изнемогает! Не находя утешения в настоящем, он обращается к прошедшему; приводит себе на память различные события, с ним случившиеся; проходит мыслью все возрасты своей жизни; восходит к ее началу; ищет Господа, от него удалившегося, по всем следам бытия своего.

И вот, мрак рассеивается! Промысл, не зримый в настоящем, открывается в прошедшем; верующий страдалец видит, что Господь не раз подвергал его великим и лютым бедам, но всегда спасал от них; что чем горше бывала чаша искушений, тем большей всегда вознаграждалась сладостью, видит и, прошедшей помощью уверяясь в будущем избавлении, восклицает: «Господи Боже, упование мое от юности моей. На Тебе утверждался я от утробы; Ты извел меня из чрева матери моей; Тебе хвала моя не престанет» (Пс. 70, 6).

Бог Давидов, братья, есть вместе наш Бог и Господь. И естественная вера учит нас, что Промысл управляет жизнью каждого человека; а Евангелие уверяет, что без воли Отца Небесного не может упасть с головы нашей ни одного волоса. Но много ли людей, которые подобно ему могли бы находить в ней утешительные следы Промысла, им благоденствующего? Напротив, между христианами есть немалое число даже таких, для которых собственная жизнь служит источником сомнений о Провидении. Почему же не находят многие в своей жизни Промысла Божия, когда Он, по истинному учению веры и разума, управляет жизнью каждого?

Предмет этот, братья, стоит, как сами видите, самого внимательного исследования; ибо, не умея находить в своей жизни следов Промысла, мы через это самое лишаем себя величайшего утешения среди страданий и произвольно подвергаемся унынию, а иногда и отчаянию. Итак, посвятим настоящие минуты на размышление о путях Промысла Божия в своей жизни.

Пути Божии, братья, вообще таинственны: «ибо отстоят от путей наших как небо от земли» (Ис. 55, 9); но особенно непостижимы пути Промысла о роде человеческом. Поскольку человек создан свободным, предназначен действовать сам по себе, то Творец Премудрый, чтобы не нарушить этого преимущества, управляет судьбой нашей невидимо и неприметно. С нами в этом отношении происходит то же, что с малыми детьми, от которых воспитатели скрывают иногда свое присутствие, дабы дать им полную свободу действовать по своей воле.

Свойство нашей жизни весьма много благоприятствует такой сокровенности Промысла. Ибо что есть жизнь наша? Это непрестанно развивающийся свиток, наполненный множеством букв, одна часть которого всегда сокрыта. Мы часто не в состоянии точно понять смысла букв, нами же начертанных; тем менее способны замечать те, так сказать, поправки, которые делаются в ней невидимой рукой Промысла.

Что есть жизнь наша? Это непрестанно увеличивающаяся ткань, в состав которой входит бесчисленное множество разнородных нитей, поверхность которой видна всякому, а основание — никому. Для нас трудно определить, каким образом эти нити, при всей их разнородности сочетаются в один состав; тем труднее узнать как невидимый перст всемирного Художника производит в такой ткани новые изображения и виды.

Что есть жизнь наша? Это совокупность бесчисленных и разнородных явлений, которые, подобно одушевленным теням, движутся вокруг нашего сознания, поражают чувства, занимают воображение, питают рассудок, радуют или печалят сердце, и вскоре исчезают, оставляя слабый след в памяти. Все мы зрители и участники этого зрелища; но еще ни один мудрец не открыл, как оно происходит.

При такой таинственности собственной нашей жизни что необходимо требуется от тех, которые желают видеть в своей жизни следы Промысла? Требуется, во-первых, постоянное и строгое внимание к своей жизни и Промыслу Божию, во-вторых — верный и чистый взгляд на жизнь и на Промысл. Это главные и необходимые условия: ибо и тот, кто мало смотрит, и тот, кто плохо смотрит, равно или ничего не видят или видят весьма мало или превратно. Эти необходимые условия чаще всего и остаются без исполнения.

В самом деле, сколько живет людей, которые совершенно невнимательны к своей жизни! Подобно беспечным плавателям, они довольны, что корабль их жизни плывет по бурному потоку времени, не утруждая себя знанием о том, как он изменяет свое направление, какими пользуется ветрами, в какие должен заходить пристани, не угрожает ли ему опасность, нет ли где повреждения. Можно было бы подумать, что эти люди во всем положились на Промысл, как плаватели полагаются на опытного кормчего, и оттого так беспечны. Нет, они нимало не думают о Боге, не думают даже и о самих себе: механическое исполнение известных дел, увеселения, связи, игры — вот их занятия! Пример, привычка, пристрастие, своенравие — вот их правила! Знание понаслышке некоторых истин веры, присутствие, по случаю или необходимости, при совершении небольшого числа священных обрядов — вот их религия! Судите сами: можно ли ожидать, чтобы такие люди находили в своей жизни следы Промысла?

Дабы видеть, что может произвести подобная невнимательность, стоит только вспомнить о язычниках. Пред ними, как и пред нами, был весь великолепный мир Божий, в котором все возвещает о премудрости Творца. Кроме всего, премудрость эта употребляла, по свидетельству апостола, особенные многие и различные средства для их вразумления о себе. Однако же язычники не осознали в творении Творца, преклонили колена пред идолами, говоря дереву: «ты мой отец», и камню: «ты родил меня»; (Иер. 2, 27). Если же язычники от невнимательности своей, не обрели Бога в целом мире, то удивительно ли, когда многие, по той же языческой невнимательности, не находят Его в своей жизни; ибо, что наша жизнь пред жизнью целой вселенной?

В некоторых людях происходит, по-видимому, противоположное, но в самом деле то же: то есть в них отмечается великая внимательность к своей жизни, но зато недостает внимания к Промыслу. Для таких людей размышление о собственной жизни служит любимым предметом занятия; они не оставляют без внимания ни одного случая; вникают в начала и последствия всех перемен, с ними происходящих; из всего извлекают правила для своего поведения; знают искусство жить во всех его тайнах, могут рассказать и объяснить историю свою от самого младенчества. Это их совершенства. Но вот и недостатки: они никогда не рассматривали этой истории по отношению к Промыслу Божию, и удивились бы, услышав, что без него столь же мало можно объяснить жизнь каждого человека, как и бытие мира. По мнению этих людей, все, происходящее с ними, есть или плод их благоразумия, или дело внезапности и случая; признание невозможности разъяснить что-либо этими причинами для них кажется постыдной слабостью ума. Судите сами, можно ли ожидать, чтобы и эти люди, недоверчивые и боящиеся Промысла, находили его в своей жизни?

Дабы видеть, что может производить и эта, так сказать, внимательная невнимательность к своей жизни, обратимся опять к язычникам, но уже не простым, а философам. Каких трудов не поднимали они в исследовании природы! Некоторых из них можно назвать мучениками их науки. И однако же были философы (жаль, что для этого нет другого имени), которые во всем мире видели один случай. Отчего? Оттого, что не хотели Провидения, желали обойтись без Творца, воображали сами, так сказать, создать вселенную. Если же древние философы по невнимательности к Промыслу не находили его в целом мире, то удивительно ли, что потомки их (нравственные) по той же причине не находят его в своей жизни? Ибо опять скажем, что жизнь наша пред жизнью вселенной?

Нет, не так поступали святые Божии. Мы удивляемся, как они на всех путях жизни своей видели Господа, и думаем объяснить это тем, что Промысл Божий особенным образом участвовал в приключениях их жизни. Не отвергая и этого, — ибо Сам Господь называл их Своими друзьями (Ин. 15, 14), — можно сказать, что святые люди все были чрезвычайно внимательны к путям Божьим. Посмотрим на одного Давида. Как у царя, сколько у него забот, предприятий, трудов, огорчений! Однако же о чем размышляет он на царственном ложе своем, в ту пору, когда весь Израиль и вся природа безмолвствует и покоится? Он размышляет о судьбах правды Божьей, о том, как Господь вознес его от стада на престол Израильский. «В полночь вставал, — говорит он к Богу, — славословить Тебя за праведные суды Твои» (Пс. 118, 62). И восстает в полунощи тогда, когда, по его словам, уже «семикратно в день прославлял Тебя за суды правды Твоей» (ст. 164). Вот пример, которому надо подражать, вот правило, которому необходимо следовать! Надобно возлюбить пути Господни, и они сделаются для нас приметными. «Дай любящего, — говорит блаженный Августин, — и откроется любимый». Если бы мы постоянно наблюдали за своей жизнью, имели детское доверие к той спасительной истине, что без воли Божьей действительно не падает с головы нашей ни одного волоса, то сколько раз, при размышлении о нашей судьбе тот же самый рассудок наш, который теперь не понимает, теряется в догадках, не знает, что делать, сколько бы раз он сам остановил наше внимание, говоря: «смотри, это рука Божья! Это Она, всемогущая, отклонила от тебя то или другое бедствие, низложила пред тобою ту или другую преграду, спасла от тех зол, которые отяготели над тысячами подобных тебе! Это Она, премудрая, провела тебя невредимым сквозь столько опасностей и затруднений, поставила в таком месте, где можешь не только сам быть покоен и счастлив, но и назидать счастье других! Это Она, всеблагая, ниспослала тебе столько неожиданных радостей, столько незаслуженных даров, вознаградила столько, по-видимому, невознаградимых потерь, согревала и питала твое младенчество, обуздывала и исправляла юность, благословляла и осеняла мужество».

Но есть, скажет кто-либо, люди весьма внимательные, которые со всем усердием детей желали бы видеть и лобызать отеческую десницу Промысла, однако же лишены такого счастья. Действительно, братья, есть такие люди; но в отношении к ним существуют и другие причины: можно сказать утвердительно, что в таких людях недостает благовременного, верного и чистого взгляда на Провидение.

И, во-первых, когда большей частью обращаются к путям Промысла и ищут в них утешения? Когда поражены каким-либо бедствием, когда ни в ком и ни в чем на земле не находят отрады, когда ум смущен, чувства помрачены, сердце подавлено скорбью, то есть в те минуты, в которые нередко забывают самих себя, в которые не способны к размышлению о вещах обыкновенных, те самые минуты избирают для размышления о путях Промысла! Справедливо, что во время скорби для нас нужнее, нежели когда-либо, утешительная уверенность в Провидении; но столько же несомненно и то, что мы тогда бываем менее всего способны идти по следам Провидения. Много ли Давидов, которые, находясь среди огня искушений, сохранили бы всю веру, могли бы оставаться спокойными созерцателями отеческой любви Божьей и тогда, когда она скрывается под видом гнева и вражды? Святое искусство это есть плод долговременной опытности; мы не имеем его и между тем отваживаемся на то, что возможно и полезно для одних опытных.

Нет! Заблаговременно должны приучить себя находить утешение в Промысле. Когда ум светел, чувства легки, сердце мирно, — тогда надобно размышлять о своей жизни и научиться из нее судьбам правды Божьей. Таковые минуты, большей частью, и следуют за усердной молитвой; потому она должна служить, так сказать, приступом к таким размышлениям. Кто приобретает в этом святом деле навык, тот, подобно Давиду, не падает и среди искушений. А без этого, во время бедствий, лучше искать утешения от других, нежели полагаться на собственное размышление о Боге и Его Промысле.

Каким образом еще желают видеть действие Промысла в своей жизни? Обыкновенно более или менее чудесным. Все естественное, простое, всеобщее, предварительно исключают из круга этих действий, как будто бы область Провидения небесного состояла из одних чудес и чрезвычайностей! Как будто бы то, что для нас кажется необыкновенным и редким, было таковым же и для Самого Бога! В этом случае мы не походим сами на себя: обыкновенно мы любим все объяснять, а здесь хотим видеть необъяснимое; мы огорчаемся, если не видим причины чего-нибудь, а здесь недовольны, что видим ее! И какая разница, каким образом оказана нам помощь: послан ли с неба Ангел или человек-благотворитель? Довольно, если мы спасены. Израильтяне, умиравшие от жажды, неужели бы не должны были благодарить Бога, если бы Он, не изводя из камней воду, указал им ее среди камней? В птицах небесных, в лилиях полевых — все естественно; однако же Спаситель представляет их разительным примером отеческого попечения Божия о тварях и человеке (Мф. 6, 28).

Нет, желая видеть в своей жизни следы этого попечения, мы должны предварительно освободить себя от пристрастия к чудесному; иначе и о нас может быть сказано: «род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему» (Мф. 12, 39). Подобно израильским старцам (Исх. 24, 10), если нам дано будет увидеть в приключениях нашей жизни хотя бы малые следы Бога, нам благовещающего, беседовать с Ним лицом к лицу предоставим Моисеям и Давидам. Господь и так сотворил для всех нас много чудес, извлек нас из ничтожества, искупил кровью Сына Своего, освятил Духом Святым; и за эти чудеса мы еще ничем не заплатили. Одно только чудо, которого мы должны ожидать в жизни от Господа и которого Он ожидает, может быть, от нас — это исправление нашего сердца, обновление нашей жизни, духовное воскресение. Вот такого чуда, если не найдет кто в своей жизни, — то горе ему, горе!

В каких еще приключениях ищут больше следов Промысла: в счастливых или несчастных? Но что и спрашивать! Несчастья, вообще, представляются чем-то мрачным и ужасным, о чем всего лучше не говорить и не мыслить. Хорошо, если почитают их действием правосудия Божия, наказывающего за наши неправды; а чтобы они могли составлять дар любви Божьей, это не приходит и на ум. Правда, что Отцу Небесному, который есть сама Благость, всего приличнее было бы открывать Промысл Свой одними благодеяниями. Но что делать, когда мы все поражены лютым недугом? Милосердный Врач, по самой любви Своей, употребляет горькие вещества. Что делать, когда мы своевольны, стремимся часто на собственную погибель? Мудрый Пестун, по самому усердию к нашему благу, сдерживает шаги безрассудных детей, дабы не пали в бездну. Посмотрим на вселенную: в ней не только солнце, луна и звезды поведают славу Божию, но и «огонь и град, снег и туман, бурный ветер» (Пс. 148, 8), по замечанию св. Давида, прославляют имя Божие. То же и в нашей жизни: что нам кажется тяжким, прискорбным, то самое может быть прямым действием Промысла Божия о нас, орудием славы Его в нас и нашего благоденствия. Ах, братья, прошло то время, когда мы все были созданы для одних радостей! Засеяв сами тернами путь к блаженству, мы не должны роптать, если Промысл ведет нас этим путем; слава Ему и благо нам, если, по крайней мере, мы не совращаемся с него. Пусть стопы наши обливаются кровью: это путь нашего Спасителя, он ведет к небесному отечеству. Сердце наше настолько огрубело, что на нем не иначе может быть снова начертан закон истины и правды, как среди бурь и громов (Исх. 19, 16-18). Будем внимательны к этим грозным гласам, и мы, подобно древним израильтянам, услышим в них глас Господа Бога нашего, Бога отцов наших, наказывающего нас в малом, дабы помиловать милостью великой; увидим, что несчастные случаи, от которых некогда стенало сердце наше, обратились потом к величайшему благу для нас и для ближних наших; что исполнение многих желаний, которые мы всеми силами, но без успеха, старались привести в действие, было бы для нас злом и повлекло бы за собой пагубные последствия; что то самое, о чем мы молились, чего просили, над чем трудились напрасно, содержало в себе для нас гибель, а то, от чего мы отвращались, на что смотрели, как на вред и наказание, было истинным благословением, сказавшимся в перемене нашего образа мыслей, в исправлении нашего поведения; увидим, — и возблагоговеем пред Промыслом, нам благодеявшим!

Каким еще недостаткам подвергаются ищущие в своей жизни следов Промысла? Большей частью ограничивают его действие одним собой, а в себе — современными выгодами, телесной жизнью. Такие люди думают так: «В чем польза, если наше бедствие было весьма поучительно для других, и некоторые, воспользовавшись нашим опытом, обратились на путь правый? Если мы сами не ощутили от него значительной пользы, то этого уже достаточно, чтобы в нем не усматривать Промысла. Какое дело, что некоторые горестные случаи были для души нашей истинным врачевством, раздвинули пред очами нашими завесу, за которой скрывалась наша душевная погибель, возвратили нам добродетель, давно потерянную? Если от них расстроилось наше внешнее состояние, если урок, ими преподанный, сопряжен с ущербом нашего здоровья или чести, то случаи эти не от Бога, они постигли нас без Промысла». Таковы правила суждения у нашего самолюбия, у нашего внимания ко благу ближних и к собственному благу души нашей! Неужели и Промысл Божий должен сообразовываться с ним? Неужели потому, что глаз наш завистлив (Мф. 20, 15), и ему надобно престать быть благим? Нет, довольно того, что мы все ограничиваем собой, не смотрим на нужды и пользу других, хотели бы себя поставить сосредоточением и концом всего рода человеческого и всех событий в мире. Любовь Божия выше всех нас, потому объемлет собою всех братий наших, через бедствия одного научит других, счастьем некоторых назидает всех нас, которые непрестанно разрывают союз единства. Довольно того, что мы сами печемся более о теле, нежели о душе, прилепляемся без ума к временному и не помышляем о вечном. Промысл вечен и свят; и потому во всех своих судьбах о нас имеет в виду не столько блаженство временное, сколько вечное, не столько благоденствие по телу, сколько благосостояние по духу. Пусть поражается наш внешний человек, пусть страдает плоть хотя бы так, как она страдала у Иова: если дух оживает, если «сокровенный сердца человек в нетленной [красоте] кроткого и молчаливого духа», (1 Пет. 3, 4) цел и растет, то мы благоденствуем. Вот образ суждения о нас Промысла! Многое в жизни нашей, если не все, представлялось бы нам совершенно иным, если бы мы постоянно прилагали такой святой образ суждений! Сколько раз, рассматривая жизнь нашу, мы вынуждены были бы сказать самим себе: «Так этому надлежало быть, ибо мы созданы не для земли, а для неба! Так премудрость Божия не должна была попустить этого, ибо она печется не о мне только, но и обо всех!»

При столь многих причинах, препятствующих нам видеть в своей жизни следы Промысла Божия, удивительно ли, что многие не видят, потому что не знают хорошо своей жизни, невнимательны к самим себе; не видят, так как останавливаются на поверхности событий, не проникают до основания их, где сокрыта рука Промысла; не видят, ибо хотят видеть тогда, когда взор помрачен, не там, где должно, не в том виде, в каком Промысл являет себя; не видят, наконец, ибо суждением о путях Промысла управляют самолюбие и страсти. Освободим себя, братья, от этих недостатков, будем в суждении о путях Божиих неуклонно следовать правилам противоположным, — и мы вскоре опытно узнаем, что Господь недалек (Деян. 17, 27) от каждого из нас.

И как ему быть далеким! Разве Он не вездесущ? Разве премудрость и всемогущество Его могут где-либо оставаться без действия? Только языческие боги были праздными зрителями судьбы человеческой: наш Отец Небесный «доныне делает» (Ин. 5, 17). Только Ваалы и Веельфегоры4 могли спать: наш Промыслитель «не дремлет и не спит хранящий Израиля» (Пс. 120, 4)! Как Ему быть далеким от нас! Разве не Он наш Творец? Не Он наш Отец? Так ли мы помним Творца, что забываем Того, о котором «живем и движемся и существуем» (Деян. 17, 28)? Так ли знаем Отца, что сомневаемся в Его попечениях о детях? Земные отцы не дают однако же чадам вместо хлеба камни (Лк. 11, 11). Сделает ли это Отец Небесный, Тот, который может «из камней воздвигнуть детей» (Мф. 3, 9)? Как ему быть далеким от нас, когда Он излил и изливает на нас столько благ? Чего не дал Он нам в залог Своего попечения о нас? Земли? Человек сначала еще поставлен царем ее. Неба? Оно давно обещано в последние дни верным чадам. Ангелов? Они служат нашему спасению, будем требовать, чего угодно: все получим! Нужно ли, чтобы для уверения нас сошел Он сам с неба, жил с нами, даже умер за нас? И это сделано! Сын Божий сходил с неба, обитал между человеками и из любви к нам положил за всех нас душу Свою. После этого кто может сомневаться в попечении о себе Промысла?

С такой верой в Промысл Божий и с этим расположением видеть его в приключениях своей жизни, желаем, братья, твердо веровать, что Господь Сам не замедлит явить следы Своего отеческого Промысла тем из вас, которые, не закрывая очей своих сомнениями, будут всегда готовы лобызать с благоговением мудрую десницу Его, как бы она ни обнаружила своего присутствия: явно или тайно, сообразно ожиданию или против его, дарами любви или лишением и ударами вразумляющими. Аминь.

(из соч. Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического «О путях Промысла Божия в жизни человеческой». М., 1894)

Чувствования вездесущей Премудрости Божией

Боже великий, Творец Всеблагой, Свете присносущный! Просвети дух, сотворенный Тобой к познанию Тебя, ищущий в Тебе своего просвещения и блаженства, рассей мглу, меня окружающую и скрывающую от меня Тебя, Который везде сый. Единый луч, Боже мой! Один только луч Твоей светлости ниспошли в душу мою, да познание тайных путей Твоих приблизит меня к цели моего назначения.

Что есть дух смертного человека, когда он в удалении от света Твоего бродит в тени смертной?

Он ищет существа, а объемлет тень одну; цепляется за мечты своего разума, и достигнуть верха земной мудрости недомысливает. О, сокровенный Боже, которого все твари ищут! Коль превознесен ты над всяким понятием, над всяким чувством нашим! От Тебя только изливаются лучи Великого света истины на все земные и небесные твари! Солнце вечности! Озари первобытную нашу тьму в благодатное мерцание, да познаем бытие твое. Боже наш, и за это малое прозрение будет препрославлено имя Твое во веки! Ибо без него все пути Твои были бы для нас не познаваемы. Ему должны мы и этим слабым созерцанием славы Твоей. Он укрепляет слабые взоры, к Тебе; возводимые, освещает стези к понятиям о совершенстве Твоем, оживляет в нас надежду будущего чистейшего прозрения, и утешительное чувство еще отдаленного, но истинного, просвещения.

Святый, Пресвятый, таинств исполненный. Везде сый! Исполни мой дух той непреходящей мудростью, которая в безднах Твоей вечности, в удаленнейших глубинах Божества Твоего, обретает всегда Тебя. Ты начало и венец всех существ! Тщетно обольщаемый мечтами умствователь ищет в творении Твоем действий без благого намерения, чудес — без Всемогущества, всемогущества — без Премудрости. Тщетно ищет он в хаосе случая, который бы произвел столь стройные грани. Тщетно силится он не признать Тебя, сидящего на Небесах, проповедуемого всеми существами, жизнодательствующего последнему червю и одушевляющего к бессмертию самого отрицателя Твоего. Самосущный Боже! Прости рабу слабому твоему чувственную гордость, затмевающую его разум, заграждающую свету вход в его душу, возносящую учение безумия в достоинство мудрости. Прости ослепленному самоумию, стремящемуся по ложным и зыбким подмосткам к Премудрости и уничтожающему Истину; это самоумие довольствуется тварями, и забывает Тебя, Творца своего и всех.

Какое благодарение принесу Тебе, Боже мой! Тебе, Которым живу за то, что Ты образовал душу мою к познанию Тебя. Тебе единому обязан я этим немерцающим светом, сияние которого сопровождает взор мой далеко в вечность. Я спал в вечной ночи, доколе Ты не возбудил меня к познанию самого себя и к бессмертию. Без Тебя, я был бы погребен в моем ничтожестве. Ты даровал мне этот удел в Твоей вселенной; Ты воззвал меня в это чудесное просвещение, в котором я покланяюсь Тебе. Ты — все наполняющий! Наполняешь и меня уверения в Тебе и чувствованиями Твоего влияния в мое случайное бытие. О, Царь всех миров, духов, и вселенных! Коль поздно я познал Тебя! Коль поздно наслаждаюсь я этим небесным светом, что могу находить тебя в творении! Мое ничтожество провело годы, прежде нежели я научился знать Тебя, покланяться Тебе и предаваться Тебе. Бытие мое, жизнь моя, силы существа моего и радость моя о Твоем присутствии — есть дары Твой благости. Боже Предвечный! Солнце обязано Тебе сиянием своим, планеты — своим существованием. Откуда солнце это, освещающее и согревающее меня? Откуда оно, если не Ты его создатель? Кто возжег эти звезды, сверкающие надо мной в тихую полночь и рассыпающие лучи свои по этому голубому неизмеримому пространству? Кто поддерживает этот носящийся Земной шар, вращающийся в непременном порядке вокруг солнца своего? Самосущный! Ты один держишь его со всеми его тварями. Ты повелеваешь ему протекать свободно и беспрепятственно пути, сменяющие времена года, возобновляющие нашу деятельность, производящие воздушные явления, возвещающие Твое всемогущество и творящие это многоразличное плодородие, поддерживающее жизнь тварей!

Ты Господь сил! Ты был от века! Ты владычествуешь в Твоем творении, и пребудешь навсегда началом, жизнью и блаженством тварей Твоих. И мне, Всемогущий! И мне творческий Твой перст указал путь в мире, исполненном чудес Твоих. Ты сотворил меня от земли, повелел тлению смешаться с мыслями о Тебе и озариться чувствованиями Божества Твоего. О! Прими благодарение мое! Прими безмолвствующее слово червя, чувство которого слишком слабо для выражения Твоей благости. И слишком ограничено для Твоей бесконечности. Без этого дара жизни глаза мои не узрели бы ни света солнца, ни сияния звезд, проповедующих Тебя, ни мира Твоего, исполненного порядка и мудрости. Восхитительные песни соловья, бальзамический запах розы, живительный дух гвоздики, нежный весенний воздух, величественный глас грома — все эти чудеса творения Твоего были бы вечно от меня сокрыты. Когда миллионы существ, принявших бытие от руки Твоей, познавали бы Тебя и покланялись бы Тебе, тогда я один оставался бы безгласен и бесчувственен к хвале Твоей; мое ничто не дало бы никогда бытия моему поклонению. Кто я? Что я был, прежде нежели Ты сотворил меня? Где скрывался я, прежде нежели Ты воззвал меня к бытию? В Твоей самосущной всемогущей силе скрывалось основание возможности моей быть. Из Тебя, источника неиссякаемого, истек я в этот видимый мир несчетных существ; сделался тварью, дабы познать Тебя Творца, и свою зависимость от Тебя. Творя меня, Ты сотворил душу мою способной мыслить, способной чувствовать, и вознес ее над бесчисленными рядами нижних тварей, которых Твоя Премудрость к другим целям назначила. Эти два существенных украшения душ человеческих связал Ты со впечатлением Твоей красоты, с ощущением Твоего порядка, со склонностью к добродетели, с любовью ко всему небесному и божественному. Этот сотворенный образ Твоего несотворенного совершенства одел Ты прелестной красотой чувственной; сотворил нас свободными в себе. Таинств исполненный Боже! Сколько целей открываем мы в Твоих действиях! В самом даже споре духа с чувственностью.

Что бы то была за добродетель, если бы нас влекла к ней беспрепятственная склонность естества нашего? В чем бы состояла свобода духа, если бы свойство существа нашего делало нам применение порядка невозможным? Где бы нашли мы благость Истины и Добродетели, если бы внутренняя боль от ран сокровенных не понуждала нас часто искать в них целительного бальзама, который один может утолить боль эту? Где бы нашли мы правило мудрости, если бы мы сами не отравляли радостей жизни, коль скоро переступив меру наслаждения? Боже! Достопокланяемый в благодеяниях Твоих ко тварям Твоим! Достопокланяемый в самом кажущемся зле, которое существует по неисповедимой Твоей воле с которым Ты связал судьбы их! Твоя Премудрость положила пределы естественному познаванию нашему, содержащие нас на степени назначения нашего. По святым намерениям утаил Ты от нас при сотворении нашем то, за что мы, как обновленные твари, благословим Тебя. Слабость умов умножила благотворное озарение Твоих откровений, и природная наша немощь умножила чудодейственную силу нашего обновления, Триединый, неисследимый Боже! Крепи в вере душу мою в благоговейной тишине покланяться судьбам Твоим! Научи меня со святым трепетом помышлять о тайне обновления нашего!

Чистым и непорочным сотворил Ты прародителя рода человеческого. Предуготованный к бессмертию получил он от Тебя все, что могло его сделать благоугодным Тебе. Дух его украсил Ты разумом и свободой, сердце исполнил стремлением к совершенству, и таким образом приучил его слышать повелительный глас познанной истины. Эти излитые в него законы блаженства должны были быть ему руководством в делах его и целью его желаний. Но как глубоко пал к блаженству созданный, когда он, ослепясь наружным блеском чувственности, оставил закон Твой! Льстящее заблуждение убивает в нем разум, заводит в лабиринт диких побуждений и увлекает к собственной его и всего его потомства гибели. Так пал тот, который восхотел превознестись над самим собой, который восстал против Твоего веления, и безумная его любознательность затмила чистый образ Твой в сердце его. Горе первому человеку, гордый разум которого сделался жертвой заблуждения! Он перестал быть благоугодным в очах Творца своего; мучение и тоска загорелись в душе его, к кротчайшим чувствованиям образованной. Это чувство внутреннего своего повреждения глубоко запечатлелось в сердце его, и отрава эта губительно распростерлась на все нерожденное еще его потомство. О, вечный, дыхание которого есть жизнь! Велики и преславны дела Твоего Всемогущества; но еще славнее чудеса Твоего милосердия! По благости своей не истребил ты червя, дерзнувшего нарушить порядок Твой; в Твоей деснице пламя, к сожжению его; в Твоей руке молнии к поражению его, и бездны у Тебя в деснице к поглощению его. Но Ты пощадил грешника, переступившего благодетельность закона Твоего, помиловал немощную тварь, против себя самой рассвирепевшую, и удержал безумного на краю бездны.

О, Ты, вечный взор которого объемлет миллионы миров! Ты предвидел все до события, и попустил бытии такое. Прости, бесконечное Существо, слабости человеческой, измеряющей Тебя мерой тварной и полагающей исследовать судьбы Твои! Тщетно возносятся к Тебе тусклые наши взоры, к Тебе, закрывающемуся тайной непроницаемой. Уставы Твои всегда святы: но никто из смертных не исследит путей Твоих. Наказующая правда Твоя есть также свидетельница Твоей благости. Праотец людей не познал цены свободы, и употребил во зло благость Твою, по Твоей Премудрости, наказание праотца учинилось спасительным учением для нас, его потомков. Мы все терпим от его заблуждения, дабы непрестанно памятовать, какая казнь непременно следует за злоупотреблением свободой. С потерей первой невинности потеряли мы часть совершенства, к которому в этом блаженном состоянии назначены были. Но Ты не оставил нас и дал еще довольно сил, и в этом отечестве зла, возноситься к Тебе, Святейшее Существо!

Очищать оскверненные души наши небесным огнем благодати и образовать их в подобие Твое.

Прежде еще нежели Ты положил основания земли, прежде нежели возжег Ты солнце прежде век, всемогущество Твое родило Законоположника для народов, Искупителя для сынов Адамовых. Эти твари, склонность которых ко греху тщетно поражал посланный тобой губительный потоп, и после этого люди, оставались всегда предметом Твоего милосердия, Ты посылал мужей, долженствовавших явить земнородным благодатную будущность, возвестить грядущего Мессию, и ходившие во свете Твоем в кротком уповании благоговейно ожидали исполнения Твоих обетований; а язычники испытывали достоверность предсказаний пророков, просвещенных духом Твоим. Наконец протекли дни ожидания, продлившиеся за нетерпение верующих и за дух прекословия неверных. Одно пророчество сбывалось за другим, и Ты, вечная неизменяемая Истина, Исполнил их все.

(из книги «Окончательные вопросы действительной и вечно-бессмертной жизни человека за гробом», М. 1889)

Разговор Бога с душой