1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Маркабрюн, родом из Гаскони[24], был сын некоей бедной женщины по имени Маркабрюна, как он сам говорит в своей песне:

Был он одним из первых трубадуров[26], о коих сохранилась память. Песни слагал он не Бог весть какие[27] и сирвенты неважные[28], злословя женщин и любовь[29].

2. ВАРИАНТ[30]

Маркабрюн был подкидыш, найденный у ворот некоего богатого господина, так что никогда и не узнали, кто он и откуда взялся. И эн Альдрик де Виллар[31] воспитал его, а затем он так долго находился при трубадуре по имени Серкамон[32], что и сам взялся за трубадурское художество. До того прозывали его "Пустожором"[33], а с этого времени дали ему имя Маркабрюн. Кансону[34] же никто еще тогда не именовал кансоною, а все, что пелось, называлось песнью.

Пошла о нем великая по свету молва, и все его слушали, боясь его языка[35], ибо настолько был он злоречив, что владельцы одного замка в Гиенне, о коих он наговорил много худого, в конце концов предали его смерти[36].

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Бернарт Вентадорнский родом был из Лимузина[60], из замка Вентадорн[61]. Роду он был простого, происходя от служилого человека, служившего истопником и топившего печь, где выпекали хлеб для всего замка[62]. Вырос он парнем красивым и ладным, выучился хорошо петь и овладел трубадурским художеством и стал мужем сведущим в законах вежества и весьма куртуазным. Сеньор его, виконт Вентадорнский[63], не мог нарадоваться ни на него самого, ни на его художество, и оказывал ему всяческие почести.

Была у виконта Вентадорнского жена, юная[64], благородная и веселая. Великую радость доставляли ей и кансоны Бернарта, и он сам, и вот полюбила она его, а он ее. И стал он в песнях своих и кансонах[65] восхвалять ее, и свою любовь к ней, и ее достоинство. Долгое время длилась их любовь, пока не заметили этого и сам виконт и многие другие. Когда же виконт об этом проведал, прогнал он от себя Бернарта, а жену свою велел запереть и крепко стеречь. И даме пришлось отвергнуть Бернарта и просить его уйти и удалиться из тех пределов.

Пустился он в путь-дорогу и прибыл к герцогине Нормандской[66], даме юной и благородной и умевшей ценить доблесть, честь и изящество обращенных к ней восхвалений. Кансоны и песни Бернарта очень нравились ей, и она встретила и приняла его весьма сердечно. Долгое время жил он при ее дворе и полюбил ее, а она его, и сложил в ее честь множество прекрасных кансон[67]. И вот в то время, как он находился при ней, взял ее в жены Генрих, король английский, и увез из Нормандии в Англию. А эн Бернарт в грусти и печали остался по эту сторону моря и отправился к доброму нашему графу Раймону Тулузскому[68] и оставался при нем до самой его смерти. А тогда эн Бернарт по великой горести о нем поступил в Далонский монастырь, где и скончался[69].

И все, что я, эн Юк де Сент Сирк[70], написал здесь о нем, поведано было мне виконтом Эблесом Вентадорнским[71], сыном виконтессы, которую любил Бернарт. Песни, которые вы услышите и которые ниже записаны, – бернартовы.

2. ВАРИАНТ[72]

Бернарт Вентадорнский родом был из Лимузина, из замка Вентадорн. Роду он был простого, происходя от служилого человека и булочницы, как говорит о нем Пейре Овернский в песне, где он поносит всех трубадуров[73]:

Впрочем, чьим бы он ни был сыном, Бог ему дал наружность красивую и приятную, а сердце благородное, от какого всякое благородство и происходит, и даровал ему ум, разум, вежество и сладкоречие, и еще владел он утонченным трубадурским художеством складывать прекрасные слова на веселый напев.

Полюбил он жену сеньора своего, виконтессу Вентадорнскую. Бог же, по причине его привлекательности и вежества, и веселого искусства слагать кансоны, дал ему такую удачу, что и она полюбила его сверх всякой меры[74], позабыв про свою высокородность, и честь, и разум, и злоречие людей, и поддалась своим желаниям, как сказал об этом Арнаут де Марейль:

а также и Ги д’Юссель:

Бернарт же и сам пользовался среди хорошего общества уважением, и песни его повсюду любили. Все с превеликой охотой встречались с ним, принимали его и слушали. Великие почести и дары получал он от могущественных сеньоров и важных господ, и всюду появлялся он в пышности и окруженный почетом.

Любовь их длилась немало времени, пока не проведал о ней виконт, супруг дамы. Узнав же обо всем, он весьма огорчился и опечалился. И виконтессу поверг он в великую скорбь, ибо Бернарта де Вентадорна от себя отстранил и попросил его покинуть его владения. И вот тот уехал и направился в Нормандию к герцогине, бывшей в то время владычицей нормандцев. Была она юной, веселой, одаренной доблестью, честью и могуществом, и умела ценить людей доблестных и достойных. И приняла она его с радостью и превеликим почетом, ибо прибытие его причинило ей немало удовольствия, и сделала его главным лицом и распорядителем при своем дворе. И как до того полюбил он жену своего сеньора, так теперь влюбился он в герцогиню, а она в него. Долгое время имел он от нее великую радость и счастье, пока не вышла она замуж за короля Генриха Английского, который и увез ее за море в Англию. И Бернарт больше никогда ее не видел, ни весточки от нее не получил.

И потому от горя и тоски о ней постригся он в монахи в Далонском аббатстве, где и оставался до конца своих дней.

3. РАЗО[78] ПЕРВОЕ

...Бернарт же прозвал ее[79] "Жаворонком" из-за того, что был некий рыцарь, влюбленный в нее, которого она называла "Луч"[80]. И вот однажды рыцарь этот явился к герцогине и прямо прошел в ее покои. Дама же, завидев его, подняла подол своего платья, обернула им его шею и повалилась на постель. Бернарт все это увидел, ибо служанка дамы тайком дала ему подсмотреть, и по этому случаю сложил он такую кансону, в каковой говорится:

4. РАЗО ВТОРОЕ[85]

Бернарт Вентадорнский любил некую даму, прекрасную и благородную, и так служил ей и так чтил ее, что и словами и делами своими жаловала она ему все, чего только он желал. Долгое время жили они в радости и наслаждении, храня друг другу верность. Но затем желания дамы изменились, и она захотела другого возлюбленного. Бернарт, узнав об этом, опечалился, закручинился и хотел было расстаться с ней, ибо уж очень тяжко было ему присутствие другого. Однако, побежденный своей любовью, рассудил он, что лучше ему делить даму с другим[86], чем совсем потерять ее. И к тому же, когда он находился в ее обществе и при том были новый ее друг и всякий иной люд, казалось ему, что она глядит на него больше, чем на кого-либо другого. И зачастую он даже переставал верить тому, во что сначала поверил, как и должны чувствовать все истинно влюбленные, коим надлежит не верить глазам своим, если то, что они видят, поношение для их дамы. И по этому случаю сложил Бернарт кансону, в каковой говорится:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ И РАЗО ПЕРВОЕ

Арнаут де Марейль происходил из епископата Перигорского, из замка под названием Марейль. Был он клирик, а роду простого. И так как наукой своей прожить он не мог, то и пошел по белу свету. Он хорошо владел трубадурским художеством и знал в нем толк. По воле судьбы и предназначению звезд попал он ко двору графини де Бурлац, дочери доблестного графа Раймона и супруги виконта де Безье, прозванного Тайлафер[91].

Этот эн Арнаут внешностью был весьма приятен, хорошо пел и умел вслух читать романы[92]. Графиня весьма благоволила к нему и окружала его почетом. Он же полюбил ее и посвящал ей свои кансоны, но не осмелился ни ей, ни кому-либо другому признаться, что сам сочинял их, а говорил, что сложены они другим[93].

До того, однако, одолела его любовь, что однажды сочинил он кансону, в каковой говорится:

И в кансоне этой открыл он графине любовь, которую к ней питал. И графиня его не отвергла, мольбы его приняла и вняла им. Подарила она ему богатое платье, оказала великий почет и дозволила воспевать ее открыто и дерзновенно. При дворе ее снискал он великую честь. И во славу графине сложил он немало прекрасных кансон, из коих видно, что много принял он от нее благ, да и горя хлебнул немало.

2. РАЗО ВТОРОЕ

Вы уже слыхали, кто был Арнаут де Марейль и как он полюбил графиню де Безье, которая была дочерью славного графа Раймона Тулузского и матерью виконта де Безье, убитого французами после взятия Каркассона[96]. Означенную виконтессу все, однако, именовали графиней де Бурлатц, ибо родилась она в замке Бурлатц. Арнаут сердечно любил ее и сложил в честь нее множество прекрасных кансон, в коих обращался к ней с почтительнейшими мольбами. И она, в свою очередь, к нему весьма благоволила.

Король же Альфонс[97], ухаживавший за графиней, прознал про это ее благоволение к Арнауту. Увидев, как любовно она с ним обращается и услыхав сложенные им в ее честь кансоны, он сильно возревновал и весьма огорчился. И возвел он поклеп на графиню из-за благосклонности ее к Арнауту. И сам он ей такое говорил и других тоже заставлял, что та рассталась с Арнаутом, повелев ему не показываться ей на глаза, не слагать о ней кансон, подавить свою любовь и прекратить обращаться к ней с мольбами.

Арнаут де Марейль, как услышал о такой отставке, стало ему горше самого горького горя. В отчаяньи удалился он от своей дамы и двора ее и отправился к другу своему и сеньору Гильему де Монпелье[98]. Долгое время оставался он у него, горько жаловался там и плакал и сложил кансону, которая тут написана и в каковой говорится, как вы сейчас услышите:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Гираут де Борнель родом был из Лимузина, из округа Эксидейль, из мощного замка виконта Лиможского. Будучи происхождения незнатного, был он наделен природной смекалкой и к тому же немалую приобрел ученость[103]. И был он самый лучший трубадур из всех, что были и до и после него, и за то прозван был Главой трубадуров[104], и таковым и сейчас считают его все, кто разумеет изысканную речь, полную любовных чувств и остроумия. И был он в большом почете у людей высокородных и знатоков художества, равно как и у дам, охотно внимающих искусно подобранным словам его песен[105].

Вот как протекала его жизнь: всю зиму он оставался при школе, где обучал наукам, а летом ходил по дворам сеньоров, и с ним два певца[106], исполнявших его кансоны. Жениться он не захотел, и все. что наживал, отдавалось неимущим его родителям и церкви села, где он родился. Церковь эта, и до ныне сущеествующая, посвящена святому Гервасию.

Здесь записаны многие из его песен.

2. РАЗО ПЕРВОЕ

Гираут де Борнель влюблен был в некую даму гасконскую по имени дона Аламанда д’Эстанк[107]. Дама эта, всеми весьма чтимая за ум, благородство и красоту, охотно принимала ухаживания Гираута и снисходила к его мольбам по той причине, что великую славу о ней, о достоинстве ее и чести разносил он песнями своими, доставлявшими ей великое наслаждение, ибо она их отлично разумела[108].

Долгое время обращался он к ней с мольбами, она же, всяческий ему оказывая почет и не скупясь на обещания, со всей куртуазностью оборонялась от его домогательств, так ему своей любви и не даровав, и не получил от нее он никакого любовного дара, кроме перчатки. Ради перчатки этой долгое время жил он в радости и веселии, но затем потерял ее и впал от этого в великую печаль, ибо мадонна Аламанда, коей тягостны были его любовные домогательства, узнав, что перчатка потеряна, принялась его корить, говоря, что он-де нерадиво хранил перчатку и потому никаких подарков она ему больше делать не станет, и никакой любовной услады он от нее не получит, а от всего ранее обещанного она отрекается, ибо видит, что он вовсе вышел у нее из повиновения[109].

Узнав об этом новом обвинении и об отставке, какую дала ему дама, Гираут испытал великую скорбь и огорчение. Отправился он к некой состоявшей при ней девице, которую тоже звали Аламанда[110]. Девица была весьма разумна и куртуазна, хорошо разбиралась в трубадурском художестве и сама была в нем искусна. Гираут сообщил ей все, что сказала ему дама, и спросил у нее совета, как ему теперь быть, произнеся следующее:

3. РАЗО ВТОРОЕ

Гираут де Борнель влюблен был в некую даму по имени дона Аламанда д’Эстанк, дарившую ему любовные услады. Случилось, однако, что она вообразила, будто достоинство ее унижается из-за того, что совпадают его и ее желания, и она рассталась с ним, и любовью своей одарила другого, за что все ее осуждали, ибо человек он был невоздержанный и злой[113]. Долгое время пребывал Гираут де Борнель в тоске и печали и из-за собственной своей горести и из-за испытываемых ею поношений, ибо неподходящее было для нее дело брать того в любовники.

И вот сложил он тогда кансону, в которой жалуется на измену своей дамы и на то, что не милы ему теперь ни радость и веселье, ни утехи куртуазные:

ВАРИАНТ[118]

Что бы ни предпринимал эн Гираут де Борнель – словом ли, делом ли, – так и не удалось ему вернуть благорасположение мадонны Аламанды, ибо в немилость у нее впал он лишь потому, что та вообще желала с ним расстаться, для чего и воспользовалась случаем с перчаткой. И как ни тяжело это было эну Гирауту, но пришлось ему от нее удалиться. Но знайте, что мадонна Аламанда порвала с ним вовсе не только из-за перчатки, послужившей лишь предлогом, но оттого, что взяла себе любовником другого, за что и осуждалась всеми, ибо тот был человек злой и хитрый. Долгое время пребывал Гираут де Борнель в тоске и печали и из-за собственной своей горести, и из-за испытываемых ею поношений, ибо возлюбленным своим избрала она человека неподходящего[119]... и стали ей немилы веселье, радость и куртуазные утехи. Песня же его о том записана в этой книге[120].

4. РАЗО ТРЕТЬЕ

Гираут де Борнель отправился за море[121] с королем Ричардом и виконтом Лиможским по имени эн Аймар[122], и участвовали они в осаде Акры[123]. Когда же город был взят и сеньоры стали возвращаться по домам, Гираут де Борнель отправился к доброму нашему князю Антиохийскому[124], мужу весьма благородному, который принял его с великим почетом и щедро наградил. И тот оставался всю зиму при дворе его, ожидая обратного плаванья, которое должно было начаться на Пасху. И в бытность его у князя приснился ему сон, о коем вы услышите в нижеследующей кансоне, в которой говорится:

5. РАЗО ЧЕТВЕРТОЕ

В такую тоску и печаль повергли эн Гираута де Борнеля смерть короля Ричарда Английского[126] и предательство дамы его, доны Аламанды, что совсем было оставил он пение, художество трубадурское и куртуазную радость. Но тут эн Рамон Бернарт де Ровинья[127], родом гасконец, муж доблестный и приятель его большой, с коим они именовали друг друга "Превыше-Всех"[128], с превеликим усердием принялся уговаривать и умолять его, чтобы развеселился он и снова начал петь, и тогда тот сложил кансону, в которой говорится:

6. РАЗО ПЯТОЕ

Однажды Гираут де Борнель возвращался от доброго короля Альфонса Кастильского[131], а король пожаловал ему в дар превосходного коня серой масти[132] и иные немалые дары, и все вассалы королевского двора тоже сделали ему много богатых подарков. Направлялся он в Гасконь через земли короля Наваррского[133]. Король прознал, что Гираут – путник богатый, и что проезжает он его землями там, где сходятся границы Кастилии, Арагона и Наварры. И повелел он ограбить его и захватить все его снаряжение, а себе на долю оставил серого коня, все же остальное предоставил тем, кто этот разбой совершал. И тогда сложил Гираут кансону, в каковой говорится:

7. РАЗО ШЕСТОЕ

Когда Ги, виконт Лиможский[138], ограбил дом Гираута де Борнеля, все его имущество захватив и книги, и понял тот, что пала честь, опочила радость, куртуазное обращение погибло, доблесть себе изменила, вежество потеряно, а благородные повадки превратились в неучтивость; когда понял он, что обман захватил уже обе стороны – как влюбленных дам, так и их поклонников[139] – тогда пожелал он все же вновь вежество обрести, радость и честь, и такую сложил кансону, в каковой говорится:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Арнаут Даниэль родом был из тех же мест, что и эн Арнаут де Марейль[143], из епископата Перигорского, из замка под названием Риберак[144], и был он дворянин.

Он отлично обучился наукам и обрел утеху в трубадурском художестве. Науки он, однако, оставил и стал жонглером, а песни свои принялся сочинять с рифмами самыми изысканными[145], почему и кансоны его понять и выучить не так-то просто.

И вот полюбил он некую знатную гасконку, жену эн Гильема де Бувиль[146], однако никто не считал, что она даровала ему какую-либо усладу по любовному праву. Оттого говорит он:

Долгое время хранил он эту любовь и сложил в ее честь множество прекрасных кансон, как вы сейчас услышите:

2. РАЗО[165]

И вот довелось ему как-то оказаться при дворе короля Ричарда Английского[166]. И когда был он при этом дворе, некий другой жонглер бросил ему вызов, утверждая, что у него-то самого рифмы куда изысканней, чем у Арнаута. Арнаут почел это за издевку. Тогда, избрав судьей короля, каждый из них выставил перед ним своего коня и побился с другим об заклад, что сочинит песню лучше, чем другой. Король запер каждого из них в разные комнаты, и такая Арнаута одолела в одиночестве скука, что он двух слов связать не мог, а жонглер, тот песню свою сложил легко и быстро. Было им на это дано десять дней, и вот уж через пять предстояло королю вынести свое суждение. Жонглер спросил Арнаута, готов ли он, и тот ответил, что да, уже, мол, три дня как все закончил, а на самом-то деле у него и в мыслях еще ничего не было. Всю ночь напролет распевал свою песню жонглер, чтобы получше ее заучить. Арнаут же решил над ним подшутить. И вот, когда снова наступила ночь, жонглер стал опять распевать свою кансону, а Арнаут – старательно ее запоминать, и слова, и напев. И когда предстали они перед королем, эн Арнаут сказал, что хочет исполнить свою кансону и запел песню, сложенную жонглером. Услышав его, жонглер взглянул на него в упор и заявил, что сам сочинил эту кансону. Король спросил их, как это могло случиться, и жонглер взмолился, чтобы король дознался правду. Король тогда спросил у эн Арнаута, как же все произошло, и тот ему поведал. Очень развеселился король – так пришлась ему по сердцу эта шутка. Коней вернули владельцам, и король к тому же еще богато одарил их. Песня же стала считаться арнаутовой, и вот что она гласит:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Бертран де Борн был владетель замка в епископате Перигорском – замка под названием Аутафорт[174]. Беспрестанно воевал он со своими соседями – графом Перигорским[175] и виконтом Лиможским[176], с братом своим Константином[177] и с Ричардом, пока тот был графом Пуатье[178]. Был он доблестный рыцарь и храбрый воин, куртуазный поклонник дам и трубадур отличный, сведущий в законах вежества и сладкоречивый, равно рассуждать умевший о добре и худе.

Когда бы ни пожелал, всегда умел он заставить Генриха короля и сыновей его[179] поступать по его указке, а желал он всегда одного: чтобы все они – отец, сын и брат все время друг с другом воевали. Желал он также, чтобы всегда воевали между собой король французский[180] и король английский. Когда же они мир заключали или перемирие, тотчас же старался он сирвентами своими этот мир разрушить, внушая каждому, что тот себя опозорил, заключив мир и пойдя на уступки. И от этого получал он великие блага, но и бед претерпевал немало.

2. ВАРИАНТ[181]

Бертран де Борн родом был из Лимузина. Был он виконт Аутафорта[182], где могло укрываться свыше тысячи человек[183]. Имел он братьев, долей наследства коих завладел бы он, если бы не король Английский[184]. Складывал он отличные сирвенты, кансон же сочинил не более двух[185], и король Арагонский сирвентам этим дал в супруги кансоны Гираута де Борнеля[186], а тот, кто их распевал, звался Папиолем[187].

Был он муж благовоспитанный и куртуазный. Графа Бретани прозвал он "Расса"[188], короля Английского "Да-и-Нет"[189], а сына его, Короля-юношу, "Моряком"[190]. Был у него, однако, такой обычай, что постоянно подстрекал он сеньоров к междоусобным браням, а Короля-юношу, сына короля Английского, до тех пор возбуждал к войне против отца[191], пока тот не был убит стрелой в одном из Бертрановых замков[192].

Бертран де Борн имел обыкновение похваляться[193], будто наделен таким разумом, что никогда ему не приходится использовать его полностью. Но случилось однажды, что король взял его в плен, а когда предстал он пред королем, тот сказал ему: "Бертран, теперь-то уж рассудок ваш полностью вам понадобится". И ответил ему Бертран, что после смерти Короля-юноши вовсе он лишился рассудка. Тогда король заплакал о сыне своем, и простил Бертрана и с почестями пожаловал ему платье и земли во владение. Долго прожил он в мире сем, а затем под конец дней своих поступил в цистерцианский монастырь[194]

3. РАЗО ПЕРВОЕ

Бертран де Борн и граф Джофруа Бретанский, что был братом Короля-юноши и эн Ричарда, графа Пуатье[195], друг друга называли "Расса"[196]. Эн Ричард и эн Джофруа, а также эн Альфонс Арагонский и эн Раймон, граф Тулузский[197] – все они ухаживали за дамой эн Бертрана де Борна, доной Маэут де Монтаньяк[198]. Но она всех их отвергла ради эн Бертрана де Борна, какового избрала и возлюбленным своим и советчиком. Он же, чтобы принудить их оставить свои домогательства, задумал показать графу Джофруа, какова дама, за которой он ухаживал, и потому воспел ее таким образом[199], что выходило, будто он видел ее обнаженной и даже держал в объятьях. Хотелось ему, чтобы знали все, что дона Маэут – его дама, та самая, что отвергла Пуатье, то есть Ричарда, графа Пуатье, и эн Джофруа, графа Бретанского, и короля Арагонского, сеньора Сарагосы, и графа Раймона, сеньора Тулузы. И потому говорит эн Бертран:

По тому случаю, о котором я вам поведал, сложил он эту сирвенту, но попутно обличает в ней и сильных мира, что не пекутся о нищем брате, что речь ведут зря и некстати[202], в ком нет учтивости и стати, а на уме лишь брани да рати, для кого смысл войны в захвате, кто, взяв на службу, молчит о плате, обсуждают луней полет и срок ястребиных охот, забыв про любовь и поход. Хотел Бертран, чтобы граф Ричард с виконтом Лиможским[203] воевали, ожидая, что виконт сможет постоять за себя достойно. И обо всем этом сложил он сирвенту, в которой сказывается:

4. РАЗО ВТОРОЕ

Бертран де Борн был возлюбленным некоей дамы, юной, знатной и всеми высоко чтимой[214]. Звалась она Маэут де Монтаньяк и была супругой эн Талейрана, каковой приходится братом графу Перигорскому, дочерью виконта Тюреннского[215] и сестрой мадонны Марии Вентадорнской[216] и доны Аэлис де Монфор[217]. И вот, как сам об этом говорит Бертран в своей кансоне, рассталась она с ним и отвергла его, он же весьма огорчился и опечалился, считая, что не вернет ее уже больше никогда, а другой дамы, столь же прекрасной, доброй и во всяком вежестве сведущей, ему не найти. И поскольку дамы такой он действительно найти не мог, то и задумал сам ее для себя создать[218], заняв у других дам, добрых и прекрасных, у кого красоту, у кого нежный взгляд, у кого гостеприимство, у кого куртуазную речь, у кого изысканные манеры, у кого осанку прелестную, у кого стройность стана[219]. И так стал он обходить всех красавиц, прося дать ему один из тех даров, о которых вы только что слышали, чтобы мог он восстановить утраченную даму. В сирвенте же, каковую он по этому случаю сложил, услышите вы имена всех дам, коих он обходил, прося о помощи и участии, чтобы мог он создать составную совершенную даму. Вот как звучит эта сирвента, которую он сложил по сему случаю:

5. РАЗО ТРЕТЬЕ

Бертран де Борн был другом дамы Маэут де Монтаньяк, супруги Талейрана, о которой сказывал я вам в разо о сирвенте про Составную даму. И как я уже вам поведал, рассталась она с ним, удалив его от себя, а все из-за того, что в вину ему ставила дону Гвискарду, родом из Бургундии, каковая была женой виконта Комборнского и сестрой эн Гвискарда де Бельджок[233]. То была дама красоты совершенной, прелестная и куртуазная, и Бертран славил ее и в песнях и изустно. Полюбил же он ее прежде еще, чем увидел, по одной лишь доброй молве о ней, еще до того, как она вышла замуж за виконта Комборнского. И вот, возрадовавшись о прибытии ее, сложил он такие стихи:

И ради этой доны Гвискарды удалила его мадонна Маэут от себя, возомнив, будто даму эту он полюбил сильнее, нежели ее, и будто Гвискарда усладила его любовью. И вот по случаю этой размолвки сложил Бертран "Составную даму", и еще сирвенту, в каковой говорится:

6. РАЗО ЧЕТВЕРТОЕ

Итак, Бертран де Борн с дамою своею, мадонной Маэут де Монтаньяк расстался, ибо, хотя и не скупился он на оправданья и клятвы и в песнях своих и изустно, ничто не могло разубедить ее в том, будто он влюблен в мадонну Гвискарду.

Тогда отправился он с Сентонж к мадонне Тибор де Монтозье[236], которая благодаря своему благородству, обхождению и красоте слыла одной из достойнейших в целом свете дам. Была же она женой сеньора Шале, Барбезье и Монтозье. И стал жаловаться ей Бертран де Борн на то, что мадонна Маэут удалила его от себя и, несмотря на все его заверения и клятвы, вернуть не хочет, а что между ним и мадонной Гвискардой никакой любви нет. И просил он ее принять его в качестве рыцаря и верного служителя. Мадонна же Тибор, как дама весьма рассудительная, ответила ему так:

– Бертран, то, с чем вы ко мне явились, для меня весьма радостно и приятно, и я вижу в этом великую честь, с другой же стороны есть в этом и нечто неблаговидное. Честью я считаю, что пришли вы ко мне проситься рыцарем на куртуазную службу, но не по нутру мне, если вы сделали или сказали мадонне Маэут что-нибудь такое, из-за чего она рассталась с вами и гневается на вас. Однако дано мне разуметь, как переменчивы отношения между влюбленными. И ежели вы перед мадонной Маэут ни в чем не виноваты, то я это скоро узнаю, и буде это действительно так, вскоре возвращу вам ее благоволение. Но ежели вина лежит на вас, то ни мне, ни какой-либо другой даме не должно принимать вас в рыцари и служители. Однако со своей стороны сделаю я все возможное, чтобы вам помочь и восстановить согласие между вами и нею.

Бертран остался ответом мадонны Тибор весьма доволен и поклялся ей, что ежели не удастся ему вернуть любовь мадонны Маэут, то никакой другой дамы, кроме нее, мадонны Тибор, он не полюбит и никакой другой служить не станет. И пообещала мадонна Тибор эн Бертрану, что ежели не удастся его с мадонной Маэут примирить, то она примет его верным своим рыцарем.

И вот прошло немного времени, как дона Маэут действительно убедилась, что Бертран ни в чем перед ней не виновен, вняла мольбам Бертрана и вернула ему милость – приняла его и выслушала. И рассказал и поведал ей Бертран, как помогла ему мадонна Тибор и что пообещала. Повелела ему тогда мадонна Маэут с мадонной Тибор распрощаться и отказаться от клятв и обещаний, коими они обменялись. По этому случаю сложил Бертран сирвенту "Так как апрельский сквозняк..."[237]

Припомнил он в ней помощь, за которой ходил к мадонне Тибор, и прием, ему оказанный, – в строфе, начинающейся словами: "Дама, я было размяк...". В других же строфах корит он иных знатных сеньоров, которые, ничего никому не даруя, пожелали стяжать честь одним лишь устрашением и запрещают выносить на суд совершенное ими зло; иных же за то, что, возводя пышные замки, выставляют напоказ свое богатство, иных же за собак и соколов, иных же за то, что делами ратными увлекшись, Юность[238] позабыли, радость и Амора; иных же за ставки на турнирах высокие, каковыми, пренебрегая честью, разоряют они бедных рыцарей. И вот обо всем этом сложил он такую сирвенту:

7. РАЗО ПЯТОЕ

Бертран де Борн отправился однажды посетить сестру короля Ричарда, каковую звали дона Елена[246], ту, что была женою герцога Саксонского и матерью императора Оттона[247], всегда готовую гостю и приемом и беседой оказать почет. И эн Ричард, в то время еще граф Пуатье, усадив эн Бертрана рядом с сестрою[248], повелел ей ему угождать и ублажать его и словами, и обращением. Она же, ценя честь и славу и зная эн Бертрана как мужа доблестного и всеми чтимого, способного ее всячески возвеличить, такой ему оказала почет, что был он весьма польщен и так в нее влюбился, что принялся восхвалять ее и славить.

Вскоре после этого посещения случилось Бертрану вместе с графом Ричардом быть в зимнюю пору с войском в походе[249], и войску этому весьма трудно было с прокормом. И вот как-то в воскресенье вышло так, что уже полдень миновал, а они еще не ели и не пили. Голод очень донимал Бертрана, и сложил он тогда сирвенту, в коей говорится:

8. РАЗО ШЕСТОЕ[262]

Как сказывал уже я вам в других разо, у Бертрана де Борна был брат по имени Константин де Борн, добрый рыцарь и воин, однако не слишком пекшийся о чести и благородстве и во всякое время желавший Бертрану зла. Однажды захватил он силой замок Аутафорт, коим владели они сообща. Бертран замок этот, однако, отвоевал, лишив брата его доли во владении. Тот отправился тогда к виконту Лиможскому[263], прося помочь ему найти управу на брата, и виконт поддержал его, и поддержал также король Ричард[264] в войне с эн Бертраном. И вот оба они, эн Ричард и эн Аймар, виконт Лиможский, друг с другом между прочим враждовавшие, стали воевать против эн Бертрана, опустошая и предавая огню его владения, несмотря на то что с виконтом Лиможским Бертран заключил клятвенный союз, как и с графом Перигорским по имени Талейран[265], у коего Ричард захватил город Перигё, не получив отпора, ибо был тот граф трусоват, беспечен и вял. Захватил Ричард и Гурдон у Гильема Гурдонского[266], каковой обещал вступить в союз с виконтом и эн Бертраном де Борном, а также с другими сеньорами Перигора, Лимузина и Керси, у коих эн Ричард отнимал их владения, за что эн Бертран поносил его нещадно. И вот обо всем этом сложил он такую сирвенту, в коей говорится:

9. РАЗО СЕДЬМОЕ

Как слыхали вы уже много раз[276], эн Бертран де Борн с братом своим эн Константином постоянно ссорились и враждовали, ибо каждый из них хотел быть единственным хозяином замка Аутафорт, коим по праву владели они сообща. И вот, после того как эн Бертран захватил и взял Аутафорт, прогнав Константина и его сыновей из тех владении, отправился Константин искать заступничества у эн Аймара, виконта Лиможского[277], эн Амбларта, графа Перигорского[278], и эн Талейрана, сеньора Монтаньяка[279], прося их, как милости, чтобы помогли они ему одолеть брата его Бертрана, который, неправедно завладев Аутафортом, ему лишь наполовину принадлежащим, его, Константина, незаконно лишил имения и уступать ни в чем не желает. И вот стали они ему помогать и, заключив союз против эн Бертрана, повели с ним затяжную войну, пока наконец Аутафорт у него не отбили. Эн Бертран же со своими людьми бежал и, заручившись помощью друзей и родни, стал пытаться отвоевать замок.

Случилось же, что когда эн Бертран стал брата просить о мире и согласии, то и сговорились они великий заключить мир. Однако едва эн Бертран со своими людьми вступил в замок, то, не сдержав уговора и клятвы, тут же совершил вероломство и изменнически вновь захватил Аутафорт у брата. А произошло это в понедельник, в день и час – как учат об этом волхвы и астрономия[280] – для важного начинания негожий[281].

Тогда отправился Константин к Генриху, королю Английскому[282] и эн Ричарду, графу Пуатье[283], искать на эн Бертрана управы. И стал король Генрих вместе с сыном своим, графом Ричардом, ему помогать, ибо и сам был врагом Бертрана с тех пор, как тот оказался советчиком и союзником Короля-юноши в войне, которую Юноша повел против своего отца, короля Генриха[284] и вину за которую возлагал король на Бертрана. И собрали они великую рать, осадили Аутафорт и в конце концов взяли его и захватили в плен эн Бертрана. Когда был он приведен в королевский шатер, то немалого натерпелся страху, но за те слова, которыми он перед королем Генрихом помянул сына его, Короля-юношу, вернул ему Генрих Аутафорт, и с сыном своим, графом Ричардом, простили они Бертрану все его злые умышления, как слышали вы в рассказе перед сирвентой "Вновь лучезарный парадиз..."

Возвращая Бертрану Аутафорт, король Генрих в шутку сказал ему:

– Пусть уж он будет твой! Такую великую измену совершил ты против брата своего, что, пожалуй, на твоей стороне и право.

Тогда эн Бертран преклонил перед ним колени и молвил:

– Спасибо, сеньор мой, очень уж мне по нраву такое суждение.

И эн Бертран вошел в замок, а король Генрих и граф Ричард, каждый с людьми своими, разъехались по своим владениям.

Когда же другие сеньоры, помогавшие Константину, услышали об этом и увидели, что в замке опять водворился Бертран, они весьма огорчились и опечалились и посоветовали Константину обличить Бертрана перед Генрихом королем, ожидая, что тот уж непременно поддержит его право. Так он и поступил, но Бертран показал королю вынесенное им прежде суждение, каковое тогда записал благоразумно, и король, посмеявшись, все обратил в шутку. И отправился эн Бертран в Аутафорт, а Константин так ничего и не добился.

Сеньоры же, помогавшие Константину, еще долгое время воевали с эн Бертраном, а Бертран с ними, и сколько Бертран на свете жил, не соглашался он отдать замок брату и пойти с ним на мировую. Когда же он скончался, то сыновья Бертрановы[285] с эн Константином, дядей своим, и с сыновьями его, своими кузенами, помирились. Обо всем этом сложил эн Бертран такую сирвенту, в которой говорится:

10. ВАРИАНТ[290]

Когда король Генрих возвратил Бертрану де Борну свое расположение, выпустил его из плена и Аутафорт ему возвратил, сказав ему, что именно он владеть им должен, а король Ричард, в то время граф Пуатье, простил ему злые его умышления – Бертран весьма обрадовался и возвеселился и тотчас войной пошел против эн Адемара, виконта Лиможского, эн Талейрана, сеньора де Монтаньяк, и эн Амбларта, брата графа Перигорского, и всех остальных, кто брата его Константина, изгнанного им из Аутафорта, поддерживал. И пришел к нему на подмогу граф Ричард со всеми своими людьми и каждому из сеньоров приказал замок свой перед ним отворить. И вот сложил эн Бертран сирвенту, в каковой говорится: "Чтоб песни слагать без труда..."

11. РАЗО ВОСЬМОЕ

Бертран де Борн, как сказывал уже я вам, в тот год, как с графом Ричардом воевал[291], – затеял, чтобы виконт Вентадорнский, виконт Комборнский и виконты Сегюрский и Тюреннский[292] клятвенный заключили союз с графом Перигора[293] и городами этих областей, а также с сеньорами Гурдона и Монфора[294].

Сплотились же затем они, чтобы сообща защищаться от графа Ричарда, желавшего обездолить их за то, что те брату его сочувствовали. Королю-юноше, с коим он воевал[295], лишив его среди прочего, и каретной подати[296], в каковой тот действительно имел отцом пожалованную ему долю, и не оставляя его, Короля-юношу, в покое ни в каком уголке его владений. И вот, по случаю клятвы, каковую все они дали, что станут воевать против Ричарда, такую сложил Бертран де Борн сирвенту: "С тех пор как Вентадорн, Комборн, Сегюр..." – затем сложил, дабы заверить всех жителей тех волостей, что они, сеньоры, истинно заключили клятвенный союз против эн Ричарда. Тут же упрекает он Короля-юношу в том, что в сражениях тот не доблестен уже более, напомнив ему, что эн Ричард и каретной подати его лишил, и захватил замок в самом сердце пожалованных ему отцом земель, зато восхваляет в сирвенте все той же четырех могущественных владетелей перигорских[297] – сеньоров Пюи Гильема, Клеранса, Гриньоля и Сант Астье, а также себя самого и сеньоров Турени и Ангулема; еще говорит он, что ежели бы пришли к ним сюда виконт Беарнский и Гаварданский, то есть эн Гастон де Беарн, глава всей Гаскони[298], эн Везиан Ломаньский[299], эн Бернардос д’Арманьяк[300] и виконт де Гарбас, все Ричарда ненавидящие, то достало бы ему хлопот, как и ежели б к ним придя на подмогу, с ними соединились, великой ради обиды, каковую эн Ричард им сотворил, и все пуатевинскне сеньоры – сеньор де Маллеон, то есть эн Рауль де Маллеон, отец эн Саварика[301], и сеньор Тоннэ, и виконт де Сиврэ, и сеньор Тайбура, и виконт Гуара[302]. И вот обо всем этом такую сложил эн Бертран сирвенту:

12. РАЗО ДЕВЯТОЕ

В те времена[317], когда эн Ричард, прежде нежели стать королем, был еще графом Пуатье, Бертран де Борн был его врагом, ибо любил брата его, Короля-юношу, с ним воевавшего. И составил эй Бертран клятвенный союз против эн Ричарда, в который вошли добрый виконт Лиможский, по имени Адемар, виконт Вентадорнский и виконт Жимельский, граф Перигорский с братом и граф Ангулемский с двумя братьями, граф Раймон Тулузский, граф Фландрский, граф Барселонский, эн Сентойль д’Астарак, граф Гасконский, а также эн Гастон де Беарн, граф Биггоры и граф Дижонский[318]. Однако все они его покинули, и, клятву, данную ему, преступив, мир без него заключили. Также и Адемар, виконт Лиможский, каковой и любовью и договором связан был с ним более всех других, его оставил и мир заключил без его участия.

Тогда эн Ричард, зная, что Бертран всеми покинут, подошел к Аутафорту со своею ратью[319] и поклялся, что не уйдет, пока Бертран Аутафорта не сдаст и сам на его милость не сдастся. И Бертран, как услышал про клятву эн Ричарда и уразумел, что всеми, о ком вы слыхали, он покинут, замок сдал и сам сдался. Граф же Ричард простил его, даровав ему поцелуй, и сложил Бертран по этим двум поводам такую сирвенту:

И знайте, что за строфу, начинающуюся словами: "Если б граф ко мне стал / Добр как отец", граф Ричард простил ему буйные намерения его и возвратил ему Аутафорт, и стали они верными сердечными друзьями. И пошел Бертран, и стал воевать против виконта эн Адемара, его покинувшего, и против графа Перигорского. Бертран при этом потерпел урон немалый, но и им причинил великий ущерб.

Когда эн Ричард королем стал, он отправился за море, а эн Бертран остался здесь воевать.

13. РАЗО ДЕСЯТОЕ[328]

Генрих, король английский[329], долгое время держал в осаде Бертрана де Борна в замке Аутафорт, пытаясь проникнуть в замок с помощью стенобитных орудий. Полагал король, что именно эн Бертран побудил сына его, Короля-юношу пойти войной на отца. Потому-то и осадил он Аутофорт, желая разорить Бертрана.

На подмогу королю английскому подошел и король Арагонский[330]. Когда Бертран узнал, что король этот под стенами Аутафорта, то весьма обрадовался, ибо Арагонец был другом его ближайшим. Король же Арагонский послал в замок своих людей просить Бертрана послать ему хлеба, вина и мяса, и тот послал этого провианта в изобилии, передав через тех же посланцев королю просьбу явить ему, Бертрану, милость и передвинуть стенобитные машины, ибо стена, в которую они били, совсем начала разваливаться. Но король Арагонский, зная, как король Генрих богат, известил его о просьбе Бертрана, и тут же король Генрих повелел подвести к стене, почти разрушенной, еще больше машин. И вот рухнули стены и замок был взят.

И привели Бертрана со всеми его людьми к королевскому шатру. Король же принял его немилостиво и сказал: "Бертран, Бертран, как-то сказали Вы, что никогда Вам не приходилось пользоваться даже половиной своего ума. Так знайте, что сегодня понадобится он Вам весь целиком!" "Государь, – ответил Бертран, – я это и впрямь говорил, и правда это". А король на это сказал: "Похоже, что сейчас ума-то Вам и не хватает". "Государь, – ответил Бертран, – верно, что сейчас у меня его нет". "А почему так?" – спросил король. "Государь, – сказал Бертран, – в тот день, как погиб доблестный Король-юноша, сын Ваш, потерял я ум, рассудок и всякое разумение".

Как услышал король слова эти о сыне своем, которые со слезами произнес Бертран, такая подступила к сердцу его и глазам жалость и скорбь, что, с собою не совладав, лишился он чувств, а, придя в себя, вскричал со слезами: "Бертран, Бертран, верно Вы говорите и справедливо, что из-за сына моего потеряли рассудок, ибо любил он Вас больше всякого другого человека на свете. И я, ради любви к нему, дарю вам свободу, возвращаю имения Ваши и замок. И дружбу свою возвращаю Вам, и милость, а в возмещение убытков, что Вы потерпели, жалую Вам серебром пятьсот марок". Бертран же, благодарствуя, пал к ногам его, а король после того со всем своим войском удалился.

А когда Бертран узнал о гнусной измене, соделанной ему королем Арагонским, то крепко разгневался на Альфонса. Знал он и том, что Альфонс готов был в наемники идти к королю Генриху[331]. И еще знал, что король Арагонский происходит из бедного карлатского рода из замка Карлат[332], вассального графу де Родес, а Пейре де Карлат, сеньор этого замка, благодаря доблести своей и заслугам получил в жены богатую наследницу графиню Мильду. Родила она ему сына доблестного и храброго, каковой завоевал графство Провансское. Другой же из его сыновей графство завоевал Барселонское, а звался он Раймон Беренгьер[333]. Он-то королевство Арагонское и завоевал, ставши первым королем Арагонским. Короноваться ходил он в Рим[334], и на обратном пути скончался в предместье монастыря Святого Далмация. Остались после него три сына: Альфонс, ставший королем Арагонским, который с Бертраном де Борном поступил вероломно, второго сына звали дон Санчо, третьего – Беренгьер де Безалу. Узнал также Бертран, как Альфонс обманул дочь императора Мануила[335]. Тот послал ее к нему, как будущую супругу, с богатым приданым, великими сокровищами и роскошной свитой. Альфонс же их ограбил, и принцессу и прочих греков, лишив их всего имущества. Стало Бертрану известно и то, как Альфонс отправил их морем обратно, удрученных, беспомощных и почти нищих, а также как брат его Санчо отнял у него Прованс, а тот за деньги, полученные от короля Генриха, лжесвидетельствовал против графа Тулузского. И вот обо всем этом сложил Бертран де Борн сирвенту, в каковой говорится:

14. РАЗО ОДИННАДЦАТОЕ

Когда Король-юноша мир с братом своим Ричардом заключил и от притязаний на земли его отказался[351], как того Генрих король, отец их, желал, каковой некоторое стал ему давать содержание на все его нужды – и не было у него никакой земли во владении и никто не шел к нему с военной помощью и поддержкой, – тогда эн Бертран де Борн и прочие сеньоры все, державшие руку его против эн Ричарда, всем этим очень были удручены. Отправился Король-юноша в Ломбардию[352] предаться веселью и турнирам, а всех этих сеньоров оставил одних воевать с эн Ричардом. И эн Ричард города осаждал и замки, земли разорял и захватывал, жег и испепелял; а Король-юноша спал, турнирами тешился и развлекался, о чем эн Бертран песню сложил, в ней же говорится:

15. РАЗО ДВЕНАДЦАТОЕ[362]

Плач, сочиненный эн Бертраном на смерть Короля-юноши, тому одному посвящен, что всех лучше был Юный Король на свете и что эн Бертран благоволил к нему более, чем к кому-либо иному, тот же, в свою очередь, Бертрану более доверял, нежели всем другим; и за то Генрих король, отец его, и граф Ричард, брат его, питали к эн Бертрану вражду.

И вот, сложил он по нем плач, в каковом говорится о достоинствах Короля-юноши и о печали всех его друзей охватившей:

16. РАЗО ТРИНАДЦАТОЕ

Вы слыхали[367], как эн Бертран де Борн припомнил королю Арагонскому зло, которое тот причинил и другим, и ему самому. Немало времени спустя прознал Бертран и о новых учиненных королем обидах и выставить их задумал в новой сирвенте. Между тем рассказали Бертрану, что жил в.Арагоне некий рыцарь по имени Эспаньоль[368], владевший добрым хорошо укрепленным замком под названием Кастеллот, расположенным у границы с сарацинами, отчего этот рыцарь беспрестанно вел с ними войну. Король же весьма облюбовал этот замок, и вот однажды прибыл он в те места, и эн Эспаньоль вышел ему навстречу, чтобы услужить ему, и радушно пригласил его со всею свитой в свой замок. Но очутившись там, велел король своим людям схватить рыцаря и выставить вон, а замок присвоил.

Правда и то, что когда стал король Арагонский служить Генриху, королю английскому, нанес ему в Гаскони граф Тулузский поражение великое и пятьдесят его рыцарей взял в плен, а когда король Генрих дал ему весь выкуп, требуемый в уплату за пленных рыцарей, тот ее рыцарям не передал, а увез с собой в Арагон. Рыцарей же из плена освободили, и они сами за себя уплатили выкуп[369].

Наконец, правда еще и то, что некий жонглер по имени Артюзет однажды ссудил королю двести мараведи, и король после того держал его при себе целый год, не уплатив ему ни одного денье[370]. И вот случилось, что Артюзет жонглер поссорился с неким иудеем. Иудеи, собравшись, напали на него и тяжело ранили Артюзета и одного его товарища, а Артюзет с товарищем этим убили одного из иудеев. Иудеи тогда явились к королю и просили его выдать им Артюзета с товарищем для отмщения и предания их смерти, предложив королю за это двести мараведи. И король выдал их за эти деньги. И сожгли их иудеи в день Рождества Христова, как поведал о том Гильем де Бергедан в сирвенте своей, злословящей короля:

Другой же певец, по имени Пейре-жонглер, одолжил как-то королю денег и лошадей. Этот Пейре, кстати, старую королеву Английскую[372], пребывавшую в аббатстве Фонтевро, куда все старухи богатые уходят, весьма злословил, и велела она его убить по навету короля Арагонского.

Все гнусности эти припомнил эн Бертран де Борн королю Арагонскому в сирвенте, в коей говорится:

17. РАЗО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

В то время, когда Ричард, король Английский[384], воевал с французским королем Филиппом, вышли они однажды на поле битвы со всеми своими людьми. Были там французы, бургундцы, шампанцы, фламандцы и беррийцы, на стороне же короля Ричарда – англичане, нормандцы, бретонцы, пуатевинцы, анжуйцы, тюреннцы, менцы, сентонжцы и лимузинцы. И встали они на берегу реки, протекающей под Ниором, именуемой Севр. Одно войско находилось на одном берегу реки, другое – на противоположном. И так стояли они пятнадцать дней, каждый день вооружаясь и готовясь вступить в бой. Но архиепископ, епископ, аббат и монахи, мир установить пытаясь, находились среди войск и не давали начать сраженье.

И вот однажды все люди короля Ричарда выстроились в полном вооружении на переправе через Севр, чтобы начать битву, и французы со своей стороны тоже вооружились и выстроились. Но добрые монахи с крестами в руках призывали королей Ричарда и Филиппа не начинать битвы.

И сказал им король Французский, что не избежать схватки, если король Ричард не признает себя вассалом его за все те земли, какими владеет по сю сторону моря, то есть за герцогство Нормандское, герцогство Аквитанское и графство Пуатевинское, а, кроме того, должен еще король Ричард Франции вернуть Жизор[385], ранее им захваченный. И эн Ричард, как услышал, чего требует у него король Филипп, то уступил обычной своей горячности, тем более что шампанцы, по причине большого количества полученных ими от него стерлингов, обещали ему против него не выступать, – сел на своего боевого коня, надел шлем, велел трубить в трубы и развернуть знамена. Отряды своих баронов и собственных своих людей расположил он у самой переправы, чтобы, перейдя реку, начать сражение. Увидя это, король Филипп тоже вскочил на коня и надел шлем, и люди его тоже вооружились и сели на коней, готовясь к бою, – все, кроме шампанцев[386], которые шлемов надевать не стали.

Видя, что Ричард со своими людьми столь яростно устремился в бой, а шампанцы от боя уклоняются, король Филипп пал духом и испугался. Он призвал архиепископа, епископа и монахов[387], которые просили его не нарушать мира, и умолял их отправиться к Ричарду и просить его о мире и о том, чтобы он с ним заключил соглашение; он обещал им со своей стороны, ради установления мира и согласия, от требования о возвращении Жизора отказаться, как и от требования, чтобы Ричард признал себя его вассалом. Святые эти люди, прижимая кресты к груди, вышли Ричарду навстречу и со слезами молили его сжалиться над столькими храбрецами, которым предстояло погибнуть на поле битвы, и согласиться на мир, обещав ему, что Жизор останется за ним и что король Филипп удалится из владений его.

Когда же узнали о почетном мире, который предлагает им король Филипп, вассалы Ричарда, все они явились к своему королю и советовали ему пойти на замирение и согласие. И король Ричард, вняв мольбе добрых священнослужителей и советам своих вассалов, мир и согласие заключил. Таким образом, король Филипп оставил ему безоговорочно Жизор, вопрос же о вассалитете оказался по-прежнему открытым. И удалился с поля сражения Филипп, а Ричард остался там.

Итак, оба короля заключили перемирие на десять лет, и распустили свои войска и рассчитали наемных солдат. Оба стали вдруг бережливыми, скупыми и жадными, не хотели они ни войск больше собирать, ни тратиться на что-либо, кроме как на соколов, ястребов, собак да борзых, да еще на покупку земель и имений, да еще на то, чтобы притеснять вассалов. И все вассалы короля Французского и бароны короля Ричарда опечалились и закручинились, ибо сами они хлопотали об этом мире, сделавшем обоих королей бережливыми и робкими. Более же всех других досадовал Бертран де Борн, ибо теперь уже не имел он радости и самому с кем-нибудь сражаться и наблюдать за войной между двумя королями. Ибо когда враждовали между собой короли, он все мог иметь от Ричарда – и деньги, и честь – настолько оба короля побаивались его из-за его языка, и потому, желая снова вызвать войну между королями и видя, что и другие сеньоры хотят того же, Бертран сложил такую сирвенту, в каковой говорится:

18. РАЗО ПЯТНАДЦАТОЕ[401]

Когда Бертран сложил сирвенту, в коей говорится "Поскольку всех сеньоров раздражало...", он в ней напомнил королю Филиппу о том, как тот потерял три герцогства из пяти, а подати и доходы с Жизора утратил, что не улажены спор и распря в Керси, а также и в земле Ангулемской, как французы и бургундцы сменили честь на алчность и как король Филипп вел переговоры на берегу реки. Напомнил он ему и о том, что король не желал мира, будучи безоружным, а, собрав войско, по низости своей потерял отвагу и честь, в том не походя нимало на Герина Рыжего[402], дядю Рауля де Камбрэ, который, будучи безоружным, стремился к миру между Раулем, своим племянником, и четырьмя сыновьями Герберта, вооружившись же, отверг и мир, и согласие. Бертран сказал также, что постыдно и бесчестно для короля, начавшего войну с другим королем из-за отнятой у него земли, мир заключать или перемирие, не добившись удовлетворения своих требований и восстановления права и справедливости; по этой причине другие короли считали бы, что он сам дал себя обобрать. Бертран в сирвенте своей стыдил также шампанцев за стерлинги, которыми их подкупили, чтобы они отказались участвовать в войне. Все сказанное Бертраном весьма обрадовало сеньоров Пуатевинских и Лимузинских, ибо весьма досадовали они на мир, по причине коего были они в меньшей чести у своих королей.

По заключении этого мира король Ричард чрезвычайно возгордился и принялся творить всевозможные злоупотребления и бесчинства в землях короля Франции, пограничных с его владениями. Король же Филипп пожаловался на это тем, кто оказал ему содействие в заключении мира, однако о Ричарде и слышать ничего не хотел. Наконец назначили разбор этого дела на границе между Тюренном и Берри, куда и явились оба короля. Король Филипп изложил множество жалоб своих на Ричарда, из-за чего в скорости дошли они до взаимных грубостей и бранных слов, а эн Ричард короля Франции уличил во лжи и обозвал подлецом и трусом, и они, вызвав на бой друг друга, разошлись во гневе.

Прослышав же, что они окончательно рассорились, Бертран де Борн весьма возвеселился, а произошло все это в начале лета, и сложил он сирвенту по сему случаю, каковую вы сейчас услышите.

В этой сирвенте побуждает он короля Филиппа с огнем и мечом выступить против Ричарда, говоря, что король Филипп более желает мира, чем монах, а эн Ричард, с коим они с Бертраном друг друга "Да-и-Нет" величали, к войне стремится более, нежели любой из Альгейсов – а было их четверо братьев, четыре великих разбойника, и творили они разбой, возглавляя отряд в тысячу конных и две тысячи пеших грабителей, других же средств и доходов не имели никаких.

19. РАЗО ШЕСТНАДЦАТОЕ

Что бы ни говорил в строфах своих и сирвентах[411] Бертран де Борн королю Филиппу, как ни напоминал он о содеянном ему ущербе и унижении, король этот никак не желал начинать войну с королем Ричардом. Но, убедившись в слабости Филиппа, Ричард сам начал с ним воевать, захватывал и жег замки, города и местечки, убивал и уводил в полон жителей. А потому все сеньоры, коим мир был не по нутру, весьма обрадовались, пуще же других Бертран де Борн, ибо желал он войны более, чем кто-либо другой, полагая к тому же, что король Ричард, с каковым они друг друга прозвали "Да-и-Нет", пошел воевать по слову его, как услышите вы из сирвенты, тотчас после того им сложенной, как узнал он, что король Ричард выступил в поход, – в сирвенте же этой говорится:

20. РАЗО СЕМНАДЦАТОЕ

После того как король Ричард с Бертраном де Борном мир заключил и возвратил ему замок Аутафорт, он, Ричард, за море отправился крестовым походом, а Бертран против эн Аймара, виконта Лиможского, воевать остался, а также против графа Перигорского и всех окрестных сеньоров. Ричард же, как уже слыхали вы[424], на обратном пути попал в плен к германцам и провел в заключении два года, пока его не выкупили.

Когда же прознал Бертран де Борн, что король должен выйти из плена, то возрадовался весьма, предвидя, что будет ему от короля великое благо, а врагам его – ущерб великий. Ибо знайте, что он, Бертран, записал в сердце своем всякий ущерб и урон, какой причинили враги в Лимузине и землях короля Ричарда, и сложил об этом сирвенту, в ней же говорится:

21. РАЗО ВОСЕМНАДЦАТОЕ

Когда отправился король Ричард за море, все сеньоры Лимузинские и Перигорские, клятвенный заключив союз, собрали превеликую рать и пошли к городам и замкам, которые отнял у них эн Ричард, и так, сражаясь и в плен захватывая защитников их, многое отвоевали обратно. Когда же эн Ричард из-за моря вернулся и из плена вышел, был он утратой городов и замков тех весьма раздосадован и раздражен и стал угрожать сеньорам, что все отберет обратно, а их самих уничтожит. Но виконт Лиможский и граф Перигорский, ободренные поддержкой, какую король Французский им оказывал и прежде и теперь, угрозы его ни во что не ставили и послали сказать ему, что вернулся-де он чересчур гордый и бравый, но что они проучат его в бою и придется ему, хочет он этого или не хочет, сделаться мягким, смирным и учтивым.

Меж тем, как прослышал Бертран де Борн, что король грозит тем сеньорам, а они ни слова его, ни его самого ни в грош не ставят, а, напротив, сказать послали ему, что его проучат и мягким, смирным и учтивым сделают помимо его воли – то, будучи из тех, что большей не знают радости, как только сеньоров друг с другом стравливать – весьма возрадовался о том, ибо знал, что король сильно раздосадован и раздражен – и словами теми, и потерей отнятых замков Нонторн и Ажен. И вот сложил сирвенту он по сему случаю, дабы склонить Ричарда к войне.

Сложив же сирвенту, послал ее он эн Раймону Джаузерану[428] из графства Юржель, сеньору Пино, мужу щедрому, доблестному, благородному и куртуазному, и не было никого в Каталонии, кто бы с ним сравниться мог. Был он в дону Маркизу влюблен, дочь графа д’Юржель и жену эн Гираута де Кабрейра. Последний же был муж могущественнейшей и наиславнейший в Каталонии всей, если не считать графа д’Юржель, сеньора его. Сирвента же эта начинается так:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Ричарт де Бербезиль был рыцарь и бедный вассал родом из замка Бербезиль в Сентонже Сентского епископата. Был он добрый рыцарь, искусный во владении оружием и собой пригож. В трубадурском художестве он более отличался, нежели в куртуазном ухаживании или в мастерстве рассказа[459], ибо обычно стеснялся говорить на людях[460] и всегда в ком-нибудь нуждался для поддержки, и чем больше было кругом добрых людей, тем более он терялся и хуже собой владел. Хорошо, однако, играл он и пел, складно слагая слова и напевы.

И вот полюбил он некую даму, жену эн Джауфре де Тоннэ[461], благородного сеньора тех же мест, даму знатную, веселую, собой прекрасную и прелестную, весьма охочую до чести и славы. Была она дочь эн Джауфре Рюделя, князя Блайи[462]. Узнав же, что он в нее влюблен, стала она ему делать нежные знаки любовные, так что он, храбрости набравшись, начал ее упрашивать, и вняла она мольбам его, и с видом нежным и любовным его приняла и выслушала, будучи из тех дам, что желают иметь возле себя трубадура, который бы их воспевал. Итак, стал он слагать в ее честь кансоны, "Всех-Лучшая" в них ее величая[463]. В песнях своих любил он весьма сравнения проводить со зверями, людьми и птицами, с солнцем и звездами[464], и так новые темы находить, каких ни у кого еще не бывало[465]. Весьма долгое время он о ней пел, но никто не верил, чтобы она ему когда-либо принадлежала.

Умерла дама, и отправился он к доблестному сеньору дону Диего в Испанию[466]. Там он еще жил, и там он умер.

2. РАЗО[467]

Вы уже слыхали, кто был Ричарт де Бербезиль, и как он полюбил жену Джауфре де Тоннэ, юную, знатную и прекрасную, и что та ему куртуазно благоволила свыше всякой меры, а он ее "Всех-Лучшая" величал. И начал упрашивать ее Ричарт, моля даровать ему любовную усладу, но дама отвечала, что согласна на это лишь в той мере, какая послужит к ее чести, и добавила, что ежели любит он ее в самом деле, то не должен от нее требовать слов и поступков иных, нежели те, что делала она и говорила.

Меж тем, как текли дни их любви, востребовала к себе Ричарта некая дама, владетельница мощного замка в той округе, и тот к ней явился. И вот стала она ему говорить, что поступкам его дивится, ибо даму свою любит он так давно, а та вовсе не даровала ему никакой услады по любовному праву. И еще сказала она эн Ричарту, что настолько он собою хорош и славен, что всякая достойная дама охотно даровала бы ему такую усладу, и что ежели б только пожелал Ричарт со своей дамой расстаться, то и она сама дала бы ему всякую усладу, какую он ни попросит, и что она и прекрасней и высокопоставленней той, за коей он ухаживал.

Тогда Ричарт, прельстившись великими этими посулами, заявил ей, что готов с той дамой расстаться. Эта же дама повелела ему, чтобы он пошел и той, другой даме о том объявил, добавив, что до тех пор никакой услады ему не дарует, пока не узнает, что он с той в самом деле расстался. И Ричарт, пустившись в путь, прибыл к даме, за коей ухаживал, и начал ей говорить, что любил он ее больше всех на свете и больше себя самого, а она не пожелала даровать ему никакой любовной услады, и вот он с ней хочет расстаться. Дама же весьма огорчилась и опечалилась и стала Ричарта просить не бросать ее, говоря, что ежели ранее не давала она ему любовной услады, то сделает это теперь; но Ричарт отвечал, что как можно скорее хочет с ней расстаться, и так вот и разошлись они.

Разойдясь же, пошел он к даме-разлучнице и поведал ей, что веление ее исполнил, рассказав, как та дама его умоляла и как согласилась обещание исполнить. Дама же на это ему отвечала, что мужу такому, как он, никакая дама, словом ли, делом ли, угождать не должна, ибо он рыцарь самый неверный на свете, и ежели он даму свою, столь прекрасную, веселую и так его любившую бросил по слову другой дамы, то как бросил ту, так бросит и другую. Ричарт же, услышав эти речи, сразу стал печальней и грустнее всех на свете. И пошел он к той первой даме, желая на милость ее отдаться, но и она не пожелала принять его обратно, так что он от великой своей печали отправился в лес, сделал себе хижину и в ней замкнулся, говоря, что не выйдет из нее вовек, пока не вернет благословения в очах дамы; оттого и говорит он в одной из песен своих: "...От "Лучшей-Всех" два года я сокрыт..."[468].

И вот тогда благородные рыцари и дамы той округи, видя великую Ричартову печаль и видя, как он убит, пришли к месту уединения его и стали умолять, чтобы согласился он вернуться к жизни. Ричарт же отвечал, что не выйдет вовек, ежели только дама его не простит, а дама заявила, что ни на что не согласится, пока сто рыцарей и сто дам, верных в любви, пред нею не предстанут и на коленях, ладони сложив[469], не начнут ее умолять смилостивиться и простить его; ежели, однако, они это сделают, то непременно простит. Когда слух об этом дошел до Ричарта, то сложил он по этому случаю такую кансону, в коей говорится:

Когда же дамы и рыцари узнали, что он сможет вернуть себе благоволение дамы, если сто верных друг другу влюбленных пар придут умолять ее о прощении, и что она непременно простит его, то собрались эти дамы и рыцари и пришли к ней, и молили ее о прощении Ричарта. И дама простила его.

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Раймон Джордан, виконт Сент-Антони, был сеньором укрепленного поселения в округе Керси. Был он собой пригож, щедр и весьма искусен во владении оружием и трубадурском художестве.

И вот полюбил он жену эн Р. Амьеля де Пенн, славного сеньора Альбигойской округи[474]. Дама она была прекрасная собою, юная и сведущая в законах вежества, и виконта любила больше всех на свете, а он ее. И вот случилось, что виконт, будучи на войне с недругами своими, ранен был в сражении и за мертвого доставлен в Сент-Антони. И дошло до дамы известие, что он умер, и она от горя такого вступила в общину патаринов[475]. Виконт же от раны выздоровел, но узнав о постриге своей дамы, с тех пор от горя уже более не слагал ни кансон, ни песен[476].

2. РАЗО[477]

Виконт де Сент-Антони родом был из епископата Каорского и владел замком Сент-Антони. Влюбился он в одну знатную даму, жену сеньора де Пенн из Альбигойской округи, владетеля мощного и богатого замка. Дама же эта была прекрасна собой, славна, благородна и всеми хвалима и почитаема. Он также всюду славился, сведущ был в законах вежества, искусно владел оружием, собою хорош и отличный трубадур, а звали его Раймон Джордан, даму же – виконтесса де Пенн, и так они любили друг друга, что взаимная эта любовь превосходила всякую меру.

Случилось однажды, что виконт в полном вооружении отправился во владения своих недругов, отчего последовала великая битва, в которой он был ранен смертельно. Враги распространили слух о его гибели, и когда дошло это до дамы, то она от горя и печали удалилась из своих владений и вступила в еретический орден. Виконт же волей Божией оправился от раны и выздоровел, но никто не хотел сообщать ему о том, как поступила его дама. Когда же он совсем поправился и прибыл в Сент-Антони, там сказали ему, что она от печали по его смерти постриглась в монахини. Он же, узнав об этом, потерял всякое веселье, радость и утешение, перестал слагать песни, а вместо этого стал вздыхать, плакать, тосковать и не выезжал верхом, и не встречался с достойными людьми.

В такой великой горести пребывал он уже более года, когда мадонна Аэлис де Монфор[478], жена эн Гильема Гурдонского и дочь виконта Тюреннского, наделенная красотою, юностью, куртуазностью, честью, послала ему в самых приятных выражениях сказать, что просит его, ради любви ее к нему, возвеселиться, оставив тоску и кручину, ибо она во искупление постигшего его горя готова даровать ему свое сердце и себя самоё. Просила она также и умоляла его, чтобы соблаговолил он навестить ее, а ежели он не согласен, то она сама явится проведать его. Услыхав столь лестное и приятное известие от столь славной и прекрасной дамы, ощутил он, как сердце его наполняется великой нежностью и любовью. Вернулись к нему радость и веселье, снова стал он встречаться с людьми и вернулся к приятным беседам с достойными мужами. Снова принялся он заботиться о нарядах и доспехах для себя и своих людей и помышлять о развлечениях. И вот, должным образом подготовившись и приведя себя в надлежащий вид, отправился он к мадонне Аэлис де Монфор, и та приняла его с почетом и великой радостью. Он же, в свою очередь, счастлив был и радостен от лестного внимания, какое она оказывала ему и словом и обхождением. Радовалась и она, обнаружив в нем и изящество, и вежество, и достоинство, и куртуазность, и нимало не пожалела о своем обращении к нему с любовными словами и заверениями. Он же сумел отблагодарить ее и ублажить, прося в самых милых выражениях даровать ему столько любви, чтобы он уверился, что она от чистого сердца и по доброй воле послала ему приятную весть, которую начертал он на гербе своего сердца. И вот объявила она его своим рыцарем, приняла от него куртуазный оммаж[479], сама же даровала ему себя в качестве дамы сердца, целовала и обнимала его и в знак верности и постоянства подарила ему кольцо со своего пальца[480].

После того распростился с нею виконт, радостный и весьма веселый, и снова обрел охоту к трубадурскому художеству, пению и развлечениям, и сложил в ее честь кансону, в коей говорится:

Прежде, однако, нежели сложил он эту кансону, было ему видение во сне ночном, будто приступил к нему Амор с такой строфой:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Гаусельм Файдит родом был из города под названием Юзерш Лимузинского епископата, и был он сыном одного из тамошних горожан. Пел он хуже всех на свете, зато хорошо слагал слова и напевы. Стал он жонглером по такому случаю, что все свое состояние проиграл в кости. Был он муж превеликой щедрости, и охотник поесть и выпить, отчего растолстел донельзя[486]. Весьма долгое время был невезуч по части почестей и подарков, так что лет более двадцати пешком ходил по свету, ибо ни песни его, ни сам он не были в большой цене и чести.

В жены взял он продажную женщину[487], каковую долгое время водил за собой по дворам куртуазным, а звали ее Гильельма Монашка. Была она весьма красивая и ученая, и стала такой же огромной и толстой, как он. Родом она была из богатого города под названием Алес, что во владениях эн Бернарта д’Андюз[488] в Провансе.

И мессир маркиз Бонифачио Монферратский[489] платья ему пожаловал и имущество, и благодаря ему и сам Гаусельм и песни его обрели великую славу.

2. РАЗО ПЕРВОЕ

Вы уже слышали, что был Гаусельм Файдит, откуда родом и каков он был. Однако хватило у него смелости полюбить мадонну Марию Вентадорнскую[490], даму в то время из всех дам самую благородную и достойную. В честь нее он пел и слагал кансоны, и в кансонах этих молил ее о любви и в кансонах воспевал и славил ее великие достоинства. Она же ради всех этих восхвалений его терпела, но услады любовной не давала. Семь лет продолжалась его любовь к ней, и ни разу за это время не оказала она ему никакой услады по любовному праву. И вот предстал однажды перед нею Гаусельм и сказал, что подобало бы ей оказать ему согласно любовному праву такую усладу, чтобы он счел себя вознагражденным, или же она его потеряет, а он поступит в куртуазное услужение к другой даме, которая одарит его любовью. После чего распрощался он с ней и удалился в гневе.

Мадонна же Мария обратилась к другой даме, знатной и прекрасной, по имени мадонна Аудьярт де Маламорт[491] и, поведав ей обо всем, что между нею и Гаусельмом произошло, просила совета, как бы ей ответить на притязания Гаусельма, чтобы и его сохранить и услады любовной ему не оказывать. И сказала мадонна Аудьярт, что ей ни отвергать Гаусельма, ни удерживать его не советует, но что она, Аудьярт, готова устроить так, что Гаусельм и от своей любви откажется и не станет ее корить и не превратится в ее врага. Услышав это, мадонна Мария весьма обрадовалась и принялась умолять мадонну Аудьярт исполнить свое обещание. Мадонна же Аудьярт на том распрощалась с мадоннной Марией и удалилась. Затем поручила она одному весьма куртуазному вестнику, бывшему у нее в услужении, отправиться к Гаусельму и передать ему, что синица в руке всегда лучше журавля в небе[492].

Выслушав же вестника мадонны Аудьярт, Гаусельм сел верхом на коня и отправился к этой даме, каковая приняла его весьма любовно. Спросил он ее, что означает ее совет о журавле и синице. Она же со всей любовностью ответила ему, что ей его очень жалко, ибо она знает, как он влюблен в мадонну Марию, а та принимает любовь его лишь из вежества, да еще ради его восхвалений и из-за славы, какую он ей творит по всему свету. "И знайте, – добавила она, – что мадонна Мария и есть тот журавль в небе, а я – синица у вас в руках, готовая угождать вам и словом и делом. Вам хорошо известно, что я высокородна, и богата, и юна, и говорят еще, что я также красива. Никогда никому я ничего не давала и не обещала, никого не обманывала и никем не была обманута, и есть у меня великое желание быть прославленной и любимой тем, кто возвысит достоинство мое, честь и славу и будет пребывать со мной в благородной любви. И я знаю, что вы и есть тот, благодаря кому – я так полагаю и уверена в этом – могу я обрести все эти блага. Я хочу, чтобы вы стали влюбленным моим и слугой и господином, и дарую вам и себя и свою любовь, при том, однако, условии, что вы расстанетесь с мадонной Марией Вентадорнской и сложите по этому поводу кансону, в которой посетуете на нее куртуазно; в этой кансоне вы скажете, что раз она вас отвергла, вы избрали иной путь и нашли другую даму, полную искренности, всяческих достоинств, благородную и верную, которая отнесется к вам с полной беззаветностью, оставив Вас на своей службе"

Гаусельм Файдит как услышал любовные посулы, которые она ему делала, приятные слова, ласковые просьбы и обещания всяческих благ, и увидел ее прелестные черты и нежный румянец и любовные взоры, какие кидала она ему, – такая пронзила его любовь, что лишился он вдруг и зрения и слуха. Обретя же вновь свои чувства, принялся он мадонну Аудьярт благодарить, как только мог и умел, обещая ей словом и делом все, что она повелит, исполнить и отдалить от мадонны Марии свое сердце, свою любовь, мольбы свои и свою песнь, и всю свою любовь отдать мадонне Аудьярт, согласно обету, который дадут они друг другу. И удалился Гаусельм, полный веселья и радости и облегчения великого, весь поглощенный мыслью о том, как сложить кансону, из коей мадонна Мария узнала бы, что он от нее отошел, найдя другую даму, которая приняла его, обещая ему великую усладу и великую честь. И обо всем том сложил он кансону, в каковой говорится: "Я столько претерпел любовной муки..."[493] и каковую вы услышите[494]. И пелась эта кансона так часто, что вскоре дошла и до мадонны Марии, весьма ее обрадовав. Довольна была и мадонна Аудьярт, которая поняла, что он отдалил от мадонны Марии и сердце свое и песнь, поверив в лживые обещания, данные ею, чтобы добиться от него этой песни.

Вскоре после того, как сложена была и уже пелась эта кансона, пришел Гаусельм Файдит к мадонне Аудьярт с великой радостью и с видом мужа, имеющего право на немедленный доступ в ее покой, – и она приняла его с большой сердечностью. И пал Гаусельм к ее ногам и сказал ей, что повеление ее исполнено и что он с мадонной Марией расстался ради нее, и ей он отдал свое сердце, разум свой, трубадурское художество, и теперь молит, чтобы соизволила она сказать и сделать ему все то приятное, что обещала, так, чтобы он был вознагражден за все, что ради нее сделал. Мадонна же Аудьярт ответила ему: "Гаусельм, это правда, что вы человек самых высоких достоинств и большой славы. И нет на свете такой дамы, стремящейся к любви, которая не считала бы себя счастливой иметь вас в качестве возлюбленного и служителя, и которая не ощущала бы радости, когда радуетесь вы, и не печалилась бы, когда вы опечалены, ибо всякой куртуазности вы отец и глава. Но то, что я сказала и обещала вам, сказано было не потому, что я хотела полюбить вас душою и телом, но для того, чтобы вызволить вас из плена, в коем вы пребывали, и освободить вас от надежды, которую тщетно питали вы вот уже лет более семи. Ибо известна мне была воля мадонны Марии, платившей вам словами и посулами, но не имевшей намерения держать свои обещания. Во всем же ином буду я вашим другом и доброжелателем и готова исполнять желания Ваши и повеления Ваши"

Услышав эти слова, Гаусельм опечалился, огорчился и загрустил и принялся умолять даму пощадить его и не допустить, чтобы он умер, обманутый и преданный. Она же сказала, что не убивает его и не обманывает, а, напротив, спасла его от обмана и гибели. И Гаусельм, убедившись, что бесполезно молить о милости и пощаде, поднялся с колен и ушел с видом человека отчаявшегося, ибо понял, что был и обманут и предан, так как она от мадонны Марии его отдалила, заверив ложно, что готова его полюбить. Тогда подумал он о том, чтобы снова пойти с мольбами к мадонне Марии и по этому случаю сложил кансону, каковую вы услышите и в каковой говорится:

Но ни песнями, ни мольбами, ничем, что бы ни делал он и ни говорил, не мог он добиться, дабы мадонна его простила и выслушать пожелала его мольбы.

3. РАЗО ВТОРОЕ

Когда, как вы уже об этом слышали, Гаусельм Файдит благодаря остроумной уловке доны Аудьярт де Маламорт отказался от любовных домогательств в отношении Марии Вентадорнской, долгое время пребывал он в горести и печали из-за этого великого предательства. Однако дона Маргарита д’Альбюссо[497], жена эн Райнаута, виконта д’Альбюссо, заставила его вновь обрести радость в сложении песен. Ибо она наговорила ему столько приятных слов и такую проявила любовную приветливость, что он в нее влюбился и принялся молить об ответной любви. Ради того, чтобы он восхвалял ее достоинства и прославил их в своих кансонах, дама благосклонно выслушала его мольбы и обещала ему усладу по любовному праву. Долгое время не прекращались эти Гаусельмовы моления и любовное его чувство к мадонне Маргарите д’Альбюссо. Он всячески славил ее и хвалил, и служил ей, но она, хоть и радуясь его восхвалениям, любви к нему не питала и никогда не даровала ему никакой услады согласно любовному праву. Все же один раз, с ней прощаясь, он поцеловал ее в шейку, и она, как бы отвечая на его любовь, стерпела это. И долгое время он жил радостью этой дарованной ему услады.

Любила же она эн Уго Лузиньянского[498], сына Уго Ле Брюна, графа Марки, а он состоял в великой дружбе с Гаусельмом. Жила же дама в замке д’Альбюссо, где ни видеться не могла с Уго Лузиньянским, ни оказывать ему какие-либо услады. И вот оттого сделала она вид, будто тяжко заболела и дала обет совершить паломничество ко святой Марии Рокамадурской[499], а Уго Луиньянскому сообщила, чтобы явился он в Юзерш[500], городок, где проживал Гаусельм Файдит – так, чтобы никто об этом не знал, и в доме остановился у эн Гаусельма. Она-де тоже там остановится и окажет ему усладу согласно любовному праву, и назначила ему для этого определенный день. Эн Уго, как такую весть получил, весьма обрадовался и возвеселился, отправился туда в назначенный день и остановился в доме Гаусельма Файдита. Когда он прибыл, жена Гаусельма приняла его сердечно, с великой радостью и, согласно просьбе его, соблюдая тайну. Дама также прибыла в свою очередь и там же остановилась. Уго Лузиньянского нашла она в доме, укрывающегося в той же комнате, где ее ждал ночлег; найдя же, она весьма обрадовалась и возвеселилась и пребывала там два дня, после чего отправилась в Рокамадур, а Уго дожидался ее возвращения. Каждую ночь возлежали они вместе с великой радостью и в разнообразных наслаждениях.

Вскоре же, после того как оба они уехали, возвратился Гаусельм, и жена обо всем ему рассказала. Испытал он от этого такую горесть, что желал себе смерти, ибо мнил, что дама любит только его одного. Более же всего удручило его то, что спали они в собственной его постели. Потому-то и сложил он обо всем этом "злую кансону"[501], каковую вы сейчас услышите:

Это последняя песня, какую он сложил[505].

4. РАЗО ТРЕТЬЕ

Гаусельм Файдит влюблен был в некую даму из епископства Гап в Эмбрене по имени дона Джордана д’Эмбрен. Дама она была благородная, прекрасная собою, весьма куртуазная, сведущая в законах вежества, щедрая на всякое доброе дело и желавшая себе чести и славы. Гаусельм служил ей усердно, весьма ее превознося и прославляя, благодаря чему стала она числиться среди наидостойнейших дам. Мадонна Джордана весьма этому радовалась и веселилась и всячески старалась и поступать, как должно, и речи вести достойные, дабы Гаусельм Файдит не прослыл лжецом за все, что он о ней говорил хорошего. И так распространилась слава о ней и в ближних и в дальних пределах, что ни один благородный муж Вьенны и Прованса в грош себя не ставил, ежели не видел ее. И не было ни единой именитой дамы во всей окрестности, которая не завидовала бы ее красоте и ее достоинствам. И все, что я сейчас говорю, – истина, ибо мною самим и видено и слышано собственными моими глазами и ушами[506].

Так вот, пожелала мадонна Джордана доставить Гаусельму любовную усладу, и однажды вечером пригласила его в свой личный покой для беседы. И было ею столько сделано и сказано, что он от нее удалился, насыщенный радостью. Но только в самый разгар этих радостей маркиз Монферратский[507] собрался в крестовый поход и Гаусельма Файдита взял с собою за море[508]. И обо всем этом Гаусельм Файдит сложил такую кансону:

Это мадонну Джордану прозвал Гаусельм "Бель Эспер"[513].

5. РАЗО ЧЕТВЕРТОЕ

В некое время, когда Гаусельм Файдит долго ухаживал за доной Джорданой из Эбрена, провансальского городка на границе с Ломбардией, – дамой лицом прекрасной, милой, благородной, любезной и в обращении куртуазной, – слагал он в ее честь кансоны и столь восхвалял ее и, моля о милости, столь ей служил усердно, что полюбила и она его и рыцарем сделала своим и другом. В песнях своих величал он ее "Бель-Эспер", как и она его[514], как он сам говорит в обращенной к ней кансоне, так начинающейся:

Меж тем ухаживал за ней также и Альфонс, граф Прованский[517], каковой ради нее отличился множеством деяний, достойных и прекрасных, устраивавший во имя любви к ней турниры и много тративший на это денег. И дама его принимала со всевозможной куртуазностью и обращалась с ним весьма любезно, беседуя и смеясь вместе с ним, так что мнили, будто граф ее возлюбленный. И вот донесли эн Гаусельму, что граф высшую будто бы от нее получил усладу, добившись исполнения своих желаний. Гаусельм же, охваченный негодованием, в горе и тоске от нее удалился и бежал от двора ее, лишив ее своих кансон, пения и речей хвалебных. И так он горевал, и так тосковал, что умереть хотел, и слышать о ней не желал ни от кого на свете. Долгое время пребывал он от нее в отдалении, ни петь не желая, ни смеяться, ни веселиться.

В конце же концов, когда узнал наверное он, что все сказанное ему было наветом, от клеветников исходящим и обманщиков, покаялся он в том, что возводил ложный поклеп на Амора и даму свою порочил, – покаялся в безумии своем, – и, уверясь, что вздор все, что говорилось ему, захотел снова в милость войти у своей дамы и для того кансону сложил, каковую вы сейчас услышите, прощения прося у нее и требуя вину его простить, умоляя и говоря, что ежели соблаговолит она его простить и снова полюбить захочет, то он навсегда ей останется верен и послушен, даже более нежели лев Гольфье де Ла Туру[518]. По двум причинам, продолжает он, следует его простить: во-первых, оттого, что хочет он крест взять и в Рим идти, чего нельзя делать, с кем-либо во вражде и распрях находясь, и, во-вторых, еще и потому, что прощающих прощает Господь и ей простит, ежели она ему простит. И вот эта кансона:

Гаусельм Файдит эн Уго ло Брюна[521], графа Марки, прозвал "Мой изумруд", "Сентонжцем" прозвал эн Пейре де Маламорта[522], "Сверхвеселым" – виконта Комборнского[523], "Бель-Эспер"[524] – дону Джордану д’Эбрен, "Линьяура" – эн Раймона д’Агута[525].

6. РАЗО ПЯТОЕ

Отправился Гаусельм Файдит за море, взяв с собою госпожу Гильельму Монашку, жену свою[526], а до того – даму легкого поведения; была же она толще еще, чем он сам. Он, между прочим, полагал, что имеет от нее сына[527], человека во всех отношениях пренеприятного. Вернулся оттуда он бедный и обнищавший, и эн Элиас д’Юссель сложил по сему случаю такой куплет:

Элиас д’Юссель замком владел небогатым под названием Шарлюс[531], где нехватка была вина и муки. Когда же замок посещали люди добрые и рыцари, принимал он их гостеприимно и прелюбезно, только вместо роскошного пира свои им задавал кансоны, стихи и сирвенты. Отвечая же эн Элиасу, эн Гаусельм бедность замка и нищету хозяина в таком ему попомнил куплете:

А Элиас д’Юссель на этот куплет эн Гаусельма Файдита отозвался так:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Ги д’Юссель родом был из Лимузина, знатный сеньор, владевший богатым замком д’Юссель совместно с братьями своими и эн Элиасом, кузеном своим[546]. Одного из братьев звали эн Эблес, другого – эн Пейре, а кузена их – эн Элиас, и все они четверо были трубадуры. Ги кансоны хорошо слагал, эн Элиас – тенсоны, эн Эблес злые слагал тенсоны[547], а эн Пейре к песням всех троих подбирал напевы.

Служил эн Ги каноником в Бриуде и Монферране, где долгое время ухаживал за доной Маргаритой д’Альбюссон[548] и за графиней де Монферран[549], в честь каковых множество сложил прекрасных кансон. Но принудил его папский легат дать обещание песен более не слагать вовек[550], так что бросил ради него он пение и художество трубадурское.

2. РАЗО ПЕРВОЕ

...но прежде нежели бросил, влюбился он в иную провансальскую даму по имени дона Гидас де Мондус, племянницу Гильема де Монпелье[551] и кузину королевы Арагонской[552]. Долгое время был он в нее влюблен и ей служил, множество в ее честь слагая прекрасных кансон и славу возвеличивая ее и честь. На мольбы же его отвечала она так:

– Ги д’Юссель, Вы ведь хотя и клирик, но дворянин и всеобщим пользуетесь почетом и любовью; сама же я о благе Вашем пекусь настолько, что удержаться не могу, дабы не угождать Вам во всем. Но я дама благородная и хочу выйти замуж. И вот, говорю Вам, – я Ваша: хотите, берите в жены, хотите – в подруги.

Ги д’Юссель возрадовался весьма и обратился за советом к кузену своему эн Элиасу д’Юсселю в нижеследующей песне:

Итак, эн Элиас, кузен его, дал ему такой совет, что мужем быть лучше, нежели другом. Но эн Ги жениться на ней не хотел и оттого в тенсоне говорит, что другом быть лучше. Дама же после такого ответа от эна Ги вышла замуж за рыцаря некоего каталонского по имени Ренардон[555], а с Ги д’Юсселем разошлась, удалив его от себя с такими словами, что-де мужа, который даже не рыцарь, другом своим держать не станет. И вот тогда-то и сложил Ги д’Юссель "злую песнь", – это после того, как сочинил тенсону. А в "злой песне" той, что он потом сложил, говорится:

3. РАЗО ВТОРОЕ

Уже слыхали вы, кто был Ги д’Юссель и родом откуда, и как обменялся он тенсонами с эн Элиасом, кузеном своим, по поводу выбора, предложенного ему дамой, и какое выбрал решение, как разгневалась дама и взяла в мужья Бернардона Каталонского. Ги д’Юссель после того пение забросил и долго пребывал в тоске и печали, что многих рыцарей и дам весьма тяготило. И вот, чтобы вывести его из этих тоски и печали, мадонна Мария Вентадорнская вызвала его на куртуазное прение, начав так: "Ги д’Юссель, сердит мой упрек..."[559].

4. РАЗО ТРЕТЬЕ

После того как Ги д’Юссель сложил "злую песнь", каковую уже поведал я Вам, начинающуюся словами: "Я, злая Дама, прогнан Вами с глаз..."[560], в каковой песне хулит он, что прежде славил, – после того эн Пейре д’Юссель, кузен его, упрекнуть его желая, такой ему направил стих:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Саварик де Маллеон, сын эн Рауля де Маллеона[589], был могущественный пуатевинский сеньор, владетель Маллеона, Тальмона, Фонтенэ, Шателайона, Буэ, Бенона, Сен-Мишель ан л’Арм, Иль-де-Рэ, Иль-д’Йе, Нестривы, Ангулема и многих иных отличных вотчин. Был он прекрасный рыцарь, сведущий в законах вежества, щедрее щедрых. Больше всех на свете ценил он любовь, турниры, песни и услады, придворные развлечения и трубадурское художество, ухаживание куртуазное и щедрые дары, верный был друг дамам и влюбленным, верней любого другого рыцаря, и более всего стремился к общению с достойными людьми, желая им угождать. И воин-то он был какого свет не видывал, порой удачливый, а порой и не очень[590]. И все войны, в каких он участвовал, велись против французского короля и его людей[591]. И ежели бы кто пожелал записать все подвиги и добрые его дела, то книга составилась бы пребольшая, ибо в нем искренность и милосердие сочетались с добротой, и совершил он больше достойных деяний, чем знал я за кем-либо иным, а он лишь ещё и ещё их умножать стремился.

2. РАЗО ПЕРВОЕ

Сказывал уже я вам об эн Саварике, что то был венец всякой куртуазности, какая только есть на свете, и что всегда был он первым во всяком добром начинании, какого можно ждать от достойного мужа.

Долгое время любил он и почитал некую знатную гасконскую даму по имени дона Гильерма де Бенож[592], жену эна П. де Гаваррета, виконта Безома, сеньора Лангона и Сен Макэра. И подлинно могу я свидетельствовать, что никто никогда не совершал ради какой-либо дамы таких доблестных деяний, как он. Дама же долгое время платила ему за рыцарскую службу одними лишь пустыми обещаниями и вздорными заверениями, да шуткой. Много раз заставляла она его приезжать в Гасконь из Пуатье и морем и сушей; а когда прибывал он, весьма ловко умела морочить ему голову лукавыми речами, объясняя, почему не дает ему любовной услады. Он же до того был в нее влюблен, что не видел тут никакого обмана. Однако друзья его все же открыли ему глаза на это коварство и обратили его внимание на другую гасконскую даму, графиню де Маньяк[593], супругу графа Гираута де Маньяк[594]; была она юной и прекрасной и очень стремилась к тому, чтобы росла о ней слава, и хотела повидаться с Савариком, ибо слышала о нем много хорошего[595]. И вот Саварик, как увидел эту даму, очень она пришлась ему по вкусу, и стал он молить ее о любви. И дама, ради важного достоинства, которое в нем нашла, оставила его своим рыцарем, назначив день, когда он сможет явиться к ней, дабы получить от нее то, чего домогался. И он, распростившись с дамой, с великой радостью в Пуатье воротился.

Не много прошло времени, как мадонна Гильерма проведала обо всем этом деле и среди прочего и о том, что Саварику назначен день, когда он должен явиться к даме, дабы она ему оказала обещанную любовную усладу, и возревновала она и очень огорчилась, что рыцаря удержать не смогла. Принялась она тут слать ему письма, приглашения, вызовы и нежнейшие приветы, на какие только способна была, и написала Саварику, чтобы он втайне от всех явился к ней в Бенож, дабы получить от нее любовную усладу в полной мере, и день притом назначила тот самый, что и графиня де Маньяк. И знайте, что это чистая правда, ибо это никто иной, как я, Юк де Сент Сирк, истории эти записавший, был ее вестником[596], который ходил к Саварику и передал ему послание и ласковые приветы.

При дворе же Саварика находился в то время превот Лиможский[597], муж весьма достойный, сведущий в законах вежества и добрый трубадур, и эн Савварик, желая оказать ему честь своим доверием, поведал ему о случившемся – что каждая из дам ему говорила и что обещала. И попросил он превота, чтобы тот задал ему вопрос в форме песни, предложив тенсону, в коей рассудили бы они[598], к какой даме отправиться в назначенный обеими день. И превот обратился к нему с такими стихами:

3. РАЗО ВТОРОЕ[602]

Прибыл как-то Саварик де Маллеон в Бенож повидать виконтессу мадонну Гильерму, за коей ухаживал, и с ним эн Элиас Рюдель[603], сеньор Бержерака, и эн Джауфре Рюдель, сеньор Блайи[604]. Все трое домогались ее любви, и еще до того каждого по отдельности взяла она своим рыцарем, о чем оба других ничего не знали.

И вот на этот раз сидели они вместе с нею все трое, один против нее, а рядом с ней по обе ее стороны двое других. Каждый взирал на нее любовно, она же, дамой будучи хитроумнейшей, какой свет не видал, на эн Джауфре Рюделя стала любовно поглядывать, эн Элиаса Рюделя взяв за руку, начала ее нежно поглаживать, меж тем, как улыбаясь и смеясь, ножкою своею жала ногу эн Саварика. И пока они были с нею, ни один из них не ведал об усладе, оказанной двум другим, когда же вышли от нее, то стал эн Саварику эн Джауфре Рюделю рассказывать, как дама на него глядела, а эн Элиас – как руку поглаживала. Саварик де Маллеон, однако, не стал открывать им, что досталось ему, хотя весьма огорчен был милостями, оказанными другим. Призвал он Гаусельма Файдита[605] и Юка де Бакалариа[606] и в первой строфе партимена поставил перед ними вопрос, кому же большую даровала дама усладу и кому большую выказала любовь:

Гаусельм

Юк

Саварик

Гаусельм

Юк

Саварик

Гаусельм

Юк

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Эн Юк де Сент Сирк родом был из Керси, из городка под названием Тегра, и был он сын некоего бедного вассала по имени эн Арман де Сент Сирк, ибо Сент Сирк назывался замок, откуда тот был родом; замок этот, что у подножья Санта Мария де Рокамадур[626], во время одной из войн был разорен и разрушен. Было у Юка много старших братьев, каковые, желая сделать его клириком[627], отправили учиться в Монпелье. Но в то время, как они воображали, что он изучает науки, он учил песни, кансоны, тенсоны, куплеты и сирвенты, а также деяния и речи благородных и достойных рыцарей и дам[628], живших и в его время, и в былые времена. Всеми этими овладев познаниями, стал он жонглером. И граф де Родес[629], и виконт Тюреннский[630], и добрый Дофин Овернский[631] весьма возвысили его среди жонглеров, обмениваясь с ним стихами, прениями и строфами.

Долгое время Юк провел в Гаскони, бедствуя и странствуя от двора ко двору то пешком, то верхом, пока не остался при дворе графини де Бенож[632], через каковую снискал дружбу эн Саварика де Маллеона[633], который пожаловал ему снаряжение и платье. Долгое время оставался он при нем в Пуатье и в соседних областях, затем в Каталонии, в Арагоне и в Испании[634] при добром короле Альфонсе[635], при короле Альфонсе Леонском и при Педро Арагонском[636]. Жил от также в Провансе у многих сеньоров, и в Ломбардии и в Марке[637]. После того он женился и родились у него дети.

Многому он у многих научился и познания свои охотно передавал другим. Слагал он песни отличные и куплеты на отличные напевы. Но что до кансон, то их он совсем не сочинял[638], ибо никогда не бывал сильно влюблен[639] в какую-либо даму. Однако, умея вести ловкие речи, научился он изображать любовь к прекрасным дамам, и в песнях своих расписывать, что ему от них выпадало, причем и возвысить их умел, и принизить. Впрочем, после женитьбы своей он песни слагать перестал.

2. РАЗО ПЕРВОЕ[640]

Вы уже слыхали о том, кто был Юк де Сент Сирк и родом откуда происходил. Был он влюблен в некую даму из Андюз по имени мадонна Клара[641], милую, очаровательную и прекрасную лицом, а также весьма сведущую в законах вежества.

Желала она, кроме того, быть прославленной и любила, чтобы о ней хорошо говорили и в ближних пределах и в дальних, и искала общения и дружбы с благородными дамами и доблестными мужами. Прознал об этом ее желании эн Юк и сумел услужить ей в том, чего ей всего более хотелось, и скоро не было благодаря ему во всей той округе дамы, с коей не водила бы она дружбы и приятельства и какая не слала бы ей в знак почета и приязни письма, приветы и маленькие подарки, а эн Юк искусные ей составлял послания, какие подобает дамам посылать в ответ на любезность; она же от Юка мольбы терпела и ухаживания и усладу ему обещала по любовному праву. И эн Юк множество сложил в ее честь кансон, в коих обращался к ней с мольбами, восхваляя ее достоинство и красоту; кансоны же те, какие он в ее честь слагал, весьма ей нравились. Долго длилась их любовь, и множество раз ссорились они и мирились снова, как то меж влюбленными бывает в делах любовных.

Была у нее между тем красавица соседка по имени мадонна Понса, сведущая в законах вежества и куртуазная, каковая весьма завидовала чести и славе, какую эн Юк мадонне Кларе снискал, и думала она и гадала, как бы ей эн Юка у нее выхватить и к себе привлечь. И вот, послав за эн Юком, сказала она ему, что у мадонны Клары есть другой возлюбленный, какового она любит больше, чем его; сама же мадонна Понса обещала эн Юку угождать ему и словом и делом. И эк Юк, будучи из тех, кто никому не бывает верен настолько, чтобы отказаться от милостей других дам, из-за великого якобы мадонны Клары обмана, о каковом донесла ему мадонна Понса, наконец, нежных ради взглядов, какие она ему кидала, – из-за всего того порвал эн Юк с мадонной Кларой и злословить ее принялся, мадонну же Понсу восхвалять. Мадонна Клара была этим весьма уязвлена, но такое ее отвращение охватило, что ни гнева не выказала она, ни протеста.

Долгое время эн Юк оставался другом мадонны Понсы, обещанной ожидая награды и услады, каковой не только она ему не давала, но и с каждым днем оказывала ему все худший прием. Тогда эн Юк, видя, что обманут, весьма огорчился и опечалился, и отправился к приятельнице мадонны Клары, каковой поведал всю историю, отчего от мадонны Клары он отдалился, и со всем жаром, на какой способен, умолял ее помочь ему восстановить мир с мадонной Кларой, сделав так, чтобы та согласилась вернуть ему милость и благоволение. Дама та сделать обещала все, что может, и столько мадонну Клару упрашивала, что та согласилась на мир с эн Юком, потребовав, чтобы явился эн Юк вести переговоры с ними обеими, и так и сделал он, и был мир заключен весьма полюбовно. И вот, по сему случаю сложил он такую кансону, в ней же говорится:

3. РАЗО ВТОРОЕ

Эн Юк де Сент Сирк влюблен был в некую тревизскую даму по имени Стадзайлья и, ей служа усердно, в прекрасных кансонах ее восхвалял, почитал и славил; она же хвалу его, любовь, мольбы и ухаживанье куртуазное терпела, любезности говорила и множество обещала приятных благ. Но то была дама, любившая, чтобы все, кто ее видит, ежели то мужи уважаемые и достойные, за ней ухаживали, и от всех мольбы и знаки внимания принимала и словом ли, делом ли, всех одарить сулила усладой; так она поступала со многими. И эн Юк, такое видя и слыша, исполнился ревности и поссорился и повздорил с ней, но то была дама, ни слухов не боящаяся, ни сплетен, ни клеветы. Долгое время он с ней воевал, та же на это не обращала никакого внимания. Каждый день ожидал эн Юк, что станет она его о мире просить и согласии, желая войти с нею в такие отношения, чтобы мог он сложить о ней приятную кансону. Видя же, что ничего не получается, он сложил по сему случаю кансону иную, в ней же говорится:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Элиас Кайрель родом был из Сарлата, городка в Перигоре, и был он оружейник и ювелир[651]. И стал он жонглером и странствовал много по свету. Пел он плохо и песни слагал худые, на виоле прескверно играл, а рассказывал еще того хуже[652], хорошо умел только записывать слова и напев[653]. Долгое время оставался он в Восточной империи[654], а потом, вернувшись оттуда в Сарлат, там и умер.

2. ВАРИАНТ[655]

Элиас Кайрель родом был из Перигора. Был он сведущ в науках и весьма искусен[656] в трубадурском художестве, как и во всем, за что ни брался. Обошел он почти все населенные пределы круга земного[657], но за то, что презирал он свой век и сеньоров, не ценили его художества, как оно того заслуживало.

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Гильем де Сант-Лейдьер был богатый владетель замка в Велэ, в епископате Пюи Санта Мария[688]. Муж он был чтимый, искусный во владении оружием, щедрый, сведущий в законах вежества и весьма куртуазный. Совершенства достиг он в делах любви, и любим был и всюду охотно принят.

Ухаживал эн Гильем де Сант-Лейдьер за маркизой де Полиньяк[689], сестрой Дофина Овернского[690] и доны Сайль де Клаустра[691], женой виконта де Полиньяк, и ей посвящал свои кансоны. Любил он ее страстной любовью и прозвал "Бертран", каковым именем величал также друга своего, эн Юка де Марешаля, знавшего про все, что было между Гильемом и маркизой, про все их слова и дела. И все трое звали друг друга "Бертран"[692]. Так и пребывали они все трое в радостной дружбе, да только для Гильема радость эта обернулась великой печалью, ибо предали его и обманули два "Бертрана".

2. РАЗО ПЕРВОЕ

Я уже поведал вам о Гильеме де Сант-Лейдьере, кто он был и откуда родом, и как эн Юк де Марешаль был его другом, и как они все трое – эн Гильем, эн Юк и маркиза – друг друга величали "Бертран". Долгое время любил и почитал эн Гильем маркизу, и долго длилась их любовь, и любовные свои отношения вели они весьма изящно, безо всяких безумств, вызывающих взаимные порицания, ибо то, что надобно держать втайне, так они втайне и хранили. И любовь эта для всех была великой отрадой, такое было изящество в их поведении и в их речах.

Между тем в то же самое время жила во Вьенне графиня Руссильонская, всеми чтимая, сведущая в законах вежества и прекрасная лицом, и все достойные люди питали к ней великое уважение, более же всех эн Гильем, каковой ее весьма чтил и славил и очень охотно навещал. Так любил он говорить о ней, что все его считали ее рыцарем. Дама же принимала его охотнее, чем любого другого рыцаря, и общество его было ей приятнее всякого иного. Что до него, то видеться с ней было ему настолько приятно, что он реже стал бывать у маркизы. Та возревновала, и впрямь решив, что Гильем – возлюбленный графини, и все стали об этом толковать.

Послала она за Юк де Марешалем и принялась горячо жаловаться на Гильема, говоря, что хотела бы отомстить ему и что желает знать его, Юка, об этом мнение. "Вот почему, – сказала она, – хочу я, чтобы вы стали моим рыцарем, ибо хорошо знаю вас, и знаю я, что нет рыцаря, который и мне бы подходил более чем вы, и Гильему большую бы доставил досаду. И вот хочу я пойти поклониться святому Антонию Вьеннскому[693], притом в вашем сопровождении. Остановиться я желаю в Сант-Лейдьере, в его доме, спать в его опочивальне, на его постели, и чтобы вы там возлегли вместе со мной"

Эн Юк Марешаль, как услышал, что сказала ему дама, весьма подивился, но маркизе ответил так: "Мадонна, вы мне сулите величайшую честь и величайшую отраду, какая может выпасть на долю рыцаря. Я весь ваш". И дама собралась в путь поклониться святому Антонию и пустилась в дорогу в сопровождении своих девушек и множества рыцарей. Прибыв в Сант-Лейдьер к ночи, спешилась она у дома Гильемова. Эн Гильема в то время в замке не было, однако приняли даму с тем большим почетом и тем более старались ей услужить, угождая всем ее желаниям и прихотям. Ночью же возлег с нею на постели Гильемовой эн Юк Марешаль.

Слух об этом распространился по всей округе, и Гильем огорчен был и опечален превыше всякой меры, но не пожелал он показать об этом виду маркизе, ни ссориться с ними, ни браниться не пожелал, ни показал, что молве этой он поверил. Но с той поры старался он еще усердней служить графине Руссильонской, от маркизы же сердцем совсем отдалился. И сложил он тогда кансону, в коей говорится:

В конце же ее, в посылке, говорит он так:

3. РАЗО ВТОРОЕ[697]

Сказывал уже я вам об эн Гильеме де Сент-Лейдьере, кто он и откуда. И как слыхали вы уже, полюбил он графиню де Полиньяк, которую прозывали Маркизой, весьма сведущую в законах вежества. Долгое время любил ее эн Гильем и почитал и кансоны слагал в ее честь; она же рыцарем не желала его оставить своим и услады по любовному праву никакой не давала, а под конец даже сказала ему так:

– Гильем, если только муж мой, виконт, не заставит и не упросит меня взять вас в рыцари и служители, никогда я этого не сделаю.

И эн Гильем де Сант-Лейдьер, как услышал эти слова маркизы, весьма огорчился и опечалился и вышел в задумчивости, размышляя, что бы придумать ему, дабы виконт, муж графини, сам упросил жену взять его в рыцари. Наконец, придумал он, что сложит для нее кансону от мужниного имени, в каковой тот даму молить за него станет. Виконт же, муж ее, песни его и кансоны весьма любил и сам хорошо пел. И вот, сложил эн Гильем песнь, в каковой говориться: "Я, дама, послан как курьер..."

Сложив же эту песнь, он ее виконту де Полиньяк, мужу дамы, показал и ему поведал, по какой причине ее сочинил – будто бы дама ему сказала, что до тех пор его не полюбит, пока муж ее собственный о том ее не попросит. Виконт же, как услыхал эту песнь и уразумел, для чего она сложена, возвеселился весьма и выучил ее с охотою, а, запомнив, жене своей спел. И дама, припомнив собственные свои слова, сразу все поняла и подумала:

– Теперь уж мне от него не спастись.

Спустя немалое время пришел эн Гильем с визитом к даме и поведал ей, как он исполнил ее наказ, чтобы собственный ее муж за него просил и умолял, дабы смилостивилась она и мольбам вняла его и мужниным. И взяла его дама рыцарем к себе на службу, и так продолжалась и шла их любовь, как поведал я вам в другом разо.

И вот песнь, чтобы вы ее послушали:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Дофин Овернский, граф Оверни, одним был из куртуазнейших на свете рыцарей, из самых сведущих в законах вежества, самых щедрых и искусных во владении оружием, наиболее знавших толк в любви, куртуазном ухаживании и во всевозможных изящных деяниях, самый умный и самый разумный, всех лучше слагавший сирвенты, прения и куплеты[701], и лучший мастер вести беседу, хоть шутливую, а хоть и серьезную. И из-за щедрости своей[702] лишился он больше, чем половины своего графства, благодаря же уму и расчету все сумел воротить, да немного прихватил еще и лишку.

2. РАЗО ПЕРВОЕ[703]

Дофин Овернский влюблен был в некую даму из замка своего по имени дона Маурина. Затеяв как-то жарить яичницу, спросила она у интенданта дофинова сала, а тот выдал ей всего полокорока. Прознал о том епископ[704] и сложил по сему случаю строфу, в каковой упрекал интенданта, что тот не выдал ей целого окорока, и за то же Дофина:

Епископ же этот был возлюбленным некоей прекрасной дамы, жены эн Рыбаря де Лук из Пескадора[706], и Дофин такой строфой ему ответил:

3. РАЗО ВТОРОЕ

Дофин сложил про эн Бертрана де ла Тура[710] и послал ему с жонглером Мауретом такой куплет по поводу того, что Бертран презрел щедрость и честь:

А Бертран таким куплетом Дофину ответил:

4. РАЗО ТРЕТЬЕ

Пейре Пелиссьер родом был из Мартеля, городка, бывшего во владении виконта Тюреннского[714]. То был горожанин щедрый, достойный, благородный и куртуазный, и столь возросла благодаря уму его и достоинству слава его, что виконт назначил его управителем всех своих земель. Дофин же Овернский был в то время возлюбленным доны Комторы, дочери виконтовой[715], красотою славившейся и благородством. Всякий раз, как приезжал Дофин, эн Пейре Пелиссьер снабжал его деньгами и во всем угождал, чего тот не пожелает. Когда же пожелал Пейре Пелиссьер получить деньги обратно, то Дофин заплатить отказался и уклонился от вознаграждения за услуги, какие тот ему оказывал. Перестал он также посещать даму и наведываться в те места и не посылал ей больше писем и гонцов. И вот, тогда Пейре Пелиссьер сложил такой куплет:

Дофин же Пейре Пелиссьеру так ответил:

5. РАЗО ЧЕТВЕРТОЕ

После того, как был заключен мир между королем Французским и королем Ричардом[719], был между ними произведен обмен Керси и Оверни, ибо Овернь прежде принадлежала королю Ричарду, а Керси – Французскому королю, теперь же Овернь перешла к королю Французскому, а Керси – к эн Ричарду. Это очень огорчило и опечалило овернских сеньоров – Дофина и графа Ги, кузена его[720], ибо это приближало их Французскому королю. А они знали, что тот был плохой сюзерен, скуп и жаден, и таков он и был, ибо, едва войдя в права, сразу приобрел в Оверни укрепленный замок под названием Нонетт и завладел богатым городом Иссуаром[721] отняв его у Дофина.

Когда же эн Ричард возобновил войну с королем Французским, он провел с Дофином и его кузеном графом Ги переговоры, напомнив о том, как король с ними обошелся и какие нанес им обиды; а если они захотят поддержать его, восстав против Французского короля, он-де даст им рыцарей и арбалетчиков и денег, сколько они потребуют. И они, помня обиды, нанесенные им королем, поверили словам эн Ричарда и вступили в войну.

Когда же эн Ричард узнал, что двое овернских владетелей, Дофин и его кузен граф Ги, восстали против короля Франции, он заключил с ним перемирие и, бросив Дофина и графа Ги, отправился в Англию. А король Французский снарядил изрядное войско и пришел с ним в Овернь и испепелил огнем все земли Дофина и графа Ги, завладев их городами, селениями и замками. И видя, что они не могут защитить себя от Французского короля, они заключили с ним перемирие на пять месяцев, решив между собой, что граф Ги отправится в Англию узнать, поможет ли им эн Ричард согласно обещаниям и клятвам. И граф Ги отправился в Англию с десятью рыцарями. Но эн Ричард принял его неблагосклонно, не встретил и не приветил и не дал ему ни рыцарей, ни солдат, ни денег, ни арбалетчиков. И он, с тоской и позором, возвратился ни с чем. Вернувшись же в Овернь, отправился он с Дофином к Французскому королю, и они мир заключили.

Когда же они замирились, окончилось перемирие между Французским королем и эн Ричардом. И король Французский собрал большое войско и вошел в его земли и захватил его селения и сжег города и замки. И когда эн Ричард это узнал, он тотчас отправился сюда через море. И едва прибыв, он послал передать Дофину и графу Ги, что они должны оказать ему помощь и поддержку и пойти войной на Французского короля, ибо окончилось перемирие, но они этого не сделали.

Король же Ричард, как услыхал, что они не хотят помогать ему в войне, сложил про Дофина и графа Ги сирвенту, в которой вспомнил клятву, которую они ему дали, и то, как они от него отступились, зная, что Шинонские сокровища растрачены[722] и что король Французский был хорошим воином, а эн Ричард скверным; припомнил он и былую щедрость Дофина, прежде не считавшегося с расходами, ныне же, из-за строительства укрепленных замков, впавшего в скупость, и еще он спрашивал, помнит ли тот об Иссуаре, отнятом у него Французским королем, – собирается ли он мстить за него и будет ли нанимать для этого солдат. Вот эта сирвента:

Дофин же королю Ричарду в другой сирвенте на каждый из его попреков ответил, утверждая собственную свою правоту и неправоту эн Ричарда, и в свою очередь, обвинил его в обидах, причиненных и ему, Дофину, и графу Ги, и многим другим. Вот сирвента Дофина:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Понс де Капдюэйль родом был из того же епископата, что и Гильем де Сант-Лейдьер[774]; был он высоковажный сеньор и знатный вельможа, рыцарь, искусный во владении оружием, ухаживании за дамами и художестве трубадурском, хорошо мог петь и на виоле играть, лицом пригож и ростом высок, и, хотя был весьма небогат, умел скрывать это, проявляя великую любезность, когда кого-либо у себя принимал.

И полюбил он пылкой любовью мадонну Алазаис де Меркуор, жену эн Ойзиля де Меркуор, каковая приходилась дочерью знатному провансальскому сеньору эн Бернарту д’Андюз[775]. Любил он ее и восхвалял чрезвычайно и множество сложил кансон в ее честь. Столько, сколько жила она, он дамы иной не любил, а как умерла[776], он, приняв крест, за море отправился и там умер.

2. РАЗО

Понс де Капдюэйль, как вы уже слыхали, влюблен был в мадонну Алазаис де Меркуор, жену знатного овернского графа, дочь эн Бернарта д’Андюз, и был ею любим. Любовь их пользовалась превеликим одобрением при куртуазных дворах, где многие благородные и утонченные люди вели о ней беседы, трубадуры же слагали о ней множество прекрасных кансон.

И вот, находясь с дамой в отношениях, полных радости и чести, он будучи в любви безумцем, неспособным столь великого счастья вынести, задумал ее любовь испытать, ибо не верил ни очам своим, ни усладам нежным, ни лестным знакам внимания, какие она ему оказывала. И помыслил он в неразумном своем сердце, что станет притворяться, будто влюблен в иную даму, дону Аудьярт, жену сеньора Марсельского[777]. Ибо надумал он, что ежели даму его отдаление такое огорчит, то уж он будет знать наверное, что она его любит; ежели же довольна останется, то нелюбовь ее будет этим подтверждена. И вот, подобно безумцу, каковой не успокоится, пока совсем себя не погубит, стал он от мадонны Алазаис отходить, приступая со словословиями к мадонне Аудьярт. И сказал он о ней:

Мадонна же Алазаис, как увидала, что Понс де Капдюэйль, коего она любила и почитала, от нее отходит и приступает к мадонне Аудьярт, таким к нему прониклась презрением, что ни с кем о нем не говорила и новостей о нем не спрашивала более, продолжая держать широкий двор и жить в кругу поклонников.

Долгое время ухаживал Понс де Капдюэйль за дамами по всему Провансу, избегая только одной – благородной мадонны Алазаис. Когда же увидел он и обнаружил, что та огорчения не выказывает никакого и писем к нему не шлет с гонцами, то уразумел, что поступил он плохо и наведываться начал в ту округу, мало-помалу испытание безумное, какое затеял, оставляя, и принялся отправлять ей с вестниками послания, да только та не желала и слушать. Тогда он весьма огорчился и опечалился и в письмах стал обращать к ней мольбы в стихах, дабы соблаговолила она позволить ему предстать перед нею с оправданиями, прося и моля о милости, а ежели, – писал он, – она им оскорблена, то пусть соблаговолит его покарать. Она же по-прежнему ни слушать не желала оправданий, ни оказывать милостей. И тогда сложил он такую кансону, в каковой говорится:

Но и эта кансона в очах дамы его не спасла, и он сложил еще одну, в ней же говорится:

Однако и эта кансона нимало не посодействовала ему в том, чтобы дона Алазаис вернула ему свое благоволение, поверив, будто только для того он от нее отдалился, чтобы испытать, опечалится ли она, или нет, если он ее оставит. И тогда отправился он к мадонне Марии Вентадорнской[784], к мадонне графине де Монферран и к виконтессе д’Альбюссо[785] и всех троих в Меркуор привез – мадонну Алазаис умолять, дабы смилостивилась та и благоволение свое ему вернула, и ради тех дам согласилась она так и поступить. Эн Понс де Капдюэйль же возрадовался больше всех на свете и поклялся тут же, что испытывать притворством даму не станет вовек.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ РАЗО

Гильем де Балаун был знатный сеньор, владетель замка в округе Монпелье, куртуазный рыцарь, весьма сведущий в законах вежества и добрый трубадур.

Полюбил он некую знатную даму из Гавауданского епископата по имени мадонна Гильельма де Джауджак, жену эн Пейре, сеньора Джауджакского. Он любил ее, служил ей и горячо восхвалял ее в своих речах и песнях. И дама, в свою очередь, так его полюбила, что речами и деяниями дарила ему всяческую усладу по любовному праву. У Гильема же был товарищ и друг по имени Пейре де Барджак[787], муж благородный, доблестный, достойный и прекрасный, каковой влюблен был в некую юную и прелестную даму из замка Барджак по имени мадонна Вьерненка. Она приняла его, как своего рыцаря, и он получал от нее все, чего желал. И оба они – и Гильем де Балаун и Пейре де Барджак были счастливейшими возлюбленными своих дам.

Случилось, однако, что Пейре де Барджак так сильно рассорился со своей дамой, что та в гневе дала ему отставку, отчего ходил он грустный и опечаленный как никогда прежде. Эн Гильем де Балаун всячески его утешал, уговаривая не отчаиваться, и обещал устроить примирение возлюбленных, как только появится в Джауджаке. Долгое время, однако, не возвращался он туда, когда же вернулся, то тотчас помирил мадонну Вьерненку с эн Пейре де Барджаком, и тот ощутил от этого такую радость, какой никогда в жизни еще не испытывал. Эн Гильем же дивился только, слушая речи Пейре де Барджака о том, что никакая прежде им испытанная радость не может сравниться с этой, ни даже та, какую ощутил он, когда даму свою покорил впервые. И сказал тогда Гильем де Балаун, что теперь хочет и он на себе испытать, действительно ли сильнее радость любви вновь обретенной, нежели радость первой победы. И притворился он, будто на свою даму чем-то весьма разгневан, перестал слать к ней гонцов, не желал о ней говорить и слушать и не наведывался более туда, где она обитала.

Тогда послала к нему дама вестника с письмами самыми ласковыми, в каковых выказывала удивление, отчего он так долго у нее не появляется и никаких не дает о себе вестей. Он же, одержимый безумием в любви своей, отказался выслушать гонца и принять письма, повелев выгнать его из замка своего бесчестно. И возвратился тот к мадонне Гильельме огорченный и опечаленный и обо всем происшедшем ей поведал. Она тоже весьма опечалилась и повелела одному рыцарю из своего замка, осведомленному об этом деле, отправиться к эн Гильему и спросить его, чем она его разгневала, и ежели действительно не угодила ему словом или делом, то готова это исправить любым способом по желанию и разумению Гильемову.

Отправился рыцарь в Балаун, где Гильем прием ему оказал прескверный, а когда тот передал ему поручение мадонны Гильельмы, ответил, что ничего объяснять не будет, ибо она сама хорошо знает, что он простить ее не может, и никаких оправданий слушать не хочет. Рыцарь, вернувшись, поведал мадонне Гильельме, что сказал ему эн Гильем. Тогда отчаялась она и сказала, что теперь уже не будет слать к нему гонцов с мольбами и оправданиями.

Настал, однако же, день, когда уразумел эн Гильем, какую по безумию своему теряет он радость и какого лишает себя счастья, и, вскочив на коня, прискакал он в Джауджак, но остановился не в замке, а в доме некого горожанина, сказав, что в паломничество держит путь. Прознала, что он в городе и мадонна Гильельма, и с наступлением ночи, когда все жители уже спали в своих постелях, она в сопровождении одной лишь дамы и одной девицы из замка вышла и прошла в дом, где Гильем остановился, и повелела служанке вести ее в его покой. Там, подойдя к его постели, стала она перед ним на колени, и сняв с лица повязку, чтобы поцеловать его[788], молила о прощении за преступление, которого не совершала. Он же не только отказался принять ее и простить зло, ею якобы ему причиненное, но с побоями и ударами прогнал от себя. И пошла, горюя, скорбя и печалясь, в замок она, решив твердо никогда его больше не видеть и с ним не говорить, и раскаивалась во всем, что заставил ее сделать Амор.

Но Гильем стал уже горевать о поступке, на который толкнуло его безумие. Поднялся он рано утром и, подойдя к замку, объявил, что хочет видеть мадонну Гильельму, чтобы показать и объявить ей, что в чистом безумии совершал он все эти дела, и молить ее о прощении за это помрачение разума. Дама же отказалась увидеть его и выслушать и повелела гнать его из замка с позором. И ушел Гильем, плача, вздыхая и жалуясь, словно впавший в безумие, а дама осталась в сожалениях о бесчестии, которое сама себе нанесла, унизившись перед ним. Так и прошел для Гильема де Балауна целый год, ибо дама отказывалась увидеть его и не слушала, если кто-нибудь пытался ей о нем говорить. Он же сложил песнь своего отчаянья, в каковой говорится:

Тем временем прознал обо всем этом Бернарт д’Андюз[791], самый чтимый из высокородных сеньоров той округи, бывший к тому же другом и Гильема, и мадонны Гильельмы. Немедля вскочил он в седло, примчался в Балаун и, заговорив с эн Гильемом об этом деле, спросил его, как могло статься, что он так долго не виделся с дамой своей.

И эн Гильем все ему поведал, сетуя на безумие, которому он поддался. Узнав причину ссоры, эн Бернарт нашел, что это презабавная шутка и обещал Гильему мир восстановить между ним и его возлюбленной. Услышав, что эн Бернарт берется посредничать, Гильем весьма обрадовался и возвеселился.

Пустился эн Бернарт в путь и, прибыв в Джауджак, сказал даме о том, в каком отчаянье Гильем от безумства, которое сам себе придумал и какую Нелепую и скверную шутку затеял он ради испытания ее любви. Дама же ответила, что большую совершила ошибку, на такие пойдя перед ним унижения. И отвечал эн Бернарт, что потому ей и следует простить, что права она, а виновен Гильем. И тут он передал ей песнь Гильемову в письме, умоляя смилостивиться над ним и ради него простить Гильема, но предварительно наложив на него некую кару, как возмездие за его проступок. И отвечала дама Бернарту, что раз он так уж этого желает, она согласна и кару наложить и простить, кару же требуя такую, что эн Гильем должен вырвать себе ноготь на большом пальце руки и принести ей его вместе с песнею, в коей он корил бы себя за содеянное им безумие. И эн Бернарт д’Андюз, видя, что дама твердо стоит на своем, простился с нею и вновь отправился к Гильему, коему передал ответ дамы.

И Гильем, как услыхал, что получит прощение, обрадовался и благодарил Бернарта за то, что тот столь многого добился от дамы. Тотчас же велел он позвать врача-хирурга, коему поручил завязать ему палец и вырвать ноготь, терпя при этом превеликую боль. После того сложил он песню, и оба они с эн Бернартом вскочили на коней и поскакали в Дажуджак к мадонне Гильельме. И вышла она им навстречу. И эн Гильем пал перед нею на колени и ноготь ей представил, она же, сжалившись над ним, взяла его за руку и с колен подняла. И прошли все трое в покои ее, и там она, целуя его и обнимая, прощение ему даровала. И исполнил он песнь свою, а она с веселием слушала. И после того более чем прежде любили они друг друга.

Ежели кто, обладая великим счастьем, сам ищет себе горя, то вполне этого горя заслуживает, как это случилось с Гильемом де Балауном. Подобно ему, всякий безумец исправляется, претерпев некий ущерб.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Пейре Карденаль родом был из Велэ, из местечка Пюи Санта Мария[795], и происходил из семьи достойной и славной: отец его был рыцарь, а мать благородная дама. Еще младенцем отдал его отец в монастырь тамошний самый большой, где он наукам обучился и хорошо мог петь и читать. Когда же он вырос, то, чувствуя себя юным, прекрасным и веселым, поддался влечению к мирской суете. Множество сложил он прекрасных песен на достойные темы, слагал он и кансоны, но редко, а более же всего отличные сирвенты, в каковых, если их должным образом понимать[796], он излагает весьма примечательные сюжеты и дает много отличных примеров, ибо в них весьма обличает он безумие века сего и сурово корит недостойных клириков[797]. Странствовал он по куртуазным дворам знатных сеньоров и королей, повсюду водя за собой жонглеров, исполнявших сирвенты его. Весьма чтили его и жаловали щедро добрый наш монсеньор король Яков Арагонский[798] и все прочие сеньоры.

И я, мэтр Микель де ла Тор, писатель[799], свидетельствую, что когда эн Пейре Карденаль покидал сей мир, было ему под сто лет. И я, вышесказанный Микель, сирвенты эти записал в городе Ниме. Некоторые же из этих сирвент тут написаны:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Пейре Видаль родом был из Тулузы, скорняцкий сын. Пел он лучше всех в мире, будучи, однако, одним из самых сумасбродных людей, когда-либо живших на свете, ибо считал за правду все, что ему нравилось или хотелось. Трубадурское художество ему давалось легче чем кому угодно, и слагал он великолепнейшие кансоны на изысканнейшие напевы, говоря в них величайшие безумства о делах ратных и любовных и творя злые наговоры. Правда и то, что некий рыцарь из Сан-Джили обрезал ему язык[827] за то, что он давал понять, что был возлюбленным его жены, а эн Юк Баусский[828] велел за ним ухаживать и выходил его.

Когда же исцелился он, то отправился за море и оттуда привез гречанку, каковую выдали за него на Кипре замуж под видом племянницы императора Константинопольского, внушив ему, что через нее он по праву получит империю. И тогда стал он тратить все, что приобретал, на сооружение кораблей, ибо думал идти завоевывать эту империю, и носил императорские регалии и требовал, чтобы его императором величали, а жену – императрицей[829].

Ухаживал он за всеми знатными дамами, каких встречал, и всех их просил о любви, они же все позволяли ему говорить и делать, что ему нравится, так что он мнил, будто он всех их возлюбленный и что каждая умирает от любви к нему. Всегда держал он великолепных коней и носил роскошное оружие и имел императорский трон и походную кровать, и мнил себя рыцарем, лучшим на свете и наиболее любимым дамами.

И здесь вы найдете творения его:

РАЗО ПЕРВОЕ[831]

Пейре Видаль, как сказывал уже я вам, ухаживал за всеми знатными дамами и воображал, что и они расположены к нему любовно. Так, ухаживал он и за мадонной Алазаис, женой эн Барраля, сеньора Марсельского[832], который за великолепные песни и безумства еще более великолепные, творимые Пейре Видалем, благоволил к нему больше, чем к кому угодно на свете. Звали они друг друга "Райньер"[833]. При дворе и в покоях эн Барраля был Пейре Видаль полностью своим человеком. Знал прекрасно эн Барраль, что Пейре Видаль ухаживает за его женой. И как и для всех, кто был об этом осведомлен, было это для него лишь предметом забавы, ибо его веселили чудачества, которые Пейре Видаль говорил и проделывал. Как к предмету забавы относилась к этому и мадонна Алазаис, точно также как и другие дамы, за которыми Пейре Видаль ухаживал: каждая говорила ему приятности и обещала все, что ему угодно и о чем он просил, – он же был так умен, что всему этому верил! А когда Пейре Видаль с мадонной Алазаис ссорился, эн Барраль тотчас же их мирил и убеждал ее обещать ему все, о чем он просит.

Случилось же однажды так: знал Пейре Видаль, что эн Барраль уже встал и что госпожа в покоях осталась одна. И вот, вошел он туда и приблизился к постели мадонны Алазаис и, застав ее спящей, стал на колени перед ней и поцеловал ее в уста[834]. Она же почувствовала поцелуй, но подумала, что это эн Барраль, ее муж, и, смеясь, поднялась с ложа, но тут же посмотрела она и увидела, что перед ней был этот безумец Пейре Видаль, и стала она кричать и подняла великий шум. Услышав его, пришли придворные девушки и спросили: "Что такое случилось?" И Пейре Видаль удалился бегом. Госпожа же послала за эн Барралем и стала жаловаться на Пейре Видаля, что он-де ее поцеловал, и умоляла плача, чтобы тот его покарал[835]. А эн Барраль, как человек разумный и бывалый, принял случившееся как предмет забавы и стал жене выговаривать, что она подняла шум из-за выходки сумасброда. Но не мог он ее уговорами убедить, дабы она случившегося широко не разглашала и не искала причинить Пейре Видалю зло, и она продолжала сильно угрожать ему. Пейре видаль же, сего убоявшись, сел на корабль и отплыл в Геную, где и пребывал, пока за море не отправился с королем Ричардом, ибо сказали ему, что дона Алазаис хочет вырвать у него душу из тела. Там оставался он долгое время и множество сложил прекрасных кансон, в коих вспоминал о похищенном поцелуе, как говорит он в кансоне, каковая начинается словами: "Слова сплести и нанизать..."[836], что он-де награды от нее никакой не имел:

А в другом месте говорит он:

А еще в кансоне иной:

Долгое время пробыл он за морем, в Прованс не решаясь вернуться и возвратиться[840]. Тем временем эн Барраль, каковой, как слыхали вы, был к нему весьма расположен, так жену свою упрашивал, что та простила Пейре Видалю похищение поцелуя, согласясь признать этот поцелуй ему дарованным. Послал тогда ему сказать эн Барраль о благосклонности и благоволении жены, и тот с радостью превеликой прибыл в Марсель, где эн Барралем и мадонной Алазаис принят был с радостью превеликой, и та даровала ему поцелуй взамен того, похищенного; и по сему случаю сложил Пейре Видаль кансону, каковую вы услышите, в ней же говорится:

3. РАЗО ВТОРОЕ

Пейре Видаль весьма был огорчен смертью доброго графа Раймона Тулузского[846] и впал в великую печаль, и облачился он б черное платье[847], а всем своим коням обрезал хвосты и уши, обрил себе голову и слугам своим приказал сделать то же самое, бороды же и ногтей стричь не велел, и так долгое время ходил он с видом человека, лишившегося рассудка и скорбью убитого. И случилось, что в то время, как он пребывал таким образом в тоске, прибыл в Прованс король Альфонс Арагонский[848] и вместе с ним Бласко Грек и эн Гарсия Грек и эн Марти дель Канет и эн Микель де Лусия, эн Сас д’Антилон и эн Гильем д’Алькалла, эн Альберт де Кастельвейль и эн Раймон Гаусеран де Пинос, эн Гильем Раймон де Монкада, эн Арнаут де Кастельбон и эн Раймон де Сервера[849], и застали они Пейре Видаля в тоске и печали, ходящего с видом человека, лишившегося рассудка. И стали король и сеньоры его, каковые были с Пейре Видалем в особенной дружбе, его упрашивать, чтобы он печалиться бросил, а пел бы и веселился и сложил бы для них кансону, которую увезли бы они с собою в Арагон. И так король и сеньоры его упрашивали, что он обещал развеселиться и бросить печалиться, и сложить песню, и вообще сделать все, что будет угодно королю.

Был он между тем влюблен в дону Лобу де Пуэйнаутьер[850] и также в мадоннну Эстефанию де Сон из Сарданьи[851], еще же незадолго до того влюбился он в дону Раймбауду де Биоль, жену эн Гильема Росганя, сеньора Биоля, что в Провансе, на горе, разделяющей Прованс от Ломбардии. Дама же Лоба была из округи Каркассонской, и эн Пейре Видаль ради нее назвался волком[852] и герб носил волчий. И на горе Кабарет дал он на себя охотиться пастухам с собаками, овчарками и борзыми, как охотятся на волка, облачась в волчью шкуру, дабы волком представиться перед собаками и пастухами. И стали пастухи с собаками его травить и так его отделали, что он был замертво снесен в дом доны Лобы де Пуэйнаутьер.

Когда же прознала дама, что это был на самом деле Пейре Видаль, то стала потешаться по поводу сумасбродства, им совершенного, и смеялись они много, она и муж ее, так сильно позабавило это их обоих. И муж дамы распорядился взять его и уложить в укромном покое, устроив его как можно лучше, и, врача призвав, лечить его приказал, пока не выздоровеет тот вполне.

Начал я вам уже рассказывать про Пейре Видаля, что он королю и сеньорам его обещал петь и слагать песни, – так вот теперь, когда он выздоровел, распорядился король платье и оружие приготовить для себя и для него; нарядился эн Пейре Видаль и был весьма доволен, и вот тогда сложил он кансону, каковую вы сейчас услышите, в ней же говорится:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Раймон де Мираваль родом был бедный рыцарь из Каркассона. Владел он четвертой частью замка[865] Мираваль, а весь замок вмещал человек не более сорока. Однако ради трубадурского художества, коим он владел превосходно, и словесного дара его, – ибо знал он немало изящных разных историй о любви, об ухаживании куртуазном и о речах и деяниях достопамятных влюбленных, – ради всего того был он в чести и почете у графа Тулузского[866], с коим прозвали они друг друга "Аудьярт"[867]. И граф его жаловал платьями, лошадьми и оружием, по нуждам его. И был он к графу и всему дому его весьма приближен, а также к королю Пейре Арагонскому[868], виконту Безье[869] и к эн Бертрану де Сайссаку[870]. И не было во всех тех пределах дамы, сколько-нибудь знатной или благородной, какая добиться бы не старалась внимания его и к себе привлечь не стремилась, ибо более, нежели кто иной, умел он дам восхвалять и славить, так что ни одна не могла похвалиться честью, ежели Район де Мираваль не был ее другом. Множество раз бывал он влюблен и множество сложил добрых кансон, однако никто не думал, чтобы он хоть от одной дамы вкусил услады по любовному праву, ибо все они обманывали его.

Дни свои скончал в Лериде он, в цистерцианского ордена монастыре Святой Клары.

2. РАЗО ПЕРВОЕ

Про эн Раймона де Мираваля сказывал уже я вам по случаю иному, кто он и откуда, и слыхали вы, что ухаживал он за всеми дамами, лучшими и достойнейшими, той округи, как он сам говорит:

Ибо среди изящной публики стяжал он им превеликую честь и славу. Много было таких, от коих одно он видал добро, от иных же и зла немало, как он сам говорит:

Бывало, что обманутый ими, он и их обманывал вдвойне, как он сам говорит:

Однако он весьма не любил, когда говорили, что вообще он от дам добра не видел, как он сам говорит:

Никогда, впрочем, не обманывал он верных и достойных, как бы ни заставляли они его страдать, умея и это обратить себе на пользу, им же доставляя только приятное.

И вот, полюбил он некую даму из Альби по имени дона Эрменгарда де Кастрас, юную и благородную, прекрасную, милую и куртуазную, сведущую в законах вежества и куртуазной беседе. Очень он ее любил, и чтил ее, и восхвалял в речах и песнях так складно и ладно, что слава ее среди людей весьма умножилась. Долго он ее молил, чтобы она даровала ему усладу по любовному праву. Она же отвечала, что любовницей его не станет, но если он жену свою решится оставить, то замуж она за него пойдет.

Когда же Раймон де Мираваль услыхал, что она согласна выйти за него замуж, то поспешил в свой замок, с радостью великой размышляя, какой предлог ему избрать, чтобы разойтись с женой своею, каковую прозывали Каударенкой по имени Каудейры, отца ее[878]. Была она мила и прекрасна, и хорошо умела слагать куплеты и дансы[879], ухаживал же за нею эн Гильем Бремон, добрый рыцарь, прекрасный и благородный. И Раймон де Мираваль, чтобы избавиться от жены, такой выдумал повод, будто не место двум трубадурам под одной крышей. И сказал он ей, чтобы призвала она отца своего и в дом к нему возвратилась. Когда же та увидела, чего ее муж желает, то призвала Гильема Бремона, каковой тут же и явился, и Раймон де Мираваль передал ему жену из рук в руки. И тот ее увез и женился на ней. Дама же, дона Эрменгарда, за коей эн Раймон ухаживал, замуж вышла за соседа своего, знатного сеньора по имени Оливьер де Сайссак[880]. И впал тогда Мираваль в великую грусть и печаль, ибо сразу потерял и жену и даму.

Весть об этом разошлась по всей дальней и ближней окрестности, и дошла она до одного достойного каталонского сеньора по имени эн Югэт де Матаплана[881], трубадура прекрасного и искусного, большого друга Мираваля. И он тогда сложил такую вот сирвенту:

3. РАЗО ВТОРОЕ

Об эн Раймоне де Миравале знаете вы уже из жизнеописания, что перед песнями[885] – кто он и родом откуда, так что говоренного повторять не хочу.

Но вот, полюбил он некую Каркассонскую даму по имени Лоба де Пуэйнаутьер[886], дочь эн Р. де Пуэйнаутьера, бывшую жену одного знатного и могущественного Кабаретского рыцаря, одного из совладетелей замка Кабарет. Лоба эта дама была собой прекрасная, прелестная, куртуазная, сведущая в законах вежества и весьма охочая до чести и славы, и все пришельцы и сеньоры знатные той округи, стоило им ее увидеть, влюблялись в нее тот же час – граф де Фуа и Оливьер де Сайссак, Пейре Роджьер де Мирпуа и Аймерик де Монреаль[887], а также и Пейре Видаль, каковой сложил в ее честь множество прекрасных кансон[888]. Но всех сильней любил ее Раймон де Мираваль, в песнях и историях превозносивший честь ее и славу, а делал он это лучше, нежели любой на свете рыцарь, песни свои уснащая предисловиями[889] и пространными речами, наиприятнейшими для слуха. Лоба же ради великой славы, какую он ей стяжал, и зная к тому же, что лучше всякого иного мог он даму и вознести и принизить, – принимала мольбы его и ухаживания, суля любовную усладу, и, даровав поцелуй, оставила его рыцарем на своей службе. Впрочем, любезности эти она лицемерно ему расточала, ибо не его любила, но графа де Фуа, какового сделала своим любовником. Слух об этой любовной связи разошелся по всей округе, и потеряла она всю свою славу и честь, друзей своих всех и приятельниц, ибо в Каркассоне всякой даме конец, ежели берет она в любовники высокопоставленного сеньора.

Мираваль же, услышав о дурном ее поступке и распространившейся о ней дурной молве, и о том, что Пейре Видаль сложил о ней злую кансону, в каковой есть такая строфа:

– опечалился Мираваль свыше всякой меры и хотел было сам начать ее унижать и злословить о ней, но потом рассудил, что, чем в срам ссорою ввергать их обоих, лучше попытаться обмануть ее, как сам он был ею обманут[892]. И стал он ее защищать, историю с графом де Фуа оправдывая и покрывая. Прослышала Лоба, что вопреки печали своей великой Мираваль ее покрывает и оправдывает, и весьма возрадовалась, ибо его-то всех больше она и боялась. И призвав к себе Мираваля, стала она благодарить его за заступничество, плача и говоря так:

– Мираваль, ежели была у меня когда-нибудь честь, слава, друзья и приятельницы, ежели здесь и там превозносились и восхвалялись куртуазные мои манеры, то все это у меня от Вас и Вам одному я обязана. А что не даровала я Вам того, чего Вы желали получить от меня по любовному праву, так в том мне мешала отнюдь не иная любовь, но собственные Ваши слова в кансоне "Призвал меня Амор душой воспрять"[893]:

Ибо усладу эту желала я даровать Вам почетно, дабы слаще Вам она показалась. Потому и не торопилась я, ибо два года всего прошло с той поры и пять месяцев, как я с поцелуем взяла Вас в свои рыцари, по слову песни Вашей:

Но теперь вижу я, что Вы не хотите меня оставить ради тех наветов, неверных и лживых, что возводят на меня зложелательницы и враги, и за то клянусь Вам, что как Вы против всех за меня постояли, – так и я ради Вас отрекусь от всех и душу мою Вам дарую и тело, дабы поступали Вы со мною, как Вам заблагорассудится, ибо целиком отдаюсь в руки Ваши и в Вашу власть, прося лишь, чтобы защищали Вы меня и впредь от врагов моих и зложелательниц. И Мираваль с превеликим весельем принял от Лобы ее дар и долгое время получал он от нее все, чего только желал.

Еще до того, однако, влюбился он в маркизу Минервскую[897] по имени Джент Эския Минервская, графа Минервского жену, юную, знатную и полную веселья, каковая в жизни никого не обманула еще и не солгала никому, и сама обманута и предана не была. И ради нее покинул Лобу Мираваль, сложив обо всем этом такую кансону:

4. РАЗО ТРЕТЬЕ

Об эн Раймон де Миравале слыхали вы уже[901], как он, оставаясь с Лобой в мире, сумел ее обмануть. А теперь расскажу я вам, как обманула его дона Алазаис де Буасезон, а потом еще другая дама, соседка ее, по имени дона Эрменгарда де Кастрас по прозвищу "Альбигойская Красавица". Обе были они Альбигойского епископата[902]: дона Алазаис, жена эн Бернарта де Буасезона, из замка под названием Ломберт, а дама Эрменгарда – из города под названием Кастра, где она замужем была за знатным преклонного возраста сеньором.

И вот, влюбился Раймон де Мираваль в дону Алазаис, юную, знатную и собой прекрасную и жаждавшую хвалы и чести и славы. И так как знала она, что эн Мираваль мог принести ей больше славы, нежели кто иной на всем белом свете, то, заметив, что нравится ему, очень обрадовалась, стала кидать ему нежные взоры, говорить всевозможные любезности, какие только сказать может рыцарю дама, а он возвеличивать ее стал как только мог и умел в песнях своих и историях, и сложил в ее честь множество прекрасных кансон, славя ее достоинство, благородство и куртуазность, и так ее прославил, что стали ухаживать за ней все знатные сеньоры той округи – виконт Безье[903], граф Тулузский[904] и король Педро Арагонский[905], каковым так ее Мираваль нахваливал, что король ее полюбил, не видав[906], и стал ей гонцов слать с письмами и маленькими подарками, умирая от желания ее увидеть. Тогда стал стараться Мираваль, чтобы прибыл король на нее посмотреть и в кансоне "Ныне ветер и мороз..."[907] такую сложил строфу:

И вот, прибыл король в округу Альбигойскую[909] и в Ломбер направился, к мадонне Алазаис, и эн Мираваль вместе с ним, прося короля поддержать его в глазах дамы, словцо за него замолвив. Мадонна же Алазаис приняла короля с превеликой охотою и превеликим почетом. А король, едва сел с нею рядом, принялся молить ее о любви, и она все, чего ни пожелает, ему посулила, и получил он тою же ночью все от нее, что хотел. Наутро знал о том уже весь замок и вся свита королевская. Узнал эту новость и эн Мираваль, надеявшийся при заступничестве короля на богатые радости. Весьма он опечалился и огорчился и покинул короля. Долгое время продолжал он сетовать на зло, какое ему дама причинила, и на королевское предательство, и такую по сему случаю сложил кансону, в каковой говорится:

Вот рассказал я вам про дону Алазаис де Буасезон, как она Мираваля обманула и предала, и себя погубила. А теперь хочу я вам рассказать, как предала его и обманула дона Эрменгарда де Кастрас, прозванная, как уже я прежде сказывал, "Альбигойская Красавица".

Итак, прознав, что дона Алазаис де Буасезон обманула и предала Мираваля, призвала его дона Эрменгарда де Кастрас, и он к ней явился. И сказала она ему, что весьма ее печалит то, что о доне Алазаис говорят, но что не менее печалит ее мысль об огорчении, какое должен был и он испытать, и что она полна желания нанесенную той обиду сама перед ним загладить. Он же, приметив ее нежные взоры и слыша слова любезные, в каких та предлагала искупить причиненное ему зло, легко дал себя обмануть и отвечал, что с охотою примет от нее такое искупление. И та приняла его на рыцарскую службу.

И вот, начал эн Мираваль восхвалять, возвеличивать и славить честь ее и достоинство, юность и красоту. Дама же, будучи разумна и куртуазна и сведуща в законах вежества, из тех была, кто умеет отблагодарить друзей своих и приятельниц. Между тем, ухаживал за ней один знатный сеньор той округи, эн Оливьер де Сайссак[911], каковой сказал ей, что желает взять ее в жены.

Эн Мираваль же учтя тем временем, что весьма возвысил ее в чести и славе, награду получить пожелал и стал ее просить об усладе по любовному праву, но отвечала та, что как любовнику, услады ему не даст, а только как супругу, дабы никогда не иссякла и не угасла их любовь, а для того должен он расстаться со своей женой, каковую звали мадонна Каударенка[912].

Мираваль, услыхав, что она готова пойти за него замуж, очень обрадовался и отправился в свой замок, где жене объявил, что не желает, чтобы жена его занималась трубадурским художеством, что довольно и одного под их крышей трубадура, и чтобы собиралась она и возвращалась в дом отца своего, ибо мужем ее быть он больше не хочет. Она же была влюблена в некоего рыцаря по имени Гильем Бремон, в чью честь баллады[913] слагала свои. Услыхав, что сказал ей Мираваль, притворилась она весьма опечаленной, и сказала, что хочет друзей призвать и родных, и послала эн Гильему Бремону передать, чтобы он пришел и ее забрал, ибо она желает к нему уйти и выйти за него замуж. Услыхав это, Гильем Бремон весьма обрадовался и, захватив с собою рыцарей, вскочил на коня. Доскакав же до Миравалева замка, спешился он у ворот, а дона Каударенка, узнав о том, сказала эн Миравалю, что вот, прибыли за нею друзья и родные ее, и что с ними она от него уходит. Обрадовался Мираваль, а еще больше жена его. Когда же была она готова к выходу, проводил он ее до ворот и там нашел эн Гильема Брсмона с рыцарями его, каковых он встретил прелюбезно. Дама же, садясь верхом, сказала Миравалю, что коль скоро пожелал он с нею расстаться, то, чтобы передал он ее в жены эн Гильему Бремону. И отвечал Мираваль, что да, охотно, ежели она того желает. Вышел вперед Гильем и взял у него венчальное кольцо, и так он ее и увез.

Расставшись с женою, эн Мираваль отправился к мадонне Эрменгарде и сказал ей, что наказ ее исполнил, с женою своей разошелся и замуж ее выдал, и чтобы и она теперь словом и делом исполнила свое обещание. И сказала ему дама, что он поступил хорошо, а теперь пусть в замок свой идет и принять ее готовится, дабы по зову ее вскоре за ней явиться.

Вернулся Мираваль в свой замок и стал к приему готовиться, ожидая, что вот он ее привезет и устроит большую свадьбу. Дама же послала за эн Оливьером де Сайссаком, и тот не замедлил явиться. И сказала она ему, что полна желания исполнить все, чего он ни пожелает, и выйти за него замуж; и возвеселился он больше всех на свете. И так устроили они, что вечером того же дня отвез он ее в самок свой, а назавтра, устроив большую свадьбу, они поженились.

Дошла до эн Мираваля новость, что дама его взяла в мужья эн Оливьера де Сайссака. Он весьма огорчился и опечалился, ибо ради нее с женою своею расстался, а она за него замуж обещала выйти и распорядилась, чтобы он готовился к свадьбе. К тому же, не переставал он грустить из-за донны Алазаис де Буасезон, – из-за той обиды, что нанесла она ему с королем Арагонским, и потерял он всякое веселье и радость и утешение, перестал петь и слагать каннсоны, и два года был как потерянный. Многие же трубадуры-рыцари насмехались над тем, как дамы его обманули.

Но вот одна юная и знатная дама по имени мадонна Брюнейссенс де Кабарет, жена эн Пейре Роджьера де Кабарета, охочая до чести и славы, послала ему приветствие с утешением, прося его ради нее возвеселиться, говоря, – пусть он знает, что, ежели не явится он к ней до того, то она непременно сама его навестить придет, и давая ему такие любовные заверения, что он-де поймет: она-то его не обманет. И вот сложил он по сему случаю такую кансону, которую вы сейчас услышите:

5. РАЗО ЧЕТВЕРТОЕ

В то время, когда французы и Церковь завладели землями графа Тулузского, потерявшего при этом Аржанс и Бокер, когда французы захватили Сен-Жиль, Альбигойскую округу и Каркассон, а Битерройскую разорили[919], и убит был виконт Безье[920], все же добрые тех мест люди, что не были убиты, в Тулузу бежали, – Мираваль тогда пребывал у графа Тулузского, с коим друг друга они величали "Аудьярт"; жил он там в великой печали, ибо все люди благородные, коим граф был сеньор и глава, все дамы и рыцари его разорены были или убиты; к тому же, как слыхали вы, потерял жену он, а дама обманула его и предала, и замка своего он также лишился.

И вот, прибыл в Тулузу король Арагонский[921], дабы с графом переговорить и сестер повидать своих, дону Альенор и дону Санчу[922], и всех весьма утешил – и сестер, и графа, и крестника своего и всех добрых жителей тулузских, пообещав графу, что поможет ему отвоевать Бокер с Каркассоном, а эн Миравалю – замок его, и все так сотворит, что люди благородные снова вернутся к веселью, какового лишились.

Тогда эн Мираваль, от радости, какую принесло ему обещанье, королем ему и графу данное, – потерянное вернуть, – и к какой располагала и наступившая летняя пора (а он до того зарок дал, что не станет слагать песен до тех пор, пока не вернет утраченного замка); а также и оттого, что влюблен был в дону Альенор, жену графа, самую лучшую и наипрекраснейшую на свете даму, коей он до того открыто не выказывал любви своей, – всего того ради сложил кансону, в каковой говорится:

Сложив же эту кансону, послал он ее в Арагон королю. Тот же с тысячью рыцарей явился к графу Тулузскому, дабы ради той кансоны[929] выполнить данное им обещание отвоевать потерянные графом земли. И ради той же кансоны был он убит при Мюре французами[930], и из тысячи бывших с ним рыцарей ни один не спасся.

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Пердигон был жонглер, хорошо умевший играть на виоле[932] и слагать песни, родом из Гавауданского епископата, из городка под названием Лесперон, сын одного бедного человека рыбака. И за ум свой и трубадурское художество был он весьма возвышен в чести и славе, ибо Дофин Овернский[933] взял его рыцарем к себе на службу и долгое время ему жаловал платья и оружие, замки и доходы. И князья все и большие сеньоры знатные оказывали ему великий почет, и долгое время наслаждался он превеликими дарами судьбы[934], но вот все изменилось вдруг, и смерть похитила у него счастье[935], дав взамен несчастье, так что лишился он друзей своих и подруг, чести, славы и имения своего. И тогда поступил он в цистерцианский монастырь и умер монахом.

2. ВАРИАНТ

... Но вот. в расцвете чести и славы он вместе с эн Гильемом Баусским, принцем Оранским[936], эн Фолькетом Марссльским. епископом Тулузским[937] и неким аббатом из Сито ходил в Рим[938], дабы вредить графу Тулузскому[939] и собрать крестовый поход. Вследствие же этого похода добрый наш граф Раймон Тулузский лишился всего имения своего, убит был граф Безье[940], племянник его, разорены графства Тулузское, Керси, Безье и Альбигойская округа[941], убит при Мюре с тысячею рыцарей своих король Педро Арагонский[942] и двадцать тысяч погибло жителей; все же это Пердигон помогал снарядить и устроить и песнь сложил, в каковой призывал к крестовому походу, каковую услыхав, становились многие крестоносцами[943], а когда победили французы и смерти предали короля Арагонского, платья ему жаловавшего и подарки, он Бога благодарил. И за все то лишился Пердигон чести, славы и имения своего[944], и все люди достойные, какие оставались в живых, презрение ему выказали и ни видеть его не желали, ни говорить с ним. Все же сеньоры те, что были его друзьями, на войне погибли – граф де Монфор[945] и эн Гильем Баусский, и прочие все, кто крестовый поход снаряжал; а граф Раймон все свои владения возвратил[946].

И вот, не смел Пердигон никуда показаться, а Дофин Овернский лишил его меж тем земли и ренты той[947], что прежде пожаловал. И тогда отправился он к Ламберту де Монтайлю, зятю эн Гильема Баусского и просил его, чтобы тот ему помог поступить в монастырь цистерцианского ордена под названием Сильвабела. И определил его тот монахом в монастырь, и там он умер.

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Эн Аймерик де Пегильян родом был из Тулузы, сын горожанина, торговца тканями. И выучил он множество сирвент и кансон, но исполнял их очень плохо. И вот, полюбил он некую горожанку, соседку свою, и эта любовь научила его трубадурскому художеству[966], и сложил он в ее честь множество прекрасных кансон. Но муж дамы повздорил с ним и его оскорбил[967], а эн Аймерик отомстил ему ударом по голове шпагой. Оттого пришлось ему из Тулузы бежать в изгнание[968].

И вот, отправился он в Каталонию, где принял его эн Гильем де Бергедан[969], какового возвеличил он в первой же песне, какую там сложил[970]. И тот сделал его жонглером, пожаловав коня и платье и представив королю Альфонсу Кастильскому[971], который одарил его богатым снаряжением.

Долгое время оставался он в той стороне, а потом направился в Ломбардию, где вся изящная публика его встретила с почетом превеликим. В Ломбардии он и умер[972]. И вот тут написаны некоторые из его кансон, как вы сейчас услышите.

2. ВАРИАНТ[973]

И случилось так, что муж дамы от раны выздоровел и отправился в паломничество к Святому Якову Компостельскому[974]. Прознал о том эн Аймерик, и сильно захотелось ему побывать в Тулузе. И пошел он к королю и сказал, что ежели угодно тому, он сходит проведать маркиза Монферратского[975]. И дал ему король позволение и снабдил всем необходимым в дорогу. Полагая, что король историю его знает, сказал ему Аймерик, что ехать намерен через Тулузу, и понял тот, что зовет его любовь, и дал провожатых до Монпелье[976]. Он же, рассказав им все, просил их о помощи, ибо даму свою намеревался посетить под видом больного. Те отвечали ему, что исполнят все его приказания.

Когда же прибыли они в Тулузу, то стали спрашивать провожатые, где дом того горожанина, и он им был указан. Там нашли они даму ту и сказали, что двоюродный брат короля Кастильского, направляясь в паломничество, дорогою приболел, и просили для него убежища в ее доме; и отвечала она, что будет он принят с подобающими почестями. Ночью явился эн Аймерик, и товарищи уложили его в роскошную постель. Наутро эн Аймерик призвал даму, и та, в спальню едва войдя, тотчас узнала его и весьма подивившись, спросила, как удалось ему проникнуть в Тулузу. Он же отвечал, что ради любви к ней, и всю свою историю ей поведал. И дама, сделав вид, что натягивает на него покрывало, поцеловала его.

Что было дальше, не знаю, только десять дней и десять ночей оставался там эн Аймерик под видом больного, после чего, удалясь оттуда, прибыл к маркизу, каковой оказал ему отличный прием.

И здесь вы найдете творения его:

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Раймбаут де Вакейрас был сын бедного рыцаря родом из Прованса, из замка Вакейрас. Отца его звали Пейрор и слыл он безумным.

Сделался эн Раймбаут жонглером и долгое время оставался при Гильеме Баусском, князе Оранжа[1017]. Он умел хорошо петь и добрые слагал стихи и сирвенты, и принц Оранский весьма его ублажал, возвышал и чтил и представил многим куртуазным сеньорам, прося любить и жаловать.

После того прибыл он в Монферрат к маркизу Бонифачио[1018] и долгое время оставался при его дворе. Там он разумом возрос, а также укрепился во владении оружием и в трубадурском художестве. И там полюбил он сестру маркизову по имени мадонна Беатрис[1019], жену Энрико дель Карретто и сложил в ее честь множество прекрасных кансон, в них ее величая "Прекрасный рыцарь". И все считали, что он от любви к ней без ума.

Когда же отправился маркиз в Восточную империю, то и его с собой взял и в рыцари посвятил, и в королевстве Солунском множество ему пожаловал земель и большую ренту[1020]. И там он умер.

И вот некоторые из его кансон:

2. ВАРИАНТ С РАЗО[1036]

После того прибыл он в Монферрат к маркизу Бонифачио и долгое время оставался при дворе его, и там укрепился во владении оружием и в художестве трубадурском, чем великую при дворе снискал славу. И маркиз, превеликих ради достоинств, какие в нем находил, в рыцари его посвятил и платье с ним делил и оружие. И вот, полюбил он сестру маркизову по имени мадонна Беатрис, жену Энрико дель Карретто, и множество сложил в ее честь прекрасных кансон, величая в них ее "Прекрасный Рыцарь". Прозвал же он ее таким именем оттого, что ему выпало великое счастье: он мог сколько угодно смотреть на мадонну Беатрис через потайное окошечко в ее покоях, когда она там находилась, и никто о том не ведал. И вот, вернулся раз с охоты маркиз и, к сестре зайдя в покои, меч свой оставил возле ее ложа, а сам вышел. Мадонна же Беатрис, сняв верхнюю с себя одежду и оставшись в одной рубашке, меч этот взяла и подобно рыцарю подвесила к поясу своему. После того выхватила она его из ножен и сделала выпад, нанесла несколько мнимых ударов и, вложив обратно в ножны, сняла и оставила на том же месте, где он был[1037]. Эн Раймбаут де Вакейрас же все это подсмотрел в потайное окошко и за то с тех пор в кансонах своих всегда ее величал Прекрасным рыцарем, как, например, в первой строфе следующей песни:

И думали все, что она разделяет его любовь.

Долгое время оставался он при маркизе и был вполне счастлив. Когда же отправился маркиз в Восточную Империю, то взял Раймбаута де Вакейраса с собою, отчего тот, разлученный со своей дамой, здесь с нами остававшейся, весьма печалился, и сам бы дома остался, но из любви к маркизу, который оказывал ему столько почета, не решился сказать "нет" и отправился вместе с ним, и неизменно старался отличаться в боях и схватках и совершал великие подвиги, чем снискал немалое богатство и превеликую честь. Но при всем том он и печали своей не забывал, как он сам говорит в четвертой строфе песни, начинающейся так: "Зима, весна – мне все одно"[1040]:

Вот так и жил Раймбаут де Вакейрас, как я вам об этом поведал, стараясь казаться более счастливым, чем был он в сердце своем.

В Солунском королевстве маркиз пожаловал ему обширные владения, и там он и умер.

3. РАЗО ПЕРВОЕ

Итак, уже слышали вы, кто был Раймбаут де Вакейрас, и как он славы достиг, и кто ему в том помог. А теперь желаю я вам поведать о том, как Раймбаут, после того как добрый маркиз Монферратский посвятил его в рыцари, полюбил мадонну Беатрис, сестру доны Алазаис де Салюс и маркизову[1043].

Он очень сильно любил и страстно желал ее, остерегаясь, однако, чтобы ни она, ни кто другой о том не прознали, и превозносил весьма честь и достоинство ее, чем множество привлек к ней друзей и подруг, по соседству и издалека. И она тоже весьма его почитала и оказывала ему добрый прием. Он же умирал от робости и страсти, ибо ни любви ее не осмеливался просить, ни даже обнаружить, что в нее влюблен.

Однако, терзаемый Амором, предстал он однажды перед ней и рассказал ей, что влюблен в достойную, юную и благородную даму, с коей состоит он в большой дружбе, но не смеет сказать ей, чего он от нее хочет, ни просить ее любви, так боится ее великой знатности и всехвального достоинства; и просил ее, чтобы она, Божьей милости ради, соблаговолила дать ему совет: открыть ли ему сердце свое и страсть, попросив любви той дамы, или же умереть от любви скрытой и потаенной?

Мадонна же Беатрис, будучи дамой куртуазной, когда услышала, что сказал эн Раймбаут и каково его любовное желание – а она давно уже поняла, что он умирал от страсти к ней и от тоски – тут охватила ее жалость и любовь, и она сказала:

– Раймбаут, весьма подобает, дабы всякий верный друг, ежели он влюблен в благородную даму, почитал ее и не решался обнаружить свою любовь; но чем ему умирать, я дала бы ему совет: сказать ей о своем желании и любви и попросить принять его на службу, сделав своим другом. И я вас уверяю, что дама, если она сведуща в законах вежества и куртуазна, не усмотрит в этом ни худа, ни бесчестья, а напротив, будет еще больше его ценить, и он возвысится в ее глазах. Такой совет даю я и вам: откройте даме, которую Вы любите, Ваше сердце и Ваше желание и попросите оставить Вас рыцарем на ее службе; ибо нет на свете дамы, которая охотно не согласилась бы удержать на службе такого рыцаря как Вы. Ибо я знаю, что дона Алазаис, графиня Салюс, позволила быть ее воздыхателем Пейре Видалю[1044], а графиня де Бурлац – Арнауту де Марейлю[1045]; дона Мария – Гаусельму Файдиту[1046] и Марсельская госпожа – Фолькету Марсельскому[1047]. Потому даю я Вам совет и соизволение, чтобы Вы, по слову моему и моему поручительству, просили и искали ее любви.

Эн Раймбаут же, как услыхал совет, какой она ему дала со своим соизволением и поручительством, тотчас же ей сказал, что она и есть та самая дама, которую он любит и ради которой он просил и искал совета. И мадонна Беатрис сказала ему, что и он ей желанен, и чтобы он впредь старался говорить и поступать по достоинству, ибо она хотела бы удержать его рыцарем на своей службе, и чтобы он усилий своих не оставлял Эн Раймбаут так и поступил, превознося дону Беатрис как только мог. И тогда он сложил эту кансону, каковая тут написана:

4. РАЗО ВТОРОЕ

(Пейре Видаль)

Случилось так, что однажды ночью дама с ним возлегла, и маркиз, так любивший Раймбаута, обнаружил их спящими и весьма разгневался; будучи, однако, человеком разумным, трогать он их не стал, а снявши свой плащ, накрыл их, а сам удалился с плащом эн Раймбаута.

Когда же эн Раймбаут проснулся, то сразу понял, что произошло. И тогда застегнул он этот плащ на шее и прямым путем отправился к маркизу, и, встав перед ним на колени, взмолился о пощаде.

Маркиз, видя, что он понял, что произошло, стал ему припоминать услуги, какие он при различных обстоятельствах ему оказывал. И так как говорил он ему непрямо, чтобы бывшие с ним не поняли, за что просит прощения эн Раймбаут, – говорил, что прощает ему покушение на его имущество, – то слышавшие это думали, что речь идет о похищенном плаще. Итак, маркиз простил Раймбаута, наказав ему никогда больше на имущество его не зариться, и история эта оставалась между ними.

Случилось вскоре маркизу отправиться со своими ратными силами в Восточную Империю, где при поддержке Церкви завоевал он Солунское королевство. Там-то и был эн Раймбаут посвящен в рыцари за свои подвиги, и мааркиз выделил ему там много земель и положил большой доход; там эн Раймбаут впоследствии и умер.

После же этой истории, приключившейся с маркизовой сестрой, сложил он кансону, каковую послал Пейре Видалю[1057] и в каковой говорится: