© Брусов Серж, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Предисловие

Всё это правда.

Всё, о чем я написал в этой повести, в действительности произошло со мной в уже таком далеком 2007 году. Строго говоря, и написал-то я бо`льшую часть текста именно тогда. Была у меня привычка вести своеобразный дневник в художественной форме. Каждый день я делал пометки в блокноте (по старинке – ручкой на бумаге), небольшие записи о том, что произошло интересного, кого встретил, о чем говорил. Раз в месяц я собирал эти заметки и пытался переработать и привести их в более-менее литературный вид. Затем получившийся результат выкладывал на LiveJournal. Читателей у меня там было всего ничего, и зачем я всё это делал – бог его знает. Скорее всего, для себя, исключительно с целью перечитать в будущем, посмеяться или, что тоже вероятно, пустить скупую мужскую слезу по временам ушедшей молодости.

Так сложилось, что первый пост «художественного дневника» был написан в январе, а последний – в декабре 2007-го, то есть весь дневник велся на протяжении только этого года.

Отступление – сразу насчет слов наподобие вышеупомянутого «поста». Вынужден просить прощения за многочисленные англицизмы и идиоматические выражения, присущие молодежному сленгу конца 2000-х. Давайте считать это данью времени и средством более глубокого погружения в атмосферу повести.

Уже не помню, по какой причине я бросил делать записи, но так случилось – теперь это следует просто принять как факт, так как до причин уже не докопаться. Так или иначе, после того как 2007-й был практически досконально задокументирован, LiveJournal был мной забыт, а литературные эксперименты временно отложены на неопределенный срок. Который, впрочем, уже истек: примерно два месяца назад мне приснилось, как я пишу пост в ЖЖ. Это была одна из тех самых «художественных записей». Я проснулся, включил ноутбук, зашел на LiveJournal и очень долго вспоминал и пробовал подобрать различные комбинации из логина и пароля. Через два с половиной часа дневник был вновь открыт. Спустя без малого десяток лет после написания последнего поста.

Я немного упорядочил структуру повествования. Кроме того, какие-то фрагменты были дописаны, частично исправлены или вообще удалены. Какие-то комментарии добавлены специально, чтобы прояснить некоторые детали, а также обратить внимание на ключевые особенности того времени. В остальном привожу всю историю, изложенную в форме художественного дневника, практически без изменений.

Здесь нет выводов, нравоучений или скрытой морали, только описание событий, участником которых мне довелось стать, и кое-какие мысли по этому поводу. Также прошу прощения за явную «колючесть» некоторых отрывков – это было сделано намеренно, с целью оставить как можно больше текста «как есть», прямиком оттуда – нетронутым сквозь года. Больше жизни, меньше глянца.

P.S. Музыкальные композиции, упомянутые в подзаголовке каждой главы по традиции интернет-дневников, отражают настроение и эмоциональный окрас соответствующей части произведения. К прослушиванию при прочтении, конечно, не обязательны, но на нужный лад настраивают быстрее и точнее, проверено.

Позволю себе пару слов о том, как я бы советовал употреблять этот «коктейль». Лично меня музыка непосредственно во время погружения в текст здорово отвлекает, не позволяя толком сконцентрироваться ни на первом, ни на втором. К тому же такой микс практически полностью глушит ощущения от каждого жанра в отдельности, смешивая и изменяя их до неузнаваемости – словно ешь ледяной гаспаччо, закусывая горячим стейком. Поэтому я бы рекомендовал эти песни в качестве аперитива, ну или холодной закуски – кому что больше нравится, перед основным блюдом. Сначала – музыка, затем – текст.

Приятного возвращения.

1. Смена эпох

Я могу вам сказать только одно: никто никогда не вернется в 2007-й год.

Д. А. Медведев, 3-й президент Российской Федерации

Опубликовано: на этой неделе

Играет: My Chemical Romance «The Kids From Yesterday»

Откуда у этих подростков ностальгия по тому времени? Многие из них тогда были учениками начальной школы, а некоторые – так и вовсе ходили в детский сад. Это слепое поклонение эпохе, которую не застал, – что это? Сродни ли данное явление теплым воспоминаниям родителей по толпам (в СССР не особо многочисленным) жизнерадостных хиппи с вплетенными в волосы цветами? Обретет ли 2007-й со временем столь же культовый статус, как «Лето Любви» 1967 года?

Такие мысли проносились у меня в голове, пока я сидел за столиком на втором этаже одного из московских клубов и наблюдал за компанией молодых людей и девчонок, прыгающих на танцполе под жесткие гитарные запилы.

Фестиваль назывался «We take it back» и объединил под своей крышей десяток групп, популярных в середине двухтысячных. Тогда каждая из этих команд могла собрать аудиторию слушателей, в два раза превышающую ту, что сегодня пришла на общий концерт. Музыканты, серьезно повзрослевшие, а некоторые – и изрядно раздобревшие в размерах, весьма правдоподобно изображали былой запал и заряд эмоций. Подростки, подражающие внешней стилистике ныне вышедших из моды молодежных субкультур, качали головами в такт музыке, болтали между собой, а кто-то даже подпевал, на ходу вспоминая слова песен.

«Ну, надо же, всё прямо как тогда», – удивлялся я.

В этот вечер я взял билет в вип-сектор и выбрал место с лучшим обзором – людей за столиками было от силы человек пять. Я заказал джин с лимонным тоником и теплый салат с уткой.

Пару дней назад мне позвонил давний знакомый, которого за несколько лет до этого я спокойно называл другом. Никакого конфликта, положившего конец дружбе, между нами, конечно, не произошло, просто со временем мы как-то сами собой непроизвольно дистанцировались друг от друга.

Так иногда случается – открываешь список «друзей» в соцсети, листаешь в самый низ и видишь людей, которые почему-то исчезли из твоей жизни, но при этом вроде бы остались «на расстоянии вытянутой руки». Вытянутой ровно настолько, чтобы пальцы достали до клавиатуры и была возможность набрать сообщение. Но ты этого почему-то не делаешь, закрываешь список, забываешь обо всей этой несуразице и живешь себе дальше. Этот друг, видимо, был из тех, кто, вспомнив о давно минувших днях тусовок и гулянок и увидев мое имя, решился не просто на электронное письмо, но на «живой» контакт.

– Давай, что ли, пересечемся? – предложил он мне. – Завтра фест классный, посидим, послушаем музло, поговорим.

– А давай, – недолго думая, согласился я.

Не виделись мы лет пять или больше. Мне пришлось изрядно напрячь память, прежде чем я вспомнил, что никогда не знал его настоящего имени, только прозвище – Грин, под которым он всегда представлялся и регистрировался в интернете.

Социальные сети позволили чувствовать себя ближе друг к другу, и сегодня мы не представляем жизни без них. А ведь именно тогда, в 2007-м, произошел настоящий цифровой взрыв и общение ушло в онлайн, но сегодня мало кто об этом помнит. Как и о том, что именно тогда же Apple представили свой первый iPhone, перевернувший представление о мобильном телефоне, что в России начался потребительский бум, особенно на домашнюю электронику – игровые консоли и плоские телевизоры переживали пики продаж, а в мире литературном подошла к концу самая раскупаемая эпопея последних лет – вышла финальная книга о Гарри Поттере.

Интересно, когда вообще начинается осознание того, что совсем еще недавнее настоящее уже стало прошлым? В какой момент люди понимают, что эпоха сменилась, и начинают скучать по ее ушедшим атрибутам, не важно, в положительном или отрицательном ключе? А часто (хотя, наверное, почти всегда) происходит так, что плохие моменты отходят на второй план, оставляя после себя только «галочки» в памяти, и уступают место хорошим. Один из таких примеров массового переосмысления эпохи случился как раз в 2007-м. Множество людей, в основном, конечно, в возрасте 30–35 лет, но были среди них особы и помладше, и постарше, ударились в ностальгию по 90-м. «Авторадио», известное своими «Дискотеками 80-х», организовало новый фестиваль, главным объектом поклонения которого стало последнее десятилетие XX века, а в интернете с определенной регулярностью появлялся один и тот же пост, напоминавший о жевательной резинке Boomer и докторе Пеппере. Последний, к слову, вновь материализовался на полках магазинов, и хочется верить, что кому-то в этом мире вернули его 97-й.

Я не испытывал какой-то особенной ностальгии по 2007 году, хотя, наверное, должен был, учитывая, что тогда я «крутился» непосредственно «в тусовке». Точнее, мне, конечно, было приятно вспомнить те времена, послушать музыку, которой тогда увлекался, посмотреть фотографии с концертов и «вписок»… Но во всём этом не было никакой привязки к конкретному году. 2007-й для меня выделялся по гораздо более личным причинам, в которых я и пытался разобраться всю неделю, с того самого момента, когда продолжил вести потерянный дневник и перечитал старые записи.

Грин задерживался. Я решил достать планшет и поубивать время, «полистывая» свой «LiveJournal».

Перечитав несколько строк самой первой записи, я отметил очередное странное совпадение. Их уже было предостаточно: популяризация 2007 года, открытие пролежавшего в забытье аккаунта LiveJournal, звонок старого знакомого из тех времен… всё сходилось в одной точке. Теперь обратила на себя внимание новая деталь.

Как оказалось, история брала свое начало именно отсюда. Череда событий, описанных в дневнике, стартовала здесь, в этом самом заведении.

2. Пенелопа Крус в супермаркете

Опубликовано: январь 2007-го Отредактировано: на этой неделе

Играет: Оригами «Без Лишних Слов»

– А чё, вписка будет сёдня? – Антон всегда спрашивал об этом перед концертом. Он жил в Дмитрове, в полутора часах на электричке от Москвы. Чтобы успеть на последний поезд, нужно было уходить с нескольких финальных песен. Он тогда слишком фанател от Jane Air, «Оригами» и других групп, выступавших в тот вечер, чтобы позволить себе подобное. Мы стояли посреди толпы на танцполе клуба «Точка», ожидая начала «Альтернативной ёлки» – фестиваля андеграундной музыки. Был самый разгар новогодних праздников, о чем напоминали небрежно развешанные по стенам гирлянды. Из пластиковых стаканчиков медленно тянулось чуть прохладное «Невское» – самое дешевое пиво в баре. Я ответил, сделав небольшой глоток:

– Не знаю, вроде там чего-то кто-то намутить обещался.

Мы пришли в компании нескольких приятелей – наших знакомых по тусам на «Пушке». Они разбрелись по разным углам зала, и теперь найти того, кто именно был готов «вписать» у себя людей, представлялось проблемным. В клубе было жарко и накурено. Впрочем, как всегда, независимо от времени года или погоды снаружи. Вокруг сновали подростки с длинными волосами, металлисты новой формации с дредами и пропирсингованными лицами, девушки с косыми челками и обильно накрашенными глазами. Какой-то явно разгоряченный алкоголем персонаж затянул глухим басом:

– Что я знал о джанке-е-е-е-е-е-е-е?

В ответ ему из центра толпы раздался выкрик:

– Джанк уже не модно, чувак! Пацаны эмо играют!

Народ одобрительно загудел – музыканты вышли на сцену. Встречали их так, словно это была не питерская группа клубного масштаба, а как минимум Metallica или Linkin Park. Я оказался в самом центре танцпола, о чем сразу же пожалел, заметив первые движения зарождающегося слэма. Хотя порой мне нравилось агрессивно потолкаться под низкие гитарные рифы, сейчас был явно не тот момент, да и пива в руке оставалось больше чем на полстакана. Внезапно (настолько, что я даже не успел понять, что случилось) в меня на полном ходу врезался не слишком трезвый молодой человек внушительных размеров, в результате чего рука рефлекторно дернулась вверх, расплескав «Невское» прямо над прыгающе-бегающе-толкающейся толпой. Вопреки моим ожиданиям мало кто обратил на это внимание, лишь пара человек недовольно оглянулись. Всё-таки публика на таких концертах знает, куда идет.

Я решил подняться на второй этаж и посмотреть на действо с балкона вип-ложи. Естественно, мой билет не позволял туда пройти, но пятьсот рублей в руке охранника снимали вопрос. Увидев свободное место (наверху народу тоже хватало), я оперся плечом на колонну и стал созерцать происходящее на танцполе. Парни и немногочисленные девушки, участвовавшие в слэме, энергично сталкивались и раскачивались в разные стороны, бегали по кругу и прыгали на месте. Затем, когда вокалист в белой обтягивающей водолазке весьма субтильного телосложения делал раздвигающий жест руками, толпа разделялась на две половины, готовясь сойтись в яростном угаре. Несколько секунд – и они уже неслись и врезались друг в друга. Помню, я впервые попал в слэм за пару лет до этого, даже не подозревая, что это такое. Оказавшись как раз посреди зала в момент, когда толпа разделилась, я каким-то образом этого не заметил. В результате у меня оказался разбит нос и появились многочисленные синяки по всему телу. Но сам процесс, позволявший почувствовать себя частицей, принимающей участие в броуновском движении, мне понравился.

– Сорри, я тут стояла. – Меня слегка похлопали по плечу. Я обернулся.

Передо мной находилась девушка лет двадцати с челкой, практически полностью закрывающей густо накрашенные глаза, и тройным пирсингом под нижней губой. На голове ободок с черепами, сзади волосы взъерошены и зафиксированы лаком. Одета она была в полосатую черно-голубую водолазку, узкие джинсы с проклепанным ремнем и скейтерские кеды DC. В руках – пластиковый стакан с, должно быть, тем же «Невским».

– Не, ну если хочешь, стой. Только подвинься немного, – сказала она и, не дожидаясь ответа, пристроилась рядом, вплотную ко мне.

– Да ладно, чё там. Стояла так стояла, подвинусь. – Я попытался немного отойти в сторону, но ничего не вышло – сзади уже было очень плотно.

– Один тут? – Она поинтересовалась как бы между прочим, смотря при этом на сцену.

– Не, с друзьями, они в слэме, мне в лом.

Моя собеседница повернулась, оценивающе взглянула на меня и стала снова наблюдать за музыкантами. После некоторой паузы спросила:

– А вписка есть? Домой идти неохота.

Я замешкал.

– Возможно, сам пока не знаю.

– В общем, я – Натка. – Говоря это, моя новая знакомая всё так же неотрывно следила за происходящим внизу. Или просто стеснялась. Я представился.

Всё время до конца концерта мы практически не разговаривали. Просто стояли и молча смотрели на сцену. Она иногда делала пару мелких глотков. Должно быть, к окончанию вечера ее пиво (которого оставалось достаточно много) было уже не то что не холодным, но едва не закипало. Так там было жарко.

По моим субъективным ощущениям, тогда большинство клубов еще не умели правильно организовать вывод большого количества людей с подобных мероприятий. Вследствие этого образовывались гигантские очереди в гардероб, и время, прошедшее с момента завершения последней песни до непосредственного выхода из заведения, могло спокойно составить порядка пары часов. Позже, лет через пять, то ли организаторы уже имели достаточный опыт, то ли намного меньше людей ходило на такие концерты, так или иначе – проблема была каким-то образом решена и не раздражала. В этот раз всё было как обычно – из зала выпускали небольшими группами, человек по двадцать. Толпа негодовала и скандировала нецензурные кричалки в адрес охраны.

Отстояв примерно полчаса и получив одежду, мы с Наткой, так почти ни о чем и не разговаривая, вышли на улицу. Я сразу заметил Антона и других ребят из компании.

– Чува-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ак, чё так долго? Заждались! Мы едем на вписку! Ну, идем, точнее. Прикинь, чел живет тут рядом совсем, прям в центре, на Якиманке! Девушка с тобой? – Антон был навеселе.

– Да, это Натка, идет с нами.

– Кул. Ну что, двинем? – мой друг обратился к компании позади себя и медленно пошел в сторону центра. Мы направились за ним.

Натка оказалась на удивление необщительной, что очень контрастировало с самим фактом знакомства, инициированного ею. На все вопросы отвечала односложно и с неохотой.

– А ты далеко живешь, что ли? Ехать долго или как? – Я вспомнил начало нашего общения и ее предлог, для того чтобы пойти с нами.

– Не-а, не очень. Просто хочу тусить.

Как она собиралась «тусить» с безэмоциональным лицом и практически в полном молчании, для меня оставалось непонятным. Странно было и то, что она вообще пошла на вписку с незнакомой компанией.

До дома мы добрались довольно быстро, минут за десять. Это оказалась элитная охраняемая новостройка. Нас задержал дежурящий на вахте сотрудник ЧОПа. Он резко выскочил из своей небольшой будки и подбежал к нам.

– Нормально-нормально всё, Миш, это ко мне, – объявился наконец хозяин квартиры – один из наших друзей по «Пушке». Он был чуть старше меня, окончил институт, но не работал. Мы все удивлялись, как он при этом может безбедно и беззаботно существовать. Теперь ответ был очевиден.

– О, привет, Саш! А папа знает, что гостей ведешь? Да так много! Вас же человек десять! Николай Александрович просил следить за квартирой внимательно, пока он в командировке. – Молодой охранник явно испытал облегчение, увидев знакомое лицо. А я был рад вспомнить имя нашего обеспеченного приятеля. Точно, Саша. Или Филин, как его называли на «Пушке».

– Да нормально, говорю же! Знает, конечно! Да тут отличные чуваки! Всем можно доверять, гарантирую, – сказал Саша, показательно положив руку на сердце.

Чоповец постоял в раздумье еще несколько секунд и отступил в сторону. Мы прошли в подъезд и поднялись в квартиру.

Поначалу все расположились в самой большой комнате, оформленной в стиле французского классицизма и какими-то помпезными мраморными статуэтками. Хозяин квартиры принес картонную коробку из-под принтера HP, которая оказалась наполненной алкогольными напитками. Там было несколько банок химических коктейлей ядовитого цвета и пара больших пластиковых бутылок пива «Арсенальное» по 2,5 литра.

– Чё-то ассортимент не под стать заведению, – высказал свое негодование один из парней с «Пушки». У него были ярко-зеленые дреды и руки почти полностью в татуировках. Он достал пиво и раздосадованным голосом добавил: – Эту шнягу и так каждый день тянем. Я думал, тут у тебя чё-нить типа «Хеннесси», ну или типа того.

– Грин, не наглей, – Филин сказал это спокойно и нисколько не обиделся. – Какой тебе «Хеннесси», если ты «Хайнекен» от «Арсенального» отличишь с трудом.

Грин ничего не ответил, задумался о чем-то на секунду, а потом достал из рюкзака стопку одноразовых стаканчиков и взял себе один под пиво. Мы с Наткой расположились на диване. Она держала в руках банку «Ягуара».

– Как ты можешь пить это?

Ответ последовал после небольшой паузы, как всегда:

– Да ладно, нормальный коктейль. Вкус немного резкий, а так ничего.

– Я бы не назвал это коктейлем, скорее помесь химикатов.

Натка промолчала и отпила из банки. Я попросил у Грина стаканчик и налил себе пусть дешевого, но всё же более натурального, как я себя убеждал, пенного напитка. Народ разбился на группки по два-три человека. Кто-то обсуждал сегодняшний концерт, сетуя на большое количество школьников, Антон с подругой (видимо, познакомились там же этим вечером) стояли у окна с алюминиевыми банками в руках и неспешно беседовали. Одна девушка (вроде бы Лена, тоже с «Пушки») открыла стоящий на журнальном столике ноутбук и показывала своему другу свежий клип от My Chemical Romance. Ему, похоже, нравилось.

– Я вот чего не понимаю, – начала вдруг Натка, – ты знаешь всех этих ребят?

– Ну, почти всех, да. Кроме девушки рядом с Антоном и вон того парня в футболке Korn.

– А этот ваш Филин, как вы его называете, незнаком как минимум со мной.

– Получается так. – Я не совсем понимал, куда она клонит. – Это ты к тому, что все разбились на группы и не общаются вместе?

– Да не, я вообще о другом. Не стремно вот так вот совсем незнакомых людей к себе на вписку брать? Тем более в такие дома…

– А, ты об этом. Хм… Думаю, ничего страшного произойти не может. Это, наверно, какое-то природное доверие к людям со схожими интересами. Мы же все из одной тусовки.

– Ну это да, но… вот мне бы, например, очень стремно было, если б тут жила. – Натка стала чуть более разговорчивой. – Вынести же могут что угодно только так. И не заметишь.

– Я думаю, Филину всё равно. Ну, не то чтобы прям совсем пофиг, но мало волнует. Для его отца это всё мелочи жизни. Мне так кажется. Он какой-то депутат или чиновник, не знаю точно. Кто-то говорил мне об этом, я тогда не поверил, но теперь сам всё вижу. Даже если всю квартиру вынесут – купит новую еще лучше.

– А сам Филин работает где-то?

– Не-а, насколько я знаю, пару лет назад он окончил универ. Каждый день тусит на «Пушке».

– А ты?

– Я учусь. Тоже заглядываю на площадь иногда. Ты там не бываешь?

Она сделала еще глоток из банки и молча помотала головой. Антон включил телевизор – большую плазму габаритами в полстены, быстро сканируя каналы, нашел A-One, «первый альтернативный», как они тогда себя позиционировали, и прибавил громкость. Green Day играли «Boulevard of broken dreams», Антон с новой подругой громко подпевали, не совсем попадая в ноты, а Филин пытался подобрать мелодию на акустической гитаре, попутно рассуждая о том, как он хотел бы стать владельцем музыкального клуба и тусоваться с рокерами. Несколько человек смотрели что-то на ноутбуке, а парень с девушкой, сидевшие у компьютера ранее, уединились в одной из спален. Вписка проходила вполне спокойно, учитывая рассказы Антона о различных «тусах на хате», где ему доводилось бывать: где-то из-за жалоб соседей дважды приезжала милиция, кому-то буквально разгромили всю квартиру, еще пару раз была большая драка. Вспомнив об этих случаях, я подумал, что риски вписывающего действительно не столь малы, даже несмотря на то, что все вроде бы из одной тусовки.

– О чем я тебе и говорю, – голос Натки прозвучал как будто издалека. Я, кажется, потерял нить разговора.

– Прости, о чем говоришь? Я отвлекся.

– Что риски не столь малы, – она, как ни в чем не бывало, повторила ход моих мыслей. Я немного опешил.

– Только что об этом думал. Точь-в-точь как ты сказала…

– А, ну со мной так бывает. Частенько. Особенно под алкоголем. – В этот момент Натка прикончила свой «Ягуар» и сжала банку.

– Читаешь мысли? – я слегка ухмыльнулся.

– Да не совсем, просто как-то чувствую их в воздухе, что ли… трудно объяснить.

– Ну и о чем я сейчас думаю? – Я очень серьезно посмотрел на нее и представил в уме затопляемую Атлантиду.

– Не, не так просто. Целенаправленно я это делать не могу, так только в фильмах. Я же говорю, чувствую. Ну, как ветер, например. Ощущаю дыхание ветра и говорю: дует теплый восточный ветер. Типа того.

– От меня сейчас вообще ничего?

– Что-то с водой.

– Впечатляет.

Мы замолчали. Я был в замешательстве. Я, сколько себя помню, всегда допускал существование того, что некоторые называют шестым чувством, другие интуицией, третьи экстрасенсорными способностями. Но в жизни столкнулся с этим впервые. Не то чтобы я был шокирован, скорее просто удивлен и не знал, как реагировать. Примерно как встретить Пенелопу Крус в супермаркете: ты знаешь, что есть такой человек, но он живет где-то в параллельной вселенной, и вот пересекаешься с ним в своей повседневной жизни. Очень странное ощущение.

– И давно это с тобой?

– Не-а, совсем недавно. Да ты не парься так по этому поводу, не знаю я, чё там у тебя в голове. Просто иногда такие приходы бывают.

– Что-нибудь еще можешь сказать?

– Сейчас здесь всё хорошо, негатива не чувствую. А вон оттуда вполне определенные волны исходят, – Натка указала в направлении комнаты, куда ушла парочка.

– Тут не надо быть экстрасенсом.

Она улыбнулась уголками губ.

Туса медленно подходила к концу. Алкоголь закончился, а идти в магазин никто не захотел. Многие уже откровенно клевали носами, пялясь в экран телевизора. Всё действительно прошло очень спокойно, если не сказать скучно. Я посмотрел на часы, они показывали четыре часа утра.

– Ладно, наверное, надо поспать, – я обратился к Натке, но с удивлением обнаружил, что она уже спала. Сидя, наклонив голову вперед и скрестив руки на груди. Я встал, положил ее по всей длине дивана и пошел искать место для ночлега. В одной из комнат оказался незанятым еще один довольно широкий диван.

Пока сон не накрыл меня, в голову беспрерывным потоком лезли мысли. В основном об этой странной девушке. «А она в принципе ничего такая. Надо завтра взять телефон или аську», – последнее, что помню, перед тем, как уснул.

Утро пришло очень быстро. На полу возле дивана я обнаружил записку с моим именем, содержащую всего одну строку:

«Неплохой вечер. Еще увидимся. Н.».

Я прошел на кухню, по пути заглянув в большую комнату. Как и ожидалось, Натки уже не было, как и еще пары человек. Видимо, она из тех, кто не может долго спать в незнакомом месте. Я жалел, что не спросил контактов для связи, но не сильно: ее «еще увидимся» читалось не как простая формальность. Скорее это было похоже на констатацию факта, которому не было причин не верить. Я сделал себе эспрессо в кофемашине и не спеша выпил мелкими глотками. Потом накинул куртку, растолкал хозяина квартиры, сказав, что ухожу, и покинул вписку.

Филин позвонил мне через пару дней. Судя по голосу, очень волновался.

– Привет. Чё за девка тогда с тобой была? Давно ее знаешь?

– Привет. Да нет, на концерте познакомились, а чё такое, случилось что?

На том конце провода воцарилось полуминутное молчание. Как будто он в это время думал, продолжать ли разговор или положить трубку. Затем всё-таки продолжил:

– Кто-то вынес двести тысяч евро.

Тут уже настала моя очередь молчать. Натка? Да нет, с очень большим трудом можно было это представить.

– Уверен, что именно в тот вечер деньги пропали? Это же чемодан целый, заметили бы по-любому…

– Да какой нахер чемодан! – Филин был очень взвинчен. – Там четыре небольшие пачки из пятисоток, в карман куртки легко влезут!

– Ну, я не знаю, чувак. Я не брал, если ты это от меня услышать хотел. А где они вообще хранились, если кто-то просто взял и вынес?

– Да в том-то и дело, что в надежном месте! Еще сейф не успели поставить, поэтому просто в тайнике, о котором никто не знал. И… – Он прерывался, очевидно, решив, что и так сказал достаточно. – В общем, ладно. Девку ты не знаешь, значит, и контактов нет?

– Никаких.

– Всё, давай пока, – последовал сигнал завершения вызова. Насколько я знаю, Филин так и не выяснил, куда пропали двести тысяч евро. А его отец был так разозлен, что уже весной лично привез сына в военкомат и попросил отправить нерадивого отпрыска на службу куда-нибудь подальше. Помню, вся наша компания с «Пушки» была в шоке, узнав и о деньгах, и о реакции отца. Нам думалось, что двести тысяч евро – сумма даже для чиновника немалая, но отправки Филина в армию в качестве наказания уж точно не ожидал никто. Может быть, за ним были еще какие-то косяки, а может, отцу просто надоел такой образ жизни сына и та вписка стала последней каплей. Так или иначе, можно сказать, что тот, кто тогда вынес из квартиры Филина деньги, поставил точку в его прежней жизни. По возвращении со службы Филин приходил на «Пушку» еще раз или два, а потом устроился на работу, и больше я его никогда не видел.

3. В общаге

Опубликовано: на этой неделе

Играет: Lostprophets «Can’t Catch Tomorrow»

Я учился на третьем курсе технического вуза. Мы тогда как раз отметили «экватор» – ровно половину срока обучения. Позади остались первые сессии и волнения о том, что тебя, может быть, исключат. Впереди, через пару лет, маячили госэкзамены и диплом. Это было самое беззаботное время во всем студенчестве. Я жил в университетском общежитии, или общаге, как все его называли, в комнате с парнем на год старше меня. Общались мы нечасто – он жил у девушки и заезжал примерно раз в месяц, выпить пива и узнать свежие новости.

Моя комната представляла собой квадратное помещение размером 3,5 на 3,5 метра. Прямо напротив входа было окно по длине всей стены, справа – двухъярусная кровать, по левую сторону – холодильник и два стола – компьютерный и обеденный. Рядом с дверью располагались шкаф с одеждой и полка для обуви. Также пара полок со всяким барахлом (в основном по учебе) висела над столами.

В ту зиму я обвесил все стены афишами концертов, на которых побывал. У многих тогда был такой фетиш – собирать плакаты групп, расклеенные по остановкам и прочим общественным местам. Сдирали их прямо на улице голыми руками и, свернув в трубочку, довольные, несли домой. Часто можно было увидеть оторванные наполовину афиши – результат неаккуратных действий сдирающего. Иногда по утрам по пути в университет я встречал расклейщика плакатов, намазывающего липкой вязкой жидкостью стены. Он легко сговаривался отдать «свежее» полотно за символическую цену в пятьдесят рублей. Вся эта собственноручно (буквально) собранная красота безвозвратно исчезла после пятого курса, когда мой прежний сосед окончил университет, а вместо него подселили зеленого первокурсника. Этот вчерашний школьник проявлял очень большую «хозяйственность» с первых дней. Он предложил сделать ремонт и сменить обои. Я не возражал, так как пару лет спустя все эти афиши уже не представлялись мне особенно ценными. Так они и отправились в мусорное ведро, свернутые в трубочку. Но всё это было позже, а зимой 2007-го я продолжал украшать стены большими картинками с названиями и фотографиями групп.

Периодически у меня собирались друзья, чаще всего по пятницам или субботам, но нередко и в середине недели. Официально в общагу нельзя было проносить алкоголь, из-за чего студенты, проходя мимо охраны на входе с полным рюкзаком стеклянных бутылок, делали каждый шаг крайне осторожно. Тех, кто попадался, в лучшем случае просто не пускали внутрь, в худшем – конфисковывали весь алкоголь. Что с конфискатом было в дальнейшем, история умалчивает. Только довольные лица охранников давали повод для различных версий. Тусовка (с распитием спиртного) в комнате чередовалась с толкотней в курилке, располагавшейся на пятачке около лестницы, связывающей этажи. Я жил на предпоследнем, шестом, в самом конце коридора. Курения как привычки у меня не было, но постоять за компанию с дымящими мне нравилось.

Большинство из моих друзей-москвичей не понимали удовольствия от общажной жизни, которое испытывал я. Да, им казалось прикольно приехать на ночь в общежитие и кутить до утра, но – всего на одну ночь. Жить, когда буквально в каждый момент времени вокруг тебя какие-то люди, представлялось им выше их сил. Я же привык к тому, что в комнате всегда было движение: кто-то заходил, чтобы списать лекции, кто-то играл на компьютере, громко слушая музыку, еще кто-то в то же самое время мог лежать на кровати и спокойно читать книгу. Конечно, порой хотелось какого-то уединения. Достигнуть этого при желании было несложно: надо было всего-то закрыть дверь на ключ и не отвечать на стук, чтобы снаружи думали, что в комнате никого нет. Я так втянулся в эту динамично меняющуюся обстановку, что, съехав на отдельную съемную квартиру после окончания университета, очень долго привыкал к тишине и покою. Мне казалось, что мир вокруг остановился. Но, как уже было сказано, тогда до этого было еще далеко и я наслаждался каждым моментом нахождения в общаге.

Чем же именно меня привлекала такая жизнь? Я и сейчас с трудом могу подобрать нужные слова для ответа на этот вопрос. Наверное, какая-то едва ощутимая, эфемерная эмоциональная атмосфера, создаваемая студентами. Молодые люди, по большей части легко воспринимающие окружающую действительность и еще не столкнувшиеся с серьезными жизненными трудностями, самой большой проблемой которых были незакрытые «хвосты» в университете, генерировали сверхлегкий эмоциональный фон. И я его очень тонко чувствовал.

В период зимней сессии в общаге становилось тише. Но не слишком – студенты не забывали отмечать практически каждый сданный экзамен шумной вечеринкой. А вот во время двухнедельных каникул в начале февраля народ разъезжался по домам и в коридорах действительно не было слышно праздного гула. Можно было насладиться воцарившимся ненадолго спокойствием.

Мне, однако, застать общежитие в анабиозном состоянии удавалось нечасто – после закрытия очередной экзаменационной сессии я тоже обычно ездил домой. Родным городом для меня являлся крупный промышленный и культурный центр в четырехстах километрах от столицы. Трудно сказать, почему я выбрал учебу в Москве, из моих одноклассников больше никто не поехал получать высшее образование в другой город. В итоге я ни разу не пожалел, это был бесценный, а главное – очень позитивный опыт. Домой я приезжал на неделю, встречался с друзьями, гулял по улицам своего детства и снова отправлялся в столицу. Той зимой всё было точно так же, как и всегда. Начинался новый семестр, нужно было походить на лекции, чтобы узнать, какие из них можно пропускать, а какие не стоит. Собственно, все мои обязанности на тот момент сводились к учебе. Я не работал, если не считать временных подработок с почасовой оплатой и один не совсем легальный бизнес, о котором расскажу позже. Мой распорядок дня в тот период мало варьировался в зависимости от будней или выходных, и если бы меня тогда попросили примерно его описать, я бы выдал что-то вроде этого:

– Проснулся, поехал в универ, отучился, двинул на «Пушку», потусил там до вечера, вернулся в общагу.

Хотя по выходным он всё-таки немного отличался: «Пушка» обычно занимала весь день.

4. На «Пушке»

Опубликовано: февраль 2007-го Отредактировано: на этой неделе

Играет: Panic! At The Disco «I Write Sins Not Tragedies»

«Тусовка на «Пушке» – один из видов бестолкового молодежного досуга, которым я был занят тогда бо`льшую часть своего свободного времени. В центре столицы, на Пушкинской площади, собирались представители различных молодежных субкультур (наиболее популярной и многочисленной в то время были эмо), общались, пили пиво и коктейли из банок, обменивались впечатлениями от концертов. Сочетание ярких и мрачных цветов в одежде, косые челки, цилиндрические серьги (тоннели) в ушах, обильный макияж (в отдельных случаях и у парней), много пирсинга – такой была «Пушка» тогда. Я не относил себя к этим ребятам, хотя слушал кое-что из соответствующей музыки. В тусовку меня привела бывшая девушка, она старалась по всем канонам соответствовать стилю. Я же не красил глаза, не прокалывал ни губы, ни уши, не носил черно-розовых свитеров. В моей одежде была всего пара-тройка неформальных элементов – скейтерские кеды и зауженные джинсы. Мне просто нравилось там находиться. Нравилось настолько, что после того, как мы с ней расстались, я стал даже чаще ходить на площадь, чем раньше. Однажды совершенно случайно я встретил там своего одногруппника Антона, с которым до этого не общался. С тех пор мы стали хорошими друзьями и частенько тусили вместе.

На «Пушке» собирались не только эмо. Были там и панки, и металлисты, и рэперы. Настрой друг к другу оставался у всех позитивно-нейтральным, и представители совсем разных молодежных течений мирно сосуществовали под задумчивым взглядом Александра Сергеевича. Но были и те, кто не отличался особой толерантностью. Периодически на площадь заглядывали то ли футбольные фанаты, то ли скинхеды, а может, просто парни – любители подраться. Большинство «эмобоев», будучи весьма субтильного телосложения, предпочитали избегать силового конфликта путем бегства. Поэтому, как только на «Пушке» слышались обрывки фраз в духе «сейчас скины накрывать будут», место тусовки вмиг пустело.

Зимой тусоваться на площади, конечно, было куда менее интересно и приятно, чем в теплое время года, но мы как-то справлялись. В один из февральских дней, где-то через месяц после вписки у Филина, я, как обычно, общался с ребятами в сквере позади памятника поэту. Антон, видимо, проголодавшись, предложил сходить в «Макдоналдс» и взять по бургеру. Я легко согласился, так как сам обедал достаточно давно, еще в университете. По возвращении мы обнаружили пустую от субкультурщиков площадь. Оглядевшись вокруг в поисках скинхедов и решив, что все они, если и были здесь, то уже ушли, погнав неформалов, мы присели на лавку и принялись за фастфуд. Спустя пару минут буквально из ниоткуда перед нами возникло пять крупных фигур с бритыми головами. Один из них, самый маленький, «мелкий», если можно так сказать, резко выбил бигмак из рук Антона и зло буркнул сквозь зубы:

– Хватит дерьмо всякое жрать. Чё здесь делаете? Кто такие?

Благо за неделю до этого Антон постригся достаточно коротко, а я никогда не носил длинных волос, иначе вместо «приветственных» вопросов можно было сразу получить серию ударов. Я отложил в сторону картошку фри и сказал:

– Ничё, просто сидим.

Начавший разговор повернулся ко мне:

– Чё за шмотье на вас? На скейте катаетесь? – Он небрежно пнул по моим кедам металлическим носком своего армейского ботинка. И, не дождавшись ответа, добавил: – С этими пидорами крашеными еще, наверно, общаетесь?

– Не, – Антон сделал паузу и как бы невзначай провел рукой по голове, намекая на стрижку, – мы чё, похожи на них? Говорю же, просто сидим. На доске, да, катаем иногда.

Говоривший с нами не нашел, что еще сказать, и повернулся к друзьям. Те тоже молчали. У «мелкого» был холодный волчий взгляд. Спустя полминуты раздумий он продолжил таким тоном, словно делал нам одолжение:

– Ладно, давайте сюда мобилы и валите нахер.

Вдруг из-за их широких спин послышался знакомый женский голос:

– Привет. – Это была Натка.

«Мелкий» резко обернулся и оценивающе оглядел ее с головы до ног. Она стояла, как ни в чем не бывало, и курила тонкую сигарету, смотря поочередно то на меня, то на Антона, то на наших собеседников. В этот раз одета она была более сдержанно, но принадлежность к субкультуре всё равно угадывалась по прическе и клетчатому платку-арафатке на шее. Мы молчали, я вопросительно поднял брови. Бритый наконец заговорил омерзительно любезным тоном:

– Ну, привет, принцесса. К друзьям пришла? – Он мотнул головой в нашу сторону.

– Не-а, этих не знаю. – Натка отвечала уже знакомым мне отрешенным тоном. – Просто интересно стало, о чем болтаете.

– Да ну? Ладно, идем с нами, расскажу тебе еще много интересного наедине.

– Не, – Натка сделала паузу и выпустила тонкую струйку дыма, – с бритыми не общаюсь. Вы идите, я останусь.

– А говоришь, не знаешь их. Чё врешь-то, сучка?

По лицам было заметно, что все вокруг почувствовали: ситуация накаляется. Скины стояли, насупившись, чуть позади своего лидера. Тот, это было видно по напряженной позе, едва сдерживался от желания ударить девушку в следующую секунду. Я, насколько бы мне ни претила сама мысль драться с группой здоровых качков, готовился именно к этому. Антон нервно переводил взгляд по сторонам. Натка внимательно смотрела в глаза оппоненту. Очень спокойно и не моргая.

– Да, баллончик достать успею, – она прервала молчание, – а травмата у меня нет.

«Мелкий» ничего не ответил, но во взгляде его возникло непонимание. Натка всё так же неотрывно смотрела в глаза. Потом продолжила:

– Не-а, связей тоже нету. Знаю, ты сейчас не можешь решить – сильно или нет меня ударить. Тебя в детстве не учили, что бить девушек плохо?

«Мелкий» в недоумении уставился на Натку. Тут подал голос один из его компаньонов:

– Фриц, идем. Эту я знаю, у нас матери знакомы.

Девушка повернулась к говорившему и улыбнулась:

– Никита, привет! Сразу и не узнала. На каток пойдешь вечером?

Парень ничего не сказал, только отвел хмурый взгляд. «Мелкий» еще раз злобно оглянулся на нас, постоял в раздумьях несколько секунд и молча, убрав руки в карманы, пошел в сторону метро. Друзья двинулись за ним.

Антон заговорил первым:

– Привет! Это что за херня щас была? Ты о чем вообще с ним тёрла? Извини, я просто немного в шоке от этой сцены.

Натка взяла с лавки пакетик с картошкой фри и съела пару ломтиков.

– Вы всё слышали вроде.

Антон не унимался:

– Да, только не поняли нифига! – Он повернулся ко мне: – Ты понял, что случилось?

Я никому не говорил о странных способностях Натки, решив и дальше не распространяться на эту тему.

– Да ничего особенного, повезло нам, что ребята знакомы оказались. – Я сказал это как можно более пренебрежительно.

Антон вдруг быстро глянул на часы и поспешил попрощаться:

– Так, ладно, электричка у меня. Всё, пока. Спасибо, что выручила. Увидимся!

Девушка в ответ пожала плечами:

– Вполне вероятно. Пока.

Антон протянул мне руку и побежал к метро, предварительно убедившись, что наши недавние собеседники удалились. Мы остались одни. Я прервал тишину:

– А говорила, здесь не бываешь.

– Да так и есть, не захожу сюда. Сегодня просто была в книжном рядом, решила до «Пушки» пройтись. А тут вас увидела. Так получилось.

Натка вроде бы была рада встрече. Она улыбалась уголками глаз, хотя в целом лицо оставалось нейтральным. Как Мона Лиза.

– Ну, как дела у тебя? – спросила она. – Что нового? Еще собирались у Филина?

– Да всё в порядке, спасибо. Новый семестр вот начался, пока проблем нет. Кстати, о Филине! – Я вспомнил о пропавших деньгах. – У него после той вписки пропало двести тысяч евро. Ты не знаешь, кто мог взять?

Она смотрела мне в глаза.

– Нет, это была не я. Твой вопрос ведь именно в этом. Завуалировал хорошо. Я, по-твоему, похожа на тех, кто чужие хаты обносит? – Натка как-то очень внезапно разозлилась.

– Да не, ты что, – я попытался сгладить ситуацию и увести мысль в другую сторону, – я думал, возможно, ты можешь узнать… Ну, там, знаешь, с помощью своих способностей…

Это, похоже, рассердило ее еще больше. В голосе проступало явное раздражение:

– Слушай, вот об этом так вообще не говори. Никогда. Ясно? Я тебе не ищейка! Ни пропавшее бабло, ни пропавших людей найти не могу!

– Да ладно тебе. Извини, просто я подумал…

– Я, блин, доверилась тебе, рассказала! Потому что почувствовала, что ты не тот человек, который станет на этом внимание заострять. По крайней мере, не так, как другие. Ошиблась, видать!

Мне стало неловко. Виноватым в чем-либо я себя не считал. Сама ситуация была какой-то глупой – ссора возникла на пустом месте.

– Чего ты так взъелась-то? У тебя что, ПМС?

Тогда я еще не знал, что девушкам ни при каких обстоятельствах не стоит говорить подобное. Только если не хочешь поругаться еще сильнее. Натка швырнула в меня пакетик с остывшей картошкой фри, демонстративно отряхнула руки и, развернувшись на 180 градусов, ушла прочь.

Я смахнул с куртки несколько мелких крошек. Голуби и воробьи у меня под ногами спешно клевали внезапно возникшую пищу, вероятно, опасаясь, что исчезнет она так же быстро, как появилась. Я не пытался остановить Натку, всё равно общения бы уже не получилось. Я сделал для себя вывод, что тему ее особенного восприятия не стоит лишний раз педалировать – очень нервно она на это реагировала. Мы расстались, не попрощавшись, как и в прошлый раз. И хотя сейчас уже не было записки со словами «еще увидимся», я снова был практически в этом уверен.

5. Бизнес

Опубликовано: на этой неделе

Играет: Fall Out Boy «Fame < Infamy»

В университете я учился на стипендию. Обычную, не повышенную – не хватало усердия и старания в образовательном процессе. Составляла она тогда что-то порядка 1200–1500 рублей. Какие-то деньги (около восьми тысяч) передавали родители. Но, как и любому студенту, средств мне постоянно не хватало. Нет, в принципе в то время в Москве одному вполне неплохо можно было прожить на десять тысяч, с чем я успешно справлялся года полтора. Потом появилась более-менее постоянная девушка, а с ней тусовки, концерты, клубы, «Пушка»… Деньги стали стремительно таять, появилась нужда зарабатывать.

Я работал промоутером (иначе говоря, раздавал рекламные листовки около метро), консультантом по новым видеокамерам JVC, читал лекции школьникам о правильном бритье с помощью станков от Gillete, разгружал фуры на складе, собирал компьютеры. Словом, брался практически за любой временный заработок, не требующий больших усилий (кроме разгрузки фур, там я погорячился). Каждый месяц появлялась новая подработка. Устраиваться куда-то на постоянной основе, пусть и с относительно свободным графиком, например в тот же «Макдоналдс», где какое-то время работал Антон, не хотелось из-за угнетающего чувства обременения. То ли дело – постоял с флаерами четыре часа, забрал свои две тысячи и свободен.

Так продолжалось примерно с полгода. Пока Антон, устав продавать фастфуд, не рассказал мне о своей идее. Родилась она в тот момент, когда мой друг, купив билет на какой-то концерт, обратил внимание, что практически никаких средств защиты на нем нет. Приблизительно за пару месяцев Антон вывел технологию изготовления фальшивок и посвятил в нее меня. Теперь мы работали в паре, и нам предстояло отточить техпроцесс.

Мы покупали один настоящий билет (обычно в танцпол, без указания места, чтобы было удобнее и быстрее штамповать копии). Затем сканировали его на хорошем дорогом оборудовании в фотолаборатории, где работал один из наших общих знакомых, потом обрабатывали изображение на компьютере, подгоняя цвета и всё прочее. Тогда, в середине – конце 2000-х, для проверки билетов еще не использовались высокотехнологичные сканеры и считыватели штрихкодов, а контролеры очень редко смотрели сквозь бумагу на свет, чтобы удостовериться в наличии водяных знаков и подлинности пропуска на мероприятие. Единственной загвоздкой могло стать определение фальшивки на ощупь. Бумага, на которой осуществляется печать в агентствах, – не простая. Она плотнее обычной офисной, и ее никогда не найти в магазинах. Однако мы, методом проб и ошибок, справились и с этой преградой на нашем пути, причем скорее даже не из жажды наживы: нам просто было интересно – сможем ли? Выход был найден достаточно быстро: мы покупали матовую двустороннюю фотобумагу плотностью чуть выше обыкновенной, замачивали ее в воде на несколько секунд, проглаживали утюгом – для того чтобы устранить «волнистость», и, когда листы высыхали, просто печатали на них изображения с двух сторон. Подделки, изготавливаемые нами, были практически не отличимы от оригинала. Если бы не водяные знаки.

К концу зимы 2007-го мы «обработали» около шести концертов, и в те пару раз, когда обман раскрывался, дело было именно в пресловутом просмотре «на свет». Людей, у которых обнаруживали самопал, обычно спрашивали, откуда они взяли билеты. Те, изображая максимальное изумление, отвечали заученной с нашей подачи фразой: «Как? Это фальшивка?! Да быть не может! Вот только что около клуба купили у какого-то мужика, не знаю, кто такой… Вот, сука, левак впарил!» Такая эмоциональность убеждала персонал клуба в абсолютной невинности задержанных, и их просто отпускали, предупреждая впредь покупать не у посторонних лиц, а только в агентствах или кассе клуба. Изредка просили заплатить штраф, равный цене билета. У нас же была предусмотрена «страховка» от непопадания на концерт: если человека не пускали, мы возвращали ему деньги. Так или иначе, наш доход в разы превышал производственные и прочие расходы. Покупателей было много, так как фальшивки мы продавали по цене вдвое меньшей, чем у оригиналов.

Не остались без внимания с нашей стороны и меры предосторожности – всё-таки подделка документов всегда была и остается уголовно наказуемым преступлением. Количество изготавливаемых нами билетов обычно не превышало 50–60 штук, что при средней посещаемости клубного концерта иностранной знаменитости в 3–4 тысячи человек было вполне разумно, и риск обнаружения не столь велик. В качестве дополнительной страховки мы существенно ограничили круг лиц, которым передавали фальшивки лично. Это были 5–6 человек, которым мы доверяли на сто процентов, наши друзья и хорошие знакомые, а они, в свою очередь, выступали в роли посредников, распространяя несколько штук по своим самым надежным людям. Таким образом, всего несколько человек знали о том, чем мы занимались.

Бывали случаи, когда нам не удавалось реализовать всю партию и оставалось несколько штук. Тогда я брал на себя функции, если можно так сказать, «спекулянта» и продавал по двойной цене прямо на месте – спрос высок, да и люди, покупающие билет прямо перед выступлением, обычно не отличаются разборчивостью.

Забегая вперед, стоит сказать, что этот бизнес, как и любая незаконная деятельность, позже потерпел крах, а мы только чудом избежали наказания. До этого, однако, оставалось еще полгода, 4 или 5 концертов и как минимум одно очень необычное знакомство.

6. Международные отношения

Опубликовано: март 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: Muse «Exo-Politics»

Зима 2007-го в Москве затянулась надолго. Тогда, в начале марта, никто не знал, что прихода тепла придется ждать еще около пяти недель, и потому крепчавший мороз вызывал раздражение, смешанное с недоумением.

Я уже около часа стоял на улице неподалеку от входа в клуб. Темнело, шел снег. От дверей метров на двести тянулась очередь. Контингент был весьма разношерстным: присутствовали и субкультурщики, многие из которых были мне зрительно знакомы по «Пушке», и гламурные блондинки со своими пафосными бойфрендами, и даже вполне взрослые зрелые люди «за сорок». Такая пестрая публика не была чем-то шокирующим – всё-таки выступавшая вечером группа (это были Nine Inch Nails) – одна из самых популярных в мире и давно уже переросла период «широкой известности в узких кругах».

Мне уже давно можно было спокойно отправляться домой – я пришел не на концерт, – но хотелось подзаработать еще немного денег, продав парочку-другую наших самопальных билетов.

Решив наконец плюнуть на всё – было слишком холодно, – и пойти по направлению к метро, я вдруг заметил одиноко стоящую девушку, в нерешительности не подходившую к кассам, но в любой момент готовую это сделать. «Надо брать ситуацию в свои руки», – мысли, в тот момент сами собой возникшие при беглом взгляде на нее. Ничем особо не примечательная, она как-то выделялась из этой толпы. Хотя одета была как добрая половина присутствующих – длинная куртка-парка, узкие джинсы, зимние кеды Converse и забавная яркая шапочка. На вид лет двадцать пять. Недолго думая, я осторожно подошел к ней и спросил:

– Девушка, билетик не нужен?

Она вопросительно посмотрела на меня и сказала вполголоса:

– Oh, a ticket?..[1]

А потом добавила, уже громче:

– Да, пожалуйста.

Иностранка. Слишком мягко выговаривала слова, хотя почти без акцента. Скорее всего, американка. Что она делала сегодня вечером здесь, в снежной Москве, на концерте группы, которая там у них наверняка выступает очень часто?

Я отдал девушке билет и показал, где кончалась очередь. Уже развернувшись в сторону метро, я услышал, как меня окликнул знакомый голос. Это был Грин, парень с зелеными дредами:

– Эй, здорово! Чё здесь делаешь? Ты ж не любишь этих ребят?

– Привет. Да не то чтобы не люблю… я никогда этого прямо не говорил.

– Зато писал мне как-то в аську. Я тебе скинул последний сингл, ну а ты такой – «не люблю!» – твоя цитата.

– Хм, может, и было такое, не помню, честно. В любом случае, не на выступление пришел. – Я не был настроен на долгую болтовню и отвечал сухо.

– А типа нереализованные остались?

– Да, вот, еще немного сбить деньжат захотелось.

– Понятно. И как успехи? – Грин, похоже, не замечал моего не слишком большого желания общаться.

– Десяток продал. Уходить уже собирался, когда ты меня позвал.

– Ясненько. Слушай, говорят, вас с Тохой от бритых твоя подруга спасла? – По всей видимости, Антон многим рассказал эту историю.

– Чё значит «спасла»? Какая «моя подруга»? Я ее не знаю почти и видел два раза. Ладно, чувак, пора мне.

– Хорошо, не буду задерживать. Удачи! Кстати, вон, по-моему, с твоими леваками кого-то взяли, так что валить тебе надо. Счастливо, увидимся!

Действительно, около входа началось какое-то активное движение. Я стал тщательнее присматриваться и заметил знакомую яркую шапочку. Обычно в таких случаях я всегда незамедлительно скрывался из виду, но в этот раз меня что-то держало. Какое-то непонятное чувство – то ли вины, то ли ответственности за сложившуюся ситуацию. Через несколько мгновений меня уже грызла совесть – дело, несомненно, было в том, что она туристка. Я представил себя на ее месте, в чужой стране, будучи пойманным с фальшивкой. Так или иначе, я развернулся и твердым шагом направился ко входу, встретив по пути непонимающий взгляд Грина.

– Извините, а в чем дело? – Я, как ни в чем не бывало, подошел к секьюрити, крепко державшему за локоть мою недавнюю собеседницу.

– Тебе чё надо? Иди, в очередь вставай! Куда лезешь? Пошел!

На ее лице я заметил полное непонимание ситуации.

– А что вы в девушку вцепились, ей же больно, нет?

– Не твое дело! Щас разбираться будем, откуда девчонка подделку взяла! – Охранник одной рукой продолжал держать туристку, а другой отпихнул меня.

– А, так это про билет! Ну, в общем, девушка ни в чем не виновата. Это я его продал.

В этот момент американка крайне удивленно посмотрела на меня. Не менее удивлен был и секьюрити. Подумав пару секунд, он небрежно толкнул девушку в сторону, крикнув:

– Ребят, эту больше не пускайте! – и вцепился уже мне в руку, «приглашая» проследовать внутрь.

Когда мы проходили мимо рамок металлоискателей, мой взгляд вдруг на мгновение зацепился за какую-то деталь. Я точно не понял, что именно уловил периферическим зрением. Как мне показалось, краем глаза я заметил что-то, виденное мной ранее. Или кого-то. Натка?

– Не тормози. – Охранник не дал мне слишком долго всматриваться в толпу, энергично толкнув в спину.

Меня завели в небольшую комнатку со стоящим посередине столом – единственной, как мне на первый взгляд показалось, деталью мебели, присутствовавшей в помещении. Мне сразу вспомнились голливудские блокбастеры и сцены в полицейском участке – ситуация была очень похожа, не хватало только зеркала, с другой стороны которого за тобой наблюдают несколько человек. Привыкнув глазами к темноте, я различил еще пару столов с мониторами по углам. За ними сидели самые типичные сотрудники клубной охраны, крупные и в строгих костюмах. Сразу за мной пришел еще один амбал и принес два стула – на один сел сам, на другой показал жестом, предлагая его мне.

– Ну что, давай рассказывай, – начал он точь-в-точь как в кино и закурил сигарету.

– Что именно? – Я изображал человека, который не знает, как он здесь оказался.

– Дурочку не включай. Где билеты взял, кто изготавливает и всё прочее.

– Да не знаю, купил около клуба два билета, подруга не пришла, один решил продать. Вот второй, пожалуйста! Наверное, тоже левак! Вот, урод, мужик, это ж надо так народ кидать прямо перед концертом!

– Не п***и! – резко бросил амбал, рассчитывая наверняка вывести меня из психологического равновесия. – Очень неубедительно врешь.

Мне от этой сцены стало еще смешнее из-за еще большей схожести с так хорошо знакомыми кинематографическими эпизодами.

– Чё ты лыбишься? У меня складывается ощущение, что ты просто му*ак! Неудивительно, что подруга не пошла с тобой. Хорошо, не хочешь говорить – твои проблемы. Петь, звони ментам! Щас приедут, протокольчик составим, все дела…

– Ладно, подожди-подожди, Леш, – в разговор вступил другой верзила, до этого сидевший в темном углу за столом с монитором – должно быть, «хороший коп». Всё по канонам жанра.

– Парень вроде не дурак, понимает, что привод в ментуру на пользу не пойдет… так, может, договоримся? Я вот, например, верю ему. Но чтобы окончательно развеять все сомнения, мне нужно несколько бумажных аргументов. С циферками такие бумажки, понимаешь, парниш?

– Ага. – Я с самого начала разговора был готов, что всё придет к этому, потому особо и не волновался.

– Вот и славно. Думаю, штрафа в размере тройной цены билета хватит.

– Тройной цены? Чего так много-то?

– Не, я ж не настаиваю, дело твое, хочешь – плати, не хочешь – не плати. Выбор есть всегда.

Еще одна киношная фраза. Прикинув, что, если отдам им запрашиваемую сумму, у меня всё равно останется вчетверо больше, я решил не торговаться.

– Хорошо, вот деньги. – Я достал нужную сумму, отсчитав от общей стопки купюр прямо в кармане.

Амбал – то ли шутки ради, то ли на полном серьезе – просмотрел каждую банкноту на свет. После этого довольно ухмыльнулся и буркнул: «Ну, хоть тут настоящие».

– Эх, молодежь. – Он сразу стал этаким добрым дяденькой. – Всё вы халявы ищете. Делом бы занялись, работать пошли! Студенты, блин! Я, вон, или без вышки вообще. И в люди выбился. Армия для меня школой жизни стала. Человеком сделала! Да что я тебе рассказываю, всё равно всё мимо ушей… Ладно, иди давай отсюда.

Когда я уже закрывал за собой дверь, секьюрити добавил:

– Да, и это, парниш, на концерт седня даже не пытайся пройти, всё равно не пустим.

– Угу.

Оказавшись на свежем морозном воздухе после темной прокуренной комнаты, я ощутил себя космонавтом, выходящим с космической станции в открытый космос. Минут пять я просто стоял и смотрел в небо. Не на звезды – их закрывала плотная пелена облаков – просто куда-то вверх рассеянным взглядом.

– Hey there[2].

Туристка находилась около входа, метрах в пяти от меня. Я ответил на английском:

– Hey, still here? Why?[3]

Она, похоже, очень обрадовалась родной речи и сразу расплылась в широкой улыбке:

– Yep. Waiting for you. I’m Vicky. Would you mind speaking this way? My Russian is much much worse than your English, as I hear[4].

Я представился и сказал, что не возражаю. Мы продолжили общаться на английском.

– Прости, что сорвал тебе вечер, Вики.

Сейчас я мог детальнее рассмотреть ее лицо. Совершенно обычное лицо. Без каких-либо выделяющихся деталей. Кроме одной – очень светлые, почти белые, голубые глаза. Во всём остальном – абсолютно обыкновенная красивая девушка.

– Оу, да я и не очень хотела сюда. Просто нечем было заняться сегодня вечером. Может быть, пройдем куда-нибудь, поговорим за чашкой чая?

– Я не против.

Мы не спеша двинулись по улице и почти всю недолгую дорогу до ближайшей кофейни молчали.

Зайдя в «Шоколадницу», я направился к одному из столиков в углу, американка последовала за мной.

– Здравствуйте, что будете заказывать? – Мы не заметили, как подошла официантка.

– Мне двойной эспрессо, пожалуйста.

– А спутнице?

– Будьте добры, чай со сливками.

Девушка быстро записала наш заказ в свой блокнотик и отправилась к барной стойке. Я нарушил неловкую паузу:

– А говорила, что твой русский ужасен. Вполне неплохо, акцент малозаметен. Ты американка?

Она застенчиво улыбнулась, но продолжила на английском:

– Почему первое предположение у очень многих людей, с которыми я общаюсь в России, именно американка?

– То есть нет?

– Нет. Вторая попытка? Хотя и с пятой мало кто угадывает.

– Англичанка?

Вики покачала головой и улыбнулась уголками губ. Внешностью она напоминала мне Николь Кидман.

– Это можно считать практически правильным вариантом.

– Практически?

– Да, я гражданка United Kingdom[5]. Просто почти у всех UK и Великобритания ассоциируется исключительно с Англией. Да, я живу в Англии, точнее в Бирмингеме, потому что Англия, кстати, у очень многих ассоциируется только с Лондоном, иногда с Ливерпулем и Манчестером, реже с другими крупными городами – Лидсом, Бирмингемом…

– Но ты не англичанка?

– Верно, я шотландка.

Нам принесли заказ. Я сделал большой глоток крепкого ароматного напитка и мгновенно согрелся.

– А здесь что делаешь? Туристическая поездка?

Она покачала головой:

– Папа здесь работает. – Вики сделала паузу. – И я, время от времени. Вообще, люблю я Москву. Мне кажется, это такой… космополитичный город… всего здесь понамешано… так интересно.

– А Лондон? Это же, наверное, самый космополитичный город в мире.

– Во-первых, я считаю, что таковым является Нью-Йорк, он мне тоже очень нравится, но не так, как Москва. Возможно, потому, что там я была всего один раз… а во-вторых, ну его, этот Лондон! Этот город я люблю гораздо меньше других европейских столиц. Какой-то он серый, холодный… деловой слишком.

Вики пила чай с молоком и задумчиво смотрела в окно.

– Хотя, конечно, здесь этого тоже хватает, но… не знаю. Москву я люблю.

Кофейня была заполнена примерно наполовину. Из колонок под потолком играл какой-то джаз. С соседнего столика доносился приятный запах кофе с ликером Irish cream.

– И что за работа у тебя здесь?

Она поставила чашку, расправила плечи и не без заметной гордости сказала:

– Я – журналистка The Guardian. Пишу о политике, о России, ну и еще на разные темы.

Такого ответа я точно не ожидал, так как совсем по-другому представлял себе политических обозревателей. По крайней мере, теперь было понятно, откуда такая словоохотливость. Вики прочитала мою реакцию и улыбнулась:

– Да ладно тебе, не удивляйся. Так бывает.

Кажется, я немного смутил ее. Моя новая знакомая на несколько секунд замолчала. Я словно в замедленной съемке наблюдал, как она, смотря в окно, подносит кружку к губам, делает глоток и ставит ее обратно.

– Слушай, а откуда у тебя эти билеты? – вдруг вспомнила она начало сегодняшнего вечера.

Я в общих чертах рассказал о том, что этим занимаются «одни мои знакомые», о том, как появилась идея, затем о технологии изготовления и распространения. Всё в третьем лице.

– Ну как, ты считаешь, они поступают неправильно?

– Твои друзья рискуют быть пойманными и понести наказание, это единственная причина, по которой стоит задуматься, надо ли продолжать.

Вот сегодня, к примеру. Это был знак к тому, чтобы поразмыслить над этим.

– А с моральной точки зрения? Обман и всё такое?

– С этой стороны… Я, наверное, понимаю логику. Концертные агентства заламывают неадекватные цены на билеты в России. Я была на нескольких выступлениях в разных городах Европы и платила намного меньше той цифры, которую увидела сегодня около касс. Многим желающим попасть на такие мероприятия стоимость явно не по карману. А так у людей появляется возможность посетить концерт любимого исполнителя за гораздо меньшую цену. Убытков не несет никто, просто еще несколько человек будут там присутствовать, вот и всё. Конечно, это звучит как оправдание для собственных незаконных действий, но тем не менее трудно найти в таком объяснении что-то нелогичное.

– Ну да.

Моя собеседница, если говорить объективно, очень сильно облагородила наши мотивы. В первую очередь мы думали именно о деньгах.

Я поднял взгляд на висевшие на стене часы и начал вспоминать, нужно ли мне завтра идти в университет, и если нужно, то к какой паре. Я не заметил, как ушел от этих мыслей, загипнотизированный секундной стрелкой. Цифра за цифрой, круг за кругом. Бесконечная цикличность. Пока не кончится время. Или не сядет батарейка.

– Еще что-нибудь? – вежливо поинтересовалась официантка, убирая наши кружки.

– Мне, пожалуй, «эрл грей». Вики, что будешь?

– Чай с молоком еще раз, пожалуйста.

Девушка опять за пару секунд записала заказ и ушла.

– So[6], расскажи теперь ты о себе. – Она посмотрела мне прямо в глаза.

Что-то в ее взгляде очень подкупало. Может быть, это специальный журналистский навык – смотреть так, чтобы вызывать у собеседника чувство доверия. А может, ей действительно было искренне интересно. Так или иначе, я вкратце изложил свою историю. Вики внимательно вслушивалась в мой рассказ, периодически чуть заметно кивая.

Ровно в тот момент, когда я закончил, в кармане ощутилась вибрация мобильного телефона, оповещавшая об эсэмэс. Отправитель оказался скрытым. Я прочел сообщение. В нем была всего одна строчка: «Попадешь в таблоиды» – и номер ICQ в качестве подписи. Я ни секунды не сомневался, от кого пришло это странное послание. Видимо, периферическое зрение при входе в клуб не обмануло. Я убрал мобильный в карман.

– Да, интересно, – резюмировала журналистка.

Пару минут мы посидели в тишине. Потом она сказала:

– Всё-таки странно, что ты пришел мне на помощь сегодня. Почему?

– Не знаю, просто показалось, что так нужно, – ответил я и сразу поинтересовался: – А почему тебя это удивляет?

– Понимаешь, в околополитических кругах Британии всё время говорят, что Россия – наш самый главный исторический враг. Знаю, что и здесь думают так же относительно UK. Конечно, есть факты, подтверждающие это, но есть и совершенно дурацкие домыслы относительно русского менталитета…

– Это какие, например?

– Ну, например, что вы ленивы. Еще, что вы всегда всё делаете так, чтобы вам было удобно, а об остальных не очень задумываетесь. Всё время хотите как бы выйти сухими из воды… Только не думай, что все британцы так считают, ни в коем случае! Это мнение сформировано в политической среде. И политики хотят, чтобы и простой народ так думал. Поэтому мои коллеги часто пишут и показывают всякую ерунду о России.

– А ты, я вижу, разбираешься в международных отношениях? – Я произнес это иронично.

Вики ответила со всей серьезностью:

– Да, у меня папа в посольстве работает – знаю, о чем говорю.

Я не нашел, что сказать. Наверное, ей и правда виднее. После недолгой паузы она продолжила:

– Что-то во мне щелкнуло. В тот момент, когда ты выручил меня. Знаю, звучит глупо, но так ведь бывает: ты думаешь о чем-то, мысль крутится в голове, но долгое время не может преобразиться в конкретную форму. А потом что-то случается. И ты убеждаешься в своей мысли, хотя она, как может показаться, никак не связана с произошедшим. Сегодня я вдруг поняла: не хочу больше о политике писать. Это полная хрень.

Вики замолчала. Я ждал продолжения, но его не последовало. Она пила чай, наблюдая за падающим на улице снегом. Он валил крупными хлопьями очень медленно, и если бы не общая картина зимнего города, его легко можно было принять за смешанный со знойным воздухом тополиный пух.

Черный представительский «Ягуар» с дипломатическими номерами остановился у входа в кофейню. Вики смотрела на него пару секунд, потом сделала еще глоток из чашки и, виновато улыбнувшись, сказала:

– Ну, мне пора. Спасибо тебе за вечер.

Я развел руками:

– Боюсь, что не за что. На концерт ты не попала…

Она отмахнулась:

– Да ладно! Что я, Nine Inch Nails не видела? Наше случайное знакомство и его обстоятельства повлияли на меня больше, чем все песни Трента Резнора, которые я когда-либо слышала. Правда, спасибо.

Вики достала из сумки ручку, взяла салфетку и написала номер телефона.

– Вот. Это мой мобильный. Звони, буду рада пообщаться, – она протянула мне бумагу и уже собиралась заплатить по счету, когда я ее остановил:

– Нет-нет, оставь это мне.

– Но так не принято. Девушка должна по правилам хорошего тона заплатить за себя.

– В UK? Вполне возможно, – я напомнил английской гостье о стране ее пребывания, – пусть это будет еще один небольшой вклад в укрепление международных отношений.

Вики скромно отвела взгляд. Закончить наше общение она решила на русском:

– Ладно, пока, – и, с улыбкой взмахнув рукой, вышла из кофейни.

Сквозь стекло я видел, как из «Ягуара» появился водитель и открыл для Вики заднюю дверь. Перед тем как сесть в автомобиль, она еще раз оглянулась. Я помахал в ответ. Я не понял, было ли меня видно с той стороны или стекло отражало улицу, не позволяя рассмотреть, что происходит внутри. Вики запрыгнула в машину, водитель закрыл за ней дверь, поспешил на свое место и уехал в снежную ночь.

Я еще какое-то время сидел за столиком, допивая чай. Мне представлялось забавным, что обычный вечер вдруг превратился в целое приключение с киношным допросом и знакомством с британской журналисткой. Странная девушка. Слишком серьезно воспринимает СМИ и их влияние на людей. Но, может быть, работая в этой сфере, по-другому и нельзя? Просто не получается абстрагироваться от газетных заголовков, и когда случаются события вроде тех, что произошли сегодня, что-то, как она сказала, «щелкает» в голове. Не знаю, я слишком далек от серьезных мыслей о политике и о глобальных международных отношениях.

Так я думал тогда. Но надо сказать, что это одна из вещей, которые остались во мне неизменны с тех пор. И сейчас для меня личные отношения между людьми важнее геополитических распрей.

Я вернулся в общагу заполночь и довольно быстро уснул.

Спустя пару дней я вспомнил о безымянном сообщении с номером ICQ в подписи и решил добавить его в свой список контактов. Пользователь под ником SadButTrue[7] оказался онлайн. Я начал диалог:

me: привет

Ответа пришлось ждать пару минут:

SadButTrue: привет) как раз ждала, когда напишешь. Узнал?

me: да, Ната, среди моих знакомых только ты можешь прислать странное эсэмэс, предварительно не спрашивая моего номера для связи

SadButTrue:)))))))))))))

SadButTrue: я у Грина спросила, встретила его в клубе. кстати о моем смс. вот смотри, я не ошиблась.

Натка прислала мне несколько скопированных строк на английском, где говорилось о «простом русском парне, который подделывает билеты на концерты», и о том, как «он изменил мой взгляд на политическую журналистику, вернее, поспособствовал отказу от дальнейшей работы в этой сфере». Мне захотелось прочитать статью полностью.

me: а откуда это? скинь ссылку

SadButTrue: да там муть какая-то дальше про внутренние убеждения и т. п. фигня, короче) не скину ничего, меньше знаешь – крепче спишь)) именно ты упоминаешься только в этих двух отрывках. не особо впечатлил, значит)))

Я решил не спрашивать, откуда Натка вообще узнала о нашей беседе. Скорее всего, снова благодаря своему расширенному восприятию окружающего мира, но поднимать эту тему вновь я не спешил – мы еще были не слишком близко знакомы. Именно поэтому я и предложил ей «встретиться как-нибудь». Она ответила довольно быстро:

SadButTrue: да, конечно, не вопрос)) давай только, когда я захочу?) не сейчас. чуть позже. станет теплее и я те напишу))

SadButTrue: так, всё, сорри, бежать надо) пока пока!:-*

Статус пользователя изменился на «вне сети». Ну что ж, позже так позже.

7. Онлайн

Опубликовано: на этой неделе

Играет: Петр Налич «Guitar»

Кстати, об интернете. Именно тогда началась обширная, повсеместная интернетизация. В нашей общаге появились первые безлимитные тарифы: до этого я платил 10 копеек за мегабайт, и новый ценник в 800 рублей за, как его называли, «полный анлим» (пусть и на низкой скорости) выглядел весьма привлекательно, хотя сейчас кажется откровенно грабительской таксой.

Все сидели в «аське». Как правило, ICQ-клиент загружался автоматически при включении компьютера. В противном случае его запускали сразу после старта Windows. К слову, на тот момент Microsoft уже презентовала и выпустила новую версию операционной системы – Vista, но большинство пользователей, однако, по-прежнему предпочитали старый добрый XP. Общение в «аське» являло собой нечто большее, чем просто болтовня. Разговоры не начинались и не заканчивались, одновременно в окне программы были открыты вкладки сразу с несколькими беседами. Возможность мгновенного обмена сообщениями выглядела абсолютно новым способом коммуникации. Здесь не было долгого ожидания ответа, как в случае с электронной почтой. Или обязательной темы для поддержания беседы, как при телефонных звонках. Можно было на час отойти от компьютера по делам, а потом продолжить разговор как ни в чем не бывало. Найти что-то интересное в LiveJournal и тут же скинуть ссылку собеседнику. Мгновенно отправлять друзьям фотографии и музыку, отсканированные лекции и собственные шпоры к экзамену. Наконец, ставить смайлики для большей эмоциональности сухого компьютерного текста. Даже эсэмэс уже казались вчерашним днем, студенты массово устанавливали на свои телефоны первые мобильные ICQ-клиенты.

Отдельной забавой, правда довольно быстро наскучившей, были случайные знакомства в «аське». Через поисковый интерфейс программы вбивались параметры: возраст, пол, город, увлечения; находился какой-нибудь подходящий контакт и начинался диалог. Именно так я познакомился с моей бывшей девушкой, той самой, что открыла для меня «Пушку». Это был очень легкий способ начать новые отношения, другое дело, что такие связи почти никогда не были долговечными, и мой случай не стал исключением. Бывало, однако, и наоборот: я до сих пор общаюсь с одной хорошей подругой, несмотря на то что с нашего первого диалога в окне ICQ прошел без малого десяток лет и она уже давно живет в другой стране.

Антон, будучи продвинутым московским жэжэшником (пользователем LiveJournal), узнавал о всяческих новых интернет-фишках намного раньше остальных. В университете на парах он рассказывал мне о том, что не успел описать накануне вечером в «аське». В один из тех весенних дней, когда солнце светит уже достаточно ярко, а погода на улице еще зимняя, мы сидели на лекции по теории вероятности. Мой друг с упоением повествовал о каком-то новом сервисе:

– Да говорю тебе, там уже много кто из наших зарегистрирован. Очень крутая тема! Можно фотки смотреть, сообщения писать, картинки всякие рисовать.

– Ладно, посмотрю дома. Дай адрес. – Я подвинул Антону свою тетрадь. Он корявыми печатными буквами написал: vkontakte.ru.

Так я узнал о самой крупной в будущем соцсети России и ближнего зарубежья. Естественно, с первого взгляда сервис меня не заинтересовал. Всё, что там можно было делать, – это лазить по страницам друзей, писать им сообщения, рисовать граффити на стенах и смотреть фото. Никаких тебе видео, музыки, приложений, ленты новостей – всё появилось позже. Я заходил, как уже тогда стали говорить, «ВКонтакт» максимум пару раз в неделю, а то и в месяц. Сайт, однако, очень быстро набирал популярность, и к концу года там зарегистрировалось, наверное, три четверти всех студентов Москвы и Питера. Дежурным вопросом при первом знакомстве стал: «А ты есть «ВКонтакте»?» Поначалу я пробовал искать там Натку, но не хватало информации: всё, что я о ней знал, это имя. Когда я задал ей упомянутый дежурный вопрос, в ответ получил смайлик, задумчиво чешущий затылок. Так что после нескольких попыток я бросил это дело и продолжил наши нечастые переписки в «аське».

Еще одним показателем развития интернета в тот период стал окончательный закат эры DVD. Университет, в котором я учился, находился неподалеку от Савеловского рынка – главного (после облагораживания Горбушки) рассадника пиратской аудио-видео-игровой продукции. Порой, проходя мимо нескольких палаток по пути к метро, я замечал толкучку у прилавков и слышал отдаленные куски разговоров:

– «Пираты» вторые появились в качестве? А когда будут? Ну, тогда давай вот тот, где десять фильмов в одном диске.

В 2007-м очереди у подобного рода ларьков порядком сократились, а со временем и вовсе исчезли. «Савок» вывели в легальное поле, переделав палатки в павильоны и разрешив торговлю только официально оформленным предпринимателям.

Причиной таких метаморфоз стали многочисленные торрент-трекеры, появлявшиеся как грибы после дождя. Нас, начавших «что было силы» качать кино из интернета, не смущало ни качество картинки, поначалу довольно сильно уступавшее DVD, ни время загрузки видеофайла. Порой друзья собирались в моей комнате для совместного просмотра кино в большой компании, предварительно (часов за шесть) согласовав фильм; так, чтобы к вечеру он точно скачался. С одной стороны, дико неудобно. С другой – это заставляло тщательнее выбирать, что смотреть, и делало сам «киносеанс» явлением неординарным.

Интересные изменения происходили с фотоаппаратами. Поголовный переход с пленки на цифру породил миллионы бесконечных любительских фотосессий, состоящих из кадров весьма сомнительной художественной ценности. До массовой истерии по «зеркалкам» оставалось еще пару лет, а качество снимков с телефонов было вовсе отвратительным, так что все кому не лень обзаводились компактными цифровыми «мыльницами». Пожалуй, тогда был звездный час этих устройств. Со временем их практически вытеснили с рынка значительно подешевевшие профессиональные и полупрофессиональные камеры, с одной стороны, и фантастически быстро развивающиеся смартфоны – с другой.

Однажды во время обеда в университетской столовой Антон на ноутбуке показывал мне куски какого-то то ли клипа, то ли фильма, сделанного его знакомыми.

– Прикинь, на «мыльницу» снимали. На прошлых выходных у чувака на даче. Ну, это видеоряд просто, скоро смонтируют и песню в хорошем качестве наложат. Нормально должно получиться, как считаешь?

На экране несколько парней сидели в старой машине и пели на английском что-то про «май ягуар» с нарочито ярко выраженным русским акцентом. Я буркнул: «Угу». Вспоминать этот эпизод через три года, когда автор интернет-хита «Guitar» Петр Налич (парень с длинными волосами из того самого клипа) представлял Россию на конкурсе попсы «Евровидение», было особенно забавно.

8. Странные вибрации и вполне обычные мысли

Опубликовано: апрель 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: The Sunday Drivers «On My Mind»

Весна пришла очень резко. Всю первую неделю апреля было холодно и шел снег. Температура на улице редко поднималась выше плюс трех по Цельсию. Открытые ледяные катки и городские горнолыжные склоны продолжали свою работу. Однако на удивление всем и вопреки прогнозам буквально за пару дней воздух прогрелся до пятнадцати градусов, и по тротуарам устремились бурные потоки талой воды. Солнце разогревало землю, город понемногу отходил от зимнего оцепенения. Всё чаще на улицах можно было заметить влюбленные парочки, гуляющие в скверах и парках, а также веселые компании, устраивающиеся по вечерам на лавочках столичных бульваров.

С приходом тепла «Пушка» всегда обретала новую жизнь. Количество народа на площади возрастало в разы: приходили незнакомые люди, всевозможные друзья друзей и очень быстро становились частью тусовки. Правда, настолько же быстро они и переставали посещать главное место молодежных «сходок». Мало кто задерживался на «Пушке» больше чем на несколько месяцев; большинство «рассасывалось» к концу ноября. Я влился в тусовку в мае 2006-го и успешно перенес «зимовку». Теперь, с приходом настоящей весны, начиналось то самое время, когда пить пиво на улице было особенно приятно.

Я с бутылкой лимонного «Туборга» в руке обсуждал с Грином огромный плакат-афишу предстоящего концерта My Chemical Romance. Мой зеленодредый друг был крайне недоволен тем, что на фасаде старого дома, выходящем на площадь, повесили афишу именно этой группы, а не Linkin Park, как ему бы хотелось:

– Да не, при чем тут я? Просто странно, что «ЛП», открывшие для широких масс речитатив под гитарные риффы, рекламируются маленькими плакатиками как провинциальный театр, а эти – здоровенным принтом в субкультурном центре Москвы…

Я пожал плечами:

– Да ничего странного, на «ЛП» билеты и так раскупят, а на «романсов» вряд ли целая «лужа» наберется, вот и пиарят их как могут.

Грин был старше нас с Антоном на пару лет, но до сих пор учился на третьем курсе. Один из тех ребят, что вылетают, восстанавливаются, берут академ, уходят в другой вуз, снова приходят назад и т. д. и т. п. Из сильной половины нашей компании Грин был наиболее ярко выраженным «субкультурщиком». Кроме вышеупомянутых зеленых дредов у него был пирсинг на лице в двух местах – в брови и под нижней губой, тоннели в мочках обоих ушей и руки, татуированные по плечи (на сленге – рукава). Иногда я пересекался с ним в общаге, хотя что он там делал (учился Грин не в нашем университете), я никогда не понимал. Периодически он подрабатывал барменом в каком-то клубе и мечтал открыть свое кафе. Мы с ним как-то разговорились об этом, встретившись на кухне во время приготовления ужина:

– Ага, именно кафе. Ну, короче, типа для своих. Ресторан – пафосно как-то… Готовил бы сам. Готовить я люблю.

Готовить он правда любил и умел. Грин мог сварить вкуснейший суп из остатков еды, которая хранилась в шкафу (холодильник в общаге был не у всех), пару минут пошарив по углам полок. Был у него к этому особый, природный дар.

Грин, как мне казалось и сейчас кажется, в отличие от большинства постоянных гостей «Пушки» действительно жил субкультурой. Если для всех нас это было в той или иной степени хобби, способ проведения свободного времени, мода, то для него это был он сам. Грин растворялся в этой тусовке, разговорах, концертах и чувствовал себя как рыба в воде среди аквалангистов, изучающих морскую фауну. Вот и сейчас он с каким-то особым изяществом (или понтом?) пил пиво и рассуждал о наружной рекламе в центре города:

– Ну, не знаю, как по мне, афиши такого формата достойна более известная группа, хотя бы в знак признания. Кстати, а левак на эти концерты будете делать?

– Антоха вроде уже штампует.

Я ждал Натку – накануне вечером она предложила встретиться:

SadButTrue: хай) ну что, стало более-менее приятно находиться на воздухе. Пересечемся?)

me: привет! Да, конечно) когда, где?

SadButTrue: давай завтра на «Пушке» часа в четыре?

me: оке)

Часы показывали половину пятого, когда я заметил ее, подходящую со стороны кинотеатра. Одета Натка была довольно ярко, но среди завсегдатаев площади особо не выделялась. На ней была красная футболка с большим лого Hello Kitty на груди, поверх – потертая джинсовая жилетка с парой-тройкой значков с левой стороны, дальше шла светло-розовая юбка-пачка и черные легинсы. Завершали общую картину, как подобает стилю, высокие розовые «конверсы».

Я издалека увидел, что Натка пытается убрать с лица саму собой появившуюся улыбку. По мере приближения к нам делать это ей удавалось всё труднее. Подойдя совсем близко, она бросила попытки скрывать эмоции и, буквально сияя от счастья, замахала руками:

– Приветики, ребятушки!

Я по-дружески обнял Натку за плечи и ощутил, какая она хрупкая и невесомая. Грин просто сказал «привет» и поспешил нас покинуть, примкнув к другой «кучке».

– Ну что, куда пойдем? – спросил я.

Натка пожала плечами и, продолжая улыбаться, ответила:

– Мне абсолютно всё равно. Сейчас везде хорошо.

Мы двинулись по Тверскому бульвару в сторону Арбата. Лавочки по обе стороны пешеходной дорожки облюбовали различные молодежные компании, мамы с колясками, бездомные, перебирающие свой хлам, и просто задумчивые одинокие люди. Кто-то катался на велосипеде, другие играли в «сокс», третьи пели песни под гитару слегка заплетающимися языками. Улица ожила.

– Ты сегодня веселее, чем раньше, – начал я разговор.

– Весна так на меня действует, – Натка отвечала приветливо. – Зимой депрессия накатывает. Летом расцветаю.

– А осень?

– Осенью обычно меланхолична и много думаю. Зимой скучно, осенью грустно. Как-то так.

Мы вышли на площадь Никитские Ворота. Солнце медленно ползло по небосклону на запад, но холоднее от этого не становилось. Дул легкий теплый ветерок. Я показал на церковь Большого Вознесения, расположенную по правую руку от нас:

– Здесь, между прочим, Пушкин венчался. Знала?

– Не-а, а это они? – Натка кивнула в сторону беседки, где располагался памятник поэту с его молодой женой.

– Ага. Невесте, твоей тезке, кстати, всего восемнадцать было, когда они поженились.

Моя подруга наигранно закатила глаза:

– Да знаю, знаю я, кто такая Наталья Гончарова. Про эту церковь просто не в курсе была.

– А вон в той, – я показал на маленькую церквушку левее большого храма, – был почетным прихожанином (или что-то типа того) полководец Кутузов.

– У нас прогулка по примечательным местам? – Натка, улыбаясь глазами, смотрела на меня. – К слову, откуда ты так Москву знаешь? Ты же не отсюда?

– Не помню, чтобы говорил тебе об этом… что я не москвич. Это как-то внешне заметно? – Интересовался я довольно искренне, так как много раз слышал от коренных жителей столицы, что «провинциалов за версту видно».

Натка засмеялась и сразу же не нарочно (как мне показалось) напомнила о своей фишке:

– Да нет, за версту точно не видно. – И добавила, уже серьезнее: – Просто поняла. Можешь считать, что по образу мышления.

По Никитскому бульвару мы дошли до Нового Арбата и продолжили прогулку прямо по нему в направлении Дома правительства. Натка много спрашивала обо мне, смеялась, шутила. Весна действительно очень изменила ее поведение по сравнению с нашей первой встречей. Кроме того, у меня возникло ощущение, что она лучше овладела своими парапсихологическими навыками: Натка договаривала начатые мной фразы и загадочно ухмылялась, пристально глядя в глаза. Я старался избегать этой темы в разговоре, но в конце концов не выдержал:

– Слушай, сразу извиняюсь, если чем-то задену… но я хотел бы спросить о твоих, ну… способностях…

Натка, вопреки моим ожиданиям, не замкнулась и не психанула, а довольно легко сказала:

– Всё ждала, когда спросишь. Всю дорогу сдерживаешься. Ладно, я расскажу. Только давай не так, не на улице. Зайдем куда-нибудь…

На пересечении с Садовым кольцом мы свернули налево и пошли в южном направлении. Почти сразу же мне на глаза попался итальянский ресторан, который я уже посещал и был в неподдельном восторге от местной пиццы. Место для ужина было определено. Хостес проводил нас в самый угол просторного зала, украшенного декоративными перегородками с искусственным виноградом.

Натка очень долго изучала меню, потом закрыла его и обратилась ко мне:

– Выберешь что-нибудь? Полагаюсь на твой вкус.

Я заказал пиццу «четыре сыра» и два безалкогольных коктейля. Последние принесли практически мгновенно. Сделав пару глотков, моя подруга вдруг спросила:

– У тебя девушка есть?

– Нет, в данный момент нет. Разошлись.

Натка поболтала трубочкой в своем стакане и продолжила:

– А как вы расстались? Извини, если это совсем личное, просто так мне будет легче объяснить кое-что про меня.

Я пока не очень понимал, куда идет разговор, но решил быть максимально открытым:

– Расстались мирно, без эксцессов. Да у нас не то чтобы сильная привязанность была. Встречались мы пару месяцев. Поняли, что не совсем подходим друг другу, и разошлись.

Натка слушала внимательно и какое-то время подбирала то ли мысли, то ли слова для ответа:

– М-м-м… У меня не так. Это была моя первая большая любовь. Себя не помнила от счастья. Пока не узнала, что я у него не одна и все его эмоции – просто лицемерие. Подробности давай опустим, не хочу вспоминать. Да это и не суть. В общем, держалась я, как могла… плакала, не ела, не спала, но держалась. А потом сорвалась. Решила умереть. Проглотила пару десятков таблеток успокоительного и запила шампанским. Как Курт Кобейн незадолго до своего самоубийства. И умерла. Это было 29 декабря. Вот перед этим Новым годом.

Я слушал дальше, Натка оказалась отличным рассказчиком, держащим паузу и меняющим интонации именно там, где нужно.

– Я достаточно быстро уснула и впала в кому. На три дня, как мне потом сказали. Знаешь, есть такой стереотип, что, убив себя, решаешь все проблемы и вообще после смерти всё хорошо? Так вот, это полная херня. Прости за грубость, но так и есть. Ни хрена не легче.

– Это ты о чем? Ты осознавала себя в коме? Что-то чувствовала, видела?

Нам принесли пиццу. Официант отрезал пару кусков специальным круглым ножом, положил их на тарелки и, пожелав приятного аппетита, удалился. Натка сделала несколько укусов, показала большой палец, очевидно означавший, что пицца неплоха, и продолжила:

– Это было похоже на сон. Точно не помню, что я видела. Какие-то обрывочные сцены, образы, лица людей. Помню, что было как-то тревожно, некомфортно. Уж точно никакого покоя и умиротворения я не испытывала. Еще помню, что это всё длилось очень долго. На каком-то подсознательном уровне я понимала, что это не моя жизнь, а просто сон, но почему он никак не кончается – вот что меня удивляло. Потом забывала, что я во сне, потом снова вспоминала. Ну, вернее, там вообще не так всё было. Не было никаких «потом», «после», «перед». Там вообще времени не было. Только мысли и чувства. Еще звуки, картинки какие-то непонятные возникали периодически. Сложно словами описать… А потом я проснулась.

Я сделал пару глотков коктейля. Натка последовала моему примеру. Теперь всё становилось более-менее понятно: ее замкнутое поведение на вписке у Филина, нервные всплески – всё было похоже на посттравматический синдром. Мне показалось странным, что она вообще была на концерте, учитывая, что за неделю до этого лежала в коме. Я решил спросить об этом:

– Погоди-ка, «Елка» проходила восьмого января. В Новый год ты была в отключке. А уже через неделю пошла тусить?

– Слушай дальше. Проснулась я первого числа. В больнице тихо и скучно. Я же себя чувствовала превосходно – как будто выспалась после бессонной ночи, была полна сил и энергии. Родители забрали домой, обещая главврачу внимательно следить. Первые два-три дня действительно носились буквально по пятам, шагу не давали сделать. Ну а я-то что? Я вообще в полном порядке была! За исключением одной детали. Стала как-то странно воспринимать окружающих. Как будто улавливать, о чем они думают и что чувствуют. Но это не чтение мыслей, нет. Я ощущаю какие-то… потоки энергии, что ли… Не знаю, как сказать. И могу интерпретировать их в словесную форму у себя в голове.

– Это интересно, – вставил я.

– А мне-то как интересно было! Правда, я думала, что это всё из-за домоседства недельного, и к исходу седьмого дня постельного режима уговорила-таки предков отпустить меня на концерт. Вот. Пришла я в «точку»… и там тако-о-ой треш начался… Ну, обычным людям незаметно было, а я себя ощущала как в открытом море во время шторма. Это ж был мой первый выход в общество после комы. Миллионы мыслей в голове крутились. Я нашла место на балконе и стала просто молча наблюдать за происходящим, стараться улавливать какие-то закономерности. А потом встретила тебя. И как-то сразу заинтересовалась, почувствовала что-то. Ты извини, что весь вечер тогда неразговорчива была, теперь знаешь почему.

Я поспешил заверить Натку, что и не думал обижаться. Она улыбнулась и ответила, что знает об этом. Ну, еще бы.

– А как родители отреагировали, что дома не ночевала?

– Я позвонила, сказала, что всё хорошо, и обещала с утра пораньше приехать домой. Так и сделала.

Ее история, конечно, поразила меня. Во многом из-за того, что прежде мне не доводилось сталкиваться с паранормальным и, услышь я такое при других обстоятельствах, вряд ли бы стопроцентно поверил. Но еще больше удивляло то, с какой легкостью она об этом рассказывала. Метаморфоза, случившаяся с Наткой за эти три месяца, была колоссальной. И такой, открытой и позитивной, девушка мне очень нравилась, а не просто вызывала интерес как при знакомстве.

Мы закончили с пиццей и допили напитки. Я спросил у Натки, хочет ли она чего-нибудь еще. Она сказала, что нет, и предложила прогуляться по Старому Арбату. Я согласился и заплатил по счету.

На улице стемнело, на Арбате зажглись стилизованные под XIX век фонари. Потихоньку сворачивали свои монатки уличные художники, закрывались некоторые палатки с сувенирами, расходились отдельные кучки тинейджеров. В то же время многие шумные компании всё так же громко пели под гитары и не собирались останавливаться. Кто-то танцевал, кто-то показывал фокусы, кто-то рассказывал толпе анекдоты.

Меня заинтересовала группа кришнаитов, с большим позитивом исполнявших ритуальные песнопения и приглашавших прохожих присоединиться. Руководили процессом двое – пожилой мужчина с длинными самозаплетающимися в дреды волосами и с бубном в руках и коротко стриженная женщина, игравшая на каком-то экзотическом подобии то ли маленькой дудочки, то ли губной гармошки. В одежде у этих людей преобладал ярко-оранжевый цвет. Я спросил Натку:

– А можешь сказать, эти ребята правда какие-то просвещенные или это всё просто игра?

Мы остановились в толпе зрителей. Натка стала внимательно смотреть на кришнаитов. Главный старик сел на фанерный лист, принял позу лотоса, закрыл глаза и положил руки на колени ладонями вверх. Через пару минут моя подруга, кивнув в его сторону, сказала:

– Ну, вот от этого какие-то странные вибрации исходят. От остальных – вполне обычные мысли.

– Обычные мысли?

– В том плане, что могу их понять. А у него – нет, как мантры какие-то читает.

В этот момент гуру открыл глаза и посмотрел прямо на нас. Из всей многочисленной толпы его взгляд безошибочно за долю секунды остановился точно на Натке. На пару мгновений она словно «зависла», потом взяла меня за руку и вполголоса шепнула:

– Идем отсюда. Нехорошо мне.

Мы направились дальше по улице, миновав «оранжевых» людей. Оглянувшись, я увидел, что старик провожает нас взглядом. Мне захотелось узнать, что случилось:

– Что-то почувствовала?

Натка ответила не сразу, задумавшись о чем-то. Она снова напоминала себя во время зимы.

– Он сказал мне: «Не мешай».

– Телепатически?

– Да не знаю я, как это называется. Он почувствовал, что я сконцентрирована на нем. Прикинь? Странно это.

– Думаю, ничего странного. Вернее, не более странно, чем вся твоя странная история.

Натка улыбнулась и крепче сжала мою руку. Только сейчас я обратил внимание, что мы всё еще держимся за руки – настолько естественным мне это казалось. Она разделила мою мысль:

– Да, мне так тоже нравится.

Прогулочным шагом мы дошли до метро «Арбатская» и спустились на эскалаторе глубоко под землю. Натке нужно было на другую ветку. Мы остановились около перехода. Она поправляла юбку-пачку и смотрела куда-то вниз, потупив глаза.

– А ты вроде хороший… – очень смущенно проговорила моя подруга, всё так же склонив голову.

– И ты вроде тоже. – Ничего более подходящего в тот момент мне на ум не пришло. Должно быть, звучало это ужасно глупо.

Натка подняла взгляд, игриво ухмыльнулась и резюмировала вечер:

– Ладно, пока, – при этом она внезапно чмокнула меня в щеку и быстро-быстро засеменила по ступенькам, ведущим на другую ветку метро. Как обычно, не дождавшись ответного прощания.

Я находился в легком ступоре еще какое-то время, а потом медленно побрел к своей платформе.

9. Трудности перевода

Опубликовано: май 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: Психея «Он Не Придет»

Пару недель спустя начала цвести сирень. Город наполнился ароматом поздней весны. Периодически бывали грозы – сильные, свежие, смывающие зимнюю хандру. В самый разгар одной из них мне довелось оказаться в Марьине. Зонт я с собой, как частенько бывало, не взял, а потому вынужден был пережидать ливень за стеклянными дверями метро.

За несколько дней до этого Натка постучала мне в «аську». С нашей последней арбатской прогулки мы пока так и не виделись, но общались почти каждый день через интернет. В разгар беседы на отвлеченную тему она вдруг спросила:

SadButTrue: а, слушай, хотела спросить. у тебя ведь с английским очень хорошо по-моему?

me: вроде нормально, а почему спрашиваешь?

SadButTrue: порепетиторствовать не хочешь? за деньги, конечно.

me: подробности?)

Натка рассказала, что младшей сестре ее подруги нужно подтянуть английский, работы буквально на месяц, а заплатят неплохо. Подумав, я дал свое заочное согласие. Через день или два мне позвонила мама моей будущей ученицы и согласовала все условия. Сошлись на 600 рублях за занятие и двух визитах в неделю – по вторникам и пятницам.

В силу того, что никаких смартфонов с gps в широком распространении еще не было, я изучал распечатанную на бумаге карту местности. Вскоре дождь кончился, и я побрел по тротуарам московского спального района в поисках нужного дома. Нашелся он довольно быстро, это была обычная для городских окраин высокая панельная башня в двадцать два этажа. На лифте я поднялся на семнадцатый и нажал кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь открыла высокая худая женщина в деловом костюме с собранными в пучок русыми волосами – должно быть, мама девочки. Так и оказалось.

– Здравствуйте, это я по телефону с вами говорила, – она держалась подчеркнуто вежливо. – Сама вот только с работы пришла. Проходите, пожалуйста.

Она жестом пригласила на кухню. В квартире, по-видимому, давно не делали ремонт. Вернее, не обновляли интерьер. Мебель – шкафы, кухонный гарнитур, стулья – вся была из восьмидесятых-девяностых. С другой стороны, везде царил полный порядок, всё лежало очень аккуратно и на своих местах. «Скорее всего, жилье съемное», – подумал я.

– Так, ну, вроде бы всё основное по телефону обсудили… – начала женщина. – Наташа вас рекомендовала как большого специалиста.

Я поспешил несколько урезонить ожидания от моего преподавательского таланта:

– Наверное, это слишком смелая характеристика. Просто я неплохо говорю по-английски…

– Это то, что надо! Ане нужно именно разговорный подтянуть. С грамматикой у нее всё хорошо. Вы можете вообще только на английском говорить, прямо с самого начала. Идите в маленькую комнату, она там, познакомьтесь.

Я миновал небольшой коридор-прихожую и постучал в закрытую дверь. Ответа не последовало, я постучал еще раз. Безрезультатно.

– Наверное, музыку слушает, – раздался с кухни голос мамы. – Попробуйте еще раз, громче.

Именно в этот момент дверь открылась. Передо мной стояла девочка лет четырнадцати в красном спортивном костюме с российской символикой от Bosco. Ростом на голову ниже меня, она выглядела очень грациозно, спортивно. Распущенные светлые волосы и зеленые глаза. Эффектная внешность.

– Hi![8] – я поздоровался и представился на английском.

Она немного скованно отошла в сторону, пропуская меня в комнату, и сказала по-русски:

– Мы так прям сразу и будем на инглише?

Я присел на диван и ответил:

– Yep[9].

Девочка закрыла дверь и пожала плечами:

– O’kay. I’m Anny. Or Anya. As you like it[10].

– Nice to meet you[11].

Дальше мы общались на иностранном.

– Итак, Аня, я здесь, чтобы по просьбе твоей мамы помочь тебе свободнее говорить по-английски.

Девочка села за компьютерный стол и развернулась ко мне в пол-оборота.

– Хорошо. Как будем заниматься? По учебнику?

– Нет, просто общаться. Вот так, как сейчас. Только разговоры, никаких скучных книжек.

Аня заметно преобразилась, услышав об отсутствии атрибутов классического образовательного процесса.

– Круто! Я готова. С чего начнем?

– Сколько тебе лет и в каком классе учишься?

– Пятнадцать. В десятом. А ты в университете?

– Да, я студент.

К моему удивлению, Аня говорила вполне неплохо. Паузы между словами делала редко и небольшие. Произношение тоже было в порядке. Я спросил:

– У тебя есть трудности с английским? Ты очень хорошо говоришь.

– Нет. Просто нужно практиковать перед экзаменом в другую школу. И еще у меня игры через год. Там тоже общаться придется.

– Игры?

– Олимпийские, в Пекине.

Я на несколько мгновений растерялся, так как прежде не общался со спортсменами олимпийского уровня. Аня это заметила и задала вопрос:

– Спортом не интересуешься?

– Смотрю только крупные соревнования. Футбол, бывает, с друзьями. А ты каким занимаешься?

– Спортивной гимнастикой.

– И как часто девочки твоего возраста получают шанс выступить на Олимпиаде?

– Ну, вообще, в нашем виде спорта в основном такие и выступают. У нас в сборной и по тринадцать лет девчонки есть.

– Ого.

– Да, к двадцати годам связки деревенеют, менее пластичной становишься. Риск ошибок возрастает.

Аня с большим интересом рассказывала о своих увлечениях: о гимнастике, рисовании, любви к лошадям. Спустя какое-то время она спросила:

– Ты учишься на переводчика?

– Нет, это хобби. Моя специальность – автоматизация производства.

– А о чем это?

Я усмехнулся:

– Думаю, тебе будет скучно. Давай как-нибудь в следующий раз расскажу в подробностях. Если замучает бессонница – сразу спрашивай меня об этом. Крепкий сон гарантирую.

Она засмеялась.

– А английский откуда?

– Смотрел фильмы, слушал музыку, читал тексты песен. Так и выучил.

Вскоре в комнату зашла мама, поблагодарила меня за урок и обратилась к дочке:

– Ань, давай на тренировку отвезу, если уж всё равно дома оказалась в такое время.

Та посмотрела на часы в углу компьютерного экрана и в спешке поднялась со стула, прощаясь со мной всё так же на иностранном языке:

– Спасибо за это занятие, время прошло незаметно. Сейчас мне пора на гимнастику. До следующего раза, пока!

Я также поднялся с дивана и ответил:

– Не за что. Увидимся.

Каждый вторник в четыре часа дня и каждую пятницу в два – сразу после учебы – я приходил, чтобы поболтать. Аня рассказывала, как занималась гимнастикой с раннего детства и была самым перспективным ребенком в своей секции. До двенадцати лет они с мамой и сестрой жили в Хабаровске. Затем тренеры, заметив у девочки серьезные спортивные амбиции, посоветовали переезжать в Москву – Аня к тому времени переросла уровень любого из местных спортклубов. Мать пожертвовала неплохим карьерным положением – она работала заместителем главы городской администрации – и увезла дочерей в столицу.

– Довольно долго мы жили у родственников, пока мама не нашла нормальную работу. Потом сняли вот эту квартиру. Не Рублевка, конечно, – девушка иронично улыбнулась, – но зато отдельно. Не семь человек в трешке.

Они жили втроем: с мамой и старшей сестрой, той самой, которая через Натку узнала обо мне. Сестра две недели назад улетела в Штаты по Work&Travel[12] на три месяца. Самой Ане в конце мая предстояло отправиться в Испанию на какой-то турнир и последующие трехнедельные спортивные сборы. Потом поступление в новую школу и очень короткие (для летних) каникулы – всего один месяц.

Мне нравилось наше общение. Я поправлял грамматику или фонетику Ани очень редко, и всё это было похоже на обычный треп, а не репетиторство. В этой связи работать мне было легко и приятно.

Однажды я как обычно во вторник после университета приехал в Марьино и застал девушку в крайне плохом расположении духа. По всему было видно, что разговаривать она не хочет. После нескольких попыток завязать беседу и Аниных односложных ответов я предложил:

– Слушай, если ты не хочешь сейчас разговаривать, может, мне лучше уйти? А ты отдохнешь. Тебя, наверное, очень измотали тренировки и учеба за последнее время.

Аня сидела на подоконнике. Она слегка поджала губы и посмотрела в окно, раздумывая о чем-то. Потом тихо, устало сказала:

– Нет, не стоит.

– Тогда расскажи, почему такая аморфная сегодня? Что-то случилось?

Аня продолжала наблюдать улицу сквозь стекло, словно не замечая меня. Минуту спустя она вдруг спросила:

– У тебя девушка есть?

Прямо дежавю какое-то. Она-то к чему спрашивает? Я в таком возрасте всерьез увлекался компьютерными играми. И правда, что ли, акселерация?

Я завис на несколько секунд, подумав о Натке.

– Не знаю.

Моя собеседница с любопытством повернулась в мою сторону:

– Как это? Не знаешь, есть ли девушка?

– Не знаю, в каких мы с ней отношениях – просто друзья или что-то большее.

– Ты ее когда-нибудь просил сделать для тебя что-то такое, чего она сделать не могла?

– Не совсем понимаю, о чем ты говоришь. В моей голове это не укладывается. А почему спрашиваешь?

Аня опять замолчала в нерешительности – продолжать ли тему? Но всё-таки решила рискнуть:

– У меня недавно появился парень. Он очень классный. Мы отлично ладим. Мне кажется, что я его люблю.

– Не хочу обижать твои чувства, но, по-моему, это обычная подростковая влюбленность. Я сам не верил, когда мне так говорили. Но теперь, по еще свежей памяти (всего пять лет прошло), могу сказать – так оно и было.

– Нет, у нас всё не так! У нас – по-настоящему! Пусть все говорят, что это всё ерунда – я не верю.

Типичный подростковый максимализм, пронеслось у меня в голове. Я решил увести разговор в русло проблемы:

– Ну, хорошо, у вас большая любовь. Что не так-то?

– Он считает, что я уделяю ему очень мало времени. Но у меня и так его мало! Истерики мне закатывает, мол, не ценю его.

– Еще раз прошу прощения, но, по-моему, твой так называемый парень ведет себя как девчонка. Что за сопли? Сколько ему лет вообще?

– Семнадцать. Это не сопли. Это эмоции. Он этим живет. Он – эмо.

Ну конечно, как же иначе. Не все эмо – слабохарактерные нытики, но почти все слабохарактерные нытики вдруг в одночасье стали эмо. И парень Ани, как мне казалось с ее слов, относился именно к таким. Я решил узнать о нем побольше, мало ли, может, мы были знакомы.

– А как зовут его? На «Пушке» зависает?

– Егор. Ну, бывает иногда, но редко. В основном здесь, на юго-востоке они тусят. А что?

– Да так. Вдруг встретимся. Интересно будет поболтать.

Аня пожала плечами и посмотрела на часы на руке. Потом медленно спустилась с окна и изобразила подобие улыбки:

– Ну ладно, на сегодня, наверно, хватит. Спасибо, что пришел.

– Не за что. Пока!

Следующие несколько дней я спрашивал у ребят на «Пушке», не знает ли кто Егора из Марьина «или откуда-то оттуда». Отчего-то мне очень хотелось пообщаться лично с этим чересчур эмоциональным молодым человеком. Как и ожидалось, никто с ним знаком не был. Только одна девчонка из Люблино как-то упомянула, что вроде бы знает какого-то Егора-эмо со своего района, но давно его не видела. Изображать Коломбо и искать парня по всей Москве я не стал – всё-таки, по большому счету, какое мне дело до личной жизни ученицы?

«Пушка» тем временем расцвела. Народу на площади было море, деревья пышнели с каждым днем, начали работать фонтаны, а самые многолюдные места не пустели даже ночью. Началась пора теплого вечернего ветра и сухого асфальта. Грин, кажется, проводил на площади сутки напролет. Антон появлялся не очень часто – помогал родителям делать ремонт в квартире. С Наткой мы виделись один раз – ходили в кино на третью часть «Пиратов Карибского моря». Она была не очень разговорчива – сказала, что болит голова. Поэтому после фильма мы выпили по кофе и разошлись. Как обычно в мае, я чувствовал полную гармонию с самим собой и окружающим миром. Мой месяц.

На наше с Аней последнее запланированное занятие я шел с чувством выполненного долга и легким настроением. Она также оказалась приветлива и улыбчива. После нескольких дежурных фраз я решил поинтересоваться о ситуации с Егором:

– Как у вас с парнем? Всё выяснили?

– Да, всё отлично. Теперь у нас нет поводов для конфликта.

– Он прекратил истерить? Смирился с твоим графиком?

– Нет. Это я поняла, что главное в жизни.

Меня последняя фраза несколько насторожила, и я попросил объяснить, что Аня имеет в виду. В конце концов, может быть, это обычные трудности перевода и беспокоиться не о чем. Девушка, однако, не сразу нашла, что ответить, а потом, чуть поразмыслив, выдала:

– Я брошу спорт. Ради него.

Я опасался, что она скажет как раз что-то вроде этого.

– По-моему, немного сумбурное решение. Я бы не советовал. Уверена?

– Да. Главное в жизни – любовь.

– Любовь, заставляющая отказаться от мечты всей жизни ради смутных перспектив, – слегка сомнительная штука, не находишь?

– Что имеешь в виду под смутными перспективами? Егор – лучший человек в этом мире.

Я непроизвольно закатил глаза и вздохнул:

– Слушай. Знаю, я сейчас буду звучать как дедушка. Но то, что я совсем не намного старше, надеюсь, должно тебя убедить. Ты сейчас в таком возрасте… Да что ты – я сам еще из него не вышел. Возрасте, когда очень многое – впервые. Прежде ты этого не испытывала, и теперь тебе кажется, что это новое – самое лучшее. Не слишком абстрактно говорю?

Аня слушала и отвечала очень спокойно:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Не продолжай. Лучше скажи мне – ты согласен, что главное в жизни – любовь?

– Наверное, это так. Я не могу говорить со стопроцентной уверенностью, потому что у меня очень мало жизненного опыта. Лучше давай посмотрим на это так. Ты с самого раннего детства в гимнастике. Мама сделала очень многое, чтобы у тебя были возможности для развития в этом направлении. Нет, «многое» – слишком незначительное слово в этом контексте. Она жизнь заново начала, переехав с вами сюда! Ты сейчас, может быть, одна из лучших в мире в этом деле! У тебя огромные перспективы. И всё это ты хочешь выкинуть в трубу ради парня, с которым встречаешься – сколько, полгода?

– Четыре месяца.

Девушка смотрела в одну точку где-то на полу. Похоже, ее первоначальный непоколебимый настрой дал сбой, и теперь серьезные сомнения терзали душу. Я решил закончить с нотациями:

– Я бы сказал, что это та чаша, на которой спорт, перевешивает. Это на взгляд со стороны. Ты умная девушка и поймешь, что к чему, если дашь голове немного свободы от эмоций.

Аня едва заметно улыбнулась. Из коридора послышался звук поворота ключа в замочной скважине.

– Это мама. Сегодня с работы пораньше, чтобы поблагодарить тебя за уроки. Я тоже хотела спасибо сказать. Но насчет Егора я не передумаю.

– Хотя бы просто подумай.

Мы поболтали на разные общие темы еще с полчаса. Когда подошло время заканчивать занятие и всю мою репетиторскую деятельность в целом, я впервые перешел на русский:

– Так, ладно, это, наверное, всё…

– Угу.

– В том случае, если ты всё-таки примешь верное решение, хороших сборов и удачи на играх.

Аня засмеялась:

– Да хватит уже на меня давить! Ладно, уж так и быть, я над всем этим хорошо поразмыслю в ближайшие дни, обещаю.

– Вот и умница. Ну, в общем, давай, пока. Может быть, еще увидимся как-нибудь.

– Да, всё возможно, спасибо еще раз. Пока!

В коридоре меня провожала мама девушки:

– Я вас очень благодарю. Правда, очень.

– Да не стоит это такой благодарности. Я просто приходил поговорить.

– Нет-нет, не скромничайте. Я сейчас из-за двери слышала обрывки фраз. Вы с ней так быстро говорили! Поразительно!

– Теперь готовьтесь к сотням интервью иностранным изданиям.

– Это еще слишком далеко. Но, надеюсь, всё получится, спасибо.

– И я надеюсь. Вам тоже большое спасибо.

Всю дорогу в общагу я думал о том, какой же всё-таки выбор сделает Аня. Эмоции в таком возрасте зашкаливают и берут верх над рациональным мышлением. С другой стороны, за время нашего общения я неплохо узнал девушку и понимал, насколько дорога для нее мечта – победа на Олимпийских играх. Оставалось верить, что она сама вспомнит об этом, а парень, если там действительно какое-то большое чувство (хотя поведение говорило об обратном), будет как-то мириться с обстоятельствами.

На спортивной «коробке» около общежития, которая в зимнее время должна была быть хоккейной, а в летнее – волейбольной, как всегда независимо от сезона играли в футбол. Меня окликнул вратарь одной из команд, это был мой сосед, постоянно живущий у девушки. Оказалось, что он приехал попить пива, но внезапно, увидев гоняющих мяч парней, так захотел сыграть в футбол, что сразу же вошел на площадку в чем был – джинсах и новых модных кедах. Сквозь металлическую сетку он делился впечатлениями:

– Года четыре не играл! А тут вдруг как приспичило! Давай переодевайся и выходи.

Вдруг мне тоже очень захотелось пробежаться по резиновому покрытию в своих старых бутсах, попинать мяч и встретить сумерки на футбольном поле.

В тот вечер всё так и вышло. И никакого пива не надо было. Только пятилитровая бутылка воды на всех игроков обеих команд. Тело наполнилось приятной усталостью, а в голове царила полная гармония разума и чувств. «Всё же спорт, кроме физической составляющей, определенно несет в себе какой-то глубокий ментально-эмоциональный смысл», – подумалось мне.

Через несколько дней я получил электронное письмо с незнакомого адреса. В нем была фотография Ани на фоне моря и подпись: «On the seaside in Andalusia. Thank you!»[13]

10. В универе

Опубликовано: на этой неделе

Играет: AFI «Summer Shudder»

А потом пришла пора самого страшного периода учебного года – время экзаменов. Летняя сессия в отличие от зимней была серьезной проблемой. Ну, точнее, для тех, кто весь семестр занимался так, как подобает, никакой проблемы, конечно, не было. Для большинства же людей из моего круга общения предстоял месяц тяжелых испытаний. Главное отличие июньских экзаменов от февральских заключалось в том, что они закрывали десятимесячный академический курс, а не носили «проходной» характер, как зимние, располагавшиеся на «полпути».

Из-за летней сессии реально можно было «вылететь» из университета. Преподаватели (почти все из них) уходили в отпуск с первого июля. Студенты, не успевшие до этого времени что-либо сдать, «оставались на осень». Вердикта страшнее в студенческое время придумать было непросто. В сентябре закрывать долги нужно было с первого раза, так как дней для пересдачи предоставлялось крайне мало – около трех. Меня столь незавидная участь обходила стороной. Бывало, я не успевал сдать в срок зимнюю сессию, но это не грозило большими проблемами (кроме отсутствия стипендии на следующий семестр).

Отдельной темой была подготовка к экзаменам. Байка о том, что студенты за три дня могут выучить то, во что следовало вникать полгода, вовсе не была байкой. Я запасался энергетиками (или кофе, когда не было денег) и ночи напролет переписывал лекции, готовил шпаргалки, зубрил билеты. Не знаю почему, но днем как-то не училось. Да и в темное время суток заниматься получалось не всегда. Со временем опытным путем я определил, что из тонизирующих напитков на меня действует только крепкий черный кофе с большой долькой лимона в чашке. «Ред Булл» не давал никакого эффекта, а однажды и вовсе подвел в самый ответственный момент – усыпил в час ночи прямо перед экзаменом по теоретической механике. Тогда мне повезло – попался билет, уже «отработанный» к моменту засыпания.

Кстати, о «теормехе». На протяжении всего процесса обучения меня постоянно терзал вопрос: для чего мы изучаем дисциплины, не связанные непосредственно с нашей специальностью. Все мои одногруппники также негодовали по этому поводу, правда, немного в другом ключе. Их недовольство связывалось с различными предметами философского толка, которые нам также преподавали: логикой, теорией познания, историей. Я же не испытывал с данными дисциплинами никаких проблем; мне всегда было интересно, что движет человеком, как он видит себя в этом мире, что думает об окружающей обстановке. Для меня курс философии был приятным общепознавательным дополнением к скучным сугубо техническим теориям. Я понимал прикладное значение математики в своей IT-специальности, но зачем мне при этом «сопротивление материалов» или «детали машин», оставалось не до конца ясным. Таким и осталось до сих пор.

Так же как и зимой, нами отмечался каждый сданный экзамен. Правда, не в общаге или кафе, а в силу теплой погоды прямо около университета. В двадцати метрах от главного здания института располагалась так называемая «синяя палатка» – небольшой уличный киоск. В нем студенты покупали пиво и шампанское и употребляли их, сидя на невысокой железной изгороди, тянувшейся рядом. Тем летом по ряду причин, главными из которых были цена и «легкость», бешеной популярностью пользовались два сорта пива: «Балтика Кулер» и «Сибирская корона лайм». В специально подготовленных под пустые бутылки коробках у ларька никогда не было места – заполнялись они мгновенно. Во время сессии «синяя палатка», должно быть, увеличивала прибыль втрое. Очередь за пивом порой достигала полутора десятков человек. Говорят, этот знаменитый, небесного цвета киоск появился еще в начале 90-х и запомнился не одному поколению абитуриентов, студентов, магистров, аспирантов и даже, бывало, преподавателей. Но закрылся как-то слишком внезапно – это произошло спустя три года, когда я оканчивал университет. То ли закон какой-то приняли относительно близости продажи алкоголя к учебным заведениям, то ли прибыль упала, что стало причиной – не помню. Хотя, если рассуждать логически, чему меня неплохо обучили на философских лекциях, на девяносто процентов можно быть уверенным – дело было в законе. Сейчас в «синей палатке» цветочный ларек. Сам корпус киоска остался прежним – и то хорошо. Еще один яркий флажок в памяти.

Вообще, в конце мая – начале июня в университете царила удивительная атмосфера. С одной стороны, курс лекций и семинаров уже закончился, и бесконечные потоки студентов, не спеша перемещающихся между аудиториями подобно косякам мелких рыбешек в Атлантическом океане, исчезли. С другой – на их месте появились бешено мечущиеся туда-сюда должники, вылавливающие преподавателей для сдачи различных курсовых, лабораторных и прочих околонаучных работ, не закрытых в срок. Людей в институте вроде бы становилось меньше, но в то же время активность оставшихся компенсировала количество ушедших.

В начале лета 2007-го я сумел сдать последние зачеты вовремя и допустился до экзаменов без опозданий.

11. Июньские концерты

Опубликовано: июнь 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: Linkin Park «No More Sorrow»

Шестого июня Linkin Park давали первый концерт в России. Билеты на выступление в «Олимпийском» закончились еще в апреле. Цены на пропуск в фан-зону и танцпартер были совершенно дикими, что не помешало фанатам разобрать всю квоту за несколько дней. Мы с Антоном совершенно не ожидали такого ажиотажа, из-за чего в итоге нам пришлось купить билет на трибуну, и «тиражирование» потребовало больше усилий и времени, чем обычно. На каждой копии нужно было «перебивать» сектор, ряд и место, чтобы в случае обнаружения невозможно было выйти на оригинал. На этот концерт мы изготовили совсем немного подделок – всего около пятнадцати штук.

Я ждал Натку на станции «Проспект Мира». Она появилась ровно в половине седьмого – как договаривались. Одета в этот раз была не слишком броско, хотя, возможно, так казалось из-за огромной массы людей с неформальными атрибутами, явно направляющихся туда же, куда и мы. Натка улыбнулась и чмокнула меня в щеку. Я ответил взаимностью и поинтересовался:

– Как голова?

– Нормально. Да она не всегда болит. Так, приступами.

После прошлой встречи в кино девушка регулярно жаловалась мне в «аське» на головные боли. Не сильные, но тягучие и ноющие. В больнице сделали томографию и совершенно уверенно определили, что физически всё в полном порядке, беспокоиться не о чем.

Мы поднялись на эскалаторе и в пестром потоке поклонников альтернативной музыки двинулись к «Олимпийскому». Сверив на билете номер нужного подъезда спорткомплекса, мы встали в очередь. Натка окинула взглядом толпу и безапелляционно декларировала:

– Почти двадцать тысяч человек. Круто.

– Это ты откуда знаешь?

– Я не знала. Узнала сейчас. Я вообще теперь много чего узнать могу.

– Это ты о чтении мыслей? Совершенствуешься в этом?

– Да это не чтение мыслей. Слишком узкий термин. Я для себя называю эту штуку – «получение информации». Человеческие мысли – просто кусочки общей картины мира. Информации вокруг очень много.

Натка периодически писала мне о том, что всё лучше овладевает своими необычными способностями. Но то, что она говорила сейчас, всё равно очень сильно поразило меня. Я побеспокоился:

– Так серьезно всё… чувствуешь хорошо себя? Ну, в плане, у тебя ведь с развитием этой фигни голова стала болеть…

– Это с непривычки. Мое прежнее, привычное представление о восприятии окружающего пространства очень сильно, буквально физически конфликтует с тем, что я вижу сейчас. Думаю, мигрени именно из-за этого.

Даже ее речь теперь звучала по-другому: более рассудительно и слишком серьезно для двадцатилетней девушки. Я пожал плечами:

– Главное, чтобы на самочувствии не сказывалось.

– Конечно. Уже почти никак.

Очередь мы отстояли минут за десять, после чего прошли на нужный сектор и встали недалеко от прохода. Места, указанные на наших «билетах», понятное дело, были заняты. На сцене уже вовсю разогревали зал Jane Air. Принимали их, по крайней мере на трибунах, очень вяло. Рядом с нами было много людей «за тридцать», которые, по-видимому, не особо увлекались андеграундной музыкальной сценой.

Меня похлопали по плечу. Это был Антон в компании новой спутницы.

– Здоров! Мы совсем недалеко тут, в С-9. Грин там тоже. Это Марина, познакомились в очереди, тусит с нами.

Я представил себя и Натку. Марине на вид было лет восемнадцать или девятнадцать. Имидж явно намекал на исключительность и протест: в натуральные светлые волосы вплетены ярко-синие атласные ленты, глаза обильно накрашены, в каждом ухе по два широких «тоннеля». Из одежды на девушке была облегающая футболка с изображением группы Slipknot и черная кожаная мини-юбка. На ногах, конечно же, классические высокие «конверсы».

Натка едва заметно (я, однако, успел обратить внимание) поморщилась и отвернулась к сцене. Jane Air закончили выступление. Антон с Мариной постояли около нас еще какое-то время и ушли в свой сектор, пообещав встретиться после концерта. «Олимпийский» замер в ожидании главных гостей вечера. Пауза затянулась. Я решил оживить повисшую между нами тишину:

– Что ты можешь сказать о Марине?

Натка еще раз поморщилась, теперь менее сдержанно, чем раньше:

– Шлюха.

Я опешил от столь категоричной оценки и попытался несколько унять девушку:

– Слушай, думаю, неправильно вот так сразу клеймо на человека ставить. Или по внешнему виду судить. Тут почти все девчонки так одеты. Тоже шлюхи?

Моя подруга ответила не сразу, сначала осмотрела зал:

– Нет, конечно. Дело не в одежде. Просто я прочла информацию и сделала такой вывод.

– Ну, всё равно. Как-то посдержаннее надо.

– Ты спросил, что я думаю, я сказала. Никакого клейма не ставила. Когда ставят клеймо, все сразу видят, какой человек перед ними. А в этом случае вижу только я. Так что… Ладно, закроем тему. Вон, уже Честер на сцене.

Действительно, под бурные, оглушительные овации фанатов Linkin Park вышли из-за кулис и сразу зарядили один из своих ранних хитов – «One Step Closer». Слова, естественно, знал и пел весь зал, иногда даже перекрикивая обоих солистов. Я впервые услышал эту группу в далеком 2000-м, еще ребенком, а потому получал особое удовольствие наблюдать воочию исполнение любимых песен. Где-то в середине концерта к нам подошел Грин в компании парня и девушки, обоих я зрительно знал по «Пушке». Казалось, он был немного разочарован. Я поинтересовался:

– Чего такой кислый? Ты ведь так хотел сюда попасть.

– Да концерт-то отличный, только с трибун смотреть как-то не айс. Потолкаться охота. Думаем вот с ребятами ломануть на танцпол. Прям здесь, – Грин кивнул вперед.

Впереди, там, где заканчивалась трибуна, проход между рядами упирался в невысокие перила, за которыми стояло оцепление секьюрити, следивших, чтобы никто не лез в танцпартер. Расстояние от одного охранника до другого составляло метров пять, и наш проход по счастливой случайности как раз попал аккурат посередине между звеньями живой цепи. Располагался танцпол, однако, не сразу за кольцом охраны – чтобы попасть в него, нужно было, миновав перила, пробежать не пойманным еще полсотни метров. Задача непростая. Я так и сказал Грину. Он отмахнулся:

– Слушай, я тя умоляю. Эти жиртресты, – он указал рукой в сторону секьюрити, – по-твоему, смогут кого-то догнать? Да брось. Главное, до толпы добежать, а там растворимся – никто не найдет.

Тут внезапно вступила в разговор молчавшая до этого Натка:

– Тот, кто ломанется первым, добежит, второго поймают и выставят на улицу. А девушке я бы вообще на это подписываться не советовала – ногу подвернет, когда будет перила перепрыгивать.

– Добрая ты, – попытался пошутить парень, пришедший с Грином.

– В моих словах сейчас не было эмоциональной окраски или какого-то личного к вам отношения. – Натка оставалась невозмутимой, без тени улыбки на лице. – Просто так и будет, если решите рискнуть.

Все на пару минут замолчали, видимо, оценивая риски. Потом Грин, не говоря ни слова, быстро подбежал к ограждению, ловко перемахнул через него и что было силы бросился в направлении фан-зоны. Охранники не успели среагировать на столь резкий маневр и с большим опозданием попытались догнать парня по пути к танцполу, но тщетно – Грин бесследно исчез в людской массе. Секьюрити, наблюдавшие за нашим сектором, стали внимательнее смотреть на трибуны и проходы между рядами. Парень (вроде бы его звали Леха) с ухмылкой посмотрел на Натку:

– Ну, если б я прям щас сиганул, то, конечно, поймали бы.

Она отвечала успокаивающим тоном:

– Всё равно поймают, если решишься. Шанс у тебя был один – побежать первым, но Грин оказался проворнее. Теперь смотри концерт отсюда, если не хочешь быть выведенным раньше времени.

Леха усмехнулся:

– Зря в меня не веришь. Я, между прочим, без одной секунды КМС по бегу на двухсотметровке.

Натка закатила глаза:

– Ну, давай, покажи мастер-класс, – и приглашающе протянула руку в сторону сцены. – Прости, но вынуждена сказать избитую фразу: я предупреждала.

Девушка, стоявшая рядом с парнем, чуть одернула его за рукав толстовки и робко сказала:

– Может, не стоит?

Леха чмокнул подругу в лоб и вызывающе ответил, посмотрев на Натку:

– Да нет, стоит. Тут уже дело принципа – доказать, что смогу.

Та снисходительно улыбалась и еще раз демонстративно пригласила спуститься к перилам. Парень выждал несколько минут, выбрав момент, когда находившиеся у сектора охранники отвлеклись на «перебежчика» с другой трибуны, и, мигом сбежав по проходу вниз, перепрыгнул ограждения. Секьюрити, похоже, этого даже не заметили. Леха огляделся по сторонам, понял, что никто не собирается его ловить, и наигранной трусцой посеменил к толпе. Примерно на полпути он остановился, повернулся к нам и развел руки по сторонам с довольной ухмылкой, всем своим видом спрашивая: «Ну и что?» Натка показала большой палец, который, впрочем, сразу сменился на указательный, направленный левее Лехи. В следующий момент на «без одной секунды КМС по бегу» налетел громила в черном костюме, схватил за шиворот и поволок к выходу. Мы молча наблюдали за этой недолгой сценой, пока эти двое не скрылись в проходе в углу зала. Натка обратилась к оставшейся с нами подруге Лехи:

– Ну, хоть ты-то будешь умнее? А то смотри, две недели в гипсе ходить придется.

Девушка ничего не сказала, только развернулась и вышла из сектора. Я, безмолвно наблюдавший бенефис Натки, поколебавшись, спросил:

– Ты можешь видеть будущее?

– Нет, конечно, никто не может. Я просто предполагаю, что случится, исходя из фактов, которые вижу.

– Это не одно и то же?

– Нет. Смотри. Если человек выпрыгнет из самолета без парашюта, что с ним случится?

– Разобьется и умрет.

Натка подняла указательный палец и иронично передразнила меня:

– Ты можешь видеть будущее?

– Нет, это просто наиболее вероятное развитие событий, основанное на законах физики.

– Ну, в общем, можно сказать, что я тоже говорю о наиболее вероятном развитии событий.

Я усмехнулся:

– Только твои предположения очень точными получаются без видимых причин.

– У меня исходных данных намного больше, чем просто законы физики.

Я досматривал концерт под глубоким впечатлением от услышанного.

Исполнив последнюю песню, Linkin Park поблагодарили публику и пообещали еще не раз вернуться в Россию. Как только группа скрылась за кулисами, самые нетерпеливые зрители повставали с мест и направились к выходам. К моему удивлению, Натка тоже засобиралась уходить. Я остановил ее и хотел уже начать говорить, но девушка меня опередила:

– Ах да, щас ведь еще на бис выйдут. Две песни споют.

Необходимости что-то отвечать не было.

После окончания концерта мы с Наткой ждали ребят на улице, около главного подхода к спорткомплексу со стороны метро. Первым нас нашел Грин и сказал, что парень, которого вывела охрана, уже уехал домой вместе с девушкой, а сам он отлично «послэмил» в танцполе. Через несколько минут подтянулись Антон с Мариной и еще два парня из моей общаги. Все вместе мы двинулись к метро в огромном потоке людей. Натка говорила негромко, так, что мне приходилось чуть наклониться ухом к ее губам:

– Сейчас кто-то предложит поехать к вам в общежитие и продолжить вечеринку.

– О’кей. Ты как? С нами?

– Нет, спасибо, не собираюсь в этом участвовать. И тебе не советую.

– Ну-ка, ну-ка, навангуй, что видишь? В чем не участвовать?

Натка внимательно посмотрела мне в глаза, задумалась о чем-то на секунду и самоуспокоилась:

– Да ты и не будешь. Сам поймешь в чем.

На платформе станции «Сухаревская», куда мы дошли с целью избежать получасовой очереди на вход на «Проспекте Мира», все присутствовавшие уже знали, что едут в общагу на ночь. Я хотел, было, проводить Натку, но она ответила, что в этом нет необходимости. В итоге я просто обнял ее у дверей вагона и посадил на поезд. Грин, к всеобщему удивлению, в последний момент от продолжения вечера отказался, сославшись на какието очень важные дела. Таким образом, в общагу мы ехали впятером: я, Макс и Влад (два парня, проживающие в одной комнате и предоставляющие ее же для тусовки), Антон и Марина. Последняя была уже изрядно навеселе от выпитой по дороге полулитровой банки очаковского «джин тоника» и буквально вешалась на шею Антона.

В этот раз я вежливо отказался от роли «хозяина вечеринки» – не хотелось возиться с уборкой комнаты наутро и намеками на окончание тусовки перед сном. Да и вообще пить желания не было. Поэтому, только войдя в общагу, я пообещал ребятам заглянуть на огонек чуть позже и направился к себе. С дороги я принял душ, вскипятил воды и выпил чашку пакетированного «эрл грея» с горячими бутербродами из хлеба, колбасы, помидоров и сыра. Потом проверил электронную почту, впервые за несколько дней заглянул на «ВКонтакте» – ничего нового: ни писем, ни сообщений. Наконец, спустя примерно час, решил пройтись на третий этаж – в комнату Макса и Влада.

Я нашел Антона одиноко курящим на лестничной площадке между этажами и с ходу спросил:

– Ну что, как дела?

Антон кивал и медленно выпускал тонкую струйку дыма изо рта. Затем, так ничего и не сказав, указал рукой, в которой держал сигарету, в сторону комнаты в духе «да сходи, сам посмотри».

Дойдя до нужной двери, я, по привычке входить на такие тусовки без стука, толкнул ручку и обнаружил, что свет в комнате выключен. Заглянув внутрь и заметив движение и очертания фигур на кровати, я понял, что происходит, еще до того, как из темноты раздался полушепот Макса, очевидно, не узнавшего меня по силуэту в дверном проеме:

– Тох, ну подожди немного. Давай по очереди всё-таки.

Я закрыл дверь и вернулся в «курилку». Антон сидел на железных перилах и явно ждал меня, так как сразу саркастично поинтересовался:

– Ну чё, как вечеринка?

– Чё-т паршиво как-то.

– И не говори. Чё ж мне так с бабами-то не везет.

Слова, которые должны были нарушить наступившее неловкое молчание, упорно не приходили на ум. Антон прервал паузу:

– Нормальная вроде девчонка с виду… Даже показалось, что влюбился за три часа. Оказалось – шлюха шлюхой.

В памяти всплыл разговор с Наткой. Антон не унимался:

– Только в комнату зашли, даже выпить толком не успели. Смотрю – уже с Владом обнимается. Сходил покурить – свет выключен, а эти трое уже кувыркаются там в темноте. Да и пошли нахер. Все вместе.

Я решил не лукавить и не сглаживать углы:

– Антох, ну вот честно: было бы из-за чего расстраиваться. Ты ее полдня знаешь. Ну и забей нахер. Просто не понял сразу, что за человек, бывает.

– Да я не из-за нее загрузился. А потому что никогда не могу людей прочитать, понять, кто со мной говорит, что из себя представляет. Щас просто убедился в очередной раз.

– По-моему, накручиваешь себя слишком.

– Может, и так.

За друга мне и правда было несколько обидно – с девушками ему действительно раз за разом не везло. Но чем я мог помочь в этой ситуации?

Из коридора послышался скрип открывшейся двери, а буквально через пару секунд к нам подошел Макс в одних шортах и с сигаретой во рту. Прикуривая от зажигалки, он процедил:

– Девчонка – огонь. Такое вытворяет…

Никто из нас ничего ему на это не ответил. Антон посмотрел на часы (они показывали полпервого, метро еще было открыто), сделал вид, что вспомнил о каком-то важном деле, и, попрощавшись, поспешил вниз по лестнице.

Вдруг мне в голову пришла идея. Я догнал Антона почти на самом выходе из общаги и предварительно уточнил:

– Слушай, Тох, а помнишь, у тебя была девчонка, вы вроде еще на My Chemical Romance вместе собирались через неделю. Вы не встречаетесь?

– Ну как сказать… Я ж те говорил: она мне нравится, но, боюсь, за ее флиртом нет ничего серьезного, поэтому мутить с ней не хочу – только время тратить.

– В общем, у Натки получается людей, скажем так, «прочитывать» очень хорошо. Давай на «романсах» их познакомим. Ей пары минут хватит. И узнаем всё. А?

– Ну, давай. – Особого энтузиазма в ответе Антона я не заметил.

Мы пожали руки и разошлись: он – на улицу, я – сразу к себе в комнату, миновав «вечеринку».

Концерт My Chemical Romance на Малой спортивной арене «Лужников» проходил 13 июня, ровно через неделю после Linkin Park. За этот семидневный отрезок я успел сдать, хоть и не без нервов, два экзамена, и до конца сессии мне оставалась еще пара предметов. С Наткой с прошлого концерта мы не виделись (сказала, что занята подготовкой к экзаменам), только переписывались изредка в «аське». Среди прочего я изложил ей свою мысль насчет потенциальной девушки Антона.

me: тебе просто надо будет сказать, что думаешь. ну, как в прошлый раз о Марине: DDD

SadButTrue: о, Господи. ну хорошо. просто скажу, что думаю, только, чур, не обижаться, если что не так.

С ребятами мы договорились встретиться прямо на танцполе, так как аншлага, судя по количеству оставшихся в продаже билетов, не планировалось. Народу в зале действительно было намного меньше, чем на Linkin Park – всего тысячи четыре по Наткиным прикидкам, включая трибуны. Организаторам даже пришлось заслонить специальным занавесом часть трибун, видимо, чтобы не обидеть музыкантов пустыми креслами. Концерт проходил очень по-домашнему, без всяческих помпезных фишек вроде пиротехники или лазерной иллюминации. Эмо-подростки вместе с группой распевали хиты о несчастной любви и смерти, кто-то пытался начать слэм, но наткнулся на непробиваемое непонимание окружающих, а мы с Наткой стояли чуть поодаль от основной толпы, лицом к сцене и обнявшись. Она вообще очень редко позволяла дотрагиваться до себя, и все наши немногочисленные кинестетические контакты происходили преимущественно по ее желанию.

Примерно в середине концерта к нам подошел Антон и представил Катю – милую девушку в стильных очках и с распущенными русыми волосами. На Кате было нежно-розовое легкое платье чуть выше колена и аккуратные балетки того же оттенка. Она застенчиво улыбалась и скромно отводила глаза. Натка отреагировала на Катю хорошо – была приветлива и любезна. Спустя пару минут после знакомства она шепнула мне на ухо всего одну фразу:

– Очень хорошая, без фальши.

Я набрал эсэмэс с этими словами и отправил Антону. Через несколько секунд он достал из кармана телефон, посмотрел на экран и, повернувшись к нам, признательно кивнул. Мы с Наткой синхронно подняли большой палец.

Весь остаток концерта мы больше ни о чем не говорили, а просто слушали музыку.

Катя и Антон попрощались с нами на выходе из здания Малой спортивной арены – сказали, что им нужно побыть наедине. На часах было десять вечера, солнце еще не до конца село за горизонт, и на город плавно опускались приятные глазу оранжевые сумерки. Мы с Наткой пошли к метро. Где-то на полдороги она спросила:

– О чем задумался?

– Да ни о чем. Надеюсь, Тохе наконец повезло с девушкой.

– Зависит от них обоих.

– То есть что-то всё-таки от них зависит? – я попытался изобразить сарказм. – Не вся информация в воздухе написана?

– Может, и вся. Я же наверняка не всё вижу.

– Слушай-ка, Нострадамус, скажи-ка лучше, как я оставшиеся экзамены сдам?

– Следующий не сдашь и на осень останешься. Кажется мне так. С последним проблем не должно быть.

Говоря это, Натка как всегда в таких случаях внимательно смотрела на меня. Мне последнее ее «пророчество», конечно, не понравилось, но, учитывая степень трудности предмета и скверный характер преподавателя, оно вполне могло оказаться правдой. Я решил проверить «судьбу»:

– А спорим, не останусь?

– Спорить не буду, но с удовольствием посмотрю, как ты с этим справишься.

– Договорились.

Эскалатор медленно опускал нас на станцию «Спортивная». Практически весь его занимали молодые люди и девушки, возвращавшиеся с концерта. Я стоял лицом к Натке, на ступеньку ниже ее. Спустившись на опустевшую к вечеру платформу, мы поспешили запрыгнуть в закрывающиеся двери поезда, ждавшего, кажется, только нас.

Мы расположились в конце вагона и предпочли не занимать сидячие места, хотя их было достаточно много. Не знаю почему, но именно в этот момент мне очень захотелось поцеловать Натку. По-настоящему, с чувством. Она, конечно, догадалась – резко подняла глаза и смотрела на меня неотрывно, пока поезд нес нас по темному подземному тоннелю. Время замерло. Я завороженно рассматривал солнце в ее глазах (так мы в шутку нарекли интересную форму гетерохромии Наткиных глаз – голубая радужная оболочка у самых зрачков становилась желтой и напоминала солнце в небе). Я очень медленно (или так только показалось) наклонился к девушке, она двинулась мне навстречу, и через долю секунды наши губы, робко соприкоснувшись, слились в пространстве и времени. Натка наполнила этот недолгий поцелуй всей нежностью и теплом своей души. Эмоции, которые я испытывал в этот момент, уже не могли быть выражены словами. Более того, они вообще перестали поддаваться общепринятой классификации. Казалось, что мои мысли, чувства, ощущения представляют собой разноцветные энергетические нити, и в эти секунды они переплетались, запутывались, скручивались с такими же нитями с Наткиной стороны. Когда всё закончилось, моя подруга выглядела не менее удивленной, чем я. Ее зрачки были расширенными, а учащенный сердечный ритм чувствовался даже в пальцах рук, за которые я ее держал. Я выдохнул:

– Ого…

Состав приближался к станции «Парк культуры». Натка чуть встряхнула головой, как бы приходя в себя, поправила челку, а потом, чуть смутившись, ответила:

– Да уж, космос какой-то. Ладно, пойду я. Ты готовься к экзаменам.

Как только поезд остановился, а двери едва открылись, моя подруга выпрыгнула из вагона и убежала в сторону перехода на кольцевую линию. А я поехал дальше и всю дорогу, приводя мысли в порядок после внезапной энергетической бури, думал о том, почему она так любит уходить, толком не попрощавшись.

12. Не угадывать будущее, а творить его

Опубликовано: июнь 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: Oldboy OST «The Searchers»

На осень я всё-таки остался. Правда, совсем не так, как предсказывала Натка.

Следующие после концерта «романсов» трое или четверо суток я непрерывно читал конспекты лекций и решал задачи по вычислительной математике – дисциплине, которая давалась мне с большим трудом. Не ходил гулять, не играл в футбол, даже в «аське» практически не сидел. В результате на экзамене я появился абсолютно не выспавшимся, но зато неплохо знающим теоретическую часть предмета. С практикой дела обстояли хуже. Оставалось надеяться, что задача в билете попадется несложная, так как без решения практической части преподаватель – пожилой профессор старой закалки – сразу ставил «неуд», ни на какие уговоры не поддавался и вообще был неуступчивым и принципиальным.

С билетом мне более-менее повезло: задача оказалась из тех, что мы десятками прорабатывали на семинарах. В то время как я отвечал на теоретический вопрос, профессор внимательно изучал листок с математическими формулами, исписанный моим неровным почерком, и подозрительно хмурил брови. Когда я закончил, преподаватель вежливо кивнул и сказал:

– Решение задачи неверное. Не ту формулу в самом начале применили.

Я ждал продолжения, в то время как мой пульс, должно быть, зашкаливал за двести ударов в минуту. Профессор еще раз мельком глянул на листок, затем – поверх очков – на меня, тихонько постучал шариковой ручкой о стол, а потом вдруг взял мою зачетку и поставил «25», что в нашем вузе обозначало низшую ступень «тройки». Оценка здесь не играла абсолютно никакой роли, так как главной моей целью в данном случае было не получить «неуд».

– Можете считать, что сегодня вам повезло, – снисходительно, но в то же время строго резюмировал наше общение пожилой преподаватель.

– Спасибо большое! – Я был приятно обескуражен и сразу же, как только вышел из аудитории, написал Натке эсэмэс о том, что сдал злополучный экзамен. Через несколько минут пришел ответ:

«Супер! Ну вот видишь, и я порой ошибаюсь:)))»

Однако, как выяснилось уже через три дня, ошиблась моя подруга только в деталях, а общий итог оказался именно таким, как она предрекала. На предэкзаменационной консультации по теории вероятности – последнему оставшемуся перед летними каникулами рубежу – преподаватель (молодой парень-аспирант) предложил группе выбор:

– В общем, товарищи студенты, альтернатива такая: либо обычный экзамен… хотя нет, лучше так – либо очень сложный экзамен (спрашивать буду дотошно и долго), либо ставлю всем автоматом среднеарифметическую оценку по результатам ваших работ по ходу семестра. – Аспирант поднял ладонь, чтобы остановить начавшийся гул. – Второй вариант с условием: кто-то один из вас, случайно выбранный жребием, получит «два» и останется на осень.

В аудитории воцарилась тишина: теперь выбор был уже не так очевиден.

– Чтобы всё было более-менее объективно, – снова взял слово аспирант, – проголосуем за принятие или неприятие второго варианта. Необходимый порог – ну, скажем, 80 % голосов.

Из двадцати семи человек, присутствующих на консультации, за «автомат» подняли руки двадцать пять. Я был против, так как чувствовал, что неудачный жребий при таком раскладе выпадет именно на меня. И не ошибся.

На следующее утро в самом начале экзамена преподаватель, «перетасовав» стопку зачеток подобно колоде карт, вытащил одну наугад из середины и прочел мою фамилию. Я молча встал, прошел по аудитории, забрал зачетную книжку у него из рук и направился к выходу. Уже у самой двери аспирант окликнул меня:

– Слушай, а ты же, по-моему, против был? Чувствовал будущее?

– Нет, просто знал его.

Молодой преподаватель на пару мгновений задумался, а потом предложил:

– Ну, хочешь, приму у тебя экзамен?

– Нет, спасибо, – ответил я и вышел из аудитории.

– Ну и какого хрена ты не стал сдавать?! – Натка очень разозлилась, услышав мой рассказ по телефону.

– Да что толку, всё равно бы не сдал. Чему быть, того не миновать, – я попытался иронизировать с нотками умудренного жизнью старца в голосе.

Натка не успокаивалась:

– Вот давай без этой херни, хорошо?! Не надо ссылаться на меня, если сам лоханулся!

– Нат, всё нормально. Ты же сама мне тогда сказала, останусь на осень. При этом ты что-то не особо волновалась…

– Да блин, хватит чушь пороть! Это всё – мои ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ, понятно? Я не вижу будущее и не знаю ничьей судьбы! Может, это всё вообще у меня в голове! Я сказала, что ты завалишь ближайший экзамен, ты его СДАЛ. Понимаешь? Нужно не угадывать будущее, а творить его! Ты вполне мог не остаться на осень.

– Хорошо, как тогда ты объяснишь, что именно я случайным образом стал тем, на кого упал неудачный жребий?

– Важно не это, а то, что у тебя был шанс самому всё решить.

– Ладно, теперь-то уж ничего не исправить – на прошлое мы точно влиять не можем.

На том конце провода повисла тишина. Через какое-то время Натка очень усталым голосом сказала:

– Я из Москвы уеду на некоторое время. С родителями.

– Отдыхать? Сама-то сессию закрыла?

– Да уж давно. Ага, отдохну немного, мысли в порядок приведу, а то столько шума вокруг…

– И куда вы? Надолго?

– К морю. У отца там домикастерская. Недели на три, может, на месяц.

Отец Натки был известным в художественных кругах акварелистом, но она не любила об этом говорить, только упомянула как-то раз.

– Ясно. Ну, я, наверное, тогда к себе поеду. Тоже где-то на это же время.

– Давай. У нас сегодня вечером поезд, так что увидимся уже только ближе к августу.

Я привязался к Натке, хотя встречались мы нечасто – раз в неделю, а то и реже. Месяц казался очень долгим сроком.

– Хорошо. Тогда давай, приятного отдыха и медитаций у водной глади. Целую.

Я слышал улыбку моей подруги, когда она отвечала:

– Спасибо! За этим и еду. И тебе хорошо отдохнуть. Чмафки.

Я допил купленный в «синей палатке» «кулер» примерно до середины бутылки, поставил тару около доверху набитой картонной коробки, пожелал отличных каникул празднующим одногруппникам и поехал в общагу.

Начиналось Лето. Не календарное, настоящее Лето с большой буквы Л, в младших классах наступавшее в конце мая, в университете – в июле, а во взрослой жизни большинства людей – в плавающем промежутке на пару недель долгожданного отпуска. Медленно отцветал тополь, усыпавший белой ватой московские дворы, воздух становился горячим и ленивым.

Висящий на двери моей комнаты календарь-постер с изображением робота Оптимуса Прайма из грядущего попкорнового блокбастера «Трансформеры» утверждал, что сегодня пятница, 29 июня. Большинство студентов уже закрыли сессию и разъехались по домам, общежитие опустело и затихло. Почти все мои друзья по общаге уезжали начиная еще с прошлой недели, так что и поговорить здесь (теперь уже до сентября) было больше не с кем. Решив, что пора и мне поставить точку в учебном сезоне, я отправился на Курский вокзал, купил билет на ночной поезд и сел в неудобное кресло в зале ожидания. А уже через несколько часов крепко спал на верхней боковой полке плацкартного вагона, несущего меня в родные края.

13. В городе N

Опубликовано: июль 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: Walter Egan «Hot Summer Nights»

Немного подробнее о месте, где я прожил 17 лет – с рождения и до поступления в университет. Ночной поезд из Москвы идет сюда чуть больше шести часов, так что в город попадаешь рано утром. Есть также скоростной поезд, дорога на нем занимает порядка четырех с половиной часов, и ходит он днем. Зимой я предпочитаю второй вариант, летом – первый. Это не считая проходящих составов, время отправления/прибытия которых почти всегда крайне неудобно.

Город моего детства в 2007-м – пятый по численности населения в России: полтора миллиона человек, если считать вместе с пригородами. Он стоит на слиянии двух крупных рек, одной из которых вертикально разделен пополам, а второй «приобнят» с севера, словно старый приятель. Исторический центр находится на правом, высоком берегу, за что и получил народное название – верхняя часть, «верхушка», а также вытекающие отсюда, понятные исключительно местным выражения – «поехать наверх», «встретиться наверху». «Внизу» же расположен промышленный центр – множество предприятий, включая военное производство, автомобильный и машиностроительный заводы. Жить в нижней части не так престижно, как наверху, но я родился и вырос в районе, расположенном именно на левом берегу, и никогда не чувствовал какого-либо дискомфорта по этому поводу.

Имя этого района – Московский, назван так из-за географического расположения на выезде в столичном направлении. Я жил в той его части, где практически нет промзоны, в «сталинском» доме послевоенной постройки, возведенном пленными немцами. Однажды, где-то в конце 90-х, во время ремонта и перепланировки квартиры отец обнаружил на кирпичной кладке стены несколько слов, нацарапанных латиницей. Немецкий он знал со школы и пояснил, что это обычные строительные заметки. Но на меня, тогда десятилетнего мальчишку, таинственные слова на непонятном языке произвели огромное впечатление, и я еще долго грезил о тайниках и сокровищах в недрах дома.

Прибыв на вокзал в полседьмого утра, я сел на троллейбус и через двадцать минут был около дома. По пути зашел в булочную, куда столько раз бегал за хлебом, купил три круассана с вареной сгущенкой и пачку чая в пакетиках и сразу же с дороги позавтракал. Родители улетели отдыхать, пообещав вернуться только в конце июля, так что квартира была в полном моем распоряжении. Каждый раз, приезжая сюда, я первым делом обхожу квартиру метр за метром, чтобы убедиться, что всё здесь осталось точно таким же, как полгода назад. Этот обход не имеет какой-то конкретной цели, просто так уж повелось с того лета, когда я уехал учиться в Москву. Закончив с осмотром жилища, я выхожу на улицу, чтобы совершить аналогичную прогулку, но уже по району. Девять из десяти людей среди тех, кого я знаю, выбирают так называемый «отдых с дороги» вместо немедленной активности. Это совсем не про меня. Даже если путь занимал двое суток на поезде (а такие поездки у меня бывали), мой организм не испытывал абсолютно никакой нужды в отдыхе, предпочитая не терять времени.

Я неспешно прошел дворами до маленького рынка, но его самого на месте не нашел, обнаружив, что вместо пары десятков небольших ларьков и палаток возведен двухэтажный гипермаркет «Ашан». В субботние восемь утра по округе бродил только один не выспавшийся бездомный да пара дворников, метущих пыль по сухому асфальту. На одном из домов я заметил граффити: коряво нарисованное сердце, раскрашенное ярко-красным, содержащее внутри себя эмблему, напоминающую о пиратской эпохе – череп и две перекрещенные кости. Под сердцем надпись: «Emo life»[14]. Странный рисунок. Но из него хотя бы становилось понятно, что эмо здесь есть.

Переулками меж раскидистых старых лип, тополей и кленов я добрел до школы, в которой учился и которой был обязан знанием английского, вкладываемым в голову с семилетнего возраста. «Лингвистическая гимназия» – гласили золотые буквы на синей табличке слева от дверей. Школа была построена еще до войны, в начале 30-х, и являлась самым старым зданием района, сохранившимся в первозданном виде до наших дней. Я присел на низкие брусья, расположенные на спортивной площадке чуть в стороне от крыльца, и стал осматривать двор. Буквально с каждым метром были связаны воспоминания из младших и старших классов. Удивительно, еще два года назад картинки, всплывающие в памяти при мыслях об этом месте, представлялись яркими и живыми. Сейчас же, по прошествии более четырех лет после окончания школы, они начали тускнеть. Я всё так же мог легко вспомнить какой-либо эпизод из того времени, но теперь это было похоже на просмотр неотреставрированной копии старого фильма – пленка была блеклой и поцарапанной, хотя совсем недавно являлась картинкой в формате высокой четкости с яркими цветами и живым звуком.

Именно в школе я встретил двоих своих лучших друзей. Один был моим одноклассником, а второй учился на год старше. Оба в это лето работали: одноклассник – грузчиком в продуктовом супермаркете, второй (тот, что старше) устроился консультантом в юридическую контору. С одноклассником по имени Игорь (в нашем обиходе оно заменилось на Игос) мы познакомились на самой первой школьной линейке, когда учительница поставила нас рядом. О чем мы тогда разговорились, я, конечно, не помню, но сам факт остался в памяти. Знакомство с Деном (юристом) представлялось более размытым пятном – помню, что мы знали друг друга лет с десяти, так как ходили в одну спортивную секцию – на плавание. На этом всё.

Игос учился в педагогическом вузе на факультете философии. Столь необычный выбор высшего образования произошел у него в последний момент, когда времени на раздумье уже не оставалось, а самый низкий «конкурс» был именно на эту кафедру. Найти работу на лето без опыта, а тем более будучи студентом такого направления, было весьма непросто, поэтому Игос выбрал самый рациональный путь из всех, которые видел на тот момент: устроиться хоть куда-нибудь, где будут платить деньги, желательно не очень при этом напрягаясь. Работал по четыре часа в день, перетаскивал коробки с продуктами и получал за это что-то около десяти тысяч рублей – неплохие деньги для студента в моем городе в то время. Ден изучал право на юридическом факультете Высшей школы экономики и работать пошел сразу по специальности. У него в этом плане никаких проблем не возникло, хотя на тот момент уже несколько лет ходили слухи о перенасыщении рынка труда юристами. Сам Ден по этому поводу говорил:

– Не юристов много, а людей с юридическим дипломом. Законы при этом знают единицы из них.

У меня не было оснований ему не верить.

Когда я приезжал в город, мы собирались втроем – пили пиво, делились новостями и обсуждали актуальные мировые события. Летом 2007-го всё было так же, как и всегда. За всё время (без малого месяц), что я провел дома, произошел, пожалуй, только один интересный случай. Точнее, не случай, а разговор. И, честно говоря, не то чтобы он был таким уж интересным, просто остался в летописи событий в моем сознании.

Мы возвращались из только что построенного за городом торгового центра «Мега». Я и Игос отправились туда за компанию с Деном, которому нужна была пара простых пиджаков в офис. Жаркий июльский день плавно сменялся душным вечером. Большой рейсовый автобус стоял в пробке на въезде в город: двигался рывками и примерно на сто метров каждую минуту. Десятки, а может, и сотни дачников возвращались домой под занавес выходных. Вполне возможно, что пешком дойти было бы быстрее, но прогулка на пятнадцать километров в плюс тридцать по Цельсию совсем не прельщала – в салоне хотя бы работал кондиционер. Мы втроем сидели на самом последнем, заднем ряду кресел. Насмотревшись в окно, Ден повернулся ко мне:

– Ну что, трафик не уступает столице?

– Ага. В одном из немногих аспектов, где пример с Москвы брать не стоит, вы существенно преуспели.

Игос усмехнулся и вступил в разговор:

– «Вы» – глядите-ка, столичный парень к нам пожаловал. Прям как ревизор. Оценивает город.

Мы посмеялись. Бабушка, сидевшая рядом, укоризненно посмотрела и сказала что-то вполголоса. Наверняка какую-нибудь осудительную фразу наподобие: «Ох уж эта молодежь!» Ден извинился перед старушкой за беспокойство.

Из колонок под потолком звучала третья подряд песня ставшей с начала года сверхпопулярной певицы Рианны. Игос подхватил мотив и подпел в нужный момент, обращая слова припева к водителю:

– Just shut up and drive-drive-drive[15].

По счастливой случайности через несколько секунд после этого автобус тронулся и поехал быстрее, чем раньше, преодолев на этот раз метров пятьсот. Я поднял большой палец:

– Крут. Надо было тебе еще на треке «Umbrella»[16] включиться. Глядишь, дождь бы начался.

Игос наигранно положил руку на сердце и признательно кивнул. Вдруг вспомнив о чем-то, он обратился к Дену:

– Слушай, чувак, что спросить хотел. Задумался сегодня об этом, когда ты костюм в Топшопе покупал. А не стал ли ты этим, ну, как сейчас модно говорить, офисным планктоном?

Ден нахмурил брови и посерьезнел, но уже пару мгновений спустя снова стал веселым и расслабленным, показывая, что просто шутил, а никак не «грузился» вопросом Игоса:

– Не-е-е, чувак. Ну да, работаю теперь в офисе, одеваюсь более формально. Не всё же в рваных джинсах ходить?

– Да нет, не только в одежде дело. Ты вообще как-то остепенился, что ли… – Игос повернулся ко мне: – Скажи ведь? Пропал наш старый Ден… Где он, безбашенный панк и крутой тусовщик?

Я ничего не ответил, хотя, в общем-то, был согласен со сказанным. Автобус продвинулся еще на несколько десятков метров. Кто-то из водителей протяжно сигналил впередистоящим машинам, надеясь, что пробка от этого быстрее «рассосется». Тщетно.

– Я не хочу сказать, что это плохо, – продолжал Игос, – ну, то есть, конечно, не очень весело, да. Но я понимаю, что это естественный порядок вещей и все мы рано или поздно повзрослеем. Я только хочу понять: это именно этот момент? Ты заканчиваешь учиться, начинаешь работать… и всё?

Теперь Ден действительно задумался и ответил не сразу. Через пару минут он заговорил:

– В общих чертах, наверное, так… просто переход в следующий этап жизни. Только у тебя это звучит как-то совсем печально, как будто всё заканчивается. Мы же так же встречаемся, отлично время проводим. Почти ничего не изменилось.

Тут уже я вставил свои пять копеек:

– Легкость ушла. В смысле, уйдет, мне так кажется. Начинаешь работать по найму – сразу строгие рамки: с девяти до шести в офисе, два выходных, отпуск расписывать за полгода. Не будет уже этой непринужденности, свободы в такой степени, как сейчас.

– Вот и я об этом, – Игос закивал головой. – Ясно, что это, скорее всего, неизбежно для девяносто пяти процентов людей. Но легче от этого не становится.

Автобус всё так же потихоньку, рывками по 50–100 метров подбирался к городу. Впереди замаячили маленькие строения городских окраин. Здесь, в отличие от Москвы с ее высокими панельными монстрами, они представляли собой одно- и двухэтажные частные домики-коттеджи.

– Не знаю, – произнес Ден. – По-моему, всё остается так же. У меня в отделе есть парень, он старше нас с вами, лет двадцать семь. Заядлый клубный тусовщик: каждую пятницу после работы – в бар до поздней ночи, в субботу – клуб до утра, так, что всё воскресенье отсыпается…

– А в понедельник – снова на работу, – заключил я.

– Вот именно, – продолжил Игос, – как по расписанию: будни – работа, пятница – бар, суббота – клуб, воскресенье – сон. И далее по кругу.

Ден развел руками:

– Сэ ля ви. Чтобы достойно и с комфортом жить и хорошо отдыхать, надо хорошо зарабатывать. В своей карьерной целеустремленности руководствуюсь именно этим.

Игос пожал плечами и сделал выражение лица, вербально выразить которое можно было бы словами: «Ну, хрен его знает, возможно, что и так». А потом сказал:

– Главное, чтобы не возникало ситуации, когда зарабатываешь деньги, которые некогда тратить.

– Тоже верно, – согласился Ден.

Оставшуюся часть дороги автобус преодолел минут за двадцать, в течение которых никто из нас не проронил ни слова. Я слушал свой старенький mp3-плеер, Игос думал о чем-то, уставившись перед собой, а Ден рассеянно смотрел в окно. Мы приехали на конечную остановку, располагавшуюся у железнодорожного вокзала, около девяти часов вечера, пожали руки и разошлись в разных направлениях – все по домам. Прошла пара-тройка ничем особо не запомнившихся дней. Я созвонился с Наткой, узнал, что у нее всё хорошо, а также то, что она, конечно, знает, что и у меня всё в порядке. Я пошутил: «Надо ли в таком случае вообще выходить на связь и делиться новостями, если ты всё знаешь?», на что девушка ответила: «Ну, тебя слушать приятно». Она сутки напролет проводила у моря и с закрытыми глазами концентрировалась на своих ощущениях, стараясь, по ее словам, уловить каждый электрический импульс, возникающий при работе органов чувств. Я смутно понимал, о чем речь.

В середине недели, утром, часов в одиннадцать, мне вдруг позвонил Ден:

– Приветствую! Слушай, идем в боулинг? Прям сейчас.

– Чувак, ты уволился? Сегодня четверг…

– Да я помню. Нет, работаю еще. Ну, вот захотелось мне. Давай через час в кинотеатре?

– Ну, о’кей.

«Кинотеатр» в данном случае – не нарицательное слово, а название, пусть и довольно странное, торгово-развлекательного центра, на верхнем этаже которого располагался боулинг-клуб. Традиция ходить туда у нас появилась, как, впрочем, и исчезла, еще в школе. В поздних классах (10 и 11) мы частенько сбивали кегли в середине дня после уроков. Для школьников действовала скидка на час игры в размере пятидесяти процентов, чем мы благополучно пользовались до самого поступления в университет. Ну а потом просто перестали там появляться. Не помню почему, но вроде бы не из-за увеличившейся в два раза цены.

Поднявшись на последний этаж торгового центра, я застал Дена и Игоса переобувающимися в специальные ботинки для игры. Организатор мероприятия сразу же эмоционально поприветствовал меня:

– Ого! Вы посмотрите, кто здесь! Да это же наш чемпион! Здорово, бро!

Сарказм я оценил (играть у меня получалось хуже всех, но очень нравился сам процесс) и решил с ходу поинтересоваться о причинах такой спонтанной встречи:

– Здоров-здоров! Чего вдруг в будни днем играем? Как в школе прям.

Ден завязал шнурки, выпрямился и очень непринужденно произнес:

– А хрен его знает. Ну, вот захотелось. Чтобы «легкость» не терять.

Играли мы тогда часа три. А на выходе, оплачивая счет, вновь получили пятидесятипроцентную скидку, что еще больше напомнило о прошлых посещениях этого места. На этот раз, правда, подобное оказалось разовым явлением в честь определения Сочи как организатора зимней Олимпиады в 2014 году. Отдавая кассиру деньги, Ден заметил:

– Хм, надо же. Так и до футбольного чемпионата скоро доживем.

– Ну, это если и случится, то совсем нескоро, – ответил молодой кассир-очкарик, возвращая сдачу. – До четырнадцатого-то дожить бы. Семь лет – это ж вечность.

Оставшиеся две недели в городе я провел абсолютно бесцельно и исключительно здорово. Я каждый день бегал в парке, катался на старом велосипеде, гулял по району, периодически встречая знакомых людей. Было полное ощущение отдыха, отвлечения от повседневности, хотя вроде бы ничего особенного в этом моем визите не наблюдалось. Проводя последние июльские деньки в местах детства, я задавался вопросом: почему наше восприятие со временем так меняется? То, что раньше казалось обыденностью и рутиной, приобрело ностальгический оттенок в памяти и теперь воспринималось как аттракцион, напоминавший о прошлом.

Время летит слишком быстро, и какие-то семь лет – точно не вечность. Как ни крути.

14. На работе

Опубликовано: на этой неделе

Играет: Placebo «Space Monkey»

В Москву я вернулся в начале августа. Натка позвонила в тот же день и сообщила, что хочет остаться на море еще на какое-то время. Таким образом, мне предстояли наискучнейшие двадцать дней производственной практики: без девушки, без друзей – все разъехались (кто домой, кто отдыхать) и без особенных развлечений – только работа. Прекрасная возможность почувствовать вкус «взрослой» жизни в полной мере.

Благодаря занятости отца в сфере энергетики и некоторым его важным знакомствам меня пригласили на стажировку в одну из крупных отечественных компаний, связанных с генерацией электричества. Моя непосредственная работа, правда, совсем не перекликалась с деятельностью предприятия – практику я проходил в IT-отделе как обычный сетевой администратор.

Корпорация располагалась в высоком современном бизнес-центре на западе Москвы. Путь от общаги до работы занимал у меня что-то около сорока минут. Я просыпался в полвосьмого утра, принимал душ, готовил простой завтрак (обычно это была яичница с парой сосисок), одевался как хотел (благо на меня действие дресс-кода не распространялось) и неспешно прогуливался до автобусной остановки – даже в метро заходить не нужно было.

Трое парней из отдела были старше меня (всем лет по 28–30) и особого интереса к новому сотруднику не проявили. Мне выделили место в углу кабинета, около двери в коридор, принесли откуда-то со склада старый системный блок, достали из серверной монитор, а также клавиатуру с мышью и предложили «занять себя чем-нибудь». Я читал новости в интернете.

Первая деталь «рабочей» жизни, вызвавшая дискомфорт, – фиксированный обед с часа до двух пополудни. В университете я мог зайти в столовую после, во время и даже вместо любой лекции и подкрепиться тогда, когда мне этого захочется. Здесь же действовал строгий учет времени, который велся по электронным пропускным карточкам, необходимым для прохода через любую из дверей. Уход на обед раньше положенного срока карался автоматически сгенерированным системой предупреждением: в случае повторного нарушения режима последует денежный штраф, пропорциональный количеству неотработанных минут, вычитаемый из зарплаты. На мой вопрос о том, правда ли всё так строго, один из админов просто махнул рукой:

– Да забей, нет, конечно. Никто не штрафанет, если на пять минут раньше поесть свалишь. Ну, за полчаса-час, конечно, нельзя уходить.

Таким образом, примерные рамки всё-таки существовали, и за время моего первого опыта работы я так и не смог привыкнуть к шестичасовым перерывам между приемами пищи в течение дня. Особенно после общаги, где завтрак, обед и ужин вообще не зависели от времени суток. Желудок всё время ноюще урчал, а чай со снэками в виде шоколадных батончиков только усугублял ситуацию, провоцируя дискомфортные ощущения в животе.

Другим аспектом «корпоративности», очень меня удивляющим, были разговоры людей, которые я случайно слышал в столовой и на улице, куда выходил якобы покурить (на самом деле просто постоять на свежем, насколько это было возможно от сигаретного дыма, воздухе). Практически все они либо говорили о работе, либо просто молчали. Мне там пообщаться было абсолютно не с кем, но я это воспринимал как должное – глупо было рассчитывать, что люди 30–40–50 лет интересуются молодежными субкультурами или хорошо разбираются в современной андеграундной музыкальной сцене. Гораздо больше меня поразил факт того, что им самим было не о чем поговорить друг с другом. Возможно, так просто совпало, но очень редко я видел коллег, обсуждающих какие-то спортивные события, кино или новый альбом известной группы. В основном до меня доносились обрывки разговоров о подписанных договорах, перезаключенных контрактах или, самая отвлеченная тема, которую мне доводилось услышать, – кадровые перестановки в структуре компании. Еще большее недоумение вызывало то, что деловые разговоры в обед подкреплялись имитацией деятельности в рабочее время. Не у всех, конечно, но у очень многих людей в компании, если внезапно зайти в кабинет, можно было обнаружить открытый интернет-браузер с новостями или игрушками, который тут же судорожно закрывался, а во всю ширь монитора красовалась какая-нибудь пестрящая цифрами таблица Excel.

Несколько раз мы созванивались с Наткой. Она говорила, что знает, что я скучаю по ней и скучаю на работе, но просила подождать еще какое-то время – у нее как раз был «самый важный момент в познании своих возможностей». Я, конечно, высказывал свое недовольство – обещанные три недели в отъезде превратились уже почти в два месяца, но, по большому счету, от меня в этой ситуации ничего не зависело. Натка извинялась и повторяла, что я буду очень удивлен, когда узнаю, чего она достигла благодаря морским медитациям.

Три недели производственной практики, тянувшиеся неимоверно долго, постепенно подходили к концу. Особой работы за это время у меня не было – максимум настроить интернет или установить драйверы для принтера какой-нибудь женщине из бухгалтерии. Тем не менее полученный мной первый трудовой опыт вполне соответствовал и моим ожиданиям от занятости в крупной корпорации, и реальному положению вещей в мире корпоративной культуры. Не могу сказать, что расстроился, когда моя стажировка закончилась.

«Конец августа – как вечер воскресенья», – прочитал я когда-то, не помню уже где. В конце августа 2007-го, с его рабочими буднями и быстро проносящимися выходными, я впервые в полной мере прочувствовал смысл этого афоризма.

15. Когда видят то, чего нет

Опубликовано: сентябрь 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: Stigmata «Сентябрь»

Мы с Наткой сидели на высоком берегу Москвы-реки в Коломенском парке. Чуть позади под деревом покоился любимый питомец Натки – красноухая черепаха Барахталка, которую мы похоронили пять минут назад. Накрапывал мелкий, моросящий дождь, капли которого как будто повисли тонкими нитями в воздухе, а не падали на землю. Мы устроились на рюкзаках под зонтом и, ни слова не говоря, просто смотрели вперед. Кроме нас в будний сентябрьский день в заповеднике почти никого не было. Натка позвонила накануне вечером и рассказала о смерти рептилии. Это была наша первая за несколько месяцев встреча и вместо беседы, полной впечатлений, она превратилась в безмолвные поминки домашнего животного. Я спросил:

– А почему Барахталка? Необычное имя.

Натка отвечала, смотря перед собой, как во время нашей первой встречи, в клубе:

– Приходишь с учебы – барахтается, просит еды. Не потому, что знает, что ты хозяин и рада встрече, а просто условный рефлекс: солнце садится, появляешься ты, на поверхности плавает корм. Так я тогда думала.

– Черепахи вообще не особо понимают, что происходит вокруг. Живут себе и живут, – вставил я единственный известный мне факт о земноводных.

Натка продолжала:

– Пытаешься выспаться в выходные – куда там. Первые лучи солнца – сразу брызги воды. Барахтается, плещется громко и настойчиво, сама не отдавая себе отчета зачем. Злишься, что не дает поспать.

Соберешься раз в неделю помыть-потереть щеткой – барахтается, не дается. Царапает довольно длинными когтями, пытается тяпнуть за палец. Однажды удалось, до крови. Больно ужасно. Злишься, думаешь: «Глупая, для тебя же стараюсь!»

Голос моей подруги стал сдавленным, а глаза снова покраснели и увлажнились.

– А сейчас, в коробочке, по пути в парк – не барахтается. Лежит смиренно и тихо.

К концу фразы Натка заплакала. В голос, навзрыд. Теперь еще сильнее, чем раньше, когда мы закапывали ямку под деревом, и теплые слезы капали на перепачканные землей пальцы. Я перехватил зонт в другую руку, обнял девушку за плечо, прижал к себе и поцеловал в лоб.

– На самом деле всё они понимают, – процедила она, – не прав ты. Всё понимают.

– В смысле?

– В прямом, – голос Натки дрожал. – Вернувшись с моря, я стала понимать, о чем Барахталка думает.

– И о чем же?

– Ну, так трудно объяснить. – Девушка периодически вытирала слезы, всё так же прижав голову к моей груди. – Посмотрела в глаза и поняла, что там написано. Что очень старая она и чувствует, что скоро конец. Я ее успокаивала, внушала, что буду рядом, когда это случится. Сама себя готовила морально. А всё равно… как ни готовься – смерть, блин, всегда внезапна.

Натка снова заревела, на этот раз тихо, в платочек, которым вытирала растекшуюся тушь. Я крепче обнял подругу.

– Извини, – сказала она спустя пару минут, – что вот так получилось. Очень черепашку любила. Ей всегда выговориться можно было, когда вокруг никого нет, кто послушал бы. У родителей дел по горло. Только она и слушала меня. Слов, конечно, не понимала, но эмоции… все их чувствуют.

– Ты овладела, как это назвать? Ментальным внушением? Можешь общаться без слов?

Натка повернулась ко мне и коротко взглянула в глаза. Вдруг внутренний голос, который обычно проговаривал в голове только мои мысли, зазвучал Наткиным тембром и вылился во фразу: «Да. Теперь умею и это». По моим рукам, то ли от холода – я был в одной футболке, то ли от испытанного, побежали мурашки.

– Невообразимо, – всё, что я смог выдавить в ответ.

Девушка обняла согнутые в коленях ноги и продолжила всё так же спокойно смотреть вдаль. Вскоре она заговорила:

– Да это вообще ерунда. Капля в море. Пустяки. В мире очень-очень-очень много того, что нельзя увидеть глазами и потрогать руками. Все мы – больше, чем просто существа из плоти и крови. А наше сознание – больше, чем мозг как физический орган. Это главное, в чем я убедилась во время морских посиделок.

– Хм-м-м… – протянул я.

– Даже сейчас, когда Барахталка ушла, ее сознание растворилось в нашем мире, и я могу, если очень сильно сконцентрироваться, ее почувствовать. На этом основаны всякие разные спиритические сеансы, или как там их называют. Да-да, – покачала головой Натка, заметив мое изумление, – и такое возможно.

Дождь кончился, я предложил пройтись до ближайшей кафешки и поесть. Мы поднялись, отряхнули рюкзаки и еще раз подошли к небольшой могилке под деревом. Натка, держа меня за руку, попросила закрыть глаза, так же как она, и ни о чем не думать. В голове из темной пустоты начал медленно формироваться образ – размытая картинка черепашки, которая проявлялась всё четче и четче, словно фотография в лаборатории, пока не стала, всего на пару мгновений, совсем не отличима от реальности. Темно-зеленый панцирь рептилии пестрел узорами, голова была поднята, а взгляд направлен куда-то вверх. Я мог рассматривать картинку в течение еще нескольких секунд, пока образ растворялся.

– Видел? – спросила меня подруга, когда я открыл глаза.

– Ага. Очень милая.

– Ну, всё, идем. Пока, Барахталка.

Мы сели на открытой террасе ближайшей шашлычной у одной из широких парковых аллей. Заказали по шашлыку, я – свиной, Натка – куриный, два овощных салата и пару кружек горячего медового сбитня. Народу вокруг хоть и прибавилось, всё равно было очень мало, а в кафе – вообще никого, кроме нас. Так что заказ пришлось ждать недолго.

– Слушай, – начал я, глотнув сбитня, – и что ты со всем этим делать будешь? Ну, со всеми своими способностями, как их применять?

Девушка посмотрела в сторону полного мужчины, сидевшего за столиком в углу террасы, должно быть, управляющего или директора заведения, что-то вычисляющего на большом калькуляторе и записывающего результат в какие-то бланки, и задержала на нем взгляд примерно секунд на пять-десять. Мужчина внезапно отложил ручку с бумагой в сторону, подошел к бармену и официанту и что-то быстро сказал. Те двое в ответ беспрекословно кивнули, но вслед ему, направляющемуся к нам, посмотрели непонимающе.

– Молодые люди, сегодня ваш ужин за наш счет. Спасибо, что заглянули, – учтиво сообщил управляющий.

– Это вам спасибо, – бойко отозвалась Натка. Мужчина ответил, что это не стоит благодарности, и быстро удалился, заняв прежнее место за бумагами и калькулятором.

– Например, вот так, – хитро прищурившись, сказала Натка.

Я, конечно, был приятно удивлен и настаивать на вселенской справедливости не собирался, тем более что денег в кармане у меня на весь заказ вряд ли бы хватило, а банковские карточки к оплате в таких местах в 2007 практически не принимались. Но, покончив с вкуснейшим (бесплатно – так тем более) свиным шашлыком, всё-таки решил прояснить некоторые морально-этические детали. Натка, чего и следовало ожидать, меня опередила.

– Знаю-знаю, нехорошо, – согласилась она с моими мыслями, дожевывая кусок бородинского хлеба. – Но у тебя ведь наличных нет? Так что всё весьма кстати. Считай это просто показательным выступлением. Демонстрацией работы человеческого сознания.

– Если так, то, пожалуй, шоу удалось, – резюмировал я.

– Не, ну если серьезно, то пока конкретных планов нет. Если в общих чертах – хочу что-то глобальное сделать, пока сама не знаю что. Надеюсь, приду к этому со временем. К пониманию, в смысле.

Разделавшись с шашлыком, мы решили еще прогуляться. Дождь кончился, и ходить по насыщенному озоном заповеднику было приятно – не покидало ощущение свежести и чистоты. Я рассказывал Натке о родном городе и августовской практике в энергетической компании. Она кивала и хихикала, порой вставляя что-то вроде «агаага, знаю-знаю, наблюдала за тобой». Сама девушка поведала о своем отдыхе в доме отца на побережье Черного моря. Каждый день она вставала в шесть утра и делала зарядку-растяжку на берегу, а после медитировала в позе лотоса с видом на бесконечную синюю гладь, концентрируясь на своих эмоциях и мыслях.

Я вдруг вспомнил, что в Коломенском, в центральной его части, посреди Голосова оврага расположены так называемые магические камни – огромные древние булыжники, наделенные какой-то особой силой, как гласили городские легенды. К валунам водили туристов, а также совершались паломничества верующих и других личностей разной степени адекватности, называющих себя то колдунами, то экстрасенсами.

– Так, так, и где эти камешки? – спросила Натка. – Посмотреть охота.

Мы прошли мимо церкви XVI века, около которой виднелось несколько очень старых могил, спустились по деревянной лестнице на дно оврага и вдоль ручья, еле текущего среди высокой травы, направились к камням. Минут через пять мы были на месте. Около огромного валуна, того, что располагался чуть выше, на толстом пне сидел смуглый парень с длинными волосами, напоминавший шамана индейского племени откуда-нибудь из Южной Америки. Увидев нас, он поднялся, отряхнул одежду и ушел вверх прямо по крутому склону, где не было и намека на тропинку.

– Понимаю, – кивнула Натка, – медитировать в присутствии посторонних – не самое комфортное ощущение.

Девушка подошла к ближайшему к нам камню, долго смотрела на него, потом присела на корточки, приложила ладони и закрыла глаза. Вокруг царила полная тишина, если не считать трели лесных птиц и низкого шума от колышущихся верхушек высоких деревьев. Натка оставалась в таком положении минуты две-три. Потом медленно поднялась, нахмурила брови и сложила руки на груди.

– Хм… ну-ка, а с тем что… – вполголоса сказала моя подруга и в несколько прыжков очутилась у второго камня, там, где сидел «индеец».

Натка постояла около валуна с полминуты и так же ловко и грациозно спустилась ко мне. Девушка развела руки в стороны и улыбнулась:

– Это обычные камни. Нет здесь ничего.

– Совсем ничего? Они древние?

– Ну как… Ну да, довольно старые, только никакой «энергией» и «силой» не обладают. Я, во всяком случае, не почувствовала. Камни как камни.

– А чего тогда тут этот сидел? – я мотнул головой в сторону пня.

Натка пожала плечами:

– Не знаю. Я, конечно, еще далеко не в совершенстве управляю возможностями сознания… но в данном случае, по-моему, всё ясно. Обычно люди не замечают того, что на самом деле есть, здесь же, наоборот, видят то, чего нет.

Мы поднялись по той же лестнице, по которой спускались в овраг, и направились к выходу из парка по узкой асфальтированной дорожке. Снова тяжелыми каплями начинал накрапывать дождь. Я раскрыл зонтик и спросил:

– А знаешь, по телику новое шоу зимой шло? Сейчас второй сезон стартует. Там что-то вроде кубка экстрасенсов или как-то так. Может, попробуешь?

Натка усмехнулась:

– А я пробовала уже. Клоунада.

– Когда успела?

– Да еще летом, до моря.

– Ну и? Это развод? Всё не по-настоящему?

– Да нет, там правда есть незаурядные ребята… хотя большинство участников – просто клоуны. Там у них всё по сценарию, чтобы зрителю интереснее было. Шоу есть шоу.

По мере нашего приближения к метро и дальше, в движущемся неестественно медленно вагоне поезда, Натка становилась всё более замкнутой, отводила глаза и не давала себя обнимать. Наконец она заговорила:

– Слушай, мне ужасно неловко начинать этот разговор…

Начало беседы сразу меня насторожило.

– Да ты не волнуйся, – «прочитала» меня Натка. – Блин, как неудобно-то… Иногда, вот в таких случаях, мне жаль, что ты не знаешь, что у меня в голове. Мысли, пока не высказаны, кажутся не такими значительными… Ну, мысли и мысли. Но приобретают какое-то фатальное наполнение в тот момент, когда превращаются в слова…

– Ты можешь их не озвучивать, а просто передать мне, ты же умеешь.

Моя подруга решительно помотала головой:

– Нет, как-то это трусливо… нужно именно сказать.

«Предложит «остаться друзьями»?» – пронеслось у меня в голове. Натка смотрела в пол и медленно кивала, слегка поджав губы.

– Хорошо, что ты сам об этом подумал, – продолжила она после паузы. – Я к тебе очень тепло отношусь. Но… я не могу ни с кем встречаться. По крайней мере, сейчас.

Я молча смотрел на Натку и ждал дальнейших слов.

– Просто я очень тонко чувствую людей… блин, не знаю, как объяснить… Ты хороший, мне нравится наше общение, но…

«Я не могу, когда вот так», – тембром девушки договорило мое сознание.

– Мне нужно лучше… постичь себя, разобраться…

Я ощущал себя на дне океана. Вокруг тихо и спокойно. Ничего не происходит, мир застыл, а я – просто сторонний наблюдатель. Звук моего голоса, прозвучавший, когда я вспомнил, что нужно что-то ответить, показался странным, чужим:

– Да, Ната… Неожиданно. Хорошая встреча после долгих двух месяцев.

– Извини…

– Ты говоришь в таком ключе, что, видимо, выбора у меня нет?

– Ну, ты тоже не драматизируй слишком. Я не ставлю крест. Это пауза.

– Что сказать? В общем, я, конечно, расстроен.

– Ну, по крайней мере, мы всё честно выяснили. Я ведь могла просто внушить тебе всё, что нужно, без лишних слов. Но так было бы подло.

– М-да уж. И на том спасибо.

Натка слегка улыбнулась и заглянула в мои глаза:

– Ну чего ты. Лучше ведь сейчас, пока у нас всё слишком далеко не зашло. К тому же общаться мы не прекращаем. Всё так же, только без поцелуйчиков и обнимашек. Ну а потом, в будущем… кто знает?

Состав приближался к «Новокузнецкой», Натке нужно было выходить из поезда, чтобы сменить ветку метро. Мне захотелось еще раз, напоследок, испытать те же неподдающиеся объяснению ощущения, что были при нашем первом настоящем поцелуе. Так же, в вагоне, после концерта My Chemical Romance.

Она поняла всё без слов и, обхватив двумя руками за шею, резко прильнула к моим губам.

Невидимая сила словно вырвала меня из физического тела и запустила далеко за пределы Солнечной системы. Мимо пролетали планеты, звезды, галактики. Натка была со мной – летела сквозь немую черную толщу, обняв меня за шею. Созвездия, целые облака из галактик оставались позади, пока мы мчались туда, где заканчивалась Вселенная. Секунды растянулись в года, а мы зависли в том самом состоянии, которое математики бы описали словами: «предел стремится к бесконечности».

«Станция «Новокузнецкая», – огласил машинист. Мы вернулись на землю.

Натка посмотрела мне в глаза щенячьим взглядом, ничего не говоря, вышла из поезда, но – вопреки моим ожиданиям – не убежала сразу в сторону перехода, а оставалась на платформе, глядя на меня, пока состав не скрылся в тоннеле.

Наша несуразная лав-стори на этом, по-видимому, была окончена. Не верилось, что мы с Наткой еще когда-нибудь будем встречаться. Настроение окончательно упало, как только я вышел из метро в промозглый московский вечер. Дождь зарядил с новой силой. Хотелось выпить.

В супермаркете я взял четверть литра не самого дорогого коньяка и один лимон. Проходя мимо импровизированного «читального уголка» – шкафа, куда студенты приносили прочитанные книги для свободного обмена, расположенного на лестничном пролете между вторым и третьим этажами, я задержался, краем глаза зацепившись за упавший на пол потертый томик.

«Триумфальная арка», Ремарк. Отлично. Еще на первом курсе пытался прочесть, не пошло. Сейчас как раз в тему.

В комнате я нарезал лимон тонкими ломтиками, налил коньяка «на два пальца» в темно-коричневую стеклянную кружку из «Икеа» и с книгой уселся у стола. Не помню, как я тогда добрался до кровати и уснул. Мне приснился зябкий ночной Париж. Я в одиночестве бродил по бульварам и пил кальвадос в уличных кафе, периодически теплее укутываясь тонким шарфом. Лето кончилось. Теперь уже точно.

16. Почти полностью пожелтевшие листья

Опубликовано: октябрь 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: My Chemical Romance «This Is How I Disappear»

Некоторое время (примерно недели полторы) я пребывал в депрессии, которая больше напоминала апатию. Настроение вроде бы было в норме: никаких суицидальных помыслов, столь модных (в случае несчастной любви) среди тех, с кем я общался, у меня не наблюдалось, но и желание заниматься чем-либо также напрочь отсутствовало. Дни напролет я лежал на кровати и смотрел в потолок, изредка почитывая книгу и почти не посещая занятия в институте.

Впрочем, довольно быстро я решил «взяться за ум» и начал ходить на учебу. Тем более что начало осени всегда было моим любимым временем академического года. Преподаватели особо не нагружали, до зачетов-экзаменов оставалась еще пара месяцев, студенты делились впечатлениями от летнего отдыха, а общая атмосфера в университете была легкой и непринужденной и напоминала скорее о месте общения молодежи, нежели о суровых бессонных буднях сессионного периода.

Единственное, что несколько беспокоило меня, – оставшийся незакрытым с июня экзамен. На проверку же, вопреки моим ожиданиям, с этим не возникло проблем. Я неплохо подготовился и был уверен в своих знаниях, но их даже не пришлось подтверждать. Аспирант сразу узнал меня, взял зачетку и спросил, на сколько я бы сам оценил свою подготовку.

– Ну, может, не на отлично… Но на хорошо – точно, – немного подумав, ответил я.

Парень тут же начал писать название предмета и оценку – «Хор» на нужной строчке в зачетной книжке.

– Судьба возвращает должок, – шутливо заметил он.

Воодушевленный таким поворотом, я решил устроить себе выходной посреди недели и поехал на «Пушку», где не был два с половиной месяца. Мои глаза заливало солнце – яркое, высокое, но уже не слишком теплое – осеннее. Спокойствие внутри меня умиротворяло настолько, что казалось: еще чуть-чуть, и я растаю в этом полуденном октябрьском пейзаже среди почти полностью пожелтевших листьев.

Грин оказался на месте, как тому и следовало быть. Я был рад его видеть, как и он меня:

– О-о-о, здоров, чуви! Давно же тебя здесь не было! Что делал? Всё с Натой тусил, наверно? – Грин ехидно поддевал меня локтем.

– Да если бы. Не, просто чё-то забегался. Сначала к себе ездил, потом практика была.

На «Пушке» с приходом нового учебного года всегда значительно обновлялся состав тусовки. Так же было и в этот раз – на площади появилось много новых лиц, увешанных мини-пирсингом и с розовыми челками. В этот раз их было даже чересчур много. Я спросил об этом Грина. Он сделал скептическую гримасу и пожал плечами:

– Да, чуви, ты прав. Это стало модно. Теперь их слишком много. Я здесь уже не раз видел детей лет двенадцати в футболках Tokio Hotel. Опопсела субкультура.

– Может, не так всё плохо? Смена растет.

– Я тебя умоляю. Когда субкультура становится модной – это влечет за собой ее смерть. Скоро всех начнут раздражать эти эмо. Не только бритых, вообще всех. Еще через какое-то время «Пушка» вновь поредеет, но новых притоков людей не будет – уже не модно. А потом эмо исчезнут совсем, оставив о себе лишь ностальгические воспоминания.

Я подумал, что Грин всё же слишком сгущает краски, но определенная доля истины в его словах присутствовала. В разговоре «старых» участников тусовки всё чаще можно было услышать новый термин – «позеры». Так они называли новеньких, копирующих внешний вид эморей, детей и подростков, слушающих в большинстве своем группу Tokio Hotel. На вопрос, в чем же принципиальное отличие позеров от непозеров, «старики» обычно говорили об отсутствии у «молодых» идеологии, затрудняясь при этом ответить, в чем она состояла. Очень часто проскальзывали слова: «неподдельные, настоящие эмоции», которые, впрочем, с большим трудом можно принять за «идеологию».

«Интересно, что об этом всём сказала бы Натка», – подумалось мне.

Через несколько секунд она «заговорила» в моей голове:

– Сказала бы, что подростки просто тянутся друг к другу. А это просто рамки общения такие.

Я мысленно «обратился» к девушке:

– Пожалуйста, можешь больше так не делать? Я рад тебя «слышать», но голоса в голове – это всё-таки слишком.

– Извини.

Я еще некоторое время стоял, уткнувшись в одну точку и осмысливая произошедшее. Возможности Натки переходили все разумные грани. Мое молчание прервал Грин:

– Так, а чё у вас с девчонкой-то? Вы вместе?

– Уже нет. Разошлись пару недель назад.

– Жаль, вы неплохой парой были. Классно смотрелись.

Я вспомнил, что вечером предстоял концерт Muse, «билеты» на который Антон «сделал» в одиночку во время моей хандры. Он отдал мне три экземпляра утром в университете. Я предложил их Грину.

– А ты что, не пойдёшь? – недоумевал тот.

– Да чё-то неохота. Не особо их люблю.

– Это зря. Они крутые. Ты всё-таки сходи. – Грин взял два билета, оставив третий мне. – Мало ли, какими они станут через пять лет? Может, там уже отбоя не будет от таких вон «фанаток», – он кивнул в сторону двух девочек лет тринадцати. – А сейчас хоть в нормальной обстановке классную музыку послушать можно. Популярность меняет творчество, а Muse, хоть и уже очень известны, сдается мне, станут вообще суперзвездами. И хорошо это или плохо – не знаю.

– Ладно, посмотрим. – Я убрал билет в карман и еще какое-то время болтал со старыми знакомыми под ласковым солнцем и свежим ветром золотой осени. Погода была настолько классной, что до общаги я шел пешком.

Оглядываясь назад, можно только поразиться дальновидности моего друга с зелеными дредами. Он предвидел всё – от заката эмо-культуры до бешеной раскрутки и популярности Muse среди маленьких девочек после участия группы в саундтреке к фильму «Сумерки».

Я сходил на концерт в Лужниках тем вечером. Благодаря Грину, слова которого заставили меня передумать, я испытал огромное удовольствие, оттого что посетил один из лучших концертов в своей жизни. А песня «Supermassive Black Hole» вообще стала одной из самых любимых до выхода пресловутого киноблокбастера и сопутствующего опопсения. Летом следующего, 2008-го она звучала отовсюду и, как мне тогда показалось, утратила свою эфемерную притягательность. Но сейчас, переслушивая ее после перерыва в несколько лет, понимаю – черт, песня всё-таки шикарна.

17. О футболе

Опубликовано: ноябрь 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: The White Stripes «Seven Nation Army»

А потом очень быстро наступила зима. В середине ноября выпал рекордный (как говорили во всех новостях) для этого времени года объем снега. По вязким липким сугробам мы с Антоном пробирались к небольшому уютному спортбару, затерявшемуся в переулках Чистопрудного бульвара. Мой одногруппник воодушевленно рассказывал о футбольном матче Россия – Англия, на котором он присутствовал месяц назад в Лужниках:

– Нет, ну ты прикинь! Англичан переиграли, и как! Тактически! Гус всё-таки красавчик!

После той победы народ уверовал наконец в того самого «пророка» от футбола, которого так долго искали и не могли найти в своем отечестве. Им оказался известный нидерландский специалист Гус Хиддинк. Впервые сборную нашей страны возглавил иностранец, и впервые за несколько месяцев своей работы голландец заставил людей поверить в команду. Сборной России оставалось победить в двух последних матчах отборочного турнира, чтобы попасть на чемпионат Европы-2008. Первой из двух игр была встреча с Израилем, ее мы и направлялись смотреть.

В пабе было шумно, накурено, но в то же время из-за его компактных размеров очень уютно. Хостес проводил нас к столику напротив большого полотна, куда источал лучи света проектор громоздких размеров, висевший под потолком. Все места в заведении были заняты. Люди сидели в футболках, кепках, шарфах с символикой Российского футбольного союза или просто содержащих в своей расцветке бело-сине-красный триколор.

– Сегодня выигрываем, – продолжал Антон, – и, считай, мы на Евро! Андорцев обыграть – нефиг делать.

Я за футболом следил, но не увлекался им так, как мой одногруппник. Антон всё время заходил на спортивные сайты, читал интервью и статьи, посещал все ключевые домашние матчи России и московского клуба, за который болел, – «Динамо».

Мы взяли по «Гиннессу» и чесночных гренок к пиву. Всё принесли довольно быстро, если учесть, как замедлилась работа официанток с наплывом посетителей. Густая кремовая пенка медленно оседала в бокалах, запотевавших от разницы температур внутри и снаружи стеклянных стенок.

Матч начался с гола, забитого Израилем в дебюте встречи. По бару пронеслась волна недовольного ворчания, но глубоко, кажется, никто не расстроился – отовсюду то и дело доносились обнадеживающие фразы. «Да ладно, еще полтора часа играть», «Англию сделали, что уж, этих не обыграем, что ли?», «Да нормально всё будет», – можно было услышать за каждым столом. Не отставал и Антон:

– Не, ну первые минуты, всё понятно, сейчас отыграемся.

«Интересно, а Натка уже знает, кто победит?» – подумал я и тут же одернул себя. Почему я так часто мыслями возвращаюсь к ней? Наши дороги разошлись, виделись мы в последний раз два месяца назад в Коломенском, а в «аське» после этого почти не общались, несмотря на то что вроде бы «остались друзьями». Единственный с той встречи в сентябре наш с ней более-менее «живой» контакт – ее голос у меня в голове. Тогда я попросил Натку больше не лезть в мои мысли. Может, зря? А может, она и сейчас знает, о чем я думаю, только безмолвно наблюдает и не вмешивается. Или наоборот – вмешивается, но аккуратно, оттого и вспоминаю о ней постоянно?

Так я погрузился в свои мысли и лишь изредка односложно отвечал Антону, наблюдая как загипнотизированный за футбольным мячом. Я даже не сразу понял, что случилось, когда народ вокруг повскакивал со стульев и диванов и в радостном крике «Го-о-ол!» начал поздравлять друг друга. «Наши» сравняли счет.

– Ну, я же говорил! – бодро произнеся эту фразу, мой друг залихватски похлопал меня по плечу. – Сейчас еще и вперед выйдут – полчаса играть, вагон времени!

Но забить еще раз в тот вечер сборная России не смогла. Забили нам. На 92-й минуте, уже в компенсированное время, когда казалось, что команды получат по одному очку за ничью, Израиль вырвал победу. Помню тишину, повисшую в воздухе после этого момента, и молчаливого Антона по пути к метро. Периодически он выдавливал из себя несколько фраз раздосадованным голосом:

– Тьфу, блин! Опять сплошное разочарование. Не дано нам, видимо, в футбол играть: сколько смотрю матчи сборной – одни расстройства. Выиграют раз в десять лет у Франции или Англии – все им сразу дифирамбы поют. А потом – то Украина-99, то Израиль-2007. Да ну их. Чё говорить, пусть дома сидят, хоть позора на Евро избежим.

Теоретически у России еще оставался мизерный шанс попадания на финальный турнир. Для этого нужно было, чтобы в последнем туре немотивированная Хорватия, заранее занявшая первое место в группе, обыграла сверхмотивированную Англию (которой, в свою очередь, было достаточно ничьей) в Лондоне, что, конечно же, казалось невозможным.

С самого утра в день последнего тура отборочных игр, 21 ноября, мне на ум пришла навязчивая идея, не отпускавшая до самого вечера. Внутренний голос упорно призывал пойти в ближайшую букмекерскую контору и поставить крупную сумму на победу Хорватии. Понимая всю абсурдность такой затеи, я пытался отмахнуться от этих мыслей на протяжении нескольких часов – сначала в университете, во время лекций, а позже и в общаге, за чтением книги.

«Точно победят, нужно поставить тысяч пять», – продолжало звучать в моей голове. Я отложил книгу и сказал вслух самому себе:

– Почему я вообще думаю об этом?

Прозвучавший довольно громко вопрос на несколько минут успокоил мой (мой ли?) внутренний голос. Но вскоре навязчивые мысли вернулись и уже не отпускали, как ни пытался я думать о чем-то другом.

– Всё, ладно, пойду – поставлю. Надеюсь, Ната, что это никак не связано с тобой, – еще раз вслух проговорил я. Ответа на мой вопрос не последовало, внутренний голос молчал.

Я добежал до ближайшей букмекерской конторы и поставил пять тысяч рублей, взятые из «копилки» – бумажного конверта, спрятанного между учебными материалами на книжной полке.

– В случае выигрыша получите тридцать три двести. Удачи, – безэмоционально декларировал кассир и вручил мне квитанцию.

Матч в тот вечер я принципиально решил не смотреть, чтобы не накручивать себя и не расстраиваться в случае успеха англичан. Другое дело – проснулся утром и узнал счет. Ни тебе переживаний на протяжении полутора часов игры, ни томительного ожидания развязки. Только констатация факта.

Меня разбудила вибрация мобильного телефона. В комнате, как и за окном, было темно – должно быть, самая середина ночи. Я слез с кровати, не включая свет, добрался до стола, взял сотовый и нажал кнопку ответа. На том конце провода был вне себя от счастья Антон:

– Ты это видел?! Ну, хорваты, ну монстры вообще!

– В смысле? – Я всё еще не совсем отошел ото сна и не до конца понимал, о чем говорит мой друг.

– Выиграли! Чувак, мы едем на Евро-о-о! – Последнее слово было произнесено нараспев. – А ты чё, спал, что ли? Блин, ну ты даешь! Такой матч пропустил! Ладно, всё, спи дальше, завтра поговорим. Ну, хорваты, блин…

Весь следующий день я слушал эмоциональный рассказ Антона о матче, а вечером забрал тридцать три тысячи рублей из букмекерской конторы.

Так сборная Хорватии подарила сборной России путевку на чемпионат Европы 2008 года в Австрию и Швейцарию, ставший впоследствии самым успешным турниром для нашей команды на долгие годы. Миллионы болельщиков получили настоящий футбольный праздник, Гус Хиддинк стал главным народным героем, а на наших игроков появился нешуточный спрос в иностранных клубах. Но всему этому предстояло случиться только через полгода, а тогда все просто радовались невероятному стечению обстоятельств и благодарили Хорватию. Говорят, кто-то даже ходил к посольству, чтобы лично выразить свои чувства.

Я вдобавок к всеобщей эйфории испытывал еще и личную радость по поводу крупного денежного выигрыша, которая, однако, так и не отогнала мысли-сомнения по поводу происхождения этой странной пророческой идеи в моей голове.

18. С Наступающим

Опубликовано: декабрь 2007-го

Отредактировано: на этой неделе

Играет: Jane Air «Вулканы»

Год не спеша подходил к концу. Настолько не спеша, что, казалось, он хочет еще раз зацепиться за осень и всеми силами противится приходу зимы. Огромные сугробы, выпавшие в начале ноября, растаяли, а новых обильных снежных осадков до последней недели декабря так и не случилось. Таким образом, за пару дней до нового, 2008 года в Москве стоял легкий морозец около минус пяти по Цельсию, и совсем не было снега. Редкие лужи на асфальте замерзли и покрылись тонкой корочкой черного льда.

Снова приближалась сессия. Зачеты, экзамены, бессонные ночи, нервная подготовка, – казалось, что всему этому не будет конца. Вместе с тем я всегда получал определенное удовольствие от экзаменационного периода: в его разгар как никогда ясно чувствовалась квинтэссенция всего учебного процесса. Накануне я сдал последний зачет и допустился до основной сессии. 31 декабря, прямо под самый Новый год, у меня был запланирован поезд в родной город, а пока, дабы не терять времени, никого не обидеть и отметить праздник как можно большее количество раз, я стоял в очереди на «Эмо-елку» в компании нескольких ребят с «Пушки».

Вечерело, холодное солнце медленно опускалось за силуэты домов. С наступлением сумерек на улице становилось всё более зябко. Компания с «Пушки» уже «расправилась» с полуторалитровой бутылкой «Виноградного Дня» и приступала ко второй такой же. Я никогда не любил химические алкококтейли подобного рода, но всё же выпил один пластиковый стаканчик, то есть около 200 миллилитров, чтобы согреться. Что меня всегда удивляло в этих напитках, так это то, как легко они пились – практически как лимонад, и алкоголя при этом в них практически не чувствовалось. Опьянение, однако, приходило очень быстро, а после него, наутро – головная боль и тяжелое похмелье.

Все, кто пришел со мной, по обыкновению проходили в клуб по поддельным билетам, изготовленным нами с Антоном. Сам Антон вместе с Катей (они продолжали встречаться с того самого концерта My Chemical Romance) и Грином прибыли раньше и уже выпивали за барной стойкой, о чем заблаговременно оповестили меня по телефону. Пройдя контроль (как обычно – никаких проблем и подозрений), я уже направился в сторону бара, как вдруг был остановлен каким-то чересчур серьезным человеком, которого я сперва принял за охранника из-за черного костюма, столь же черной водолазки под ним и короткой стрижки.

– Молодой человек, – обратился «серьезный» ко мне. – Можно вас попросить задержаться?

Парни и девчонки, зашедшие вместе со мной, заметив непонятную ситуацию, остановились и обступили нас, начав заваливать незнакомца вопросами: «Зачем?», «Почему?», «С какой стати?», «Вы кто такой вообще?» и т. п. Тот абсолютно спокойно, медленно потянулся к внутреннему карману пиджака и достал оттуда красную «корочку».

– Майор Леровец? – Одна из девушек вслух прочитала разворот удостоверения.

– Так точно. Теперь вас, – милиционер указал на меня, – я всё-таки попрошу проследовать за мной. Да не бойся, тут, прямо в клубе, поговорим. А вам, молодые люди, хорошего вечера.

Компания с «Пушки» еще несколько секунд молча стояла вокруг нас. Затем я коротко кивнул, мол, всё нормально, и остался наедине с майором Леровцом, наблюдая, как мои друзья растворяются в толпе таких же неформальных подростков.

– Идем, – буркнул майор и пропустил меня вперед, указывая на дверь около лестницы на второй этаж.

За ней оказался небольшой кабинет, где не было ничего, кроме стола с компьютером, тумбочки и двух деревянных стульев, расположеных напротив друг друга по разные стороны стола. Леровец занял «хозяйское» место, махнув рукой на второй стул и «приглашая» присесть. У майора были темные с проседью волосы, обвинительный взгляд и привычка поднимать одну бровь при визуальном контакте с собеседником. На вид милиционеру можно было дать лет около сорока.

– Ну что, – начал он тем же серьезным тоном, что и при первом контакте. – Чего у тебя там с билетами?

– Не совсем понимаю какими? – Я решил отвечать в той же манере, что всегда выручала меня в подобных ситуациях. Тут же вспомнился случай, произошедший ранней весной: Nine Inch Nails, британская журналистка, кофейня и представительский «Ягуар», увезший новую знакомую в ночь.

– Не начинай, – устало, но твердо отрезал майор, – всё нам известно. Мы ж давно тебя пасем. С марта еще. Год без малого. И доказательства есть, и фото, как фальшивки толкаешь у клубов.

Я слушал, не перебивая, и старался не выражать эмоций, хотя, конечно, здорово занервничал, узнав о таком повороте.

– Я чего тебя сюда привел-то… – Тон представителя власти несколько смягчился и стал подозрительно заговорщицким. – Тебе там за всё вместе, с изготовлением, распространением и всем прочим, светит до пяти лет. Срок, конечно, небольшой. Но срок. И тебе он покажется долгим, уж поверь. И на работу потом черта с два устроишься – кому нужен судимый фальшивомонетчик?

– Кто-кто? – вставил я.

– Один хрен. Ну ладно, фальшивобилетчик, если хочешь, – усмехнулся милиционер и заискивающе глянул на меня, как бы спрашивая: «Классно пошутил, да?» Я промолчал. Майор убрал с лица натянутую улыбку и продолжил:

– Так вот. Предлагаю сделку… – на этих словах он несколько замялся, – в общем, 300 тыщ и ты свободен.

Я постарался не выдавать удивление, вызванное обозначенной космической суммой и максимально отстраненно заявил:

– Не понимаю, о чем вы. Какие билеты, какие подделки? Здесь явно ошибка какая-то…

– Думаешь, блефую? – Голос майора вмиг приобрел высокомерный оттенок. – Думаешь, я так из тебя признание вытащить хочу? Да хрен там, говорю же, известно нам всё. Я тебе, можно сказать, сейчас жизнь предлагаю спасти, дебилу. Один звонок – и твоего дела нет больше. А ты, дурак, выпендриваешься. Не дебил ли?

«Серьезный» милиционер откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, ожидая моего ответа. Из зала послышались рев толпы и ритмичные удары по барабанам – первая группа начала выступление. Я продолжал хранить молчание. Мой собеседник глянул на часы, нехотя поднялся и направился к двери.

– Ну, я тебя понял, сейчас вернусь, – сказал он перед тем, как покинуть помещение.

В одиночестве я сидел недолго, примерно с полминуты. Вскоре в комнату вошел сержант милиции в форме, представился так, что я не расслышал фамилию, и объяснил, что сейчас мы с ним поедем в отделение в компании майора Леровца и будем там меня «оформлять». Не успел я что-либо возразить, как вернулся сам Леровец и с довольной ухмылкой сообщил:

– Ну что, пацан, доигрался? Небо в клеточку теперь тебе светит, а не концерты.

В этот момент кто-то, стоя в дверном проеме, постучал по открытой двери. Я не мог рассмотреть, кто это был – стражи порядка располагались аккурат напротив прохода и загораживали вид, но стоило им только обернуться, как я сразу же заметил знакомую черно-голубую водолазку и объемную укладку с ободком и косой челкой. Натка… как? Хотя стоило ли удивляться после всего того, что я про нее знал.

– Девушка, вам чего? Извините, сюда нельзя. – Сержант хотел было взять Натку под локоть, но та ловко увернулась и выставила ладонь в останавливающем жесте.

– Трогать меня не надо. Товарищ милиционер, уйдите, пожалуйста, отсюда, хорошо?

Сержант послушно отступил от девушки и быстро вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Ты что себе позволяешь, соплячка? – мгновенно вскипел майор. – А ты чего ее слушаешь? – кричал он уже вслед покинувшему кабинет. – Сержант, вернуться!

Но вопреки ожиданиям майора Леровца никто не возвращался. Натка, как всегда скромно улыбаясь, подошла ко мне и развела руками:

– Где же обнимашки? Не рад видеть?

Я встал и крепко обнял Натку, легонько чмокнув в щеку:

– Рад, конечно. Просто, как обычно, неожиданно.

Казалось, что в комнате наступила полная тишина, хотя выступление было в самом разгаре. Словно звук, доносившийся из зала, кто-то сделал тише специально для нас и этого момента. Натка смотрела мне в глаза, хитро щурясь и изредка моргая.

– Я вам не мешаю, молодые люди?! – Майор, похоже, совсем опешил от наблюдаемой сцены и не понимал, что происходит.

Натка повернулась к представителю власти:

– Извините, а можете прямо сейчас сделать тот самый звонок, чтобы никакого «дела» больше не было?

– Чё? Да я теб… – Майор прервался, едва начав свою грозную фразу, вытащил из кармана мобильный телефон и набрал номер. Лицо его при этом изменилось: вместо яростного гнева на нем проявились спокойствие и рассудительность.

– Алло, Гриш, привет! – Голос Леровца был совершенно нормальным, и ничто не выдавало злости, которой минуту назад был охвачен милиционер.

– Я про билетчиков. Нормально всё, стирай. Да, все копии тоже. И из архива. Ага, давай. Всё, пока.

Майор завершил звонок и в некотором смятении смотрел на нас, словно ждал, чтобы мы сказали, что делать дальше. Натка взяла ситуацию в свои руки:

– Теперь, пожалуйста, езжайте домой. Елена и маленькая Оля будут очень рады, если вы сегодня придете пораньше.

Майор о чем-то задумался, а потом, глядя в пол и говоря что-то самому себе, вышел из комнаты. Мы остались вдвоем. Я спросил:

– Может, валим? Пока он не передумал.

– Зачем? – Подруга посмотрела недоуменно. – Пойдем, музыку послушаем, если уж всё равно здесь оказались.

– А менты?

– Забудь. Они о тебе больше никогда не вспомнят, можешь мне верить.

Натка говорила так убедительно, что причин усомниться в ее словах не возникло. Мы вышли из кабинета и прошли в сторону сцены, расположившись в итоге чуть поодаль от нее, там, где толпа людей редела, а воздух был чуть свежее.

Народу в клубе было существенно больше, чем на этом же фестивале без малого год назад. «Челкастая» субкультура за какие-то десять месяцев расширила свои ряды в несколько раз. Правда, в основном за счет школьников – теперь в зале присутствовало значительное число тинейджеров моложе 17 лет. Я вспомнил разговор с Грином и снова подумал о том, что всё это – лишь мимолетное модное течение. Сегодня подростки могут красить челки в розовый, завтра – если захотят – снова наденут широкие штаны и огромные толстовки с капюшонами, а еще через какое-то время купят костюмы и устроятся на работу в офисы. Всё становится прошлым.

– Ага, – вслух согласилась Натка, – и притом очень быстро.

Спустя несколько секунд она добавила:

– Но это время… то, что сейчас… может быть, даже именно этот год, будут помнить долго.

– Почему именно этот год? Вроде ничего особенного и не произошло…

– Для меня это тоже загадка. Возможно, из-за пика популярности эмо. Всё-таки одна из наиболее ярких субкультур за последние десятилетия. Яркая именно внешне, так, что даже обычные люди не могут не заметить. И как это так, – Натка кокетливо похлопала глазами, – ничего интересного не произошло у него? А меня ты не в этом году встретил?

Я едва заметно ухмыльнулся:

– Ну да, ну да.

Моя подруга подозвала проходившего мимо официанта и попросила для себя какой-то вишневый коктейль, а для меня – ром с колой. Парень с бокалами в руках вернулся уже через минуту. Сделав глоток, Натка сказала:

– В общем, уезжаю я. Далеко… Когда вернусь – не знаю. Может быть, не вернусь.

Где-то в глубине души появилось зарождающееся щемящее чувство, но я быстро «одернул» себя и ответил, также попробовав принесенный коктейль:

– Получается, никакого продолжения у нас с тобой не будет?

– Да. И мне очень грустно от этого. Ты мне нравишься, и будь я нормальной… Да что опять начинать, мы уже говорили об этом.

Натка легонько потеребила меня по волосам на затылке и чмокнула в щеку. Я улыбнулся в ответ.

– А куда уезжаешь-то? К морю опять?

– Почти. К океану, в Индию.

– Ого. Да, далековато. Что там будешь делать?

– Самосовершенствоваться. Попрактикуюсь в йоге, помедитирую на руинах. В общем, найду чем заняться.

Натка немного замялась и как-то неловко начала следующую фразу:

– Слушай… тебе это понять трудно будет, но я хочу, чтобы ты меня забыл.

Я расплылся в улыбке и одновременно нахмурил брови:

– Что за сентиментальщина, Нат?

– Нет-нет-нет, – девушка замотала головой, – это не какая-то там пафосная фигня. Просто так будет лучше для положения вещей в этом мире. Для Вселенной, если хочешь.

– Для вселенной будет лучше, если я тебя забуду? – саркастически уточнил я.

– Ну, я же говорю, простым людям трудно понять. Короче, это даже не просьба… ты просто меня забудешь, и всё. Я просто предупредить хотела… и поговорить на прощание. Лучше, чтобы никто на Земле не знал о моем существовании, мне не нужно лишнее внимание, поэтому…

– Боюсь, я не смогу просто так взять и стереть тебя из памяти, – запротестовал я.

– Я смогу.

Натка смотрела очень серьезно, но в то же время по-доброму и как будто виновато. Я подумал о майоре Леровце и сержанте, которые обо мне «больше никогда не вспомнят». Моя подруга, конечно, уже знала о моих мыслях:

– Не волнуйся, это будет не как у них. Они уже забыли обо всем, мгновенно. Ты забудешь быстро, но плавно, не в одночасье.

«Главное, останется дневник», – пронеслось у меня в голове. Я решил это не озвучивать, но тут же пожалел о том, что вообще подумал об этом. Натка закивала головой:

– Да, про дневник знаю. Ну, есть и есть. Просто эпизоды с моим участием потом покажутся тебе выдумкой, исключительно художественным вымыслом для разнообразия рассказа. А сама я – всего лишь персонажем истории, а не реально существующим человеком. Ведь, согласись, трудно поверить в такие вещи, если самому не довелось стать свидетелем?

Девушка качнула головой, обращая мое внимание на сцену. В этот момент вокалист показал рукой в нашу сторону и заявил в микрофон:

– Наша следующая песня – «Вулканы», она не новая, вы все ее хорошо знаете. Хотим посвятить ее вот этим ребятам в углу.

Мы, не сговариваясь, синхронно помахали в ответ музыкантам. Бо`льшая часть людей оглядывались, пытаясь понять, кому именно были адресованы слова со сцены, некоторые задерживали взгляд на нас. Я шепнул Натке:

– А говоришь, внимание не любишь.

– Ну, это так, баловство. Да и песня правда хорошая.

Я допил свой коктейль и отдал проходившему мимо официанту пустой бокал.

– Интересно, – обратился я к Натке, – каково это – чувствовать мир так, как ты?

Девушка задумалась на пару секунд, посмотрела на меня и, что-то прикинув, с очень рассудительным выражением лица, ответила:

– Я тебе покажу.

Моя подруга взяла меня за руку и медленно приблизилась губами к моим губам, в следующую секунду нежно коснувшись их. Появилось странное ощущение нереальности происходящего, подобное тому, которое возникает во время дежавю. Чем дольше длился наш поцелуй, тем сильнее оно становилось. Казалось, что мы снова отрываемся от Земли и летим сквозь Вселенную. Воздух вокруг наэлектризовался, маленькие искорки пробегали между нашими губами. Звуки окружающего мира отошли на второй план, уступив место очень громкому белому шуму, как на ненастроенном канале телевизора. Всё это время я стоял с закрытыми глазами. Натка медленно отстранилась и очень тихо шепнула: «Теперь смотри». Меня удивило, что я прекрасно расслышал ее едва различимый шепот среди гулкого шума. Возникло чувство, что восприятие времени и пространства изменилось. Я открыл глаза.

Всё на первый взгляд было так же. Но стоило мне взглянуть на что-либо или на кого-либо и немного подумать о предмете моего внимания, как в голове всплывало очень много информации. Она не появлялась из ниоткуда, я как будто знал всё это раньше. Вот девушка Лена, которая пришла на концерт тайком от родителей, соврав, что идет на день рождения подруги. А это – Игорь, сегодня он завалил экзамен в университете. Рядом с ним – Настя, которая вот-вот признается ему в любви. Бас-гитарист на сцене очень устал от гастролей и хочет недельку просто посидеть дома, ничего не делая и ни с кем не общаясь.

Я посмотрел на Натку.

«Про меня ничего не узнаешь», – с милой ухмылкой «сказала» она у меня в голове.

«Почему?» – спросил я, не произнеся ни слова.

«Потому что я могу блокировать информацию о себе».

«Это всё очень странно. Чувствуешь себя героем компьютерной игры».

«Ну, вот видишь. – Девушка чуть улыбнулась уголками губ. – Теперь ты понимаешь, на сколько это необычно. Но я уже привыкла».

Окружающий мир постепенно возвращался в прежнее, привычное состояние, информации вокруг становилось всё меньше. Я успел в последний раз мысленно обратиться к Натке, едва различив свой «голос», который теперь был «слышен» слабее:

«Это настолько невообразимо, что голова идет кругом».

«Ладно-ладно, не волнуйся слишком, к тебе уже возвращается обычное воспри…» – окончание «мыслефразы» растворилось в воздухе, подобно тонкой струйке дыма от потушенной спички.

– Я не могу привести твое сознание в это состояние на более долгое время, – уже вслух произнесла моя подруга. – Пока не могу. Раньше мне и такое не удавалось. Может быть, в будущем… За этим и еду в Индию – расширять горизонты восприятия.

Я ничего не ответил, так как всё еще приходил в себя после переворачивающего привычное мышление опыта.

Всё оставшееся до завершения концерта время мы провели, болтая о разных житейских мелочах. Среди прочего я спросил, влияла ли Натка на мою интуицию в тот день, когда я выиграл в букмекерской конторе.

– Не-а. – Она решительно покачала головой, но сразу же после этого хитро прищурилась и созналась: – Совсем чуть-чуть.

– Я догадывался.

Компания, с которой я пришел в клуб в этот вечер, Антон с Катей, Грин – никто из ребят даже не пытался меня отыскать в толпе или хотя бы позвонить и узнать, где я и что там за история с милицией. Впрочем, как я чувствовал, этого не происходило не из-за безразличия моих друзей, а просто потому, что Натка хотела, чтобы нас никто не отвлекал. Она утвердительно закивала, подтверждая мое предположение:

– Ребята очень беспокоятся обо всей это ситуации. Но вопросами они тебя завалят завтра, сегодня – ты со мной.

Девушка крепче сжала мою руку и поцеловала в щеку. Мне было приятно, но очень грустно оттого, что всё заканчивалось.

– Не хандри, – твердо сказала Натка уже на улице, когда мы вышли из клуба. – А то сама сделаю так, чтобы не хандрил. – И игриво погрозила небольшим кулачком. Я умилился наблюдаемой сцене.

Мы прогулочным шагом переходили один из мостов. Вода в реке и не думала замерзать, только чернела в ночи своими волнами и была похожа на какую-то зловещую густую субстанцию, готовую унести в небытие любого, кто случайно окажется в ее власти.

– Сейчас наколдую, чтобы пошел снег. А то что это такое – Новый год на носу, а погода осенняя? – с этими словами Натка замерла, подняла руки к небу и с наигранно сосредоточенной гримасой стала хмурить брови. Через десять секунд она бросила это дело и очень мило, по-девчачьи захихикала: – Шучу, погодой управлять я не умею.

Я тоже засмеялся, наблюдая импровизированную пантомиму, и ответил:

– А жаль, очень полезный навык был бы.

Примерно через пятнадцать минут пути Натка сказала, что дальше пойдет одна, так как хочет побыть наедине со своими мыслями. Мы постепенно замедляли шаг, пока окончательно не остановились. Девушка посмотрела мне в глаза и поджала губы в виноватой улыбке, как бы говоря: «Ну, вот и всё». Мне казалось, что я тоже научился понимать ее без слов, и поэтому мы просто так и стояли, молча и изучая взглядом друг друга. С неба опустилась снежинка, так картинно, как бывает только в кино, а за ней вторая, третья – начался медленный снегопад. Крупные хлопья падали на волосы Натки и не таяли, становясь частью прически. Я развел руками:

– Выходит, умеешь?

Она смущенно помотала головой:

– Нет, просто совпадение. – И, немного отряхнувшись, добавила: – Ну ладно… пойду я, что ли.

Я обнял подругу, почувствовал, как сильно и в то же время нежно она ко мне прижалась, и легонько поцеловал в лоб.

Натка еще раз заглянула мне в глаза, едва ощутимо чмокнула в губы и неторопливо побрела по улице в сторону центра.

«С наступающим 2008 годом!» – гласил огромный щит, под которым медленно исчезала маленькая фигурка Натки, растворяясь в снежной ночи. Я долго стоял и смотрел ей вслед. На этот раз, впервые за всё время нашего знакомства, у меня не было ощущения, что мы увидимся снова.

19. Мечты сбываются

Опубликовано: на этой неделе

Играет: Tracktor Bowling «Outside»

Я закрыл LiveJournal и убрал планшет в сумку. Прошло уже порядка полутора часов с начала выступлений, а Грина всё не было. Я решил позвонить.

«Абонент временно недоступен», – ответил безэмоциональный женский голос.

Народу в клубе несколько прибавилось, но ощущения заполненности помещения всё равно не было. Молодые люди и девушки «кучковались» по всему танцполу, но, напрыгавшись под первые несколько песен, как будто больше не испытывали практически никакого интереса к музыкантам, исполнявшим старые хиты. Лишь два-три десятка подростков продолжали «слэмить» в непосредственной близости от сцены. Остальной контингент разбрелся по клубу и увлеченно что-то обсуждал, разбившись на небольшие группки.

Я вспомнил о дурацкой фишке Грина, очень раздражавшей меня в период нашего более частого общения. Он мог легко передумать куда-либо идти, внезапно сменить планы или просто без причины отказаться от заранее определенных намерений. Но меня в этом раздражал вовсе не сам факт его «ветрености», хотя и в этом приятного мало, – на него никогда нельзя было положиться. Гораздо больше я недоумевал, почему он никогда не оповещал людей, с которыми договорился, об отмене планов. Очень часто случалось так, что, условившись с Грином встретиться или пойти куда-нибудь, приходилось подолгу ждать в обозначенном месте, а после, так и не дождавшись, либо идти восвояси, либо без него, будучи весьма разозленным из-за потерянного времени. На эсэмэс и звонки он в такие моменты просто не отвечал, а если начинали звонить слишком часто, просто выключал телефон.

Набрав еще раз его номер и услышав роботизированный голос автоответчика, я практически на сто процентов убедился, что привычка Грина никуда не делась. Я планировал спросить старого знакомого (всё-таки другом его почему-то теперь так и не удавалось назвать, даже в мыслях) о Натке, была ли такая девушка в нашей тусовке тогда и помнит ли он что-нибудь о ней. Можно было написать ему об этом «ВКонтакте», но не хотелось доверять эту тему нулям и единицам, так и не сумевшим до конца заменить живое общение.

Грин остался единственным человеком из той эпохи, с которым у меня была хоть какая-то связь. Одногруппник Антон после четвертого курса переехал в Питер и, «удалившись» из всех социальных сетей, принципиально не регистрировался ни в одной из них снова, аргументируя тем, что все, кому он нужен, могут ему позвонить. По каким-то причинам у меня не оказалось его нового номера.

Почти три десятка знакомых по «Пушке», с которыми тогда пересекались практически каждый день, куда-то исчезли. Из них лишь пара-тройка человек значились у меня «в друзьях» в интернете, но это были не те люди, с которыми можно было встретиться и поговорить, – если откровенно, то мы с ними оставались друг для друга практически незнакомцами, объединяло которых только увлечение определенной музыкой и стилем несколько лет назад.

Я допил второй джин-тоник и заказал еще один напоследок, решив, если уж встреча всё равно сорвалась, послушать музыку и понаблюдать за публикой.

Совсем юные подростки 14–15 лет толкались и прыгали, периодически карабкались на сцену и ныряли в немногочисленную толпу, довольно сильно рискуя быть не пойманными своими товарищами. «Да, тогда-то народу явно побольше было», – еще раз невольно подметил я про себя.

Парни и девушки постарше, которым на вид было явно за двадцать, а то и ближе к тридцати, стояли у бара с бокалами пива в руках и едва заметно качали головами в такт знакомым песням. Всё это очень напоминало встречи в клубе по интересам, чем, по сути, и являлось. Большинство людей приходили сюда не столько ради исполнителей, сколько для того, чтобы перенестись в прошлое и пообщаться с друзьями из того времени.

Мои размышления прервал парень, неслышно подошедший к моему столику и не слишком уверенно назвавший меня по имени. Мне его лицо было незнакомо, но он меня, похоже, узнал.

– Да ё-моё, что за фигня, совсем, что ли, страшный стал? – пошутил парень. – Никак не узнать? Это же я, Филин!

Память медленно, кирпичик за кирпичиком, восстановила образ Филина, с которым до этого мы виделись несколько лет назад на «Пушке». Да, вроде бы он. А вроде и нет. Постригся короче, вынул серьги из ушей, на концерт пришел почему-то в деловом костюме.

– Блин, здоров! – искренне обрадовался я. – Извиняй, не признал. Богатым будешь!

– Да вроде и так не бедствую, спасибо, – засмеялся Филин. – Если серьезно, почти никто не узнает, кто меня не видел лет 8–10. Ну и понятно, не тот уже, старею, – он говорил очень весело и открыто. – Теперь семья, карьера…

– А ты, кстати, чего в костюме, – перебил я, – забыл, что ли, как на такие тусовки ходят?

– Не, я просто с переговоров ехал. Проезжаем мимо клуба, смотрю на афишу – группы знакомые! Я еще удивился, что они все играют до сих пор, да к тому же и в одном месте, и прямо сейчас. Ну, я и говорю водителю: «Тормози». Купил билет, зашел. Стоял там, у бара, пиво пил, а потом тебя тут наверху заметил.

– Мы тут, представляешь, с Грином пересечься должны были. Помнишь его?

– Шутишь-нет? Как Грина не помнить? И чего он, не пришел? В своем стиле?

– Ага… Ну, вот зато с тобой встретились!

– Ну да. Слушай, а как там кто, вообще, из тусовки-то? Сам как? Антон, ребята? Чего делают, как в целом?

Я рассказал всё, что знал. Филин периодически кивал, ностальгически прищуривал глаза и ухмылялся. Я вдруг вспомнил кое-что, о чем давно хотел узнать:

– Слушай, помнишь, мы у тебя «зависали» как-то. Это был январь 2007-го, тебя потом еще в армию забрали весной. Там еще история была с деньгами, типа там сто или двести тысяч евро…

Филин на этих словах почему-то вдруг сильно расхохотался, а успокоившись, ответил:

– Это вообще дичь. Ты к тому, что я тогда панику поднял, мол, кто бабло вынес?

Я кивнул.

– Короче. Делал вот ремонт на той квартире месяц назад. А ремонт я делаю сам всегда, бригады редко приглашаю, только на сложные работы. Так вот, вскрываю, значит, ламинат… и вдруг смотрю – евро. Четыре пачки. Так чё ты думаешь? Это те самые бабки, о которых я тогда подумал, что вынес кто-то! – Филин еще раз засмеялся, на этот раз тише. – Блин, как вспомню, какую панику тогда поднял… жесть! В общем, думается мне, я сам их спрятал, когда пьяный был. Ну, решил, «как бы чего не вышло», заныкать деньги в место понадежнее. А я помню, тогда вообще в ноль напился. Так, что вообще забыл сам факт того, что какие-то манипуляции с деньгами проводил.

Я тоже посмеялся после рассказанной Филином истории и заметил:

– Прикинь, получается, ты сам, своими руками отправил себя в армию.

– Ага, да и вообще, круто жизнь изменил. Я ж раздолбаем полным был, почище вас всех! А тот вечер всё перевернул.

– А вот еще, слушай, – я решил воспользоваться случаем и спросить, – я на той вписке с девчонкой был. Ты помнишь ее?

– Хм… – Филин нахмурил брови и покачал головой, – блин, извини, я ж говорю, напился тогда сильно. Да и было это ой как давно. Не помню.

Мы говорили на общие темы еще минут десять. Затем мой собеседник глянул на часы и поспешил откланяться:

– Еще жене обещал с собакой погулять сегодня. Очень рад был видеть. Давай как-нибудь встретимся, с Грином, еще с кем-нибудь. Возьмем полторашку «Блейзера» или «Виноградный День», тряхнем стариной, а? – с этими словами Филин оставил на столе свою визитную карточку и энергично подмигнул. – Да, прям вспомнилось сразу всё, атмосфера располагает. Ну, всё, давай, побегу!

Мы пожали руки на прощание, и мой старый знакомый засеменил к выходу из клуба. Я взял визитку и долго смотрел на большую синюю букву G, из которой подобно зажигалке вырывалось пламя.

Воистину «мечты сбываются». Даже если несколько лет назад они выглядели совсем по-другому.

20. Натке

And in the darkest night, If my memory serves me right, I’ll never turn back time! Forgetting you, but not the time! [17]

Green Day, «Whatsername»

Опубликовано: на этой неделе

Играет: Green Day «Whatsername»

Бывают сны, которые запоминаются навсегда. Ты можешь пересказать их подробно, в деталях, спустя годы после того, как увидел. Бывают такие (и их большинство), которые забываются в течение пяти-десяти минут после пробуждения. Но есть еще и третьи – что-то среднее между описанными выше. Само сновидение от начала до конца ты вроде бы не помнишь, но некоторые моменты, какие-то образы очень прочно врезаются в память. Настолько прочно, что со временем ты даже забываешь о том, что видел их во сне, и безуспешно пытаешься вспомнить, откуда в твоей голове та или иная картинка.

Мой сон о 2007-м – как раз из третьей категории. Точнее, та его часть, что связана с Наткой. Я не знаю, имели ли в действительности место все те события, в которых принимала участие эта загадочная девушка, и существовала ли она вообще. Сейчас мне всё это кажется очень похожим на обрывки сна, который я видел давным-давно.

В моем окружении на данный момент по странному совпадению нет людей, которые могли бы подтвердить или опровергнуть мое знакомство с Наткой. Как будто специально всё, что связано с ней, окутано ореолом таинственности и недосказанности. Мой дневник здесь – единственная связующая нить между нынешним временем и теми событиями. Я отчетливо помню, как делал эти записи, также непоколебимы в моем сознании воспоминания о многих случаях, описанных в Живом Журнале. Однако как только дело доходит до эпизодов с ее участием – всё как в тумане.

Сейчас, на волне поднимающейся популярности эпохи 2000-х, или «нулевых», как всё чаще их называют, я, подхваченный этим течением, с определенной периодичностью просматриваю фото, видео, слушаю музыку того времени. Эти короткие глотки прошлого помогают понять, как много воды утекло, и хотя все мы, дети 90-х, всё еще молоды и, хочется верить, будем таковыми еще долго, приступы легкой ностальгии то и дело накатывают при первых аккордах любимых когда-то песен.

Время, когда нам было «под двадцать», конечно, не вернуть, но и забыть его, к счастью, невозможно. «Forgetting You, but not the Time!»[18], как поет Билли Джо Армстронг в лучшей, на мой скромный взгляд, песне «Green Day».

Еще я бы хотел обратиться к Натке.

Если ты всё-таки живешь где-то на этой планете и каким-то невероятным образом случилось так, что ты сейчас читаешь эти строки, у меня есть к тебе всего одна просьба. Ты можешь это сделать, если верить всему, что написано в дневнике, без особого труда и одной лишь силой мысли. У каждого из нас теперь своя жизнь, за эти годы многое изменилось. Я не прошу тебя о встрече, в этом, как мне кажется, нет никакого смысла. Мне бы просто хотелось понять, было ли это всё на самом деле или мое воображение умело вплело в повествование о реальной студенческой жизни вымышленный персонаж.

Если же вся вышеописанная история – всего-навсего выдумка, то пусть это обращение станет символической оглядкой назад и резюме об ушедшей эпохе.

Натка, если ты существуешь, пожалуйста, дай мне знать. Сама реши как. Напомни о прошлом.

Верни Мне Мой 2007-й.

SergeDeMai

«Дети Сети»

Повесть-репортаж о первом поколении, выросшем в интернете