Борис Годунов
Ограда монастырская.[1]
Григорий и злой Чернец.
Григорий.
Чернец.
Григорий.
Чернец.
Григорий.
Чернец.
Григорий.
Чернец.
Григорий.
Чернец.
Григорий.
Чернец.
После сцены Ⅵ.[2]
Замок воеводы Мнишка в Самборе.[3]
Уборная Марины.
Марина, Рузя убирает её, служанки.
Марина (перед зеркалом).
Рузя.
Марина.
Рузя.
Марина.
Рузя.
Марина.
Рузя.
Марина.
Рузя.
Марина.
Рузя.
Марина.
Рузя.
Служанка (вбегает).
Марина.
Рузя.
(Служанки суетятся.)
Марина
Царские палаты.[4]
Ксения (держит портрет).
Братец — а братец! скажи: королевич похож был на мой образок?
Феодор.
Я говорю, тебе, что похож.
Пропущенные стихи из сцены: «Краков. Дом Вишневецкого»[5]
Ⅰ
Xрущов.
Самозванец.
Xрущов.
Самозванец.
Хрущов.
Самозванец.
Ⅱ
Xрущов (тихо Пушкину).
Пушкин.
Xрущов.
Пушкин.
Самозванец.
Окончание «Бориса Годунова» в рукописи:
Народ.
Да здравствует царь Димитрий Иванович!
7 ноября 1825.
Конец комедии, в ней же первая персона царь Борис Годунов.
Слава отцу, и сыну, и святому духу.
Аминь
Русалка
Ⅰ
Первоначальный конец сцены «Княжеский терем».
Дружко.
(Слышен крик.)
(Девушка под покрывалом переходит через комнату.)
Сваха.
Князь (выбегает).
Дружко.
Князь.
Дружко.
Слуга.
Дружко.
Слуга.
Дружко.
Слуга.
Сваха.
Дружко.
Сваха.
Ⅱ
Стихи, пропущенные в сцене «Светлица».
Mамка.
Княгиня.
Мамка.
Княгиня.
Ⅲ
Отрывок Ⅲ сцены («Светлица»), написанный «народным стихом»:
Сцены из рыцарских времён
Наброски начала пьесы, написанные стихами:
Ⅰ
Ⅱ
План пьесы
Un riche marchand de drap. Son fils (poète), amoureux d'une jeune demoiselle noble. Il fuit et se fait écuyer dans le château du père, vieux chevalier. La jeune demoiselle le dédaigne. Le frère arrive avec un prétendent. Humiliation du jeune homme. Il est chassé par le frère à la prière de la demoiselle.
Il arrive chez le drapier. Colère et sermon du vieux bourgeois. Arrive frère Berthold. Le drapier le sermonne aussi. On saisit frère Berthold et on l'enferme en prison.
Berthold en prison s’occupe d’alchimie — il découvre la poudre.— Révolte des paysans, fomentée par le jeunepoète.—Siège du château. [Berthold] le fait sauter. Le chevalier — la médiocrité personnifiée — est tué d'une balle.
La pièce finit par des reflexions — et par l’arrivée de Faust sur la queue du diadle (découverte de l’imprimerie, autre artillerie).[7]
«Скажи, какой судьбой»
Наброски плана.
1
Вальберхова вдова — Сосницкий её брат — Брянский любовник Вальберховой — Рамазанов, Боченков…— Сосницкий даёт завтрак — Брянский принимает гостей — Рамазанов узнаёт Брянского — Изъяснения — Пополам — начинается игра — Сосницкий всё проигрывает, гнёт Величкина на карту — отчаянье его.
2
Сосницкий и Вальберхова. Вальберхова: Играл? — Играл — Долго ли тебе быть бог знает где? Добро — либералы, да ты-то что? — зачем не в свете? — Да вся молодёжь. Вы все бранчивы — скучно, то ли дело играть — Скоро ли отстанешь? — Никогда. Сестрица, милая, уезжай, у меня будет завтрак — Игра? — Нет — Прощай.
Сосницкий и Величкин. Сосницкий — Карты. Величкин — Проиграется — Сосницкий — Полно врать — я поспею — Величкин и Брянский, Брянский и Вальберхова — Брянский и Рамазанов — узнаёт — уговариваются.
Вальберхова. Что за шум? Величкин. Играют. Вальберхова — а Брянский? Величкин —Там же. Вальберхова. Поди за Брянским. Брянский и Вальберхова — Я пополам — ему урок — он проигрывает. Сосницкий в отчаянии. Брянский.— Величкин уговаривает — тот его ставит на карту — проигрывает — Величкин плачет. Сосницкий — также. Брянский и Рамазанов.— Конец.
3
Брянский, Рамазанов, Сосницкий: Вы здесь, а мне ничего не сказали —
— Мочи нет устал — проигрался —
Пора в театр: наш друг даёт последний завтрак — он застрелится —
4
— Я шёл к тебе, сестра,— Покорно благодарю, в одном доме мы неделю не видались. Что ты делал? — Занят был — сегодня я дома; уезжай, пожалуйста, тебе надо быть у тётки — я даю завтрак.— Бог знает какое общество, зачем тебя нет в свете и проч.
Вадим
1
План трагедии.
Вадим влюблён; Рогнеда дочь Гостомысла, она невеста Громвала — славянина Рюрика.
Вадим и его шайка таятся близ могилы Гостомысла.
Вадим был во дворце и в городе и назначил свиданье Рогнеде.
— Ты знаешь Громвала, зарежь его — Рогнеда, раскаянье её, воспоминания, является Вадим.
Рогнеда, Рюрик и Громвал.
Рюрик и Громвал — презренье к народу самовластья — Громвал его защищает.
Вадим в Новгороде на вече. Вестник — толпа — Рюрик! — Рогнеда открывает заговор — бунт — бой —
Вадим перед Рюриком —
Вадим и Громвал — свиданье — друзья детства…
2
План поэмы о Вадиме[8]
Вечер — русский берег — ладья — рыбак.— Вадим — не спит — он ‹?› утром засыпает — рыбак хочет его убить — Вадим видит во сне набеги, Гостомысла, Рюрика и Рогнеду — вновь на ладье идёт — к Новгороду — (Нева).
Могила Гостомысла — он находит там друга; Ⅰ сцена трагедии.— Заговорщики собираются — клянутся умереть за свободу Новгорода. Тризна, обряды, Вадим назначает свиданье Рогнеде.
Свадебный пир. Рюрик выдаёт свою дочь за Стимида, искусного полководца — гости садятся за столы, скатерти — невеста видит — Вадим в числе гостей; пьют здоровье Рюрика, братьев, жениха и невесты, варягов; Вадим не пьёт — почему? — пьёт здоровье верных граждан и новгородцев…
«От этих знатных господ»
План пьесы.
Un grand seigneur, coupable de haute trahison et condamné à mort, attend dans sa prison le jour de l’exécution etc.
Le bourreau et son fils tous deux présents aux adieux de la noble famille. La fille s'évanouit, le jeune homme lui porte des secours. Scène de l’échafaud.
Le jeune homme rentre chez ses parents pour les maudire et les quitter pour la vie. Colère du vieux bourreau.
Le jeune ‹homme› entre au service du prince. Il fait son chemin.
Il est fait chevalier etc.
Il revoit dans un tournoi la fille du condamné, etc. Il obtient sa main; etc.[9]
Евгений Онегин
Многое, находящееся в рукописях Пушкина и в ранних изданиях отдельных глав и отрывков из «Евгения Онегина», не вошло в окончательно установленный им текст. Приводим здесь пропущенное автором.
Глава первая
В беловой рукописи имелись эпиграфы:
Баратынский.
Nothing is such an enemy to accuracy of judgement as a coarse discrimination.
Burke.[10]
Отдельное издание первой главы было предварено посвящением: «Посвящается брату Льву Сергеевичу Пушкину», после чего следовало предисловие:
Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено.
Несколько песен, или глав, Евгения Онегина уже готовы. Писанные под влиянием благоприятных обстоятельств, они носят на себе отпечаток весёлости, ознаменовавшей первые произведения автора Руслана и Людмилы.
Первая глава представляет нечто целое. Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года и напоминает Беппо, шуточное произведение мрачного Байрона.
Дальновидные критики заметят конечно недостаток плана. Всякий волен судить о плане целого романа, прочитав первую главу оного. Станут осуждать и антипоэтический характер главного лица, сбивающегося на Кавказского Пленника, также некоторые строфы, писанные в утомительном роде новейших элегий, «в коих чувство уныния поглотило все прочие». Но да будет нам позволено обратить внимание читателей на достоинства, редкие в сатирическом писателе: отсутствие оскорбительной личности и наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов.
За этим предисловием, в качестве стихотворного введения к роману, следовал «Разговор книгопродавца с поэтом».
Строфа Ⅴ первоначально имела следующее окончание :
Строфа Ⅸ находится в рукописи:
К начальным строфам первой главы относятся две следующие, сохранившиеся в черновых набросках:
После ⅩⅩⅣ строфы следовал черновой набросок:
Глава вторая
Строфа Ⅶ первоначально имела другое окончание:
Строфа Ⅷ имела два варианта окончания, заменённые в печати точками.
Первый вариант:
Второй вариант:
После строфы Ⅸ в чистовой рукописи находятся следующие строфы:
Ⅹ
ⅩⅠ
ⅩⅡ
К этому месту в черновой рукописи сделано примечание:
«La mère en prescrira la lecture a sa fille.
Piron.[11]
Стих сей вошёл в пословицу. Заметим, что Пирон (кроме своей „Метромании“) хорош только в таких стихах, о которых невозможно намекнуть, не оскорбляя благопристойности».
К этим же строфам относится черновая строфа:
Вместо строфы ⅩⅣ в рукописи находятся две строфы:
После строфы ⅩⅤ начата была следующая:
Вместо одной ⅩⅦ строфы в рукописи находится:
Вместо одной строфы ⅩⅩⅠ в рукописи находится:
После ⅩⅩⅩⅠ строфы в черновой рукописи начата следующая:
Строфа ⅩⅩⅩⅢ в рукописи читается иначе:
После строфы ⅩⅬ в рукописи находится ещё одна — заключительная строфа главы:
Глава третья
В рукописи находится эпиграф из Ⅴ песни «Божественной комедии» Данте:
Dante.[12]
Строфа Ⅲ, последние стихи которой в печати заменены точками, в рукописи имеет следующее окончание:
После строфы Ⅴ в черновой рукописи следовало:
После строфы Ⅹ в рукописи следует:
После ⅩⅩⅠ строфы в рукописи перечёркнуто:
К строфе ⅩⅩⅢ, стих 9 в сноске выписано два стиха из ⅬⅩⅠ сонета Петрарки:
Petr.[13]
После ⅩⅩⅢ в рукописи следует строфа:
Вместо строфы ⅩⅩⅤ в рукописи находятся две следующие:
После строфы ⅩⅩⅥ в рукописи следуют ещё две строфы. Некоторые стихи этих отброшенных строф Пушкин перенёс в «Путешествие» Онегина.
В письме Татьяны после стиха: «Не знала б горького мученья» следовало:
После стиха: «Тоску волнуемой души» следовало:
Вместо строфы ⅩⅩⅩⅥ в рукописи находится:
Вместо песни девушек «Девицы красавицы» в черновой рукописи была другая:
Песня
Глава четвёртая
В рукописи находятся два эпиграфа к этой главе. Первый — тот же эпиграф из Данте, который находится и в рукописи третьей главы. Второй — два стиха из «Пиров» Баратынского:
Первые четыре строфы главы, сохранившиеся в рукописи, не включались Пушкиным ни в одно издание «Онегина», но были им напечатаны в журнале «Московский Вестник» 1827 г., часть пятая:
Женщины
Отрывок из Евгения Онегина
После первой строфы данного отрывка в черновой рукописи следовала строфа:
После третьей строфы того же отрывка следовало черновой рукописи:
В черновой рукописи строфа Ⅳ читается:
После строфы ⅩⅦ следовало:
После строфы ⅩⅩⅢ в рукописи находится:
Строфа ⅩⅩⅩⅥ была напечатана Пушкиным в первом издании:
Конец ⅩⅩⅩⅦ строфы и ⅩⅩⅩⅧ строфа находятся в рукописи:
Строфа ⅩⅬ сперва следовала после строфы ⅩⅩⅢ и начиналась стихами:
После неё следовало в черновой рукописи:
Строфа ⅩⅬⅢ первоначально начиналась следующими стихами:
Глава пятая
В качестве эпиграфа в рукописи выписано несколько стихов из «Светланы» Жуковского:
Кроме того начато:
La sotto.
Это — первые слова эпиграфа к шестой главе, который, следовательно, первоначально предназначался для пятой.
В строфе ⅩⅩⅡ стихи 5‑й — 12‑й в рукописи читаются:
Строфа ⅩⅩⅩ первоначально кончалась:
Строфы ⅩⅩⅩⅦ и ⅩⅩⅩⅧ Пушкин печатал в первом издании:
ⅩⅩⅩⅦ
ⅩⅩⅩⅧ
Строфу ⅩⅬⅢ Пушкин печатал в первом издании, пропуская первые четыре стиха, находящиеся в чистовой рукописи:
Глава шестая
В рукописи (до нас не дошедшей) находились следующие строфы, пропущенные в печати:
ⅩⅤ
ⅩⅥ
В черновиках сохранились следующие наброски, относящиеся к ⅩⅩⅩⅣ строфе:
В не дошедшей до нас рукописи находилась следующая неполная строфа:
ⅩⅩⅩⅧ
Глава седьмая
В рукописи находятся следующие строфы, пропущенные Пушкиным в печати:
Ⅷ
Ⅸ
Строфа ⅩⅠ первоначально оканчивалась:
Строфа ⅩⅩⅠ первоначально имела другое окончание, за которым следовало описание альбома Онегина и выдержки из него:
Альбом Онегина
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
После строфы ⅩⅩⅣ следовало:
После строфы ⅩⅩⅩⅥ в черновой рукописи начата следующая:
К строфе ⅬⅠ относится следующий черновой набросок:
Глава осьмая
Одной первой строфе окончательного текста в рукописи соответствуют четыре:
Ⅰ
Ⅱ
Ⅲ
Ⅳ
Вторая (по счёту окончательной, печатной редакции) строфа, появившаяся в печати неполной, в рукописи имеет следующее окончание:
После ⅩⅩⅢ строфы в рукописи следует:
К этому месту главы относятся следующие рукописные отрывки:
Вместо строфы ⅩⅩⅩ в рукописи находится:
В «Письмо Онегина» не вошли следующие стихи:
После стиха: «Быть может, повод подаю»:
После стиха: «Тогда я сердце оторвал»:
Последние четыре стиха в рукописи читаются:
Примечания автора
В первом издании Пушкин напечатал несколько примечаний, исключённых из дальнейших изданий:
Глава Ⅰ, строфа Ⅷ, стих : «Вдали Италии своей».
Мнение, будто бы Овидий был сослан в нынешний Акерман, ни на чём не основано. В своих элегиях Ех ponto он ясно назначает местом своего пребывания город Томы при самом устье Дуная. Столь же несправедливо и мнение Вольтера, полагающего причиной его изгнания тайную благосклонность Юлии, дочери Августа. Овидию было тогда около пятидесяти лет, а развратная Юлия, десять лет тому прежде, была сама изгнана ревнивым своим родителем. Прочие догадки учёных не что иное, как догадки. Поэт сдержал своё слово, и тайна его с ним умерла:
Alterius facti culpa silenda mihi.[15]
Примеч. Соч.
Глава Ⅰ, строфа ⅩⅩⅥ, стих: «В Академический Словарь».
Нельзя не пожалеть, что наши писатели слишком редко справляются со словарём Российской Академии. Он останется вечным памятником попечительной воли Екатерины и просвещённого труда наследников Ломоносова, строгих и верных опекунов языка отечественного. Вот, что говорит Карамзин в своей речи:
«Академия Российская ознаменовала самое начало бытия своего творением, важнейшим для языка, необходимым для авторов, необходимым для всякого, кто желает предлагать мысли с ясностию, кто желает понимать себя и других. Полный словарь, изданный Академиею, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев: наша без сомнения счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями. Италия, Франция, Англия, Германия славились уже многими великими писателями, ещё не имея словаря: мы имели церковные, духовные книги; имели стихотворцев, писателей, но только одного истинно классического (Ломоносова), и представили систему языка, которая может равняться с знаменитыми творениями Академии Флорентийской и Парижской. Екатерина Великая… кто из нас и в самый цветущий век Александра Ⅰ может произносить имя её без глубокого чувства любви и благодарности?.. Екатерина, любя славу России, как собственную, и славу побед, и мирную славу разума, приняла сей счастливый плод трудов Академии с тем лестным благоволением, коим она умела награждать всё достохвальное и которое осталось для вас, милостивые государи, незабвенным, драгоценнейшим воспоминанием».
Примеч. Соч.
Глава Ⅰ, строфа Ⅼ, стих: «Под небом Африки моей».
Автор со стороны матери происхождения африканского. Его прадед Абрам Петрович Аннибал на 8 году своего возраста был похищен с берегов Африки и привезён в Константинополь. Российский посланник, выручив его, послал в подарок Петру Великому, который крестил его в Вильне. Вслед за ним брат его приезжал сперва в Константинополь, а потом и в Петербург, предлагая за него выкуп; но Петр Ⅰ не согласился возвратить своего крестника. До глубокой старости Аннибал помнил ещё Африку, роскошную жизнь отца, 19 братьев, из коих он был меньшой; помнил, как их водили к отцу, с руками, связанными за спину, между тем, как он один был свободен и плавал под фонтанами отеческого дома; помнит также любимую сестру свою Лагань, плывшую издали за кораблём, на котором он удалялся.
18‑ти лет от роду, Аннибал послан был царём во Францию, где и начал свою службу в армии регента; он возвратился в Россию с разрубленной головой и с чином французского лейтенанта. С тех пор находился он неотлучно при особе императора. В царствование Анны, Аннибал, личный враг Бирона, послан был в Сибирь под благовидным предлогом. Наскуча безлюдством и жестокостию климата, он самовольно возвратился в Петербург и явился к своему другу Миниху. Миних изумился и советовал ему скрыться немедленно. Аннибал удалился в свои поместья, где и жил во всё время царствования Анны, считаясь в службе и в Сибири. Елизавета, вступив на престол, осыпала его своими милостями. А. П. Аннибал умер уже в царствование Екатерины, уволенный от важных занятий службы с чином генерал-аншефа на 92 году от рождения[16].
В России, где память замечательных людей скоро исчезает, по причине недостатка исторических записок, странная жизнь Аннибала известна только по семейственным преданиям.
Сын его генерал-лейтенант И. А. Аннибал принадлежит бесспорно к числу отличнейших людей Екатерининского века (ум. В 1800 году).
Кроме того в рукописи находятся примечания, не появившиеся в печати.
Глава Ⅰ, строфа ⅩⅩⅧ, стих: «Бренчат кавалергарда шпоры».
Неточность.
На балах кавалергардские офицеры, так, как и лейб-гусары, [являются] в виц-мундире, в башмаках. Замечание основательное, но в описании есть нечто поэтическое. Ссылаюсь на мнение А. И. В…
Глава Ⅱ, строфа ⅩⅧ:
Глава Ⅲ, строфа ⅩⅧ:
Кто-то спрашивал у старухи: по страсти ли, бабушка, вышла ты замуж.— По страсти, родимый,—отвечала она:— приказчик и староста обещались меня, до полусмерти прибить.— В старину свадьбы, как суды, обыкновенно были пристрастны.
Глава Ⅳ, строфа ⅩⅬⅠ, стих «Несётся в гору во весь дух».
Критиковали меру этого стиха несправедливо:
U—U—UUU—
одно из изменений четырёхстопного ямбического стиха, впрочем, довольно однообразного.
И после во весь путь молчал.
U—UUU—U—
Отрывки из путешествия Онегина
Путешествие Онегина первоначально представляло собой особую главу, восьмую по порядку. Часть строф этой главы Пушкин перенёс в следующую главу, первоначально девятую.
Глава, содержавшая Путешествие, начиналась строфой Ⅹ последней главы, после чего следовало:
Далее следовали строфы ⅩⅠ и ⅩⅡ, после чего следующие строфы:
Далее следует первый отрывок, напечатанный Пушкиным.
После этого отрывка следует:
Строфа «Он видит Терек своенравный» имеет следующие черновые варианты:
К этому же месту относится черновая строфа:
В строфе «Питая горьки размышленья» последние два стиха в рукописи читаются иначе, а за ними следует полная строфа, из которой Пушкин печатал только последние стихи.
В рукописи сохранились строфы, следующие за отрывками, напечатанными Пушкиным:
Кроме того до нас дошли три строфы из заключительной части Путешествия. Из них первая в очень черновом виде:
Глава десятая
В 1830 году Пушкин написал несколько строф главы, следующей за последней печатной. Глава эта по прежнему счету (до исключения Путешествия Онегина) являлась десятой. Рукопись её Пушкин сжёг в том же, 1830 году. От этой главы до нас дошли только отрывки (первые четверостишия) четырнадцати строф, записанные особым шифром, и черновики следующих за ними трёх строф.
Ⅰ
Ⅱ
Ⅲ
Ⅳ
Ⅴ
Ⅵ
Ⅶ
Ⅷ
Ⅸ
Ⅹ
ⅩⅠ
ⅩⅡ
ⅩⅢ
ⅩⅣ
ⅩⅤ
ⅩⅥ
ⅩⅦ
