Книги

Читать онлайн у кошечки – не боли. у собачки – тоже. Рифма бесплатно

у кошечки – не боли. у собачки – тоже. Рифма

Иллюстратор #kevaljot

ISBN 978-5-0059-0269-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Div. in p. aeq

|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Div. in p.aeq = divide in partes aequales (лат.) = «раздели на равные части».
Как? Если компоненты изначально – смешаны? Если природа не задумывала симметрию априори. Если диффузия между гневом и мудростью, страхом и жизнью – уже случилась? И «всё смешалось» не в текстах классиков..
Никак. Разделить на равные части – это не о возвращении к первоначальному состоянию. Это – про умение посмотреть на ситуацию с разных сторон.
Когда хочешь увидеть, что у тьмы тоже есть свой фонарик – ныряй именно в эту главу.
Quantum satis. Сколько потребуется.
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||

Рис.0 у кошечки – не боли. у собачки – тоже. Рифма

«и нам не придётся больше себя спасать…»

и нам не придётся больше себя спасать:
свобода – в картошке, ласковом «free» на кассе.
смотри, наша юность – докторская колбаса:
по-модному бледная и не содержит мяса.
смотри, наша дерзость – чизбургер и биг мак,
обилие крыльев под соусом терияки —
хрустящий полёт за сотню рублей с ума,
изящная форма косточки для собаки.

/помилуй, спаси и вечно свети во мраке.

смотри, наша нежность – лайки, репост и мем.
они собирают стаю и лают в голос.
пока мы едим, пока мы «я глух и нем»,
в тарелку с экрана падает чей-то волос.

горячий эспрессо привычно утробу сбрызнет,
и мы напечатаем мир на бумажной коже.
оставь мне хотя бы Боль – как сигнал о Жизни..
будильник, где нет варианта «включить попозже».

/у кошечки – не боли. у собачки – тоже.

«а что делать той, которая – без депрессий?..»

а что делать той, которая – без депрессий?
девочке, что не прижата гранитным прессом,
клеймом «из плохой семьи»?
под дверью тебе – ни свиньи,
ни желторотой прессы.
откуда взять право быть душной, уставшей, пресной?

ведь нет оправданий весомых а-ля «сорен,
это какой-то сбой в головной коре,
вина пра~пра~обезьяны,
общественные изъяны,
глюк в мировой игре».
.. мне некому сбрасывать мячики во дворе.

откуда взять право рычать, убегать и выть?
хлещет обрывками лопнувшей тетивы
короткий вопрос: «где дети?!»..
и – выбросят ли на ветер
меня, если я, увы,
не в силах зачать ни сада, ни трын-травы?

апостол Андрей покинул давно причал:
любить, плодить, рыбачить не завещал.
лисички забрали спички —
бесхозные истерички.
гавань теперь – ничья.

мой Маленький Принц, не бойся.
не приручай.
____________________

это не жалоба. жизнь моя – сок, конфетка:
ни окр, ни тоненькой сигаретки.
я – стоик. я – барабан,
звон гулких утробных ран,
где уже четверть века —
рваную четверть века,
вкусную четверть века,
чуть прикрывая веки —

мой внутренний зверь
выгуливает
человека.

«Под корягой, схожей с извилиной в голове…»

Все животные – стайные. У одиночек стая внутри. (с) «Метод»

Под корягой, схожей с извилиной в голове,
ты учила меня быть первым, кусать – до жил.
Ты учила, что мир рождается – на войне:
если не умирал – никогда не жил.

Ты учила не приближаться к лихим флажкам
и двуногим, в которых солёный азарт течёт.
Я приблизился, мама!.. Первым. И я – Вожак.
Позади – флажки, да побрал бы уже их чёрт.

Я хранил наш лес, наше логово у ручья.
Я узнал вкус жизни /каждой, что встретил там
.. и когда на сопку заката легла печаль,
на другом краю в лучах показалась – Та.

Я следил за ней, ступая в её следы.
И не знаю, что именно так за собой влекло,
но когда она села попить у ручья воды,
я увидел кожу – гладкую, как стекло.

И под кожей – сотни сетей незаживших ран:
от когтей, клыков, ржавеющих лап капкана.
Представляешь, она не боится нас больше, мам!
Я не знаю, как быть с ней, что делать, мама?

Каждый день она подходила немного ближе,
пела песни, смотрела в мои глаза.
Моё сердце давно её руки тихонько лижет..
и не может об этом осмелиться рассказать.

И я рвусь на части – воистину рвусь на части:
когда зверь внутри отвечает на нежный зов,
моя стая где-то медленно скалит пасти..
.. и я вижу на ней следы от своих зубов..

Одиночество – так себе средство от боли, от
первородного страха довериться снова людям.

Каждый раз я боюсь, что завтра она придёт.
.. ещё больше боюсь, что завтра её не будет.

тем, кто терял

думаешь: будет как в детстве. цветной секретик —
бусинка с маленьким сколом, люпин, «love is»;
взрослые – просто смешные огромные дети;
страхи – лишь ветви чуть ниже твоей головы.

думаешь: будет так прочно. узлы на нитке
драный носок сшивают. и дружбу – так же:
«ну же, прости меня! всё забирай: улитку,
палку-рогатину, кепку, кусочек сажи..»

думаешь: будет вечность. ведь солнце – вечно.
вечны деревья, Сашка и баба Катя..
но наступает однажды особый вечер.
кстати, он вечно приходит совсем не кстати.

и понимаешь: панцирь улитки – крепче
дружбы иных, обиды и многих слов;
хрупкого вдоха, шеи, стальных предплечий..
крепче момента, ведущего нас на слом.
____________________

«ветви» всегда будут ниже удобных акций.
вечность секретиком детским промчится мимо.
всё, что мы можем – дышать, перестать бояться.

и – наконец – успевать обнимать Любимых.

«Это срочно? – Да, это срочно…»

Это срочно? – Да, это срочно.
Междурёберно, междустрочно
обрывается ровный почерк
многоточием.…

Это важно? – Да, это важно.
Я храню в себе взгляд твой влажный,
проникающий поэтажно,
по обочине.

Это с нами? – Да, это с нами.
Каждый выдох – волна цунами,
превращающая оригами
в корабли.

Это сложно? – Да, это сложно.
Невозможную нежность – в ножны:
она копится, ждёт подкожно..
и болит.

женщина среднего роста

Я скажу тебе всё очень просто, подбирая слова простые: вижу женщину среднего роста, у которой глаза остыли. И причина тому – простая: эта женщина – полупустая.

Она тщательно прорастает сквозь любимых, друзей, родных; социальные связи, души – всем готова помочь, всех слушать. Пустота в это время душит. Раздирает. Даёт под дых.

Не спасает работа, книги, «любопытнейшие интриги первосортных из высшей лиги», лакирующих свой оскал.. Она носит под сердцем стаю материнских тревог, скитаний, повторяющих: «По-лу-пус-та-я»..

и глядит

на меня

из зеркал.

«ночь вызывает психолога-консультанта…»

ночь вызывает психолога-консультанта:
«здравствуйте, док. меня проиграли в карты;
выменяли на лампочку ильича,
ловкость «висеть онлайн, но не отвечать».

«травма отвергнутого» варит мне утром кофе.
солнце – яичница с привкусом катастрофы —
снова «сотрудник месяца».. всё серьёзно:
люди меня меняют на слово «поздно».

люди боятся времени: поздно – poison.
улицы превращаются в шумный поезд,
жаркий плацкарт, где каждому жмёт кровать…
всё, док.. пора мне – укутывать, обнимать..»

ночь накрывает телом гудящий город —
глушит собой разрывы людских снарядов.
__________________

дай мне как-то знак.. хоть малейший повод
лечь и спокойно спать, пока ты – не рядом.

прощаюсь у края дороги

наше лето бросает кости,
ставит нежность на кон и слабость:
«во мне больше не будет злости.
и, похоже, не будет радости».
остановка, троллейбус, маски —
дребезжащий побег от мыслей…
лето смотрит глазами хаски,
добродушно ведëт на выстрел.

это будет дуэль. без правил,
секундантов, врачей и боли…
отстранëнность надëжно ранит:
эти раны меняют роли.

все любимые нынче – братья.
каждый любящий – сын. теперь и
я приравниваюсь к объятьям,
стенам дома и ручке двери.

пропускаю любимых мимо
и шепчу поцелуям в губы:
«мама любит тебя, мой Мио..

мама.
тебя.
любит».

рисунки для папы

– Папочка, что если утром опять гроза
станет шалить и смоет мои рисунки?
– Выйдем на улицу, глянем грозе в глаза
и унесём её лужицы в нашей сумке.

– Папа, что делать, если слеза случайно —
больше зрачков.. в ресницах дрожит барашком?
– Имя придумай слезе. Предложи ей чаю,
пересели́ в кармашек моей рубашки.

– Пап, а мы сходим к старинному маяку?
Единорог скучает по крикам чаек!
– Да, моя бусинка… Море спит на боку,
пенной ладошкой подушку твою качая.

В шторах плутает месяц. Закат сочится.
Книжка с картинками тихо сопит на стуле.
Мир превращает время в её страницы.
Нежность – в ладони. Любовь нашу – в грудь под пулей.
__________________

– Пап, а ты будешь рядом со мной всегда?
Будешь нести меня – маленькой, навесу —
там, где теперь по швам расходятся города?

– Буду, родная…
просто нас – нарисуй.

кельтское

Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Про скальный оскал, окружённый лесом;
ламбушку, где разводили краски
и размывали черту небесья.

Скальды камням здесь снимают скальпы,
скользские мхи заменяя вязью.
Руна – как самый надёжный скальпель —
мягко проходит в озёр межглазье

и пробуждает древнейших пульсы:
«Снорри, проснись! Набирайся сил.
Время слова переплавить в бусы,
в кольца древесные Иггдрасиль.

Только единожды во столетье
грань междумирия столь тонка —
каждый творец может лично встретить
Ту, что ведёт его за рукав.

Лес этот – мох под Её ногами,
ягель свящённый Отца~Оленя.
Снорри, покуда спишь с полубогами,
ты просыпаешься на коленях».

Солнце встаёт раскалённой чашей,
утро струится огнём в глаза.
«Снорри, проснись! Уходи по чаще
и не смотри, не смотри назад».
…

Год високосный целует берег,
мягко снимая тумана маску.

Снорри вернулся.
Ему не верят.

Хочешь,
я расскажу тебе
.. сказку?

«Ты меняешь меня на страхи. Меня – на страхи…»

Ты меняешь меня на страхи. Меня – на страхи.
Говоришь, у них больше стаж, что они – привычны.
Отдаёшь им на вырост свои рубахи;
позволяешь «Люблю» заключать в кавычки.

Ты меняешь меня на горечь. Меня – на горечь.
Говоришь, пустоту легче смазать такой горчицей.
С пустотой интересно поехать к морю
и впустить в эту клетку морскую птицу.

Ты меняешь меня на многих. Меня – на многих.
Говоришь, что с другими легко быть счастливым, сильным..