Обугленное сердце читать онлайн бесплатно,

Читать онлайн Обугленное сердце бесплатно

Обугленное сердце

* * *

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателей запрещается.

Отчего же душа так печалится?..

Расскажи-ка ты мне…

Расскажи-ка ты мне,
Как живут на Земле?
Хорошо ли живут,
Может, бедствуют?
Расскажи-ка ты мне —
Я не ведаю.

Расскажи-ка ты мне:
Войны есть на Земле?
Множат славу земляне
Победную?
Расскажи-ка ты мне —
Я не ведаю.

Расскажи-ка ты мне:
Есть любовь на Земле?
Носят тайну ли в сердце
Заветную?
Да поведай же мне —
Я не ведаю.

Расскажи-ка ты мне:
Дети есть на Земле?
А смеются? А ножками
Бегают?
Всё поведай ты мне —
Я не ведаю.
Расскажи-ка ты мне:
Есть ли смерть на Земле?
Люди правят ли тризну
Посмертную?
Расскажи-ка ты мне —
Я не ведаю.

Ты поведала мне,
Что на вашей Земле
И любовь, и война —
Всё случается.
Но смотрю на тебя,
А в глазах нет огня,
Отчего же душа
Так печалится?..

Чёрно-красное танго

Алые зори…
Багрянец заката…
Вечно бы сниться
розовым снам…
Чёрным тюльпаном
взметнувшись когда-то,
в судьбы народов
ворвалась война.

Чёрный и красный —
схлестнулись два цвета:
скорбь – и отвага,
угли – и кровь…
Красного цвета
бинты в лазаретах,
чёрная ненависть —
та же любовь.

Красного цвета
пробитое знамя,
чёрного цвета
траур венков.
Вечным огнём —
сердечное пламя,
красная с чёрным —
память веков.

Светлая память —
у чёрных надгробий.
Павшим в боях,
умершим от ран,
я возлагаю
с любовью и скорбью
красную розу,
чёрный тюльпан.

Чернобыль

Ничто беды нам не сулило:
Безоблачное небо было,
Кузнечик стрекотал в траве…
Но чёрное нутро взбурлило —
И адова прорвалась сила,
Взметнувшись в синеве.

Предотврати беду, Всевышний!..
Девчушка в сарафане пышном
Спешила с мамой в детский сад…
Но смертоносный дым неслышно
Спускался на сады и крыши,
Жизнь превращая в ад…
Набатом сердце бьётся громко,
Как только вспомню я ребёнка
С недетской мукою в глазах…
Небытия и жизни кромка
Здесь оборвалась гулко, ломко,
В сердца вселяя страх.

За чью преступную беспечность
Заплачено страданьем вечным
На десять жизней наперёд?!
Ген, словно мастер дел заплечных,
Проклятым атомом помечен,
В крови ещё живёт.

За всё в ответе

Когда в стране так часто плачут дети,
Когда у них не безмятежны сны,
Мне кажется, что я за всё в ответе,
Что в этом – доля и моей вины.

Когда ещё сироты есть на свете,
Когда тепла не вдоволь и еды,
Мне кажется, что я за всё в ответе,
Что это я не отвела беды.

Когда грохочут войны на планете,
Спасенья нет от дыма и огня,
Мне кажется, что я за всё в ответе,
Мне кажется, что виновата я.

Разумны будьте, взрослые и дети,
Храните дом по имени Земля,
Чтоб все мы просыпались на рассвете
От счастья и от песен соловья.

Девятое мая

Вновь застыли в минуте молчанья
Часовые у братских могил.
Маршируют полки, шаг чеканя…
В небе голубь кружит, белокрыл —
Словно чья-то душа прилетела
Посмотреть с высоты на живых…
На гранит опустился – на стелу,
Встрепенулся – и тоже притих…
Не оплакивать будем – гордиться
Каждым павшим в далёких боях,
Каждым, ставшим прекрасною птицей,
Что застыла на серых камнях.
Видно, так суждено для России:
Самых лучших терять сыновей,
В горьком трауре черпая силы,
Становиться добрей и сильней.

Ягоды

Когда леса и рощицы
Вновь полыхнут пунцово,
Мне кажется: полощется
Опять метель свинцовая,
Что каплями кровавыми
Трава и мох облиты…
Под ними парни бравые
Лежат, землёй укрыты.

Костром горят по осени
Рябина и калина
В краю моём болотистом,
Где зреет журавина[1].

Веками крепость Острова
Врагам отпор давала,
Булатом, пикой острою
И пулей привечала.
И, множа славу гордую,
Сынов своих теряя,
Обильно ягод гроздьями
Округу озаряла.

В чеченской битве с ворогом
За честь родной Отчизны
Погибли дети города —
Стал Остров местом тризны.
Застыли в скорбной горести
Не венчаны подруги…
Полны калинной горечи,
Стоят леса в округе.

Костром горят по осени
Рябина и калина
В краю моём болотистом,
Где зреет журавина.

Белые птицы

Есть белые птицы с белыми крыльями,
Белые лошади с белыми гривами,
Есть белые люди с белыми душами:
Живут они ладно, Богу послушные.
А где-то есть рядом чёрные демоны.
Белому миру доводятся кем они?
Чёрные птицы – в кружении алчущем,
Чёрные нелюди – помыслы страшные!

Молитвенны люди с белыми душами:
«Отец, упаси! Все храмы порушены!»
В ответ услыхали: «Нет вам спасения,
Доколе смиренны в уничижении!
Сложены крылья? Но вы же не сломлены —
Силой воспользуйтесь вашей огромною!
Лица, смотрю, стали маскою смертною?
Где воля к победе ваша безмерная?!»

И, размахнувшись могучими крыльями,
Тьму разогнав белоснежными гривами,
Рать поднялась православных послушников
С лицами светлыми, с чистыми душами.
В ужасе пятилась тьма покорённая
С чёрными душами, с мыслями чёрными.
Правда и Свет поднялись исполинами.
Их прославляли хвалебными гимнами

Белые птицы – лебеди гордые,
Белые кони – с поступью твёрдою,
Белые люди – с чистыми душами
И поколения – вслед им идущие!

К***

Я молюсь за тебя, причинившего боль,
Я молюсь о тебе, дочке жизнь поломавшем.
Я молюсь за здоровье твоё и за счастье —
Я молюсь о тебе, я скорбею с тобой!

Я прошу у Небес очищенья души,
Я прошу у Всевышнего памяти ясной.
Ты поверь, что пришёл в этот мир не напрасно
И задачу свою ты ещё не свершил.

Я молюсь о тебе… Может, кто-то ещё
Сможет так горячо за тебя помолиться?
Пусть молитвы слетят, словно лебеди-птицы,
Подставляя тебе то ль крыло, то ль плечо!

Маме на 80-летие

За жизнь мою, Судьбу мою,
За жизнь моих детей —
За всё её благодарю,
Целую руки ей.

Ты мне подружкою была
(Да что – была?! И есть!),
Ты столько радости дала,
Забот твоих – не счесть!

Смеёшься ли, ворчишь порой
И память ворошишь —
Ты – рядом,
ты всю жизнь – со мной.
От мамы не сбежишь.

Ты только дольше поживи!
Артрит или склероз —
Я боли все приму твои,
Уберегу от слёз!

Постаревшая мама

Мы с тобой поменялись ролями:
Словно доченька ты у меня,
Постаревшая добрая мама,
Моя мама – из света и дня.

Ты, конечно, не просишь игрушек
И не учишь нелёгкий урок.
Просто мир тебе доченькин нужен —
Стариковский-то беден мирок.

И когда ухожу я из дома
(Всё какие-то гонят дела!),
Непонятною силой влекома,
Возвращаюсь, чтоб ты не ждала.

И во взгляде твоём – не тревога,
А тоски, одиночества боль.
Потому и кричу от порога:
«Я вернулась! Я снова с тобой!»

Если выпадет встреча с друзьями,
Где и шутки, и песни, и смех,
Ты посмотришь такими глазами,
Что уйти без тебя – просто грех!

Не сопрано – фальцет очень тонко
Зазвенит и сорвётся на дрожь,
И вопрос, как вопрос у ребёнка:
«А меня ты с собою возьмёшь?»

Я дотоле с тобой неустанно,
Сколько будет дорог впереди.
Посмотрите: вы видите? – мама,
Словно доченька, рядом сидит!

Багаж

Я в жизнь выходила с одним чемоданчиком,
Оставила дом, помахала родне.
Летела вперёд за звездою заманчивой
И верила в счастье, что выпадет мне.

Да, только – вперёд!
Как прекрасно движение!
Багаж тяжелел – всё хотелось иметь:
Квартиру и дачу, мужчин поклонение,
Карьеру, достаток… Успеть бы! Успеть…

И в бешеной гонке за благами этими,
И веруя в то, что живу, не греша,
Споткнулась о камешек, мной не замеченный,
Но – не обходимый, с названьем «душа».

И что-то заныло тревожно под ложечкой:
Душа, отзовись, примостилась ты где?
Ты в пятки скатилась? Устала немножечко?
Озябла? Во что тебя лучше одеть?

Стоят в кладовой сундуки, чемоданищи,
Пылятся в шкафу крепдешин и меха…
А всё же, душа, обрела ты пристанище?
Ведь ценности эти – всё блажь, чепуха!

И всё оказалось ненужным, незначимым,
Нелепым, смешным в судьбоносной реке…
Я жизнь начинала с одним чемоданчиком.
Из жизни уйду, как и все, – налегке…

Муслиму Магомаеву

Как же быть мне теперь,
Если жизни захлопнулась дверь?!
Ты с судьбой моей был неделим,
Муслим!

Ты был брат, ты был друг.
Если горе давило вокруг —
Я жила баритоном одним:
«Муслим»…

Но сгорел, как свеча,
И слеза о тебе горяча:
Видно, плохо был мною храним
Муслим.

Сладкозвучный Орфей!
Голос твой – и ничей! —
Искрой Божию был осеним,
Муслим!

У его могилы

Святогорье к себе манит —
В эти парки, луга и рощи…
Здесь и дышится как-то проще,
И без боли душа скорбит.

И слова здесь звучат полней,
И сердца не стучат вполсилы…
Здесь, застыв у его могилы,
Плачет Русь…
Я горюю с ней…

Бессилие

Семь красок основных дал людям Бог,
Художник на палитре их смешает —
И на холсте под кистью оживает
Мир, вызывая восхищенья вздох.

Семь звонких нот имеет человек.
Попав однажды в руки музыканту
И повинуясь мощному таланту,
Они бессмертными становятся навек.

А у меня – огромный Божий дар:
Я речью поэтической владею,
Но как-то непростительно немею,
Не в силах передать души пожар

И рассказать, как звёзды хороши,
Как день горяч был на исходе лета;
О том, что не всегда стезя поэта
Становится отрадой для души;

Про тень лесов и про живой родник,
Что пробивает русло меж корнями;
Про пики гор, покрытые снегами,
И про огромный полюсов ледник;

И как натужно тяжелы шаги,
Когда с любимым оказалась в ссоре,
И как спина сутулится от горя…
О, Мать-Природа! Научи и помоги!

Страх

Боюсь от слабости сломаться,
Боюсь, что больше не смогу
Жить улыбаясь – притворяться.
Боюсь. И силы берегу.

Мне страшно, если мимоходом
Залезть мне в душу норовят,
Когда душевную свободу
Цепями заковать хотят.

Боюсь людского бессердечья,
Боюсь, что в горе, – в крик сорвусь.
К себе внимание привлечь я
До смехотворного – боюсь.

Боюсь твоим глазам поверить
И недоверия – боюсь.
Боюсь, что ты захлопнешь двери,
Пока я сделать шаг решусь.

Боюсь, не вынесу разлуки,
Когда наступит наш разрыв.
В отчаянье ломаю руки,
До боли губы закусив.

О, это горькое бессилье,
Извечный глупый женский страх!
Когда же мне сломали крылья,
В душе уверенность поправ?!

«До седин дожила, а не мудрая…»

До седин дожила, а не мудрая:
Ни смолчать не могу, ни польстить.
Хоть встречаю полвека утра я —
Не умею, как надо, жить.

Не постичь мне кодекс бесчестия,
Вытирание ног о друзей:
Проживи на свете лет двести я —
Не постигну – хоть ты убей!

Не понять головой непрактичною
Звон монет и шелест купюр.
А ведь как бывает обычно-то? —
Где конверт – «порядок», «ажур».

И спина моя не приучена
Нужным людям поклоны бить,
И, хондрозом гордости скручена,
Головы не могу склонить.

И в кого задалась, непутёвая?!
Бабка всё твердила: «В отца».
Что ж! Я, может, и бестолковая,
Но хожу, не пряча лица!

О, женщины! О, матери Земли!

Славянка

Где ты, мой далёкий,
Где ты, мой родимый,
Бродишь одинокий,
Ветрами гонимый?
Тёмными ночами
Кто тебя ласкает,
Жаркими руками
Шею обвивает?
Кто с пути-дороги
Угостит, укроет?
И от пыли ноги
Кто тебе омоет?

Или с поля брани
В рубленой кольчуге…
Кто кровавы раны
Травами врачует?
Где в бреду горячем
Вторишь моё имя?
Стала вещей, зрячей
Бедами твоими.
И перед Святою,
Пред златой лампадой,
На коленях стоя,
Я молю пощады!

Ева

Я – прародительница всех:
Я – Ева, грешная, святая.
В тысячелетиях мой грех —
Любовью женщин наделяю.

Я повторялась сотни раз
В Дианах, Ольгах, Сольвейг, Аннах,
И каждый день, и каждый час
Я возрождалась с ними заново.

Была я гордою Кармен,
Была Марией, Беатриче.
И мне сердца сдавали в плен
Богатый хан и жалкий нищий.

Я милого ждала в тоске,
Верна ему, как Пенелопа.
И слёзы на моей щеке —
Следы Всемирного потопа.

И расцветала от любви,
Сердца мужские покоряя,
Ответной лаской разжигая
Свой собственный пожар в крови —
Я, сладострастная Даная!

Пенелопа

Мой Одиссей! Как долго я одна!
Мужи чужие докучать мне стали,
А двери в доме вовсе не из стали,
Ночь одинокая черным-черна.

Избавь, родной, меня от этих мук.
Конца разлуке нашей и не видно.
От рук чужих, жестоких и обидных,
Пускай спасёт меня тугой твой лук.

Пора тебе вернуться в тёплый дом.
Я в ожиданьи без тебя старею.
Дыханьем иней в бороде согрею,
Уж коль её покрыло серебром.

Мария

Твоё изображение в веках —
Не гордо восседающей на троне,
Не в царской бриллиантовой короне,
А босиком, с ребёнком на руках,

С тревогой материнскою в глазах —
Всё человечество в Твоих ладонях…
Как поздно я прозрел, как поздно понял:
Кто предо мной с Младенцем на руках!

Я жил неправедно, блуждал впотьмах
И храм сторонкой обходил обычно.
Не потому ль стоять мне непривычно
Пред Той, что с Иисусом на руках?..

…Раскаявшись во всех своих грехах
И вспомнив о родном далёком доме,
Вернулся. Предо мной в дверном проёме,
Как на старинной фреске иль иконе,
Стоишь ты – с нашим сыном на руках.

Грешница

Ложь, клевета, чья-то сплетня обманная,
Снова – враньё и враньё…
Злоба висит пеленою туманною…
Не люди вы – вороньё.

Кем-то оболгана, грязью облитая
Так, что достоинства – в грех,
С детской душою, как книга открытая,
Стала мишенью для всех.

Как вороньё налетели, проклятые!

1 Журавина – так на Псковщине называют клюкву.