Книги

Читать онлайн Песни ветра бесплатно

Песни ветра

Прошу на ты

Прошу на ты, без всяких церемоний.
Поговорим, коль в этом есть нужда.
В моей душе не ядерный плутоний,
Её огонь не сделает вреда.
Я в жизни прост, совсем как единица,
И не люблю, когда со мной на Вы,
И избегаю спорить и хвалиться,
Но не боюсь упрёков и молвы.
И если ты, романтик и мечтатель,
Среди друзей бываешь одинок —
Не унывай, любезный мой читатель,
И заходи ко мне на огонёк.

«Не люблю я бесчувственной прозы…»

Не люблю я бесчувственной прозы,
Эта форма довольно скучна.
Мне душевные бури и грозы,
Мне поэзия жизни нужна.
Я порывов ищу и смятений,
Чтоб ключом или бурной рекой.
Я живу остротой ощущений
И в душе ненавижу покой.
Хорошо, когда сердце стучится,
Вырываясь из тесной груди.
Хорошо, когда можно стремиться,
Когда что-то еще впереди.
Где вы, новые бури и грозы,
Свежих чувств штормовая волна?
Не люблю я бесчувственной прозы,
Мне поэзия жизни нужна!

«Если в сердце тоска…»

Если в сердце тоска —
Прогони её прочь,
Посмотри свысока
На ненастную ночь.
Пусть не видно огней,
И кругом темнота,
Не давай, что бы в ней
Утонула мечта.
Не печалься в ночи:
После ночи рассвет.
Не зови, не кричи —
В мире жалости нет.
Не ответят тебе —
Огрубели сердца.
Ты доверься себе
И иди до конца.
Но гляди – не споткнись:
Под ногами темно.
А упал – поднимись!
И запомни одно:
О судьбе не жалей —
От неё не уйти.
С Богом, путник, смелей,
Ты обязан дойти!

«Вот и ветер – закончился штиль…»

Вот и ветер – закончился штиль —
Становись за штурвал, капитан.
Разве нет неисхоженных миль,
Разве нет неизведанных стран?
Раздуваясь, гудят паруса,
Шхуна дружно прибавила ход.
Позади неудач полоса,
Жизнь командует: «Полный вперёд!»
Расшумится волна за кормой,
Налетят и отступят шторма.
И однажды потянет домой —
Дома ждёт не дождётся жена.
Будут чайки над нами кружить,
Будут звёзды над нами сверкать.
Ради этого стоит пожить,
Ради этого стоит мечтать!

А ты меня не дождалась

Как вихрь служба пронеслась,
Как летний дождь, как луч восхода.
Всего лишь два несчастных года,
А ты меня не дождалась.
Напрасно перья я ломал,
Губил тетрадку за тетрадкой.
Ты оказалась той загадкой,
Что в жизни я не разгадал.
Где взгляд открытый и прямой?
Я вижу маски след лукавый.
Где та невинность? Боже правый,
Молчит бессильный разум мой.
И всё, чем в мире дорожил,
Растаяло в одно мгновенье,
И я большое сожаленье,
Как камень в душу, положил.

«В этой жизни всё как-то не так…»

В этой жизни всё как-то не так,
Всё должно быть совсем по-другому.
Микротрещина, вроде, пустяк,
Но однажды приводит к разлому.
Мы стараемся, строя мосты,
Мы буквально горим от работы,
А Земля в основанье плиты
Нам назло загоняет пустоты,
Разрывает на части, крошит,
Поражая дома и дороги.
Мы гордились, создав монолит,
Возомнив, что едва ли не боги.
Мы годами расчёты вели,
Выверяя предельную прочность.
Но упрямые силы Земли
Обнаружили в цифрах неточность.
И, ломаясь, встают на дыбы
Элементы тяжёлых конструкций.
Мы устали от этой борьбы,
От нелепых идей и инструкций.
И Земли непосильный напряг —
Лишний шаг, лишний повод к разлому.
В этой жизни всё как-то не так,
Всё должно быть совсем по-другому.

«Не могу я на месте стоять…»

Не могу я на месте стоять,
Ноги сами пускаются в путь.
Мне бы смысл этой гонки понять,
Разгадать её самую суть.
Надоело вслепую идти,
Не желаю блуждать в темноте.
Наша жизнь – лишь этап на пути
К ожидающей нас высоте.
Без разбега её не возьмёшь —
Эта горка довольно крута.
И уйти от неё, не уйдёшь:
Это всё же – моя высота.
Но не взять я её не могу,
И отчётливо вижу во сне,
Что уже разбежался, бегу,
И она покоряется мне.
Просыпаюсь в холодном поту;
Мне сегодня уже не уснуть.
Покоряя свою высоту,
Я найду эту самую суть.

Парадокс

Парадокс, как заметил философ,
Парадокс в этом мире живёт:
Жизнь поставила кучу вопросов,
А ответов на них не даёт.
Не даёт нам прямых указаний
На извилистом нашем пути,
Исключительно жаждою знаний
Заставляя по жизни идти.
По крутой восходящей спирали,
Проявляя характер бойца,
Не взирая на тех, что отстали,
Рвутся к знаниям чьи-то сердца.
Через боль, через адовы муки,
Нескончаемой жаждой гоним,
Пробивается гений науки.
Жизнь молчит, наблюдая за ним.
Жизнь молчит, и от новых вопросов
Просто кругом идёт голова.
Парадокс, как заметил философ,
Не бросая на ветер слова.

«Не печалься, мой друг, я тебе помогу…»

Не печалься, мой друг, я тебе помогу,
Я не брошу тебя одного на снегу.
И в ненастье, и в зной, и в мороз, и в пургу,
Не печалься, мой друг, я тебе помогу.
Если ты угодил прямо в лапы врагу,
Не печалься, мой друг, я тебе помогу.
Если быстро бежал и упал на бегу,
Не печалься, мой друг, я тебе помогу.
Если что-то не ладно в семейном кругу,
Не печалься, мой друг, я тебе помогу.
Если ты оказался в кабальном долгу,
Не печалься, мой друг, я тебе помогу.
Если мучают беды на каждом шагу,
Не печалься, мой друг, я тебе помогу.
Лишь когда ты однажды прогонишь слугу,
Я помочь тебе больше ничем не смогу.

Всадник

Раскраснелось лицо загорелое,
Чёрный хром заиграл в стременах.
Конь и всадник – единое целое —
Удаль русская, русский размах.
Словно море долина широкая.
Уж просторы у нас – хоть куда.
И летит он, копытами цокая,
Как горящая в небе звезда.
За столетьем уходит столетие,
Лишь мелькают рассвет и закат.
А бескрайних полей многоцветие
Источает благой аромат.
В самый раз утомлённому спешиться:
Надышался, и снова в седло.
Не наскачется он, не натешится
Всем оврагам и ямам назло.
Грива рыжая по ветру стелется,
Шпоры острые впились в бока.
И вдогонку никто не осмелится
Отпустить своего рысака!

«Посижу, прикрывши очи…»

Посижу, прикрывши очи,
За неприбранным столом,
В тишине бессонной ночи
Вспоминая о былом
Да о времени бегущем,
Будто тройка на рысях;
Помечтаю о грядущем,
Взвесив шансы на весах.
Наконец возьму бумагу,
Набросаю пару строк
И, устав изрядно, лягу
Головою на восток.

«Что вы шепчетесь, чащи лесные…»

Что вы шепчетесь, чащи лесные,
Что шумишь, полевая трава?
Я в себе ваши тайны земные
Превращаю в простые слова.
Задушевные, с легкой грустинкой…
И, пригнув распустившийся цвет,
Ощущаю с холодной росинкой
Горечь кровью пропитанных лет.
Дождь напомнит про старые раны,
Возвратится забытая боль.
Кто-то рвётся в заморские страны,
Я останусь, Россия, позволь.
Я останусь, не надо разлуки,
Что мне блеск иллюзорных огней,
Если в сердце волшебные звуки
Несмолкаемой песни твоей.

Славянам

Обособились братья-славяне,
Транспаранты сломав на дрова.
На широком земном океане
Одиноко лежат острова.
Как ножи, надрезают границы
Нити кровных и родственных уз.
Лишь одни перелётные птицы
Признают нерушимый Союз.
Им не важно, кто нынче у власти,
Были б гнёзда, тепло и уют.
Птицы землю не делят на части
И чужие права признают.
Нет предательства, нет вероломства,
Есть одна благородная цель —
Жить в любви и на благо потомства;
И для жизни хватает земель.
Им едины законы Природы
И в чужом, и в родимом краю.
Что ж вы, славные братья-народы,
Предаёте природу свою.

Мир

Мир! Не найдёте прекраснее слова.
Мир – это будущей жизни основа,
Мир – это лучший подарок для всех.
Мир – это детский заливистый смех,
Это – гарант материнского счастья.
Мир – это крыша во время ненастья,
Это – луч солнца в открытом окне,
Это – уверенность в завтрашнем дне,
Это – души окрылённой свобода,
Это – успех трудового народа,
Это – удача в великих делах,
Это – невиданный стройки размах.
Мир – это мысли гигантские взлёты,
Мир – это мирные только заботы,
Мир – это праздник любви и труда.
Пусть этот мир существует всегда!

«Скоро закончится осень ненастная…»

Скоро закончится осень ненастная,
Дней невесёлых уже не вернёшь.
Что же ты маешься, девица красная,
Что же ты слезы напрасные льёшь?

Выбрось из сердца кручину бесплодную,
Ветер развеет печали твои.
Злые метели за зиму холодную
Выстудят жар безответной любви.

Завтра пробудят напевы весенние
Новое чувство в девичьей груди.
Стоит ли тратить алмазы бесценные,
Зная, что лето еще впереди?

Мысль

Мысль имеет много власти:
И желания, и страсти
Только с ней приходят к нам,
Занося порою хлам
В наше шаткое сознанье.
Мало кто своё вниманье
Уделяет чистоте.
В повседневной суете
О важнейшем забывают
И в невежестве страдают,
Погружаясь в темноту,
Выбирая мысль не ту,
Отдаваясь низкой страсти.
Мысль имеет много власти.
Жаль, что в вечной суете
Мысли крутятся не те.

«Не пропал, не рассеялся русский народ…»

Не пропал, не рассеялся русский народ,
Он прославит ещё человеческий род.
Он всем миром своим уничтожит войну,
Он по камню опять восстановит страну,
Он на чистых вершинах забьёт анкера,
Он посеет прекрасные зёрна добра,
Он калёным железом пройдётся по злу,
Он обломки его разобьёт о скалу,
Он и духу его не оставит в крови.
Он своих сыновей воспитает в любви,
Он направит стоять их на мирном посту,
Он ещё покорит не одну высоту,
Он любые преграды возьмёт на пути,
Он и раненый будет, шатаясь, идти.
Он и, падая, будет стремиться вперёд…
Он прославит ещё человеческий род!

«Мне бы песни петь о воле…»

Мне бы песни петь о воле
Звонкой птицей в синеве.
Мне бы ветром в чистом поле
Разгуляться по траве.
Мне бы взмыть огромной тучей,
Раздвигая облака.
Мне бы молнией могучей
Вниз сорваться свысока.
Мне бы пламенем пожара
Вспыхнуть в тысячах сердец.
Мне б вокруг земного шара
Мир устроить наконец!

«Над горою забрезжил рассвет…»

Над горою забрезжил рассвет,
В полудрёме застыли леса.
Проявляя серебряный цвет,
На лугу заблестела роса.
В эту пору вокруг ни души,
Ни вперёд, ни назад за версту.
Лишь картины таёжной глуши
Обнажают её красоту.
Утопает в тумане река,
Небеса просветлели чуть-чуть,
И летят надо мной облака,
Совершая свой облачный путь.
Мне бы с ними парить в вышине,
На земле я совсем одинок
И, мечтая о радостном дне,
Сиротливо гляжу на восток.

«Не ждал, не думал, не гадал…»

Не ждал, не думал, не гадал,
Не обращался к гороскопу.
И вот, минуя перевал,
Тащусь из Азии в Европу.
Под стук колес и детский писк,
На полке душного вагона,
На свой отцовский страх и риск,
К огням московского перрона.

«Время движется неумолимо…»

Время движется неумолимо,
Жизнь на месте не устоит.
Часть событий проносит мимо,
Что-то в памяти сохранит.
Всё значительное не сотрётся,
Лишь, прикрытое пеленой,
Позже, в будущем отзовется
Необузданною волной.
Смотришь – прошлого отголоски
Замелькали то там, то тут.
Даже мысленные наброски
Нас во времени где-то ждут.

«Ничего не поделаешь – рынок…»

Ничего не поделаешь – рынок —
В демократию мощный скачок.
Все рванули туда без заминок,
Опоздал только я дурачок.
Я не трус, как могло показаться,
Я – бедняк, перекатная голь.
И такому по миру скитаться
Мне судьбой уготована роль.
И пускай колобродят идеи,
И пройдохи политику гнут:
Для готовой на подвиги шеи
В этой жизни найдётся хомут.
Мне – что рынок, что шаг пятилетки.
Я приемлю любую модель,
Флаг любой, самой яркой, расцветки,
Лишь бы видеть конкретную цель.
Лишь бы чуточку начал светиться
Ожидаемый век золотой.
Но пока не спешу суетиться,
Не люблю я работы пустой.

«Вот он – образ мой чудесный…»

Вот он – образ мой чудесный —
Сердцу милые черты:
Очи – омут поднебесный,
Бровь чернее черноты.
Щёчка нежная румяна,
Вьётся пышная коса
На изгиб литого стана;
В гибкой талии – оса.
Вижу маленькую ножку
В складках розовой парчи.
Протоптать бы к ней дорожку,
Подобрать бы к ней ключи.
И при встрече долгожданной,
Принимая божий дар,
Разделить бы с ней, желанной,
На двоих любовный жар.

«Поглядел во тьму седую…»

Поглядел во тьму седую:
Звёзд кругом… не сосчитать.
Запрягу пойду гнедую —
К милой стёжку протоптать.
На морозе спозаранку
Кровь горячая кипит,
Рвётся ветер под изнанку,
Снег под полозом скрипит.
Ни тропинки, ни дорожки —
Через поле прямиком,
Знай, постукивают ножки;
Пыль белёсая клубком.
От околицы – к оврагу,
Впереди ни огонька.
Понесла меня – бродягу
Набежавшая тоска.

Соловей

Дремлет месяц золотистый,
Спят зелёные сады,
Запевала голосистый
Робко пробует лады.
Вдруг зайдётся переливом,
Нарушая тишину,
Тронет чувственным порывом
Сердца тонкую струну.
Засвистит неугомонный,
Прищелкнёт, сорвётся в трель…
Постою заворожённый,
В голове туманом хмель.
Дремлет месяц золотистый,
Проплывая в вышине,
А разбойник голосистый
Не даёт покоя мне.

«Под окошком у зазнобы…»

Под окошком у зазнобы
Поутру белым-бело.
Настоящие сугробы
Навалило, намело.
Ни проехать, ни пробиться,
Кони встали, не идут.
Видно, мне не веселиться,
Видно, в дом не позовут.
Не качнётся кружевная
Занавесочка в окне,
И жеманница, зевая,
Не махнет рукою мне.
После ночи, вероятно,
Не проснулись чувства в ней.
И придётся мне обратно
Поворачивать коней.

«Сейчас, подбивая итог…»

Сейчас, подбивая итог,
Оценим давай беспристрастно:
А всё ли ты сделал, что мог,
Не тратил ли время напрасно?
Взгляни на сидящих вокруг:
Ведь это – твоё отраженье.
Сегодня и враг тебе – друг,
А завтра?.. Но вечно движенье:
Проносятся годы, века,
Меняются страны и лица.
И жизнь наша так велика —
Всё может ещё измениться.

Зима

Зима! Чудесный сон природы,
Сезон «моржей» и рыбаков.
Нас ждут метелей хороводы
И звон наточенных коньков…
Люблю нырнуть под лёд хрустальный.
Потом, у печки разомлев,
Послушать вьюги стон печальный
И ветра радостный напев.
Люблю, когда навалит снега,
Торить широкую лыжню
И голышом в сугроб с разбега,
А после – к пару и огню.
Люблю задор народной пляски,
Шум новогодней кутерьмы
И то, что много белой краски
В холстах художницы зимы.
Люблю волшебные картины
И паутин седую нить…
И нет заведомой причины
Её такую не любить.

«Увы, мое добро здесь никому не нужно…»

Увы, мое добро здесь никому не нужно.
Здесь Ложь и Клевета ведут свою игру
И Честность за глаза высмеивают дружно,
Здесь Низость правит бал, и я не ко двору.
Но где-то надо жить, раз вышел из утробы.
Позвольте – без обид – могу и в тесноте.
На честности своей не буду ставить пробы,
Не стану судиёй ни Лжи, ни Клевете.
Пускай в чужой среде мечты о светлом рае
Останутся простым, отнюдь не вещим сном.
Я в такт не подпою голодной волчьей стае,
Мне больше по нутру быть благородным львом.

«Едва ли старые примеры…»

Едва ли старые примеры
Изменят новые умы;
И талисман Христовой веры —
Не панацея от чумы.
Народы ждут пророков новых
И новоявленных чудес,
И в чехарде идей бредовых
Теряют к жизни интерес.
Уже не тронет ностальгия
Сердец, не помнящих добра.
Что завтра ждет тебя, Россия,
Что потеряла ты вчера?

«Огню восторженных признаний…»

Огню восторженных признаний
Не потревожить сердца вновь,
Не возвратить былых желаний,
Не воскресить мою любовь.
Она исчезла безвозвратно.
Мой день безрадостен и пуст.
Хотя, не скрою, что приятно
Внимать нектару Ваших уст.
Но восхищёнными глазами
Я взгляд Ваш больше не ловлю
И роковыми вечерами
Души ревнивой не томлю.
Да, мне сегодня одиноко,
И Вам судьбы не обмануть.
Всё позади, всё так далёко…
И ничего нельзя вернуть.

«Недосуг тосковать по родимым местам…»

Недосуг тосковать по родимым местам.
Мне бы только успеть заплатить по счетам,
Мне бы данную жизнь не напрасно прожить.
Нужно каждой минутой теперь дорожить.
Нужно вспомнить про все вековые долги.
Помоги же мне, память моя, помоги.
Даже малый должок мне никто не простит.
Как легко, как стремительно время летит:
Не на дни – на секунды начался отсчёт,
Каждый миг я обязан подписывать счёт,
Каждый миг я обязан кому-то помочь,
Даже пасмурным днём, даже в тёмную ночь.
Ни на день, ни на час мне покоя не знать.
Как бы мне это время суметь обогнать?
Как же всё-таки медленно тают долги.
Помоги же мне, воля моя, помоги.
Пусть терпения хватит на всё у меня;
До последней недели, последнего дня,
До последнего часа меня укрепи.
Торопи меня, сердце моё, торопи.
Не давай мне покоя ни ночью, ни днём,
Наполняй меня вечным всесильным огнём,
Чтобы в пламени жарком горели долги.
До конца, до предела меня напряги,
До горячего пота, до боли в висках,
Чтобы время застыло в железных тисках.
И тогда, хоть задача совсем непроста,
Я успею закрыть все земные счета.

В. Мусину

Что не весел, казах,
Отчего загрустил?
В потускневших глазах
Будто холод застыл.
Нынче всем тяжело;
Не дури, старина.
Видно, время пришло
Оседлать скакуна.
Будет ветер свистеть,
Надо с ветром на спор,
Что есть мочи лететь —
Ноги в стремя, в опор.
Надо взрыть под собой
Залежавшийся снег,
Надо спорить с судьбой
И выигрывать бег.
Надо всюду успеть,
Даже с болью в груди,
Надо счастье суметь
Разглядеть впереди!

Эпиграмма на «Русь»

Валерию Михайлову, гл. редактору журнала «Простор», Казахстан

Признайся, мученик пера:
Не ради миленькой забавы
Ты ум насиловал вчера.
Тебя влечёт желанье славы?
Ты жаждешь под её лучи
Подставить голову седую?
Но не оценят москвичи
Ни стиль, ни резвость молодую.
Как речи умные не вить,
Как не плести из слов узоров,
Ты не сумеешь удивить
Ничем столичных щёлкоперов.
К тому же, звонкие слова,
Прости, слегка витиеваты,
И Русь совсем не такова —
Есть и прославленные даты.
Их забывают, это жаль.
Но жизнь не кончилась с развалом.
Глядишь, и вынесет спираль
Нас, дураков, девятым валом.
И хаос временен, поверь,
Всё образуется когда-то.
И малой мерою не мерь.
Не умаляй того, что Свято!

«Помнишь звездную ночь у костра…»

Помнишь звездную ночь у костра?
Тонкий месяц светился в дали.
Мы сидели с тобой до утра,
Мы расстаться никак не могли.
Прогорали сухие дрова,
Ветер искры метал над огнём.
Нашу кровь согревали слова.
Нам не холодно было вдвоём.
Скрылся месяц… и год пролетел.
И огонь, согревающий нас,
Как сухие дрова, отгорел,
Как истлевшие угли, погас.

Мне безумно везло

Иногда мне безумно везло.
Не сказать, чтобы часто, но всё же.
Я родился кому-то назло
В посиневшей от судорог коже.
В ту эпоху в огромной стране
Гибла сотня людей ежечасно.
Мир не стал бы жалеть обо мне,
Он за нами следит безучастно.
Только узко очерченный круг
Выражает своё сожаленье,
Если кто-то преставился вдруг
Или празднует чьё-то рожденье.
Мы, бывает, скорбим иногда
По всеобщей тяжёлой утрате.
Правда, слёзы те больше – вода.
Горько плачут о сыне, о брате —
Это все-таки близкая боль.
Очень мало кого в наше время
Беспокоит чужая мозоль.
Вырождается русское племя.
Незаметно черствеет душа,
Превращаясь в сушёную грушу.
Я не умер однажды, спеша
Опуститься на грешную сушу.
Я спешил, я не верил в судьбу.
Если б что-то со мною случилось,
Я бы ей улыбнулся в гробу.
Я спешил, а она волочилась.
Эти судьбы! Им только дозволь —
И на небе достать ухитрятся!
Я решил: если боль, значит – боль!
Я решил, что нельзя покоряться.
Что судьба – это просто судьба,
Лишь какая-то жалкая доля,
Что она госпожа для раба,
А царица для вольного – воля!
Я собрал эту волю в кулак,
Нагнетая своё напряженье,
Ускоряя стремительный шаг,
Продолжая по жизни движенье.
И замечу, что жизнь хороша
Даже в самые трудные годы,
Если дышит свободно душа,
Если телу хватает свободы.
Через сто, через тысячу лет,
Повторяя всё снова и снова,
Понесут: за поэтом поэт
Знамя этого сладкого слова.
Будут лирики в завтрашнем дне,
Не бывать без поэзии свету.
Посчастливилось в жизни и мне,
Жизнь лицом повернулась к поэту.
Повернулась кому-то назло,
Кто-то зол на меня, ну и что же.
До сих пор мне безумно везло,
Повезёт и в дальнейшем, похоже.

Потускнели кресты золотые

Не размазывай сырость под носом,
Малодушные слезы утри.
Жизнь Отчизны у нас под вопросом,
Рвут на части ее упыри.
Кровожадные зубы чудовищ
Впились в плоть материнских сосцов.
Кто же встанет на страже сокровищ
Наших прадедов, дедов, отцов?
Кто страну защитит от погрома,
Кто поможет, заботясь о ней,
Избежать рокового надлома
В душах бедных ее сыновей?
Потускнели кресты золотые,
Рассыпается веры гранит.
Поднимите же, предки Святые,
Над землёю свой огненный щит.
И, мечом в совершенстве владея,
Русский витязь бесстрашной рукой
Сокрушит семиглавого змея,
Пошатнувшего мир и покой.
Расцветёт, умножая богатства,
Многоликая наша страна.
И идея всеобщего братства
Утвердится на все времена!

«Не жалел фиолетовой пасты…»

Не жалел фиолетовой пасты
Я в развитии творческих сил,
Но огней поэтической касты
Мне космический век не сулил.
Нынче время придворных поэтов,
Все печатные средства для них.
И сплошное сукно худсоветов
Прикрывает мой огненный стих.
Их страшат бунтари – одиночки,
Им милее посредственность. Но!
Начинённые пламенем строчки,
Разгоревшись, сожгут полотно!

«Я оставлю тебя до рассвета…»

Я оставлю тебя до рассвета.
Я сбегу, когда ты еще спишь,
В уходящие сумерки лета,
В целомудренно-зыбкую тишь,
В холодок голубого тумана,
В ослепительных красок игру.
Ни печаль, ни душевная рана,
Не тревожат меня поутру.
Я уйду, чтобы снова вернуться.
Ты на поиски силы не трать.
Я люблю на заре окунуться
В тихой речки зеркальную гладь,
Не спеша прогуляться по полю,
Сбив росу с придорожной травы,
Надышаться черёмухой вволю,
Ощутить красоту синевы,
Насладиться чудесной погодой…
И к началу грядущего дня
Я вернусь, пообщавшись с природой,
Лебединую верность храня.

«Где профессией, где извозом…»

Где профессией, где извозом
Добывал я насущный хлеб.
А сегодня пропах навозом,
Незначителен и нелеп.
В сапогах, в телогрейке рваной,
С непокрытою головой,
С обнажённой сердечной раной,
С неразгаданною судьбой.
Злю характером непокорным
Забывающихся господ.
Знаю: кто-то считает вздорным,
Кто-то хвалит, наоборот.
И о недругах мне известно.
Бог им – милостивый Судья.
Мстить и злиться не интересно,
Это дело не для меня.
Зло коварно, а месть жестока;
Мне с такими не по пути.
Мне желаннее зов Пророка,
Мне б к Всевышнему подойти.
С обнажённой сердечной раной,
С неразгаданною судьбой,
В сапогах, в телогрейке рваной,
С непокрытою головой.

Озарение

Я нашёл золотую средину!
И живу без особых хлопот:
Отлежав до полуночи спину,
До полудня давлю на живот.

Николаю Зиновьеву

«И оба мы – сыны столетий.
Нас только двое. Двое нас».
Николай Зиновьев

Полно, люди, бить тревогу,
Замерцал в окошке свет.
Появился, слава Богу,
На Руси большой поэт.
Великан, гора крутая,
Чисто ангел во плоти.
Не собьётся Русь Святая
Больше с горнего пути.
Процветать отныне миру,
Милосердию, добру.
Слава новому кумиру!
Слава русскому перу!

«Я устал напрягать бесконечно…»

Я устал напрягать бесконечно
Испещренный морщинами лоб
И впервые отнесся беспечно
К результатам бесчисленных проб.
И, намаявшись с буквой закона,
Написал посредине листа
Золотые слова Соломона:
«Суета… суета… суета…»
Но едва лишь закрылись кавычки,
Как Всевышний шепнул свысока:
«Нет на свете дурнее привычки,
Чем привычка валять дурака!»

«Я не помню, где было Начало…»

Я не помню, где было Начало.
Радость самого первого дня
Мое малое «я» не познало.
Бог не думал ещё про меня.
Без меня Он пахтал океаны,
Оживляя вокруг пустоту.
И Его грандиозные планы
Не мою отражали мечту.
Я на свет появился позднее,
После почек, яиц и икры.
И сидеть мне на Боговой шее
Неизвестно до коей поры.
И, пройдя через страх и сомненья,
Я мечтаю теперь об одном —
Чтоб у Бога хватило терпенья
Не заснуть летаргическим сном.

«То, что было, быльем поросло…»

То, что было, быльем поросло —
Вот мой вывод из прошлых ошибок.
Если б жизнь пережить набело,
Я не стал бы в ней более гибок.
В этой гибкости нет прямоты,
Постоянства, доверия слову.
Я бы все черновые листы
Принял в жизни второй за основу.
Прошагал бы все снова – шаг в шаг.
Изменить я себе не сумею.
Пусть все сложится именно так.
Я почти ни о чем не жалею.

Молитва Христу Спасителю

Ты в сердце – это ль не блаженство?
Не прерывай его, постой.
Позволь моё несовершенство
Твоей исправить чистотой.
Дай силы справиться с собою,
Когда черёд настанет бою,
Чтоб от волненья не дрожать
И меч достойно удержать,
Не отступить, не покориться
И в темноте не оступиться,
И не упасть позорно ниц
Под дружный хохот злобных лиц,
Быть твёрдым в тяжкие мгновенья.
Прости, что я без позволенья
Посмел так близко подойти,
За мысли дерзкие прости.
Но как без дерзости подняться,
И по кому ещё ровняться,
Коль Ты на сердце у меня,
И где ещё искать огня,
Как не в Обители Священной?
Я знаю, что во всей Вселенной
Мне ближе духа не найти,
Что лишь с Тобою по пути,
Что в мире нет роднее лика.
Так дай же руку мне, Владыка!

«Пусть мозоли, и боль, и усталость, и пот…»

Пусть мозоли, и боль, и усталость, и пот —
Без закалки не взять ни преград, ни высот,
Не подняться, не встать, не открыть, не найти.
Лишь отвага не знает преград на пути.
Прогибаются плечи под ношей моей,
Только знаю, что будет ещё тяжелей.
И нельзя отступить и назад повернуть,
Но сегодня меня не сломать, не согнуть.
Я от жизни такой всё сильней становлюсь:
И ломают – стою, и сгибают – не гнусь,
Даже Тьма на меня не наводит печаль —
Я в объятьях её закаляюсь, как сталь.
Мне не жалко ни сердца, ни связок, ни плеч,
Мне бы душу от ран и ушибов сберечь.
Я обязан дойти, одолеть, устоять,
Не могу я борьбу на покой променять.
Ломит руки, гудит от натуги спина,
И всё тело моё, как живая струна,
Как на взводе ружьё – лишь нажать на курок.
Наша жизнь в этом мире – Великий Урок!

Константину Подыме

Какие могут быть обиды?
Помилуй, мой заочный друг.
Без разрешения Фемиды
Ничто не сложится вокруг.
Всё под Её суровым оком,
Всё – от начала до конца.
Легко, не будучи пророком,
Узнать о замысле Творца
Без славословий и поклонов:
Не богохульствуй, не злословь,
Не нарушай Его законов,
И обретешь Его Любовь.
И если в планы мирозданья
Ты вносишь каплю новизны,
Твои благие пожеланья
Всевышним будут учтены.

«Прости, я ухожу…»

Прости, я ухожу,
Не требуй объяснений,
Нечаянную ложь
Услышать не спеши.
Прости, я ухожу,
Не сей в груди сомнений,
Слезами не тревожь
Израненной души.
Прости, я ухожу,
Блаженству не вернуться.
Гармонии былой
Уже не обрести.
Прости, я ухожу,
И узы наши рвутся,
И линией кривой
Расходятся пути.
Прости, я ухожу;
Забудутся печали,
И выветрят года
Туманный образ мой,
Прости, я ухожу,
И встретимся едва ли,
Мы завтра навсегда
расстанемся с тобой.

«Мы опять поделились на классы…»

Мы опять поделились на классы,
И противником взяты в кольцо,
И растянуто в виде гримасы
Социальное наше лицо.
Паралич несгибаемой воли
Исказил дорогие черты.
Мы умели смеяться от боли
И рыдать от чужой доброты.
Мы давно распрямили колени
И полмира держали в руках.
Но, не выдержав приступа лени,
Оказались теперь в дураках:
Мы опять поделились на классы,
И противником взяты в кольцо,
И растянуто в виде гримасы
Социальное наше лицо.

«Не удержит беглеца…»

Не удержит беглеца
Мрачная темница.
Ждет на воле молодца
Красная девица.
Не страшны ему замки,
Не страшны запоры,
Не беда, что высоки
У тюрьмы заборы.
Зря охрана до утра
Не смыкает очи.
Выйдет узник со двора,
Не дождавшись ночи.
Утечёт он, как ручей,
Улетит, как вьюга.
Обнимай же горячей,
Милая подруга!

Кровью писана книга веков

Адептам буржуазного переворота 1991–1993 гг.

Жизнь писалась не чёрным по белому —
Кровью писана книга веков.
Я не верю вранью оголтелому.
Вам не сделать из нас дураков,
Не запачкать родную историю
И страну не раздеть догола.
Ветры времени, сдув бутафорию,
Неприглядные вскроют дела.
Вскроют лживую суть шельмования,
Все нечистое выйдет на свет.
И народу за боль и страдания
Вы однажды дадите ответ.

«Ливни грозовые отшумели…»

Ливни грозовые отшумели,
Травы луговые отцвели.
С криком надо мною пролетели,
До весны прощаясь, журавли.
И пока из глаз не скрылась стая,
Я успел забыться и взгрустнуть.
Поманила осень золотая
И меня седого в дальний путь.
Рад бы я сейчас за ними следом
Улететь в загадочную даль,
В край, который мне еще неведом,
Грусть свою развеять и печаль.
Рад бы, и надеюсь – так случится —
Примут меня в стаю журавли.
Лишь бы поскорее научиться
Плавно отрываться от земли.

«Нет, я жертвой себя не считаю…»

Нет, я жертвой себя не считаю.
Эту чашу, что мне подана,
Пригубив неосознанно с краю,
Я сознательно выпил до дна.
Я испробовал горечь напитка,
И она мне по вкусу пришлась,
Исключая моменты избытка.
Но, по-моему, жизнь удалась.
Было в меру веселья и горя,
И хорошее было, и есть.
И замечу, о вкусах не споря,
Всем, желающим сладко поесть,
Всем любителям мёда в начинке:
Согласитесь со мною, друзья,
Что в любой, самой малой горчинке,
Есть особая прелесть своя.

«Века золотого вряд ли я дождусь…»

Века золотого вряд ли я дождусь.
Мало что святого сохранила Русь.
Вычурным гротеском праведность легла.
Бутафорным блеском светят купола.
Строгие законы стражей не стоят.
Мощи и иконы в золоте хранят
И грешат, не чуя за собой вины.
Может, потому я и не гну спины.
И открытым слогом честно признаюсь:
Стыдно перед Богом за такую Русь.

«По ночам мне грешному не спится…»

По ночам мне грешному не спится,
До утра, бывает, промолчу.
Говорят, что надо помолиться,
Запалив церковную свечу.
Но зачем тревожить Богу душу,
Прерывать Божественные сны.
Я покой Господень не нарушу,
Не спугну Вселенской тишины.
Полежу, поправив одеяло,
И под ровный мысленный отсчет
Удалюсь в безмолвное Начало
От дневных печалей и забот.

«Где же вы, плоды моих стараний…»

Где же вы, плоды моих стараний?
Время сбора минуло давно,
А узор из новых сочетаний
Не украсил жизни полотно.
Не легли на мрачные картины
Ровным слоем яркие мазки,
Не занёс на горние вершины
Я свои победные флажки.
Но, бросая вызов бездорожью,
Отложив мирскую суету,
Вновь спешу к знакомому подножью
Воплощать заветную мечту.

«Я брошу все и все начну сначала…»

Я брошу все и все начну сначала,
Обдумав, скрупулёзно, не спеша,
Чтоб только без работы не скучала
Моя неугомонная душа.

«Всё чужое, вплоть до интерьера…»

Всё чужое, вплоть до интерьера,
До часов, блестящих на руке.
Из родных остались только: вера
Да ошибки в русском языке.
И, блуждая мысленно в эфире,
Вдруг пойму с тревогою в душе:
Я один в чужом жестоком мире —
Пилигрим в таёжном шалаше,
Гордый раб чужой безумной власти,
И могу в один несчастный миг
Захрипеть в огромной лютой пасти
Страшной жертвой подленьких интриг.
Или сгину, брошенный в темницу,
Если в жизни мне не повезет,
И судьба печальную страницу,
Спохватившись, не перевернёт.

Бывшему другу

Мой звонок тебя не потревожит,
Не прервет идиллии ночной.
Незаметно время уничтожит
Старый номер в книжке записной.
Не одна потрёпана страница,
В суматохе вырваны листы.
Я с трудом угадываю лица,
Подбирая в памяти черты.
Тот, другой, мелькнёт перед глазами,
Растворившись в вечном забытьи.
Большинство считавшихся друзьями,
Не признало странности мои.
Я, наверно, дружбы их не стою.
Ведь не часто сонного меня
Поднимал израненный судьбою,
И не все согрелись у огня.
Может быть, с чужой столкнувшись верой,
Оттолкнул кого-то невзначай,
Или мерил слишком строгой мерой,
Приглашая в праздники на чай,
Ошибался, судя однобоко?..
А сегодня вспомнил о былом,
И до боли стало одиноко
В непроглядном сумраке ночном.

«Забываем о красных с белыми…»

Забываем о красных с белыми;
Всё проходит с теченьем лет.
Над равнинами запустелыми
Доминирует серый цвет.
Нынче правда за узколобыми,
Рвёт посредственность удила,
Полномочиями особыми
Прикрывая личину зла.
Мельтешит показное рвение;
От масштабов бросает в дрожь.
Распиная чужое мнение,
Кружева заплетает Ложь.
Ловкачи трясут капиталами,
Торжествует серая масть.
Но ужиться волкам с шакалами
Не даёт проклятая Власть.
Накрахмалена, отутюжена
Набежавшая разноцветь,
Пересыщена, перетруждена.
Ей бы в руки тугую плеть,
Ей бы нищего и убогого —
Да наотмашь, наискосок…
И для жертвы, попавшей в логово,
Всё решает один бросок:
Горло сдавлено мёртвой хваткою,
Зубы острые у вожака.
А шакалы лижут украдкою
Окровавленные бока.
Рвут волчата кусками целыми,
Набивая голодный чрев.
Забываем о красных с белыми,
Тихо радуемся, уцелев.
Ни протеста вокруг, ни ропота,
Только кухонная болтовня:
Где вполголоса, где вполшёпота,
Боль выплёскивает родня.
Нам твердят про веленья времени,
Про ошибки минувших лет;
И ни рода у нас, ни племени —
Был Иван, и Ивана нет!
Безымянное мы поколение,
Никому неизвестный род.
И неслыханное глумление
Сносит наш трудовой народ;
Обесчещенный, опозоренный,
Разуверившийся вконец,
Обмишуренный, объегоренный…
Волки взялись пасти овец!

Дырка от бублика

Новый год, а в кармане ни рублика,
Не исполнить желудка каприз.
И мерещится дырка от бублика,
Что на прошлой неделе догрыз.
Помню: бублик – само объедение,
Штук бы десять на злой аппетит.
А проклятое это видение,
Как назло, перед взором стоит.
Ничего тут, казалось бы, странного —
Просто дырка, овальный просвет.
Но его, золотисто-румяного,
По краям, просто-напросто, нет.
Я и к Богу с молитвой, и к Мессии,
И чертей проклинал за напасть.
Не хватало мне только депрессии
Или хуже – в психушку попасть.
Поликлиники, службу доверия,
Осаждал я в течение дня.
Но тончайшая эта материя
Оставлять не желала меня.
И агент, проявляя терпение,
Повторял, что хандрить ни к чему,
Что проклятое это явление
Досаждает не мне одному.
Рассуждения сдобрил примерами,
И шепнул перед самым концом,
Что проблема известными мерами
Разрешаема Первым лицом.
Я – за трубку, не стал церемониться.
Мне – что Первый теперь, что Второй:
День к закату настойчиво клонится,
Не сидеть же до ночи с дырой.
Позвонил. Отвечают: «Приёмная…»
Знаю – наглость превыше всего.
Говорю, что проблема объёмная,
И прошу пригласить Самого.
Любопытство взяло не на шуточку,
Жду, глазами скользя по часам.
А из трубки фальцетом: «Минуточку…
Говорите, на проводе Сам».
Поздоровался, слышу – ответили.
И, уже не робея ничуть,
Изложил я, что мысли наметили,
Только коротко – самую суть.
Первый, чувствую, слушал внимательно,
Терпеливо, сбивая накал.
И ответил весьма обстоятельно —
Больше часа мозги полоскал:
О программах, о цифрах космических,
Сколько вложено в массы, в народ.
О решениях сверхисторических,
О движении вверх и вперёд.
О шагах, совершённых компанией,
По внедрению нанонаук,
Об успехах в борьбе с наркоманией:
Сколько доз конфисковано штук.
И, вернувшись к дыре в завершение,
Без намёка на главную роль,
Сообщил мне, что принял решение
Взять проблему под личный контроль.
Попрощались по-русски, без нежностей:
Рот открыл, а на ухо гудки.
Не казнить же за пару небрежностей…
Покемарил, глотая зевки.
А дыра не уходит – мерещится;
Скоро полночь, потом Огонёк.
За экраном Шампанское плещется,
Время праздновать; слышу – звонок.
Открываю замки немудрёные,
Вижу – трое у двери стоят —
Стрижки «бобриком», шеи холёные.
«Мы от Первого», – мне говорят.
Подают небольшую посылочку.
Расписался на ихнем листе,
И амбалы – затылок к затылочку —
Растворились в густой темноте.
Открываю коробочку – бублики!
Килограмма, поди, полтора.
Победней, чем закуска у публики,
Но и это уйдёт на ура.
Сел к столу с драгоценной коробочкой,
Кинул в чайник заварки щепоть.
Пусть чаёк с золотистою сдобочкой
Ублажит ненасытную плоть.
Мне б надолго хватило подарочка,
Если ужин считать за обед.
Но зашла престарелая парочка,
Да припёрся голодный сосед.
Навалились гурьбой на бесплатное,
В два приёма добрались до дна.
И остались: словцо непечатное
Да от бублика дырка одна.
Не пропала, куда она денется?
Так и маяться, видно, с дырой.
Вряд ли к лучшему что-то изменится:
После Первого будет Второй.
Следом – Первый, такая традиция,
Что один, что другой, всё одно.
И причём тут вообще юрисдикция,
Если Третьего нам не дано?
На два счёта шагает республика,
В ногу топчемся, но не стоим!
И пульсирует дырка от бублика
Перед внутренним взором моим.
А по телеку: стол с ананасами,
Осетром, поросёнком в соку,
Да полсотни шутов с выкрутасами
Мельтешит, отгоняя тоску.

Самокритика

Поменьше пафоса, дружище,
Поэтам надо быть скромней.
Побереги свое огнище
Для полосы грядущих дней.
Там, впереди, еще сюрпризы:
И путь, и новые дома,
И рока странные капризы;
Ещё схлестнутся Свет и Тьма.
Жизнь продолжается: мгновенья
Ручьём сбегаются в века,
В них, чередуя поколенья,
Несётся разума река.
Бурлит в безбрежном Океане,
Как необузданный Гольфстрим.
А ты кипишь волной в стакане
С несчастным пафосом своим.
Не разобравшись, что важнее,
Спешишь, как будто на пожар.
Поэтам надо быть скромнее,
Не распылять духовный жар.

М. Т. Г.

Ты ушла, и земля опустела.
Я остался среди пустоты
Без любимого женского тела,
Без твоей неземной красоты.
За одну роковую ошибку
Заплатил я немалой ценой —
Ты другому подаришь улыбку,
А меня обойдёшь стороной.
Беспризорник царице – не пара.
Увлечённого юноши пыл
Не зажёг в твоем сердце пожара
И тревожного сна не лишил.
Не меня в беспокойные ночи
Воспаленные губы зовут.
Но твои васильковые очи
Мне покоя никак не дают.
Ты ушла, и земля опустела.
Я остался среди пустоты
Без любимого женского тела,
Без твоей неземной красоты.

«Все грешили, и я не безгрешен…»

Все грешили, и я не безгрешен
И, не став воплощеньем добра,
Вероятно, не буду утешен
Светлым богом по имени Ра.
Не сломил вожделенной натуры
Я в свои молодые лета,
И за здравие русской культуры
Не сложил своего живота.
Я ходил не по лезвию бритвы,
Ковылял, куда ноги несут.
И теперь никакие молитвы
От расплаты меня не спасут.
Не уменьшится тяжесть оброка,
Если я, исполняя Завет,
Не избавлюсь от власти порока
И не выведу душу на Свет.
И, смирясь, но по собственной воле,
В результате духовной борьбы
Я решил не испытывать боле
Ни своей, ни народной судьбы.

Ты мне любезно отказала

Е. В.
(от женского лица)

Прости, гусар, тебя не жду я,
Другого встретить суждено,
И в предвкушенье поцелуя
Не торопись разлить вино.
Напрасно легкого романа
Ты ждешь, наездник удалой.
Поверь – не в этом сердце рана
Твоей оставлена стрелой.
Не у меня ищи веселья,
Я без тебя уже пьяна,
И не настанет час похмелья,
Пока любовью грудь полна.
Нет, никогда моя измена
Не омрачит счастливых дней.
Любви божественного плена
Душе достаточно моей.

«Я не уйду, всего не досказав…»

Я не уйду, всего не досказав,
Не дописав своей последней строчки
И бытие своё не осознав
Вне плотных форм телесной оболочки.
Я не уйду, пока тепло в груди,
Пока любовь моя не охладела,
Пока Господь не скажет: «Уходи
Из своего изношенного тела».
Лишь согласившись немощность признать,
О бренном всём нисколько не жалея,
Вернусь к Отцу, оставив Землю-мать,
На крыльях вьюги или суховея.

«Мне чудно пишется зимою…»

Мне чудно пишется зимою,
А летом как-то недосуг.
Лишь иногда черкнёшь порою,
Оставив свой садовый «плуг».
Такая вот метаморфоза:
Зимой – и чувства, и стихи,
А летом – духота и проза
Тяжёлой платы за грехи.

Сочи-2014

Море огней украшает порты и вокзалы,
Флаги трепещут над массой людей и машин.
Здесь открывается счёт на секунды и баллы,
Здесь начинается штурм олимпийских вершин.
Наши сердца разноцветные кольца связали,
Наши герои решимости твёрдой полны.
Мы собрались, чтобы пушки вокруг замолчали,
Взрывы и стоны отныне звучать не должны.
Мы собрались на века породнить континенты,
В жизнь воплотить сокровенные наши мечты.
Мы собрались от души подарить комплименты
Символам мужества, силы, любви, красоты.
Пусть ненадолго исчезнут на картах границы,
Пусть в нашей памяти добрый останется след,
Пусть, не жалея огня, салютуют столицы
Мирными залпами в честь олимпийских побед!

«Мне сегодня опять отказали…»

Мне сегодня опять отказали,
Как вчера и неделю назад.
Я входил, а меня провожали,
Не чиня у порога преград.
Мой порыв оказался не нужен,
Не воспринят пассивной средой.
Не ко времени голос разбужен
В сонном царстве души молодой.
Здесь не ждут и не ждали поэта,
И не жалуют тех, что ушли.
Вероятно, конструкторы Света,
Что-то спутали в планах Земли.

Безымянная высота

Залегли вдоль пологой высотки:
Справа сосны, а слева кусты.
Побросав вещмешки и пилотки,
Взвод врывался в земные пласты.
Дали волю и брани, и поту;
Все ругались, никто не скулил.
Старшина, принимая работу,
Одного или двух похвалил.
Покурив, пожевали таранки,
Ухитрились хлебнуть по глотку.
Взводный крикнул: «К оружию! Танки!»
И прильнул за Максимом к щитку.
Штук пятнадцать, рыча, как бульдоги,
Под себя подминая траву,
К высоте повернули с дороги,
Проскочив по отлогому рву.
Кто-то гладил рукою бутылки;
Жаль, гранат не хватило на всех.
Лейтенант, успокоив поджилки,
Диафрагмою выдавил смех.
И пропел из чего-то родного
Западающий в душу куплет.
И тотчас из ствола головного
Что-то вырвалось песне в ответ.
Столб огня, и запахло паленым.
Знать, окопчик кого-то не спас.
То, что было недавно зеленым,
Сразу приняло чёрный окрас.
Страшно – головы клонятся ниже.
Но стоят! Лучше смерть, чем позор.
Прохрипело: «Подпустим поближе».
Первый встал от удара в упор,
Задымил, закрутился на месте,
Рядом, будто споткнулся – второй.
Вот они уже крутятся вместе,
Двое крайних покинули строй.
Огрызаясь, железные звери
Извергают огонь и свинец.
И у нас, под горою, потери:
Старшина и безусый юнец.
Вся надежда теперь на остаток:
Два ружья и один пулемёт.
Но и немцев осталось с десяток,
Их пехота не бралась в расчёт.
Пусть пуляет себе по брустверу,
Этих запросто можно отсечь.
Хорошо, что окоп по размеру.
Вдруг команда: «Патроны беречь!»
И, ломая горящие ветки,
Как в немыслимом сонном бреду,
«Тигр» вырвался, будто из клетки —
Из оврага, на полном ходу!
Метров тридцать ему до окопа,
Аж стекло запотело в руке.
Это вам, господа, не Европа,
Это там вы прошлись налегке.
Здесь, в России, иные порядки,
Здесь рука не замедлит бросок.
И, не выдержав яростной схватки,
Сталь, горя, зарывалась в песок.
Смерть проклятая кружится рядом,
Приближаясь на крик или стон.
Вот затих поражённый снарядом
Бронебойщик, просивший патрон.
Вот застыл в абсолютном покое
Пулемётчик, обняв станкача.
И в потрёпанном вражеском строе
Умирали, сердито урча.
Их живые ползли на траншеи,
На плешивую нашу броню,
На солдатские голые шеи,
На оставшихся в редком строю.
Горстка нашего тела живого —
Против грозных железных машин.
Лейтенант, пожалев рядового,
Первым вышел один на один.
Сколько было ему в сорок первом?
Двадцать два… двадцать три… двадцать пять?..
Совладав с расшалившимся нервом,
Он решил высоту отстоять.
Деловито поправил повязку
И, привстав на носок сапога,
Запустил тяжеленную связку
Под широкое брюхо врага.
Покрутившись подраненным волком,
Бывший «Тигр» у траншеи застыл,
А парнишка, прошитый осколком,
Обгоревшую землю накрыл.
Танков двое. «Сначала передний…» —
Так решил про себя рядовой,
Продолжая, быть может, последний,
Но на редкость решительный бой.
Подпустил, и с размаху бутылку
Уложил, как учили – под ствол.
И второго «огрел по затылку» —
Тот уже над окопом прошёл.
Струйка крови от края пилотки…
Рядовой прошептал: «Не прошли».
Залегли вдоль пологой высотки,
А подняться уже не смогли.
Тлеют головы, груди и спины,
Догорает чужая броня…
И герои, как будто с картины,
Сквозь страницы глядят на меня.

Огненный стих

Вечер весенний повеял прохладой,
В сумерках первые звёзды зажглись.
Сердце моё наполняя отрадой,
Стройные мысли во мне полились.
Строчка летит, как стрела по бумаге
Слово, как молния, в небе ночном.
Снова и снова пишу об отваге,
Буквы горят негасимым огнём.
Лист под пером от нажима дымится,
Льётся размеренно огненный стих.
Сколько прекрасных сердец загорится,
Сколько ещё запылает от них…
Только бы искра в душе не остыла,
Только бы в сердце хватило огня.
Огненной мысли бессмертная сила
Пусть посещает почаще меня!

«Каждый раз, находясь у перрона…»

Каждый раз, находясь у перрона,
Вспоминаю я с чувством тоски
Кумачовые наши знамёна,
Комсомольские наши значки.
Всё ушло, всё исчезло куда-то,
Словно кануло в бездну веков.
И сбегает мой взгляд виновато
От слезящихся глаз стариков.
Отворачиваюсь машинально,
Посмотрел и забыл навсегда.
Наше прошлое было формально
И формально ушло в никуда,
Растворилось в потоке событий,
В нескончаемой смене кругов,
Став причиной для новых открытий,
Для великих и малых шагов.
Нам назад никогда не вернуться,
Только в памяти или в бреду.
И потомки однажды споткнутся,
Дай им Бог не упасть на ходу.
Хорошо бы – не клюнули носом,
Не расшибли упрямые лбы.
Очень трудно, спускаясь откосом,
Избежать незавидной судьбы,
Уберечь суетливые души
От падений на самом краю.
Да услышит имеющий уши
Сокровенную песню мою.

«Ты приди, как обещала…»

Ты приди, как обещала,
На полянку под горой.
Там малиновка вещала
Нам о встрече роковой.
Там и травка луговая,
И малиновый кусток…
Не забудь, моя родная,
Шитый золотом платок.
По нему тебя узнаю,
Отзовусь на голос твой.
Знала б ты, как я желаю
Этой встречи роковой!

«По стране меня жизнь помотала…»

По стране меня жизнь помотала:
Реактивно набрав высоту,
Я летел от Москвы до Байкала,
От Байкала парил на Читу.
Но в Чите не найдя себе места,
Я по рельсам умчался назад,
Докатившись до самого Бреста.
А однажды махнул в Ленинград.
Я бродил по полям Украины,
И Крещатик мне был как родной,
И Урала седые вершины
Мне встречались одна за одной.
Хаотично, без всякого плана,
Меня ветром попутным несло:
То в широкую степь Казахстана,
То в Сибири в глухое село.
Я хожу и летаю как птица,
И качусь, потихоньку руля:
Вот опять под ногами столица,
Вот – тверская родная земля.
А мои беспокойные ветры
Всё кружат и кружат надо мной,
И мелькают как тень километры,
За моей оставаясь спиной.

«Победим или сгинем – не знаю…»

Победим или сгинем – не знаю.
Но, готовя противников Тьмы,
Я слова, будто гвозди, вбиваю
В устремлённые к Свету умы!
Я не стал уповать на плакаты,
Им на подвиг сердца не увлечь.
Безотказно вербует в солдаты
Лишь живая крылатая речь.
Я возвысил её над печатью,
Чтоб однажды, рискуя собой,
Со словесной отчаянной ратью
Дать потёмкам решительный бой.
Будем биться открыто и честно
Бесконечную ночь до утра.
Чем закончится всё – не известно —
Трудно выстоять силам Добра.
Победим или сгинем – не знаю.
Но, готовя противников Тьмы,
Я слова, будто гвозди, вбиваю
В устремлённые к Свету умы!

«Он черкнул перед боем: «В атаку иду…»

Он черкнул перед боем: «В атаку иду…»,
И ему не дано было знать,
Что оплачет его золотую звезду
На глазах поседевшая мать.
Он писал перед этим последним броском:
«Не волнуйся, себя береги».
А она вспоминала, как он босиком
Делал первые в жизни шаги.
Он себе говорил: «Поднимайся, смелей,
Не позорь своё имя, не трусь».
Сколько их, самых верных своих сыновей,
Потеряла ты, матушка-Русь!
Сколько крови и слёз в твоих реках течёт,
Сколько боли в душе у тебя.
Но решив, что терпимые раны не в счёт,
Ты прощаешь, о павших скорбя.
Им уже не подняться – зови, не зови,
И виновных не стоит винить.
Остаётся нам только колени свои
Перед подвигом их преклонить.

«Напою я коня родниковой водой…»

Напою я коня родниковой водой,
Да в широкую степь, стременами звеня.
И степному орлу не угнаться за мной,
Даже ветер, и тот не догонит меня.
Не догонят меня ни копьё, ни стрела,
Не достанет, нацеленный в сердце свинец:
Мой горячий скакун закусил удила,
А в седле у него удалой молодец.
Я скачу по степи и с пути не сверну,
Ни себе, ни коню не позволю остыть.
Кабы мне, молодцу, молодую жену,
Может, я и унял бы излишнюю прыть.
Я бы всё позабыл с молодою женой,
Но однажды на волю потянет меня.
Напою я коня родниковой водой,
Да в широкую степь, стременами звеня!

Весёлому критику

Спасибо, критик мой весёлый!
Душевно тронут и польщён.
Твоим стараньем труд «тяжёлый»
Наполовину облегчён.
Меня порою до тошноты,
До спазм критических в мозгу
Доводят эти обороты.
А я здоровье берегу.
И, наобум, не видя строчки,
Горя душевной простотой,
Где две, где три поставлю точки,
Но чаще – точку с запятой.
Могу – тире. Сознаюсь – грешен.
Печален творчества итог.
Лишь тем немного я утешен,
Что критик мой не очень строг.

«В грудь ударили ветры шальные…»

В грудь ударили ветры шальные,
Под копытами травы легли.
Это кони мои вороные
Что есть мочи меня понесли.
От постылого сердцу разгула,
От угара ночных кабаков,
Спохватившись, судьба повернула
Вместе с дюжиной ладных подков.
Этой ночью хмельная настойка
Почему-то меня не пьянит.
А моя сумасшедшая тройка,
От земли отрываясь, летит.
Только пыль серой тучей клубится
Позади быстроногих коней.
Мне бы с верной дороги не сбиться
В лабиринте слепящих огней.
Мне бы вырвать со дна подземелья
Отрезвевшую душу свою.
И, быть может, не зная похмелья,
Я назавтра уже не запью.
Не залью под аккорды блатные
Подступившую к сердцу тоску.
Лишь бы кони мои вороные
Не споткнулись на полном скаку.

Под луной

Посмотри, как светло под луною,
Как свежо, как чудесно вокруг.
Погуляй этой ночью со мною,
Мой любимый, единственный друг.
У душистой сирени скамейка
Нас с тобой ещё с вечера ждёт.
А заливистый наш соловейка
О любви, не смолкая, поёт.
Для тебя соловьиные трели
Этой сказочной ночью звучат,
И в небесной своей карусели
Серебристые звёзды летят.
Вся Вселенная дышит весною,
И заходится сердце в груди.
Погуляй этой ночью со мною,
У сирени со мной посиди.

Наталье Ивановой

Мне дорога оценка эта!
Но не похвал душа ждала —
Мечтала, чтобы мысль поэта
Стихом на музыку легла.
Не скоро простенькие книги
До рук читателя дойдут.
И не по мне плести интриги,
Чтоб засверкать на пять минут.
Но верю – мысль моя прорвётся,
Не упустив заветный шанс —
Весёлой песней обернётся,
Наполнит чувствами романс,
Нелёгкий путь преодолеет,
Стрелой сквозь годы пролетит
И чьё-то сердце отогреет,
И чью-то душу облегчит.

«Выйдешь зимнею порою…»

Выйдешь зимнею порою:
На дворе трескун-мороз,
У ограды снег горою,
Ветер северный до слез.
Откидаешь, взяв лопату,
От поленницы чуток.
Подтопив, заваришь мяту,
Снимешь с печки кипяток.
Из стола достанешь сушки,
Ложку – в сладкий абрикос.
Отопьёшь из синей кружки —
Аромат ударит в нос.
После третьей – капли пота
Густо выступят на лбу.
Вот и вся твоя работа,
Грех коситься на судьбу.

«Твоя душа, как лес дремучий…»

Твоя душа, как лес дремучий,
Застывший посреди зимы.
Там ветер резкий и колючий
Шлифует снежные холмы.
И даже летом на прогулках
Я не спешил туда входить,
В её холодных закоулках
Боясь простуду подхватить.

Прерванный полёт

Воронёнок мне накликал беду,