Жанры
Регистрация
Читать онлайн 100 стихотворений бесплатно

100 стихотворений



«Я говорил от имени России…»

  • Я говорил от имени России,
  • ее уполномочен правотой,
  • чтоб излагать с достойной прямотой
  • ее приказов формулы простые.
  • Я был политработником. Три года:
  • сорок второй и два еще потом.
  • Политработа – трудная работа.
  • Работали ее таким путем:
  • стою перед шеренгами неплотными,
  • рассеянными час назад
  •                   в бою,
  • перед голодными,
  •               перед холодными,
  • голодный и холодный.
  •                  Так!
  •                     Стою.
  • Им хлеб не выдан,
  •                им патрон недодано,
  • который день поспать им не дают.
  • И я напоминаю им про Родину.
  • Молчат. Поют. И в новый бой идут.
  • Все то, что в письмах им писали из дому,
  • все то, что в песнях с их судьбой сплелось,
  • все это снова, заново и сызнова
  • коротким словом – Родина – звалось.
  • Я этот день,
  •           воспоминанье это,
  • как справку,
  •           собираюсь предъявить
  • затем,
  •       чтоб в новой должности – поэта
  • от имени России говорить.

Важней крови

«Стихи…»

  • Стихи,
  •      что с детства я на память знаю,
  • важней крови,
  •            той, что во мне течет.
  • Я не скажу, что кровь не в счет:
  • она своя, не привозная, —
  • но – обновляется, примерно, раз в семь лет,
  • и, бают, вся уходит, до кровинки.
  • А Пушкин – ежедневная новинка.
  • Но он – один. Другого нет.

«Романы из школьной программы…»

  • Романы из школьной программы,
  • на ваших страницах гощу.
  • Я все лагеря и погромы
  • за эти романы прощу.
  • Не курский, не псковский, не тульский,
  • не лезущий в вашу родню,
  • ваш пламень – неяркий и тусклый —
  • я все-таки в сердце храню.
  • Не молью побитая совесть,
  • а Пушкина твердая повесть
  • и Чехова честный рассказ
  • меня удержали не раз.
  • А если я струсил и сдался,
  • а если пошел на обман,
  • я, значит, некрепко держался
  • за старый и добрый роман.
  • Вы родина самым безродным,
  • вы самым бездомным нора,
  • и вашим листкам благородным
  • кричу троекратно «ура!».
  • С пролога и до эпилога
  • вы мне и нора и берлога,
  • и, кроме старинных томов,
  • иных мне не надо домов.

«Интеллигенция была моим народом…»

  • Интеллигенция была моим народом,
  • была моей, какой бы ни была,
  • а также классом, племенем и родом —
  • избой! Четыре все ее угла.
  • Я радостно читал и конспектировал,
  • я верил больше сложным, чем простым,
  • я каждый свой поступок корректировал
  • Львом чувства – Николаичем Толстым.
  • Работа чтения и труд писания
  • была святей Священного Писания,
  • а день, когда я книги не прочел,
  • как тень от дыма, попусту прошел.
  • Я чтил усилья токаря и пекаря,
  • шлифующих металл и минерал,
  • но уровень свободы измерял
  • зарплатою библиотекаря.
  • Те земли для поэта хороши,
  • где – пусть экономически нелепо —
  • но книги продаются за гроши,
  • дешевле табака и хлеба.
  • А если я в разоре и распыле
  • не сник, а в подлинную правду вник,
  • я эту правду вычитал из книг:
  • и, видно, книги правильные были!

«Про меня вспоминают и сразу же – про лошадей…»

  • Про меня вспоминают и сразу же – про лошадей,
  • рыжих, тонущих в океане.
  • Ничего не осталось – ни строк, ни идей,
  • только лошади, тонущие в океане.
  • Я их выдумал летом, в большую жару:
  • масть, судьбу и безвинное горе.
  • Но они переплыли и выдумку, и игру
  • и приплыли в синее море.
  • Мне поэтому кажется иногда:
  • я плыву рядом с ними, волну рассекаю,
  • я плыву с лошадьми, вместе с нами беда,
  • лошадиная и людская.
  • И покуда плывут – вместе с ними и я на плаву!
  • Для забвения нету причины,
  • но мгновения лишнего не проживу,
  • когда канут в пучину.

Лошади в океане

И. Эренбургу

  • Лошади умеют плавать.
  • Но – нехорошо. Недалеко.
  • «Глория» по-русски значит «Слава», —
  • это вам запомнится легко.
  • Шел корабль, своим названьем гордый,
  • океан старался превозмочь.
  • В трюме, добрыми мотая мордами,
  • тыща лошадей топталась день и ночь.
  • Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
  • Счастья все ж они не принесли.
  • Мина кораблю пробила днище
  • далеко-далёко от земли.
  • Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
  • Лошади поплыли просто так.
  • Что ж им было делать, бедным, если
  • нету мест на лодках и плотах?
  • Плыл по океану рыжий остров.
  • В море в синем остров плыл гнедой.
  • И сперва казалось – плавать просто,
  • океан казался им рекой.
  • Но не видно у реки той края.
  • На исходе лошадиных сил
  • вдруг заржали кони, возражая
  • тем, кто в океане их топил.
  • Кони шли на дно и ржали, ржали,
  • все на дно покуда не пошли.
  • Вот и все. А все-таки мне жаль их —
  • рыжих, не увидевших земли.

«Покуда над стихами плачут…»

Владиславу Броневскому в последний день его рождения были подарены эти стихи

  • Покуда над стихами плачут,
  • пока в газетах их порочат,
  • пока их в дальний ящик прячут,
  • покуда в лагеря их прочат, —
  • до той поры не оскудело,
  • не отзвенело наше дело.
  • Оно, как Польша, не згинело,
  • хоть выдержало три раздела.
  • Для тех, кто до сравнений лаком,
  • я точности не знаю большей,
  • чем русский стих сравнить с поляком,
  • поэзию родную – с Польшей.
  • Еще вчера она бежала,
  • заламывая руки в страхе,
  • еще вчера она лежала
  • почти что на десятой плахе.
  • И вот она романы крутит
  • и наглым хохотом хохочет.
  • А то, что было,
  • то, что будет, —
  • про это знать она не хочет.

Как мог

  • Начну по порядку описывать мир,
  • подробно, как будто в старинном учебнике,
  • учебнике или решебнике,
  • залистанном до окончательных дыр.
  • Начну не с предмета и метода, как
  • положено в книгах новейшей эпохи, —
  • рассыплю сперва по-старинному вздохи
  • о том, что не мастер я и не мастак,
  • но что уговоры друзей и родных
  • подвигли на переложение это.
  • Пишу, как умею, Кастальский родник
  • оставив удачнику и поэту.
  • Но прежде, чем карандаши очиню,
  • письмо-посвящение я сочиню,
  • поскольку когда же и где же видели
  • старинную книгу без покровителя?
  • Не к здравому смыслу, сухому рассудку,
  • а к разуму я обращусь и уму.
  • И всюду к словам пририсую рисунки,
  • а схемы и чертежи – ни к чему.
  • И если бумаги мне хватит
  •                    и Бог
  • поможет,
  •        и если позволят года мне,
  • дострою свой дом
  •               до последнего камня
  • и скромно закончу словами:
  •                      «Как мог».

В начале пути

И дяди, и тети

  • Дядя, который похож на кота,
  • с дядей, который похож на попа,
  • главные занимают места:
  • дядей толпа.
  • Дяди в отглаженных сюртуках.
  • Кольца на сильных руках.
  • Рядышком с каждым, прекрасна на вид,
  • тетя сидит.
  • Тетя в шелку, что гремит на ходу,
  • вдруг к потолку
  • воздевает глаза
  • и говорит, воздевая глаза:
  • – Больше сюда я не приду!
  • Музыка века того: граммофон.
  • Танец эпохи той давней: тустеп.
  • Ставит хозяин пластиночку. Он
  • вежливо приглашает гостей.
  • Я пририсую сейчас в уголке,
  • как стародавние мастера,
  • мальчика с мячиком в слабой руке.
  • Это я сам, объявиться пора.
  • Видите мальчика рыжего там,
  • где-то у рамки дубовой почти?
  • Это я сам. Это я сам!
  • Это я сам в начале пути.
  • Это я сам, как понять вы смогли.
  • Яблоко, данное тетей, жую.
  • Ветры, что всех персонажей смели,
  • сдуть не решились пушинку мою.
  • Все они канули, кто там сидел,
  • все пировавшие, прямо на дно.
  • Дяди ушли за последний предел
  • с томными тетями заодно.
  • Яблоко выдала в долг мне судьба,
  • чтоб описал, не забыв ни черта,
  • дядю, похожего на попа,
  • с дядей, который похож на кота.

Музыка над базаром

  • Я вырос на большом базаре,
  •                      в Харькове,
  • где только урны
  •             чистыми стояли,
  • поскольку люди торопливо харкали
  • и никогда до урн не доставали.
  • Я вырос на заплеванном, залузганном,
  • замызганном,
  •           заклятом ворожбой,
  • неистовою руганью
  •                заруганном,
  • забоженном
  •           истовой божбой.
  • Лоточники, палаточники
  •                    пили
  • и ели,
  •      животов не пощадя.
  • А тут же рядом деловито били
  • мальчишку-вора,
  •              в люди выводя.
  • Здесь в люди выводили только так.
  • И мальчик под ударами кружился,
  • и веский катерининский пятак
  • на каждый глаз убитого ложился.
  • Но время шло – скорее с каждым днем,
  • и вот —
  •       превыше каланчи пожарной,
  • среди позорной погани базарной,
  • воздвигся столб
  •             и музыка на нем.
  • Те речи, что гремели со столба,
  • и песню —
  •         ту, что со столба звучала,
  • торги замедлив,
  •             слушала толпа
  • внимательно,
  •           как будто изучала.
  • И сердце билось весело и сладко.
  • Что музыке буржуи – нипочем!
  • И даже физкультурная зарядка
  • лоточников
  •          хлестала, как бичом.

«Как говорили на Конном базаре…»

  • Как говорили на Конном базаре?
  • Что за язык я узнал под возами?
  • Ведали о нормативных оковах
  • бойкие речи торговок толковых?
  • Много ли знало о стилях сугубых
  • веское слово скупых перекупок?
  • Что
  •    спекулянты, милиционеры
  • мне втолковали, тогда пионеру?
  • Как изъяснялись фининспектора,
  • миру поведать приспела пора.
  • Русский язык (а базар был уверен,
  • что он московскому говору верен,
  • от Украины себя отрезал
  • и принадлежность к хохлам отрицал),
  • русский базара – был странный язык.
  • Я – до сих пор от него не отвык.
  • Все, что там елось, пилось, одевалось,
  • по-украински всегда называлось.
  • Все, что касалось культуры, науки,
  • всякие фигли, и мигли, и штуки —
  • это всегда называлось по-русски
  • с «г» фрикативным в виде нагрузки.
  • Ежели что говорилось от сердца —
  • хохма жаргонная шла вместо перца.
  • В ругани вора, ракла, хулигана
  • вдруг проступало реченье цыгана.
  • Брызгал и лил из того же источника,
  • вмиг торжествуя над всем языком,
  • древний, как слово Данилы Заточника,
  • мат,
  •    именуемый здесь матерком.
  • Все – интервенты, и оккупанты,
  • и колонисты, и торгаши —
  • вешали здесь свои ленты и банты
  • и оставляли клочья души.
  • Что же серчать? И досадовать – нечего!
  • Здесь я – учился, и вот я – каков.
  • Громче и резче цеха кузнечного,
  • крепче и цепче всех языков
  • говор базара.

Музшкола имени Бетховена в Харькове

  • Меня оттуда выгнали за проф
  • так называемую непригодность.
  • И все-таки не пожалею строф
  • и личную не пощажу я
  •                  гордость,
  • чтоб этот домик маленький воспеть,
  • где мне еще пришлось терпеть и претерпеть.
  • Я был бездарен, весел и умен,
  • и потому я знал, что я – бездарен.
  • О, сколько бранных прозвищ и имен
  • я выслушал: ты глуп, неблагодарен,
  • тебе на ухо наступил медведь.
  • Поешь? Тебе в чащобе бы реветь!
  • Ты никогда не будешь понимать
  • не то что чижик-пыжик – даже гаммы!
  • Я отчислялся – до прихода мамы,
  • но приходила и вмешивалась мать.
  • Она меня за шиворот хватала
  • и в школу шла, размахивая мной.
  • И объясняла нашему кварталу:
  • – Да, он ленивый, да, он озорной,
  • но он способный: поглядите руки,
  • какие пальцы: дециму берет.
  • Ты будешь пианистом.
  •                  Марш вперед! —
  • И я маршировал вперед.
  •                    На муки.
  • Я не давался музыке. Я знал,
  • что музыка моя – совсем другая.
  • А рядом, мне совсем не помогая,
  • скрипели скрипки и хирел хорал.
  • Так я мужал в музшколе
  •                    той вечерней,
  • одолевал упорства рубежи,
  • сопротивляясь музыке учебной
  • и повинуясь музыке души.

Медные деньги

  • Я на медные деньги учился стихам,
  • на тяжелую, гулкую медь,
  • и набат этой меди с тех пор не стихал,
  • до сих пор продолжает греметь.
  • Мать, бывало, на булку дает мне пятак,
  • а позднее – и два пятака.
  • Я терпел до обеда и завтракал так,
  • покупая книжонки с лотка.
  • Сахар вырос в цене или хлеб дорожал —
  • дешевизною Пушкин зато возражал.
  • Полки в булочных часто бывали пусты,
  • а в читальнях ломились они
  • от стиха,
  •        от безмерной его красоты.
  • Я в читальнях просиживал дни.
  • Весь квартал наш
  •              меня сумасшедшим считал,
  • потому что стихи на ходу я творил,
  • а потом на ходу, с выраженьем, читал,
  • а потом сам себе: «Хорошо!» – говорил.
  • Да, какую б тогда я ни плел чепуху,
  • красота, словно в коконе, пряталась в ней.
  • Я на медную мелочь
  •                 учился стиху.
  • На большие бумажки
  •                 учиться трудней.

Деревня и город

  • Когда в деревне голодали —
  • и в городе недоедали.
  • Но все ж супец пустой в столовой
  • не столь заправлен был бедой,
  • как щи с крапивой,
  •               хлеб с половой,
  • с корой,
  •        а также с лебедой.
  • За городской чертой кончались
  • больница, карточка, талон,
  • и мир села сидел, отчаясь,
  • с пустым горшком, с пустым столом,
  • пустым амбаром и овином,
  • со взором, скорбным и пустым,
  • отцом оставленный и сыном
  • и духом брошенный святым.
  • Там смерть была наверняка,
  • а в городе – а вдруг устроюсь!
  • Из каждого товарняка
  • ссыпались слабость, хворость, робость.
  • И в нашей школе городской
  • крестьянские сидели дети,
  • с сосредоточенной тоской
  • смотревшие на все на свете.
  • Сидели в тихом забытье,
  • не бегали по переменкам
  • и в городском своем житье
  • все думали о деревенском.

«Шел фильм…»

  • Шел фильм.
  • И билетерши плакали
  • семь раз подряд
  • над ним одним.
  • И парни девушек не лапали,
  • поскольку стыдно было им.
  • Глазами горькими и грозными
  • они смотрели на экран,
  • а дети стать стремились взрослыми,
  • чтоб их пустили на сеанс.
  • Как много создано и сделано
  • под музыки дешевый гром
  • из смеси черного и белого
  • с надеждой, правдой и добром!
  • Свободу восславляли образы,
  • сюжет кричал, как человек,
  • и пробуждались чувства добрые
  • в жестокий век,
  • в двадцатый век.

Золото и мы

  • Я родился в железном обществе,
  • постепенно, нередко – ощупью
  • вырабатывавшем добро,
  • но зато отвергавшем смолоду,
  • отводившем
  •           всякое золото
  • (за компанию – серебро).
  • Вспоминается мне все чаще
  • и повторно важно мне:
  • то, что пахло в Америке счастьем,
  • пахло смертью в нашей стране.
  • Да! Зеленые гимнастерки
  • выгребали златые пятерки,
  • доставали из-под земли
  • и в госбанки их волокли.
  • Даже зубы встречались редко,
  • ни серьги, ничего, ни кольца,
  • ведь серьга означала метку —
  • знак отсталости и конца.
  • Мы учили слова отборные
  • про общественные уборные,
  • про сортиры, что будут блистать,
  • потому что все злато мира
  • на отделку пойдет сортира,
  • на его красоту и стать.
  • Доживают любые деньги
  • не века – деньки и недельки,
  • а точней – небольшие года,
  • чтобы сгинуть потом навсегда.
  • Это мы, это мы придумали,
  • это в духе наших идей.
  • Мы первейшие в мире сдунули
  • золотую пыльцу с людей.

Школа войны

Сон

  • Утро брезжит, а дождик брызжет.
  • Я лежу на вокзале в углу.
  • Я еще молодой и рыжий,
  • мне легко на твердом полу.
  • Еще волосы не поседели
  • и товарищей милых ряды
  • не стеснились, не поредели
  • от победы и от беды.
  • Засыпаю, а это значит:
  • засыпает меня, как песок,
  • сон, который вчера был начат,
  • но остался большой кусок.
  • Вот я вижу себя в каптерке,
  • а над ней снаряды снуют.
  • Гимнастерки. Да, гимнастерки!
  • Выдают нам. Да, выдают!
  • Девятнадцатый год рожденья —
  • двадцать два в сорок первом году —
  • принимаю без возраженья,
  • как планиду и как звезду.
  • Выхожу двадцатидвухлетний
  • и совсем некрасивый собой,
  • в свой решительный, и последний,
  • и предсказанный песней бой.
  • Потому что так пелось с детства.
  • Потому что некуда деться
  • и по многим другим «потому».
  • Я когда-нибудь их пойму.

«Последнею усталостью устав…»

  • Последнею усталостью устав,
  • предсмертным равнодушием охвачен,
  • большие руки вяло распластав,
  • лежит солдат.
  • Он мог лежать иначе,
  • он мог лежать с женой в своей постели,
  • он мог не рвать намокший кровью мох,
  • он мог…
  • Да мог ли? Будто? Неужели?
  • Нет, он не мог.
  • Ему военкомат повестки слал.
  • С ним рядом офицеры шли, шагали.
  • В тылу стучал машинкой трибунал.
  • А если б не стучал, он мог?
  • Едва ли.
  • Он без повесток, он бы сам пошел.
  • И не за страх – за совесть и за почесть.
  • Лежит солдат – в крови лежит, в большой,
  • а жаловаться ни на что не хочет.

Госпиталь

  • Еще скребут по сердцу «мессера»,
  • еще
  •    вот здесь
  •           безумствуют стрелки,
  • еще в ушах работает «ура»,
  • русское «ура – рарара – рарара!» —
  • на двадцать
  •          слогов
  •               строки.
  • Здесь
  •      ставший клубом
  •                  бывший сельский храм —
  • лежим
  •       под диаграммами труда,
  • но прелым богом пахнет по углам —
  • попа бы деревенского сюда!
  • Крепка анафема, хоть вера не тверда.
  • Попишку бы ледащего сюда!
  • Какие фрески светятся в углу!
  • Здесь рай поет!
  •             Здесь
  •                  ад
  •                    ревмя
  •                        ревет!
  • На глиняном истоптанном полу
  • томится пленный,
  •              раненный в живот.
  • Под фресками в нетопленом углу
  • лежит подбитый унтер на полу.
  • Напротив,
  •         на приземистом топчане,
  • кончается молоденький комбат.
  • На гимнастерке ордена горят.
  • Он. Нарушает. Молчанье.
  • Кричит!
  •       (Шепотом – как мертвые кричат.)
  • Он требует, как офицер, как русский,
  • как человек, чтоб в этот крайний час
  • зеленый,
  •        рыжий,
  •              ржавый
  •                    унтер прусский
  • не помирал меж нас!
  • Он гладит, гладит, гладит ордена,
  • оглаживает,
  •           гладит гимнастерку
  • и плачет,
  •        плачет,
  •              плачет
  •                   горько,
  • что эта просьба не соблюдена.
  • А в двух шагах, в нетопленом углу,
  • лежит подбитый унтер на полу.
  • И санитар его, покорного,
  • уносит прочь, в какой-то дальний зал,
  • чтоб он
  •       своею смертью черной
  • комбата светлой смерти
  •                    не смущал.
  • И снова ниспадает тишина.
  • И новобранца
  •            наставляют воины:
  • – Так вот оно,
  •            какая
  •                здесь
  •                    война!
  • Тебе, видать,
  •            не нравится
  •                     она —
  • попробуй
  •        перевоевать
  •                  по-своему!

Кёльнская яма

  • Нас было семьдесят тысяч пленных
  • в большом овраге с крутыми краями.
  • Лежим,
  •       безмолвно и дерзновенно.
  • Мрем с голодухи
  •              в Кёльнской яме.
  • Над краем оврага утоптана площадь —
  • до самого края спускается криво.
  • Раз в день
  •         на площадь
  •                  выводят лошадь,
  • живую
  •      сталкивают с обрыва.
  • Пока она свергается в яму,
  • пока ее делим на доли
  •                   неравно,
  • пока по конине молотим зубами, —
  • о бюргеры Кельна,
  •                да будет вам срамно!
  • О граждане Кёльна, как же так?
  • Вы, трезвые, честные, где же вы были,
  • когда, зеленее, чем медный пятак,
  • мы в Кёльнской яме
  •                 с голоду выли?
  • Собрав свои последние силы,
  • мы выскребли надпись на стенке отвесной,
  • короткую надпись над нашей могилой —
  • письмо
  •       солдату страны Советской.
  • «Товарищ боец, остановись над нами,
  • над нами, над нами, над белыми костями.
  • Нас было семьдесят тысяч пленных,
  • мы пали за родину в Кёльнской яме!»
  • Когда в подлецы вербовать нас хотели,
  • когда нам о хлебе кричали с оврага,
  • когда патефоны о женщинах пели,
  • партийцы шептали: «Ни шагу, ни шагу…»
  • Читайте надпись над нашей могилой!
  • Да будем достойны посмертной славы!
  • А если кто больше терпеть не в силах,
  • партком разрешает самоубийство слабым.
  • О вы, кто наши души живые
  • хотели купить за похлебку с кашей,
  • смотрите, как, мясо с ладони выев,
  • кончают жизнь товарищи наши!
  • Землю роем,
  •           скребем ногтями,
  • стоном стонем
  •            в Кёльнской яме,
  • но все остается – как было, как было! —
  • каша с вами, а души с нами.

Памятник

  • Дивизия лезла на гребень горы
  • по мерзлому,
  •           мертвому,
  •                   мокрому
  •                         камню,
  • но вышло,
  •         что та высота высока мне.
  • И пал я тогда. И затих до поры.
  • Солдаты сыскали мой прах по весне,
  • сказали, что снова я родине нужен,
  • что славное дело,
  •               почетная служба,
  • большая задача поручена мне.
  • – Да я уже с пылью подножной смешался!
  • Да я уж травой придорожной пророс!
  • – Вставай, подымайся! —
  •                     Я встал и поднялся.
  • И скульптор размеры на камень нанес.
  • Гримасу лица, искаженного криком,
  • расправил, разгладил резцом ножевым.
  • Я умер простым, а поднялся великим.
  • И стал я гранитным,
  •                 а был я живым.
  • Расту из хребта,
  •              как вершина хребта.
  • И выше вершин
  •             над землей вырастаю.
  • И ниже меня остается крутая,
  • не взятая мною в бою высота.
  • Здесь скалы
  •           от имени камня стоят.
  • Здесь сокол
  •          от имени неба летает.
  • Но выше поставлен пехотный солдат,
  • который Советский Союз представляет.
  • От имени родины здесь я стою
  • и кутаю тучей ушанку свою!
  • Отсюда мне ясные дали видны —
  • просторы
  •        освобожденной страны.
  • Где графские земли
  •                 вручал
  •                      батракам я,
  • где тюрьмы раскрыл,
  •                  где голодных кормил,
  • где в скалах не сыщется
  •                    малого камня,
  • которого б кровью своей не кропил.
  • Стою над землей
  •              как пример и маяк.
  • И в этом
  •        посмертная
  •                служба
  •                      моя.

«Расстреливали Ваньку-взводного…»

  • Расстреливали Ваньку-взводного
  • за то, что рубежа он водного
  • не удержал, не устерег.
  • Не выдержал. Не смог. Убег.
  • Бомбардировщики бомбили
  • и всех до одного убили.
  • Убили всех до одного,
  • его не тронув одного.
  • Он доказать не смог суду,
  • что взвода общую беду
  • он избежал совсем случайно.
  • Унес в могилу эту тайну.
  • Удар в сосок, удар в висок,
  • и вот зарыт Иван в песок,
  • и даже холмик не насыпан
  • над ямой, где Иван засыпан.
  • До речки не дойдя Днепра,
© BOOK 2025
Контакты для правообладателей
[email protected]