Вступление

Глава 1

Иногда, даже не задавая никакие вопросы, всё сразу становится ясно. В голове всё укладывается. Если что непонятно – то тут уже вопрос к человеку, ведь трудно здесь в чём – либо запутаться. Да, шанс на это имеется абсолютно всегда. Этот шанс принято называть уникальным. Человека с тем самым шансом – особенным. Но стоит всегда признавать вещи, очевидные оку. Приравнивать обыкновенную глупость к самой уникальности – и есть сама глупость. Но переубедить кого – либо уже невозможно. Глупость уже сидит глубоко. Так, что уже почти каждый первый считает себя уникальным, приравнивая неспособность к размышлению к особенности, называемой мнением. Можно сказать абсолютно всё и это «Всё» будет услышано. А всё лишь потому, что сказано было что – то для всех них обидное. Возможно, устали от всего им обидного. Невзирая на эго, лишь оно, пожалуй, всем и помогает. И, пожалуй, не согласиться – посчитать странным себя самого. Либо после такого отчаянного шага будешь сам именитым. Либо станешь изгоем. Вернее, не станешь – останешься. Вопрос в абсолютно другом – плохо ли это? Плохо ль быть зрячим, когда все остальные – слепые?

Обыкновенно, прямо смотря, вроде бы и всё замечая, однако в то же время, абсолютно ничего и не видя, человек вспомнить пытается все располагающие или предшествующие события, приведшие его к невиданной радости, к великолепию торжества совсем непредвиденного. Полнейшая отвлечённость от всего мира сравнений и сплетен длиться вечно не может по самому определению того самого мира. Верным признаком причастности ко всем этическим преступлениям мира сопровождается сущность если не создателя, хоть небольшой, но существенной части мира, без которой свет, ошибочно всё и всех в себя собравший, катаклизмом стёрт будет со своего же лица, оставив на поверхности только восхищённых или просто улыбающихся. О самооценке в критической ситуации говорить не приходится. Раз уж нету у света её. Ну посудить нетрудно – он сам себя разрушает, надеясь этими же прецедентами сделать себя симпатичней, но втайне даже от себя пытаясь привлечь лишь внимание, хотя сам недостаток виртуозно пряча так, что даже сам этого не замечает. Только труженики, подобное пережившие хоть и с великим трудом, зато правду от себя не скрывающие и улыбаются, и на мысли свои отвлекаются. Задатки труженика есть в человеке. Но убьёт их он или нет – дилемма именно в этом.

И не всегда есть возможность погрузится в пучину собственных мыслей. Особенно, если прожить страх необыкновенный возможности не было, а повсюду стоят почти что упавшие. Ведь желание высокой меры абсолютно нормально для всех. Но золото – покой приносит. А покой равен золоту. А потому обыкновенный, но лишь с первого впечатления, клерк не хватал ни звёзд с белого неба, ни себя самого для личности, ведь куда бы лезть дальше, казалось? И ведь давно подмечено, и хотя не очами, хоть мозгом, что не возникает жизни, при которой всё идеально, он от просвета, возможно, не работал, но думал, что сейчас момент именно тот, когда границы все стёрты и всё исключительно чудно, богато. Нет границ тела, нет границ восхищению, ведь позади всё абсолютно: нет больше учёбы, нет во всей красе строгости. Исчезло всё напряжение, не существует волнения. По самой меньшей цене – для него лично. И для профессионала всего дела – мечта. Со стороны – человек, даже нестрашно сказать, – он рабочий, занимается делом своим. В другое время, уже не твоё, попробуй представить, о чём же он думает, и сам себе наплетёшь чепухи, в роде того, что хорошего человека должно быть много. Вернее, хороших людей быть много должно. Будто сам, непонятно зачем, его оправдывая, ведь таких, как он – миллионы. Нестрашно, что плодов работы не видно, ведь наверняка они существуют, но только для людей специальных. Специально обученных видеть их. И веками продолжаться так может. И будет. И будет от их тихого смеха, ведь эти «флористы», возможно, даже зачастую втайне от себя, но знают, что плодов этих существовать и не может, но пока непросвещённые думают, что видят истину в том, чего нет, этот смех будет слышен всегда. Но только людьми специальными. И только от них же. А если миф о том, что специальность их каторжная, будет разрушен, они её и лишатся. Да, мир очистится, да, человек закроет дверь в прошлое, но того случится не может, пока мифам верят те, кто не только не знает профессии, но и законов жизни этических, потому зачастую специалисты тот миф и поддерживают, что всё будет. Но позже. И только для людей специальных. Или по – другому, людей просто ненужных.

Не одними лишь предисловиями богаты все рассуждения. Но хороши и те, и другие не только лишь смыслом, но и для каждого ценным – истиной. Для одного истина одна абсолютно всегда, но для множества – одной не обойтись уже точно. Однако иногда даже разумом не обделённым в спор влезать и приходится. Какой сильной правда бы не была – а защитить себя без сторонников может только человек совершенно неясный. Он странный, он слабый. Однако не с обеих сторон. Сильный лишь для таких странных, как и, собственно, он. Но вещь – то ведь в том, что поиск таких бесподобных займёт времени больше. Раз, эдак, в миллион. И ведь даже если найдёшь, то в факте того радости может и не оказаться, ведь редкость ценности может оказаться не такой уж ценной. Да и ценность – не редкой. Но покоя не даёт не подобное. Совсем противоположное: даже бесподобный человек, понимающий, обозреть может всё, но сделать то самое заветное действие хочет далеко не всегда. Одно дело – когда ты упёртый, ищешь того, бесподобного, и даже встречаешь, а он тоже человека встречает, однако, совсем не того. Не тебя. Не такого тебя, какой был нужен ему. А презумпция – то вся на тебе. На том, кто искал. Искал, искал и в конечном итоге нашёл. Думаешь, что нашёл бесподобного, а в реальности разговариваешь с беспринципностью, которая тебя в пропасть загонит надолго. Вплоть до момента появления уважения себя самого. Момента признания себя самого. Момента веры себе самому. Впредь на прошлое не ориентируешься. Идёшь вперёд. Навстречу не только беспринципности, но и унижению собственного достоинства, однако к возвышению того достоинства среди остальных.

И пускай не возвышаешься в своём уме собственном. Можешь даже не приобрести славы. Зато ты будешь нормальным. Особо не выделяться ни тем. Да и ни другим, собственно, тоже. Делаешь ставку на «Среднее». Совсем человек не рискует. Вроде и в нищете становиться лучше не хочется. Но даже в минуемом счастье есть шанс угодить в пропасть, потеряв свою главную ценность. Но и счастье несчастью может быть рознь. И даже смотреть не придётся на то, кто такой ты сегодня. Ловелас мимо людей словно всех пролетающий и оставляющий их далеко позади. Или один из той чёрно – белой массы, каждый день ходящей в накидках такого же цвета. Ибо нет у них даже масок. Потому что нет в человеке загадки. Видно всё с первого взгляда. Даже с обыкновенного самого – с его привычного места. Ведь это тот случай, когда не человек место красит, а место человека. Ведь наблюдать за местом весьма интересней. Однако прознать желания этих «Не мест» интересно тоже весьма. В чём сего желания сила? Оправдать ожидания поможет лишь их спуск изначальный, поскольку многого ожидать не придётся. Хоть тогда. Хоть сейчас. Но только не в будущем. В привычках невероятия вариантов – чаще сбываться. Но, напротив, надежды, даже со всей своею нелепостью, сбыться всё ж смогут. Да, вероятность оказаться на дне выше, но то «Всё» не все понимают. Всё делают ставку на «Среднее». На что гарантированно. Даже самый отчаянный, но только при всей спекуляции, тогда обыкновенным трусом покажется, идущим за теми, кто идёт за другими. В походе за другими только ожидает он чего интересного. Только ожиданиями себя он и радует. И только в конце пути своего лишь понимает, что впереди не стимул, не самообман. Более того – не фантазия. Лишь прозрачная блёклая тень идущего спереди, который идёт за такой же тенью, не отличающейся ничем, кроме испаряющихся мечтаний.

Но тень не всегда блекла или прозрачна. Обобщения лишь всех утешают. Или даже раздражают кого. Но то не меняет факта, что хоть цвет свой у каждой. У человека рабочего, как он сам себя называет, сомнений бы не было в том, что она чёрно – белая… Что же, иногда неплохо слова и попридержать. По меньшей мере ему самому всё вполне нравится. Нравится вот уже несколько лет. Легко не согласиться с обратным, ведь не нравилось бы – пошёл бы трудиться в место другое. Но с его – то умениями только обёртка будет другой, а польза, да суть останутся теми же. Но то, совершенно напротив, ему не противно – то видно. Но не настолько он опытен, чтобы в голове его сложилась заветная правда, а пока убеждён он твёрже всего, что не только доносит корысть себе, но и окружающим выгоду. Некая вывеска на тысячной витрине очередного магазина одежды – то работа его. Такое пикантное яблоко на совсем обычной упаковке продукта – плод лишь в меньшей степени того яблока матери, зато в полной степени украшенное кротким дизайнером. Или даже алмаз. Непрезентабельность его неогранённости обо всём скажет, хотя в душе его всё сокровище. Но на чистой и гладкой груди он будет в виде лишь огранённом, с одной стороны как бы пытаясь намекнуть на некую тайну, таящуюся в душе носителя, а с другой стороны прямо указывая своим блеском на расцветающее там же лицемерие. Но на свете это не имеет значения, если для одних это метод для маскировки, а для других – образ для обогащения. И прекрасно не думать обо всех последствиях. На жизнь заработал – а дальше у души идёт всё, как нельзя, ровно. И нет никакого развития: нету ошибок, нету падений. До света она дотянуться не сможет. Да и дальше только человек ёрзает, носится. Но не душа. Ведь даже небольшая горка ошибок не смогла дать разгона, ибо нету просто ошибок. И пусть брошенный вверх всё же падает вниз – душа расцветает. Свой интерес приобретает. А от света – своё же истинное. Своё – настоящее сияние.

Однако сияние может гаснуть не от порчи, а от наивности. Наивности человека, сказать, неиспорченного. Того, кто не просто работает, но крайне энтузиастичен. Воюет лишь от незнания. Незнания того, что не всем другим всё равно, однако про себя не забывая. Что же, понять его можно – обогащение на данном отрезке весьма не мешает на фоне становления. Хотя лично он считает, что он уже стал. Опыт стабильной работы вот уже скоро достигнет четырёх лет. Он сам этим очень гордился, ведь ни у одного из его бывших друзей к своим двадцати четырём – двадцати пяти годам ещё не получилось достигнуть уровня того ремесла, которое приносило бы не только удовольствие, но и доход. А главное – оно постоянное. Для этого человека это был один из главных поводов для гордости и не просто так он сравнивал себя со своими бывшими товарищами, ибо упустить возможность лишний раз себя похвалить было смерти подобно. Что же, и у того есть оправдание – работать лучше он начинал, когда в полной мере осознавал своё. Однако не в простой рутине вся ценность. Имел трудяга свойство смотреть не только вперёд, а будто рентген – видеть всё то, что за будущим. Не только то, что впереди, но и что – то за тем даже стоящее. Оттого и делал выбор не для себя самого. А для того человека, что в будущем будет пожинать плоды сотворённого ранее. Знал он это не понаслышке, ведь будучи намного моложе он ввести успел вперед идущего в далеко не одно заблуждение. Одни заблуждения приводили к неприятностям. Другие – к личному. И только спасение в виде угасания своей идентичности, наказание схватыванием собственного эга собой и последующее признание не другими, но эгом помогло молодому, но более чем не начинающему дизайнеру разгрести все мысли на место. Благодаря только не лицемерам присущей медлительности, а принадлежащим теперь ему самому сумбурности и беспорядку, ранее ненавистным, сейчас – спасительным.

Чему положительную оценку большинство бы точно не дало, так это внешности этого человека. Причём, внешности совершенно не той, которую он мог выбрать. Одевался он ювелирно. Обыкновенная, но далеко не единственная условная толстовка всегда была под цвет его глаз. Оттенок он всегда выбирал подходящий. Никогда нельзя было на нём увидеть, рубашку, скажем, бирюзового цвета, ибо такой тон резко отвлекал от взгляда глаз собеседника. Благодаря тому, собеседник и будет видеть в человеке лишь внешность рубашке подобную и даже не заметит глаза, на душу похожие, на контрасте яркости ужаса не такие взгляд привлекающие, но в сотню раз интересней обычной рубашки. Напротив, форма жизни была абсолютно всегда была слабо выраженного бледновато – голубого оттенка цвета индиго. Точно такого же, как и его глаза. На его стройных ногах красовались узкие джинсы. Узкие не потому, что к таким ногам в обязательном порядке должно что – то привлекать, а потому, что именно такие джинсы обеспечивали идеальнейшее строение сходящей вниз волны голубовато – синих лавин. Но цвет менялся с ювелирно – подобранной палитры пастельно – голубоватого на более, но не доходящий до абсурда, выраженный сапфировый. И чем ниже опускался взгляд собеседника, тем тусклее становился тот сапфир, формируя в непонимающих глазах вполне ясные волны, владеющие лишь одним, но очень элегантным всплеском. А кульминацией этих волн становились мрачнейше – синие ботинки оттенка ночного неба, на котором нет ни единой звезды.

И всё было бы хорошо, если бы не лицо того, чьё тело вся эта волна покрывает. И если одежду поменять можно легко, то лицо своё не исправишь. И хотя веснушки придавали ему какой – то шарм, в остальном оно было, прямо сказать, не слишком интересным. Оно не было ни вытянутым, ни широким. Скорее, обычным. Подбородок был близко расположен к губам и слегка выпирал. Уши у него были «Средней паршивости», как он сам о них говорил, когда речь о них заходила. Лицу вроде подходят. От головы почти не уходят в стороны, поэтому он вполне мог позволить себе носить причёску, их не перекрывающую, ведь если бы они были у него хоть чуть «Отдёрнуты», он бы всеми силами пытался отрастить себе такую шевелюру, которая не только закрывала бы уши от посторонних и не очень глаз, но и придавала бы форме его лица вполне отличный от других оттенок. И, что понять уже довольно нетрудно, обаяние как лицу, так и пареньку в целом придавали его глаза. А точнее, их великолепное сочетание с одеждой, им подбираемой. Начиная огляд с блекло – василькового капюшона толстовки и заканчивая его космически – тёмными сапогами, не могло не сложиться впечатление человека крайне опрятного.

Работа такого человека со стороны хоть и могла показаться весьма тусклой и рутинной, но для него, человека, находящегося не в стороне, а в непосредственном центре событий, подобные оскорбления его деятельности являлись не более, чем мелочью, которую говорят те, кто никогда не пробовал ничего даже подобного за всю свою жизнь. Вроде бы надо знать, на кого ориентируешься, а в то же время совершенно неплохо бы и угодить остальным. Важно подобрать оригинальное и притягивающее взгляд сочетание цветов. И главное – окончательно заманить зеваку в лавочку, в которую, впрочем, он сам попадётся. Но осознает это только потом, будучи пойманным.

Но у самого трудяги дизайнерская деятельность вызывала восхищение. Не амбициозность. Амбициозность прошла в тот же момент, когда он понял, что уже стал маэстро в своём деле. Однако восхищение своей работой он испытывал всегда, когда начинал о ней задумываться более глубоко. То – есть, не во время работы непосредственно. Во время работы он думал о том, насколько оригинально возможно нарисовать щит или вывеску. И практически всегда он достигал своей задумки. У его творений был нужный шарм, достаточный для того, чтобы не оттолкнуть возможного клиента своей назойливостью. У его работ было главное – привлекательность. Нет, не всегда они были яркими. Хотя и убийственная, но такая приманивающая резкость тоже имела место в некоторых его произведениях. Но эти работы притягивали своей, наоборот, ненавязчивостью. На фоне других, слишком кислотных, чересчур вульгарных картин, его произведения привлекали своей сдержанностью, а в череде обыкновенных скучных объявлений, плоды его работ всегда умели завлекать. По – иному, этот человек имел понимание баланса в рекламе и всегда его соблюдал, чем и заработал себе репутацию дизайнера, великолепно знающего своё дело.

Работа в его компании нареканий не вызывала, всё было вполне ясно, дерзко и современно. Менеджер получал разнообразные заказы от клиентов и принимал, либо отказывал. Это зависело от конкретных принципов менеджмента, знал которые только сам непосредственно менеджер. Потом менеджер прикреплял принятый заказ в корпоративный чат, в котором дизайнеры и решали, приниматься за работу или нет. Кто брался за работу, за тем она оставалась закреплена навсегда, вплоть до её выполнения. Кто хотел взять заказ, должен был просто написать об этом менеджеру. После этого момента можно было приступать к работе.

Собственно, только недавно закончив работу над заказом для рекламного щита, неплохо бы и взяться за новую работу. Однако отношения с менеджерами компании у обычных дизайнеров были отнюдь не на высшем уровне. Менеджер и близко не знал способностей дизайнеров, хотя бы немого походящих на реальные. Оттого и не все заказы всегда оставались выполненными. Ибо даже художнику со стажем не меньше, чем длина всей жизни доброй половины сотрудников компании может быть не под силу создать рекламный щит с обилием оттенка за отведённые несколько часов. Пускай даже за соответствующую плату. Вот и в молодом, но очень компетентном дизайнере не нашлось желания браться за заказ, размер которого близок к катастрофическому, а времени на его выполнение с каждой секундой становилось всё меньше и меньше. Им было принято решение за него не браться. А то, что клиент не получит ответа – его совершенно не волновало. За это отвечал менеджер, а не сам, собственно, дизайнер.

Что же говорить, сегодняшний рабочий день оказался для него не слишком продуктивным. Получилось лишь сдать клиенту прошлый заказ. Однако этого тоже вполне хватало для того, чтобы не чувствовать весь день на душе тоску. Ведь у дизайнеров существует сатирическая примета: «Сдал заказ – жди прибавления в кошельке». Эти слова не давали заскучать молодому художнику. Нечасто такое случалось, но сегодня этот художник уходил с работы последним. Примечательно то, что свой собственный рабочий стол он покинул вот уже как несколько часов. Зато лишь несколько минут назад он встал из – за стола другого молодого художника. Хотя и смышлёного, однако пока ещё не такого профессионального, как его, сказать, наставник. А наставник потому его и подучивал. Не только на рабочем месте освоиться, но и нажать на спусковой крючок, который позволит его подопечному не только вместе вдоль разогнаться, но и «Рулить» самому и уводить себя всё дальше и дальше. А пока шёл лишь разгон, наставник извлекал из него только выгоду, ведь не так давно он договорился с начальством о прибавке к зарплате за этакое обучение новеньких. Хотя слово «Договорился», возможно, не совсем подходило к тому диалогу с шефом: