Двенадцать лепестков Анахаты

Во тьме кромешной

Расцветет цветок.

Самое наивное существо в Мире Бога – это Бог, причина тому одна – отсутствие у Создателя Эго. Сама программа (эго) возникла при делении (эманациях) Его себя на части для того, чтобы они не «разбежались» под воздействием образовавшегося в связи с этим хаоса, но определяли себя как самостоятельные сути и поддавались обратному притяжению к Единому Целому в силу заложенной в них внутренней гармонии. Бог не хранит секретов. От кого? От самого себя – смешно, от мира, который сам и создал, – глупо, от сутей, что являются частями Его же «плоти», – невозможно. Проси Бога о чем ни пожелаешь – Он не откажет, вопрошай о том, что не дает покоя, – не сокроет, а захочешь «вернуться» – протянет длань Свою и сам шагнет навстречу.

Однажды в одном захолустном городе, единственной достопримечательностью коего служила его равноудаленность от всех столиц, что, в свою очередь, означало непопадание сего населенного пункта ни на один перекресток каких-либо путей сообщения, будь то сухопутные, морские или воздушные виды коммуникаций, совершенно неожиданно, как это и случается в подобных местах, состоялось экстраординарное событие поистине вселенского масштаба, о чем не спеша и пойдет речь ниже.

Как-то утром жители вышеупомянутого города, протерев глаза и очнувшись от дурмана опостылевших своей однообразностью снов, обнаружили на уличных афишах красочный анонс приезда в их родную «дыру» блаженнейшего из блаженных, святейшего из святых и величайшего из всех известных великомучеников преподобного Луки – по крайней мере, именно так гласил текст, добавляя о «небывалом снисхождении», проявленном преподобным по отношению к Богом забытому месту и его несчастным обитателям. Далее сообщалось о чудесах, исцелениях души и тела, снятии порчи, проказы и безболезненном изгнании бесов, захвативших темные углы жилищ, тела животных, а также их хозяев за весьма умеренную плату.

Назначенная дата шоу определяла завтрашний субботний день. Город, веками погруженный в унылую тишину и ленивый покой, загудел, как растревоженный улей; с главной площади убрали эшафот и виселицу, натянули на осиротевший помост праздничное алое покрывало, вдоль улиц выставили вазоны с розами и гортензиями, начисто промыли водой сточные канавы, освободив их от фекалий и расплодившихся без меры скользких крикливых жаб, а трубочистам настрого запретили появляться на люди с немытыми полупьяными рожами в течение всего срока пребывания великого блаженного.

Перевозбужденные предстоящим событием горожане враз изменили своим многолетним привычкам, и отказ от посещения питейных заведений, дешевого, но популярного карточного клуба и, представьте себе, пикантного салона Мадам Ло-ло этим вечером носил массовый характер, что не могло не сказаться на качестве сна взбудораженных жителей города, если быть кратким, до утра никто не сомкнул глаз.

Блаженный великомученик Лука появился на рассвете; упитанный, розовощекий, одетый по неизвестной здесь моде, с накрахмаленным воротничком, венчавшим бархатный камзол, украшенный затейливой вышивкой и начищенными до блеска пуговицами, предположительно, черненого серебра, и… ниже взгляд упирался в торчащие из-под пол камзола худосочные, кривые ноги, шлепающие по местным лужам привыкшими ко всяким дорогам голыми пятками.

Святой, с видимым удовольствием наблюдая, как толпа разинула рты от удивления, прошествовал на главную площадь и, кряхтя, забрался на помост, оставив на красном сукне черные отпечатки ступней. Город умолк, а Лука, выдержав паузу опытного актера, звонко произнес:

– Окажись я сейчас на обратной стороне Луны, в компании безмолвно сияющих звезд, не встретил бы такой тишины.

Кто-то громко чихнул в этот момент, на него зашикали, городская площадь пришла в движение, и вперед выступил сам бургомистр на правах градоначальника и почетного гражданина. Высморкавшись в кусок батистовой ткани, он торжественно провозгласил:

– Приветствую тебя…

Лука, не дав ему закончить, устало махнул рукой:

– Успокойся, мил человек, не до приветствий ныне ни мне, ни вам. Очи мои, видевшие много доселе, зрят впервые подобное уныние, как здесь. Доводилось мне входить в разрушенные крепости, разграбленные дворцы, ступать по черным остовам пепелищ великих храмов, слушать гулкие шаги свои на опустевших улицах городов, чьих обитателей всех до единого забрала чума, но даже там, в ужасе едкого дыма, среди развалин собственных жилищ я не встречал таких лиц, как ваши.

«Святой праведник» обвел взглядом городскую площадь:

– Господь Бог наш, не окружая стены града сего водами, сотворил остров покоя и благости, отвел всяческого ворога и болезни от порогов ваших домов, не застлал черным дымом очей ваших, не забрал в полон детей, пощадил мужей и не обесчестил жен, а вы унылы, словно каждый день испытываете то, о чем толкую.

Каждый стоящий на площади обернулся к соседу, вглядываясь в лик ближнего и безмолвно соглашаясь с речами «святейшего в дорогом камзоле на босу ногу».

Бургомистр нервно сглотнул слюну, ему и самому давным-давно осточертела пухлая физиономия супруги, перекошенная на левую щеку по утрам и косящая обоими глазами к ночи.

– Почтенный и преподобный, – заикаясь сказал он, – так научи, сделай лица наши светлыми, а души чистыми.

– Вообще-то у меня болен ребенок, – послышался голос из толпы, и тут же к нему присоединились другие:

– А я устал жить в нищете.

– Мне нужна удача.

– Скажи, святой, как стать счастливой?

Через минуту отдельные выкрики слились в нестройный хор человеческого отчаяния, боли, страданий и надежд. Святейший из святых поднял руку, площадь затихла.

– Вопросов много, ответ один, – негромко (но услышали все) произнес блаженный Лука.

– Говори же, не томи, – раздраженно выкрикнули из первого ряда нервно колышущегося людского моря.

– Зря утащили виселицу, – шепотом сообщил преподобный гость изумленному градоначальнику, весело подмигнув при этом: – Вы же меня и повесите потом.

А повернувшись на голос, ответил:

– Избавьтесь от уныния и все получите желаемое непременно и тут же. Но как, спросите меня, как осветить потемневшее от заблуждений и ложных маяков сознание? Раскрыть цветок Анахаты, вот мой ответ, все двенадцать лепестков.

– При всем уважении, ваше святейшество, – пробормотал покрасневший бургомистр: – О чем вы?

– Раскрытый Богом при рождении каждой души, лотос Анахаты сворачивается в бутон, и человек должен сделать так, чтобы он раскрылся, – познать себя, в этом Замысел Его и счастье наше, удача, спокойствие и благоденствие.

– О чем замыслил Бог, нам наплевать, – прокричали истошно откуда-то с краю площади: – Может, Ему просто обратить внимание на наши маленькие просьбы?

Босоногий великомученик улыбнулся:

– Начну-ка я с начала времен. Адам, пребывая в Раю, носил в себе полностью раскрытую и цветущую Анахату, но выпустить его за пределы Сада в таком виде было невозможно – вне Рая пространство Познания сжатое, плотное, агрессивное. Сок Яблока, словно яд, свернул лепестки, после чего первый человек был «изгнан» из Эдема.

– Господи Иисусе, – местный священник, старательно прятавшийся доселе за спинами прихожан, не выдержал и подскочил к помосту: – Да ведь это же форменное богохульство, гнусная крамола и мерзкое злословие.

– Распять его, – пискляво завопил преподобный Лука, изображая синодальных святош Иерусалима. – Кстати, – несколько успокоившись, – об Иисусе. Он собрал круг себя двенадцать апостолов неспроста. Каждый из учеников отображал один из пороков, присущих погруженной в плотные планы человеческой душе. Иисус раскрылся, как дух, в окружении двенадцати последователей, дав возможность им высветить их пороки, душе человеческой для раскрытия требуется осветлить дюжину лепестков Анахаты.

– Не слушайте христопродавца, – воздев руки к небу, возопил священник, физиономия его побагровела, как переспелый томат, готовый оторваться от ветки и рухнуть наземь.

– Все очень просто, – не обращая внимания на истерику коллеги, спокойно продолжил Лука: – Петр символизировал вспыльчивость, тянущую за собой страх и отречение, Андрей – «свидетель», то качество, что требовало подтверждения, а не веры, Иоанн – гнев, не бывающий праведным никогда, Иаков – желания, не всегда взвешенные, Филипп – любопытство, тянущее к чудесам беспочвенным, Варфоломей – прямота, граничащая с лукавством, Фома – неверие, сомнения неоправданные, Матфей – мытарство, переосознанное в смирение, Иаков – мытарство, переосознанное в щедроты душевные, Иуда – сребролюбие, несущее на себе предательство и переосмысленное в подвиг, Фаддей – любопытство, переосмысленное в служение, и Симон – ревнитель в духе, но ревность и в телеси. Итак, вам, унылым, начинать с луча Иакова, уравновешивающего желания плотские со степенью трудов, затраченных в духе.

Женский голос, наполненный сомнением, обратился к босоногому святому:

– О лучах и лепестках речь ведешь свою, да непонятны нам слова эти. Можешь ли проще?

– Проще можно о пустой чаше, хотя и та обидится, о Боге – не выйдет, – возразил Лука: – Частица Божья, коей наградил Создатель всякую душу, синтезирует в «Свет» энергию любви, когда находится в ее потоке, оттого-то Он не сводит Очей своих ни от одной душеньки, и только когда она сама отворачивается от Истока, происходит разрушение (развоплощение).

– Да разве не видите, добрые люди, – снова, уже хрипя от негодования, вскричал священник, – он сумасшедший, от слов его несет тиной болот адовых, и не Лука он вовсе, а Лукавый.

– Не гневайся, брат мой, – великомученика в камзоле, казалось, ничто не могло задеть или обидеть. – Ты зришь пути земные, я же глаголю о тропах небесных, энергетических. Искра Божья несет в себе (количественно) энергию звезды, божественную реакцию синтеза на все время жизни души, которая, как известно, бессмертна. Расходование этой энергии, плавное, рачительное или, напротив, взрывное, расточительное, во благо (относительно уровня понимания момента) или во зло (относительно уровня текущего сознания) и есть процесс бытия выделенной Части, или, иными словами, Познания Единого единым в совокупности частей. Уныние же – это энергетический застой, вот о чем предупреждаю я сие многолюдное собрание.

Какой же поднялся после этих слов переполох.

– Заткните ему рот, – вопил священник, стаскивая с себя рясу, надо полагать, в качестве кляпа.

– Нет, дайте святому говорить, – возражал пекарь, человек прогрессивных взглядов: – Зря, что ли, я ночь не спал.

– Вздернуть его, и точка, – бушевала генеральская вдова, женщина грубая и решительная, пришедшая на встречу с блаженным за новым женихом, а не за туманными истинами.

Великомученик, отдадим должное его самообладанию, вытащил из кармана камзола пеньковую веревку:

– Вот, осталась с прошлого раза, – он протянул моток вдове, та густо покраснела и отвела ярко накрашенные глаза.

– Иисус, – начал негромко Лука, когда все успокоилось, – Совокупный образ всех душ, воплощенных в плотных планах, есть подсказка поведения (жития) для возвращения в Рай, в объятия Отца, а также пример того, что ожидает (какие испытания) душу на этом пути. Каждая душа повторит (в самом общем виде) Путь Христа.

Бургомистр мягко опустил трясущуюся руку Луки, в которой святейший держал пеньку:

– Никто не собирается казнить вас, преподобный, только уж больно речи твои отличаются от слов Писания, вот народ и нервничает.

– Нисколько, – великомученик, не торопясь, засунул моток обратно в карман и, пристально взглянув в глаза главе города, прошептал: – Ты, человек, не способный подпрыгнуть выше собственного роста, носишь в своем сердце пылающую Бетельгейзе, но тщательно скрываешь сей факт от самого себя. Именно об этом сказано в Писании: «Имей вы веры с ячменное зернышко, сдвинули бы гору». Веры в себя, понимаешь?

– Хватит шептаться, – снова ожила толпа. – Говори громче, что там с путями Христовыми?

Босоногий святой поднял обе руки, жестом этим собираясь навести тишину на площади, но камзол его задрался, обнажив неприкрытые чресла проповедника. Дамы, закатив глаза, отворотили взоры (кроме вдовы генерала), а мужская половина чинного собрания разразилась диким гоготом, отчего вечно сонные городские вороны подпрыгнули на своих чердаках и распахнули черные глазищи, удивленно дергая из стороны в сторону смолянистыми клювами.

Лука, осознав свою ошибку, быстро опустил руки и стал терпеливо дожидаться окончания этого полубезумного веселья, причиной которому послужил сам. Через некоторое время последние смешки умолкли, и он, гордо задрав подбородок, продекламировал:

– Христов путь, как я уже твержу битый час, да видимо, нет среди вас, тупоголовых, хотя бы одного смышленого, есть раскрытие лотоса Анахаты. Двенадцать лепестков начинают «освещать» двенадцать секторов окружающего душу пространства, она (душа) становится маяком для других, имея при этом возможность выбора для себя двенадцати подсвеченных путей. Если ваше «солнце» засияло, об этом узнает вся Вселенная.

– Какое солнце? – выпучив глаза от непонимания, пробормотал бургомистр и в полном бессилии опустился на ступени помоста, стянув с головы велюровую шляпу, украшенную голубиным пером.

– Тьфу ты, – в отчаянии, что абсолютно не соответствовало человеку, наделенному многочисленными регалиями, указанными в афише, плюнул Лука и попал аккурат на лысину городского главы. Тот, оскорбленный до глубины души столь беспардонным отношением святого, поднялся и молча растворился среди сограждан.

– Какое солнце? – взревела толпа, невольно повторяя вопрос бургомистра. На всех слюны не хватит, подумал про себя Лука, вслух же, подойдя к самому краю помоста, громогласно поведал страждущим истины: – Вифлеемская звезда, что узришь сердцем, будет означать рождение Христа в себе.

Площадь, в который раз за сегодня, умолкла, а святейший из святейших, величайший из великомучеников, чеканя каждое слово, давая время вместить, осознать, запомнить, записать, высечь, выбить золотом на каждой клетке тела, продолжил:

– Вифлеемская звезда есть восьмилучевая энергия, и, коли засияла в тебе, добавь четыре пути духовности, нужные лотосу Анахаты для Вознесения.

Глаза его закатились так, что зрачков видно не стало, все тело тряслось, а на лбу проступили крупные капли пота:

– Первый путь – Служение, основанное на вере, второй – Жертва на аскезе, третий – Просвещение на внутреннем созерцании, и четвертый – Подвиг на кармической отработке.

С последними словами Лука рухнул на алое покрывало и уже не смог пошевелиться. Люди, потупив взоры, разошлись; кто по домам, кто по питейным заведениям, кто в карточный клуб, а кто и в пикантный салон Мадам Ло-ло. Слава богу, невероятное событие вселенского масштаба закончилось, и все вернулось на круги своя, тело чудака оттащили на местное кладбище, виселицу вернули на положенное ей место, а про двенадцатилепестковый лотос какой-то там Анахаты забыли уже к утру.

Не лги

Вы лжете, только Бог судья

Тому, кто предает себя,

А я винить вас не могу,

Поскольку точно так же лгу.

В утренней тишине шуршание скатывающихся камней, тронутых чьей-то неосторожной ногой, прозвучало неожиданно резко и пугающе. Моисей, в силу уже давно преклонного возраста часто присаживающийся на подходящие валуны для отдыха, вздрогнул и раскрыл сомкнутые в задумчивости веки. Чуть выше по склону, локтях в двадцати, в напряженной позе застыл человек, словно бы встреча на склоне Синая в столь ранний час не входила в его планы.

– Не пугайся, добрый путник, – радушно произнес Моисей и поднялся со своего камня. – Нам хватит места разойтись по-мирному, ибо я не преследовал тебя, а просто шел своей дорогой.

Человек расслабленно опустил задранную ногу, и новая порция потревоженных камушков веселым ручейком побежала навстречу старцу.

– Мое имя… – попытался представиться Моисей, но незнакомец, подняв руку, прервал его: – Я знаю, Моисей. Меня же в народе кличут Каменотесом и… – Тут человек, на мгновение задумавшись, добавил: – И я выходил из Египта вместе с тобой.

– Могу я спросить тебя, друг мой, – Моисей, опершись на посох, сделал шаг вперед, – что делаешь ты на горе в то время, когда солнце еще не озарило мир своим благостным светом?

Каменотес, страдающий с некоторых пор бессонницей, стал замечать, как одинокая тень из их общины по ночам бродит у подножия горы, а ближе к восходу поднимается на вершину. По стати и широким одеждам он узнал в неупокоенной душе старца Моисея и, предположив, что тот, весьма вероятно, прячет золото, отчего-то именно эта версия грела его душу более остальных, взялся следить за старейшиной, в надежде докопаться до, увы, не истины, а вожделенного клада.

Надо было отвечать, и он, вспотевший от перенапряжения, выпалил первое, что пришло в голову:

– Во снах я слышу голос Бога, Он говорит мне истины, которые я вот уже неделю выбиваю на каменной плите.

Моисей встрепенулся, лицо его озарила роскошная улыбка:

– Интересно, и где же она?

– Там, – Каменотес неопределенно махнул рукой в сторону вершины Синая.

– Удивительное дело, – старец погладил ладонью окладистую седовласую бороду, – Бог приходит и ко мне в сновидениях с призывом подняться на Синай и забрать истины, выбитые на скрижалях.

Он внимательно посмотрел на собеседника, робкие лучи восходящего солнца позолотили горбатые склоны, силуэт человека напротив проявился яснее, его взволнованность, блуждающий взгляд и подрагивающие руки выдавали с потрохами произнесенную ложь. Моисей не сомневался в этом, ибо и сам подыграл Каменотесу; никаких снов о скрижалях ему не снилось, истинной причиной его ночных бдений были купины, той самой, неопалимой, из коей Бог вещал ему когда-то об Исходе. Нынче же, выполнив Его веление и вернувшись в эти места, Моисей не находил себе покоя, и душа его просила, а то и требовала, слова Божьего.

Два лжеца молча стояли друг против друга, и солнечный диск, теперь во всей своей красе и силе, словно яблоко раздора, занял свое место меж их ликами. Путники зажмурились, а нестерпимо яркое пятно, блеснув белоснежной вспышкой, оставило на склоне куст терновника, разразившегося вдруг небесным гласом:

– Краток Путь лжеца, ибо сворачивает его с широкого тракта и через колючий кустарник мелкого вранья ведет несчастного закончить свое путешествие в зловонном болоте искаженного мира.

– Терн обращается к нам? – выпучив глаза от изумления, Каменотес с подкосившимися ногами опустился на землю. Моисей, однажды имевший подобный опыт, сильно не удивился, скорее, наоборот:

– Я искал Тебя. – Он смахнул слезу с покрасневших глаз и потупил взор: – И вот мой путь закончен.

Терновый куст, поразительным образом материализовавшийся на пустынном доселе склоне, снова озарился светом:

– Путь к Богу – совокупное течение энергии любви в пространствах Его проявления (то есть в моем мире), и Человек не камень в потоке, когда водные струи вынуждены отклоняться от своего направления и огибать препятствие, а существо «прозрачное» для любви, не искривляющее токов Света Господня. Ложь есть сила, коверкающая лучи Очей Его, а ты солгал, как и спутник твой.

Каменотес густо покраснел, проклиная свою бессонницу, тягу к чужому добру и непостижимую проницательность говорящего кустарника, а тот, «полыхая» холодным пламенем, продолжал «жечь» глаголом:

– Что заставляет человека говорить неправду? Его духовное несовершенство, непонимание величия духа в любой оболочке, при любых условиях, самых, казалось бы сознанию, неблагоприятных, хотя нередко именно «трудные» дороги соответствуют «высоким» душам – больший спрос с того, кто может.

– Но откуда… – начал, но, спохватившись, замолчал Моисей, переминаясь с ноги на ногу и щурясь на яркое сияние. Куст, без сомнения, «знал» прерванный вопрос:

– На струнах неверия Богу играет Эго, подпитывая желание казаться лучше, чем есть на самом деле, чего, в свою очередь, быть не может от естества души – все вы, проявленные, есть части Абсолюта, то есть в конечном итоге Боги. Несоответствие внутреннего содержания текущему осознанию себя порождает ложь, нивелирование этого перекоса – процесс познания.

– Я всегда следовал гласу Бога моего, – обиженно отозвался Моисей, ковыряя посохом сухую землю. – Я верил всякому слову Его, полагая за истину каждое, и даже не мог представить себе, что в ответ услышу подобное.

Волосы старика развевались на ветру, глаза, полные влаги, блестели, а тело вытянулось в сторону пылающего куста с нескрываемым вызовом:

– Коли, как говоришь, все мы Боги, в чем тогда винишь?

Глас небесный вырвал из пылающего терна дымящуюся ветку и бросил ее к ногам Моисея:

– Из тысяч нитей сплетается полотно правды, из тысяч мыслеформ, описывающих одно и то же событие, образуется его текущий узор, тысячи сотворцов вносят свою лепту в труды Создателя, таким образом происходит познание Им самого Себя, через отражение Истинной Картины Мира в зеркале, расколотом на мелкие части. Собранная после «склейки» (возвращения в лоно Отца Небесного), она (картина мира) будет обогащена (познана), дополнена (эволюционно развита) и готова к переосмыслению, новому витку спирали Эволюции самого Создателя.

– Стало быть, – быстро-быстро заморгал ошарашенный Каменотес, – нет виноватых, ни среди нас, ни вообще, раз Бог сам позволяет мараться в грязи детям своим, дабы, смыв ее, узреть себя в новом виде.

– Работа с камнями не огрубила твоего сознания, – «вспыхнул» куст. – В этом выражении и правда, и ложь.

– И все же, многоуважаемый негорючий терн, – осмелевший от похвалы Каменотес театрально поклонился пылающей купине, – что есть ложь по сути?

Куст снизил степень воспламенения до уровня спокойного тления и мягко, почти шепотом, произнес:

– Интерпретация мысли первоначальной в вербализированном виде есть ложь. Сознание, породившее определенную мыслеформу, но запустившую при посредничестве Эго ее измененную вариацию, с точки зрения энергий создает две самостоятельные картины мира, что приводит в крайнем случае к раздвоению личности, либо, если по силе превалирует «искаженная копия», человек начинает сам верить в собственное вранье. Это ложь себе, но есть ложь Богу, когда искажается истинный мир, обработке и правке подвергается творение Создателя.

– Я удовлетворен твоим ответом, светящийся терн, – Каменотес снова поклонился кусту, его первоначальный испуг, сменившийся изумлением, теперь перерос в насмешливость.

– Ты, может, и да, но я – нет. – Моисей, недовольно нахмурив лоб, отодвинул в сторону товарища и встал перед купиной: – В речах твоих сплошная неоднозначность. Бог, уже говоривший со мной подобным образом, то есть из-за куста, был более конкретен, и поэтому я смог вывести свой народ из рабства.

В ответ глас небесный легонько колыхнул горячий воздух:

– Уста, с которых льется ложь,

Изъедены червями страха,

И едко-кислый привкус страха

На них, как занесенный нож, —

такой кармический рисунок приобретает эволюционный путь физической оболочки лжеца.

Где глас могучего органа

Звучит, как комариный писк,

Там солнца лучезарный диск

Придавлен толщей океана, —

а вот это уже кармический рисунок эволюционного пути души, погрязшей во лжи.

Не отрывая взора от «пылающего» куста, Моисей, пронзенный словом Божьим, будто копьем, пошатываясь, произнес:

– Каменотес, я обманул тебя, мои ночные бдения не продиктованы сновидениями, я искал встречи с купиной неопалимой, ибо без нее я не пророк, не пастух, а просто человек, овца заблудшая, не знающая, что еще предложить своему народу.

Он сгорбился, безвольно опустил руки, и посох с гулким стуком ударился о камни возле его ног. В ответ старец услышал признание от собеседника:

– Я тоже солгал тебе, Моисей. Бог ничего не диктовал мне и даже не снился, я следил за тобой, думая, что здесь, в каменных складках синайских склонов, ты прячешь свои сокровища.

Терн озарился такой яркой вспышкой, что на миг затмил солнечный свет. Моисей зажмурился, а когда вновь открыл глаза, ни Каменотеса, появившегося на его пути из предрассветной темноты, ни Божественного присутствия в виде говорящего куста, возникшего из ниоткуда, рядом уже не было, пальцы правой ладони, ноющие от напряжения, до боли сжимали заостренный сапфировый обломок, обычный инструмент для работы с камнем. Пораженный старец охнул, сделал непроизвольно шаг вперед, и нога ударилась о тяжелую табличку. Скривившись от боли, Моисей посмотрел вниз – на гранатовой плите аккуратно и четко были выбиты строки, девятая по счету гласила: «Не лги».

Планета Богов

Пролог

Прелестное дитя, с длинными, вьющимися локонами цвета спелой пшеницы и зелеными, сверкающими в ночи, как изумруды, широко распахнутыми глазами, смело ткнуло кукольным пальчиком в черное небо, словно бы намереваясь пронзить его зыбкую, прохладную ткань насквозь и нащупать что-то неведомое в самых дальних пределах Вселенной. Острый коготок остановился возле ярко-белой, неторопливо мерцающей звезды, прикрепленной к кончику хвоста огромного лебедя, величаво распластавшего бесконечные крылья над горной грядой, отчетливо просматриваемой на горизонте:

– Папа, там живут Боги?

Мужчина наклонился к дочери и звонко поцеловал ее в макушку:

– Богам вряд ли понравится бродить по аммиачному льду и купаться в метановых озерах.

– А где им понравится? – девочка в испуге обняла отца за ноги, представив унылую и печальную картину мира, которую ей описали непонятными словами.

Мужчина поднял ребенка на руки и посадил на загривок:

– Им захочется дышать свежим воздухом, пить чистую, родниковую воду, без устали носиться по горячему песку и с невообразимым визгом прыгать в ласковые лазурные волны.

Девочка резко свесилась вниз, мужчина едва удержал равновесие.

– Так это же все есть здесь.

– Точно, – рассмеялся отец и небольно ущипнул дочь за нос. Малышка, как юркая ящерка, вывернулась из его рук и, очутившись на земле, строго посмотрела в глаза отцу:

– А где же тогда Боги?

…Путник обречен на Путь, в отличие от Пути, который может и не дождаться своего визави, оставаясь пустынным и статичным, подобно множеству уводящих за горизонт и будоражащих воображение проселочных трактов, вышедших из-под кисти великих мастеров, готовых принять любого желающего, но, увы, совершенно не приспособленных для этого по сути своей.

Щепотка хлебных крошек, вытряхнутая сперва из кармана добротного, шерстяного, но повидавшего виды халата на трясущуюся ладонь, а затем и на сухой, непослушный язык, – вот и вся трапеза, да и той уже два долгих денечка. Старик тяжело вздохнул, ослабил узелок на повисшем поясе и, посетовав на отсутствие воды в потертом бурдюке, затянул веревку потуже. Узкая каменистая тропа обвивала невысокий, но скалистый холм, походивший издалека на торчащий в тревожном предупреждении палец гиганта, прилегшего на секунду отдохнуть и ушедшего под собственным весом в объятия песчаной мантии. Еще какое-то время Путник старался догнать убегающую тень скалы, но, убедившись в беспочвенности собственных надежд, кряхтя, устроился на привал возле черного валуна, прямо под палящими без удержу лучами солнца, обессиленный, голодный и мучимый нестерпимой жаждой.

Более всех заинтересован в Путнике, вставшем на Путь, сам Господь Бог, оттого-то и стоит Идущему только начать молитву-просьбу, как она уже услышана и выполняется. Старик едва успел выдохнуть: «Хорошо бы…» – имея в виду глоток воды, как навстречу ему из-за скального выступа вышел молодой человек, розовощекий, улыбчивый, полный той самой юношеской безудержной энергии, что позволяет не спать ночами, но оставаться бодрым и готовым… не спать еще, если того требуют обстоятельства разворачивающейся перед ним судьбы.

Юноша остановился возле старика и довольно учтиво, но без особого желания, скорее по привычке спросил:

– Вам помочь?

Путник с трудом растянул в улыбке потрескавшиеся губы:

– Нет ли у тебя, добрый человек, воды, всего один глоток.

– Воды у меня нет, – Юноша развел руками. – Но на вершине скалы бьет родник.

И он кивнул головой вверх.

Старик вздохнул:

– У меня не хватит сил и на половину подъема. Не сходишь ли ты за водой для меня?

Молодой человек стянул с плеча котомку, бросил ее на землю и уселся сверху:

– Почему я должен карабкаться на скалу, сбивая в кровь руки и ноги ради того, чтобы незнакомый мне человек попил воды?

Старик заморгал глазами, намереваясь заплакать, но в его иссушенном теле не осталось ни капли влаги:

– Если ты не сделаешь этого, я умру… от жажды.

Взгляд Юноши после этих слов странным образом трансформировался из насмешливого в хищный:

– Повторюсь. Почему я должен карабкаться на скалу, сбивая в кровь руки и ноги, ради того, чтобы незнакомый мне человек попил воды… бесплатно?

– Ты просишь платы за спасение умирающего? – изумленно пролепетал Путник. – Но вода ничего не стоит, это дар Божий, как и жизнь человека, которая сейчас в твоих руках. За что платить?

– Поднимаясь наверх тебе за водой, – усмехнулся Юноша, прищурившись, как это делает рысь перед прыжком, – я могу сорваться и погибнуть. Ты оплатишь эти риски.

Старик, прикрыв глаза, снова тяжело вздохнул:

– Все, что у меня имеется, это Истина, только ею я могу расплатиться с тобой.

– Откуда мне знать, – рассмеялся молодой собеседник, – насколько ценна твоя Истина. Может, она, как и твоя жажда, есть плод вчерашних, слишком частых подходов виночерпия к бокалу, что держала твоя рука?

Старик разлепил мелко дрожащие веки и с изумлением посмотрел на собеседника:

– Я дарую ее тебе авансом, а после ты решишь, достойная ли это плата за глоток воды.

Юноша немного смутился:

– Да мне и принести-то воды не в чем.

Путник ослабевшими руками снял с пояса пустой бурдюк:

– Вот.

Молодой человек протянулся было за сосудом, но, словно от языка пламени, неожиданно оторвавшегося от костра, резко одернул руку:

– А вдруг ты обманываешь меня и хочешь завладеть моей котомкой, ведь мне придется оставить ее здесь, и пока я буду лазить по скале, ты заберешь ее и исчезнешь.

Старик всплеснул руками, покачал головой и, смирившись с ситуацией, произнес:

– Возьми бурдюк и слушай. Энергия, именуемая любовью, несет в себе код расширения, отдачи, жертвы, в ином случае Творец не смог бы разделить себя на части, то есть сотворить Мир Самопознания. Любви противоречит состояние застоя, останова, накопления, нераспространения всего того, что включает в свою суть «выгода».

Всяк, кто ищет ее (выгоду) во всем, обманывает себя, натягивает на голову корону иллюзии и, подобно неразумному дитяте, «показывает Богу язык».

– Мягко стелешь, – Юноша подмигнул старику. – Можно заснуть, в смысле… – Он хохотнул: – Заслушаться. Только слова твои сейчас выгодны самому себе, а значит, противоречивы и… лживы. Не нахожу я в них Истины обещанной.

Путник не смутился, подобные аргументы были не новы и хорошо известны ему:

– Противоречие видишь в речах моих потому, что зришь глазами Эго, а не Бога. «Бог в тебе» не ищет «выгоды», только Путь (соответствие Контракту), «выгодность» каждого шага – забота Эго, его страстное желание знать, где упадет подопечный, чтобы постелить соломки, хотя все ямы и кочки расположены на тропах судьбы самим Создателем, аккуратно и с любовью.

– Странноватая любовь у Отца Небесного к детям своим, – Юноша вспыхнул, глубоко задышал и даже привстал со столь дорогой его сердцу котомки. – И даже если я договорился с Ним на кочки и ямы, – молодой человек с вызовом задрал голову к небу, – то, скорее всего, по собственной глупости.

– Не кипятись, – успокоил Юношу старик. – Все дело в энергетическом подходе к перипетиям бытия. Всякая выгода есть энергоперекос, если она не соответствует Контракту. Кармический Совет видит отклонение моментально, и его предъявят вам для разбора при возвращении. Понимаешь меня?

Юноша отрицательно покачал головой.

– Божественная энергия не просто дар, это основная и единственная материя Вселенной, расходование ее подвержено точнейшему учету, и каждая душа должна относиться к своему поведению в проявленных планах, где все сокрыто от духовного зрения и слуха (речь о последствиях), весьма внимательно, – Старик печально усмехнулся, тут же подумав: «Именно так, беспечно, я не берег ни провизию, ни воду на своем Пути».

– Продолжай. – Юноша кивнул задумавшемуся собеседнику, решая про себя, может, и впрямь старик не обманщик и не стоит мучить его ненужной болтовней, а сходить за водой, да и делу конец.

Тем временем Путник возбужденно продолжил «выкладывать козыри» перед молодым человеком, хотя, по правде сказать, более всего это походило на метание бисера перед свиньями.

– В некотором приближении Божественную энергию любви, разлитую в проявленной вселенной, можно сравнить с водой на планете Земля; выпитая, вычерпанная из природных резервуаров, выплеснутая наземь, замерзшая или выпаренная, она лишь меняет свое агрегатное состояние, но не исчезает массой, а остается в неизменном количестве. При этом можно оросить ею сады и лужайки или выплеснуть на горячий песок, получив в первом случае красоту цветов и сладость фруктов, а во втором – ничего. Выгода – попытка собрать урожай в пустыне.

– Кто о чем, а страждущий утолить жажду – о воде, – Юноша лукаво подмигнул Путнику, новая подмена произошла в нем, что не ускользнуло от старика. Он решил, что пора переходить в «атаку» и, не без усилий оторвавшись от валуна, встал во весь рост.

– Чем изумлял Иисус людей? Тем, что не искал выгоды, ни в чем и нигде. Что раздражало людей в Иисусе? То, что он не искал выгоды вообще. За что люди распяли Иисуса? За то, что не смогли заставить его искать выгоды хоть в чем-нибудь, даже для спасения себя. Что явилось причиной вознесения Иисуса? Отсутствие в его жизни выгоды во всех ее проявлениях. Отчего до сих пор люди не приняли Иисуса? Оттого, что ищут выгоду, даже не замечая этого.

Столь великолепная (по мнению автора) тирада не произвела на собеседника должного впечатления:

– Немного высокомерно и даже, возможно, не лишено смысла, но не стоит стертых до крови коленей.

Юный наглец явно не собирался спасать старика, на что последний отреагировал весьма смиренно:

– Стоимость Иисуса Христа, с точки зрения «выгоды», – тридцать сребреников, такова плата человека за отказ от Христосознания. Энергетически величие человека-Бога (Христа) уравновешивается ценой трех десятков мелких монет бездуховного общества, так работает перевернутое сознание – шпиль в Мире Бога становится мелкой ямкой в его отражении, могучий океан Света оборачивается грязной лужей во тьме Альтернативы. Умаление – главный принцип существования Антипода.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Юноша. – Что-то свеженькое, даже захотелось поставить ногу на первый выступ.

Он издевался над стариком, впрочем, пока его насмешки не достигали цели.

Путник, хоть и пребывал в полуобморочном состоянии, продолжил беседу, словно бы она уже сама по себе стала для него живительной силой:

– Из своего знакомства с Христом Иуда «извлекал выгоду» – находясь подле Живого Бога, он думал о деньгах. Этот великий дух, не удивляйся, я об Иуде, и можешь не сомневаться в его величии, стоит только представить, как далась ему подпись под Контрактом, показал своим примером общечеловеческое поведение – мелочность при титанических потенциалах, слепота при всевидении, слабость при всесилии, и все это под управлением Эго. Благодари, человек, Иисуса Христа за прозрение духовное, позволяющее узреть Бога, а Иуду Искариота – за прозрение сознания, позволяющее узреть самого себя.

– Браво, – с нескрываемым сарказмом захлопал в ладоши юный насмешник. – Можешь быть уверен, моя вторая нога уже опустилась на следующий выступ, водичка все ближе.

Отвратительная улыбка «украсила» его физиономию, а Путник, через силу, еле шевеля губами, прохрипел:

– Контракт подразумевает следование Пути, а не поиск мест отдыха, жертвенность, а не обретение, потери, а не выгоды. Звучит грустно, да?

Юноша безразлично пожал плечами.

– Только для тех, кто уже воплощен в «беспамятстве», а там, где ставится подпись, все выглядит иначе, – Старик изобразил подобие улыбки. – Душа, обездвиженная с точки зрения возможности изменения кармы, в тонком мире, обретая при воплощении руки, ноги и твердую почву в компании сотоварищей с прописанной ролью учителя для каждого встречного, а также Контракт как пропуск в «физический Рай», радуется, словно ребенок, безрезультатно тянувшийся много месяцев за погремушкой и наконец-то заполучивший ее в свои цепкие пальчики.

Выговорившись, он оперся рукой о стену, теряя сознание. Молодой человек поддержал старика и аккуратно уложил на землю, заняв место против солнца так, чтобы голова бедняги оказалась в его тени.

…Если ты стал на Путь и назвал себя Путником, а это, дорогой читатель, дело непростое и весьма ответственное, можешь ни о чем не беспокоиться – что бы ни случилось по дороге, ты доберешься до финала, об этом позаботится Господь Бог, ибо Он лично ожидает тебя.

Старик очнулся, блуждающий взор его остановился на Юноше.

– Еще минуту, – пролепетали безжизненные губы, обращаясь то ли к собеседнику, то ли ко Всевышнему.

– Да-да, еще минуту, – спохватился молодой человек и, подняв бурдюк, неожиданно собрался лезть на скалу.

– Постой, – прохрипел Путник, – не успеть.

– Еще как успеть, – нарочито бодро вскричал Юноша. – Я мигом.

– Мне не успеть, – Старик закрыл глаза. – Слушай самое главное. Разница между Богом и Человеком в том, что первый никогда не ищет выгоды, убери это понятие из своей сути, и ты – Бог. Почему так просто, спросишь меня.

– Не спрашиваю, – опять вернувшись в обычное состояние, зевнул Юноша.

– Именно желание выгадать что-либо для себя, – не замечая безразличия собеседника, продолжал старик, – побуждает к нарушению всех заповедей. Поиск лучшего, более привлекательного и предрасположенного именно к тебе, не наказывающего, доброго Бога, есть нарушение первой Заповеди. Кумир как индивид, явление или некая часть бытия, «выгоден» тем, что совибрировав в данный момент твоему состоянию, позволит «почивать на лаврах», не утруждать себя раздвижением границ, расширением пространства и вообще не затрачивать усилий на познание иных сторон Мира.

Путник умолк, казалось, силы окончательно оставили его, но вот пальцы начали сжиматься, веки задрожали и булькающий хрип возобновился:

– В надежде на выгодное приобретение, удачное спасение, неожиданное выздоровление, то есть на беззатратное получение выгоды, мы, человеки, начинаем использовать все инструменты, чаще внешние, одно из которых – зазубренное обращение к Богу, нежели внутренние, требующие личных усилий. Выгода в этом случае приводит к нарушению третьей Заповеди.

Молодой человек слушал молча, с отрешенным видом и полуулыбкой на лице, еще не знакомым с поцелуями бритвы. «Что для меня этот бред, – думал он, проглатывая целые фразы и бесследно растворяя в сознании их смыслы, – ей-богу, скорее бы старик отошел в тот мир, о коем столь крепко печется».

А Путник сопротивлялся, не желая уступать душу законам физического плана:

– Разве выгодно в материальном мире отвлекаться от делания «выгоды», останавливаться, когда другие (конкуренты) и не собираются уступать вам место под солнцем. Так нарушается Заповедь о Дне Субботнем, из-за выгоды бесконечного, непрерывного приобретения.

Старик даже пошевелил указательным пальцем, словно грозя кому-то в расплавленное солнцем пространство:

– Не возникала ли у тебя хоть раз гложущая душу мысль – отчего не родился я в семье королевских кровей, не думал ли ты, пугаясь этих рассуждений, о чрезмерной строгости матери и невообразимой скупости отца? Примеров недовольства родителями, стоит лишь копнуть поглубже, великое множество среди людей, ибо ищут выгоду человеки всегда и во всем.

Юноша, припомнив свои отношения с домочадцами, поддакнул:

– Тут ты прав, еще один шаг на скалу оплачен.

Старик же, не слыша язвительных замечаний юного слушателя, продолжил выдавливать из себя, то, что был должен:

– Зависть— прямое видение выгоды, полученной другим, большей по объему, чем есть у тебя. Воровство – изъятие чужой выгоды, грубое и не прикрытое никакой моралью, кроме маски на лице и ночной тьмы. Ложь – один из инструментов, путей получения личной выгоды. Она изменяет мир, расстановку в нем, восприятие действительности теми, кто попал в ее тенета, лжи без выгоды не бывает только в одном случае, когда почвой для нее становится страх.

Речь старика стала практически неразборчивой, горло высохло настолько, что каждый звук давался Путнику невыносимой болью.

Молодой человек опустился на колени рядом со стариком и прислонил ухо ко рту умирающего:

– А что убийцы и прелюбодеи, очень уж мне интересно узнать их резоны. – Улыбка, от которой дети обычно плачут, а юные девицы густо краснеют и опускают глаза, расползлась по розовощекой физиономии: – Ну, давай же.

Старик неожиданно приподнялся на локте и спокойным, ровным голосом здорового человека, произнес:

– Первый акт насилия человека над человеком, убийство Авеля Каином, было выгодно… убийце. Семя, посеянное потомком Адама, дало множество черных вибраций, но суть этого шага одна – выгода того, кто поднимает руку на другого. Что же касается любителей чужих жен, – он на секунду задумался. – Какую выгоду ищет прелюбодей? Все просто: получать, не отдавая. Чувствительные наслаждения в обмен на свободу, появление ответственности, как основной рычаг духовного роста, ему претит, и он выгадывает для себя простую и сладкую судьбу, нарушает Заповедь.

После этих слов голова Путника глухо стукнулась о камень, и он затих, теперь уже навсегда.

Молодой человек расшнуровал свою котомку, достал флягу с водой и сделал большой глоток:

– Зря только время потерял.

Он безразлично перешагнул через тело старика и отправился своей дорогой.

Эпилог

Отец и дочь, взявшись за руки, спускались к маленькому дому, притулившемуся к старому вязу у подножия скалы. Если бы не желтый глаз светящегося окна, обнаружить в ночном мраке его было бы невозможно.

– Папа, ты встречал когда-нибудь Богов? – малышка беспрестанно дергала мужчину за руку.

– Идем скорее, мама заждалась, – пробовал отнекиваться отец, но скачущее, как мячик, возле него юное создание не отставало:

– Ну папа, скажи, встречал?

Мужчина остановился:

– Только одного, и очень давно.

– Где? – Во тьме неподдельным восторгом зажглись две зеленые звездочки.

– Тут, неподалеку, – отец махнул рукой в сторону вершины.

– И что он тебе сказал? – девочка затаила дыхание.

– Он просил воды. – Голос мужчины дрогнул, он прижал к себе дочь и, еле сдерживая слезы, произнес: – Это же планета Богов, и им нравится пить чистую, родниковую воду.

Вавилон внутри меня

Поведай, странник, отчего грязны одежды

Твои и кровь, когда нет войн, струится по рукам?

Мы башню миром строили, в надежде

Когда-нибудь приблизиться к Богам.

Но Глас Небесный беспощаден к смертным,

Не отпускает сердце погребальный звон.

Куда же ты теперь? За подвигом ответным,

Внутри меня остался Вавилон.

Не убоявшийся одиночества рано или поздно познает Тишину, а она, дева капризная, молчащая, когда желает, сколько ни напрягай слух, ни зажмуривай глаза и ни натирай виски чем попало, вдруг оценит терпеливое ожидание да и сдастся, нашептывая еле слышно полунамеками, присказками и замысловатыми оборотами, выдаст все тайны, что хранила за гобеленами беспробудной птичьей трескотни, в прозрачных сундуках журчащих по весне ручьев, под семью замками свистящих от удали и безрассудства западных ветров.

Все, умолкаю, ибо начинает вещать она, дева, обряженная в одежды из наших ожиданий. Послушаем.

Хочешь знать, что сказал Господь Бог сыну своему Адаму, прежде чем изгнать его из пределов Эдема?

– Суть твоя, Адам, всегда будет стремиться вернуться ко мне, прикоснуться стоп моих, обрести потерянный Рай, но одна часть ее (сути) выберет путь проявления крыльев любви за спиной и Вознесения, а другая, та, что заставила тебя вкусить запретное Яблоко, займется возведением Башни, лестницы в небо, дабы подняться ко мне без усилий и испытаний, но хитростью и гордыней.

– Какой же путь выбрать мне, Отец?

– Его определишь уже не ты, ибо дело свое уже сделал, но сыновья твои.

– Какой из путей более люб тебе, Отец, поведай, дабы мог я говорить о нем потомкам?

– Для меня нет разницы меж ними, обе дороги проходят через Врата Страданий, Крыльям Света предшествует деревянная перекладина, а Башне никогда не быть завершенной…

Догадываетесь, кто заложил фундамент Вавилонского Исполина? Правильно, Каин. Вы, потомки строителей Башни в Вавилоне, лишенные (утратившие) ангельского языка, не пожелавшие обрести его заново, отказавшись от Христосознания, сами разрушаете единое сознание, теряя понимание меж собой.

Творец, остановив однажды «безумный Вавилон», даровал взамен Христа, вы же взялись за строительство Башни снова, не руками, но мыслеформами, не на физическом плане, но на ментальном, оттолкнув в сторону духовность, жертвенность и любовь. Возлюби ближнего, о чем толковал распятый Иисус, прежде всего – прими себя через принятие другого. Увы, дорогой друг, Эго оказалось «успешнее» Христа, посему люди не собираются вместе, а возводят «Башню» каждый себе, и главный архитектор «личного Вавилона» – Ментал. Путь к «небесам» человеческого тела (совокупного), то есть к Атману, он (Ментал) начинает с себя, отбросив нижестоящие тела. Индивид становится слаб, инфантилен, безразличен к жизни, но амбициозен в представлении себя, в подаче миру, в самолюбовании на пустом месте, то есть проявляет себя вполне успешным строителем «Вавилона внутри себя».

Тишина погружается в свое естественное состояние, а ты, мой друг, воспользовавшись образовавшейся паузой, можешь собраться с мыслями и подумать, какой вопрос задать умолкнувшей собеседнице. Вокруг ничто не двигается, ни тикает, не колышется, покой и гармония беззвучия – вот окружение познавшего Тишину, и вопрос к ней, похоже, уже готов у тебя.

Как все происходит?

Процесс не сложный. Ментал блокирует прохождение энергии Бога в низшие тела, накапливает ее в себе и, уплотняя слой за слоем, возводит Башню. Процедура блокировки управляется через Эго-центризм. Программа «рисует» сознанию картину неудач, «все вокруг плохо», и Эфирное тело оказывается лишенным своего «завтрака», а стоит «подложить» сознанию парадигму – «мы все равно умрем», «живем один раз» и тому подобное, как и астрал остается без питания.

Можно ли это остановить, проносится мысль, а Тишина уже готова отвечать.

Мешать подобному поведению Эго призваны Заповеди, но они нарушаются, способствую непрекращающемуся строительству «Вавилона».

Собеседница неслышно (а как же иначе, она на своей территории) начинает поправлять складки юбки (или что там на ней надето), а ты, друг мой, поморщившись, думаешь – опять выбитые на камне правила. Да, оказывается, без них сложновато пребывать в проявленном мире, хотя большинство из вас ими не пользуется, а кое-кто и вовсе плевать хотел, и все вы, дружно отмахиваясь от набивших оскомину фраз, усиленно пытаетесь… не думать о Крылах Вознесения, а строите свои Башни. Что же по этому поводу скажет «проснувшаяся» Тишина?

…Первая Заповедь, в прочтении ее для ментального тела физического человека, имеет в виду не претензию Бога на единственность в этом мире, а под словами «Единый Бог» подразумевается Его существование вообще. Эго, подталкивающее сознание индивида переступить через институт Создателя к случайности возникновения Мира, дает возможность ментальному телу замкнуть всю нисходящую энергию на себя, по причине своего превосходства над низшими телами – я сам буду решать, где смеяться, а где рыдать, что есть и когда спать, любить или нет, ибо я – Хозяин твой (физического тела), и нет у тебя другого…

Тишина смотрит на тебя, ты, не смея поднять глаз, смотришь под ноги. Дорогой друг, эта позиция ждет каждого по возвращении, стыд – основная эмоция Сына, предстоящего пред Отцом, ибо он блудный.

…Кумир – собеседница продолжает нашептывать прямо в сознание – это точка приложения Ментала, который разрешает себе использовать Божественную энергию по своему усмотрению (мимо своих тел, в сторону кумира, «божества»). Нарушение второй заповеди есть логический шаг после нарушения первой. Перенаправленная энергия используется, как правило, получателем (кумиром) для возведения собственной Башни, отчего его Вавилон растет быстрее донорских (многочисленных почитателей таланта)…

Кто бы мог подумать, что безудержное восхищение есть спор с Богом, по причине отведения Его любви в новое, незапланированное русло – такие, по всей видимости, мысли приходят тебе в голову, но, друг мой, нет, этот случай следует рассматривать так; живительная влага в виде дождя обещана (и дадена) Творцом всему лугу, а ты, выбрав на нем единственный понравившийся тебе цветок, ставишь общий навес, собирая воду исключительно в одну точку.

Возлюби ближнего, каждого?

Вот именно, однако наша скромница Тишина заждалась.

…Поминание всуе Имени Господа – ослабление потока любви, количества коего просто может не хватить для нужд низших, по отношению к Менталу, тел. Ни эфиру, ни астралу, ни физическому телу не достает энергии, она вся придержана, по причине малого количества, ментальной оболочкой…

Чем чаще поминаем Бога, тем слабее становимся?

Снова не так, дружище. Хорошая хозяйка подходит к корове раз в день, а урожая пшеницы ждут год, всему свое время, иначе плоды не успеют вызреть.

…Что есть «Помни день субботний»? – Тишина все еще в тебе, а ты, не пытайся бежать, в ней. – Это призыв к «совести» сознания опомниться, измениться и пропустить любовь Создателя по каналам, им задуманным, ради гармонии физического бытия души…

Хочешь, дружок, поговорить о совести, обычно именно в тишине голос ее слышится особенно отчетливо? Нет? Тогда незримая собеседница может продолжить раскрывать свои тайны и истины.

…«Почитание родителей», эта Заповедь направлена на неокрепший, «молодой» разум. Проявление «непочитания» в юные годы ведет практически автоматически к нарушению первой Заповеди в дальнейшем, они (первая и пятая) взаимосвязаны, как Отец Небесный с Адамом, так и отец (мать) земной с ребенком. Ментал, «вставший» над родителями, «опускает» вниз и Бога, а стало быть, сам волен решать, как распределять имеющиеся у него ресурсы (Божественную энергию). Юные циники всегда эгоистичны до предела и строят свои Башни ускоренными темпами…