Post aetatem nostram
А. Я. Сергееву
I
- «Империя — страна для дураков».
- Движенье перекрыто по причине
- приезда Императора. Толпа
- теснит легионеров, песни, крики;
- но паланкин закрыт. Объект любви
- не хочет быть объектом любопытства.
- В пустой кофейне позади дворца
- бродяга-грек с небритым инвалидом
- играют в домино. На скатертях
- лежат отбросы уличного света,
- и отголоски ликованья мирно
- шевелят шторы. Проигравший грек
- считает драхмы; победитель просит
- яйцо вкрутую и щепотку соли.
- В просторной спальне старый откупщик
- рассказывает молодой гетере,
- что видел Императора. Гетера
- не верит и хохочет. Таковы
- прелюдии у них к любовным играм.
II
Дворец
- Изваянные в мраморе сатир
- и нимфа смотрят в глубину бассейна,
- чья гладь покрыта лепестками роз.
- Наместник, босиком, собственноручно
- кровавит морду местному царю
- за трех голубок, угоревших в тесте
- (в момент разделки пирога взлетевших,
- но тотчас же попадавших на стол).
- Испорчен праздник, если не карьера.
- Царь молча извивается на мокром
- полу под мощным, жилистым коленом
- Наместника. Благоуханье роз
- туманит стены. Слуги безучастно
- глядят перед собой, как изваянья.
- Но в гладком камне отраженья нет.
- В неверном свете северной луны,
- свернувшись у трубы дворцовой кухни,
- бродяга-грек в обнимку с кошкой смотрят,
- как два раба выносят из дверей
- труп повара, завернутый в рогожу,
- и медленно спускаются к реке.
- Шуршит щебенка.
- Человек на крыше
- старается зажать кошачью пасть.
III
- Покинутый мальчишкой брадобрей
- глядится молча в зеркало — должно быть,
- грустя о нем и начисто забыв
- намыленную голову клиента.
- «Наверно, мальчик больше не вернется».
- Тем временем клиент спокойно дремлет
- и видит чисто греческие сны:
- с богами, с кифаредами, с борьбой
- в гимнасиях, где острый запах пота
- щекочет ноздри.
- Снявшись с потолка,
- большая муха, сделав круг, садится
- на белую намыленную щеку
- заснувшего и, утопая в пене,
- как бедные пельтасты Ксенофонта
- в снегах армянских, медленно ползет
- через провалы, выступы, ущелья
- к вершине и, минуя жерло рта,
- взобраться норовит на кончик носа.
- Грек открывает страшный черный глаз,
- и муха, взвыв от ужаса, взлетает.
IV
- Сухая послепраздничная ночь.
- Флаг в подворотне, схожий с конской мордой,
- жует губами воздух. Лабиринт
- пустынных улиц залит лунным светом:
- чудовище, должно быть, крепко спит.
- Чем дальше от дворца, тем меньше статуй
- и луж. С фасадов исчезает лепка.
- И если дверь выходит на балкон,
- она закрыта. Видимо, и здесь
- ночной покой спасают только стены.
- Звук собственных шагов вполне зловещ
- и в то же время беззащитен; воздух
- уже пронизан рыбою: дома
- кончаются.
- Но лунная дорога
- струится дальше. Черная фелукка
- ее пересекает, словно кошка,
- и растворяется во тьме, дав знак,
- что дальше, собственно, идти не стоит.
V
- В расклеенном на уличных щитах
- «Послании к властителям» известный,
- известный местный кифаред, кипя
- негодованьем, смело выступает
- с призывом Императора убрать
- (на следующей строчке) с медных денег.
- Толпа жестикулирует. Юнцы,
- седые старцы, зрелые мужчины
- и знающие грамоте гетеры
- единогласно утверждают, что
- «такого прежде не было» — при этом
- не уточняя, именно чего
- «такого»:
- мужества или холуйства.
- Поэзия, должно быть, состоит
- в отсутствии отчетливой границы.
- Невероятно синий горизонт.
- Шуршание прибоя. Растянувшись,
- как ящерица в марте, на сухом
- горячем камне, голый человек
- лущит ворованный миндаль. Поодаль
- два скованных между собой раба,
- собравшиеся, видно, искупаться,
- смеясь, друг другу помогают снять
- свое тряпье.
- Невероятно жарко;
- и грек сползает с камня, закатив
- глаза, как две серебряные драхмы
- с изображеньем новых Диоскуров.
VI
- Прекрасная акустика! Строитель
- недаром вшей кормил семнадцать лет
- на Лемносе. Акустика прекрасна.
- День тоже восхитителен. Толпа,
- отлившаяся в форму стадиона,
- застыв и затаив дыханье, внемлет
- той ругани, которой два бойца
- друг друга осыпают на арене,
- чтоб, распалясь, схватиться за мечи.
- Цель состязанья вовсе не в убийстве,
- но в справедливой и логичной смерти.
- Законы драмы переходят в спорт.
- Акустика прекрасна. На трибунах
- одни мужчины. Солнце золотит
- кудлатых львов правительственной ложи.
- Весь стадион — одно большое ухо.
- «Ты падаль!» — «Сам ты падаль». — «Мразь и падаль!»
- И тут Наместник, чье лицо подобно
- гноящемуся вымени, смеется.
VII
Башня
- Прохладный полдень.
- Теряющийся где-то в облаках
- железный шпиль муниципальной башни
- является в одно и то же время
- громоотводом, маяком и местом
- подъема государственного флага.
- Внутри же — размещается тюрьма.
- Подсчитано когда-то, что обычно —
- в сатрапиях, во время фараонов,
- у мусульман, в эпоху христианства —
- сидело иль бывало казнено
- примерно шесть процентов населенья.
- Поэтому еще сто лет назад
- дед нынешнего цезаря задумал
- реформу правосудья. Отменив
- безнравственный обычай смертной казни,
- он с помощью особого закона
- те шесть процентов сократил до двух,
- обязанных сидеть в тюрьме, конечно,
- пожизненно. Не важно, совершил ли
- ты преступленье или невиновен;
- закон, по сути дела, как налог.
- Тогда-то и воздвигли эту Башню.
- Слепящий блеск хромированной стали.
- На сорок третьем этаже пастух,
- лицо просунув сквозь иллюминатор,
- свою улыбку посылает вниз
- пришедшей навестить его собаке.
VIII
- Фонтан, изображающий дельфина
- в открытом море, совершенно сух.
- Вполне понятно: каменная рыба
- способна обойтись и без воды,
- как та — без рыбы, сделанной из камня.
- Таков вердикт третейского суда.
- Чьи приговоры отличает сухость.
- Под белой колоннадою дворца
- на мраморных ступеньках кучка смуглых
- вождей в измятых пестрых балахонах
- ждет появленья своего царя,
- как брошенный на скатерти букет —
- заполненной водой стеклянной вазы.
- Царь появляется. Вожди встают
- и потрясают копьями. Улыбки,
- объятья, поцелуи. Царь слегка
- смущен; но вот удобство смуглой кожи:
- на ней не так видны кровоподтеки.
- Бродяга-грек зовет к себе мальца.
- «О чем они болтают?» — «Кто, вот эти?»
- «Ага». — «Благодарят его». — «За что?»
- Мальчишка поднимает ясный взгляд:
- «За новые законы против нищих».
IX
Зверинец
- Решетка, отделяющая льва
- от публики, в чугунном варианте
- воспроизводит путаницу джунглей.
- Мох. Капли металлической росы.
- Лиана, оплетающая лотос.
- Природа имитируется с той
- любовью, на которую способен
- лишь человек, которому не все
- равно, где заблудиться: в чаще или
- в пустыне.
X
Император
- Атлет-легионер в блестящих латах,
- несущий стражу возле белой двери,
- из-за которой слышится журчанье,
- глядит в окно на проходящих женщин.
- Ему, торчащему здесь битый час,
- уже казаться начинает, будто
- не разные красавицы внизу
- проходят мимо, но одна и та же.
- Большая золотая буква М,
- украсившая дверь, по сути дела,
- лишь прописная по сравненью с той,
- огромной и пунцовой от натуги,
- согнувшейся за дверью над проточной
- водою, дабы рассмотреть во всех
- подробностях свое отображенье.
- В конце концов, проточная вода
- ничуть не хуже скульпторов, все царство
- изображеньем этим наводнивших.
- Прозрачная, журчащая струя.
- Огромный, перевернутый Верзувий,
- над ней нависнув, медлит с изверженьем.
- Все вообще теперь идет со скрипом.
- Империя похожа на трирему
- в канале, для триремы слишком узком.
- Гребцы колотят веслами по суше,
- и камни сильно обдирают борт.
- Нет, не сказать, чтоб мы совсем застряли!
- Движенье есть, движенье происходит.
- Мы все-таки плывем. И нас никто
- не обгоняет. Но, увы, как мало
- похоже это на былую скорость!
- И как тут не вздохнешь о временах,
- когда все шло довольно гладко.
- Гладко.
XI
- Светильник гаснет, и фитиль чадит
- уже в потемках. Тоненькая струйка
- всплывает к потолку, чья белизна
- в кромешном мраке в первую минуту
- согласна на любую форму света.
- Пусть даже копоть.
- За окном всю ночь
- в неполотом саду шумит тяжелый
- азийский ливень. Но рассудок — сух.
- Настолько сух, что, будучи охвачен
- холодным бледным пламенем объятья,
- воспламеняешься быстрей, чем лист
- бумаги или старый хворост.
- Но потолок не видит этой вспышки.
- Ни копоти, ни пепла по себе
- не оставляя, человек выходит
- в сырую темень и бредет к калитке.
- Но серебристый голос козодоя
- велит ему вернуться.
- Под дождем
- он, повинуясь, снова входит в кухню
- и, снявши пояс, высыпает на
- железный стол оставшиеся драхмы.
- Затем выходит.
- Птица не кричит.
XII
- Задумав перейти границу, грек
- достал вместительный мешок и после
- в кварталах возле рынка изловил
- двенадцать кошек (почерней) и с этим
- скребущимся, мяукающим грузом
- он прибыл ночью в пограничный лес.
- Луна светила, как она всегда
- в июле светит. Псы сторожевые,
- конечно, заливали все ущелье
- тоскливым лаем: кошки перестали
- в мешке скандалить и почти притихли.
- И грек промолвил тихо: "В добрый час.
- Афина, не оставь меня. Ступай
- передо мной", — а про себя добавил:
- "На эту часть границы я кладу
- всего шесть кошек. Ни одною больше".
- Собака не взберется на сосну.
- Что до солдат — солдаты суеверны.
- Все вышло лучшим образом. Луна,
- собаки, кошки, суеверье, сосны —
- весь механизм сработал. Он взобрался
- на перевал. Но в миг, когда уже
- одной ногой стоял в другой державе,
- он обнаружил то, что упустил:
- оборотившись, он увидел море.
- Оно лежало далеко внизу.
- В отличье от животных, человек
- уйти способен от того, что любит
- (чтоб только отличиться от животных!)
- Но, как слюна собачья, выдают
- его животную природу слезы:
- «О, Талласса!..»
- Но в этом скверном мире
- нельзя торчать так долго на виду,
- на перевале, в лунном свете, если
- не хочешь стать мишенью. Вскинув ношу,
- он осторожно стал спускаться вниз,
- в глубь континента; и вставал навстречу
- еловый гребень вместо горизонта.
1970 ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА
Перевод заглавия: После нашей эры.
Диоскуры — Кастор и Поллукс (Кастор и Полидевк) в греческой мифологии символ нерасторжимой дружбы. Их изображение помещалось на греческих монетах. Греки классического периода считали богохульством чеканить изображения государей; изображались только боги или их символы; также — мифологические персонажи.
Лемнос — остров в Эгейском море, служил и служит местом ссылки.
Верзувий — от славянского «верзать».
Талласса — море (греч.).