Херсонский Борис. Вырванные листы из переписки императрицы Екатерины и философа Вольтера, а также иные исторические стихотворения
«Чику везут рубить на куски за тридевять царств-земель…»
Л. Лосеву
- Чику везут рубить на куски за тридевять царств-земель,
- в каждом царстве не счесть бунтовщиков-Емель.
- В каждой церкви сидит на престоле, как на печи, друзьям говоря:
- давно не сидел я на Божьем месте посреди алтаря.
- Пушкин смеется, называет Емельку свиньей.
- Речка скована льдом. Звезда над черною полыньей.
- Снег хрустит под полозьями, бесы кружат во мгле.
- Праотцы, вытянувшись, смиренно лежат в земле.
- Желтые волчьи глаза глядят на уставших коней,
- чем дальше едешь, тем путь впереди длинней,
- чем гуще кроны, тем выше стволы дерев,
- чем крепче мороз, тем праведней Божий гнев.
- Чику везут, колокольчик гремит под дугой.
- Долго будут везти, вот век прошел, вот другой,
- вот и третий подходит к концу, но до этих пор
- колокольчик гремит, Чику везут под топор.
- Чика спит, видит во сне эшафот,
- содрогается, надеется, что до казни не доживет,
- сани еле ползут, может, не довезут,
- а может, и волки помилуют — загрызут.
«Мало нам врагов татары да турки…»
- мало нам врагов татары да турки
- а тут еще и этот безумец в шлиссельбурге
- всю жизнь в одиночке в каменном мешочке
- не отличит облака от тучки дня от ночки
- запятой от точки финки от заточки
- ленина от сталина руси от брауншвейга
- солдата чонкина от солдата швейка
- ох досталось кате наследство от лизы
- несчетные наряды бабские капризы
- фрейлины стареньки фавориты молоденьки
- картежная игра на большие деньги
- киргиз в тюбетейке и кавказец в бурке
- не в последнюю очередь — безумец в шлиссельбурге
- ему бы в монастырь а он на царство метит
- нужно объяснить ему что ему не светит
- захотят освободить его зарежет стража
- пропади он пропадом невелика пропажа
- тут необходимость она же и свирепость
- рубль иоанн антоныча теперь большая редкость
- в цене у нумизматов много есть подделок
- так всегда как дело касается денег
«Суворов, генералиссимус, сидит за столом…»
- Суворов, генералиссимус, сидит за столом —
- росинки маковой в рот не берет.
- Императрица интересуется — нездоров желудком или сердцем скорбит.
- Генералиссимус отвечает: сегодня сочельник, православный народ
- не ест до первой звезды — при чем здесь плохой аппетит?
- Екатерина, императрица, ценит шутку,
- и вот, бриллиантами украшенная звезда
- с полуоткрытой груди переходит на грудь, затянутую в мундир.
- Радуйся, росско земле! Возвеселитесь, покоренные города.
- Мир воцарися, хороший, военный мир!
- Радуйся, Империал-банк, с рекламой на весь экран,
- на всю имперскую, тверскую-ямскую, на весь кредит!
- На весь еврейский геволт, российский дефолт, на все загран —
- командировки и паспорта. Мундир хорошо сидит!
- Звенят бокалы с орлами двуглавыми, в церквях ударили в колокола:
- слава в вышних Богу, слово бе плоть и вселися в ны.
- На фарфоровых блюдах щебечут жареные перепела.
- Перед Господом птица на блюде, Фелица — на троне — равны.
- Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог, творяй чудеса!
- Огненная работа — ввысь полетели цветные огни.
- Замирают черные, звездные, зимние небеса.
- Кто бы ни победил, а в проигрыше — они.
«От Петра Третьего Первый Павел…»
- От Петра Третьего Первый Павел
- унаследовал склонность к смерти в результате переворота.
- Вот солдатиков на плацу, как на столе, расставил.
- Ходит циркулем — видно, та же порода.
- Территорию делит на шахматные квадраты.
- В мальтийском облачении служит литургию в своем кабинете…
- Отменил ассамблеи, говорит, ненужные траты.
- Во всем подражает Гольштейн-Готторпскому мальчику Пете.
- Видно, и впрямь Петр обрюхатил Екатерину,
- завалив на высокую царственную перину.
- И все издает указы, и все не уймется, падла.
- Ну, ничего, попостимся, помаршируем.
- Но дождемся праздника убийства Петра и Павла,
- а тогда разговеемся, отдохнем, попируем.
«Четыре пары штанов над ними юбка одна…»
- четыре пары штанов над ними юбка одна
- памятник екатерине в одессе жезл в кулаке
- символизирует фаллос под бронзовой юбкой видна
- сами знаете кто или что у царицы она
- распушена, одушевлена, властью облечена
- имеет повадки хищной рыбы в мутной реке
- еще говорят под юбкой на фаворите сидит фаворит
- погоняет любовником не ведает что творит
- блудливой повадкой величайшей из жен
- целый город на двести с лишним лет как чумой заражен
- что не входит в противоречие с настоящей чумой
- и холерой вытрави блох и руки умой
- все равно симпатичных крыс портовых полки
- розовые носы суют во все уголки
- есть поверье в один прекрасный день поутру
- все крысы залезут под ту же юбку в ту же дыру как в нору
- если такое случится то говорят не к добру
«В Великий пост духовник Екатерину благословил…»
- В Великий пост духовник Екатерину благословил
- поститься неделю. Она выдержала все семь.
- Каялась с плачем на исповеди. Тайна, конечно, но, мил
- человек, как скроешь то, что известно всем?
- Не ест ни мяса, ни рыбы, не пьет молока,
- а стол, понятно, ломится от всякой скоромной еды.
- Не сказать, чтобы этим Катя радовала духовника:
- лучше бы не блудила, хоть бы скрывала следы!
- Но все — как на параде. Глядишь, один
- военный любовник спускается по лестнице вниз,
- навстречу ему поднимается новый титулованный господин,
- несет Ея Величеству понятный пикантный сюрприз.
- Что нового произошло? — вопрошает тот,
- кто поднимается. Второй отвечает ему:
- То и ново, что я спускаюсь, а вы поднимаетесь. Вот,
- пожалуй, и все. Подробности ни к чему.
- Расширются русские земли — императрица тогда
- сама разрастается, тяжелеет, будто масса ее телес
- пропорциональна размерам страны, и это в ее года!
- Стране — территория, Кате — излишний вес.
- Где-то за кадром Крым, степь юго-запада, флот,
- Константинополь-то будет наш, на то и внук — Константин.
- Россия проглотит Турцию, быстро, в один проглот.
- А дальше все как обычно: бал, конфетти, серпантин.
- Оды высокоторжественные по случаю новых побед.
- Поэт читает, откинув голову, выставив ногу вперед.
- Обед в честь генералиссимуса. Вполне хороший обед.
- Скачки на жеребцах благородных пород.
- Охота пуще неволи. Лай собак, трубы, окрики егерей.
- И опять гром победы, и вновь — веселися, росс!
- А Вольтера интересует, как там живет еврей
- на захваченной территории. Довольно жалкий вопрос.
- Не сказать, что Катя уродлива. Скорее — крупна и полна.
- Лицо краснеет — приливы избыточной крови. Опять же, дама в летах.
- Но отвращение к горлу любовника подкатывает, как волна,
- и Ея Величество чувствует — что-то опять не так!
- И этот тоже не справился, службу не сослужил,
- и этот тоже не понял счастья, выпавшего ему.
- Приходит врач с ланцетом — выпустить лишнюю кровь из жил.
- Царица не терпит запаха крови.
- Обморок. Все проваливается во тьму.
«Вопиют в небесах ангельские хоры…»
- Вопиют в небесах ангельские хоры,
- на землю направляют умиленны взоры,
- на белые стены, на город Холмогоры,
- на келии тюремны, на крепкие запоры.
- Плачут о покойных Антоне и Анне,
- а паче о во младости погибшем Иоанне.
- Собор пятиглавый меньшей головою
- кивает солдатикам — секретному конвою.
- Кого стерегут, солдатики не скажут —
- языки урежут или хуже накажут.
- Тюремщики тоже на вечном поселенье,
- все-то их провинности — знание и зренье.
- Что тут, в Холмогорах, — российская столица,
- а в Санкт-Петербурге лже-императрица.
- А истинных царевичей Петра и Алексея
- забыла полоумная матушка-Рассея.
- И ходят наследники в рубахах полотняных,
- в рубахах полотняных, рубахах покаянных,
- а каяться им, бедным, незачем и не в чем,
- подпевают на земле ангелам певчим.
- Живут и не знают, как с ними обойдутся,
- авось и на земле им защитники найдутся:
- задушат, обезглавят, а потом прославят,
- а может быть, бесславно в Данию отправят.
«Философ Вольтер — государыне Екатерине…»
- Философ Вольтер — государыне Екатерине:
- «Катя, а что ты думаешь об Украине?
- О Днепре-Днестре, о горах Карпатах,
- о соломою крытых беленых хатах,
- не в последнюю очередь и об этих, пархатых,
- которых ты проглотила совместно с большей
- частью страны, именуемой Польшей?
- Что думаешь делать с их мишпухой и их кагалом,
- их писателем Шолом-Алейхемом, живописцем Шагалом,
- эсерами и эсдеками, больше-меньшевиками,
- с их убеждением, утвержденным веками,
- что до них народы были только черновиками,
- а на них, как на свитке, Господь начертал Свою Тору.
- Тору читала, Катя? Хорошая книга, нет спору».
- Екатерина — Вольтеру: «Вчера приказала
- испечь пирог с начинкой из медвежьего сала.
- Также ели ломтики подсоленной лососины.
- И еще — велела мужчинам носить обтягивающие лосины.
- Чтобы достоинство было видимо сразу
- близорукому, но пытливому глазу».
- Вольтер — Екатерине: «Что делать с украинской речью,
- к которой вы, россияне, относитесь как к увечью,
- как быть с Запорожской Сечью, саблями и картечью,
- как быть с казаками и казацким барокко,
- с морем, которое раскидывается широко,
- с броненосцем „Потемкин“, кстати, а как сам Потемкин, здоров ли?
- Как его деревни, с домами, лишенными стен и кровли?
- Что до хаджибеевских турок, они не хуже одесских урок
- и комиссаров с маузерами из-под тужурок.
- Мне все равно, жизнь моя на закате,
- а ты молодая, есть над чем задуматься Кате».
- Екатерина — Вольтеру: «При личной встрече
- я бы тебе положила, Вольтер, ноги на плечи,
- прямо в парадном зале, не слазя с трона,
- от этого дела с меня не упадет корона.
- За ум я плачу любовью, за любовь отплачу сторицей.
- Почему бы философу не встретиться с императрицей?
- Приезжай в Петербург, познакомься со мной поближе!»
- Вольтер — Екатерине: «Знакомиться лучше в Париже».
«Ночь. Петр Третий пошел смотреть на пожар…»
- Ночь. Петр Третий пошел смотреть на пожар.
- Бревна трещат. Пламя возносится к небесам.
- С самого детства Петя огонь обожал.
- Горит дом камердинера. Поджог совершил он сам.
- Дым затмевает Луну. Говорят, Луна это — шар.
- А выглядит как тарелка. Не стоит верить глазам.
- Еще известно, что на Луне людишки живут,
- размером гораздо меньше, но в остальном
- такие же, как и мы, живущие тут,
- глазеющие на пожары, упивающиеся вином.
- Говорят, что на Луне такие цветы цветут!
- У роз не шипы, а штыки на стебле стальном.
- Но Петя думает: лунные люди — это наверняка
- ожившие наши игрушки, наши любимые, те,
- что послушны, не плачут из-за каждого пустяка,
- маршируют рядами, подчиняясь любой мечте.
- И это не суеверие, не какая-то мистика,
- это порядок, возможный лишь на большой высоте.
- Огонь облегчает фантазию. А в дальнем крыле дворца
- Екатерина мучится родами. Сын или дочь?
- Все равно, Петра тут не выставишь, как отца:
- два года не прикасался. Лишь пламя может помочь.
- Пока не родится младенец, дом не должен сгореть до конца,
- пока младенца не спеленают и не вынесут прочь.
- Камердинер молится: пусть она побыстрее родит!
- Пусть дом подольше горит, пусть искры взлетают ввысь!
- Господь, простри над несчастной Катей огненный щит!
- Гори-гори ясно, дом, гори, но не торопись.
- Екатерина рожает, пламя стихает, дерево, догорая, трещит.
- Петр мочится на головешку, как брюссельский манекейн-писс.
«Снится Катерине убиенный Петр…»
- Снится Катерине убиенный Петр,
- в камзоле гольштинском, выпрямлен и бодр.
- Стоит, топочет ножкой, просит: «Кать, а Кать,
- пошли оловянного солдатика искать!
- Как душили меня, так во время смертных мук
- выпал тот солдатик у меня из рук.
- Красивый солдатик, в треуголке, в парике,
- косичка сзади, сабелька в руке.
- Он лежит в траве, я лежу в гробу,
- оба мы не жалуемся на судьбу.
- Ты лежишь в кровати, рядом — фаворит
- тяжко дышит в ухо, радости дарит.
- Любимцы твои, убивцы мои,
- я лежу в забвении, в забытьи.
- А ты при полной памяти, Кать, а Кать,
- пошли оловянного солдатика искать!»
