1. ЗЕМЛЯ — ВОСТОРГ
«Здесь в озеро небо всю синь расплескало…»
- Здесь в озеро небо всю синь расплескало,
- пойду — с головою в нее окунусь;
- а солнце в траву все лучи разбросало, —
- хочу — и ладонями их зачерпну.
- Здесь так — по пасхальному — чисты березы,
- что светят стволы мне в прогулке ночной;
- так вечером низко спускаются звезды,
- что с той вот сосны достала б рукой.
- Озерная гладь в предрассветном тумане.
- Раздался гагары тоскующий крик…
- Вот он — первый луч! И, как взрыв ликованья,
- птиц разноголосое чирик-чирик.
- У сонного леса запутаны кудри:
- мне хочется их гребешком расчесать;
- а это росою умытое утро
- поймав, как ребенка, высоко поднять.
Озеро Баптист. Канада «Казалось, солнце закатилось…»
- Казалось, солнце закатилось.
- Но вот, откуда ни возьмись,
- последний луч… Леса покрылись
- вдруг золотом церковных риз.
- От восхищения немею:
- средь расцветающей весны
- сентябрь внезапно пламенеет
- на темной зелени сосны.
- Но лишь на миг. В тени глубокой
- вновь тонут рощи и леса.
- А где-то за горой далекой
- манят опалом небеса.
«Без оглядки бегут часы…»
- Вот в этот золотой закатный час
- Счастливей, чем сейчас,
- Я не была.
Ирина Одоевцева.
- Без оглядки бегут часы,
- торопливо летят мгновенья.
- За горами иль за углом
- ждет меня мой последний день —
- не желаю знать: я ловлю
- их в неведении блаженном;
- то спешу, то гляжу им вслед,
- в дом впустив чаровницу-лень.
- Потянувшись сладко, она
- в парк иль к озеру приглашает:
- не сбегут ведь книги, стихи,
- отложи-ка их на потом.
- Как соблазн ни велик — борюсь;
- но все чаще я уступаю
- и, подставив ветру лицо,
- выхожу, оставляя дом.
- Ты — со мной. В синеве нет дна.
- Осень кажется мне бескрайней…
- Потому: коль тебе случайно
- ворон праздный откроет тайну
- моего рокового дня —
- спрячь ее, мой друг, от меня.
«Вот поражает… В небе очертанья…»
- Вот поражает… В небе очертанья
- закатом обагренных облаков,
- и рыцаря Ламанчского страданья,
- и в марте робких капель обещанья,
- и вкруг утеса волн бессильных рев.
- Земля — восторг. Мешают счастью звезды.
- В них мне мерещится предвестье бед.
- Не с Млечного пути… Не белых — гроздья,
- а дальняя одна: не всех ли грозных
- она пожарищ порождает свет?..
«Лежит передо мной как на ладони город…»
- Лежит передо мной как на ладони город:
- сверкающей змеей ползет вдали река;
- причудливо встают на горизонте горы,
- снег голубых вершин купая в облаках.
- Взвилися над рекой, подобно быстрым ланям
- в стремительном прыжке, изящные мосты.
- Над парком волчника парит благоуханье,
- в гирляндах радужных камелии кусты.
- Брожу по городу и на душе отрадно:
- не вижу бедности, ни старости морщин —
- то поражает блеск красавиц шоколадных,
- то забавляет шик бородок у мужчин.
- Здесь небо ясное — гость редкий и желанный:
- обрадует на миг дразнящей синевой,
- капризно спрячется за пеленой тумана
- и… разрыдается вдруг тучей дождевой.
- Мне город этот мил, и в утро расставанья
- я грустно шлю ему неслышное «прощай!»
- Но из-за тучи луч блеснул мне: «До свиданья!» —
- дорогу осветив как будто невзначай.
«Июль. Жара. Полупрозрачным газом…»
- Июль. Жара. Полупрозрачным газом
- белеют клочья легких облаков.
- Вдали встают холмы, как бы на страже
- лениво развалившихся лугов.
- Бежим от улиц, запыленных, душных,
- чтоб синевы и тишины испить,
- чтоб жалобы подслушать звезд падучих,
- не думать ни о чем, а просто быть…
- А вот и лес. Свернули с автострады.
- Мила нам даже легкая здесь пыль.
- Нам скоро скажет озера прохлада
- неслышно: небоскребы? — Это быль!
- Забыта раскаленная земля:
- здесь небо в озере… и радость бытия.
«Здесь не печальная осень вдовица…»
Татьяне Фесенко
- Здесь не печальная осень вдовица:
- ветру, видавшему виды, пришлось
- встретить не часто тщеславней девицу —
- как ведь умеет и любит рядиться!
- Редко заметны следы ее слез.
- Там, в волосах, еще молодо-пышных,
- бант завязала — ну, чистый кармин!
- Здесь же подол свой пытается вышить
- охрой умело — посмотришь, и вышел
- наилегкомысленнейший кринолин!
- Тучи, влюбленные в осень, ревниво
- метят от солнца красавицу скрыть.
- Солнце сильнее: лучами игриво
- вдруг рассмешит и поникшую иву!
- Может ли осень его не любить?
- Может ли грустною быть?..
Канада, 1970 г. «Осенний ветер, старый Казанова…»
Андрею Фесенко
- Осенний ветер, старый Казанова,
- опять флиртует с листьями ветвей.
- Но никогда успеха он такого
- в беспечной жизни не знавал своей.
- Березы, клены, даже ветви дуба
- стыдливо краской счастья залились;
- пылая страстью, Казановы губы
- леса и парки за ночь подожгли.
- И, облачаясь в новые наряды,
- в старанье Казанове угодить,
- они постылых платьев зелень рады
- на пестроту беспечную сменить.
- Но Казанова озорник бывалый,
- и за нарядом падает наряд,
- чтобы ковром лоскутьев — желтых, алых,
- все тротуары твердые устлать.
- Стыдятся белой наготы березы.
- Осины плачут. Гневен гордый дуб.
- Но Казанове ненавистны слезы:
- он сушит их прикосновеньем губ.
- Деревья же — лобзаниям не рады.
- Внушает жалость их печальный вид.
- Осенний ветер, лишь забавы ради,
- их обнажая, все кружит… кружит…
«Люблю знакомый город мой в тумане…»
- Люблю знакомый город мой в тумане:
- он словно спит, но борется со сном.
- Автомобиль мой — остров в океане,
- веду его, и мне послушен он.
- За каждым поворотом ждут сюрпризы:
- вот башня — чудо! — в воздухе висит.
- Там — знаю, мост на тросы был нанизан,
- но молоком густым канал залит.
- В стране я (волю дав воображенью)
- все новых, полуведомых чудес:
- вдруг вырос мост костлявым привиденьем,
- минута… оглянулась — он исчез!
- Вставало б так же чудом полужданным
- и Завтра, как мой город из тумана!
- И знать бы мне, где омут, где овраг;
- не мучиться б: а вдруг неверен шаг?..
«Автомобиль мой — как живое чудо…»
- Автомобиль мой — как живое чудо:
- из детской сказки он ковер мой самолет.
- Порой стыжусь: меня одну несет,
- а рядом под дождем бегут и мокнут люди.
- Вперед, назад… Закон — мое желанье.
- Скажу: вдоль озера! Он мчит меня туда.
- Всегда ждет новая там красота…
- Вот пароход застыл в шифоновом тумане,
- иль вдруг пред восхищенною луной
- склонился богатырь в серебряной кольчуге,
- вот ветер воду взрыл, как пахарь поле плугом,
- иль заиграла гладь воды парчой.
- Гроза? Не страшен град и ливень нам!
- Забавно видеть, как играют в небе в прятки,
- как быстроногих молний лишь сверкают пятки —
- их неуклюжим не догнать громам!
- В день праздный ветер гонит паруса
- (и ближе горизонт, и волны зеленее);
- веселый тренер, он и в небесах
- подхлестывает тучи: ну-ка, кто скорее?
- Сегодня же — как будто наравне
- несемся с серыми живыми облаками:
- то дышит злейший из январских дней,
- не в силах справиться с упрямыми волнами…
- Я рада: нет, он вольных не скует
- Любуюсь: словно по небу несет
- меня ковер мой авто-самолет.
Зимние сказки
1. «Спешит незваным гостем дождь на землю…»
- Спешит незваным гостем дождь на землю.
- За ним мороз сердитый по пятам.
- Дождь просить пощадить, мороз не внемлет.
- Кто победит? Не верю я глазам.
- Мороз силен: он каждую дождинку
- повсюду настигает на лету.
- Не пощадил он ни одной травинки,
- сковал оковы каждому кусту!
- Они согнулись. Стонут… В сожаленье
- предвижу смерть и веток, и кустов.
- И все же не могу без восхищенья
- смотреть на редкий ледяной покров.
- Заре тысячекратным отраженьем
- в хрусталь одетые деревья льстят.
- Лучи проснувшиеся, с наслажденьем
- играя в прятки, по ветвям скользят.
- И молят понапрасну солнце ветви:
- оно мороз не хочет прогневить;
- купает щедро их в холодном свете,
- но не спешит оковы растопить.
- Сильней всех тополь: гордо, непреклонно,
- он словно молит: время не пришло.
- Крепитесь, ольхи, ивы, дубы, клены —
- мороз не вечен, вновь придет тепло.
2. «Я вижу… С горечью красавица-сосна…»
- Я вижу… С горечью красавица-сосна
- не сводит глаз с берез-кокеток рядом.
- Как их балуют лето, осень и весна!
- Как щедро дарят им свои наряды!
- Их плечи белые в прозрачный изумруд
- любовно облачают ветры мая.
- Березы ненасытно летний зной зовут,
- в шуршащий шелк тщеславно наряжаясь.
- И даже осень (нет, не бедная вдова!)
- на пурпур не скупится — все березам!
- Их наряжая, шепчет нежные слова
- и даже улыбается, сквозь слезы…
- С невольной завистью так думала сосна.
- Подслушав эти мысли, луч бездомный
- сказал ей: «Да, конечно, плакать ты вольна,
- но жалобы твои, сосна, нескромны.
- Мне кажется, друзей своих не ценишь ты,
- Завидуя березам понапрасну.
- Ты — символ неизменной, вечной красоты,
- и строгой зеленью ты всех прекрасней.
- Одета ты зимой теплей, нарядней всех.
- Березы зябнут, руки простирая, —
- но мастерит лишь для тебя наряды снег,
- алмазами их солнце расшивает.
- Заря вечерняя, как звезды, на тебя
- сапфир, рубины и янтарь роняет.
- Луна застенчивая скромно, но любя,
- фатою голубой тебя венчает.
- Ужели ж пестрота изменчивых берез
- тебя, царицу, хоть на миг прельстила?»
- Целует луч ресницы, мокрые от слез —
- сосна, в улыбке вспыхнув, заискрилась…
3. «Казалось, что дорога будет длинной…»
- Казалось, что дорога будет длинной,
- что в жалкой наготе предстанет лес.
- Но словно чтоб меня утешить, Иней
- передо мной открыл страну чудес.
- Зажег седым пожаром ветви кедров,
- окутал белым дымом стан берез;
- на провода же нанизал он щедро
- алмазы собранных морозом слез.
- Как справедлив он, бородатый Иней!
- Всех одарил: и рощу, и пустырь,
- и мудрый дуб, и глупую былинку,
- и древний бор, и юные кусты.
- Соткал для всех он праздничный наряд —
- всех пригласил на зимний маскарад.
«Я не боюсь зимы. Но осень…»
Марии Решке
- Я не боюсь зимы. Но осень
- бронзовокудрую не стану торопить.
- Цветут еще — пусть зябко — розы,
- осенней синевы они спешат испить.
- Я не боюсь. Я жду. Жду встречи за порогом.
- Благословенье шлю и лету, и весне:
- всегда колосьев, звезд, цветов и песен много
- с веселой щедростью они дарили мне.
4. ПОЭМЫ, ЛЕГЕНДЫ, СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
В лучах северного сияния (либретто хореографической оратории[2])
1. «Вот страна — в свете Северных вечных сияний…»
- Вот страна — в свете Северных вечных сияний
- и в густых кружевах ледниковых озер,
- омываема водами трех океанов…
- Покрывают одиннадцать меридианов
- тундра, прерии, цепь вулканических гор.
- Груды скал с тайной кованой тысячелетий…
- Кто-то некогда яростно здесь бушевал.
- Скажут: поле сражения войн межпланетных
- или: «Бог, видно, Каину дал земли эти» —
- так Картье, их впервые увидев, сказал.
- А потом — райский остров, где пением, звоном
- славят Господа поле, река, лес и луг;
- где земля, щедро небом всегда напоенная,
- благодарно рождает богатства бездонные,
- и кишит жизнью глубь океана вокруг.
- Берег материка, голый, тощий, голодный.
- Но вот о дальнего озера мчится река:
- пустыри разрезает, сильна, многоводна,
- в берегах будит спящий порыв к плодородью —
- как сестры бескорыстной и доброй рука.
- Сеть Великих озер, как моря судьбоносных.
- Вкруг — полотна просторолюбивых песков.
- И стеною леса — кленов, елей и сосен —
- то сердито густых, то отчаянно рослых,
- дерзко рвущихся к флоту седых облаков.
- Вдруг — светло. Нива — море. Как ветру просторно!
- Как далек горизонт! Вот он вовсе исчез…
- Расстилаются прерии мягкой, бесшовной
- простынею натянутой, как бы покорно
- принимая гнев, слезы и милость небес.
- Но взлетают края к крышам гор заснеженным
- вниз к подножью стремятся потоки с озер.
- Принимают хребты, опираясь на склоны,
- на себя смертоносную силу циклонов
- как степей беззащитных извечный дозор.
- Самый крайний — уперся в пески океана,
- и не сдвинет его даже нежность волны.
- Он стоит, то закатным лучом осиянный,
- то вздремнет чутким сном на подушке тумана
- и кует о Востоке неведомом сны.
2. «Давно… Из страны опаленной войной…»
- Здесь — некогда потерянная странница —
- Я воспеваю родину-избранницу.
- Давно… Из страны опаленной войной,
- сюда прибыла я с котомкой пустой;
- не с целью ограбить, иль что-то отнять —
- а как сирота, потерявшая мать.
- Пришла и сказала: «Возьми меня в дом.
- Тебе отплачу я трудом и добром.
- Вот руки мои: волдырей не боюсь;
- не все я умею, но верь — научусь.
- Прекрасен твой дом… и простор в нем какой!
- Мне кажется будто пришла я домой».
- «Войди, — ты ответила, — многих детей
- впустила я… встретишь и ты здесь друзей.
- Останься. Дели с ними труд и досуг
- сомкни смело цепь их протянутых рук.
- Кишащие жизнью озера-моря,
- и лес, что звучит голосами зверья;
- в земле спящих руд вековые пласты —
- все это найдешь, коль захочешь, и ты».
- Я низко в ответ поклонилась тебе
- и скрылась в детей твоих пестрой толпе…
- Лен пышных полос. Темных глаз огонек
- иль бронза ветрами отточенных щек;
- певучий, гортанно-отрывистый смех;
- прозрачный янтарь полу сросшихся век;
- таинственный взгляд и медлительный шаг
- (невольная мысль: друг он мне?.. или враг?)
- Потом — говор частыми жестами рук
- и голос, как песня: да, да, это друг!
- Такой мне предстала впервые твоя
- теперь уже близкая сердцу семья.
- Не сразу влилась я в нее: моя язык
- к наречью чужому не скоро привык.
- Бывало в толпе средь смеющихся лиц
- смахнуть приходилось слезу мне с ресниц.
- Но с просьбою новой к тебе я не шла:
- работать, учиться, читать — все могла
- я здесь без запретов. А книг… Сколь их!
- Вот он — на твоем языке первый стих.
- Уже мне понятны и песни людей.
- Вольна среди них выбирать я друзей.
- Ни годы спустя, ни на первых порах
- не ранил меня цепким холодом страх.
- Доверчива ты: у меня есть свой храм.
- Свободно встречаюсь я с братьями там,
- хотя и в мечеть я войти не боюсь —
- по вере отцов и пою, и молюсь.
- Твой дом стал моим. Для меня с той поры
- доступными стали все мира дары.
- Сокровища для зачарованных глаз
- я пью с благодарностью их и сейчас…
- Могу ли я здесь чужестранкою быть?
- Могу ли семью твою я не любить?
- Хотела б воспеть я на всех языках
- все, все, что нашла в твоих щедрых руках!
3. Песнь старика-индейца
- Свет увидел я в век лука и стрелы.
- Знал я мир вещей, у них была душа.
- Мне, как пенье птиц, их имена милы:
- «Амо» и «Вигвам», не «уголь — нефть — поташ».
- Все делило жизнь со мною: поле, луг,
- воды чистых рек и лес… Зверь был мой друг.
- Знал достоинство народ счастливый мой —
- как вдруг… Захлестнул нас океан волной.
- На клочке земли несусь теперь в волнах.
- Берег виден мне, пристать — мешает страх.
- Сколько там людей, проворных, молодых,
- вширь и вглубь, и вверх стремятся, небо — их!
- На меня одни насмешливо глядят,
- трусом и глупцом, бездельником бранят.
- У других в глазах участья вижу свет;
- вот зовут меня: «Пойдем!» Пойти иль нет?
- Поздно! Потерял я гордость, честь свою,
- стрелы, лук сломал с пришельцами в бою…
- Но мой внук подрос, и шаг его иной.
- Ни к чему теперь клич деда боевой.
- Зорок взгляд его и равномерен шаг,
- он найдет слова — и другом станет враг.
- Слышу голоса я молодого звон:
- как Деганавида[3] юный внук силен.
- Свет неся в душе, не злобу и не месть —
- мудростью себе он завоюет честь.
- Равным он сойдет на берег, чтоб созвать
- радостную здесь друзей и братьев рать.
4. Баллада о династии королей пшеницы
- Был первым в династии королей
- пшеницы король Ред Файф.
- Он прибыл сюда без анкет, без виз,
- и фермер-шотландец в Онтарио,
- Дэйвид Файф, королю спас жизнь[4].
- Силен, безбоязнен и быстр умом
- принц заморский на ферме рос.
- Узнали скоро на Юге о том,
- что в поле на ниве в стратегии он
- сильней, чем злодей Мороз.
- Меж тем в наших прериях беда стряслась:
- в поле пал их пшениц король.
- Войскам Розы, Крокуса, Лилии[5] пасть
- пришлось — ненасытна Мороза пасть —
- в лицах воинов печаль и боль.
- Но, прериях войско нельзя сломить:
- найден новый король — Ред Файф!
- Мороза помог он им опередить
- и поле па ниве его победить —
- взят трофеем весь урожай!
- Королей Дома Файф полюбил весь свет
- за силу в сраженьях с врагом
- (в полях, где, казалось, спасенья нет),
- Морозом, Ржой и Жуком.
- Но правит Дом Файф не силой одной,
- способен он власть делить: князья:
- Газ, Поташ, Жидкое золото —
- сыновья той же славной земли.
- Дом Файф наследником власти своей
- наречет того, кто щедрей.
La fete au sucre (Праздник сбора кленового сока)
- Ветви голые кленов ажурных
- нежной зеленью вспыхнули вновь.
- И под солнечным небом лазурным
- обнажились морщины стволов.
- Но под твердой корой в жилах клена
- кровь забилась, быстрей потекла
- и в листве светло-юно-зеленой
- обещанья лучинки зажгла.
- Станут пышною темною гривой
- эти хрупкие листья потом…
- Расцветут в сентябре буйным дивом
- над притворно-бесстрастным стволом.
- И когда он предстанет пред нами
- вновь в предзимней своей наготе —
- час приблизится кровопусканья:
- потечет из налившихся тел
- сок живительно-сладкий и чистый,
- оживут клены рощ и лесов;
- ведер звон, смех и топот ног быстрых —
- сок течет! Клен готов! Клен готов!
- Вот кружатся и прыгают пары:
- веселится, поет стар и мал
- у котла, где сиропом янтарным
- сок клоповый над пламенем стал.
Был мост
- Скрестились в синеве, как бы не доверяя
- друг другу в поисках, прожекторов мечи.
- Налет. Народ с моста бежит, не озираясь.
- Отчаян ной сирен, зенитка же — молчит.
- Олег Ребров спешит: он только из больницы;
- а завтра — вновь на фронт… Еще болит рука.
- Кто эта девушка? Идет — и не боится!
- Уверен шаг ее… По как она тонка!
- Догнал. В лицо взглянул: «Вы слышите? Тревога!»
- Взял властно под руку: «В убежище! Скорей!»
- Широк был шаг его. Попасть пытаясь в ногу,
- она бежала с ним покорно, всю дорогу
- ни слова не сказав — Олег дивился ей.
- Толпа в убежище валила. Становилось
- теснее. Пробрались с трудом они к стене.
- Теперь он не слыхал, что рядом говорили:
- почти забыл, что там над ним сирены выли —
- смотрел на девушку и думал лишь о ней.
- Смотрел, смотрел…Печаль узнала, видно, рано:
- вся мировая скорбь в миндалинах-глазах.
- Вдруг та, что я искал — она, моя Татьяна?..
- Но в радость робкую уже вцепился страх.
- Нашел… На полчаса! Отбой — и потеряешь:
- сейчас толпа ее волною захлестнет.
- А встретишься потом — наверно, не узнаешь.
- В войну состариться не мудрено за год.
- «Вы верите в судьбу?» (Спросил и ужаснулся:
- банально…) «Да.» Ему дал мягкий альт ответ.
- Чтоб ей в глаза взглянуть, солдат слегка нагнулся:
- «Представьте, что вот я, Олег Ребров, вернулся
- с войны… Как вас зовут? «Жемчужина… Аннет.»
- Взрыв. Дрогнула стена… Рукой уперся в камень,
- чтоб оградить собой от натиска толпы
- находку хрупкую, как тонкой свечки пламень.
- Он знал: да сохранит зарубкой в сердце память…
- А где-то наверху бетонные столбы
- под натиском врага крошились без защиты.
- Отбой. Их вынесла толпа. Как ярок свет!
- Где мост?.. Удар в хребет — весь скорчился, разбитый.
- «Как видите, назад уже возврата нет.
- Куда?..»
- «На лекцию. Учусь в пединституте.»
- «Родные?» «Нет их. Там… Кто знал, что нас война
- разлучит…» И солдат слов не нашел, как будто
- разгром не чья-нибудь — его, его вина!
- Рискуя встретить взгляд понятного неверья,
- сказал: «Вот хлынет фронт назад, верней, вперед…
- Уже не долго, вы их встретите, наверно…»
- Остановила взгляд на нем: «Вот вам — я верю…»
- Мгновенно понял… Но как знала, что поймет?
- Сама дивилась: как могла с едва знакомым
- быть безбоязненно доверчива она?
- Взвила, смешала все понятья и законы,
- как дерзкий смерч пески в пустыне раскаленной —
- Война.
- Но нет, но нет! Один — неписаный — корнями
- ушедший в старину, лишь дрогнув, устоял:
- остались девушки с смешными именами
- Эпох, Надлен, Идей — порой чисты, как Тани.
- Олег одну из них тотчас же опознал.
- Ее вновь потерять? Нет, никогда! Есть почта…
- «Вам можно написать? Нет?.. Да?! На институт?»
- Уже забыт налет. На солнце щурясь, почки
- пух слипшихся ресниц вот-вот и разомкнут.
- Перрон. Но где?.. Свисток. Волнуясь, озираясь,
- вбежал в вагон. К окну! Сказала, что придет…
- А вдруг?.. «Пришла! Бежит… Увидела! Аннетт!
- Анюта, Аннушка!» Но, скорость набирая,
- умчался поезд. Был Олег Ребров — и нет…
Враги (По мотивам фильма Г. Чухрая «Сорок первый»)
- Их было двое. В целом мире
- песок… песок… Кругом — вода.
- Загадка облаков в эфире.
- Беззвучное во всем «когда?»
- В своей стране они солдаты
- двух армий, ратных двух миров.
- Два флага. Лишь один когда-то
- взовьется над землей отцов.
- В смертельной схватке две идеи:
- Какая чище? Чья сильней?
- Но чья безумная затея
- их ядом отравить детей?
- Один: «Нас больше. Правда, с нами
- Врагов мы вправе убивать.»
- Другой: «Вы — чернь. Рабов умами
- нельзя судьбу страны решать.»
- Враги. Но на краю могилы
- нежданно своевольный рок
- послал судьей им третью силу,
- взяв сердце каждого в залог.
- Пред этой силой молчаливой
- не устояла их вражда:
- Звенит над морем смех счастливый
- и ответ на страшное «когда?»
- Но эхо уловило тонко
- боль ожиданья в голосах:
- и плач сменяет говор звонкий,
- а ласку — ненависть в глазах.
- Корабль! Корабль! Несет спасенье
- вдали оживший горизонт!
- Корабль?.. Кому освобожденье,
- кому несет возмездье он?
- Один: «Свои!!.» Другому — волны:
- «Живым — не выпускать врага!»
- Ложится на курок невольно,
- привыкшая «карать» рука.
- Залп… Алым украшеньем
- вскипело кружево волны,
- и горестного изумленья
- глаза любимого полны…
- Не эхо с чайками над морем
- перекликаются стократ —
- то плачет в безутешном горе
- убийца, девушка-солдат.
Подвиг (Сказка)
- Хотя чудес на этом свете
- неисчерпаемый запас,
- в двадцатом веке трудно, дети
- увлечь простою сказкой вас.
- Но расскажу сегодня я вам
- о том, как Ласточка свила
- гнездо на облаке кудрявом.
- Где эту сказку я взяла?
- В ленивый полдень рассказали
- ее мне сами облака,
- и в тишине ее слыхали
- березы, берег и река.
- Не может быть? — Но уверяю,
- что это вовсе был не сон,
- и облака, конечно, знают
- подобных сказок миллион!
- Вам кажется необычайным
- поступок Ласточки? Ну, что ж,
- она искала жизни тайну
- не там, где день на день похож.
- Земля… Но Ласточке здесь душно:
- наскучило ей жить с толпой
- согнувшихся, всегда послушных,
- довольных миром и собой.
- Решила Ласточка-бунтарка
- уйти в мир вольных облаков
- и там, под необъятной аркой
- найти желанный новый кров.
- Так, в силу превратив желанье,
- ввысь понеслась она стрелой,
- чтоб — о вершина всех мечтаний! —
- стать белых облаков душой.
- Ликуют, беспредельно рады
- все обитатели небес.
- Построен в тучах гостьи ради
- дворец невиданных чудес.
- Там что ни день, то украшает
- дворец по-новому заря;
- Луна аллеи устилает
- Ковром из нитей серебра.
- Шлет Ласточке все поднебесье
- алмазы с Млечного пути;
- поют там ветры… Лучших песен
- на всей земле нельзя найти!
- Что ж наша Ласточка? Довольна ль?
- Открыт небесный ей простор;
- но почему к Земле невольно
- она свой обращает взор?
- Быть может, ждет, что непроглядной
- тьме искра гения блеснет,
- и что из массы безотрадной
- один отважится на взлет.
- Один — бесстрашный, сильный, смелый —
- непримиримый враг богов;
- один — презревший страх тяжелых
- давно ржавеющих оков.
- Ждет Ласточка. И откровеньем
- вдруг истина открылась ей:
- он жив… Он жаждет избавленья,
- как легендарный Прометей.
- Не счесть на теле ран глубоких
- от хищных коршуна когтей.
- Он пережил — боятся боги! —
- сто тысяч медленных смертей.
- Пред Ласточкою в новом свете
- далекий мир предстал людской;
- и посвятить его планете
- она решила подвиг свой.
- Пылает наша героиня
- к герою жалости полна;
- и, жаждой подвига гонима,
- взывает к небесам она:
- «Гоните, ветры боевые,
- вы туч флотилии с собой.
- Блесните, молнии стальные,
- под грома возмущенный бой!
- С высот низриньтесь, вод громады,
- несись к Олимпу, гневный нал!
- Вскипи, ломая все преграды,
- в песок стирая глыбы скал!»
- Раскрылось небо… Бездна скрыла
- Олимп дряхлеющих богов.
- И спал с героя груз постылых
- (хоть и невидимых) оков.
- Омыли вековые раны
- ручьи целительных дождей.
- И вновь зажег дерзанья пламень
- освобожденный Прометей.
- …………………………………………….
- Вернулась Ласточка на Землю,
- свершив отважный подвиг свой.
- Ее призыву тайно внемлет
- поныне на Земле герой.
Красный цветок (Перечитывая Гаршина)
- Да, зло… Но есть подвиг и вечная тяга к Добру:
- Они на земле лишь с последним безумцем умрут.
- «Именем Его Императорского Величества, Государя Императора
- Петра Первого, объявляю ревизию сему сумасшедшему дому!» —
- крикнул новый с безумною, дерзко
- запрокинутой головой.
- (громкий голос, звенящий и резкий,
- подхватил коридор пустой).
- Он был страшен: в глазах воспаленных
- неподвижный горячий блеск;
- а в рассудке больном, возбужденном —
- странных мыслей дремучий лес.
- Клок волос на лбу. Спутана грива.
- Шаг решителен, быстр, тяжел.
- Наготу стен больничных пытливо
- взглядом зорким больной обвел.
- В ванной: печь?.. котел?.. — Камера пыток!
- Потолок в паутине труб…
- «Кипятком! А-а! Бог мой, защиты!..»
- Дикий вопль с искаженных губ.
- «О, Георгий святой! Тебе тело
- предаю, но не дух, о, нет!»
- В сон провал. Лунный, мертвенно-белый
- заливает палату свет.
- Утром: «Доктор, вы так не смотрите.
- Не понять вам души моей
- (я же — в вашей читаю). Поймите,
- мысль великую, общую… С ней
- я везде и нигде. Я спокоен:
- мне решительно все равно.
- Но они все… За что? Каждый — воин.
- Нужно ль это?..» Вдруг за окном
- в цветнике видит он ярко-алый,
- обжигающий маков цвет.
- Встрепенулся рассудок усталый:
- это — может, и есть ответ?
- Иногда ночь дарила сознанье;
- но лишь только рождался день —
- все разумные воспоминанья
- покрывала безумья тень.
- Слышит: делится всем пережитым
- с заключенными вяз в саду;
- всех умерших, всех в войнах убитых
- он в больничном видит аду.
- Все они понимают друг друга:
- для большого дела пришла
- пора… Из порочного круга
- выйдет он — и не станет зла.
- Вот оно — среди клумбы алеет!
- Он смертельный чувствует ток
- и дыхания яд… Он сумеет
- с ним сразиться один — с ним Бог!
- О, тогда распадутся решетки
- и раздвинутся камни стен;
- сбросит жалкую мир оболочку —
- в новой явится красоте.
- Вот шагнул он к цветку… Но свинцово
- на плечо вдруг легла рука:
- «Рвать нельзя! Сумасшедших вас много…»
- Распласталась в душе тоска.
- О, несчастные! Слепы, не знают…
- Защищают, боясь посметь.
- Он же — видел: и, пусть погибая,
- должен, должен зло одолеть!
- Все в нем: опиум, желчь, кровь и слезы —
- он невинен только на вид.
- От него в мире молнии, грозы…
- Нет, его он не пощадит!
- ……………………………………………………..
- С выраженьем счастливо-усталым,
- с верой светлой, что людям помог —
- он застыл, сжав в руке смятый алый,
- убивающий жизнь цветок.
Аполлон и Дафна
- Раз шел с охоты на дракона
- Тьмы Аполлон.
- Смеясь, шутливо Купидону
- заметил он:
- «Ну, что за стрелы! Что в них толку,
- скажи, дитя?
- Видал для штопанья иголки
- покрепче я!»
- Смолчал наш Купидон (для виду),
- но затаил
- на Аполлона он обиду —
- и отомстил.
- Поднялся тайно на Парнас он
- с запасом стрел:
- за Дафной, нимфою прекрасной,
- следил пострел.
- При виде Дафны пробуждались
- цветы вокруг;
- ее красою любовались
- и лес, и луг.
- То солнце зажигало пламя
- вдруг в волосах;
- их ветер поднимал, как знамя…
- В ее глазах
- слились в игре неповторимой
- янтарь луны
- и изумруд неуловимый
- морской волны.
- Вот Дафну Купидон свинцовой
- стрелой настиг,
- лишив красавицу покоя
- в тот самый миг.
- Она в необъяснимом страхе,
- как лист, дрожит,
- через ручьи, через овраги,
- как лань, бежит…
- А Купидон? Кует он мести
- коварный план,
- и в этом (здесь сказать уместно) —
- он не профан.
- Стрелою ранен золотою
- бог Аполлон:
- увидев Дафну, красотою
- ее сражен.
- Он полон клятвенных признаний
- и нежных слов.
- И, встретив раз, горит желаньем
- увидеть вновь.
- Любим ли он? Увы, сомненье
- его грызет:
- мольбам, увы, она не внемлет,
- он не поймет,
- чем вызван страх ее. Терзаясь,
- спешит за ней —
- она же, с ветром состязаясь,
- быстрей, быстрей!
- О, если б Дафна обернулась
- к нему хоть раз,
- и Аполлону бы взглянула
- на миг в глаза —
- читатель, не было б погони…
- Ты был бы рад.
- И не пришлось бы Купидону
- торжествовать.
- Бедняжка Дафна! Ей испуга
- не превозмочь.
- Как от врага, она от друга
- несется прочь.
- За нею Аполлон. Надеждой
- он окрылен.
- В мечтах уже плеч Дафны нежно
- коснулся он.
- Меж ними тает расстоянье,
- вот обожгло
- ее щеку его дыханье
- и, быть могло,
- уж руку протянул за Дафной,
- ликуя, бог,
- еще бы миг — стан нимфы властно
- обнять бы мог
- бог гордый Солнца… Здесь погоне
- пришел конец.
- «Спаси, спаси от Аполлона
- меня, отец!»
- Так Дафна к богу рек взмолилась.
- Призвал Пеней
- всех рек, ему подвластных, силу
- на помощь ей.
- Причину ль тайного испуга
- он угадал
- иль Аполлону дать в супруги
- дочь не желал —
- его веленьем образ девы
- исчез навек,
- чтобы расти лавровым древом
- у ложа рек…
- (Знать, боги не были всевластны:
- могло на миг
- порой и их коснуться счастье
- и стать для них
- таким же мнимо-достижимым
- как для людей —
- сгореть, сгореть невозвратимо
- в огне страстей.)
- У древа-Дафны бог могучий
- застыл в слезах.
- Его лицо темнее тучи.
- В его глазах
- слились отчаянье и нежность,
- припав к стволу,
- он повторяет безнадежно:
- «люблю, люблю…»
Ссора
- Амур и Эрос, братья-близнецы
- замешаны в горячей ссоре.
- О том, кто всех сильнее (вот глупцы!)
- ведут они бесплодно споры.
- Звенит Амур: «Когда б своей стрелой
- сердца не поражал я так умело,
- скажи, где б жертвы брат ты, братец мой?»
- Насмешка эта Эроса задела
- (а был он, надо вам сказать,
- горячего и вспыльчивого нрава,
- и за себя не медлил постоять):
- «Гордиться так имеешь ли ты право?
- Мальчишка ты! Придуманный людьми,
- силен ты только в их воображенье.
- Я ж властвую с тех пор, как создан мир.
- Я — жизнь сама. Я — жизни продолженье!»
- Амур смеется: «Ты — сильней меня?!
- Паришь ты, Эрос, лишь в животном мире.
- Над человеком же — власть мне дана.
- Лишь я, Амур, воспет поэта лирой!»
- Рассержен Эрос: «Разум у людей
- отнять, их одурманить — ты способен;
- но удержать во власти их своей
- ты без меня, без Эроса, попробуй!»
- Был Гименей, старик, но полный сил,
- свидетелем случайным этой ссоры.
- С досадой молвил он: «Уймите пыл!
- Властители!.. Мне с вами только горе:
- коварны вы, и узников не раз
- отнять у Гименея вы готовы;
- им счастья обещаете мираж…
- И что ж? Они ко мне приходят снова.
- Хоть стонут иногда, что тяжко уз
- моих нести им бремя; но поверьте,
- что потерять людей — я не боюсь:
- вас позабыв, мои они до смерти.
- И все же врозь нам жить — никак нельзя.
- Вы оба мне нужны; но не как слуги —
- как преданные старые друзья.
- Не лучше ль руку вам подать друг другу?»
- Так мудрый Гименей закончил спор.
- Решили близнецы, что будет лучше
- совместно покорять людей; с тех пор
- Амур и Эрос в жизни неразлучны.
«Прочла на старинных часах я когда-то…»
Памяти В.Л. Савина
«Cada hiere,la ultima mata»
- Прочла на старинных часах я когда-то:
- «Ранит каждый, смертельно-последний.»
- ………………………………………………….
- На поле он бранном судьбы был солдатом
- отвагой богатым, наградами бедным.
- Два фронта по-разному бешеных войн.
- Два плена — два зверя. Свирепее — свой.
- Разили: охрана, мороз, своры псов;
- разили удары голодных часов.
- Они шли ползком, но безжалостно били…
- Он был безоружен, ударам распахнут…
- …………………………………………………………
- А раны? Присохли, но не залечились.
- Дождался других он часов. И без страха,
- с надеждою принялся слову служить.
- О ранах забыл — так хотелось пожить!
- Среди еще пахнувших краскою книг
- час бил, но не больно — крылатый, как миг.
- Без старых, ему опостылевших пут
- на сердце легко: что ни час — Божий дар.
- Вдруг стали… Проснитесь, о стрелки минут!
- Где он? Где желанного часа удар?
«Пушкин. Лермонтов. Лорка…»
Памяти Юрия Галанскова
- Пушкин. Лермонтов. Лорка.
- Сколько в самом расцвете
- (вспомнить страшно и горько)
- сгублено было поэтов.
- Взяли в слуги мы атом,
- Смерти пыл укротили.
- Им — безоружным солдатам —
- песни одной не простили.
- Потьма. Хмурый край света
- Маска. Ланцет хирурга
- Снова в нашем столетье
- лишились друга.
- Музы — поэта.
Январь, 1973 г. Вулкан
Ю. К. Терапиано.
- Покрытый толщею свинцовой океана
- и древними, в песок истертыми веками,
- он ждал… Но горячо в нем сердце колотилось —
- к желанному прыжку накапливал он силы.
- Он помнил. Верил. Знал: уже вершиной горной
- жил в юных он веках; и с ветром на просторе
- под небом воевал; что в этот мир подводный
- был сброшен не навек — что будет он свободным.
- Он ждал. И день пришел: взорвался в сердце пламень,
- вулкан стряхнул с себя всю тяжесть океана
- и, с грохотом огонь и камень извергая —
- вновь стал вершиной и… застыл, небес касаясь.
- Он восторжествовал. И восхищенно люди
- взирают ввысь к нему — раскованному чуду.
«Там, помню, цвело мое первое белое лето…»
Памяти Авенира де Монфред
- Там, помню, цвело мое первое белое лето.
- Все помню… Я город моим нарекла навсегда,
- Я знала его по стихам всех мне близких поэтов,
- давно был он мил мне, в бессмертных твореньях воспетый
- с ним встреча была, как большой незаслуженный дар.
- Люблю его набережные, мосты и каналы,
- живые потоки на Невском, люблю Летний сад;
- и купол Исаакия вечером в отсветах алых,
- и сумерек встречи с зарей, загулявшихся, шалых,
- и снег в декабре на воздушных узорах оград.
- Обнять люблю глазом; а сердцем — восторженно слушать
- в аллеях забытых легенд разговор,
- боясь волшебство словом, вздохом случайно нарушить:
- люблю вызывать их плененные мрамором души
- и в мыслях решать с ними страстный извечный их спор.
- Все памятью слышу: аккорды в дворцовых колоннах,
- и мягко звенящую трель в барельефных витках;
- и шелест фонтанов, и колоколов перезвоны,
- и белою ночью вздох парков в тиши полусонной…
- …………………………………………………………..
- Каким будут слышать Петрополь потомки в веках?
«Тебя я не хоронила…»
Клавдии Пестрово.
- Россия… Нет, не плачу я, стремясь домой:
- скорблю о том, что нет ее со мной.
- Тебя я не хоронила,
- твой лоб осенив крестом,
- и бросив камнем в могилу
- надежды последний ком.
- Рассталась, детей спасая
- на дымной, зажженной войной
- земле: хоть сроков не зная,
- но в сердце не допуская
- сомнений: вернусь домой!
- Минули десятилетья.
- Чужой укрощен язык
- (хоть ум мой к нему привык —
- на родном продолжаю петь я).
- Так живу… в стране безанкетной.
- Что же дом? Ужели забыт?
- Стала близкой страна мне эта:
- здесь мир для меня открыт.
- И клена чуждого ветка
- мне, вольной птице, милей
- из звезд построенной клетки,
- где марш поет соловей
- над землей иссохшей моей.
- Но в Сан-Франциско, в Мадриде,
- где беспечно гостит весь свет —
- восторг мой теснит обида:
- почему же тебя здесь нет?
«Разум мой — барин, изнеженный, холеный…»
- Разум мой — барин, изнеженный, холеный,
- гордый и втайне довольный собой.
- Сердце же — странник голодный, оборванный,
- вечно вступающий в схватки с судьбой.
- Страннику небо синеет дождливое,
- вспышки улыбок ему шлет гроза;
- дикий пустырь расстилается нивою,
- ночь для него открывает глаза.
- Он на заре просыпается с пением,
- мир весь готов он с любовью обнять.
- Барин следит за ним с недоумением:
- Разуму сердце — вовек не понять.
«Сентябрь. Но небо словно в мае…»
- Сентябрь. Но небо словно в мае
- слепит голубизной глаза.
- С ветвей стремительно спадает
- печально-пестрая краса.
- Вот клена лист. Лежит, сраженный,
- у ног моих на мостовой.
- Один. А мир такой огромный!..
- Что будет делать лист с собой?
- Вчера — он, ветви украшенье,
- смеялся солнцу и дождю.
- Но, сбитый бурею осенней,
- лист чует близкую беду.
- Куда его погонит ветер?
- Как долго будет лист в пути?
- И сможет ли вдали от ветви
- былую свежесть обрести?..
«Скрывая бровью мысли раздвоенье…»
Р.Б.
- Скрывая бровью мысли раздвоенье,
- вновь у приемников склонился мир.
- В эфире, спотыкаясь, сообщенья
- несутся из военных штаб-квартир.
- Взрыв… Раньше в джунглях, а теперь в пустыне —
- в огне вода, трясина и песок.
- Следы седых тысячелетий ныне
- с булыжником стирают в порошок.
- Перед Стеною Плача — ликованье:
- навек един… границы больше нет!
- И брату брат твердит как заклинанье:
- Шолом, Шолом!.. Что слышит он в ответ?
- «Я отомщу!» — несется из пустыни
- (напрасно снится виноград пескам).
- Она ему: «Сломи, сломи гордыню,
- и пусть вражды не будет и в помине
- в твоем ответном «Алейкум Салям!»
- Вражду слепую унося с собой,
- уходит брат один… И боя ждет другой
«Шла я вдоль спеющий нивы и пела…»
- Шла я вдоль спеющий нивы и пела:
- песни о детстве беспечном, голодном;
- песни о веснах с их дерзкой надеждой —
- горькие песни о позднем прозренье.
- С памятью Муза моя подружилась
- в песнях о невозместимых потерях…
- Пусть не силен был мой голос, но люди
- поняли: в песнях был гнев, но не злоба.
- Шла я в раздумье. Потом осмотрелась —
- радость волною меня захлестнула
- и на чужом языке, как умела,
- новый свой край я с любовью воспела.
- Хор голосов подхватил, окрыленный
- песней о крае, огромном, свободном,
- с тонущим где-то вдали горизонтом,
- песней о ставших мне близкими людях…
- Где же друзей голоса? Тех, что прежде
- слушали песни мои с одобреньем?..
- Мимо идут. Скрылись вдруг за стеною.
- Глухо доносится эхо молчанья.
- В песню волью сердца жаркого пламень —
- верю: холодный расплавится камень!
«Мы, женщины, все слабые созданья…»
Н.Л. и А.С. Виссарионовым
- Мы, женщины, все слабые созданья,
- и гениями быть нам не дано.
- Хоть горько этой истины сознанье —
- не слишком удручает нас оно.
- Нет, мы не ропщем: сердце нам большое
- дал Бог, чтоб силу мускул возместить.
- Мы это сердце отдаем героям
- способным в мире чудеса творить.
- Мы только женщины. Но мир качаем
- легко рукой мы, словно колыбель.
- Царей венчаем, их порой свергаем…
- Вы помните. Забыли? Неужель?..
- Всех в мире слабых женщин мы потомки;
- поэты нас воспели на века.
- В нужде, в войне, в изгнании — мы стойки,
- хоть доля ваша вовсе не легка.
- Предметом шуток наша слабость стала —
- пословиц, остроумных афоризмов — тьма.
- Они нас унижают так же мало,
- как… моськи лай вдоль улицы — слона.
- Простите столь обидное сравненье:
- (мы рифмы ради все порой грешим):
- отважны вы, в том нет у нас сомненья,
- о слабостях же ваших — умолчим.
- Мы — не враги: — мы жизни украшенье.
- Вас не любить не можем мы никак.
- До гроба иль на миг, для развлеченья —
- не правда ли, приветствует нас всяк?
- В одном, я знаю, вы со мной согласны:
- в значении пред Богом мы равны.
- Вы льстите нам: «Как женщины прекрасны!»
- Поем (для виду) мы: «Как вы сильны!»
Сон больного
Памяти И. Юрьева
- Вчера приснилось мне: все улицы пустынны.
- Иду вперед. Вот повернул назад.
- Беру часы — но слеп их циферблат.
- Прислушался — идут. Но где же стрелки?
- Но явственно я слышу ход в тиши.
- Чу! Не замок ли осторожно щелкнул?..
- Зияет дверь. Все тихо. Ни души.
- Любого звука жажду, смеха, речи…
- Неслышно говорят с тоской ворот
- устало покосившиеся плечи:
- тебе никто навстречу не придет.
- Закрыты ставни… Как узнать причину?
- Вот бьют часы! Но почему лишь раз?
- Ужели возвещает половину
- пути мой роковой последний час?..
- Скорее к башне! Но и там нет стрелок…
- Иду. Как долго шел я? Час? Иль век.
- Подумал: уж не вымер ли поселок?..
- Как вдруг — глазам не верю — человек!
- Спиной ко мне, весь темном, неподвижен…
- Заговорить? Боится он иль ждет?
- Пойду! Пусть я преступника увижу,
- но словом прорублю молчанья лед.
- Когда же подошел и осторожно
- коснулся я костлявого плеча —
- упал навзничь… С пылью придорожной
- смешалась кровь… Но человек — молчал.
- Что с ним? Нет, я не мог прикосновеньем
- убить его! Вдруг был он мертвецом?..
- Не кровь — вода! Я вижу в изумленье
- безжизненного пугала лицо.
- Из-за угла внезапно на телеге
- везут как бы в насмешку черный гроб.
- Слепая лошадь в равнодушном беге
- цепляет колесом телеги столб;
- гроб падает, открылся… Цепенея
- стою вблизи фонарного столба,
- рука из гроба тянется ко мне, и…
- я узнаю в покойнике — себя.
«Умру не в тот я день, когда на поле брани…»
М.И. Могилянскому
- Умру не в тот я день, когда на поле брани
- со смертью жизнь скрестит в последний раз мечи.
- Умру не в тот я миг, когда мое дыханье.
- теплом не всколыхнет и пламени свечи.
- Угаснет жизнь во мне, коль красоты виденья
- уж больше не прервут желаний чуткий сон…
- Угаснет дух во мне, коль совести веленья
- сумеет усмирить бессмысленный закон.
- Коль безразличие к истокам мирозданья
- посеянное в мозг, даст плесени цветы.
- И коль не захлестнет мне душу состраданьем
- вид неприкрытых язв на теле нищеты.
- Угаснет жизнь во мне, когда я без презренья
- обмана урожай сам стану пожинать;
- когда без трепета любые преступленья
- возвышенной смогу я целью оправдать.
- И в час, когда смогу бессильем равнодушье
- ко злу я объяснить — наступит мой конец.
- А если сам согнусь под плетью я послушно,
- угаснет дух во мне: я — лишь живой мертвец.
