К.Булычев
Надеюсь, что не ошибся
В телевизионной, вовсе не отрепетированной, беседе ведущий - известный российский писатель - с искренней тревогой сказал мне:
- Посмотрите вокруг. На лотках выставлены сотни американских фантастических книг, большей частью низкой пробы, а наших книг почти не видно. Как же ваши обещания, что, как только темницы рухнут, родные наши фантасты, удесятерившись числом и умением, завалят рынки ни с чем не сравнимой прозой?
Я почувствовал себя виноватым: несколько лет назад я и впрямь утверждал устно и письменно, что в открытые врата хлынут новые силы.
Я не учитывал одного важного фактора, который надо было учесть: внешнего, то есть появления на нашем рынке книг американских авторов. А ведь они имели очевидные для читателя достоинства: 1) профессиональное умение строить свою работу, т.е. помнить о том, что, кроме собственного настроения, есть и читатель, для которого следует придумать сюжет, сделать его увлекательным и энергичным; 2) принадлежность к почти запрещенной и жутко дефицитной западной массовой культуре. Неудивительно, что, приняв с восторгом и инфантильной ностальгией море рока, фильмов о ниндзя, драчливых полицейских триллеров, мультфантастики и прочих составляющих сверкающего и малодостижимого мира "Желтого дьявола" (термин М. Горького), покушав Чейза и Флеминга и облизнувшись на плохие копии "Плейбоя", советский средний, и притом юный, читатель с наслаждением вгрызся в космические подвиги Тарзанов и поделки Гарри Гаррисона. Наши же писатели, как я понимаю, несколько растерялись перед готовностью советского читателя отдаться в лапы западной идеологии и, перестав писать, сами принялись за чтение.
В последний раз я обложился сборниками и журналами где-то в конце восьмидесятых годов, ожидая насущных перемен. Как вы помните, сборники тогда пошли косяком, особенно много их выпустила "Молодая гвардия" и ее дочерние структуры. Но, как помню, бесконечные "Румбы фантастики" были, как правило, перепевами фантастики десятилетней давности, с некоторой комсомольской склонностью к мистике и черной магии. Тогда же начали, как сыроежки, плодиться журналы фантастики с названиями, как у трех поросят: Миф, Пиф, Нуф, Наф и так далее... Новой фантастики в них почти не было, журналы старались прокормиться переводами, и тиражи их падали. Впрочем, они падали и у хороших журналов - таких, как "Завтра" и "Мега", потому что элитарный читатель у нас малочислен, а массовый предпочитает заплатить подороже за книгу в глянцевом переплете с инопланетной бабой на нем.
Прошло еще два года. И вот я слышу вопрос телевизионного ведущего. И отвечаю:
- Я рад, что происходит то, что происходит. Я полагаю полезным то, что и читатели, и писатели должны пройти школу американской фантастики и выбрать из нее нужное. Я надеюсь, наши новые писатели поймут, что отныне мы живем не в болотце, где качество книги должно было удовлетворять цензора и редактора, а должны конкурировать с американцами, сначала на собственном рынке, а потом уж вторгаясь в невероятно замкнутый и насыщенный рынок западный.
Следовательно, ничего удивительного в затянувшейся паузе нет. Это понятный процесс аккомодации, который надо пережить и из которого следует выскочить, как Иван-дурак из кипящего котла, - равноправными членами мирового фантастического сообщества.
А если так, значит, уже сейчас внимательный наблюдатель обнаружит под слоем асфальта (импортного) пробивающиеся в щели ростки нашего литературного будущего. Будущего, обогащенного опытом российской фантастической литературы, впитавшего и даже частично отринувшего опыт литературы американской.
Итак, мне пришлось обратиться к новым сборникам и номерам журналов и выяснить, внес ли 1992 год что-то принципиально новое в мир нашей фантастики. Что я и сделал...
Читателю сегодня трудно. Если вчера ему было трудно потому, что нельзя было достать приличную книжку, то сегодня ее трудно углядеть в море слишком ярких обложек и мельтешни громокипящих названий.
Если вчера оформление книги определялось художественным отделом издательства, где сидели профессионалы, хоть и ограниченные в возможностях и желаниях, зато знающие, как нужно нарисовать человеческую руку и какие цвета не сочетаются, то сегодня оформление книг полностью попало в лапы перекупщиков и оптовиков, которые полагают, что у нас купят книгу, только если на ней будет разрезанная телка, зубы вампира и, желательно, змея, душащая Мадонну.
Где издательства отыскивают художников, изгнанных за невежество из первого класса художественной школы, ума не приложу - но находят! Здесь виноваты все - и большевики, столько лет учившие нас социалистическому реализму и доучившие до того, что лучшими художниками в державе стали считать Шилова и Глазунова, и читатели, которые умудрились за сознательную жизнь ни разу не побывать в Греческом зале, и оптовики, спешащие всучить товар наивному пэтэушнику, и, наконец, издатели, которые знают, что, обходясь без художника, экономишь деньги себе на мороженое...
Но если взять книжку и открыть ее?
Оказывается, что под обложечным бредом могут скрываться как дешевые поделки Берроуза и Гамильтона, так и шедевры Филипа Дика и Урсулы Ле Гуин. Словно ты попал на сумасшедшую конфетную фабрику, на которую завезли фантики "Мишки в лесу" и заворачивают в них все конфеты, от карамели до трюфелей.
Разворачивая эти фантики, я прочитывал книжки - правда, должен признаться, что встречи мои с завтрашним днем русской фантастики были относительно случайны, и этот разговор я ограничу лишь заметками о повестях, ибо повесть демонстрирует не только умение построить сюжет, но и показать характеры, она достаточно просторна, чтобы понять потенциал автора, и достаточно компактна, чтобы прочесть за один присест. К тому же говорить я намерен лишь о тех авторах, с которыми познакомился за прошедший год.
Повесть Сергея Лукьяненко "Рыцари сорока островов" рекомендовал мне знакомый фэн, уверявший, что прочел ее дважды за одни сутки и что это "Крапивин, но куда круче!"
Я здесь не намерен раздавать сестрам серьги или топать на авторов ногами - но могу сказать, что все повести, прочитанные мною и о которых пойдет речь, сделаны достаточно добротно, профессионально или почти профессионально, так что можно сосредоточиться на тенденциях, которые они представляют.
Крапивинская подростковая романтика в "Рыцарях сорока островов", разумеется, присутствует. Но при том С. Лукьяненко уже "прошел школу" американской фантастики и, более того, постарался отыскать, осознав предшественников, свой собственный путь.
Повесть Лукьяненко как бы балансирует между чистой фантастикой и фэнтези, заимствовав у последней весь набор атрибутов (хотя не скажу, где тут американское, а где крапивинское влияние). К тому же Лукьяненко вводит в "подростковую фантастику" обыденную смерть. Ведь еще вчера смерть в нашей фантастике появлялась, лишь маскируясь под неизбежность. Это была смерть-жертва, смерть-возмездие, смерть-свершение. Смерть выступала в символической роли. В повести Лукьяненко друг дружку убивают подростки, на каждой странице, как в военной повести Ремарка. Правда, автор делает неловкую попытку притушить эту обыденность волшебной мазью и заявлением о том, что его герои в, сущности, не герои, а копии живых мальчиков и девочек, что мстит в конце, потому что автор оставляет героев у дверей своих земных домов и неясно, как им теперь разбираться с двойниками.
Вслед за смертью в повести, которые я прочел, вторгается насилие - это логично, но истоки его лежат скорее в кино, чем в американской фантастической литературе - она куда мудрее (в целом). У нас же, в "Рыцарях сорока островов": "Мы ворвались тогда в комнату, где спали пятеро захватчиков... один из мальчишек не спал, - видимо, дежурил. Он схватил меч, и тут Том снова выстрелил. Грохот в маленькой комнатке был такой, что нам заложило уши. Мальчишка упал, отлетев при этом к стене. Как в кино. Выстрел в упор - как удар исполинского кулака...".
Куда круче Н. Ютанов в повести "Путь обмана": "Изо рта вырвался звериный взрык. Керк сделал шаг и повалился на друга-телохранителя. Тот взмахнул оружием. Из вены на шее в ворот панциря ударила грязная кровь. Король с хрустом сдавил челюсти. Все услышали, как крошатся зубы. Тело с глухим шумом рухнуло на пол...".
Но и такие сцены не удовлетворяют С. Иванова. В повести "Пока стоит лес" он настроен весьма решительно: "...Их разметало по сторонам, а Дан, приземлившись вплотную ко второй паре, единым ударом кистей разбил карателям кадыки...",
"Мягкая" проза в новой волне встречается нечасто - это понятно, даже когда писателя не заносит к насилию ради такового или к превращению его в принудительный элемент (ведь я современный, значит, надо!), ибо сам факт роста жестокости в фантастической прозе неудивителен. Ведь русская фантастика отражает наш мир, и жестокость в ней не от выдумывания ситуаций, а именно от отражения тревоги нашей сегодняшней жизни, отвращения перед жизнью вчерашней и ужаса перед тем, что грядет. И я согласен умом с Каплуном, Петровым, Ивановым, Лукьяненко, Пелевиным, когда они рвут на груди тельняшку, стремясь к адекватности сумасшедшего дома. И делают они это в большинстве случаев сильнее и интереснее А. Кабакова, потому что последний всегда остается сценаристом, а молодые фантасты - прозаики.
Углубившись в поток современных повестей, я увидел, как писатели ищут разные пути. Лукьяненко, например, пишет "историю", детектив, игру. И он для меня был бы лишь умеренно интересен, если бы ограничился историей с архипелагом, островки которого связаны длинными, высокими и узкими мостами, на которых мальчишкам каждый день приходится сражаться. К сожалению, Лукьяненко не придумал сильного финала - финал зашуршал, как воздушный шар, из которого медленно выходит воздух. Злюки-пришельцы, в сущности, такие же подростки, не умнее и не сильнее, - будто их придумал Снегов. Но сквозь неровно написанные страницы, сквозь бумажные фигурки героев, которые автору некогда было прописать, проглядывает серьезная мысль о насилии взрослого и жестокого мира, который может кинуть подростка замерзать в грязном окопе, тогда как толстый дядя генерал будет пить водку в теплом штабе.
Кого я еще включил бы в этот отряд выдумщиков? Кто создал необычный мир или ситуацию, которая запала в память или потрясла? Пожалуй, сильнее всех - Виктор Пелевин. Хотя в "Омон-ра" я не все принимаю: не принимаю холодный сарказм - битву при Калке, разыгранную в брежневских декорациях, или танцы обрубков. Мне Пелевин куда милее в "Верволке" - когда он не хочет меня будировать.
"Зеркала" А. Лазарчука показались мне куда более банальными, чем должно было быть, судя по замаху. Пожалуй, это единственная из встретившихся мне в прошлом году повестей, генетически восходящая к Стругацким, хотя еще несколько лет назад шло целое поколение, околдованное силой их таланта. Такие писатели, как В. Рыбаков, и по сей день остаются во многих вещах в пределах мироощущения Стругацких. Впрочем, и сама история, придуманная Лазарчуком, не очень интересна - Они проникают, Мы отражаем. А зеркала эти давно уже заполнили американскую страну Фэнтези.
А вот "Пока стоит лес" С. Иванова, в том же очень сильном петербургском сборнике с ужасной суперобложкой и страшным названием "Аманжол", при генетических связях некоторых ситуаций с миром Учителей (Стругацких) кажется мне повестью неуправляемой. Впрочем, здесь больше Горди Диксона в черном варианте и, к сожалению, без чувства юмора, которое должно бы окутывать подобные мускулистые игры флером улыбки.
Есть и другое направление в молодой волне (которая, конечно же, никакая не волна, а многообразие талантливых молодых людей), характеризуется оно определенным презрением к анекдоту, к истории, за счет роста интеллектуальных элементов. У этих авторов господствует мысль, а так как она без сюжета недостаточно выразительна, то возникают эксперименты с языком или образным строем. Яркий пример тому А. Хуснутдинов, который, на мой взгляд, порой начинает игнорировать читателя - если читатель захочет, пускай сам идет со мной в ногу! Иначе ту же проблему решил А. Чуманов в "Обезьяньем острове". Сам ход прост, и элемент улыбки налицо. Но Боже мой, как хочется попросить автора не быть многоречивым! Когда читаешь добротно написанный, умный "Обезьяний остров", начинаешь обижаться на автора - ведь я уже пришел к выводам, к которым меня направлял Чуманов, а герои все еще их обсуждают, сидя по деревьям.
Наконец, появилось и третье направление в молодой фантастике - чистой воды американский кибер-панк о почти сегодняшнем мире, где человек так или иначе сливается с компьютером или миром, им олицетворяемым. Но эти повести - и наверняка у них есть горячие поклонники, как в Америке у Гибсона, который умудрился получить все мыслимые премии - пока редко становятся событиями художественной литературы. Правда, повесть Пелевина "Принц Госплана" завораживает движением человека сквозь мир, ирреальность которого не более сомнительна, чем ирреальность нашего мира. А вот киберпанковая повесть А. Тюрина и А. Щеголева "Сеть" становится на какой-то странице скучна, потому что авторы сами попадают в сети игры...
Я рад, что потратил дни, лежа на диване и проглатывая эти повести. Я рад, что не ошибся, когда несколько лет назад предсказывал: с падением темниц мужик понесет с базара не только и не столько плоды умиленной встречи братьев по разуму, но и книги нового поколения российских фантастов, которые будут разными - и смелыми, и талантливыми. Более того, мне стыдно, что я еще вчера ворчал: ах, как медленно растут молодые писатели... А они тем временем выросли.
